— Нет, Машка, и не проси. Мне сейчас стакан-то не удержать, а ты хочешь, чтобы я тебе писал на бумаге. Потом.
— А почему дактилокарта одна? Я же тебя просила и у злодея взять отпечатки…
— А у злодея я не взял по объективной причине.
— По какой еще объективной причине? Ух, так бы тебе и врезала! — Я сделала вид, что замахнулась на него, и он испуганно пригнулся.
— А он, когда в окно прыгнул, руки себе разбил, у него все руки в крови запекшейся. Никак было не приложить к дактокарте… — И Фужер развел руки.
— А тебе слабо было докторов позвать, чтобы они ему ладони-то промыли?
— Ой, Маша, все равно. Все руки в ранах, ничего бы не получилось. Ну не бухти. Хочешь, я поеду с трупа отпечатки возьму?
Я по достоинству оценила героический поступок пьяного Кужерова: получать отпечатки пальцев у трупа — занятие малоприятное. Криминалистов не допросишься, не любят они это дело.
— Скажи-ка мне, чудовище, а где ты так нажрался? — спросила я со вздохом, присев перед Кужеровым на корточки.
— Ты понимаешь, Маша, — начал он мне рассказывать с эпическими нотками в голосе, — приехал я в больницу; в глотке сухо, дерет. Пришел к врачу. А у того, похоже, не лучше. Ну, мы скинулись, я даже сбегал, мне нетрудно. Вот так и посидели. А что?
— А ты пальчики Коростелеву откатал до того, как в лабаз сбегал, или после?
— Вопрос на засыпку, — пробормотал Кужеров, отводя глаза.
Я поняла, что он не помнит момента получения отпечатков. Вздохнув, я поднялась на ноги, пошла в канцелярию и достала из холодильника бутылку пива, припасенную Зоей для Горчакова в пятницу, поскольку было очень жарко, а герой-любовник всех времен и народов любит охлаждаться пивом в теплые дни. Для Горчакова пиво уже несвежее, а для Кужерова сойдет.
Фужер, застонав от благодарности, припал к бутылке, как младенец к материнской груди. Когда же он от нее оторвался, во взгляде его светилось желание немедленно на мне жениться, поскольку ему больше нечем было отплатить мне за несказанную доброту. Отдышавшись, он даже попытался выразить это желание вербально. Жену его я знала, симпатичная молчаливая женщина. Детей у них не было, она к Фужеру относилась, как к ребенку, правда, состоящему на учете в детской комнате. В принципе, и Фужер ее любил и платил ей заботой, насколько мог. Помню, один раз он мне устроил истерику, когда в субботу нужно было ехать на уличную операцию, ковать железо, пока горячо, пока клиент желал показать место убийства. А Фужер уперся рогом — не могу обеспечивать оперативное сопровождение, у жены день рождения. Как я его ни уламывала, стоял на своем, как кремень. Я ему про злодея — ведь в понедельник будет поздно, а он мне про жену: а у жены день рождения, и хоть ты тресни. Что делать? Отпустила. Выклянчила у дежурки постового, а понятых бегала искала сама.
После пивка Кужеров возродился прямо на глазах.
— Ты завтракал? — спросила я.
— Да я и не ужинал, — честно признался он.
Я налила воды в чайник, из холодильника извлекла слегка подсохшие остатки торта со взбитыми сливками и два бутерброда с семгой — все горчаковские объедки. Сервировав Кужерову завтрак, я почти с материнскими чувствами наблюдала, как он ест. Все-таки есть что-то трогательное в жующем опере, заставляющее на его фоне ощущать себя княгиней в сиротском приюте.
Наконец Сергей отставил пустую кружку и, сметя со стола крошки, отправил их в рот. Вот теперь его можно было употреблять по прямому профессиональному назначению.
— Слушай, Маша, — начал он. — Я тут немножко в нашем потерпевшем покопался. Квартиру они снимают. Соседи про них ничего сказать не могут, ведут себя тихо, незаметно.
— А почему снимают?
— Он прописан в комнате в коммуналке, я туда зашел — не приведи Господь! Коридор — метров сорок, на кухне соседей больше, чем тараканов, последний этаж без лифта. В общем, “Воронья слободка”.
— А она?
— А она вообще в Питере не прописана. Но квартиру снимала она, я с хозяйкой поговорил. Мужа этого, Коростелева, хозяйка вообще не видела, с ней девица договаривалась. Но предупредила, что будет с мужем жить. У хозяйки претензий никаких.
Я поразилась — когда только Фужер все это успел выяснить? Но он продолжал доставать из шляпы кроликов.
— Сходил я на завод, где Виктор этот работал. Там его хорошо характеризуют, говорят, парень был старательный и непьющий. Про жену его ничего не знают. Друзей на работе не было, ни с кем особых отношений не поддерживал.
— Сережка, когда ты успел?!
— Да брось, — отмахнулся он, — долго ли умеючи? Я тут накопал одну интересную штучку. Коростелев вроде был судим.
— Вроде?
— Понимаешь, пробил я его по ИЦ — сведений нет. Может, не у нас сидел? Но я в отделе кадров на заводе спросил адрес мастера из цеха, где Коростелев работал. Слетал я к нему, благо недалеко. Мастер мне много не рассказал, но упомянул, что к Коростелеву на работу как-то зашел мужик, смурного вида, и Виктор будто бы ляпнул, что это его старый кореш, вместе дневали-ночевали, так он выразился. Мастер клянется, что вид у мужика был стопроцентно зоновский. Может, кто-то “от хозяина” его по башке стукнул?
— Сережка, а зачем тот мужик приходил? Мастер не сказал?
— Вот приятно с тобой работать, Маша, в корень смотришь. Чего мастер к ним и прицепился: мужик принес детали — оружие сделать.
— Он что, при мастере подбивал Коростелева изготовить оружие?
— Мастер случайно услышал, не вытерпел и мужика выгнал.
— Где ж искать его судимость? — задумалась я. — Жена мне ничего про судимость не сказала. Конечно, если в лоб спросить, может, и скажет. А может, и сама не знает.
— Ну, я в Москву запросик уже послал, — скромно признался Кужеров.
— Молодец. И что, тот мужик больше не приходил?
— Мастер его больше не видел. Маш, я его на протокол допросил, не ругайся. У меня на работе протокол, потом мне поручение напишешь.
Я благодарно кивнула. Есть, конечно, опера, которым лучше не поручать никого допрашивать — потом со смеху умрешь, но в способностях Кужерова я не сомневалась. Допросит — любо-дорого смотреть, лучше всякого следователя. Вообще, если бы не пьянство, Кужеров давно мог бы быть начальником отдела. У него и стаж триста лет, и въедливость, и организационные способности, но, похоже, он сам не шибко хочет в начальники. Такой волк-одиночка, рыщет себе где-то, только на сходки приходит, отчитывается.
Последними трудовыми достижениями Кужеров меня вообще добил.
— Я тут еще по жене Коростелева поработал, — продолжил он между прочим. — Ну помнишь, Стеценко нам версию кинул, что жена его заказала.
— Ну?
— Ну и ничего такого не накопал. Если у нее и был любовник, сведений нету про него. С работы, из поликлиники, она ушла еще до того, как вышла замуж. Мамаша у нее с Украины, сама она из Приозерска, лет пять, как уехала оттуда. Поговорил я с операми местными, компромата никакого.
— А отец у нее жив?
— Ну да, я и про папашу спросил. Папаша ейный пропал семь годков назад.
— В каком смысле пропал?
— А вот в таком. Был и сплыл.
— И не нашли?
— И не нашли. Покопаться тут или не стоит?
— А что нам это даст?
Договорить нам не позволили. Затрезвонил телефон, и когда я сняла трубку, Кужеров инстинктивно вжал голову в плечи. Оперская интуиция и тут сработала — на том конце провода голос начальника уголовного розыска проникновенно спросил, не известно ли мне что-либо о местонахождении оперуполномоченного убойного отдела Кужерова Сергея Сергеевича. На мой контрвопрос, почему они ищут своего сотрудника у меня, начальник угрозыска так же вкрадчиво ответил, что по оперативным данным, я была последней, кто видел этого негодяя живым. И, не слушая моего ответа, предложил негодяю даже не трудиться являться лично в РУВД, а прислать по почте рапорт об увольнении вместе с похищенным набором для дактилоскопирования. Чувствовалось, что от полноценных выражений начальника удерживает только офицерская порядочность, не позволяющая трехступенчатых метафорических конструкций в беседе с дамой, даже если эта дама — тоже офицер.
— Ладно, не ругайтесь, — сказала я, разглядывая виноватого Кужерова. — У меня он, с утра пришел с докладом. Между прочим, он уже почти раскрыл последнюю черепно-мозговую, всю ночь работал, кучу сведений притащил. Вот сидим, план разрабатываем.
. Начальник, конечно, мне не поверил, но Кужерову разрешено было явиться в свое подразделение для продолжения службы, и он, ссутулившись, пошел получать свою порцию на раздаче слонов.
Не успел остыть стульчик, с которого встал Кужеров, как в кабинет ко мне влетел Горчаков, и стульчик снова оказался занят. Лешка его удобно оседлал, налил себе чайку, внимательно оглядел мой лоб и присвистнул, после чего сообщил, что вчера криминалист в ходе наружного осмотра трупа и его вещей, после визуального исследования документов убиенного господина Белоцерковского установил, что документы, скорее всего, подделаны — переклеено фото. Стали выяснять дальше и выяснили, что машина, на которой он приехал, — в угоне. Кредитные карточки, в изобилии рассыпанные в его барсетке, оформлены на разных людей, в том числе и на иностранцев. На некоторых частях тела убитого, скрытых под одеждой, имеются татуировки, свидетельствующие о пребывании в местах не столь отдаленных.
— Ну так это неплохо. Дактилоскопировать его, и установим, кто такой и где сидел, — сказала я.
— Вестимо, — отозвался Лешка, — только времени жалко. Пока личность не установим, с мотивом туговато.
— Слушай, а больше ничего не нашли при нем, что указывало бы на личность? Записных книжек не было?
— С записной книжкой фигня получилась, — признался Лешка. — У него в кармане была электронная книжка. Эксперт ее открыл, а на ней, видимо, был пароль поставлен. В общем, все данные стерлись на наших глазах.
— Да ты что! А восстановить не получится?
— Боюсь, что нет.
— Да, что-то удача от нас отвернулась.
— Машка, а что с киллером? Он-то установлен?
— Куда там! Я же сказала, не везет нам. Сплошные иксы.
— Молчит?
— Да я не успела с ним поговорить.
— Ну да, я слышал, ты его в окно выкинула.
— Ну давай ты еще надо мной поприкалывайся. А я думала, ты мне друг, — обиделась я.
— Ладно. Скажи мне, ты-то как?
— Как видишь. — С надутым видом я повернулась к нему и показала фасад шишки.
Лешка не отказал себе в удовольствии рассмотреть ее во всех ракурсах и даже поцокал языком, как узбек на рынке, предлагающий персики и сливы.
— Болит?
— Да уж. Вчера вообще голова чуть не лопнула. Даже не помню, как в постели оказалась…
— А с кем, помнишь?
— Помню, потому что он рядом лежал, когда я проснулась.
Лешка радостно захохотал.
— Ну наконец-то! С Сашки приходится.
— А почему ты считаешь, что я проснулась именно с Сашкой? — прищурилась я.
— Ну привет! А с кем же?!
— Ты что, хочешь сказать, что у меня больше шансов нету устроить свою личную жизнь? — Я сделала вид, что обиделась.
— Я хочу сказать, что я с утра забежал к криминалистам за вещдоками. Все РУВД с утра смакует, что доктор Стеценко у тебя ночевал.
— Ну, Фужер! Ну, скотина! — Я не смогла сдержать праведного негодования. — Вот сплетник! А я его еще отмазала от начальства.
— Подумаешь, ну и что особенного? Он же из лучших побуждений, он тебе добра хочет… Ладно, пойду пивка попью. — Лешка поднялся со стула. — Там еще вроде бы бутерброды оставались, мне Зоенька с семгой делала…
— Леша…
— Чего?
— Твое пиво Фужер выпил… Он с утра плохо себя чувствовал…
— Что-о?! — возопил следователь Горчаков, разглядев на полу у ножки стола пустую бутылку. — Ты напоила моим пивом Кужерова? Этого пьяницу? Этого сплетника? Эту скотину?! Небось и семгу ему скормила, чтоб он лопнул?! Ты мне больше не друг!
После того, как за бывшим другом захлопнулась дверь, я вздохнула и принялась за уборку кабинета. Насчет разрыва с Горчаковым я не особо волновалась: сейчас он пойдет поплачется Зоеньке, она его утешит как следует, наверняка у нее при себе внушительная порция свежих безе и канапе, которые скрасят боль от утраты вчерашней семги…
Только я привела рабочее пространство в порядок, на огонек заглянул шеф. Сначала он спросил, как я себя чувствую, потом поинтересовался, проявил ли ко мне Стеценко должное внимание, потом — что я намерена предпринять для установления личностей киллера и потерпевшего? Если на предыдущие вопросы я терпеливо отвечала, то на третий вопрос отреагировала, с его точки зрения, неадекватно.
— Владимир Иванович, — я постаралась придать своему голосу максимум твердости, хотя и знала, что с шефом такие штучки не проходят, — я не железная. Вы меня только за последнюю неделю делами закидали, у меня ведь четыре черепно-мозговых, у меня взятки, на заслушивании будем иметь бледный вид…
— Шантажировать не надо, — прервал меня шеф. — А кто у нас самый лучший следователь? Кто самый организованный и квалифицированный? Вон помощники по УСО[6] говорят, что в дела Швецовой приятно садиться — все исследовано до донышка, обвинительные как сказка читаются, культура следственного производства на высоте. Только на Марию Сергеевну вся надежда, — замурлыкал он, а я и растаяла, как деревенская дурочка от комплиментов гармониста. — А дело-то какое, прямо сам бы взялся, — продолжал он разливаться соловьем. — Часто ли встретишь не дилетанта-самоучку, а настоящего киллера; уж если повезет, так повезет. Доведете дело до суда, просто будете себя уважать…
— Его еще установить надо, — буркнула я, и шеф понял, что я уже готова. Можно заканчивать сеанс гипноза.
Мне иногда кажется, что он — настоящий удав. То мытьем, то катаньем, то лаской, то жестким прессингом, но он из нас веревки вьет. И ведь как все обставляет: накидает тебе работы, но так, что ты себя начинаешь считать избранником судьбы и редким везунчиком. Иногда он нас с Лешкой так разогревает, что мы с ним из-за дела бьемся, кому достанется такое счастье — впрячься в очередной воз, хотя еще пять минут назад оба кричали, что лучше сразу сдохнуть, чем получить еще и это дело себе на шею…
— Вот и поговорим, как можно установить его личность. В двенадцать у меня начальник РУВД и уголовный розыск, обсудим вчерашнее происшествие. А потом и по фигуранту определимся. Как он, кстати, из больницы не сбежит?
— У него пятки раздроблены, он ходить не может. И потом, он под капельницей.
— Я надеюсь, его дактилоскопировали? — строго, спросил шеф, и я потупилась.
— Владимир Иванович, у него руки разбиты, карта будет с дефектами. Надо подождать немного.
— Ну, вы уж не забудьте. Потерпевшего с черепно-мозговой дактилоскопировали?
— Да. — Я решила не углубляться в объяснения с кужеровской эпопеей.
— Хорошо. Приведите в порядок осмотры по всем делам с нападениями в парадных и назначьте дактилоскопию.
Весьма довольный шеф ушел, что-то весело напевая. А я опять залезла в сейф: посмотрим, что у нас с отпечатками пальцев в парадных.
Слава Богу, на первые два происшествия выезжал наш самый старательный криминалист. На милицейских следователей, проводивших осмотр, я больших надежд не возлагала, а вот эксперт этот, с кем бы он ни работал, всегда выкладывался на полную катушку, даже если розыск со следствием на два голоса его убеждали, что здесь не криминал.
Когда я начинала работать следователем, он был самым молодым экспертом у нас в районе, а сейчас это уже зубр, правда, по виду не скажешь. Всех вводят в заблуждение его хрупкое телосложение и по-детски наивный взгляд, за эти много лет он практически не изменился. Я его запомнила после того, как он, можно сказать, раскрыл убийство вопреки непрофессиональному поведению остальных членов дежурной группы. Он как-то выехал с дежурным по городу на труп в квартире. Труп обнаружила соседка по дому: проходила мимо, обратила внимание на приоткрытую дверь, не удержалась и заглянула, а там хозяин в странной позе, в коридоре, на четвереньках, и в странном виде — раздет до трусов и синий местами. А на шее — туго затянутая веревка. Следователь приуныл, поскольку рассчитывал успеть на футбол, а тут наклевывалась полнометражная работа по “глухому” убийству. Кто из медиков тогда выезжал, я уже и не помню, но по всему — какой-нибудь разгильдяй и тоже, наверное, любитель футбола. Вот они и стали на пару заниматься дедукцией. По словам соседей, от покойного недавно ушла жена. Так? Так. А где лежит труп? Правильно, аккурат под раскидистыми оленьими рогами, привинченными к стене в коридоре. Значит…
Значит, жизнь ему стала не мила, он хотел повеситься на рогах, петля затянулась на его шее, только веревка соскользнула. Придя к этому глубоко научному выводу, два разгильдяя пожали друг другу руки, и следователь произнес было заветное слово: “Оформляйте”. Они уже собираться начали, и только наш старательный эксперт-криминалист, кстати, однофамилец тогдашнего министра, Федорчук, проигнорировал их глубоко научные выводы, достал свои экспертные причиндалы и начал методично обрабатывать поверхности в квартире для выявления следов рук.
Эти двое корифеев сыска вокруг него заплясали, стали спрашивать: “Ты что, сдурел?”. Дежурный Айболит даже выразился в том смысле, что вообще-то, если следователь принимает решение уехать с места происшествия, поручив осмотр местной милиции, другим членам группы как-то неэтично игнорировать его решение. Наш молоденький Федорчук ему невозмутимо ответил, что сдурели они сами, если не видят здесь убийства. Он показал им на стол, уставленный тарелками и рюмками, причем две рюмки имели на краях следы помады. Он показал им на шкаф в комнате, дверцы которого были распахнуты, а пустые полки красноречиво указывали на похищение имущества, в нем находившегося. Наконец он снял со спины трупа волос, явно ему не принадлежащий и аккуратно опустил его в пакетик, хотя вообще-то это должен был сделать судебный медик. И все, что обнаружил, он молча сфотографировал.
Но и после этого так называемый дежурный следователь не проснулся, образно говоря. Он пошел на принцип. Находки эксперта его не убедили, он решительно заявил, что здесь самоубийство, и велел сворачиваться.
Так и списали этот труп как некриминальный, и две недели жили спокойно, пока сотрудники отдела Управления уголовного розыска, занимающегося грабежами и разбоями, не привели двух проституток, которые желали покаяться в содеянном и рассказали леденящую душу историю о том, как с потерпевшим познакомились в ресторане, где он заливал свою личную драму горячительными напитками. И после знакомства решили ехать к нему продолжать отношения. Весь фокус был в том, что вслед за ними поехали два их сутенера, которые собирались действовать по отработанной схеме: девушки распаляют клиента, а потом неожиданно провоцируют ссору. Клиент, как правило, распахивает дверь и говорит что-то вроде: “Вот Бог, а вот порог”, и девушки выходят, снимая с себя подозрения, однако в открытую дверь тут же заходят двое крепких мужчин, которые нейтрализуют клиента и грабят квартиру.
В этом случае все шло по плану, за исключением одного: потерпевший оказался крепышом, и преступники не рассчитали силу. Придушили его слишком сильно, до смерти. Но делать было нечего, они позвали девушек, терпеливо дожидавшихся в парадной, и вчетвером обнесли квартиру.
А вот когда к нам на блюдечке принесли чистосердечные признания, вот тогда побежали к эксперту Федорчуку, упали к нему в ножки и сказали: “Геноч-ка, ты был прав, не выкинул ли ты, не дай Бог, то, что понаизымал с места происшествия?” К счастью, Геночка ничего не выкинул, благодаря чему виновные были привлечены к уголовной ответственности, вина их доказана и дело передано в суд. А если бы не Геночка? Страшно подумать…
Устав разбираться в непотребном почерке следователя, производившего осмотр, я сняла телефонную трубку и позвонила Гене Федорчуку. Гена оказался на месте, добросовестно передо мной отчитался, что в обеих парадных он обработал сплошняком внутреннюю и внешнюю поверхность дверей, и стены возле трупа, но признался, что еще не принимался за исследование того, что набрал оттуда. Я его пригласила в две оставшиеся парадные — последнее место происшествия, кстати, не мешало бы и сфотографировать.
— Хорошо, — покладисто ответил Гена. — В последние дни сухо, дождя не было, может, какой материал и наберем. Когда поедем?
Я пообещала свистнуть ему, как определюсь, и пошла к шефу на совещание, туда уже подтягивались мрачные милицейские начальники. Каждый из них считал своим долгом лично осмотреть мою шишку, видимо, как главное вещественное доказательство, и высказать свои соображения о том, насколько это портит мою внешность и как же можно было быть такой дурой.
Двадцать минут ждали начальника убойного отдела Костю Мигулько. Когда задержка стала уже неприличной, начальник РУВД стал обзванивать последовательно всех оперов отдела, дежурную часть, позвонил даже Мигулько домой, после чего догадался, наконец, набрать номер сотового телефона Кости.
— Что-о?! — заревел он, услышав Костин голос. — Немедленно! Прокурор ждет!
Еще через десять минут появился смущенный Костик. Начальник РУВД показал ему из-под стола кулак. Костя заалелся, как маков цвет. Когда мы расселись за длинным столом для совещаний, Костик, устроившийся рядом со мной, тихо поведал, что аж за полчаса вышел из РУВД на совещание, пошел пешком, благо погода хорошая.
— Дай, думаю, прогуляюсь, — шептал он мне, пока начальники обсуждали организационные вопросы, — по дороге на вокзал зашел, купил пирожок, иду, жую. Смотрю — электричка, двери открыты, и все на нее бегут. Ну и я побежал. Сел в электричку, пирожок ем. Опомнился, когда Петрович мне на трубу позвонил.
Я тихонько хихикнула в кулак. Костик живет на границе города и области, домой ездит на электричке. Конечно, его ноги автоматически понесли по знакомому маршруту: раз пришел на вокзал, да еще и увидел электричку своего направления, значит, надо садиться, сработал рефлекс. Тем более мысли были заняты пирожком.
Шеф выразительно посмотрел на меня. Мы замолчали. Началось обсуждение инцидента, как любезно выразился замначальника РУВД.
— Мария Сергеевна, я слышал, что вы распорядились наручники снять с задержанного и охрану удалили. Это так? — спросил меня замполит из райуправления, нахмурив брови.
Ладно, с замполитом я разделаюсь одной левой. На меня ничего свалить не удастся. Мне только интересно, зачем замполита притащили?
— Степан Васильич, хочу вам напомнить, что наручники надеваются только в специально оговоренных законом случаях. Допрашивать человека в наручниках незаконно. И определять круг лиц, присутствующих при допросе, — прерогатива следователя. Более того, если вы помните, во время допроса никаких инцидентов не произошло.
Шеф, не дав мне договорить, пнул меня под столом ногой.
— Мария Сергеевна, Степан Васильич хочет сказать, что личность задержанного преступника диктовала особые меры предосторожности. Вы уверены в том, что, оставшись с задержанным наедине, без охраны, сняв с него наручники, вы приняли правильное решение?
— Уверена. — Я выдержала взгляд шефа.
— Зачем такая бравада?
— Владимир Иванович, разумный контакт при допросе, который позволил бы получить хоть какую-то информацию, можно было установить только таким способом. Ни в наручниках, ни в присутствии охраны задержанный не стал бы говорить.
— А зачем тебе с ним говорить? — прогремел начальник уголовного розыска. По-моему, он перед совещанием подкрепился коньячком и теперь рвался всех научить жизни.
Шеф опять пнул меня под столом. Я вдохнула и выдохнула, потом продолжила:
— Я считаю, что установить с ним контакт было крайне важно. У нас же нет никаких данных о его личности. Отсутствуют данные, позволяющие установить связь между ним и потерпевшим.
— Да там и без всякой связи доказухи полно! — снова рявкнул уголовно-розыскной начальник.
Ну вот, сначала замполит меня будет учить, как допрашивать, теперь уголовный розыск — зачем допрашивать.
“Да, — подумала я, — им всегда доказухи хватает”. Весной я приехала наместо заказного убийства, когда все милицейские начальники уже затоптали и залапали все, что возможно и невозможно. Начальник розыска повел меня на чердак, откуда стреляли, и лично продемонстрировал мне брошенный автомат, схватив его с пола и поворачивая в разные стороны. Я ему попеняла: “Зачем же он хватает вещественное доказательство, на нем ведь могут быть отпечатки пальцев, запах, наконец”. А он отмахнулся: “Да ладно, тут и так доказухи полно”. — “Какую доказуху вы имеете в виду?” — поинтересовалась я, и он гордо ответил: “А пули в трупе? Мы их к автомату „привяжем"”… Я махнула рукой и ушла с чердака, так и не задав вопроса — а как он автомат-то к подозреваемому “привяжет”?..
— В предмет доказывания входят еще и мотив действий, и взаимоотношения между участниками преступления. — Я постепенно успокоилась, так что шефу не пришлось больше размахивать ногами под столом. Но ему, похоже, тоже надоели милицейские претензии.
— Товарищи, я хочу напомнить, что побег стал возможен не по вине Марии Сергеевны, а по вине сотрудников уголовного розыска, — осторожно заметил он.
— Побег стал возможен, — вступил доселе молчавший начальник РУВД, — по вине следователя прокуратуры. Вы, — повернулся он ко мне, честно пытаясь не смотреть на мою шишку и все время соскальзывая на нее глазами, — должны были составить протокол задержания и сдать человека в изолятор временного содержания. Там, — он выдержал театральную паузу, — никакие фокусы с выпрыгиванием в окна не прошли бы.