Дочитав до этого места, я заложила дело закладочкой и пошла к Горчакову.
— Лешка, — сказала я, — какой же это потеряшка! Это же типичный двойник!
Горчаков отбросил бумажку, которую держал в руках, и шлепнул ладонью по столу.
— Так я и знал! Швецова, ничему тебя жизнь не учит! Тебе уже открытым текстом говорят, со всех уровней: не вникай в дело, приостанови — и в архив. Нет, она полезла анализировать!
— А чего там анализировать? Надо искать, кому надо было срочно убрать Нагорного.
— Ну ты маньячка! Ищи давай! — и Лешка демонстративно уткнулся в отброшенную было бумажку.
— Ну Леша! Ты согласен? Надо искать тех, кому надо было убрать Нагорного!
Горчаков снова отбросил бумажку.
— Ох, Маша, Маша! Ты бы сначала выяснила, почему кому-то надо было убирать Нагорного, а потом уже решала, влезать в это дерьмо или нет.
— Друг, ты прав, как всегда. Позволь воспользоваться твоим телефоном.
— Десять долларов в кассу.
— Доллар падает, балбес, бери в евро.
— Нехай будет в евро. Кораблеву звонишь?
— Вестимо, — отозвалась я, слушая длинные гудки. Пока я ждала ответа, Горчаков подергал меня за рукав и прошептал:
— Знаешь, за что я люблю свою работу?
Держа трубку возле уха, я вопросительно посмотрела на него.
— За то, что с нашей зарплатой мне абсолютно по фигу как падение доллара, так и рост евро.
Наконец на том конце сняли трубку, и прежде чем ответить, долго кашляли. Я терпеливо ждала. Ленькин кашель невозможно было спутать ни с чьим другим, — после контузии у него стала слегка дергаться голова, он этого стеснялся и начал покашливать, скрывая тик, а потом привык и стал кашлять даже без надобности.
— Ну? — прокашлявшись, спросил Ленькин голос.
— Баранки гну, — оригинально ответила я.
— Ой, прокуратурка! — обрадовался Кораблев. — Чего, по УБОПчику соскучились, Мария Сергеевна? И двадцати четырех часов не прошло, как мы расстались, а вы уже в тоске.
— Как мило, Леня, что ты часы считаешь в разлуке со мной…
— А коньячок вчера был так себе. У меня сегодня голова болит.
— Да? Поскольку больше никто не жаловался, может, дело не в коньяке? А в голове?
— Ну ладно, давайте по существу, — тут же сменил тему Ленька, который не переносил даже намеков такого рода. — Чего надо от структуры?
— Леня, ты же знаешь, в УБОПчике меня интересует один-единственный человек.. Кораблев Леонид Николаевич. А структуру в целом, сборище оборотней в погонах, в гробу я видала.
— И правильно, структура давно уже в гробу лежит. А вы знаете, что в карасевском преступном сообществе выявили оборотня? В свободное от бандитизма время он переодевался в милицейскую форму, брал в руки жезл и вставал на дороге регулировать уличное движение.
Ленька засмеялся своей шутке и снова закашлялся.
— Я как раз по поводу карасевского преступного сообщества, — сказала я, и кашель в трубке резко смолк.
— Тю! — присвистнул Кораблев. — Только не говорите мне, что вы приняли к производству дело Нагорного.
— Тогда я вынуждена промолчать.
— Тогда я вынужден назначить вам свидание, — прокашлял Кораблев.
— Где, Ленечка? И когда?
— Где, догадайтесь сами. В четырнадцать часов.
Ленька напоследок кашлянул в трубку и разъединился. Когда я положила трубку, Горчаков повертел пальцем у виска, но на меня при этом не смотрел.
— Дел-то у тебя сколько? — с деланным безразличием спросил он, когда я шла к дверям.
— А тебе-то что?
— Да ничего. Прикидываю, насколько возрастет моя нагрузка, когда тебя уволят или грохнут.
— Сам дурак, — сказала я уже из коридора.
На часах было полвторого, и мне следовало поторопиться. Ресторан «Смарагд», хоть и слыл очень дорогим и навороченным местом, располагался в тишайшем закоулке, на набережной канала, которая сто лет уже ремонтировалась, поэтому сквозной проезд вдоль ресторана был закрыт, на машине можно было доехать только до дверей «Смарагда», развернуться и снова выехать на улицу. Но я-то была без машины; на маршрутки надежды было мало, а от ближайшего метро топать не меньше пятнадцати минут. Молодец Ленька; мне и самой интересно, как можно выйти из дорогого ресторана так, чтобы никто, в том числе швейцар и охрана, не заметили выходящего. А если это в принципе невозможно, значит, кто-то из персонала врет.
Конечно, можно было сходить туда с Горчаковым, и я, в принципе, намечала это сделать (в плане расследования этот пункт будет называться «повторный осмотр места происшествия»), к тому же Лешка на своей колымаге подвез бы меня прямо к ресторану, но его гундеж отравил бы мне весь повторный осмотр.
Стоило свернуть с оживленной улицы на набережную, как тут же терялось ощущение реальности. Подходя к «Смарагду», я начала понимать, за что богатые люди так любят этот ресторан. На этом отрезке набережной было удивительно тихо, даром что самый центр города и в трех шагах несутся машины, клубятся пешеходы, кипит жизнь. Но в окрестностях ресторана — никого, натуральная пустыня, запросто можно выносить расчлененные трупы и выбрасывать в канал, свидетелей не будет. Кстати, надо уточнить, искали ли труп Нагорского в канале.
Когда я открыла дверь в ресторан, мелодично прозвенел колокольчик. Холл перед гардеробом (кажется, теперь это называется «чилл-аут») тонул в полумраке, и никаких швейцаров я гардеробщиков не читалось. Я кашлянула, но ко мне никто не бросился, как к дорогому гостю. А следовало бы, учитывая, что клиенты в ресторан не ломились. Интересно, окупится ли содержание ресторана, если за день в нем пообедают от силы три человека, даже если они все будут жрать черную икру поварешками?
В полутемном гардеробе послышался какой-то шорох. Подойдя поближе и расстегивая на ходу пальто, я обнаружила затаившуюся за деревянной ставней гардероба пожилую женщину, она сидела на стульчике, склонившись над книгой. Заметив меня, гардеробщица закрыла книгу и сунула ее куда-то вниз. С приветливой улыбкой она поднялась мне навстречу и приняла мое пальто, услужливо подставив под него пластмассовые «плечики».
— Добрый день, — сказала она. — Молодой человек вас уже ждет.
Я кивнула, даже не удивившись ее замечанию: наверняка Кораблев уже там, и наверняка он — единственный посетитель, и на обычный вопрос официанта, один он желает пообедать или кого-то ждет, ответил, что ждет даму. А может, сразу гардеробщице сказал, — мол, еще дама моя должна подойти. А поскольку другой дамы в окрестностях не наблюдается… Но гардеробщицу я взяла на заметку. Допускаю, что увлекшись книгой, она не видела, кто входит и кто выходит; только куда девать колокольчик, исправно оповещающий о визитерах? Если Нагорный с женой выходили без сопровождения, то колокольчик должен был звякнуть один раз, а если за ними кто-то пришел и вывел их, то два раза. А показаний гардеробщицы, кстати, я вообще в деле не помню. Неужели ее так и не допросили? Но я тут же спохватилась, что, во-первых, с момента исчезновения Нагорного прошло больше полугода, все это случилось в самом начале июня, так что, может, эта гардеробщица тогда и не работала. А во-вторых, все-таки было лето, и гардероб мог быть вообще закрыт. Но по-честному, в первом варианте следователь должен был подшить в дело справку о том, какие гардеробщики работали в день исчезновения Нагорного, а во втором — справку или показания кого-нибудь из сотрудников ресторана о том, что гардероб в тот день вообще не работал. По крайней мере, я бы сделала именно так. Что ж, план расследования пополнился еще двумя пунктами.
Кораблев ждал меня в зале, и я удивилась, какой «Смарагд» небольшой ресторан. Мне показалось, что темноватый зальчик был размером не больше двадцати метров. Интерьер оформлен в псевдорусском стиле, деревянные столы оборудованы встроенным грилем — наверное, для блюд, которые готовятся при заказчике или самими едоками, а над столами на этот случай была предусмотрена вытяжка. Правда, я сразу не поняла, что это такое, необходимые разъяснения дал мне Кораблев. При входе в зал висела скромная табличка с именем модного дизайнера, исполнившего интерьерные работы. На стенах были развешаны оленьи и лосиные головы, охотничьи рожки, чучела фазанов и прочие атрибуты помещичьего досуга. Ленька из угла, из-под раскидистых рогов, призывно помахал мне рукой.
Как всегда, когда я бросала первый взгляд на Кораблева, меня пронзала острая жалость к нему. Я сразу отмечала поседевшие виски, заострившиеся скулы, тоскливый взгляд; но уже через пять минут, пообщавшись с Леней, переставала его жалеть и только соображала, чем его побольнее стукнуть за его занудство.
— Я вам заказал оладьев с икоркой на закуску, — сказал он мне вместо «здрасьте». — А с Горячим блюдом сами определитесь.
За моей спиной тут же, как из воздуха, материализовался официант и вложил мне в руки увесистое меню, я даже вздрогнула от неожиданности.
— Я вообще-то есть не хочу, — сказала я, даже не раскрывая кожаную папку меню, но официант склонился к моему плечу и прошептал:
— Сегодня дивная паровая стерлядь, очень рекомендую. Может, соблазнитесь?
Я отрицательно покачала головой, но официант настаивал:
— Тогда рябчики в сметане. Пальчики оближете! Нежнейшие! Наш шеф-повар сегодня очень постарался.
Приговаривая так, он снял со стоявшей передо мной сервировочной тарелки крахмальную салфетку и ловко расстелил ее у меня на коленях, чем невероятно меня смутил.
— Так что насчет рябчиков? — поинтересовался он интимно.
Я не сдавалась, и официант, перечислив еще пару блюд, перешел к теме напитков, от души — в этом я не сомневалась — советуя мне употребить лучшие вина Франции, Австралии или Южной Африки. Но и тут я стояла насмерть, и официант, вконец разочарованный, забрал меню и неслышно скрылся где-то за кулисами.
— Здравствуй, Ленечка, — сказала я тепло, торопясь, пока Кораблев не раскрыл рот и не вызвал у меня острого желания его стукнуть. — Как твое здоровье?
— Неужели кого-то интересует мое здоровье? — проговорил тот с интонациями ослика Иа.
— Тут подоспевший официант поставил на стол блюдо с дымящимися оладьями, а к ним — маленькую хрустальную икорницу с черной икрой, с воткнутой в икряную горку серебряной лопаточкой, и еще две хрустальные ладьи, одну со сметаной, вторую с мелко нарезанным зеленым луком. Следом за закусками на стол явилась морозная стопочка с водкой. Кораблев милостиво махнул официанту, и тот исчез. Ленька положил себе на тарелку пару оладий, щедро помазал их черной икрой, сверху полил сметаной и посыпал зеленым лучком; выдохнул и, зажмурившись, опрокинул в рот стопку, После чего виртуозно заглотил приготовленную закусь. Придя в себя от неземных ощущений, гамма которых пронеслась по его челу, он подвинул ко мне блюдо с оладьями и помахал над ними рукой.
— Вы ешьте, пока горячие.
И когда я уже понесла вилочку, чтобы наколоть оладью, продолжил:
— Да, кстати, Мария Сергеевна, у вас деньги-то есть? А то я на мели совсем. Полковник Кудасов нищ, — и он по-клоунски вывернул оба кармана, показав мне их из-под стола. Я поперхнулась, у меня с собой были деньги, но я совершенно не представляла себе, в какую сумму обойдется тут потребление водки, икры и рябчиков; следовательской зарплаты может не хватить. Что тогда делать? Из пустого зала дорогого ресторана не сбежишь, как в студенческие годы, не заплатив. Оставить им в залог часы или мобильный телефон?..
Словно услышав мои панические мысли, в арке, отделяющей зал от чилл-аута, ненавязчиво нарисовалась мускулистая фигура местного вышибалы. Он задумчиво смотрел в пространство, загораживая своими бицепсами и трицепсами все пути к отступлению.
— Они бы раньше такими бдительными были. Полгода назад, когда у них из-под носа мужика с бабой свистнули, правда, Мария Сергеевна? — Кораблев заговорщицки подмигнул мне, кивнув в сторону вышибалы. У меня в глазах потемнело от злости.
— Ну, Ленька!
— Чего? — Кораблев сделал невинный вид. — Вы чего, испугались? Правда, что ли, подумали, что я без денег? Шутка.
— Убила бы, — тихо сказала я. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, поскольку устроить скандал Кораблеву под ласковым взором вышибалы я не могла, а просто подняться и уйти было бы нерационально, я ведь пришла не оладьи есть, а делом заниматься. Пока я переводила спертое в зобу дыхание, Ленька продолжал что-то гундосить про полную неспособность женщин сконцентрироваться на главном, про отсутствие у них же чувства юмора и про присутствие жлобства, выражающегося в том, что им жалко пары рубликов на поправку здоровья коллеги-инвалида.
— Ну ладно, ладно вам, — наконец сказал он, — ну бывает, я ведь в семинариях не обучался. Ну, простите, Мария Сергеевна, я дурак.
— К этому моменту я уже перестала драматизировать ситуацию, трезво осознав, что имела полное право не озабочиваться мыслями о том, как Кораблев будет расплачиваться за трапезу, я же дама все-таки. Попутно я осознала, что так болезненно восприняла глупую Ленькину шутку только потому, что в течение многих лет являлась основной кормилицей всех родных и близких, в связи с чем обязанность где-либо расплачиваться считаю своей по умолчанию. К тому же возле нас снова материализовался официант, препираться при котором было неприлично. Официант пришел с подносом, с которого снял и поставил на стол блюдо, прикрытое серебряной полусферой. Бросив взгляд на Леньку, он артистичным, Совершенно копперфильдовским движением эту серебряную крышку поднял и явил нашим взорам двух жалких птичек, политых каким-то серым соусом.
— Рябчики в сметане, вуаля! — объявил он вполголоса, бросил крышку на поднос и удалился.
Кораблев принюхался к рябчикам и вздохнул.
— Каким тут все-таки дерьмом кормят, — поделился он со мной. — А эта их стерлядь паровая — гадость редкостная, хуже мойвы. А икра носками воняет. За что только деньги дерут!
— А зачем ты эту гадость ешь? — не удержалась я.
Кораблев перегнулся ко мне через стол.
— Из оперативных соображений, — веско сказал он. — Конспирация.
— Понятно, — я уже улыбалась.
— Ну так что, прощаете меня?
— Прощаю, но в последний раз.
— Ну и ладно.
Кораблев облегченно вздохнул, обратился взором к рябчикам, закатил глаза и, отщипнув крылышко, стал жевать его с видом разведчика, раскусывающего ампулу с цианидом. Прожевав, он поднял на меня глаза и спросил:
— Чего думаете про дядьку Нагорного?
— Думаю, что убили его, — помолчав, ответила я. — Но вообще-то я тебя хотела спросить о том же самом.
— И я думаю, что убили. А что еще можно думать?
— Лень, я дело еще не очень хорошо знаю, поэтому думать могу все, что угодно.
— Например?
— Например, что он действительно скрылся, зная, что скоро сядет.
— А как же жена?
— Согласна, жена в эту схему не очень вписывается. Если он собирался рвать когти, то зачем жену убивать?
— Чтобы не сболтнула лишнего.
— Да? — я задумалась. — Но это можно допустить, если он супругу тихо ненавидел. Если они жили как кошка с собакой. А так, на первый взгляд, вроде у них была идиллия: вместе обедали, он целый час выкроил из своих деловых встреч.
— На самом деле у меня тоже нет данных, что он с какими-то бабами путался, наоборот, все в дом. Ну, а еще версии, Мария Сергеевна?
— Больше нет версий. Основная версия — его похитили и убили.
— Зачем?
— Об этом я тебя хотела спросить.
— Правильно.
Ленька обсосал крохотную птичью косточку и скривился:
— А соус сметанный у них прокисший. Придется в «Колобок» заезжать, хоть поем по-человечески.
— Зачем же так напрягаться, Леня? Мы могли бы просто попить кофе в баре.
Кораблев поднял на меня бесхитростные глаза. Он умел так смотреть — простодушно и беззащитно, его сразу становилось жалко и хотелось чем-нибудь помочь.
— Да нравится мне, как они салфетки на коленях тебе раскладывают.
Он только повел головой в сторону кухни, как официант не замедлил явиться.
— Кофе, десерт? — склонился тот над Ленькой.
— Счет.
Пока официант не принес кожаную папочку со счетом, мы молчали.
— Сколько? — поинтересовалась я, пока Ленька вкладывал в папочку деньги.
— Неважно, — отмахнулся Кораблев. — Я вас угощаю. Нет, серьезно, мне тут нравится, я готов жрать этих вонючих голубей, только чтобы мне салфеточку на коленях раскладывали. Жалко, что тут в халдеях одни мужики. Нет, чтоб официанточка мне коленки погладила…
На чай Ленька оставил ровно десять процентов от счета — я это посчитала, подглядев сумму счета и купюры, которые он достал из бумажника. Моих бы денег на этот обед не хватило.
Выйдя из обеденного зала, Ленька получил от гардеробщицы свое и мое пальто и щедрой рукой положил на стойку гардероба бежевую сотенную бумажку.
— Спасибо, — тихо сказала гардеробщица, благодарно принимая деньги. — Вы прямо как Валерий Витальевич, тот тоже всегда на чай давал, не скупился. А как-то с компанией тут был и за всех рассчитался, сто долларов мне оставил. Вот был человек душевный…
Вышибале, который любезно открыл нам дверь, Кораблев тоже что-то сунул в ладошку, но тот, в отличие от гардеробщицы, не стал откровенничать с нами про привычки их постоянных посетителей.
Мы вышли на набережную и облокотились на парапет, разглядывая разноцветный мусор, перекатывающийся по льду канала.
— Я покурю? — спросил Кораблев, и, не дожидаясь моего ответа, вытащил пачку сигарет.
— Ну что? — затянувшись, сказал он. — Могло так быть, что никто не видел, куда они делись?
— Нет, — признала я. — Не могло. Но неужели кто-то явился их похищать прямо в ресторан? Зачем эта морока? Я бы поняла, если бы супруги Нагорные мирно пообедали и вышли из ресторана, но ведь они исчезли, не дождавшись даже закусок…
— Да, мне тоже кажется, что вышли они добровольно. Только с чего бы они вдруг подхватились и выскочили из ресторана?
— Кстати, последний звонок перед обедом был на трубку Нагорного в тринадцать пятьдесят две, и этот человек допрошен. А следующий звонок — в четырнадцать пятнадцать, и Нагорный уже на него не отвечает.
— Может, звонили в ресторан? А там их просто позвали к телефону?
— И никто из халдеев об этом не проговорился? Сомнительно, чтобы купили весь ресторан, вместе с теткой на вешалке и с мордоворотом этим. А?
— Лень, а как насчет охранника? Он-то не при делах? Вдруг он никуда не уезжал, Нагорный тогда ведь мог выйти к машине, и жена за ним следом, а?
— Охранник уже у нас посидел, трое суток, — лениво ответил Кораблев. — Работали с ним серьезно, выжали досуха. Он тоже ездил обедать, к своей бабе, в кафе на Суворовском. Там его видели шесть человек, и постовой у главка его тачку заметил. К тому же охранник тупой, как угол в сто шестьдесят градусов. Если что, он поплыл бы сразу.
Ленька закашлялся и бросил недокуренную сигарету вниз.
— Леня, а его не могли спихнуть сюда, в канал? Было лето, народ тут не ходит, буль-буль — и нет Нагорного.
Кораблев с интересом посмотрел на меня.
— Могли. Но теперь до весны, когда лед стает.
— Вообще-то, если надо; лед можно сломать и запустить водолазов, — неуверенно предложила я. — А «Мегафон» никто не запрашивал? Они же могут определить, где находится трубка, на которую поступает звонок? В каком районе?
— Я запрашивал.
— И что?
— С двух часов он сам никому не звонил, а ему, насколько я помню, на трубу звонили в течение тридцати двух часов, без ответа. Потом — «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
— То есть либо он выехал куда-то в глушь, либо, что более вероятно, трубка села и выключилась.
Мы с Ленькой снова уставились на грязный лед канала, а потом переглянулись.
— Выбросили трубку?
— Если только вместе с Нагорным. Все эти тридцать два часа трубка находилась в этом районе и никуда отсюда не двигалась.
— Они теперь могут сказать, где находится аппарат, даже если не прошло соединение? — удивилась я. — Как далеко шагнула вперед техника!
— Они могут сказать, где трубка, даже если никто на нее не звонит, просто аппарат включен и все.
Я улыбнулась, представив себе, что все эти полгода труп Нагорного мог лежать на дне канала, под носом у городской прокуратуры. Нет, это было бы слишком просто.
— Зачем тогда топить здесь мужа, а жену увозить в Красногвардейский район? — сказала я уже вслух. — Может, это с женой счеты сводили, а мужа грохнули, чтоб под ногами не путался?
— Ma-ария Сергеевна, — протянул Кораблев, — зачем так сложно мочить жену, на глазах у мужа, именно в тот момент, когда они вместе собрались пообедать, если жена ездит без охраны и целый день мотается по лавкам и салонам красоты? Да залег в кустах у солярия, шлепнул ее из пушки с глушителем, когда она выходит вся в маникюре и прическе, и все дела.
— Тоже верно, — уныло согласилась я. — Ну что, версию о том, что клиент сбежал из-под ареста, оставляем как рабочую? — Ленька кивнул. — Тогда говори, кому мешал Нагорный.
— Карапузу, — ответил Ленька.
— Карасеву? Нашему дону Корлеоне? Та-ак. А я-то думала, что Нагорный — его правая рука…
— Был до поры до времени. А потом стал сильно мешать.
— Чем это?
— Поднимал бунт. Внедрял в сознание орг-преступности, что «папа» уже стар и беззуб, что утратил позиции, и, главное, накануне своего исчезновения прилюдно попросил «папу» отчитаться о состоянии финансов кодлы. И «папа» пригорюнился, потому что с доверенным ему общаком все было проблемно.
Я присвистнула.
— «Тигру в зоопарке недокладывают мяса»? Так, может, все просто? Нагорному заткнули рот по заказу Карасева?
Ленька вздохнул.
— Если бы… У меня есть человечек надежный в этих кругах, так он клянется, что когда Нагорный пропал, «папа» был в бешенстве. Сразу из Москвы примчался и всех на ноги поднял, велел искать.
— Играл? — предположила я.
— Непохоже. Да и из других источников информация потекла, Карасев сам его искал, реально.
— Послушай, Леня, — я повернулась к нему, — работников ресторана кто-нибудь колол по-настоящему? Ну не верю я в то, что двое человек испарились из-за столика в ресторане так, что никто ни сном ни духом! Ты же сам видел, клиентов мало, меньше, чем официантов. Вроде ты их не видишь, а они ловят каждое твое движение. Плюс вышибала, гардеробщица — куда они все подевались? Вдруг все дружно захотели в туалет?
Кораблев вытащил вторую сигарету и неторопливо разминал ее в пальцах. — Да правда, правда все, что вы говорите, — поморщился он. — И их просто всех допросили, серьезно с ними никто не работал. Следователь сказал — не лезьте, я сам допрошу, кого надо.
— А с Карасевым работали?
Ленька повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.
— А как, Мария Сергеевна, вы представляете себе работу с Карасевым?
Я пожала плечами.
— Вот именно, — констатировал он. — Его же не закроешь просто так, на пару суток, сразу визг подымется. Можно только униженно просить об аудиенции и задавать вопросы. Последний раз с ним работали по убийству начальника рефрижератора в порту. Помните скандал с тремя тоннами окорочков, которые были загружены в холодильник, а потом пропали? Никто не сомневался, что это Карасев окорочка шваркнул. А тут как раз и начальника рефрижератора застрелили. Прокуратура написала отдельное поручение, мол, установите местонахождение господина Карасева и проверьте его на причастность к преступлению. Шеф вызвал идиота Татарина… Знаете Татарина?
Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов — «и прекрасное должно иметь пределы». И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения — орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: «Так я ему назад в карман засунул!» Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так — страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!
А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское — Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал — а чего, у меня же в паспорте написано «русский»; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.
— Лешка, — сказала я, — какой же это потеряшка! Это же типичный двойник!
Горчаков отбросил бумажку, которую держал в руках, и шлепнул ладонью по столу.
— Так я и знал! Швецова, ничему тебя жизнь не учит! Тебе уже открытым текстом говорят, со всех уровней: не вникай в дело, приостанови — и в архив. Нет, она полезла анализировать!
— А чего там анализировать? Надо искать, кому надо было срочно убрать Нагорного.
— Ну ты маньячка! Ищи давай! — и Лешка демонстративно уткнулся в отброшенную было бумажку.
— Ну Леша! Ты согласен? Надо искать тех, кому надо было убрать Нагорного!
Горчаков снова отбросил бумажку.
— Ох, Маша, Маша! Ты бы сначала выяснила, почему кому-то надо было убирать Нагорного, а потом уже решала, влезать в это дерьмо или нет.
— Друг, ты прав, как всегда. Позволь воспользоваться твоим телефоном.
— Десять долларов в кассу.
— Доллар падает, балбес, бери в евро.
— Нехай будет в евро. Кораблеву звонишь?
— Вестимо, — отозвалась я, слушая длинные гудки. Пока я ждала ответа, Горчаков подергал меня за рукав и прошептал:
— Знаешь, за что я люблю свою работу?
Держа трубку возле уха, я вопросительно посмотрела на него.
— За то, что с нашей зарплатой мне абсолютно по фигу как падение доллара, так и рост евро.
Наконец на том конце сняли трубку, и прежде чем ответить, долго кашляли. Я терпеливо ждала. Ленькин кашель невозможно было спутать ни с чьим другим, — после контузии у него стала слегка дергаться голова, он этого стеснялся и начал покашливать, скрывая тик, а потом привык и стал кашлять даже без надобности.
— Ну? — прокашлявшись, спросил Ленькин голос.
— Баранки гну, — оригинально ответила я.
— Ой, прокуратурка! — обрадовался Кораблев. — Чего, по УБОПчику соскучились, Мария Сергеевна? И двадцати четырех часов не прошло, как мы расстались, а вы уже в тоске.
— Как мило, Леня, что ты часы считаешь в разлуке со мной…
— А коньячок вчера был так себе. У меня сегодня голова болит.
— Да? Поскольку больше никто не жаловался, может, дело не в коньяке? А в голове?
— Ну ладно, давайте по существу, — тут же сменил тему Ленька, который не переносил даже намеков такого рода. — Чего надо от структуры?
— Леня, ты же знаешь, в УБОПчике меня интересует один-единственный человек.. Кораблев Леонид Николаевич. А структуру в целом, сборище оборотней в погонах, в гробу я видала.
— И правильно, структура давно уже в гробу лежит. А вы знаете, что в карасевском преступном сообществе выявили оборотня? В свободное от бандитизма время он переодевался в милицейскую форму, брал в руки жезл и вставал на дороге регулировать уличное движение.
Ленька засмеялся своей шутке и снова закашлялся.
— Я как раз по поводу карасевского преступного сообщества, — сказала я, и кашель в трубке резко смолк.
— Тю! — присвистнул Кораблев. — Только не говорите мне, что вы приняли к производству дело Нагорного.
— Тогда я вынуждена промолчать.
— Тогда я вынужден назначить вам свидание, — прокашлял Кораблев.
— Где, Ленечка? И когда?
— Где, догадайтесь сами. В четырнадцать часов.
Ленька напоследок кашлянул в трубку и разъединился. Когда я положила трубку, Горчаков повертел пальцем у виска, но на меня при этом не смотрел.
— Дел-то у тебя сколько? — с деланным безразличием спросил он, когда я шла к дверям.
— А тебе-то что?
— Да ничего. Прикидываю, насколько возрастет моя нагрузка, когда тебя уволят или грохнут.
— Сам дурак, — сказала я уже из коридора.
На часах было полвторого, и мне следовало поторопиться. Ресторан «Смарагд», хоть и слыл очень дорогим и навороченным местом, располагался в тишайшем закоулке, на набережной канала, которая сто лет уже ремонтировалась, поэтому сквозной проезд вдоль ресторана был закрыт, на машине можно было доехать только до дверей «Смарагда», развернуться и снова выехать на улицу. Но я-то была без машины; на маршрутки надежды было мало, а от ближайшего метро топать не меньше пятнадцати минут. Молодец Ленька; мне и самой интересно, как можно выйти из дорогого ресторана так, чтобы никто, в том числе швейцар и охрана, не заметили выходящего. А если это в принципе невозможно, значит, кто-то из персонала врет.
Конечно, можно было сходить туда с Горчаковым, и я, в принципе, намечала это сделать (в плане расследования этот пункт будет называться «повторный осмотр места происшествия»), к тому же Лешка на своей колымаге подвез бы меня прямо к ресторану, но его гундеж отравил бы мне весь повторный осмотр.
Стоило свернуть с оживленной улицы на набережную, как тут же терялось ощущение реальности. Подходя к «Смарагду», я начала понимать, за что богатые люди так любят этот ресторан. На этом отрезке набережной было удивительно тихо, даром что самый центр города и в трех шагах несутся машины, клубятся пешеходы, кипит жизнь. Но в окрестностях ресторана — никого, натуральная пустыня, запросто можно выносить расчлененные трупы и выбрасывать в канал, свидетелей не будет. Кстати, надо уточнить, искали ли труп Нагорского в канале.
Когда я открыла дверь в ресторан, мелодично прозвенел колокольчик. Холл перед гардеробом (кажется, теперь это называется «чилл-аут») тонул в полумраке, и никаких швейцаров я гардеробщиков не читалось. Я кашлянула, но ко мне никто не бросился, как к дорогому гостю. А следовало бы, учитывая, что клиенты в ресторан не ломились. Интересно, окупится ли содержание ресторана, если за день в нем пообедают от силы три человека, даже если они все будут жрать черную икру поварешками?
В полутемном гардеробе послышался какой-то шорох. Подойдя поближе и расстегивая на ходу пальто, я обнаружила затаившуюся за деревянной ставней гардероба пожилую женщину, она сидела на стульчике, склонившись над книгой. Заметив меня, гардеробщица закрыла книгу и сунула ее куда-то вниз. С приветливой улыбкой она поднялась мне навстречу и приняла мое пальто, услужливо подставив под него пластмассовые «плечики».
— Добрый день, — сказала она. — Молодой человек вас уже ждет.
Я кивнула, даже не удивившись ее замечанию: наверняка Кораблев уже там, и наверняка он — единственный посетитель, и на обычный вопрос официанта, один он желает пообедать или кого-то ждет, ответил, что ждет даму. А может, сразу гардеробщице сказал, — мол, еще дама моя должна подойти. А поскольку другой дамы в окрестностях не наблюдается… Но гардеробщицу я взяла на заметку. Допускаю, что увлекшись книгой, она не видела, кто входит и кто выходит; только куда девать колокольчик, исправно оповещающий о визитерах? Если Нагорный с женой выходили без сопровождения, то колокольчик должен был звякнуть один раз, а если за ними кто-то пришел и вывел их, то два раза. А показаний гардеробщицы, кстати, я вообще в деле не помню. Неужели ее так и не допросили? Но я тут же спохватилась, что, во-первых, с момента исчезновения Нагорного прошло больше полугода, все это случилось в самом начале июня, так что, может, эта гардеробщица тогда и не работала. А во-вторых, все-таки было лето, и гардероб мог быть вообще закрыт. Но по-честному, в первом варианте следователь должен был подшить в дело справку о том, какие гардеробщики работали в день исчезновения Нагорного, а во втором — справку или показания кого-нибудь из сотрудников ресторана о том, что гардероб в тот день вообще не работал. По крайней мере, я бы сделала именно так. Что ж, план расследования пополнился еще двумя пунктами.
Кораблев ждал меня в зале, и я удивилась, какой «Смарагд» небольшой ресторан. Мне показалось, что темноватый зальчик был размером не больше двадцати метров. Интерьер оформлен в псевдорусском стиле, деревянные столы оборудованы встроенным грилем — наверное, для блюд, которые готовятся при заказчике или самими едоками, а над столами на этот случай была предусмотрена вытяжка. Правда, я сразу не поняла, что это такое, необходимые разъяснения дал мне Кораблев. При входе в зал висела скромная табличка с именем модного дизайнера, исполнившего интерьерные работы. На стенах были развешаны оленьи и лосиные головы, охотничьи рожки, чучела фазанов и прочие атрибуты помещичьего досуга. Ленька из угла, из-под раскидистых рогов, призывно помахал мне рукой.
Как всегда, когда я бросала первый взгляд на Кораблева, меня пронзала острая жалость к нему. Я сразу отмечала поседевшие виски, заострившиеся скулы, тоскливый взгляд; но уже через пять минут, пообщавшись с Леней, переставала его жалеть и только соображала, чем его побольнее стукнуть за его занудство.
— Я вам заказал оладьев с икоркой на закуску, — сказал он мне вместо «здрасьте». — А с Горячим блюдом сами определитесь.
За моей спиной тут же, как из воздуха, материализовался официант и вложил мне в руки увесистое меню, я даже вздрогнула от неожиданности.
— Я вообще-то есть не хочу, — сказала я, даже не раскрывая кожаную папку меню, но официант склонился к моему плечу и прошептал:
— Сегодня дивная паровая стерлядь, очень рекомендую. Может, соблазнитесь?
Я отрицательно покачала головой, но официант настаивал:
— Тогда рябчики в сметане. Пальчики оближете! Нежнейшие! Наш шеф-повар сегодня очень постарался.
Приговаривая так, он снял со стоявшей передо мной сервировочной тарелки крахмальную салфетку и ловко расстелил ее у меня на коленях, чем невероятно меня смутил.
— Так что насчет рябчиков? — поинтересовался он интимно.
Я не сдавалась, и официант, перечислив еще пару блюд, перешел к теме напитков, от души — в этом я не сомневалась — советуя мне употребить лучшие вина Франции, Австралии или Южной Африки. Но и тут я стояла насмерть, и официант, вконец разочарованный, забрал меню и неслышно скрылся где-то за кулисами.
— Здравствуй, Ленечка, — сказала я тепло, торопясь, пока Кораблев не раскрыл рот и не вызвал у меня острого желания его стукнуть. — Как твое здоровье?
— Неужели кого-то интересует мое здоровье? — проговорил тот с интонациями ослика Иа.
— Тут подоспевший официант поставил на стол блюдо с дымящимися оладьями, а к ним — маленькую хрустальную икорницу с черной икрой, с воткнутой в икряную горку серебряной лопаточкой, и еще две хрустальные ладьи, одну со сметаной, вторую с мелко нарезанным зеленым луком. Следом за закусками на стол явилась морозная стопочка с водкой. Кораблев милостиво махнул официанту, и тот исчез. Ленька положил себе на тарелку пару оладий, щедро помазал их черной икрой, сверху полил сметаной и посыпал зеленым лучком; выдохнул и, зажмурившись, опрокинул в рот стопку, После чего виртуозно заглотил приготовленную закусь. Придя в себя от неземных ощущений, гамма которых пронеслась по его челу, он подвинул ко мне блюдо с оладьями и помахал над ними рукой.
— Вы ешьте, пока горячие.
И когда я уже понесла вилочку, чтобы наколоть оладью, продолжил:
— Да, кстати, Мария Сергеевна, у вас деньги-то есть? А то я на мели совсем. Полковник Кудасов нищ, — и он по-клоунски вывернул оба кармана, показав мне их из-под стола. Я поперхнулась, у меня с собой были деньги, но я совершенно не представляла себе, в какую сумму обойдется тут потребление водки, икры и рябчиков; следовательской зарплаты может не хватить. Что тогда делать? Из пустого зала дорогого ресторана не сбежишь, как в студенческие годы, не заплатив. Оставить им в залог часы или мобильный телефон?..
Словно услышав мои панические мысли, в арке, отделяющей зал от чилл-аута, ненавязчиво нарисовалась мускулистая фигура местного вышибалы. Он задумчиво смотрел в пространство, загораживая своими бицепсами и трицепсами все пути к отступлению.
— Они бы раньше такими бдительными были. Полгода назад, когда у них из-под носа мужика с бабой свистнули, правда, Мария Сергеевна? — Кораблев заговорщицки подмигнул мне, кивнув в сторону вышибалы. У меня в глазах потемнело от злости.
— Ну, Ленька!
— Чего? — Кораблев сделал невинный вид. — Вы чего, испугались? Правда, что ли, подумали, что я без денег? Шутка.
— Убила бы, — тихо сказала я. Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя, поскольку устроить скандал Кораблеву под ласковым взором вышибалы я не могла, а просто подняться и уйти было бы нерационально, я ведь пришла не оладьи есть, а делом заниматься. Пока я переводила спертое в зобу дыхание, Ленька продолжал что-то гундосить про полную неспособность женщин сконцентрироваться на главном, про отсутствие у них же чувства юмора и про присутствие жлобства, выражающегося в том, что им жалко пары рубликов на поправку здоровья коллеги-инвалида.
— Ну ладно, ладно вам, — наконец сказал он, — ну бывает, я ведь в семинариях не обучался. Ну, простите, Мария Сергеевна, я дурак.
— К этому моменту я уже перестала драматизировать ситуацию, трезво осознав, что имела полное право не озабочиваться мыслями о том, как Кораблев будет расплачиваться за трапезу, я же дама все-таки. Попутно я осознала, что так болезненно восприняла глупую Ленькину шутку только потому, что в течение многих лет являлась основной кормилицей всех родных и близких, в связи с чем обязанность где-либо расплачиваться считаю своей по умолчанию. К тому же возле нас снова материализовался официант, препираться при котором было неприлично. Официант пришел с подносом, с которого снял и поставил на стол блюдо, прикрытое серебряной полусферой. Бросив взгляд на Леньку, он артистичным, Совершенно копперфильдовским движением эту серебряную крышку поднял и явил нашим взорам двух жалких птичек, политых каким-то серым соусом.
— Рябчики в сметане, вуаля! — объявил он вполголоса, бросил крышку на поднос и удалился.
Кораблев принюхался к рябчикам и вздохнул.
— Каким тут все-таки дерьмом кормят, — поделился он со мной. — А эта их стерлядь паровая — гадость редкостная, хуже мойвы. А икра носками воняет. За что только деньги дерут!
— А зачем ты эту гадость ешь? — не удержалась я.
Кораблев перегнулся ко мне через стол.
— Из оперативных соображений, — веско сказал он. — Конспирация.
— Понятно, — я уже улыбалась.
— Ну так что, прощаете меня?
— Прощаю, но в последний раз.
— Ну и ладно.
Кораблев облегченно вздохнул, обратился взором к рябчикам, закатил глаза и, отщипнув крылышко, стал жевать его с видом разведчика, раскусывающего ампулу с цианидом. Прожевав, он поднял на меня глаза и спросил:
— Чего думаете про дядьку Нагорного?
— Думаю, что убили его, — помолчав, ответила я. — Но вообще-то я тебя хотела спросить о том же самом.
— И я думаю, что убили. А что еще можно думать?
— Лень, я дело еще не очень хорошо знаю, поэтому думать могу все, что угодно.
— Например?
— Например, что он действительно скрылся, зная, что скоро сядет.
— А как же жена?
— Согласна, жена в эту схему не очень вписывается. Если он собирался рвать когти, то зачем жену убивать?
— Чтобы не сболтнула лишнего.
— Да? — я задумалась. — Но это можно допустить, если он супругу тихо ненавидел. Если они жили как кошка с собакой. А так, на первый взгляд, вроде у них была идиллия: вместе обедали, он целый час выкроил из своих деловых встреч.
— На самом деле у меня тоже нет данных, что он с какими-то бабами путался, наоборот, все в дом. Ну, а еще версии, Мария Сергеевна?
— Больше нет версий. Основная версия — его похитили и убили.
— Зачем?
— Об этом я тебя хотела спросить.
— Правильно.
Ленька обсосал крохотную птичью косточку и скривился:
— А соус сметанный у них прокисший. Придется в «Колобок» заезжать, хоть поем по-человечески.
— Зачем же так напрягаться, Леня? Мы могли бы просто попить кофе в баре.
Кораблев поднял на меня бесхитростные глаза. Он умел так смотреть — простодушно и беззащитно, его сразу становилось жалко и хотелось чем-нибудь помочь.
— Да нравится мне, как они салфетки на коленях тебе раскладывают.
Он только повел головой в сторону кухни, как официант не замедлил явиться.
— Кофе, десерт? — склонился тот над Ленькой.
— Счет.
Пока официант не принес кожаную папочку со счетом, мы молчали.
— Сколько? — поинтересовалась я, пока Ленька вкладывал в папочку деньги.
— Неважно, — отмахнулся Кораблев. — Я вас угощаю. Нет, серьезно, мне тут нравится, я готов жрать этих вонючих голубей, только чтобы мне салфеточку на коленях раскладывали. Жалко, что тут в халдеях одни мужики. Нет, чтоб официанточка мне коленки погладила…
На чай Ленька оставил ровно десять процентов от счета — я это посчитала, подглядев сумму счета и купюры, которые он достал из бумажника. Моих бы денег на этот обед не хватило.
Выйдя из обеденного зала, Ленька получил от гардеробщицы свое и мое пальто и щедрой рукой положил на стойку гардероба бежевую сотенную бумажку.
— Спасибо, — тихо сказала гардеробщица, благодарно принимая деньги. — Вы прямо как Валерий Витальевич, тот тоже всегда на чай давал, не скупился. А как-то с компанией тут был и за всех рассчитался, сто долларов мне оставил. Вот был человек душевный…
Вышибале, который любезно открыл нам дверь, Кораблев тоже что-то сунул в ладошку, но тот, в отличие от гардеробщицы, не стал откровенничать с нами про привычки их постоянных посетителей.
Мы вышли на набережную и облокотились на парапет, разглядывая разноцветный мусор, перекатывающийся по льду канала.
— Я покурю? — спросил Кораблев, и, не дожидаясь моего ответа, вытащил пачку сигарет.
— Ну что? — затянувшись, сказал он. — Могло так быть, что никто не видел, куда они делись?
— Нет, — признала я. — Не могло. Но неужели кто-то явился их похищать прямо в ресторан? Зачем эта морока? Я бы поняла, если бы супруги Нагорные мирно пообедали и вышли из ресторана, но ведь они исчезли, не дождавшись даже закусок…
— Да, мне тоже кажется, что вышли они добровольно. Только с чего бы они вдруг подхватились и выскочили из ресторана?
— Кстати, последний звонок перед обедом был на трубку Нагорного в тринадцать пятьдесят две, и этот человек допрошен. А следующий звонок — в четырнадцать пятнадцать, и Нагорный уже на него не отвечает.
— Может, звонили в ресторан? А там их просто позвали к телефону?
— И никто из халдеев об этом не проговорился? Сомнительно, чтобы купили весь ресторан, вместе с теткой на вешалке и с мордоворотом этим. А?
— Лень, а как насчет охранника? Он-то не при делах? Вдруг он никуда не уезжал, Нагорный тогда ведь мог выйти к машине, и жена за ним следом, а?
— Охранник уже у нас посидел, трое суток, — лениво ответил Кораблев. — Работали с ним серьезно, выжали досуха. Он тоже ездил обедать, к своей бабе, в кафе на Суворовском. Там его видели шесть человек, и постовой у главка его тачку заметил. К тому же охранник тупой, как угол в сто шестьдесят градусов. Если что, он поплыл бы сразу.
Ленька закашлялся и бросил недокуренную сигарету вниз.
— Леня, а его не могли спихнуть сюда, в канал? Было лето, народ тут не ходит, буль-буль — и нет Нагорного.
Кораблев с интересом посмотрел на меня.
— Могли. Но теперь до весны, когда лед стает.
— Вообще-то, если надо; лед можно сломать и запустить водолазов, — неуверенно предложила я. — А «Мегафон» никто не запрашивал? Они же могут определить, где находится трубка, на которую поступает звонок? В каком районе?
— Я запрашивал.
— И что?
— С двух часов он сам никому не звонил, а ему, насколько я помню, на трубу звонили в течение тридцати двух часов, без ответа. Потом — «аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
— То есть либо он выехал куда-то в глушь, либо, что более вероятно, трубка села и выключилась.
Мы с Ленькой снова уставились на грязный лед канала, а потом переглянулись.
— Выбросили трубку?
— Если только вместе с Нагорным. Все эти тридцать два часа трубка находилась в этом районе и никуда отсюда не двигалась.
— Они теперь могут сказать, где находится аппарат, даже если не прошло соединение? — удивилась я. — Как далеко шагнула вперед техника!
— Они могут сказать, где трубка, даже если никто на нее не звонит, просто аппарат включен и все.
Я улыбнулась, представив себе, что все эти полгода труп Нагорного мог лежать на дне канала, под носом у городской прокуратуры. Нет, это было бы слишком просто.
— Зачем тогда топить здесь мужа, а жену увозить в Красногвардейский район? — сказала я уже вслух. — Может, это с женой счеты сводили, а мужа грохнули, чтоб под ногами не путался?
— Ma-ария Сергеевна, — протянул Кораблев, — зачем так сложно мочить жену, на глазах у мужа, именно в тот момент, когда они вместе собрались пообедать, если жена ездит без охраны и целый день мотается по лавкам и салонам красоты? Да залег в кустах у солярия, шлепнул ее из пушки с глушителем, когда она выходит вся в маникюре и прическе, и все дела.
— Тоже верно, — уныло согласилась я. — Ну что, версию о том, что клиент сбежал из-под ареста, оставляем как рабочую? — Ленька кивнул. — Тогда говори, кому мешал Нагорный.
— Карапузу, — ответил Ленька.
— Карасеву? Нашему дону Корлеоне? Та-ак. А я-то думала, что Нагорный — его правая рука…
— Был до поры до времени. А потом стал сильно мешать.
— Чем это?
— Поднимал бунт. Внедрял в сознание орг-преступности, что «папа» уже стар и беззуб, что утратил позиции, и, главное, накануне своего исчезновения прилюдно попросил «папу» отчитаться о состоянии финансов кодлы. И «папа» пригорюнился, потому что с доверенным ему общаком все было проблемно.
Я присвистнула.
— «Тигру в зоопарке недокладывают мяса»? Так, может, все просто? Нагорному заткнули рот по заказу Карасева?
Ленька вздохнул.
— Если бы… У меня есть человечек надежный в этих кругах, так он клянется, что когда Нагорный пропал, «папа» был в бешенстве. Сразу из Москвы примчался и всех на ноги поднял, велел искать.
— Играл? — предположила я.
— Непохоже. Да и из других источников информация потекла, Карасев сам его искал, реально.
— Послушай, Леня, — я повернулась к нему, — работников ресторана кто-нибудь колол по-настоящему? Ну не верю я в то, что двое человек испарились из-за столика в ресторане так, что никто ни сном ни духом! Ты же сам видел, клиентов мало, меньше, чем официантов. Вроде ты их не видишь, а они ловят каждое твое движение. Плюс вышибала, гардеробщица — куда они все подевались? Вдруг все дружно захотели в туалет?
Кораблев вытащил вторую сигарету и неторопливо разминал ее в пальцах. — Да правда, правда все, что вы говорите, — поморщился он. — И их просто всех допросили, серьезно с ними никто не работал. Следователь сказал — не лезьте, я сам допрошу, кого надо.
— А с Карасевым работали?
Ленька повернулся и посмотрел на меня долгим взглядом.
— А как, Мария Сергеевна, вы представляете себе работу с Карасевым?
Я пожала плечами.
— Вот именно, — констатировал он. — Его же не закроешь просто так, на пару суток, сразу визг подымется. Можно только униженно просить об аудиенции и задавать вопросы. Последний раз с ним работали по убийству начальника рефрижератора в порту. Помните скандал с тремя тоннами окорочков, которые были загружены в холодильник, а потом пропали? Никто не сомневался, что это Карасев окорочка шваркнул. А тут как раз и начальника рефрижератора застрелили. Прокуратура написала отдельное поручение, мол, установите местонахождение господина Карасева и проверьте его на причастность к преступлению. Шеф вызвал идиота Татарина… Знаете Татарина?
Я знала. Глупее этого опера земля еще не рождала (впрочем, каждый раз, когда я сталкиваюсь с уникальными придурками, искренне считаю, что это уже предел человеческих возможностей, как писал Чехов — «и прекрасное должно иметь пределы». И всякий раз оказывается, что это еще цветочки, что называется, думала, что это уже полный идиот, а нашелся еще полнее). Фамилия его была Шарафутдинов; мне довелось как-то работать с ним на обыске, где он отличился так: перед моим приездом, при личном досмотре подозреваемого в убийстве, он обнаружил у него в кармане окровавленный нож, о чем мне и сообщил, не забыв отразить этот факт в протоколе досмотра. Задержанного увезли в камеру, я закончила составлять протокол обыска и нигде не нашла этого самого ножа, вне всякого сомнения — орудия убийства. Спросила у Шарафутдинова, и он, бодро хлопая круглыми глазами, отрапортовал: «Так я ему назад в карман засунул!» Я, отказываясь верить своим ушам, уточнила неужели он спустил его в камеру с ножом в кармане? Ага, радостно подтвердил Шарафутдинов, вы же будете свой протокол составлять, а нас учили: если где чего обнаружишь, там и оставь, пока следователь не изымет по всем правилам. Молясь про себя, чтобы задержанный отморозок никого не успел порезать, я все бросила и понеслась в РУВД, где оперативно вытащила его из камеры и обезоружила. У милиционеров в ИВС глаза на лоб полезли, когда они увидели извлеченный из кармана подозреваемого окровавленный тесак; они-то его отправили в камеру без досмотра, ориентируясь на протокол, составленный придурком Татарином. Как выяснилось, клиент был в состоянии наркотического опьянения, почему и не пустил в ход ножичек. А так — страшно подумать, как могло аукнуться отсутствие мозгов в голове Шарафутдинова!
А Татарином, кстати, его прозвали после того, как он, человек с фамилией Шарафутдинов и с отчеством Равилевич (правда, имя у него русское — Александр), во время какой-то пьянки признался, что дожил до тридцати четырех лет и только теперь понял, что он, оказывается, татарин по национальности… Когда окружающие прыснули, он сказал — а чего, у меня же в паспорте написано «русский»; я этому верил, а потом узнал, что у меня папа был татарин.