Уайлдер Торнтон. Теофил Норт

   — Прошу прощения, дамы, — сказал я, промокая пиво платком. — Извините меня. Видно, пора завести очки. Я вас не облил?
   — Нет. Нет.
   — Я бы никогда не простил себе, если бы испортил вам платья. — Я сделал вид, будто оттираю полу пиджака.
   — У меня тут шарф, — сказала Делия. — Он старый. Вытритесь им. Он легко отстирывается.
   — Спасибо, спасибо, мадам, — серьезно сказал я. — Нельзя читать в таких местах. Это вредно для глаз.
   — Да, да, — сказала Алиса. — Мой отец читал запоем, даже ночами. Это ужас.
   — Да, книжку лучше спрятать. Ей-богу, глаза мне еще пригодятся.
   Чинность наша удовлетворила бы самого строгого критика.
   Алиса спросила:
   — Вы живете в Ньюпорте?
   — Да, мадам. Семь лет назад, во время войны, я служил в форте Адамс. Город мне понравился, и я опять приехал — искать работу. Работаю на участке в одном доме.
   — На участке?
   — Я вроде разнорабочего: печки, листья, приборка — всякое такое.
   У военных «приборка» — вид наказания, напоминающего каторжные работы; но они решили, что я штатский, и поэтому просто растерялись. Делия спросила:
   — Вы живете там, где работаете?
   — Нет, живу я сам по себе, в квартирке недалеко от Темза-стрит — вернее, не сам по себе, потому что у меня большая собака. Меня зовут Тедди.
   — Собака? У-у, я люблю собак.
   — У нас на базе собак держать не разрешают.
   Собаку я выдумал. В Америке есть миф, распространяемый кинематографом, что если человек держит большую собаку и курит трубку, это достойный человек. События развивались быстро. Я только одного не дал им понять: кто из них мне нравится больше. Мы-то с Алисой знали, но Делия не отличалась сообразительностью.
   — Могу я пригласить дам на девятичасовой сеанс в «Оперу»? Оттуда я бы отвез вас домой на такси.
   — Ах, нет… Спасибо.
   — Это слишком поздно.
   — Ах, нет!
   Я мог бы поклясться на целой пачке Библий, что Делия толкнула ногой Алису и Алиса толкнула ногой Делию, согласно условленному коду. Делия сказала:
   — Ты иди, Алиса. Мы выйдем с тобой, а джентльмен встретит тебя где-нибудь подальше на улице.
   Алиса была в ужасе.
   — Что ты выдумала, Делия!
   — А что? — поднявшись, величественно ответила Делия. — Мыслям не прикажешь. Я пошла в комнату для девочек. Вы меня извините. Я на минуту.
   Мы с Алисой остались одни.
   — Вы, наверное, с Юга, — сказал я, впервые за вечер улыбнувшись.
   Она не улыбнулась — наоборот, она обожгла меня взглядом. Она подалась вперед и заговорила тихим голосом, но очень отчетливо:
   — Не улыбайтесь! Через несколько минут мне придется познакомить вас с нашими девушками. Я скажу, что вы врач, так что будьте готовы — пожалуй, скажу, что вы старый приятель мужа. В Панаме бывали?
   — Нет.
   — В Норфолке, Виргиния?
   — Нет.
   — Так где же вы были всю жизнь? Скажу, в Норфолке… Делия в город не пойдет — на той неделе возвращается ее муж, и она ходить боится. Перестаньте улыбаться! Это серьезный разговор. Когда мы с Делией будем уходить, вы с нами попрощаетесь. Через пять минут тоже выходите — кухней и черным ходом. Потом идите по дороге — не к Ньюпорту, а в другую сторону, — я вас встречу у трамвайной остановки напротив пекарни Олли.
   Эти указания были даны так, как будто она на меня очень сердилась. Я начал кое-что понимать. Что бы дальше ни произошло — это будет опасно.
   — Когда я с вами буду прощаться, как мне вас звать?
   — Алиса.
   — Как зовут вашего мужа?
   — Ну, Джордж, конечно.
   — Понятно. Я — доктор Коул.
   От напряженного руководства и от досады на мою глупость Алиса раскраснелась.
   Вернулась Делия. Время от времени женщины здоровались с кем-то из публики. Алиса повысила голос:
   — Здравствуй, Барбара, здравствуй, Феба. Я хочу вас познакомить с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа.
   — Очень приятно.
   — Очень приятно познакомиться с вами, Барбара… и с вами, Феба.
   — Представляете, Джордж просил его, если он будет в Ньюпорте, позвонить мне. Он позвонил и договорился, что встретится со мной здесь… Здравствуй, Мэрион, познакомься с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа… И вот мы с Делией сидим и стараемся угадать, кто тут похож на доктора. Представляете положение? Здравствуй, Аннабелла, познакомься с доктором Коулом, старым приятелем Джорджа, он тут проездом. Он пригласил нас с Делией в кино, но мы, конечно, не можем — и поздно уже, и вообще. Он познакомился с Джорджем в Норфолке еще до меня. Джордж мне рассказывал, что у него есть приятель — доктор. Вы и тогда уже были доктором, Тедди?
   — Я учился на последнем курсе в Балтиморе. В Норфолке у меня родственники.
   — Подумать только! — сказали Барбара и Мэрион.
   — Какое совпадение! — сказала Феба.
   — Мир тесен, — сказала Делия.
   — Ну, вам, наверное, хочется поговорить о былом, — сказала Барбара. — Рада познакомиться с вами, доктор.
   Я встал. Женщины отошли, чтобы посудачить.
   — Теперь это пойдет как степной пожар, — сказала Делия.
   Алиса встала:
   — Допивай свое пиво, Делия. Я пойду поправлю шляпу.
   Теперь мы с Делией остались одни.
   — Алиса говорит, ваш муж возвращается через неделю? Поздравляю. — Делия посмотрела на меня долгим взглядом и отмахнулась. — Его долго не было?
   — Семь месяцев.
   — Представляю, сколько волнений.
   — Вот именно!
   — На каком он корабле?
   — У них четыре эсминца… Больше двухсот человек экипажа — и все живут здесь.
   — Делия, у вас есть дети?
   — Трое.
   — А для них какая радость!
   — Им не привыкать. Я их отвожу к матери. Она живет в Фолл-Ривере. Мне повезло.
   — Не понимаю.
   — Доктор, когда они сходят на берег, мы их встречаем и машем им. Понятно? Они целуют нас и так далее. Потом мы идем домой и ждем их. А они идут прямо на Долгий причал.
   — А-а…
   — Вот вам и «а-а».
   Кое-что стало ясно. Улисс вернулся домой инкогнито. Никаких объятий со слезами. Они напиваются в лоск на Долгом причале. Зрелище не для детей, Встреча требует больше мужества, чем расставание. Всевышний создавал институт брака не в расчете на долгую разлуку.
   — У Алисы есть дети?
   — У Алисы? У Алисы с Джорджем?
   — Да.
   (Это характерно для таких поселений, как морская база: их жители считают, что местные обычаи и дела как раз и есть центр вселенной; тот, кто не знает их, просто глуп.)
   — Пять лет женаты, а детей нет. Алиса вне себя.
   — А Джордж?
   — Говорит, что слава богу, — и пьет.
   — Джордж когда возвращается?
   — Он здесь. — Я уставился на нее. — Неделю назад вернулся. Пробыл здесь три дня. Потом поехал в Мэн помочь отцу на ферме. Им дали три недели отпуска. Он скоро вернется.
   — Джорджа здесь любят?
   Все, что я говорил, ее раздражало. В некоторых слоях общества вопрос «любят — не любят» — если не говорить о законченных злодеях — просто не возникает. Твои соседи, в том числе и твой муж, просто есть — как погода. Они — то, что в математике называется «дано».
   — Джордж — ничего. Пьет, конечно, а кто не пьет? — Она имела в виду мужчин. Мужчинам положено пить — это мужественно. — Если Алиса пойдет с вами в кино, смотрите, чтобы она вернулась не позже часу.
   — А что будет, если она вернется позже часу?
   Взгляд Делии говорил, что терпение ее истощилось. Возвращаются ведь жены позже часа, когда гостят у родителей, — ну, поезд опоздал или что-нибудь еще?
   — Убить не убьют, если вы об этом. Но припомнят. — О, это грозное безличное «припомнят». — По-моему, Алиса никогда не задерживалась позже одиннадцати, так что могут и не заметить. Вы задаете чересчур много вопросов.
   — Я знаю — более или менее — только береговую артиллерию. А про флот ничего не знаю.
   — Ну, так флот лучше всех, учтите.
   — Извините, если я вас рассердил, Делия. Я не нарочно.
   — Я не сержусь, — отрезала она. Потом она посмотрела мне в лицо и что-то процедила сквозь зубы — что, я не понял.
   — Я вас не расслышал.
   — Больше всего на свете Алиса хочет одного. Дайте ей это.
   — Что?.. Что?
   — Ну, ребенка, конечно.
   Я опешил. Потом очень заволновался.
   — Это она вам велела сказать?
   — Да нет, конечно. Вы не знаете Алису.
   — Алиса ходила с другими за этим в город?
   Я так разгорячился, что толкнул ее коленом под столом. Мне виделись войска и парады.
   — Примите свое колено! Она только на прошлой неделе решилась. В тот вечер, когда Джордж уехал в Мэн, мы с Алисой пошли в «Оперу» смотреть фильм. Она разговорилась с соседом. Картина им не понравилась, и они пошли куда-нибудь поесть. Она мне шепнула, чтобы я ее не ждала. Потом она рассказала, что у этого человека была своя лодка на причале возле яхт-клуба. Она пошла с ним, но в лодку не полезла. Говорит, когда они шли, Иисус предостерег ее, что этот человек — бутлегер, контрабандист, он ее свяжет, запустит мотор, и она надолго застрянет на Кубе. Она не пошла по трапу, а когда он стал ее тащить, закричала, стала звать береговой патруль. Он ее отпустил, и она чуть не до самого дома бежала.
   — Поклянитесь, что говорите правду.
   — Вы мне колено ушибли! На нас все смотрят!
   — Поклянитесь!
   — В чем поклясться?
   — Что говорите правду.
   — Клянусь богом!
   — И Алиса не узнает, что мне это известно?
   — Клянусь богом!
   Я откинулся в изнеможении, потом снова наклонился к ней.
   — Джордж будет думать, что это его ребенок?
   — Он будет самым счастливым человеком на базе.
   Вернулась Алиса. Она не зря прихорашивалась — в воздухе засверкали искры.
   — Ну, Делия, уже поздно. Пора идти. Рады были встретиться с вами, доктор Коул. Я расскажу Джорджу.
   — До свидания, девушки. Я ему напишу.
   — Он огорчится, что разминулся с вами.
   Каждая из этих реплик повторялась несколько раз. Я сообразил, что рукопожатия будут излишни. Оставшись один, я заказал еще пива, снова раскурил трубку и стал читать. За мой стол сели другие. Когда подошло время, я сделал, как велела Алиса, и крадучись обогнул ресторан, чтобы забрать велосипед. Алиса ждала на трамвайной остановке. Отойдя от меня и почти не повернув головы, она сказала:
   — Я сяду впереди. Может, вы поедете на Вашингтон-сквер на велосипеде?
   — Нет. Ночью разрешают ехать с велосипедом на задней площадке.
   — В кино я не хочу. Я знаю тихий бар, там можно поговорить. Около телеграфа. Если в трамвае будут знакомые, скажу, что еду на телеграф получить перевод от матери. Вы идите за мной по Темза-стрит, но поотстав на квартал.
   — Моя квартира всего в нескольких кварталах от телеграфа — может, пойдем ко мне?
   — Я не говорила, что мы пойдем к вам! С чего вы взяли?
   — Вы сказали, что любите собак.
   — Бар называется «Якорь». Пока я буду говорить с телеграфистом, ждите меня в «Якоре» прямо возле двери. Без кавалеров туда не пускают. — Она посмотрела на меня свирепым взглядом. — Это очень опасно, но мне все равно.
   — Ах, Алиса, может быть, прямо пойдем ко мне? У меня есть немного виски.
   — Сказано вам! Я еще не решила.

 
   С лязгом и скрежетом подъехал трамвай. Алиса чинно вошла и уселась на переднем сиденье. На остановке «Перекресток первой мили» в вагон вошли ее знакомые — флотский старшина с женой.
   — Алиса, дорогая, куда ты?
   Алиса разразилась целой повестью, полной бедствий и чудес. Ее слушали разинув рты. На Вашингтон-сквер все пассажиры вышли. Друзья всячески старались ее подбодрить. «Ничего, все будет хорошо. Спокойной ночи, дорогая. В следующий раз, когда увидимся, все нам расскажи».
   Я снова выполнил ее инструкции. Через большое окно телеграфа я видел, как она рассказывает очередную душераздирающую историю дежурному. Наконец, она решительно направилась ко мне, постукивая каблуками по кирпичному тротуару. Вдруг посреди улицы к ней пристали два подгулявших матроса. Алиса ухитрилась сделать три вещи одновременно: подала мне знак скрыться в «Якоре», повернула обратно, словно забыла что-то на телеграфе, и уронила сумочку.
   — Алиса, киса! Как ты в город забрела?
   — Алиса, а где Джордж? Где наш Джорджи, старый негодяй?
   — Боже мой, я потеряла сумочку. Мистер Уилсон, помогите мне найти сумочку. Ой, наверно, забыла на телеграфе. Какой ужас! Я умру! Мистер Вестервельдт, помогите мне найти сумочку.
   — Вон она где. Гляди! А за это поцелую — один разок, а?
   — Мистер Уилсон! Вот уж не ожидала от вас! На этот раз я Джорджу не скажу, но больше так не говорите. Я ужасно спешила, чтобы отправить перевод сегодня, до закрытия. Мистер Вестервельдт, пожалуйста… уберите… вашу… руку. За мной по Темза-стрит шел береговой патруль. По-моему, вам лучше свернуть на Спринг-стрит. Уже десятый час.
   Военным морякам ходить по Темза-стрит не разрешалось. Они последовали ее совету и побрели в гору.
   С застывшим лицом она решительно вступила в «Якорь», взяла меня под руку — женщин без кавалеров не пускают в таверны на северной стороне Темза-стрит — и повлекла к последней кабинке в глубине зала. Она села у стены, съежилась, сразу став маленькой, как ребенок, и прошептала сквозь зубы:
   — Уф, пронесло. Если бы они увидели меня с вами, не знаю, что было бы.
   Я прошептал:
   — Что вам заказать?
   На меня опять посмотрели как на слабоумного. Она опустила голову и сказала:
   — Ну, «Ромовый поплавок», конечно.
   — Алиса, поймите наконец, я не моряк. Я не знаю морского языка. Пожалуйста, не ведите себя, как Делия. Я не глупый; я просто не сведущий, я не был ни в Норфолке, ни в Панаме. Зато бывал в местах поинтересней.
   Она удивилась, но промолчала. Молчала Алиса внушительно; пользуясь школьным выражением — слышно было, как «шарики перекатываются». «Ромовые поплавки» оказались ромом с имбирным пивом — сочетание, которого я не выношу. Она набросилась на свой, словно умирала от жажды.
   — Как было в Панаме?
   — Жарко… не так, как здесь.
   — А что вы делали в Норфолке?
   — Работала официанткой в ресторанах. — Она сделалась угрюмой. Я ждал, когда подействует ром. Глядя прямо перед собой, она сказала: — Напрасно я пришла… Вы мне весь вечер врали. Вовсе вы не «прибираете» в этих домах — вы там живете. Вы сами из богатых. Я знаю, что вы обо мне думаете, доктор Коул.
   — Вы мне велели назваться доктором. Вы мне велели назваться старым приятелем вашего мужа. Я не богатый. Я учу детей играть в теннис. За это много не платят, можете мне поверить. Не будем ссориться, Алиса. По-моему, вы очень умная женщина — и очень привлекательная. Глаза у вас, например, потрясающие. Вы — натура такая яркая, что от вас все время исходят электрические разряды, как от дверной ручки перед грозой. Алиса, не будем ссориться. Возьмем еще по «Ромовому поплавку», и я отвезу вас к воротам на такси. На площади такси стоят и день и ночь. А что я приглашал вас к себе — выкиньте из головы. Черт подери, я думаю, мы достаточно взрослые люди, чтобы просто быть друзьями. Я вижу, вас что-то огорчает. Забудьте ваши огорчения, пусть они останутся на базе.
   Она смотрела на меня безотрывно.
   — Что вы на меня смотрите?
   — Когда я смотрю на мужчину, я стараюсь сообразить, на какого киноартиста он похож. Почти всегда нахожу сходство. А вы ни на одного не похожи. Знаете, вы не очень-то красивый. Я говорю не для того, чтобы обидеть; просто это — правда.
   — Я знаю, что я некрасивый, но вы не можете сказать, что у меня гнусное, хамское лицо.
   — Нет.
   Я привлек внимание бармена и поднял два пальца. Потом спросил:
   — А на какого киноартиста похож ваш муж?
   Она резко повернулась ко мне:
   — Не скажу. Он очень интересный мужчина и очень хороший человек.
   — Я же не сказал, что нет.
   — Он спас мне жизнь, я его люблю. Мне очень повезло… Ох, если бы моряки увидели нас вместе, это было бы ужасно. Я бы себе никогда не простила. Я бы просто умерла, вот и все.
   — Что значит — Джордж спас вам жизнь?
   Она задумчиво смотрела в пустоту.
   — Норфолк страшный город. Хуже Ньюпорта. Меня выгнали из пяти ресторанов. Ужасно трудно было удержаться на работе. На каждое место — миллион девушек. Джордж начал вроде как ухаживать за мной. Приходил и садился всегда за мой столик. Каждый раз оставлял двадцать пять центов!.. Хозяева в ресторанах всегда норовили попользоваться официантками; даже клиентов не стеснялись. Я не хотела, чтобы Джордж такое видел… и когда я совсем уже отчаялась, он сделал мне предложение. И дал двадцать пять долларов — чтобы оделась получше, потому что брат его там же служил. Джордж знал, что он обо мне домой напишет. Я всем обязана Джорджу. — Вдруг она погладила меня по руке. — Я не хотела вас обидеть, когда это сказала. Совсем у вас не гнусное лицо. Я часто говорю такое, что…
   Вдруг Алиса исчезла. Она соскользнула со скамьи и съежилась под столом. Я огляделся и увидел, что в зал вошли двое матросов с повязками берегового патруля. Они приветливо поздоровались со многими посетителями и, прислонившись к бару, стали подробно обсуждать какой-то скандал, случившийся вчера вечером. Посетители включились. Беседе, казалось, не будет конца. Вскоре я почувствовал, что мою щиколотку царапают чьи-то ноготки. Я нагнулся и сердито откинул невидимую руку. Бывают мучения, которые человек не в силах перенести. Я услышал смешок. Наконец береговой патруль покинул «Якорь». Я шепнул: «Они ушли», — и Алиса взобралась на скамью.
   — Вы их знаете?
   — Их-то!
   — Алиса, вы всех знаете. Решайте поскорее — отвезти мне вас на базу или вы зайдете ко мне.
   Она посмотрела на меня без всякого выражения:
   — Я не люблю больших собак.
   — Я вас обманул. Нет у меня никакой собаки. Зато есть для вас хорошенький подарок. — У меня было три сестры младше меня. Девушки обожают подарки, особенно неожиданные.
   — Какой?
   — Не скажу.
   — Где вы его взяли?
   — В Атлантик-Сити.
   — Ну, намекните хотя бы.
   — Он ночью светится, как большой светляк. И если вам ночью станет одиноко, он вас будет утешать.
   — Это картинка с Христом-младенцем?
   — Нет.
   — Ух!.. Часики!
   — Мне не по карману дарить часы со светящимся циферблатом… Он величиной с подушечку для иголок. Симпатичный.
   — Это такая штука, которой прижимают бумаги.
   — Да.
   — А обручального кольца у вас нет.
   — В тех краях, откуда я родом, их носят только католики. Да и женат я никогда не был.
   — Если я к вам пойду, вы не будете распускаться и вообще?
   Настал мой черед посмотреть на нее пристальным, непроницаемым взглядом.
   — Если мне не будут царапать лодыжку.
   — Мне просто надоело сидеть на полу.
   — Ну, могли бы помолиться.
   Она смотрела перед собой в глубокой задумчивости. Слышно было, как «перекатываются шарики». Она прислонилась к моему плечу и спросила:
   — А к вам можно дойти кружным путем?
   — Да. Дайте только рассчитаюсь. А потом идите за мной.
   Мы пришли к дому и взобрались по наружной лестнице. Я открыл дверь, включил свет и сказал:
   — Входите, Алиса.
   — О-о, большая!
   Я положил пресс-папье на стол посреди комнаты и сел. Она, как кошка, обошла комнату, разглядывая все подряд. И с восхищением что-то приговаривала. Наконец она взяла пресс-папье — вид променада в Атлантик-Сити, украшенный блестками слюды, под прозрачным куполом.
   — Вы это хотели мне подарить? — Я кивнул. — Он не… светится.
   — Он и не может светиться — даже при самом слабом дневном или электрическом свете. Ступайте в ванную, закройте дверь, выключите свет, закройте глаза минуты на две, потом откройте.
   Я ждал. Она вышла, бросилась ко мне на колени и обняла меня за шею.
   — Мне больше никогда не будет одиноко.
   Она прошептала мне что-то на ухо. Мне показалось, что я расслышал, но я не был в этом уверен. Ее губы были слишком близко — может быть, робость приглушила слова. Мне послышалось: «Я хочу ребенка». Но мне нужно было подтверждение. Взяв ее за подбородок, я немного отодвинул ухо от ее губ и переспросил:
   — Что вы сказали?
   И в этот миг она что-то услышала. Как собака слышит звук, неслышный нам, как куры (мальчиком я работал на фермах) видят далекого ястреба, так и Алиса что-то услышала. Она соскользнула с моих колен и сделала вид, будто поправляет прическу; потом взяла шляпу и — до чего же находчивая артистка! — нежно сказала:
   — Мне, пожалуй, пора идти. Уже поздно… Вы серьезно сказали, что я могу взять эту картинку?
   Я сидел не шевелясь и наблюдал за ее игрой.
   Сказал я что-нибудь обидное? Нет.
   Неподходящий жест? Нет.
   Звук в гавани? Ссора на улице? Соседи-жильцы?
   В 1926 году изобретение, называемое радио, постепенно оккупировало и дома моего района. Теплым вечером из открытых окон тянулась паутина музыки, красноречия, драматических и комических диалогов. Я привык и уже не слышал этого, и Алиса тоже наверняка привыкла у себя на базе.
   — Вы были очень хороший. Мне страшно нравится ваша квартира. И ваша кухня.
   Я встал.
   — Ну что ж, если вам надо идти, Алиса, я провожу вас до площади и заплачу за такси, чтобы вас отвезли прямо к воротам. Вы же не хотите встретить еще кого-нибудь из миллиона ваших знакомых.
   — Сидите на месте. Трамваи еще ходят. Если кого-нибудь встречу, скажу, что была на телеграфе.
   — Я бы мог вас проводить без всякого риска по Спринг-стрит. Там темнее и береговой патруль уже, наверно, все подчистил. Сейчас, только заверну пресс-папье.
   Миссис Киф обставила мою комнату по своему вкусу, который требовал разнообразных скатерочек, шелковых подстилочек, кружевных салфеточек под вазы и тому подобного. Я взял салфетку и завернул в нее подарок. Открыл дверь. Алиса совсем присмирела и первой стала спускаться.
   И тут я услышал другую музыку, ускользнувшую от моего слуха, но не от ее. Этим летом деревянный домик по соседству превратился в Миссию Святого духа — молельню истовой евангелистской секты. Шло молебствие. Работая на фермах в Кентукки и Южной Калифорнии, я часто посещал подобные собрания на открытом воздухе и знал многие гимны, редко звучащие в городских церквах. Да, гимны эти были в крови мальчиков и девочек, выросших в сельских районах Западной Виргинии, где радения — ось религиозной и общественной жизни, а также главное «развлечение». Алиса услышала гимн, который поют перед тем, как «вручают свою жизнь Христу»: «Не поддавайся искушению — рядом Христос».
   Мы пошли вверх, к Спринг-стрит. Улица была пуста, я ускорил шаги, и нагнал Алису. Она плакала. Я взял ее крохотную руку в свою.
   — Жизнь тяжела, милая Алиса.
   — Тедди?
   — Да?
   — Вы верите в ад?
   — В какой ад, Алиса?
   — Что, если мы плохо поступаем, мы попадем в ад? Когда я была девочкой, я очень плохо себя вела. Когда я жила в Норфолке, мне приходилось плохо поступать. У меня был ребенок, теперь его нет. Еще до того, как я познакомилась с Джорджем, — но я ему рассказала. Когда я вышла за Джорджа, я больше не делала ничего плохого. Честное слово, Тедди. Я вам говорила: Джордж спас мне жизнь.
   — Джордж когда-нибудь вас ударил, Алиса?
   Она быстро взглянула на меня.
   — Сказать правду? Ладно, скажу. Когда он возвращается из долгого плавания, он напивается и бьет меня. Но злости у меня нет. У него есть причина. Он знает, что… что не может сделать ребенка. Он живет со мной, но дети не рождаются. Вас бы это не огорчало?
   — Продолжайте.
   — Я иногда думала, не родить ли от другого человека, чтобы Джордж не знал. По-моему, если изредка встречаешься с другим мужчиной, ничего тут особенного нет… Хоть это и обман, Джордж бы только радовался. Он хороший человек. Раз ему хочется стать отцом, это ведь не будет очень большой грех, правда? Прелюбодейство, как в Библии называется. Иногда мне кажется, я бы надолго отправилась в ад, чтобы сделать Джорджа счастливым.
   Я все время держал ее за руку. Очутившись на Вашингтон-сквер, мы перешли улицу и сели на скамейку, подальше от фонарей. Я сказал:
   — Алиса, мне стыдно за вас.
   Она быстро спросила:
   — Почему стыдно?
   — Вы — зная, что сердце Христа вмещает в себя целый мир, — вы думаете, что Христос отправит вас в ад за маленький грех, который сделал бы Джорджа счастливым или за маленький грех, который вам пришлось совершить, чтобы выжить в жестоком городе Норфолке.
   Она прислонилась головой к моему плечу.
   — Не стыдитесь меня, Тедди… Поговорите со мной… Когда я сбежала из дому, отец написал, что не желает меня видеть, покуда у меня на пальце не будет обручального кольца. Когда я написала ему, что вышла замуж, он опять передумал. Написал, что вообще не желает видеть потаскуху в своем доме.
   Не буду излагать здесь, что я сказал Алисе почти пятьдесят лет назад. Я напомнил ей кое-какие слова Христа — и, может быть, кое-какие выдумал. А потом сказал:
   — Я больше ничего говорить не буду. — Рука ее в моей руке немного успокоилась. Слышно было, как «перекатываются шарики».
   Она сказала:
   — Пойдемте к фонарю, я хочу вам что-то показать.
   Мы пересели на другую скамью. Она вынула что-то из сумочки, но мне не показывала.
   — Тедди, я всегда ношу медальон на цепочке, но сегодня, когда мы с Делией уходили, его сняла. Сами понимаете, кто мне его подарил.