– Ты не дуйся, – сказал ей Артем. – Говори лучше, куда ехатьт. Утро на носу.
– Артемчик… – она дважды вздохнула и решилась. – Ты не можешь так просто уехать! Ты должен мне все рассказать! Ты же не бросишь меня так…
– брошу, – твердо пообещал Артем. – Сейчас, по крайней мере, я тебе ничего рассказывать не буду. Вот ты остынешь чуток, тогда посмотрим.
– Но я должна знать правду! – воскликнула она. – Артемушка, миленький, ты же действительно сейчас бросишь меня! Я же знаю – адрес-то ты возьмешь, и телефон возьмешь, а звонить не будешь! Я же знаю!…
– Правда тебе нужна? – Артем затормозил и достал из кармана записки. – Ну, гляди, Люськин это почерк или чей-нибудь еще?
– Люськин… кажется…
– Люськин! Вот приедет дочка, ты ей эти штуки покажи – она тебе сразу объяснит, как она пишет и как здесь накарябано! Тетрадки свои покажет, которые с собой на дачу утащила. Ты по гроб жихни ее почерк запомнишь… мамаша…
– Артемушка!… И так тошло, а ты…
– Еще тошнее будет. Как только Люська объявится, ты немедленно – понимаешь, немедленно! – отправляешься в домоуправление и начинаешь ее прописывать! Чего бы это ни стоило. Нужно будет – подсвечник свой дурацкий продашь и кому положено в лапу сунешь. Поняла?
– Артемчик, миленький, ведь неизвестно – а вдруг она в свой техникум не поступит?…
Тут уж на Артема накатила ярость. Еще и потому, что он чувствовал небезупречность своего поведения в этом запутанном деле.
Наташа, стоило тучам над головой разойтись, вернулась к прежнему – к одиночеству, которое, как ей казалось, вернее может приманить будущего мужа или хоть любовника. А может, ее вполне устраивал роман с Витютей, раз уж невозможно женить его на себе? При любом раскладе, ей нужна комната, в которой можно заниматься любовью, не глядя на часы и не дергаясь, что сейчас заявится дочка.
На сей раз Артем сходу прекратил надоевший ему за ночь анализ поступков стареющей женщины.
– Не поступит – ерунда. Но чтоб она теперь с тобой жила, ясно? И чтоб ты ее всюнаизусть выучила! И чтобы ее почерк знала, тетеря!
– Артем! – воскликнула она, но он уже не мог остановиться.
– Ну что вы за народ такой – бабы? Любить – и то разучились! Любовь у вас какая-то истерическая! Одноразовая! Как в петлю – пожалуйста! Наревелась и полезла в петлю!
– Артем, ты этого не трожь! – рассвирепела и Наташа. – Я – мать! Я за своего ребенка!…
– Вот именно! – перебил Артем. – В петлю за ребенка – с удовольствием даже! Вот, мол, какая я любящая мать! А любить-то каждый день нужно! И любить, и прощать – каждый день, без выходных! Когда вы, дуры, до этого доживете? Когда вы этому научитесь?
– Артемушка, не надо… – взруг прошептала Наташа, готовая опять разреветься. – Я же и хочу так – каждый день… А она, поганка… Ну, не получается… Она все не так, сил уже никаких нету…
– Силы найдутся, – уже отходя после вспышки, ответил Артем. – А не найдутся – опять будут чудеса, вроде этих звонков и записок. Это я тебе твердо обещаю. Куда везти-то тебя?
– Улица Артиллерийская, восемь, – понуро сказала Наташа, а слезы уже потекли по щекам.
– Артиллерийская – это где?
– За площадью, мимо парка и налево.
– Понял.
Его вполне устраивало, что Наташа замолчала и не сказала ни слова, пока он вез ее к подружке. Вот только эти слезы, которые она даже не пыталась утереть…
Она покорно открыла дверцу притормозившей машины.
– Спасибо, Артемчик… Что мне дальше делать-то?
– Во-первых, выспись. На тебе лица нет. Да! Продекламируй-ка телефон своего Виктора.
– Телефон Виктора? А зачем тебе?
Глубоко внутри Артем вздохнул – только что она была в ужасе от того, что спаситель, едв успев стать и любовником, бросает ее. И вот она уже вернулась душой к Витюте, искренне беспокоясь, как бы он не узнал лишнего. Очевидно, очень многим нужно крепкое плечо, надежная спина, и мало значения имеет, какая там, спереди, физиономия. Лишь бы ощущение безопасности за широкой спиной, лишь бы это…
– Не бойся, не сболтну ничего лишнего. Я просто хочу потолковать с ним. Понимаешь, то, что случилось, – это мужские дела. Мы на то и мужчины, чтобы их раскручивать. А тебе сказано – успокойся, ты и успокаивайся. Очень просто. Ну, давай телефон.
– Тридцать три, двадцать три, девяносто восемь…
– Запомнил. Так что всего тебе доброго, Наталья. Будет время – позвоню. Виктора твоего найду обязательно. Дочку не ругай – она не нарочно! И соседей не доставай… они тоже в ловушку попали… из-за подсвечника твоего дурацкого…
– Артемчик…
Наташе было совершенно ясно, что этот странный человек, жестокий и безумно нежный, один из тех, за кем с радостью бежишь на край света, бросает ее, и бросает навсегда. Она еще раньше почувствовала, что ничего у них не получится. А теперь он ясно сказал – продолжай с Витютей…
Артем же, признаться, сделал для этого над собой некоторое усилие. Он ничего не мог уже дать этой женщине – значит, не имел права и отнимать хоть малость. Он обрек ее на прежнюю жизнь, на ругань с дочкой, на ожидание женатого любовника. Но жила же она именно так до последней ночи, и ничего…
Машина дрожала, ожидая. Артем захлопнул дверцу. Поехали, Аргошка. Хоть часа два бы поспать.
Ему пришлось еще заворачивать куклу в дырявое покрывало, проносить ее мимо недовольного ранней побудкой вахтера, стелить себе ложе на жестком топчане – ведь в гостиницу идти уже не имело смысла, – и растирать спину…
Проснулся он от шума. По коридору волокли что-то увесистое и с углами. Агро гавкнул. Артем встал и вышел.
– Привет! – сказали ему четыре похожих, низкорослых, но хорошо накачанных парня, вытаскивавшие из узкого коридора целый жестяной шкаф. – С окончанием!
– С окончанием! – ответил Артем. – Багаж уже отправляете? А я еще не уложился.
В душе он ополоснул заспанную физиономию и выглянул в узкое и грязное окошко.
Во дворе суетились: с утра пораньше нужно было доставить на товарную станцию животных – клетки с медведями, лошадей и ишаков. Эту процессию следовало провести через город, пока не зашустрил по маршрутам общественный транспорт. Поэтому во дворе торопились и громко ругались.
Артему стало тоскливо. Он вернулся в свою гримерную. Выгреб из-за казенного зеркала веером торчавшие открытки, фотографии, счета, квитанции, визитки, клочки с телефонными номерами. Бумажки он сложил стопочкой, а зеркало снял и прислонил к стене. Как Артем получил его под расписку, так и сдать должен был – вместе со столом, стульями, лампой и прочей дрянью.
Еще нужно было сегодня съездить за обещанным бензином и подарить наконец цветы ветеринарше, лечившей Арго. Собрать походную мастерскую и большой фанерный чемодан, чемодан сунуть в контейнер. В этом городе он пробыл слишком мало, чтобы всерьез заняться новым реквизитом – конвертом, который сам прилипал сзади к штанам и по команде отскакивал, и мухой астрономических размеров, чтобы после выстрела шлепалась сверху на манеж. После обеда можно было заскочить в гостиницу за уложенными с вечера чемоданами и спокойно выезжать, чтобы за сутки добраться до другого такого же города, где уже расклеены афиши и освобождены номера в цирковой гостинице.
Артем снял с вешалок и уложил в большую сумку рабочие костюмы – клетчатые и полосатые штаны, парчовые и расписанные всякими глупостями пиджаки, туфли пятьдесят восьмого размера. Отдельно упаковал два рыжих парика и один желтый. Красные носы из пластмассы и поролона – картошкой, гусиным клювом и шариком – уложил в специальную коробочку. Сунул в сумку и плоские коробки с гримом.
Оставалось снять с двери прекрасно выполненную табличку «Дурак-профессионал», которую он уже лет двадцать возил по гастролям.
Вот, пожалуй, и все.
Ему было грустно и жалко суетящихся вокруг людей. Они тратили время на суету, на бесконечные разговоры ни о чем и нелепые ссоры, вот и сейчас кто-то костерил кого-то за потерянные ключи. Никакими силами не научить было род человеческий жить мирно и рассудительно. Люди упорно не желали ничего беречь – ни самих себя, ни друг дружку, ни то, что их иногда объединяло. Но других людей на этой планете не было.
Артем усмехнулся – видно, именно так клоун становится старым и мудрым. И вздохнул – это был необратимый процесс.
Арго сунул ему голову между колен и выклянчил немного ласки.
– Пошли, мой мальчик, – сказал ему Артем. – Время…
Рига
– Артемчик… – она дважды вздохнула и решилась. – Ты не можешь так просто уехать! Ты должен мне все рассказать! Ты же не бросишь меня так…
– брошу, – твердо пообещал Артем. – Сейчас, по крайней мере, я тебе ничего рассказывать не буду. Вот ты остынешь чуток, тогда посмотрим.
– Но я должна знать правду! – воскликнула она. – Артемушка, миленький, ты же действительно сейчас бросишь меня! Я же знаю – адрес-то ты возьмешь, и телефон возьмешь, а звонить не будешь! Я же знаю!…
– Правда тебе нужна? – Артем затормозил и достал из кармана записки. – Ну, гляди, Люськин это почерк или чей-нибудь еще?
– Люськин… кажется…
– Люськин! Вот приедет дочка, ты ей эти штуки покажи – она тебе сразу объяснит, как она пишет и как здесь накарябано! Тетрадки свои покажет, которые с собой на дачу утащила. Ты по гроб жихни ее почерк запомнишь… мамаша…
– Артемушка!… И так тошло, а ты…
– Еще тошнее будет. Как только Люська объявится, ты немедленно – понимаешь, немедленно! – отправляешься в домоуправление и начинаешь ее прописывать! Чего бы это ни стоило. Нужно будет – подсвечник свой дурацкий продашь и кому положено в лапу сунешь. Поняла?
– Артемчик, миленький, ведь неизвестно – а вдруг она в свой техникум не поступит?…
Тут уж на Артема накатила ярость. Еще и потому, что он чувствовал небезупречность своего поведения в этом запутанном деле.
Наташа, стоило тучам над головой разойтись, вернулась к прежнему – к одиночеству, которое, как ей казалось, вернее может приманить будущего мужа или хоть любовника. А может, ее вполне устраивал роман с Витютей, раз уж невозможно женить его на себе? При любом раскладе, ей нужна комната, в которой можно заниматься любовью, не глядя на часы и не дергаясь, что сейчас заявится дочка.
На сей раз Артем сходу прекратил надоевший ему за ночь анализ поступков стареющей женщины.
– Не поступит – ерунда. Но чтоб она теперь с тобой жила, ясно? И чтоб ты ее всюнаизусть выучила! И чтобы ее почерк знала, тетеря!
– Артем! – воскликнула она, но он уже не мог остановиться.
– Ну что вы за народ такой – бабы? Любить – и то разучились! Любовь у вас какая-то истерическая! Одноразовая! Как в петлю – пожалуйста! Наревелась и полезла в петлю!
– Артем, ты этого не трожь! – рассвирепела и Наташа. – Я – мать! Я за своего ребенка!…
– Вот именно! – перебил Артем. – В петлю за ребенка – с удовольствием даже! Вот, мол, какая я любящая мать! А любить-то каждый день нужно! И любить, и прощать – каждый день, без выходных! Когда вы, дуры, до этого доживете? Когда вы этому научитесь?
– Артемушка, не надо… – взруг прошептала Наташа, готовая опять разреветься. – Я же и хочу так – каждый день… А она, поганка… Ну, не получается… Она все не так, сил уже никаких нету…
– Силы найдутся, – уже отходя после вспышки, ответил Артем. – А не найдутся – опять будут чудеса, вроде этих звонков и записок. Это я тебе твердо обещаю. Куда везти-то тебя?
– Улица Артиллерийская, восемь, – понуро сказала Наташа, а слезы уже потекли по щекам.
– Артиллерийская – это где?
– За площадью, мимо парка и налево.
– Понял.
Его вполне устраивало, что Наташа замолчала и не сказала ни слова, пока он вез ее к подружке. Вот только эти слезы, которые она даже не пыталась утереть…
Она покорно открыла дверцу притормозившей машины.
– Спасибо, Артемчик… Что мне дальше делать-то?
– Во-первых, выспись. На тебе лица нет. Да! Продекламируй-ка телефон своего Виктора.
– Телефон Виктора? А зачем тебе?
Глубоко внутри Артем вздохнул – только что она была в ужасе от того, что спаситель, едв успев стать и любовником, бросает ее. И вот она уже вернулась душой к Витюте, искренне беспокоясь, как бы он не узнал лишнего. Очевидно, очень многим нужно крепкое плечо, надежная спина, и мало значения имеет, какая там, спереди, физиономия. Лишь бы ощущение безопасности за широкой спиной, лишь бы это…
– Не бойся, не сболтну ничего лишнего. Я просто хочу потолковать с ним. Понимаешь, то, что случилось, – это мужские дела. Мы на то и мужчины, чтобы их раскручивать. А тебе сказано – успокойся, ты и успокаивайся. Очень просто. Ну, давай телефон.
– Тридцать три, двадцать три, девяносто восемь…
– Запомнил. Так что всего тебе доброго, Наталья. Будет время – позвоню. Виктора твоего найду обязательно. Дочку не ругай – она не нарочно! И соседей не доставай… они тоже в ловушку попали… из-за подсвечника твоего дурацкого…
– Артемчик…
Наташе было совершенно ясно, что этот странный человек, жестокий и безумно нежный, один из тех, за кем с радостью бежишь на край света, бросает ее, и бросает навсегда. Она еще раньше почувствовала, что ничего у них не получится. А теперь он ясно сказал – продолжай с Витютей…
Артем же, признаться, сделал для этого над собой некоторое усилие. Он ничего не мог уже дать этой женщине – значит, не имел права и отнимать хоть малость. Он обрек ее на прежнюю жизнь, на ругань с дочкой, на ожидание женатого любовника. Но жила же она именно так до последней ночи, и ничего…
Машина дрожала, ожидая. Артем захлопнул дверцу. Поехали, Аргошка. Хоть часа два бы поспать.
Ему пришлось еще заворачивать куклу в дырявое покрывало, проносить ее мимо недовольного ранней побудкой вахтера, стелить себе ложе на жестком топчане – ведь в гостиницу идти уже не имело смысла, – и растирать спину…
Проснулся он от шума. По коридору волокли что-то увесистое и с углами. Агро гавкнул. Артем встал и вышел.
– Привет! – сказали ему четыре похожих, низкорослых, но хорошо накачанных парня, вытаскивавшие из узкого коридора целый жестяной шкаф. – С окончанием!
– С окончанием! – ответил Артем. – Багаж уже отправляете? А я еще не уложился.
В душе он ополоснул заспанную физиономию и выглянул в узкое и грязное окошко.
Во дворе суетились: с утра пораньше нужно было доставить на товарную станцию животных – клетки с медведями, лошадей и ишаков. Эту процессию следовало провести через город, пока не зашустрил по маршрутам общественный транспорт. Поэтому во дворе торопились и громко ругались.
Артему стало тоскливо. Он вернулся в свою гримерную. Выгреб из-за казенного зеркала веером торчавшие открытки, фотографии, счета, квитанции, визитки, клочки с телефонными номерами. Бумажки он сложил стопочкой, а зеркало снял и прислонил к стене. Как Артем получил его под расписку, так и сдать должен был – вместе со столом, стульями, лампой и прочей дрянью.
Еще нужно было сегодня съездить за обещанным бензином и подарить наконец цветы ветеринарше, лечившей Арго. Собрать походную мастерскую и большой фанерный чемодан, чемодан сунуть в контейнер. В этом городе он пробыл слишком мало, чтобы всерьез заняться новым реквизитом – конвертом, который сам прилипал сзади к штанам и по команде отскакивал, и мухой астрономических размеров, чтобы после выстрела шлепалась сверху на манеж. После обеда можно было заскочить в гостиницу за уложенными с вечера чемоданами и спокойно выезжать, чтобы за сутки добраться до другого такого же города, где уже расклеены афиши и освобождены номера в цирковой гостинице.
Артем снял с вешалок и уложил в большую сумку рабочие костюмы – клетчатые и полосатые штаны, парчовые и расписанные всякими глупостями пиджаки, туфли пятьдесят восьмого размера. Отдельно упаковал два рыжих парика и один желтый. Красные носы из пластмассы и поролона – картошкой, гусиным клювом и шариком – уложил в специальную коробочку. Сунул в сумку и плоские коробки с гримом.
Оставалось снять с двери прекрасно выполненную табличку «Дурак-профессионал», которую он уже лет двадцать возил по гастролям.
Вот, пожалуй, и все.
Ему было грустно и жалко суетящихся вокруг людей. Они тратили время на суету, на бесконечные разговоры ни о чем и нелепые ссоры, вот и сейчас кто-то костерил кого-то за потерянные ключи. Никакими силами не научить было род человеческий жить мирно и рассудительно. Люди упорно не желали ничего беречь – ни самих себя, ни друг дружку, ни то, что их иногда объединяло. Но других людей на этой планете не было.
Артем усмехнулся – видно, именно так клоун становится старым и мудрым. И вздохнул – это был необратимый процесс.
Арго сунул ему голову между колен и выклянчил немного ласки.
– Пошли, мой мальчик, – сказал ему Артем. – Время…
Рига