Страница:
Ивон сообщила Макманису, что останется на ночь у Робби. Для охраны. В доме дежурили несколько агентов, но Робби был поручен персонально ей. К тому же ночевать все равно было негде. В вестибюле ее дома разбили лагерь репортеры, жаждущие встретиться со специальным агентом Ивон Миллер.
Сверху позвонила Эльба: Рейни открыла глаза, и Робби ушел на некоторое время. Рейни смотрела днем телевизор, поэтому ей надо было что-то объяснить. Робби сказал, что втиснет все в три фразы, самое большее и, разумеется, о тюрьме ни слова. Этого Рейни должно хватить, потому она слишком слаба, чтобы долго терпеть на голове хитрую лазерную штуковину, похожую на шахтерский фонарь, с помощью которой управлялся компьютерный синтезатор голоса.
Ивон направилась в свободную комнату на втором этаже, где уже однажды ночевала. Зачем им нужна эта комната? А громадный дом? Ее все еще удивляли люди, тратившие деньги, просто чтобы тратить. В поисках наволочки Ивон прошла в бутафорскую детскую рядом со спальней Рейни. Здесь на диван-кровати попеременно спали Эльба и Робби, сменяя друг друга. Через стену слышался голос Робби. Он возражал что-то, с чем-то не соглашался. То, что произносил синтезатор речи, Ивон слышала отчетливо. Одну фразу Рейни произнесла несколько раз:
— Ты обещал.
Через несколько минут Робби вышел. Увидев в коридоре Ивон, он завел ее обратно в комнату.
— Она хочет поговорить с тобой. Позднее. Узнала, что ты агент ФБР, и надеется, будто ты заставишь меня сдержать слово. — Он слабо улыбнулся, а Ивон ощутила дрожь.
— Ты не должен делать этого, Робби.
— Нет, должен. Потому что тогда выходит, что я ей солгал. Обещал, что Рейни в любой день может рассчитывать на выполнение своей воли. Ивон, ты поступила бы точно так же. Если бы обещала тому, кого любишь.
Неужели? Внутри у Ивон все сжалось. Легко, конечно, было бы ответить, что нет, она никогда бы на такое не решилась, это не по-христиански. Ну, а если человеку совершенно не на что надеяться, как вот этой бедной страдающей женщине, которая сейчас лежит в соседней комнате? Рейни ведь практически уже ушла из этого мира.
Теперь доктор приезжал каждый день. Он рассказал, что один его пациент с принудительной вентиляцией прожил еще несколько лет, и Робби не переставал уговаривать Рейни изменить решение. Но она не хотела ждать, когда кислородное голодание начнет вызывать галлюцинации, и желала уйти сейчас. Пока еще оставалась какая-то возможность ясно мыслить.
— Завтра, — сказал Робби. — Может, в субботу. Есть несколько человек, которых она хочет увидеть. Пока не знаю, что делать с Мортоном и Джоан. Вот пройду завтра это чертово большое жюри. — Робби сел на диван-кровать. — Это будет совсем не так, как ты думаешь. Нужно просто дать возможность природе сделать свое дело.
— Робби, я тебя не осуждаю. На это ни у кого нет права.
Он кивнул в знак того, что принимает утешение.
— Понимаешь, мы с доктором этот деликатный вопрос все время осторожно обходили. Самый простой способ — снотворное. Она заснет, а я в это время отсоединю эту штуковину. И все. Главное, я буду рядом в момент ее перехода из настоящего в прошлое. — Робби поморщился, потер виски и вдруг спросил: — А чем вы занимались, когда ты оставалась с ней одна?
Ивон пожала плечами:
— Я ей читала, иногда мы разговаривали.
— О чем?
— О вас, — ответила она. — О любви.
— Да, любовь, понимаю… — Неожиданно его глаза вспыхнули. — А ты? Ты любила кого-нибудь? Ну так же, как я Рейни? Когда вдруг осознаешь, что не можешь жить без этого человека.
— Ты имеешь в виду, могут ли любить лесбиянки?
— Ладно, не хочешь говорить об этом — не надо. — Робби немного обиделся.
Любила ли она кого-нибудь? На этот вопрос было трудно ответить даже себе. Тина Крайант. Если бы тогда все получилось, то это и была бы любовь. А так… Ивон не собиралась притворяться.
— Нет, — промолвила она, — я не могу вспомнить ни о какой своей влюбленности.
— Плохо, — отозвался Робби. — Очень. Мимо тебя прошло что-то чрезвычайное важное в жизни. — Он внимательно посмотрел на нее. — И тому, кто через это не прошел, ничего не объяснишь. — Ему захотелось смягчить свои слова, и он взял Ивон за руку. — Боже, какая была неделя! Сущий ад. — Робби опрокинулся на диван-кровать и застыл, широко раскинув руки. — Послушай, это не будет считаться оскорблением кодекса чести ФБР, если я попрошу тебя здесь немного посидеть во время моего сна?
— Нет.
— Я хочу сказать…
— Ладно, спи.
Он не стал раздеваться и снимать покрывало. Ивон прошлась по комнате, нашла журнал «Люди» и села в кресло.
— Теперь у меня будет право утверждать, что я спал с тобой? — спросил он.
Она потянулась стукнуть журналом ему по ноге.
— А если всерьез? Ты когда-нибудь думала об этом?
— О чем?
— О том, чтобы переспать со мной.
Боже правый! Ивон покосилась на стену, за которой лежала умирающая жена Робби.
— Ты не думай, — продолжал рассуждать он, — я давно понял, что не сильно привлекаю тебя, как мужчина. И сейчас не имею в виду что-то реальное. Мне просто хочется знать, возникало ли у тебя такое желание хотя бы на мгновение.
— Робби, на мгновение почти у каждого человека может возникнуть любое, даже самое абсурдное желание. Ведь над тем, что творится у тебя в голове, ты не властен. Верно? А если серьезно, то это не для меня.
— Я знаю, знаю, — быстро произнес он и улыбнулся.
— Давай спи!
Робби заснул, чмокая губами, как младенец.
Ивон смотрела на него, не в силах объяснить свои чувства. К состраданию примешивалось еще что-то — большое, значительное, не имеющее названия, похожее на абстрактную скульптуру.
В ее ушах вдруг отчетливо прозвучали его слова: «…тому, кто через это не прошел, ничего не объяснишь».
Бороться с этим можно лишь в одиночестве. Ивон осторожно двинулась по коридору к одной из ванных комнат. Конечно, ей были знакомы и острая тоска, и томление, но у нее это никак не связывалось с тем, что имеют большинство женщин. Например, Меррил. Любовь, муж, дети, достаток, Или даже Рейни, любимая, но несчастная задолго до того, как ее перестало слушаться собственное тело. Ивон нужно было что-то другое, может, не лучшее, но другое. Она жаждала любви и долгое время, ложась в постель, молилась: Боже, пожалуйста, пошли мне наконец любовь. Теперь она сознавала, что это должна быть женщина, потому что все зашло слишком далеко.
Ивон взглянула на себя в зеркало и впервые поверила, что действительно готова принять любовь, когда она придет. Представившиеся в прошлом возможности безнадежно упущены, но сейчас она примет любовь, не раздумывая.
Ивон открыла кран и, ополоснув лицо, пристально посмотрела себе в глаза.
— Не изводи себя больше. Ты просто другая. Вот и все.
45
46
Сверху позвонила Эльба: Рейни открыла глаза, и Робби ушел на некоторое время. Рейни смотрела днем телевизор, поэтому ей надо было что-то объяснить. Робби сказал, что втиснет все в три фразы, самое большее и, разумеется, о тюрьме ни слова. Этого Рейни должно хватить, потому она слишком слаба, чтобы долго терпеть на голове хитрую лазерную штуковину, похожую на шахтерский фонарь, с помощью которой управлялся компьютерный синтезатор голоса.
Ивон направилась в свободную комнату на втором этаже, где уже однажды ночевала. Зачем им нужна эта комната? А громадный дом? Ее все еще удивляли люди, тратившие деньги, просто чтобы тратить. В поисках наволочки Ивон прошла в бутафорскую детскую рядом со спальней Рейни. Здесь на диван-кровати попеременно спали Эльба и Робби, сменяя друг друга. Через стену слышался голос Робби. Он возражал что-то, с чем-то не соглашался. То, что произносил синтезатор речи, Ивон слышала отчетливо. Одну фразу Рейни произнесла несколько раз:
— Ты обещал.
Через несколько минут Робби вышел. Увидев в коридоре Ивон, он завел ее обратно в комнату.
— Она хочет поговорить с тобой. Позднее. Узнала, что ты агент ФБР, и надеется, будто ты заставишь меня сдержать слово. — Он слабо улыбнулся, а Ивон ощутила дрожь.
— Ты не должен делать этого, Робби.
— Нет, должен. Потому что тогда выходит, что я ей солгал. Обещал, что Рейни в любой день может рассчитывать на выполнение своей воли. Ивон, ты поступила бы точно так же. Если бы обещала тому, кого любишь.
Неужели? Внутри у Ивон все сжалось. Легко, конечно, было бы ответить, что нет, она никогда бы на такое не решилась, это не по-христиански. Ну, а если человеку совершенно не на что надеяться, как вот этой бедной страдающей женщине, которая сейчас лежит в соседней комнате? Рейни ведь практически уже ушла из этого мира.
Теперь доктор приезжал каждый день. Он рассказал, что один его пациент с принудительной вентиляцией прожил еще несколько лет, и Робби не переставал уговаривать Рейни изменить решение. Но она не хотела ждать, когда кислородное голодание начнет вызывать галлюцинации, и желала уйти сейчас. Пока еще оставалась какая-то возможность ясно мыслить.
— Завтра, — сказал Робби. — Может, в субботу. Есть несколько человек, которых она хочет увидеть. Пока не знаю, что делать с Мортоном и Джоан. Вот пройду завтра это чертово большое жюри. — Робби сел на диван-кровать. — Это будет совсем не так, как ты думаешь. Нужно просто дать возможность природе сделать свое дело.
— Робби, я тебя не осуждаю. На это ни у кого нет права.
Он кивнул в знак того, что принимает утешение.
— Понимаешь, мы с доктором этот деликатный вопрос все время осторожно обходили. Самый простой способ — снотворное. Она заснет, а я в это время отсоединю эту штуковину. И все. Главное, я буду рядом в момент ее перехода из настоящего в прошлое. — Робби поморщился, потер виски и вдруг спросил: — А чем вы занимались, когда ты оставалась с ней одна?
Ивон пожала плечами:
— Я ей читала, иногда мы разговаривали.
— О чем?
— О вас, — ответила она. — О любви.
— Да, любовь, понимаю… — Неожиданно его глаза вспыхнули. — А ты? Ты любила кого-нибудь? Ну так же, как я Рейни? Когда вдруг осознаешь, что не можешь жить без этого человека.
— Ты имеешь в виду, могут ли любить лесбиянки?
— Ладно, не хочешь говорить об этом — не надо. — Робби немного обиделся.
Любила ли она кого-нибудь? На этот вопрос было трудно ответить даже себе. Тина Крайант. Если бы тогда все получилось, то это и была бы любовь. А так… Ивон не собиралась притворяться.
— Нет, — промолвила она, — я не могу вспомнить ни о какой своей влюбленности.
— Плохо, — отозвался Робби. — Очень. Мимо тебя прошло что-то чрезвычайное важное в жизни. — Он внимательно посмотрел на нее. — И тому, кто через это не прошел, ничего не объяснишь. — Ему захотелось смягчить свои слова, и он взял Ивон за руку. — Боже, какая была неделя! Сущий ад. — Робби опрокинулся на диван-кровать и застыл, широко раскинув руки. — Послушай, это не будет считаться оскорблением кодекса чести ФБР, если я попрошу тебя здесь немного посидеть во время моего сна?
— Нет.
— Я хочу сказать…
— Ладно, спи.
Он не стал раздеваться и снимать покрывало. Ивон прошлась по комнате, нашла журнал «Люди» и села в кресло.
— Теперь у меня будет право утверждать, что я спал с тобой? — спросил он.
Она потянулась стукнуть журналом ему по ноге.
— А если всерьез? Ты когда-нибудь думала об этом?
— О чем?
— О том, чтобы переспать со мной.
Боже правый! Ивон покосилась на стену, за которой лежала умирающая жена Робби.
— Ты не думай, — продолжал рассуждать он, — я давно понял, что не сильно привлекаю тебя, как мужчина. И сейчас не имею в виду что-то реальное. Мне просто хочется знать, возникало ли у тебя такое желание хотя бы на мгновение.
— Робби, на мгновение почти у каждого человека может возникнуть любое, даже самое абсурдное желание. Ведь над тем, что творится у тебя в голове, ты не властен. Верно? А если серьезно, то это не для меня.
— Я знаю, знаю, — быстро произнес он и улыбнулся.
— Давай спи!
Робби заснул, чмокая губами, как младенец.
Ивон смотрела на него, не в силах объяснить свои чувства. К состраданию примешивалось еще что-то — большое, значительное, не имеющее названия, похожее на абстрактную скульптуру.
В ее ушах вдруг отчетливо прозвучали его слова: «…тому, кто через это не прошел, ничего не объяснишь».
Бороться с этим можно лишь в одиночестве. Ивон осторожно двинулась по коридору к одной из ванных комнат. Конечно, ей были знакомы и острая тоска, и томление, но у нее это никак не связывалось с тем, что имеют большинство женщин. Например, Меррил. Любовь, муж, дети, достаток, Или даже Рейни, любимая, но несчастная задолго до того, как ее перестало слушаться собственное тело. Ивон нужно было что-то другое, может, не лучшее, но другое. Она жаждала любви и долгое время, ложась в постель, молилась: Боже, пожалуйста, пошли мне наконец любовь. Теперь она сознавала, что это должна быть женщина, потому что все зашло слишком далеко.
Ивон взглянула на себя в зеркало и впервые поверила, что действительно готова принять любовь, когда она придет. Представившиеся в прошлом возможности безнадежно упущены, но сейчас она примет любовь, не раздумывая.
Ивон открыла кран и, ополоснув лицо, пристально посмотрела себе в глаза.
— Не изводи себя больше. Ты просто другая. Вот и все.
45
Я уже рассказывал о Клифтоне Беринге, с которым мы со Стэном учились на юридическом факультете. Так вот, когда его привлекли к суду за получение взятки в номере отеля, Стэн не только устранился от ведения дела, но и выступил на суде в качестве свидетеля защиты. Этот эффектный жест тогда меня восхитил. Позднее я понял, что для Стэна, республиканца, сторонника расового равноправия, было важно позиционировать себя как, друга Клифтона.
Спустившись после встречи со Стерном в гараж на цокольном этаже здания «Лесюэр», я увидел, что Сеннетт сидит на капоте моей машины. Впоследствии стало известно, что меня выследили агенты и позвонили ему. Он расставил их повсюду. Один дежурил у моего «БМВ», другой — у офиса, а третий — в квартале от моего дома.
Вместо приветствия я попросил Стэна слезть с автомобиля.
— Мне нужна пленка, — произнес он, не пошевелившись.
После беседы со Стерном я попытался разобраться в ситуации. У меня вообще-то никогда не было иллюзий насчет натуры Стэна. Помню, однажды на «капустнике» адвокатов кто-то пошутил, что Стэн является последователем Гоббса[59]. Он действительно таким и был. Жестоким и неприятным в общении. В принципе, все происшедшее соответствовало его правилам, против которых я не возражал. Он обещал Мортону полную конфиденциальность и никому ничего не говорил. К тому же Стэн предупредил меня, что Робби лжет, и поэтому я был сам виноват, если поверил, будто Мортон ничего не знал о взятках. И все же я знал, что наша дружба закончилась.
Было около девяти вечера. Немногочисленные голые лампочки в шестьдесят ватт, свисающие с бетонных контрфорсов над головой, обеспечивали весьма тусклое освещение в почти пустом гараже. В воздухе витал неприятный запах выхлопных газов, смешанных с табачным дымом, поскольку здесь было прибежище курильщиков.
Я щелкнул пультом дистанционного управления, чтобы открыть дверцу машины.
— Джордж, не притворяйся, — промолвил Стэн. — Ты прекрасно знаешь, о чем я веду речь. Надеюсь, не забыл, что завтра заседание большого жюри? Там будут все. И когда вызовут Робби, я задам главный вопрос. Где пленка? Если он начнет врать, то не надейся на снисхождение. Я буду топтать его обеими ногами.
— Стэн, оставь, пожалуйста, этот тон, — сказал я, открывая дверцу. — Меня уже тошнит от твоих угроз.
— Это не угрозы, Джордж. Я просто предупреждаю тебя о последствиях.
— Поднимешь вопрос о пленке, я сразу подам ходатайство судье Мойре Уинчелл. Это и будут последствия.
— Можешь подавать свое ходатайство хоть большому жюри! — бросил он.
— А вот тут ты ошибаешься, — усмехнулся я. — Нужно внимательнее изучить федеральный закон о вмешательстве в частную жизнь граждан.
— А в этой записи ничего незаконного нет.
— Нет? — удивился я. — Тогда покажи письменное разрешение. Покажи, кто разрешил подслушивать разговор Робби с Бренданом Туи. На Школьника ты все оформил как положено, а здесь ничего нет.
Перехитрить Стэна Сеннетта очень трудно, почти невозможно. Но мне это удавалось, правда, очень редко. В такие моменты я обычно жалел его, настолько он выглядел подавленным. Но сейчас подобного желания у меня не возникло.
— Это вытекало из обстоятельств, — объяснил он. — Я имею в виду, что сами обстоятельства подразумевали разрешение на запись. Робби завел машину.
— Только чтобы согреться, — заметил я.
— Джордж, он подписал соглашение, в котором обязывался сотрудничать. С учетом всего этого Мойра наверняка сочтет, что разрешение на запись существовало.
— Меня это вообще не беспокоит, — заявил я. — Ведь никакой суд ни при каких обстоятельствах не признает, что имелось обоснованное разрешение на запись разговора Робби с Бренданом Туи… или что это как-то следует из его обязательств по договору. После того, как федеральный прокурор уличен в организации убийства, об этом не может быть и речи.
— Убийства?!
— Во всяком случае, — уточнил я, — попытка убийства имела место. Ты отправил Робби в лесопарк, уверенный, что его попытаются убить в интересах Брендана Туи.
Ноздри Сеннетта начали нервно подрагивать.
— Фивор был полностью прикрыт, — возразил Стэн. — Там собрались такие силы. К тому же, Джордж, он знал, что рискует. Знал, на что идет.
— Наоборот! — воскликнул я. — Фивор опасался покушения, но вы с Макманисом его успокоили. Сказали, что Туи и Косиц вряд ли стали бы делиться с ним секретом в «Батискафе» только затем, чтобы через полторы недели убить. В понедельник, когда Робби показал Ролло Косицу повестку, которую ему вручила Ивон, ты проанализировал поведение сподвижника Брендана Туи и решил заполучить свою главную добычу другим способом. Во вторник ты поручил Мортону предать Робби. Он передал своему дяде сообщение, из которого тот мог сделать единственный вывод: Фивора необходимо убить, пока он не заговорил. Брендан тебе должен быть благодарен за оказанную услугу. Получив сообщение от племянника, он наглядно продемонстрировал своим приспешникам, как следует поступить с Робби: сделал из ложечки петлю. Ты это знал, однако послал его в лесопарк, чтобы потом иметь возможность обвинить Туи в организации убийства федерального свидетеля. С таким же успехом ты мог бы нарисовать на его спине мишень. И никому ничего не сообщил. Не из «принципа необходимого знания»[60] и не ради каких-либо обещаний, данных Диннерштайну. Нет, ты боялся, что кто-нибудь нарушит твои планы. А Робби выбрался из той передряги совершенно случайно. Повернись все немного иначе, и его бы не спас никакой Макманис.
— Мне пришлось принимать решения буквально на ходу, — признался Стэн. — Под давлением обстоятельств. Джордж, ты же видишь, что это за люди. Разве можно позволить им опять уйти от ответственности?
— Стэн, должен тебе признаться, что, несмотря ни на что, я по-прежнему считаю тебя большим человеком. Настоящим. У тебя правильные убеждения. Мы оба пытаемся исправить мир в лучшую сторону, но ты преуспел в этом больше меня. Твое стремление к подавлению зла и восстановлению справедливости непреодолимо, как у супермена. И все же, все же… это общеизвестно, что когда кто-нибудь долгое время сражается с врагом, он постепенно становится на него похожим. В том смысле, что перенимает методы борьбы. Поэтому в том, что ты так поступил, нет ничего удивительного. Другое дело, Стэн, почему ты так поступил со мной? Печально сознавать, что ты не обнаружил ни малейшего желания сохранить нашу дружбу, которой без малого уже двадцать пять лет. Не сделал этого даже из приличия.
— Джордж, к чему эта театральность? Сегодня у нас с тобой тяжелый день. Но ведь такое бывало и прежде. Значит, все в порядке. Жизнь продолжается.
— Нет, — ответил я. — Нет, не все в порядке.
Стэн задумчиво рассматривал меня, но слезать с капота он не торопился. По эстакаде, взвизгнув шинами, съехала машина.
— Джордж, нельзя допускать, чтобы Туи увильнул. Ни в коем случае. Неужели ты не согласен? И никакие личные причины не должны служить помехой. В конце концов, что вы с этого будете иметь? Ты или твой клиент.
Так уж сложилось, что я всегда уступал Стэну. Не в том смысле, что сдавал позиции перед ним в суде, подводя клиента. Нет. Просто в моральном плане он всегда стоял выше меня, ведь адвокат вынужден плавать в мутных водах компромисса. Собственно, мое решение представлять Робби Фивора в суде было принято с целью выяснить, существуют ли принципы, которых я мог бы придерживаться с таким же упорством, как Стэн. Мне хотелось хотя бы раз получить какое-то удовлетворение. И наконец это случилось. Сейчас.
— Стэн, — сказал я, — получишь ты пленку или нет, зависит не от меня. Но если бы зависело, я бы, наверное, выбросил ее в реку Киндл. Однако решение принимает Робби Фивор. И тебе придется просить ее у него. Просить, зная, что он имеет законное право отказать. Тебе придется его уговаривать, Стэн, возможно, умолять. И я рад, поскольку тебе придется вспомнить кое-что давно забытое. А именно — каково находиться в зависимости от другого человека.
Я сел в машину и завел двигатель. Стэн сполз с капота, видимо, опасаясь, что я поеду вместе с ним. Такое, вероятно, не повторится, но все равно это был первый раз, когда Стэн меня испугался. Надо ли говорить, что в этот момент я почувствовал, будто мою душу окропили живительным бальзамом.
Спустившись после встречи со Стерном в гараж на цокольном этаже здания «Лесюэр», я увидел, что Сеннетт сидит на капоте моей машины. Впоследствии стало известно, что меня выследили агенты и позвонили ему. Он расставил их повсюду. Один дежурил у моего «БМВ», другой — у офиса, а третий — в квартале от моего дома.
Вместо приветствия я попросил Стэна слезть с автомобиля.
— Мне нужна пленка, — произнес он, не пошевелившись.
После беседы со Стерном я попытался разобраться в ситуации. У меня вообще-то никогда не было иллюзий насчет натуры Стэна. Помню, однажды на «капустнике» адвокатов кто-то пошутил, что Стэн является последователем Гоббса[59]. Он действительно таким и был. Жестоким и неприятным в общении. В принципе, все происшедшее соответствовало его правилам, против которых я не возражал. Он обещал Мортону полную конфиденциальность и никому ничего не говорил. К тому же Стэн предупредил меня, что Робби лжет, и поэтому я был сам виноват, если поверил, будто Мортон ничего не знал о взятках. И все же я знал, что наша дружба закончилась.
Было около девяти вечера. Немногочисленные голые лампочки в шестьдесят ватт, свисающие с бетонных контрфорсов над головой, обеспечивали весьма тусклое освещение в почти пустом гараже. В воздухе витал неприятный запах выхлопных газов, смешанных с табачным дымом, поскольку здесь было прибежище курильщиков.
Я щелкнул пультом дистанционного управления, чтобы открыть дверцу машины.
— Джордж, не притворяйся, — промолвил Стэн. — Ты прекрасно знаешь, о чем я веду речь. Надеюсь, не забыл, что завтра заседание большого жюри? Там будут все. И когда вызовут Робби, я задам главный вопрос. Где пленка? Если он начнет врать, то не надейся на снисхождение. Я буду топтать его обеими ногами.
— Стэн, оставь, пожалуйста, этот тон, — сказал я, открывая дверцу. — Меня уже тошнит от твоих угроз.
— Это не угрозы, Джордж. Я просто предупреждаю тебя о последствиях.
— Поднимешь вопрос о пленке, я сразу подам ходатайство судье Мойре Уинчелл. Это и будут последствия.
— Можешь подавать свое ходатайство хоть большому жюри! — бросил он.
— А вот тут ты ошибаешься, — усмехнулся я. — Нужно внимательнее изучить федеральный закон о вмешательстве в частную жизнь граждан.
— А в этой записи ничего незаконного нет.
— Нет? — удивился я. — Тогда покажи письменное разрешение. Покажи, кто разрешил подслушивать разговор Робби с Бренданом Туи. На Школьника ты все оформил как положено, а здесь ничего нет.
Перехитрить Стэна Сеннетта очень трудно, почти невозможно. Но мне это удавалось, правда, очень редко. В такие моменты я обычно жалел его, настолько он выглядел подавленным. Но сейчас подобного желания у меня не возникло.
— Это вытекало из обстоятельств, — объяснил он. — Я имею в виду, что сами обстоятельства подразумевали разрешение на запись. Робби завел машину.
— Только чтобы согреться, — заметил я.
— Джордж, он подписал соглашение, в котором обязывался сотрудничать. С учетом всего этого Мойра наверняка сочтет, что разрешение на запись существовало.
— Меня это вообще не беспокоит, — заявил я. — Ведь никакой суд ни при каких обстоятельствах не признает, что имелось обоснованное разрешение на запись разговора Робби с Бренданом Туи… или что это как-то следует из его обязательств по договору. После того, как федеральный прокурор уличен в организации убийства, об этом не может быть и речи.
— Убийства?!
— Во всяком случае, — уточнил я, — попытка убийства имела место. Ты отправил Робби в лесопарк, уверенный, что его попытаются убить в интересах Брендана Туи.
Ноздри Сеннетта начали нервно подрагивать.
— Фивор был полностью прикрыт, — возразил Стэн. — Там собрались такие силы. К тому же, Джордж, он знал, что рискует. Знал, на что идет.
— Наоборот! — воскликнул я. — Фивор опасался покушения, но вы с Макманисом его успокоили. Сказали, что Туи и Косиц вряд ли стали бы делиться с ним секретом в «Батискафе» только затем, чтобы через полторы недели убить. В понедельник, когда Робби показал Ролло Косицу повестку, которую ему вручила Ивон, ты проанализировал поведение сподвижника Брендана Туи и решил заполучить свою главную добычу другим способом. Во вторник ты поручил Мортону предать Робби. Он передал своему дяде сообщение, из которого тот мог сделать единственный вывод: Фивора необходимо убить, пока он не заговорил. Брендан тебе должен быть благодарен за оказанную услугу. Получив сообщение от племянника, он наглядно продемонстрировал своим приспешникам, как следует поступить с Робби: сделал из ложечки петлю. Ты это знал, однако послал его в лесопарк, чтобы потом иметь возможность обвинить Туи в организации убийства федерального свидетеля. С таким же успехом ты мог бы нарисовать на его спине мишень. И никому ничего не сообщил. Не из «принципа необходимого знания»[60] и не ради каких-либо обещаний, данных Диннерштайну. Нет, ты боялся, что кто-нибудь нарушит твои планы. А Робби выбрался из той передряги совершенно случайно. Повернись все немного иначе, и его бы не спас никакой Макманис.
— Мне пришлось принимать решения буквально на ходу, — признался Стэн. — Под давлением обстоятельств. Джордж, ты же видишь, что это за люди. Разве можно позволить им опять уйти от ответственности?
— Стэн, должен тебе признаться, что, несмотря ни на что, я по-прежнему считаю тебя большим человеком. Настоящим. У тебя правильные убеждения. Мы оба пытаемся исправить мир в лучшую сторону, но ты преуспел в этом больше меня. Твое стремление к подавлению зла и восстановлению справедливости непреодолимо, как у супермена. И все же, все же… это общеизвестно, что когда кто-нибудь долгое время сражается с врагом, он постепенно становится на него похожим. В том смысле, что перенимает методы борьбы. Поэтому в том, что ты так поступил, нет ничего удивительного. Другое дело, Стэн, почему ты так поступил со мной? Печально сознавать, что ты не обнаружил ни малейшего желания сохранить нашу дружбу, которой без малого уже двадцать пять лет. Не сделал этого даже из приличия.
— Джордж, к чему эта театральность? Сегодня у нас с тобой тяжелый день. Но ведь такое бывало и прежде. Значит, все в порядке. Жизнь продолжается.
— Нет, — ответил я. — Нет, не все в порядке.
Стэн задумчиво рассматривал меня, но слезать с капота он не торопился. По эстакаде, взвизгнув шинами, съехала машина.
— Джордж, нельзя допускать, чтобы Туи увильнул. Ни в коем случае. Неужели ты не согласен? И никакие личные причины не должны служить помехой. В конце концов, что вы с этого будете иметь? Ты или твой клиент.
Так уж сложилось, что я всегда уступал Стэну. Не в том смысле, что сдавал позиции перед ним в суде, подводя клиента. Нет. Просто в моральном плане он всегда стоял выше меня, ведь адвокат вынужден плавать в мутных водах компромисса. Собственно, мое решение представлять Робби Фивора в суде было принято с целью выяснить, существуют ли принципы, которых я мог бы придерживаться с таким же упорством, как Стэн. Мне хотелось хотя бы раз получить какое-то удовлетворение. И наконец это случилось. Сейчас.
— Стэн, — сказал я, — получишь ты пленку или нет, зависит не от меня. Но если бы зависело, я бы, наверное, выбросил ее в реку Киндл. Однако решение принимает Робби Фивор. И тебе придется просить ее у него. Просить, зная, что он имеет законное право отказать. Тебе придется его уговаривать, Стэн, возможно, умолять. И я рад, поскольку тебе придется вспомнить кое-что давно забытое. А именно — каково находиться в зависимости от другого человека.
Я сел в машину и завел двигатель. Стэн сполз с капота, видимо, опасаясь, что я поеду вместе с ним. Такое, вероятно, не повторится, но все равно это был первый раз, когда Стэн меня испугался. Надо ли говорить, что в этот момент я почувствовал, будто мою душу окропили живительным бальзамом.
46
Зал, где заседало большое жюри, находился в новом здании, этажом выше офиса федерального прокурора. Неподалеку отсюда размещался офис председателя окружного суда, в чьи обязанности входило пресекать неправильные действия со стороны обвинения. Остальные судьи, которых поначалу разместили в новом здании, вскоре были вынуждены вернуться на старое место, потому что в этом сооружении, построенном в годы правления Огастина Болкарро его вороватыми субподрядчиками, полностью вышла из строя система отопления и кондиционирования воздуха. Также пришлось заменить все окна, которые при сильном ветре лопались, пугая прохожих. Комплексная судебная тяжба по поводу злоупотреблений при строительстве здания безуспешно велась многие годы с участием, по крайней мере, тридцати адвокатов.
Фойе перед залом большого жюри было похоже на вестибюль дешевого мотеля или приюта для бездомных. Низкосортная штукатурка во многих местах отслаивалась. Диваны и кресла без подлокотников, наверное, изготовили где-то в начале шестидесятых. Скорее всего, их откопали на каком-то государственном складе и сунули сюда. И произошло это еще в эпоху Рейгана, добившегося резкого сокращения бюджетного финансирования. Глядя на эту обстановку, несложно было представить хиппи с головными повязками и в бусах, сидящих вдоль стен на полу и употребляющих наркотики, тогда как уже свыше десяти лет в этом помещении устраивались свидетели, ожидающие вызова в зал для дачи показаний. И без того отвратительное настроение дополнительно подавляла еще и вот такая «замечательная» атмосфера.
Сегодня здесь собралось удивительное общество. Сеннетт с присущим ему коварством вызвал всех, кого оговорил Робби, хотя бы в малейшей степени. Наряду с незаметными судебными служащими, прибыли фигуры весьма значительные. Шерм Краудерз возвышался каменной глыбой рядом со своим адвокатом, Джексоном Эйресом, опытным и изворотливым противником обвинения, который в любое дело афроамериканца привносил расовую проблему. Для защиты Джудит Макуиви он пригласил своего коллегу. Она сидела рядом, совершенно подавленная, разумеется, уже отказавшаяся от своих показаний, данных два дня назад. Всего повесток было вручено тринадцать или четырнадцать, но Пинхус Лейбовиц, Кван и Барнетт Школьник отсутствовали, потому что с ними полностью разобрались ранее. Все остальные, кому грозило предъявление обвинения, имелись в наличии, даже Уолтер Вунч, хотя надежды, что он доживет до суда, пусть даже самого срочного, не было никакой.
Для меня цель данной церемонии была примерно ясна, и я ей не очень симпатизировал. Сеннетт заставил их прийти со всеми необходимыми документами. Среди документов основную роль играли еженедельники, но двоим служащим предписали принести вещи, полученные от Робби в качестве «подарков». Помощница судьи Джиллиан Салливан, Гретхен Сувалек, сжимала в руках шкатулку от Тиффани, где лежали серьги, подаренные за доброжелательное отношение. Уолтер Вунч, сидящий рядом со своим адвокатом, Мелом Тули, который представлял большинство из присутствующих, принес не только судебные документы, но также и набор дорогих клюшек для гольфа с добавлением графита, которые Робби вручил ему несколько недель назад. Он держал их на коленях, сложенными в блестящую кожаную сумку. В глазах Вунча мелькало мрачное беспокойство, как у игрока, обнаружившего, что сегодня его к игре не допустят. Во время выступления Робби перед большим жюри всех по очереди будет приглашать в зал сам Сеннетт или один из его помощников, и там с помощью различных юридических ухищрений, нацеленных на обход пятой поправки[61], этих людей вынудят к признаниям.
Но на самом деле никаких признаний сегодня от них никто не ждал, и данная процедура была не более, чем пустой формальностью. Стэн притащил сюда своих «подопечных» совсем по другой причине. Он хотел столкнуть их лицом к лицу с Фивором, чтобы они убедились, что его сотрудничество со следствием не просто выдумка газетчиков. Он хотел, чтобы они полюбовались друг на друга в обстановке, когда до них добрался закон. Но даже и это не являлось главной целью Стэна. Утренние газеты уже раструбили о сегодняшнем заседании большого жюри по операции «Петрос». Внизу у дверей здания дежурили телевизионные репортеры, а по коридорам шастали сотрудники печатных изданий. Присутствовать в зале заседаний большого жюри запрещалось законом, но они могли фиксировать всех входящих и выходящих. В результате в конце дня засветятся все. В вечерних выпусках покажут соответствующие снимки и видеоматериалы. Для большинства это равносильно тому, как если бы их выставили напоказ голыми. Почти у каждого — семья, дети, знакомые, соседи, сослуживцы. Это и была настоящая цель Сеннетта. Он хотел сокрушить их, нанести первый из множества тяжелых ударов, показать, что того уважения, каким они пользовались совсем недавно, больше не существует, заставить всех расплатиться за отказ от сотрудничества. Рано или поздно кто-нибудь из них обязательно обнаружит (а со временем к этому придут все), что самое разумное — капитулировать, расколоться, отбыть срок и поскорее вернуться к нормальной жизни.
Большинство из этих людей меня не знали. Вместе с Ивон и Макманисом я сопроводил Робби в специальную комнату и вышел посмотреть обстановку. Только двое из обвиняемых бросили в мою сторону недоброжелательные взгляды. Одним из них был Шерм Краудерз, который явно желал мне смерти. Но истинная враждебность исходила от адвокатов. Мел Тули, Нед Хэлси, Джексон Эйрес — вот уж кто меня люто ненавидел!
Однако Тули, как и положено заправскому лицемеру, увидев меня, дружелюбно заулыбался. Вид у него был на редкость нелепый. Идиотская накладка из искусственных волос, похожая на шерсть косматого пуделя, узкий старомодный костюм, плохо сидящий на его бочкообразной фигуре.
— Я бы хотел поговорить с вашим парнем по дороге в зал. Это возможно?
— Маловероятно.
— Ну а вы сами не откажетесь ответить на пару вопросов?
— Нет.
— Я вам позвоню, — пообещал Мел и, предварительно осмотревшись, добавил доверительным тоном: — Я восхищен вашей смелостью, Джордж. Взялись защищать такого парня. Они вам не простят. Подумайте, пока не поздно.
Он намекал, что, если я не хочу, чтобы пострадала моя практика, лучше порвать с обвинением и помогать обвиняемым.
Я промолчал и двинулся дальше. В этот момент в холле появился Стэн. С последним, десятым ударом часов. Как всегда, аккуратный и радостно возбужденный. Было заметно, что он натянут, как тетива. Надеялся на успех. Окинув быстрым взглядом собравшихся, он поздоровался лишь со служащим большого жюри. Затем повернулся ко мне, держась за ручку двери зала.
— Я на пару минут. Разъясню присяжным существо дела, и начнем.
— Это я расскажу им! — крикнул Уолтер Вунч, который находился ближе всех к двери. — Я расскажу им много о чем. Граждане Америки! Я сражался за эту чертову страну, а меня эти люди подставили, как последние коммуняки-китайцы. Применили всякие шпионские штучки, понаставили потайных микрофонов. Пустите меня туда. — Уолтер предпринял драматическую попытку встать и тут же устало опустился в кресло. Тули ринулся к своему клиенту и сел рядом.
— Представляю, что он им расскажет, — печально произнес Шерм Краудерз из другого конца комнаты.
Стэн воспринял реплики со снисходительной улыбкой. При других обстоятельствах это ему, наверное, не понравилось бы, но сейчас он знал, что так положено.
— Готовь Робби, — сказал он мне и направился в зал.
Я вернулся в небольшую комнату для свидетелей. Здесь, видимо, иногда устраивались на обед служащие суда, и запах стоял соответствующий. Сегодня я приехал раньше остальных. Открыл дверь и чуть не пошатнулся от ударившего в нос острого запаха лука. Оказывается, в урне всю ночь пролежал недоеденный сандвич. Урну я распорядился вынести, но запах пока не выветрился.
С Робби заранее ясно все. Кроме вопроса о пленке, остальное будет похоже на театральное представление. Он войдет в небольшое помещение без окон, где его встретят зрители-присяжные в количестве двадцати трех человек. Начнется действие на манер театра абсурда. Робби назовет свои данные — полное имя, фамилию и прочее, — что зафиксируют не менее чем на десяти пленках катушечных магнитофонов и компьютерных дисках. Потом ему зачитают отчеты Ивон, в которых описаны различные критические моменты операции «Петрос», и он должен будет сказать: «Да, здесь все указано верно». После этого, если Робби вздумает отказаться от показаний, его обвинят в лжесвидетельстве. Так что сейчас это последний раз, когда он может что-либо изменить. Но, разумеется, этого не случится. К тому же Стэн не собирался строить обвинение, полагаясь только на Робби. У него было достаточно документальных записей, чтобы вообще не вызывать его на допрос.
В комнату для свидетелей Робби проник через черный ход, но в зал заседаний большого жюри вела только одна дверь из холла. Это входило в планы Стэна: пусть Фивор пройдет сквозь строй тех, чье доверие он так подло осквернил. Но, как ни странно, Робби это не смутило, а позабавило.
— Восторженная публика, выход на аплодисменты, замечательно, — усмехнулся он.
Робби был сильно измотан, и, если бы не пленка, мне бы удалось уговорить Стэна вообще его не вызывать. Но он упорствовал.
В дверь заглянул помощник федерального прокурора Моузес Апплби и кивнул.
— Готов? — спросил я Робби.
Он попросил Ивон отойти с ним в угол.
— Как ты смотришь на то, если я пошлю Стэна куда подальше, когда он потребует пленку? — спросил он. — У тебя будут от этого неприятности?
Кассета лежала у меня в дипломате, и я до сих пор не знал, что Робби собирается с ней делать. Вряд ли Стэн попытается получить пленку перед большим жюри, ведь закон был не на его стороне. А если мне все же придется обратиться к председателю окружного суда Уинчелл, то он вообще может потерять право использовать ее против Туи. Так что я предполагал уговоры, даже извинения и просьбы подтвердить свое согласие на запись разговора. В конце концов, все зависело от того, кого Робби больше ненавидит, Брендана или Стэна. Хотя важным фактором было стремление избавиться от позора, поскольку на пленке было засвидетельствовано предательство Мортона. Однако, как выяснилось, Робби беспокоило кое-что еще.
Фойе перед залом большого жюри было похоже на вестибюль дешевого мотеля или приюта для бездомных. Низкосортная штукатурка во многих местах отслаивалась. Диваны и кресла без подлокотников, наверное, изготовили где-то в начале шестидесятых. Скорее всего, их откопали на каком-то государственном складе и сунули сюда. И произошло это еще в эпоху Рейгана, добившегося резкого сокращения бюджетного финансирования. Глядя на эту обстановку, несложно было представить хиппи с головными повязками и в бусах, сидящих вдоль стен на полу и употребляющих наркотики, тогда как уже свыше десяти лет в этом помещении устраивались свидетели, ожидающие вызова в зал для дачи показаний. И без того отвратительное настроение дополнительно подавляла еще и вот такая «замечательная» атмосфера.
Сегодня здесь собралось удивительное общество. Сеннетт с присущим ему коварством вызвал всех, кого оговорил Робби, хотя бы в малейшей степени. Наряду с незаметными судебными служащими, прибыли фигуры весьма значительные. Шерм Краудерз возвышался каменной глыбой рядом со своим адвокатом, Джексоном Эйресом, опытным и изворотливым противником обвинения, который в любое дело афроамериканца привносил расовую проблему. Для защиты Джудит Макуиви он пригласил своего коллегу. Она сидела рядом, совершенно подавленная, разумеется, уже отказавшаяся от своих показаний, данных два дня назад. Всего повесток было вручено тринадцать или четырнадцать, но Пинхус Лейбовиц, Кван и Барнетт Школьник отсутствовали, потому что с ними полностью разобрались ранее. Все остальные, кому грозило предъявление обвинения, имелись в наличии, даже Уолтер Вунч, хотя надежды, что он доживет до суда, пусть даже самого срочного, не было никакой.
Для меня цель данной церемонии была примерно ясна, и я ей не очень симпатизировал. Сеннетт заставил их прийти со всеми необходимыми документами. Среди документов основную роль играли еженедельники, но двоим служащим предписали принести вещи, полученные от Робби в качестве «подарков». Помощница судьи Джиллиан Салливан, Гретхен Сувалек, сжимала в руках шкатулку от Тиффани, где лежали серьги, подаренные за доброжелательное отношение. Уолтер Вунч, сидящий рядом со своим адвокатом, Мелом Тули, который представлял большинство из присутствующих, принес не только судебные документы, но также и набор дорогих клюшек для гольфа с добавлением графита, которые Робби вручил ему несколько недель назад. Он держал их на коленях, сложенными в блестящую кожаную сумку. В глазах Вунча мелькало мрачное беспокойство, как у игрока, обнаружившего, что сегодня его к игре не допустят. Во время выступления Робби перед большим жюри всех по очереди будет приглашать в зал сам Сеннетт или один из его помощников, и там с помощью различных юридических ухищрений, нацеленных на обход пятой поправки[61], этих людей вынудят к признаниям.
Но на самом деле никаких признаний сегодня от них никто не ждал, и данная процедура была не более, чем пустой формальностью. Стэн притащил сюда своих «подопечных» совсем по другой причине. Он хотел столкнуть их лицом к лицу с Фивором, чтобы они убедились, что его сотрудничество со следствием не просто выдумка газетчиков. Он хотел, чтобы они полюбовались друг на друга в обстановке, когда до них добрался закон. Но даже и это не являлось главной целью Стэна. Утренние газеты уже раструбили о сегодняшнем заседании большого жюри по операции «Петрос». Внизу у дверей здания дежурили телевизионные репортеры, а по коридорам шастали сотрудники печатных изданий. Присутствовать в зале заседаний большого жюри запрещалось законом, но они могли фиксировать всех входящих и выходящих. В результате в конце дня засветятся все. В вечерних выпусках покажут соответствующие снимки и видеоматериалы. Для большинства это равносильно тому, как если бы их выставили напоказ голыми. Почти у каждого — семья, дети, знакомые, соседи, сослуживцы. Это и была настоящая цель Сеннетта. Он хотел сокрушить их, нанести первый из множества тяжелых ударов, показать, что того уважения, каким они пользовались совсем недавно, больше не существует, заставить всех расплатиться за отказ от сотрудничества. Рано или поздно кто-нибудь из них обязательно обнаружит (а со временем к этому придут все), что самое разумное — капитулировать, расколоться, отбыть срок и поскорее вернуться к нормальной жизни.
Большинство из этих людей меня не знали. Вместе с Ивон и Макманисом я сопроводил Робби в специальную комнату и вышел посмотреть обстановку. Только двое из обвиняемых бросили в мою сторону недоброжелательные взгляды. Одним из них был Шерм Краудерз, который явно желал мне смерти. Но истинная враждебность исходила от адвокатов. Мел Тули, Нед Хэлси, Джексон Эйрес — вот уж кто меня люто ненавидел!
Однако Тули, как и положено заправскому лицемеру, увидев меня, дружелюбно заулыбался. Вид у него был на редкость нелепый. Идиотская накладка из искусственных волос, похожая на шерсть косматого пуделя, узкий старомодный костюм, плохо сидящий на его бочкообразной фигуре.
— Я бы хотел поговорить с вашим парнем по дороге в зал. Это возможно?
— Маловероятно.
— Ну а вы сами не откажетесь ответить на пару вопросов?
— Нет.
— Я вам позвоню, — пообещал Мел и, предварительно осмотревшись, добавил доверительным тоном: — Я восхищен вашей смелостью, Джордж. Взялись защищать такого парня. Они вам не простят. Подумайте, пока не поздно.
Он намекал, что, если я не хочу, чтобы пострадала моя практика, лучше порвать с обвинением и помогать обвиняемым.
Я промолчал и двинулся дальше. В этот момент в холле появился Стэн. С последним, десятым ударом часов. Как всегда, аккуратный и радостно возбужденный. Было заметно, что он натянут, как тетива. Надеялся на успех. Окинув быстрым взглядом собравшихся, он поздоровался лишь со служащим большого жюри. Затем повернулся ко мне, держась за ручку двери зала.
— Я на пару минут. Разъясню присяжным существо дела, и начнем.
— Это я расскажу им! — крикнул Уолтер Вунч, который находился ближе всех к двери. — Я расскажу им много о чем. Граждане Америки! Я сражался за эту чертову страну, а меня эти люди подставили, как последние коммуняки-китайцы. Применили всякие шпионские штучки, понаставили потайных микрофонов. Пустите меня туда. — Уолтер предпринял драматическую попытку встать и тут же устало опустился в кресло. Тули ринулся к своему клиенту и сел рядом.
— Представляю, что он им расскажет, — печально произнес Шерм Краудерз из другого конца комнаты.
Стэн воспринял реплики со снисходительной улыбкой. При других обстоятельствах это ему, наверное, не понравилось бы, но сейчас он знал, что так положено.
— Готовь Робби, — сказал он мне и направился в зал.
Я вернулся в небольшую комнату для свидетелей. Здесь, видимо, иногда устраивались на обед служащие суда, и запах стоял соответствующий. Сегодня я приехал раньше остальных. Открыл дверь и чуть не пошатнулся от ударившего в нос острого запаха лука. Оказывается, в урне всю ночь пролежал недоеденный сандвич. Урну я распорядился вынести, но запах пока не выветрился.
С Робби заранее ясно все. Кроме вопроса о пленке, остальное будет похоже на театральное представление. Он войдет в небольшое помещение без окон, где его встретят зрители-присяжные в количестве двадцати трех человек. Начнется действие на манер театра абсурда. Робби назовет свои данные — полное имя, фамилию и прочее, — что зафиксируют не менее чем на десяти пленках катушечных магнитофонов и компьютерных дисках. Потом ему зачитают отчеты Ивон, в которых описаны различные критические моменты операции «Петрос», и он должен будет сказать: «Да, здесь все указано верно». После этого, если Робби вздумает отказаться от показаний, его обвинят в лжесвидетельстве. Так что сейчас это последний раз, когда он может что-либо изменить. Но, разумеется, этого не случится. К тому же Стэн не собирался строить обвинение, полагаясь только на Робби. У него было достаточно документальных записей, чтобы вообще не вызывать его на допрос.
В комнату для свидетелей Робби проник через черный ход, но в зал заседаний большого жюри вела только одна дверь из холла. Это входило в планы Стэна: пусть Фивор пройдет сквозь строй тех, чье доверие он так подло осквернил. Но, как ни странно, Робби это не смутило, а позабавило.
— Восторженная публика, выход на аплодисменты, замечательно, — усмехнулся он.
Робби был сильно измотан, и, если бы не пленка, мне бы удалось уговорить Стэна вообще его не вызывать. Но он упорствовал.
В дверь заглянул помощник федерального прокурора Моузес Апплби и кивнул.
— Готов? — спросил я Робби.
Он попросил Ивон отойти с ним в угол.
— Как ты смотришь на то, если я пошлю Стэна куда подальше, когда он потребует пленку? — спросил он. — У тебя будут от этого неприятности?
Кассета лежала у меня в дипломате, и я до сих пор не знал, что Робби собирается с ней делать. Вряд ли Стэн попытается получить пленку перед большим жюри, ведь закон был не на его стороне. А если мне все же придется обратиться к председателю окружного суда Уинчелл, то он вообще может потерять право использовать ее против Туи. Так что я предполагал уговоры, даже извинения и просьбы подтвердить свое согласие на запись разговора. В конце концов, все зависело от того, кого Робби больше ненавидит, Брендана или Стэна. Хотя важным фактором было стремление избавиться от позора, поскольку на пленке было засвидетельствовано предательство Мортона. Однако, как выяснилось, Робби беспокоило кое-что еще.