Твен Марк. Таинственный незнакомец

   - Неужели вы думаете, святоши, что были бы живы, если бы я обладала хоть какой-нибудь колдовской силой? Я убила бы вас на месте. Выносите свой приговор и оставьте меня в покое. Вы мне отвратительны.
   Суд вынес обвинительный приговор. Фрау Брандт отлучили от церкви, лишили блаженства и обрекли на адские муки. Потом на нее надели балахон из грубой холстины, передали светским властям и под мирный звон колокола повели на рыночную площадь. Мы видели, как ее приковали к столбу и как первый, неколеблемый ветром сизый дымок поднялся над ее головой. Гневное выражение ее лица сменилось ласковым и умиротворенным; она оглядела собравшуюся толпу и негромко сказала:
   - Когда-то давным-давно мы с вами были невинными крошками и играли все вместе. Во имя этих святых воспоминаний я вас прощаю.
   Мы ушли с площади, чтобы не видеть, как сожгут фрау Брандт, но слышали ее крики, хоть и заткнули заранее уши. Но вот крики стихли, - значит, она в раю, пусть отлученная. Мы были рады, что она умерла, и не жалели, что были причиной этого.
   Прошло несколько дней, и Сатана появился снова. Мы всегда ждали его с нетерпением, с ним жизнь была веселее. Он подошел к нам в лесу, где мы впервые с ним встретились. Жадные до развлечений, как все мальчишки, мы попросили его что-нибудь нам показать.
   - Что ж! - сказал он. - Я покажу вам историю людского рода - то, что вы называете ростом цивилизации. Хотите?
   Мы ответили, что хотим.
   Мгновенным движением мысли он превратил окружающий лес в Эдем. Авель приносил жертву у алтаря. Появился Каин с дубиной в руках.{422} Он прошел совсем рядом, но, как видно, нас не заметил и непременно наступил бы мне на ногу, если бы я ее вовремя не отдернул. Он стал что-то говорить брату на непонятном нам языке. Тон его становился все более дерзким и угрожающим. Зная, что сейчас будет, мы отвернулись, но услышали тяжкий удар, потом стоны и крики. Наступило молчание. Когда мы снова взглянули в ту сторону, умирающий Авель лежал в луже крови, а Каин стоял над ним, мстительный и нераскаянный.
   Видение исчезло, и длинной чередой потянулись неведомые нам войны, убийства и казни. Затем наступил потоп. Ковчег носился по бурным волнам. На горизонте, сквозь дождь и туман, виднелись высокие горы. Сатана сказал:
   - Цивилизация началась с неудачи. Сейчас будет новый зачин.
   Сцена переменилась. Мы увидели Ноя, упившегося вином. Потом Сатана показал нам Содом и Гоморру. Историю с Лотом он назвал "попыткой отыскать во всем свете хотя бы двух или трех приличных людей". Потом мы увидели Лота и его дочерей в пещере.
   Дальше последовали войны древних иудеев. Они убивали побежденных и истребляли их скот. В живых оставляли только молодых девушек, которые становились военной добычей.
   Мы увидели, как Иаиль проскользнула в шатер и вбила колышек прямо в висок спящему гостю.{423} Это было совсем рядом; кровь, брызнувшая из раны, потекла красной струйкой у наших ног, и мы могли бы, если бы захотели, коснуться ее пальцем.
   Перед нами прошли войны египтян, греков и римлян. Вся земля залита кровью. Римляне коварно обошли карфагенян; мы увидели ужасающее избиение этих отважных людей.{423} Цезарь вторгся в Британию.{423} "Варвары, жившие там, не причинили ему никакого вреда, но он хотел захватить их землю и цивилизовать их вдов и сирот", - пояснил Сатана.
   Народилось христианство. Действие перенеслось в Европу. Мы увидели, как на протяжении столетий христианство и цивилизация шли нога в ногу, "оставляя на своем пути голод, опустошение, смерть и прочие атрибуты Прогресса", как сказал Сатана.
   Святая Инквизиция появилась на сцене ("Еще один шаг по пути Прогресса!" - сказал Сатана). Тысячи изувеченных еретиков, терзаемых палачами в застенках, многие тысячи обвиненных в волшбе и ереси и сжигаемых на кострах. И посреди этих чудовищных будничных зрелищ ослепительный галаспектакль во тьме, освещенной факелами, - избиение во Франции христиан христианами в ночь святого Варфоломея.
   Войны, войны и снова войны, по всей Европе и во всем мире. По словам Сатаны, эти войны велись во имя династических интересов, для захвата новых земель, иногда же - чтобы подавить народ, который был слабее других. "Ни разу, - добавил он, - завоеватель не начал войну с благородной целью. Таких войн в истории человечества не встречается".
   - Ну вот, - заключил Сатана, - мы с вами обозрели прогресс человеческого рода до наших дней. Кто скажет, что он недостоин всяческого удивления? Сейчас мы заглянем в будущее. Через год или два у нас будут Бленхейм и Рамийи.
   Он показал нам эти две страшных бойни.{423}
   Он показал нам сражения, в которых применялись еще более грозные орудия войны и которые были еще ужаснее по числу погубленных жизней.
   - Вы можете убедиться, - сказал он, - что человеческий род - в постоянном развитии. Каин прикончил брата дубиной. Древние иудеи убивали мечами и копьями. Греки и римляне ввели латы, создали воинский строй и полководческое искусство. Христиане изобрели порох и огнестрельное оружие. Через два-три столетия они неизмеримо усовершенствуют свои орудия убийства, и весь мир должен будет признать, что без христианской цивилизации война осталась бы детской игрой. И тогда народы и страны всего нехристианского мира станут добычей коронованных бандитов Европы. Они их захватят и в обмен дадут им блага цивилизации.
   Через девять лет от сего дня родится прусский властитель{424}, который прикарманит Силезию; потом он ввергнет народы в разрушительную кровавую схватку, покажет себя предателем и негодяем, за что и получит прозвание "Великий". А через шестьдесят лет родится на свет корсиканец, который утопит Европу в крови. Он тоже получит прозвание "Великий". Чуть ранее Англия примется заглатывать Индию. А в юности корсиканца во Франции произойдет революция, кровавые жертвы которой заставят забыть о Варфоломеевской ночи. Войны будут идти и все последующее столетие. Разбойничьи войны - каждая начата с преступными целями. Английская королева будет царствовать шестьдесят лет и будет вести более шестидесяти войн, распространяя цивилизацию и получая немалую прибыль. Позарившись на алмазные копи более слабой страны, Англия не без ловкости их прикарманит. Позарившись на золотые прииски другой слабой страны, англичане попробуют сцапать их по-разбойничьи, а потерпев неудачу, объявят войну и тогда уже захватят и прииски и всю страну в целом.
   Китайцы захотят избавиться от христианских миссионеров, восстанут и перебьют их. За это придется платить - наличными и территорией. Китайцы озлобятся и еще раз восстанут против оскорблений и гнета пришельцев. Тогда возникнет возможность проглотить весь Китай, и коронованные пираты ее не упустят.
   Хотите, я покажу вам весь этот кровавый спектакль, чтобы вы убедились воочию, сколь преуспела цивилизация с тех каиновых времен?
   Тут Сатана залился бесчувственным смехом и принялся издеваться над человеческим родом, хотя и отлично знал, как задевают нас эти слова. Никто, кроме ангела, так не поступит. Страдания для ангелов ничто, они о них только слыхали.
   И я и Сеппи не раз уже пробовали с осторожностью, в деликатной форме объяснить Сатане, насколько неправилен его взгляд на человечество. Он обычно отмалчивался, и мы считали его молчание согласием. Так что эта речь Сатаны была для нас сильным ударом. Наши уговоры, видимо, не произвели на него сколько-нибудь заметного впечатления. Мы были разочарованы и огорчены, подобно миссионерам, проповеди которых остались втуне. Впрочем, мы не обнаруживали перед ним своих чувств, понимая, что момент для этого неподходящий.
   Сатана продолжал смеяться своим бесчувственным смехом, пока не устал. Потом он сказал:
   - Разве это не крупный успех? За последние пять или шесть тысяч лет родились, расцвели и получили признание не менее чем пять или шесть цивилизаций. Они отцвели, сошли со сцены, исчезли, но ни одна так и не сумела найти достойный своего величия, простой и толковый способ убивать человека. Кто посмеет обвинить их, что они мало старались? Убийство было любимейшим делом людей с самой их колыбели, но я полагаю, одна лишь христианская цивилизация добилась сколько-нибудь стоящих результатов. Пройдет два-три столетия, и никто уже не сможет оспорить, что христиане убийцы самой высшей квалификации, и тогда все язычники пойдут на поклон к христианам - пойдут не за верой, конечно, а за оружием. Турок и китаец купят у них оружие, чтобы было чем убивать миссионеров и новообращенных своих христиан.
   Тут Сатана снова открыл свой театр, и перед нами прошли народы множества стран, гигантская процессия, растянувшаяся на два или три столетия истории, бесчисленные толпы людей, сцепившихся в яростной схватке, тонущих в океанах крови, задыхающихся в черной мгле, которую озаряли лишь сверкающие знамена и багровые вспышки огня. Гром пушек и предсмертные вопли сраженных бойцов не стихали ни на минуту.
   - К чему все это? - спросил Сатана со зловещим хохотом. - Решительно ни к чему. Каждый раз человечество возвращается к той же исходной точке. Уже целый миллион лет вы уныло размножаетесь и столь же уныло истребляете один другого. К чему? Ни один мудрец не ответит на мой вопрос. Кто извлекает пользу из всего этого? Только лишь горстка знати и ничтожных самозваных монархов, которые пренебрегают вами и сочтут себя оскверненными, если вы прикоснетесь к ним, и захлопнут дверь у вас перед носом, если вы постучитесь к ним. На них вы трудитесь, как рабы, за них вы сражаетесь и умираете (и гордитесь этим к тому же вместо того, чтобы почитать себя опозоренными). Само присутствие этих людей - удар по вашему человеческому достоинству, хоть вы и страшитесь это признать. Они не более чем попрошайки, которых вы из милости кормите, но эти попрошайки взирают на вас, как филантропы на жалких нищих. Такой филантроп обращается с вами, как господин со своим рабом, и слышит в ответ речь раба, обращенную к господину. Вы не устаете кланяться им, хотя в глубине души - если у вас еще сохранилась душа - презираете сами себя за это. Первый человек был уже лицемером и трусом и передал свое лицемерие и трусость потомству. Вот дрожжи, на которых поднялась ваша цивилизация. Так выпьем же, чтобы она процветала и впредь! Выпьем, чтобы она не угасла. Выпьем, чтобы...
   Тут он заметил, как глубоко мы обижены, на полуслове оборвал свою речь, перестал так жестоко смеяться и, сразу переменившись, сказал:
   - Нет, давайте выпьем за здоровье друг друга и забудем про вашу цивилизацию. Вино, которое пролилось нам в бокалы, - земное вино, я предназначал его для того, прежнего тоста. А сейчас бросьте эти бокалы. Новый тост мы отметим вином, которого свет не видывал.
   Мы повиновались и протянули к нему руки. Новое вино было разлито в кубки необычайной красоты и изящества, которые были сделаны из какого-то неведомого нам материала. Кубки эти менялись у нас на глазах так, что казались живыми. Они сверкали, искрились, переливались всеми цветами радуги, ни на минуту не застывали в неподвижности. Разноцветные волны сшибались в них, идя одна на другую, и разлетались брызгами разных оттенков. Больше всего они походили на опалы в морском прибое, пронизывающие своим огнем набегающий вал. Вино было вне каких-либо доступных для нас сравнений. Выпив его, мы ощутили странное околдовывающее чувство, словно вкусили с ним райский восторг. Глаза у Сеппи наполнились слезами и он вымолвил благоговейно:
   - Когда-нибудь и мы будем там, и тогда...
   Мы оба украдкой глянули на Сатану. Должно быть, Сеппи ожидал, что он скажет: "Да, придет такой час, и вы тоже там будете", - но Сатана словно о чем-то задумался и не сказал ничего. Я внутренне содрогнулся, я знал, что Сатана слышал, что сказал Сеппи, - ничто сказанное или хотя бы помысленное не проходило мимо него. Бедный Сеппи смешался и не закончил начатой фразы. Кубки взлетели вверх, устремились в небо, словно три лучистых сияния, и там пропали. Почему они не остались у нас в руках? Это было дурным предзнаменованием и навевало грустные мысли. Увижу ли я снова свой кубок? Увидит ли Сеппи свой?
   До сего дня я не знаю. Я промолчал, как и Сеппи. В некоторых случаях вредно допытываться - если вы хотите сохранить душевный покой. Я не уверен, что Сеппи увидит свой кубок, у него тоже сомнения, увижу ли я когда свой для того есть причины. Потому мы смолчали и не стали заглядывать в будущее за пределами этой жизни.
   ГЛАВА IX
   [...] Власть Сатаны над временем и пространством поражала нас. Они для него попросту не существовали. Он называл их человеческим изобретением, говорил, что люди их выдумали. Мы не раз отправлялись с ним в самые отдаленные уголки земного шара и проводили там недели и даже месяцы, но, возвратившись домой, замечали, что прошла всего ничтожная доля секунды. Это легко было установить по часам.
   Трибунал по борьбе с ведовством, не решаясь поднять дело против отца Адольфа или же Маргет, посылал на костер одних бедняков, и жители нашей деревни роптали. Наступил день, когда они потеряли терпение и решили сами поискать себе жертву. Их выбор пал на женщину хорошего происхождения, о которой было известно, что она излечивала людей колдовским способом. Ее пациенты, вместо того, чтобы глотать слабительное и пускать себе кровь у цирюльника, мылись горячей водой и укрепляли свои силы питательной пищей.
   Женщина бежала стремглав по деревенской улице, преследуемая разъяренной толпой. Она пыталась укрыться сперва в одном доме, потом в другом, но хозяева предусмотрительно заперли двери. Ее гоняли по деревне около получаса, мы тоже бежали с толпой, чтобы посмотреть, чем это кончится. Наконец она ослабела и повалилась на землю, ее схватили, подтащили к ближнему дереву, привязали к суку веревку и надели ей петлю на шею. Женщина рыдала и молила пощады у своих мучителей. Ее юная дочь стояла возле нее, заливаясь слезами, но боялась вымолвить даже слово в защиту матери.
   Это было, конечно, ужасно. Но в какой-то мере показывало и храбрость людей. Власти их здесь не поддерживали, и они на свой страх и риск выполняли то, что считали христианским долгом. И наша святая церковь обретала в этом величие, ибо только католикам свойственна такая отвага.
   Тут Сатана вмешался в ход наших мыслей:
   - Увы! Протестанты наделены такой же отвагой. Сейчас я покажу вам Шотландию, и вам придется умерить спесь.
   И вот мы в Шотландии. Толпа протестантов гонит благородную женщину средних лет, о которой служанка сообщила, что она католичка. Это статная, сильная женщина, она безумно испугана, она бежит как олень, которого травят охотники, седая грива волос вьется по ветру. Каждый раз, как толпа ее догоняет, она стремглав бросается в сторону и бежит с новой силой, и они не могут ее схватить. Но потом приходит священник и дает им совет: "Выстройтесь полукругом и гоните ее к морю". Это был дельный совет, и женщина поняла, что конец неминуем. Все же она с полчаса не давалась им в руки; но потом ее силы иссякли, она упала на землю, и они с торжествующим воплем схватили ее. Она билась отчаянно, но они притащили большую амбарную дверь, придавили ее этой дверью и навалились все сверху. И умирая, она не смирилась, и амбарная дверь ходуном ходила над ее сильным телом. Потом все утихло. А рядом стояла девочка, дочка убитой, слезы текли у нее по лицу, но она боялась вымолвить слово в защиту матери.
   - Видели? - сказал Сатана. - Можете так же гордиться, как эти отважные протестанты. Вернемся же в Эзельдорф.
   Нам показалось, что прошло три часа, но они только кончили надевать ей на шею петлю. Пока мы были на взморье в Шотландии, здесь минуло всего полминуты. Мы были поражены.
   Они повесили эту женщину, и я бросил в нее камнем, хотя в глубине души и жалел ее. Все бросали в нее камни, и каждый следил за соседом. Если бы я не поступил, как другие, кто-нибудь на меня непременно донес бы. Стоявший рядом со мной Сатана громко захохотал.
   Все, кто был рядом, обернулись удивленно и негодующе. Неподходящее время он выбрал для смеха. Его вольнодумство, язвительные шутки, неземные мелодии, которым он нас учил, уже вызывали не раз подозрения, и многие были настроены против него, хотя пока что молчали. Рыжий детина, деревенский кузнец, сочтя момент подходящим, зычно, чтобы все услыхали, спросил:
   - Чего ты смеешься? А ну, отвечай! И еще доложи народу, почему ты не бросил в нее камнем?
   - А ты уверен, что я не бросил в нее камнем?
   - Конечно. Не пробуй вывернуться. Я за тобой следил.
   - Я тоже! Я тоже следил, - присоединились два голоса.
   - Три свидетеля, - сказал Сатана. - Кузнец Мюллер, ткач Пфейфер и подручный мясника Клейн. Все трое отъявленные лжецы. Может быть, еще есть свидетели?
   - Это неважно, есть или нет. И какого ты мнения о нас, тоже не важно. Важно, что три свидетеля налицо. Докажи, что ты бросил в нее камень, или тебе будет плохо.
   - Да, да! - закричала толпа и сгрудилась вокруг спорящих.
   - А сначала дай ответ на первый вопрос, - закричал кузнец. Окрыленный поддержкой толпы, он почувствовал себя молодцом. - Говори, над чем ты смеялся?
   Сатана с учтивой улыбкой ответил:
   - Мне показалось смешным, что трое завзятых трусов бросают камнями в мертвую женщину, когда сами одной ногой уже ступили в могилу.
   Суеверная толпа ахнула и подалась назад. Кузнец, пытаясь храбриться, сказал:
   - Вздор! Ты не можешь этого знать.
   - Я знаю наверняка. Я предсказываю людям судьбу, это мое ремесло. Когда вы трое и кое-кто из других подняли руки, чтобы бросить в женщину камнем, я прочитал вашу судьбу по линиям на ладони. Один умрет ровно через неделю. Другой сегодня к вечеру. А третьему осталось жить всего пять минут, - вот вам башенные часы.
   Слова Сатаны произвели глубокое впечатление. Все, как один, подняли побледневшие лица к часам. Мясник и ткач сразу обмякли, словно пораженные тяжким недугом, но кузнец взял себя в руки и сказал угрожающе:
   - Сейчас мы проверим одно из твоих трех предсказаний. Если оно окажется ложным, ты не проживешь и минуты, голубчик ты мой. Это я тебе говорю.
   Все молчали и следили в торжественной тишине за движением стрелки на башне. Когда на часах прошло четыре с половиной минуты, кузнец вдруг охнул, схватился за сердце и с криком: "Пустите! Дышать нечем!" - стал валиться ничком. Окружающие отступили назад, никто не помог ему, и он рухнул мертвым на землю. Люди уставились на кузнеца, потом на Сатану, потом друг на друга. Губы у них шевелились, но никто не мог промолвить ни слова. Тогда Сатана сказал:
   - Три человека уже заявили, что я не бросал в женщину камнем. Может быть, найдутся еще свидетели? Я обожду.
   Эти слова вызвали панику. Сатане никто не ответил, но многие в злобе принялись попрекать друг друга.
   - Это ты сказал, что он не бросил в женщину камнем!
   - Лжешь, я заставлю тебя признать, что ты лжешь, - раздавалось в ответ.
   Толпа заревела, началась всеобщая свалка, каждый тузил соседа, а посреди висел труп повешенной ими женщины, равнодушный теперь ко всему на свете. Она покончила с этим миром, ее страдания были уже позади.
   Мы с Сатаной пошли прочь. Мне было не по себе, и меня мучила мысль, что хотя он и говорил, будто смеется над ними, но на самом деле смеялся он надо мной.
   Снова захохотав, он сказал:
   - Ты прав, я смеялся над тобой, Теодор. Из страха, что на тебя донесут, ты бросил в женщину камнем, когда вся душа твоя была против. Но я смеялся над ними тоже.
   - Почему?
   - Потому что они испытывали то же, что ты.
   - Как же так?
   - Если хочешь знать, из шестидесяти восьми человек, которые там стояли, шестидесяти двум так же не хотелось бросать в эту женщину камнем, как и тебе.
   - Неужели?
   - Будь уверен, что это так! Я хорошо изучил людей. Они - овечьей породы. Они всегда готовы уступить меньшинству. Лишь в самых редких, в редчайших случаях большинству удается изъявить свою волю. Обычно же большинство приносит в жертву и чувства свои и убеждения, чтобы угодить горлодерам. Иногда горлодеры правы, иногда нет, для толпы это не имеет большого значения, - она подчиняется и в том и в другом случае. Люди - дикие или цивилизованные, все равно - добры по своей натуре и не хотят причинять боль другим, но в присутствии агрессивного и безжалостного меньшинства они не смеют в этом признаться. Призадумайся на минуту. Добрый в душе человек шпионит за другим человеком, таким же, как он, чтобы толкнуть его на поступок, который обоим гадок. Мне достоверно известно, что девяносто девять из каждых ста человек были решительно против убийства ведьм, когда много лет назад кучка святош затеяла это безумие. Я утверждаю, что и сейчас, после того, как суеверия вбивались столетиями в голову, не более чем один человек из двадцати в них действительно верит. И тем не менее каждый кричит о злокозненных ведьмах и каждый требует, чтобы их убивали. Но однажды поднимется горстка людей, которая сумеет перекричать остальных, может быть, это будет даже один человек, храбрец со здоровой глоткой и твердой решимостью, - и не пройдет недели, как овцы все повернут за ним и вековой охоте на ведьм наступит конец. Случилось же так за последние десять лет в маленькой стране, называемой Новая Англия{431}.
   Монархи, аристократические правления и религии основывают свою власть на этом коренном недостатке людей. Суть его в том, что человек не верит другим людям, но, трепеща за свое благоденствие и свою жизнь, делает все, чтобы подладиться к ним.
   Монархи, аристократические правления и религии будут и впредь процветать, а вы будете под ярмом, оскорбленные и униженные, потому что вы рабы меньшинства и хотите оставаться рабами. Не было и не будет такой страны, где большинство было бы действительно предано монарху, вельможе или священнику!
   Меня возмутило, что Сатана сравнивает человеческий род с овцами, и я прямо сказал об этом.
   - И тем не менее это так, ягненочек мой, - возразил Сатана. - Погляди, как людей заставляют идти на войну, и ты убедишься, что они истинные бараны.
   - Но почему же?
   - Еще не было случая, чтобы тот, кто начинает войну, действовал справедливо и честно. Вот я гляжу на миллион лет вперед и вижу только пять или шесть исключений из этого правила. Обычно же дело происходит вот так:
   Горстка крикунов хочет войны. Церковь для видимости пока еще возражает, воровато оглядываясь по сторонам. Народ, неповоротливая, туго думающая громадина, протрет заспанные глаза и спросит недоуменно: "К чему мне эта война?" - потом скажет, от души негодуя: "Не нужно этой несправедливой и бесчестной войны!" Горстка крикунов удвоит свои усилия. Несколько приличных людей станут с трибуны и с печатных страниц приводить доводы против войны. Сначала их будут слушать, им будут рукоплескать. Но это продлится недолго. Противники перекричат их, они потеряют свою популярность, ряды их приверженцев поредеют. Затем мы увидим прелюбопытное зрелище: ораторы под градом камней сбегают с трибуны, озверелые орды людей (которые втайне по-прежнему против войны, но уже никому не посмеют в этом признаться) удушают свободу слова. И вот вся страна вместе с церковью издает боевой клич, кричит что есть духу до хрипоты и линчует честных людей, поднимающих голос протеста. Вот уже стихли и их голоса. Теперь государственные мужи измышляют фальшивые доводы и возлагают ответственность на страну, на которую сами напали. И каждый, ликуя в душе, что ему дают снова шанс почувствовать себя порядочным человеком, прилежно твердит эти доводы и спешит заткнуть уши, услышав хоть единое слово критики. Мало-помалу он сумеет увериться, что его страна ведет справедливый и честный бой, и, надув таким образом самого себя, вознесет благодарственную молитву всевышнему и обретет наконец душевный покой.
   - Но народы ведь станут цивилизованнее, Сатана.
   Он, конечно, захохотал. Слово "цивилизация" он не мог слышать без смеха. Он сказал, что на его памяти тринадцать цивилизаций возникли, росли и снова пришли к дикарству, причем три из них были выше всего, что наблюдалось в былом и предстоит еще в будущем, - и все они были лживы и тираничны.
   - Через двести лет, - сказал он, - христианская цивилизация придет к апогею. Но христианнейшие монархи останутся конокрадами. Это ли не прогресс! Англия станет могучей державой, добьется почетного имени, но потом потеряет его в грязной войне; выйдет запятнанной и зловонной. Угождая дюжине богачей-аферистов, Англия развяжет конфликт с фермерами{433}, тоже христианами, пошлет против их деревень могучую армию, сокрушит их, захватит их земли. Она будет шумно кичиться своим торжеством, но в душе будет чувствовать, сколь она опозорена; и флаг ее, символ свободы и чести, станет флагом пиратов.
   - Сатана, - сказал я, - этого не случилось бы с Англией, если бы она исповедывала истинную религию.
   - А, ту прелесть, которую вы исповедуете у себя в Австрии. Я слышал, мой дядя хочет ввести ее у себя во владениях.
   - Сатана, - сказал я, - это осквернило бы нашу религию.
   В знак насмешливого сомнения он чуточку оттянул пальцем край нижнего века.
   ГЛАВА X
   Дни шли за днями. Сатана не являлся. Без него жизнь текла уныло. Отец Адольф разгуливал по деревне, пренебрегая общественным мнением. Время от времени какой-нибудь ненавистник волшбы, надежно укрывшись, запускал в него камнем. Маргет переживала благодатную перемену под влиянием двух обстоятельств. Во-первых, Сатана, который был к ней вполне равнодушен, после двух-трех визитов перестал бывать у них в доме. Это задело ее гордость, и она решила забыть его. Во-вторых, после того, как Урсула сообщила ей несколько раз, что Вильгельм Мейдлинг стал вести беспутную жизнь, Маргет поняла, что повинна в этом сама, что он ревнует ее к Сатане, и почувствовала раскаяние. То и другое пошло Маргет на пользу: интерес ее к Сатане ослабел, а интерес к Вильгельму Мейдлингу столь же неуклонно усилился. Если бы Вильгельму удалось взять себя в руки и добиться вновь уважения в нашей деревне, это привело бы к решительному перелому в его отношениях с Маргет.