Угрюмова Виктория. Огненная река

   Он был уверен, что его движение невозможно даже заметить.
   Но рука, пойманная маленькой ладонью, отозвалась жуткой болью, дробясь, как в тисках. И Чаршамба кричал, кричал долго и протяжно до тех пор, пока Каэ не вонзила клинок ему под левую лопатку и тот, дымясь, не вышел из сердца.
   – Ты понимаешь, что произошло? – спросил Магнус у Куланна. – Талисман не должен был подействовать на нее. Это же магия, а магия на нее не распространяется.
   – Талисман Джаганнатхи, – вмешался в разговор Тотоя, – это источник силы и энергии. Она просто зачерпнула оттуда силы, вот и все.
   – И что теперь?
   – Теперь она может стать самым страшным Злом в нашем мире, и не только в нем. Единственное, на что я надеюсь, – она сумеет избежать искушения.
   – Зачем она надела его? – в отчаянии спросил Номмо.
   – У нее не было другого выхода. – Римуски выворачивал огромные камни, заваливая ими тело пса.
   – Ей пришлось убить Тода, – сказал Барнаба. – Я сам видел. А после этого она как с ума сошла. Нацепила побрякушку и пошла мечами косить.
   – Это было страшно, – согласился Куланн. Он обвел глазами поле битвы. Поле избиения хассасинов.
   – Страшно... – повторил, содрогаясь от увиденного.
   – Она возвращается, – тронул его за руку Могаллан. – Я уже вижу ее.
   Куланн не повернулся, но напрягся так, что огромные мышцы взбугрились под его опаленной кожей с потеками крови.
   – И что?
   – Идет пешком, – докладывал Могаллан, – коня ведет в поводу. Талисман, наверное, на ней – что-то блестит. А в руках несет какой-то мешок.
   – Солнце заходит, – невпопад заметил Номмо.
 
   Она несла отрубленную голову Чаршамбы Нонгакая.
   Заходящее солнце поглаживало лучами обожженную кожу Нда-Али, окрашивая ее в ровный розовый цвет. Талисман Джаганнатхи полыхал алым на вздымающейся груди великой Богини Истины. Она тяжело вскарабкалась по осыпавшимся камням, выбралась на площадку перед пещерой и швырнула голову Чаршамбы в ее распахнутую пасть. Затем села на какой-то особенно неудобный камень и уронила голову в ладони.
   Друзья осторожно окружили ее, с опаской поглядывая на талисман. Но Каэ никого не видела. Она оплакивала тех, кто уже никогда не откроет глаза, не сможет заговорить. Тех, кто погиб в Хартуме, в океане Локоджа, на горе Нда-Али; павших в Джералане и разбившихся в горах Онодонги. Она оплакивала их, а слез все не было.
   Талисман Джаганнатхи что-то бубнил, обещая все сокровища мира. Он впервые находился в руках божественного существа и теперь старался изо всех сил, выкладывая свои главные козыри. Он был немного растерян оттого, что новая хозяйка относилась с невероятным безразличием ко всему, что он предлагал, но талисман не терял надежды.
   Ах! Каким бы должен был стать этот мир: светлым, солнечным, сверкающим. Полным правды и чистоты, добра и справедливости. И Истина стояла бы надо всем. Никто не мог бы поступить против ее воли, никто не мог совершить неправедный поступок. Не было бы убийств и насилия, не стало бы лжи и обмана. Всеобщая любовь, всеобщее равенство и братство; ни мерзких разбойников, ни зверей-убийц, ни войн, ни наемников, ни трусов, губящих всех своей трусостью...
   Он старался, как мог. Что-что, а его старания Каэ отметила и оценила. Знал, что говорить. Только допустил маленькую ошибку...
   Она подняла голову и слабо улыбнулась:
   – Никого нельзя судить до тех пор, пока он не умер. Никого нельзя судить после смерти. Истина... что же, даже Истина не имеет права стоять над всем, иначе она выродится в нечто прямо противоположное.
   В стремительно опускающейся на горы темноте она скорее угадала, нежели заметила удивление на лицах своих спутников.
   Удивление и страх. Они со страхом ожидали, какое решение она примет.
   – Это я к тому, – продолжила Каэтана нормальным голосом, – чтобы объяснить причины моего не самого разумного, конечно, с точки зрения некоторых, поступка...
   Она не договорила. Осторожно сняла с шеи талисман Джаганнатхи и тихо-тихо сказала:
   – За то, что помог, спасибо.
   – Не-ет!!! Нет! – завизжал он отчаянно, понимая, что это конец. Его второй раз за многие тысячелетия отказывались использовать и в первый раз за всю историю его существования добровольно сняли – раньше снимали только с мертвеца.
   Он бы и еще что-то кричал, предлагал, спрашивал, но неумолимый, суровый Такахай вознесся над миром и обрушился на страшный предмет...
   – Вот и все. – Сказала она, пряча меч в ножны.
   – Не думаю, – раздался сзади неестественно громкий голос, неуместный в такой тишине и такой скорби...
 
   – Мертвых нужно обыскивать, – сказал Корс Торун насмешливо. – У них иногда находятся крайне полезные вещи.
   – Только тебя здесь и не хватало для полного счастья, – откликнулась Каэтана.
   Она смертельно устала. Больше всего – от поединка с самой собой. И хотя она вышла из него победителем, перспектива начинать все сначала, без минуты передышки, ее удручала. Корс Торун все рассчитал верно.
   Валящиеся с ног от усталости, израненные, не спавшие прошлую ночь, друзья представляли собой легкую добычу. И он спешил этим воспользоваться.
   – Жаль, конечно, что ты уничтожила такую нужную вещицу, – сказал он. – Еще грустнее, что ты оказалась настолько умной или настолько трусливой, что не освободила Ишбаала. Но у меня есть подарок для тебя.
   Старик небрежно махнул рукой, и двое сангасоев, подбиравшиеся к нему из темноты ночи, упали на камни.
   – Не стоит. Я могу стереть в порошок любого здесь присутствующего.
   Корс Торун картинным жестом достал из-под складок своего драгоценного одеяния короткий жезл с тремя простыми тусклыми камнями в навершии. Но когда он направил конец жезла на Каэтану, она почувствовала, как мир меркнет и становится все более плоским, будто нарисованным неумелой рукой на обрывке бумаги.
   – Ощутила? – спросил маг. – Три осколка камня Шанги. Каждого достаточно, чтобы ввергнуть тебя в пучину безумия. Но ты можешь принять другое решение. Скажем, приветствовать Мелькарта. И все будет проще как для тебя, так и для твоих пока что живых друзей.
   – Подлец ты, – сказала она. Точнее, попыталась сказать, хотя не была уверена в том, что губы в точности это выполнили.
   А еще было очень обидно, что какой-то крохотный, невзрачный камешек может ее так основательно обессилить.
   – Ты вспомни, вспомни два столетия, проведенные вне Арнемвенда. Вспомни, сколько раз мучительно умирала одна твоя часть и как безумна и нелепа была вторая. Вспомни и подумай, хочешь ли ты повторить все те переживания.
   Мир сузился до крохотного пятна. Она была замурована в пустоте собственного разума, и только крохотная щелочка оставалась для общения со всем тем, что осталось по другую сторону несокрушимой стены. Поэтому она не видела того, что увидели другие.
   Магнус встряхнулся и выступил вперед, закрывая собой Каэ.
   – Ну что, онгон, – сказал молодой чародей. – Лень мне, конечно, и спать хочется, но...
   Он не договорил – высоко воздел руки, и от этого движения края его черной хламиды взлетели вверх вороньими крыльями. В небе громыхнуло, будто оно откашлялось перед решающим моментом.
   – Щенок, – сквозь зубы процедил Корс Торун, направляя на соперника указательный палец, ноготь которого невыносимо полыхал алым.
   – Забирайте госпожу и бегите, – приказал Магнус. Дальше все произошло одновременно: Могаллан и Кобинан подхватили Каэтану и бросились в обход пещеры, на противоположный склон Нда-Али; воины, Куланн, фенешанги последовали за ними; длинный остроконечный луч ослепительно красного цвета сорвался с пальца онгона и устремился к Магнусу, но тот выставил ладонь, и копье луча разбилось вдребезги о внезапно возникший в. воздухе щит.
   Барнаба ковылял прочь от места, где столкнулись в поединке двое магов, и что-то бурчал себе под нос. Там, где камень Шанги на нее не действовал, Каэ стала потихоньку приходить в себя. А начав соображать, тут же решила отправиться на помощь к Магнусу. Но Номмо удержал ее:
   – Это его сражение. И вы, госпожа, ничем не поможете.
   Вершина Нда-Али сверкала всеми цветами радуги. Что-то взрывалось и грохотало; шипящие молнии слетали с неба огромными стаями, вонзаясь в камни, и те раскалывались с натужным стоном. Сонмы разнообразнейших тварей возникали и тут же исчезали во вспышках пламени. Периодически гору трясло так, что начинался камнепад. Лес внизу должен был пострадать очень сильно, а наших друзей спасло только то, что они были практически под самыми облаками и падать на них сверху было особенно нечему.
   Куланн, бледный и решительный, пересчитывал своих воинов. Живых и не слишком пострадавших осталось не более двадцати человек. Больше десятка были серьезно ранены. Командир сангасоев яростным шепотом обсуждал с Могалланом, Кобинаном и фенешангами, как им с такими силами прорваться к морю и берегом дойти до Ронкадора, где у Хребта Зверя их ожидал капитан Лоой с «Астерионом». Кажется, прекрасная, цветущая, полная тайн и загадок Имана порядком надоела могучему воину.
   Номмо обращался ко всем известным ему богам с просьбой защитить Магнуса, помочь ему. Молодой чародей держался на удивление хорошо, но Корс Торун был онгоном, и магия в его распоряжении находилась любая: темная, запрещенная, тайная... Наконец маленький альв не выдержал. Пользуясь всеобщей суматохой – тем, что большая часть отряда была озабочена здоровьем госпожи, которая снова впала в беспамятство, – он тихо ускользнул обратно, к месту поединка.
   Жуткое зрелище предстало его глазам. Площадка перед пещерой была выжжена так, словно тысячи солнц сговорились расплавить эти несчастные желтые камни. Нда-Али яростно содрогалась от вершины до подножия, тщетно пытаясь низвергнуть в бездну жалких, крохотных червей, устроивших на ней форменное светопреставление. С неба сыпались камни, стрелы, копья, метательные звезды, ядовитые змеи, скорпионы, огненные колеса... Прямо из-под ног вырастали, вонзаясь в ночное бархатное покрывало, плотоядные растения, хватающие все живое. Одно из них чуть было не сожрало Номмо, но альв отмахнулся от него сиреневым пламенем. Растение зашипело и сморщилось черной, обугленной грудой.
   Осторожно выглянув из-за камня, Номмо увидел, что Магнус сопротивляется Корс Торуну из последних сил. Хозяин Лесного Огня понимал, что Магнус – как это ни странно – оказался сильнее онгона. И если бы не вчерашнее восхождение и сегодняшний бой, он бы справился со своим врагом. Однако судьба была не на стороне молодого чародея. Его бледное лицо с запавшими глазами выражало крайнюю степень напряжения, движения становились все более резкими и отрывистыми, и Номмо подумал, что была не была...
   Корс Торун был крайне изумлен. Он рассчитывал на легкую победу – на то, что он движением пальцев сотрет в порошок нахального колдуна, осмелившегося встать у него на пути. Однако он приложил максимум усилий, испробовал все свои хитрости, а Магнус еще стоял. Онгону оставалось надеяться на то, что сейчас все решит время. Молодой чародей устал, и его минуты были сочтены.
   Две стены пламени – алая и зеленая – сшиблись в центре каменной площадки и остановились, не шевелясь. Оба мага выкладывались до последнего, пытаясь уничтожить друг друга, и малейший промах мог их погубить.
   Шарик сиреневого пламени медленно выплыл из-за небольшого осколка валуна, разбитого молниями, и тихо приблизился к Корс Торуну – сзади. Он продвинулся еще на ладонь, коснувшись края драгоценного наряда онгона, и тот вспыхнул. Корс Торун взвизгнул, почувствовав прикосновение огня, отвлекся на долю секунды, и в этот же миг стена зеленого пламени рванулась к нему и накрыла с головой.
   Горящее тело того, кто был магом Хадрамаута, долго еще металось по площадке перед пещерой, пока наконец не споткнулось о труп какого-то хассасина и зеленым шаром не покатилось вниз по склону, рассыпая снопы изумрудных искр.
   – Я не говорил тебе спасибо? – спросил Магнус, обращаясь в темноту.
   А на другом склоне Нда-Али Ниппи произнес:
   – Минус еще один талисман Джаганнатхи.
 
   – Там, внизу, какое-то войско. Большое. Серьезное.
   Сангасой старался говорить спокойно и не паниковать. Второе ему еще удавалось, но, как сохранять спокойствие в этой ситуации, он не знал. Куланн закусил нижнюю губу, нахмурился.
   Каэтана подошла поближе, тяжело опираясь на древко копья, подобранного на месте вчерашнего сражения. Такахай и Тайяскарон мирно висели в ножнах у нее за спиной.
   Во время вчерашнего столкновения Магнуса с Корс Торуном жезл, увенчанный осколками Камня Шанги, буквально вплавился в гору. Его с трудом оторвали от поверхности, но камней Шанги больше не существовало – они просто-напросто сгорели. Это было настоящее чудо. Каэтане сразу полегчало, и ей казалось, что сама Нда-Али свалилась с ее плеч.
   Все шло хорошо. Все выспались; раненым, как могли, перевязали раны. Фенешанги оказались неплохими целителями и смогли многим помочь и облегчить страдания. На рассвете стали собираться в обратный путь, и вот тут их подстерегла первая неожиданность: армия, которая стояла у подножия горы, не собиралась атаковать, но и не отступала.
   – Нужно выслать разведку, – постановил Куланн.
   – Я пойду, – сразу вызвалась Каэ.
   – Куда? – вопросил воин таким голосом, будто она была его несовершеннолетней дочерью и заявила о желании срочно, сию минуту зачать ребенка.
   – На разведку.
   – Мне только этого не хватает, госпожа, чтобы вконец озвереть, – предельно откровенно высказался Куланн.
   – Мы пойдем. – Сияющий Римуски вместе с Мешеде вырос словно из-под земли. – Нам проще.
   – Да хранят вас боги, – пожелал сангасой. Фенешанги растворились среди желтых камней, будто это не у них была самая приметная внешность на всей Имане.
   Фэгэраш и Тотоя уселись возле Каэтаны и откашлялись.
   – Мы едем с вами, – просто сказал первый.
   – Нам здесь нечего делать, – пояснил второй.
   – Мы полюбили Сонандан, – добавил Фэгэраш.
   – Люди так хорошо думают о нем, – невинно пожал плечами Тотоя.
   – Я согласна. Согласна, – кивнула головой Каэ. – Нам сейчас только бы прорваться к кораблю.
   – Прорываться не нужно, – заверил ее Фэгэраш. – Внизу друзья. Просто всегда лучше проверить свои ощущения.
   Куланн все время забывал, с какой скоростью могут передвигаться фенешанги, и поэтому немного поморгал глазами, когда Римуски и Мешеде возникли перед ним.
   – Что вы там увидели? – не без тревоги осведомился сангасой.
   – Там стоит армия короля Грэнджера: полторы тысячи бородатых, кудлатых, непроспавшихся гномов, – спокойно ответил фенешанг.
   – И надменные, грозные эльфы, которые никак не могут прийти в себя от того факта, что ими правит получеловек, хоть и Гаронман, – лукаво добавил второй.
   – Вместе они смотрятся прекрасно, но венец творения не они, а некий наместник, собирающий оригинальные кулинарные рецепты, – теперь Римуски пристально смотрел на Каэтану, – они с королем эльфов варят какой-то особенный суп и жмут друг другу руки. Спускайтесь скорее. Право, на это стоит посмотреть вблизи...
 
   – Я начинаю убеждаться в том, что таурта была права, – сказала Каэ, сидя в роскошном, мягком кресле на верхней палубе «Астериона».
   Корабль под всеми парусами стремительно несся к Варду, погода была самая прекрасная, и боль осталась где-то позади.
   Капитан Лоой не отходил от своих пассажиров, испытывая смешанные чувства: счастье, что многие остались живы, глубочайшую скорбь по погибшим, грусть по тем, кто остался на Имане. Он окружил и саму госпожу, и ее друзей вниманием и заботой.
   – В чем именно? – поинтересовался Куланн.
   – Главное – это передать государство и армию в хорошие, надежные руки. После этого умирать можно спокойно и со вкусом. А можно и не умирать.
   У Каэтаны были все основания так рассуждать. Когда вконец обессиленные остатки ее отряда спустились к подножию Нда-Али, там их ждала огромная армия – соединенные войска гномов, эльфов и солдат Хартума.
   Похоронив таурту Феану и ее внука, отдав последние почести павшим в битве с унгараттами воинам Сонандана, наместник Каэ в Хартуме барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, собрал двухтысячное войско и отправился в Эль-Хассасин тайными тропами, стараясь не привлекать к себе особенного внимания, чтобы не спровоцировать войну между двумя государствами. Это бы вряд ли ему удалось, если бы Эль-Хассасин не напал внезапно на Кортегану. Все были поглощены только одним – чем закончится война с унгараттами, а в Хартуме было немало хороших чародеев, готовых служить своей новой таурте и герцогу Талламору. Они и решили проблему скрытности, быстро и без потерь переправив армию на окраину Сетубала, где следопыты сразу выяснили местонахождение Каэ.
   Несколько гонцов примчались в Ронкадор, на побережье, с сообщением для капитана Лооя. Он весьма обрадовался этому событию, потому что небезопасно было торчать в бухте Зверя на глазах у армады Ондавы Донегола. Тем более что с тех пор, как Барнаба отпустил время и оно стало одинаково течь для всех, капитан Лоой места себе не находил от беспокойства.
   Рогмо появился в Хартуме с отрядом эльфийских меченосцев немного позже, чем Банбери Вентоттен покинул Хахатегу. Но эльфам не составило особого труда догнать людей. Ибо эльфийские маги по всем статьям превосходили магов человеческих.
   Король гномов Грэнджер также не терял времени зря. От своих разведчиков он узнал о похищении талисмана Джаганнатхи прямо из дворца Чаршамбы Нонгакая и сделал единственно возможный вывод: Кахатанна отправится к горе Нда-Али, чтобы уничтожить и второе украшение. А Чаршамба, конечно же, помчится туда в надежде заполучить это сокровище взамен утерянного. Ему не составило труда снестись с эльфами и обсудить совместные планы, результатом чего и стало прибытие армии гномов под командованием уже знакомого нашим друзьям Раурала к исходной точке – медово-желтой горе, самой известной и загадочной в этом мире.
   Их старания и опасения не были напрасными. Смерть Чаршамбы Нонгакая мало что изменила в существующем раскладе. Чудом спасшийся Харманли Терджен, на которого Смерть в облике Каэ просто не обратила внимания, спешно отозвал войска из Кортеганы. Правда, послать сообщение при помощи придворного мага было просто, а вот дождаться возвращения войск – дело не одной и не двух недель. Старший, а нынче Великий магистр ордена Безумных хассасинов не жаждал занимать престол, и потому самыми серьезными претендентами на него являлись Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон. На третьем месте стоял великий адмирал Ондава Донегол, если он, конечно, хотел бы стать королем Эль-Хассасина. Но все эти проблемы уже не могли коснуться Каэтаны напрямую. Войска союзников сопроводили ее до Трайтона, где ждал «Астерион».
   Все проблемы Иманы ложились на плечи Рогмо Гаронмана – короля эльфов, Грэнджера Норгардского и наместника Кахатанны в Хартуме герцога Талламора. Три правителя воспользовались моментом и заключили договор, обязывающий их приходить на помощь друг другу при любом военном конфликте или другом катаклизме, в который оказалась бы втянутой хоть одна из договаривающихся сторон.
   Немало слез было пролито при расставании, но все же наступил тот час, когда «Астерион» вышел из гавани Трайтона. Каэ понимала, что покидает Иману не навсегда, но теперь ее звали другие дела, другие места, другие люди.
   Перстень Ниппи в ответ на вопрос о местонахождении остальных двадцати шести талисманов Джаганнатхи ответил добродушно-ворчливо:
   – Их достаточно много, чтобы гонять тебя по всему свету, но мне отчего-то кажется, что тебе нужно побывать дома. Поэтому начнем с тех, что находятся на Варде.
   – И на том спасибо, – сказала Каэ.
   – Всегда пожалуйста, – отвечал Ниппи. – Ты же знаешь, как трепетно я отношусь к страждущим, жаждущим и неимущим.
   Он был на самом деле добряк, но считал, что последнее слово просто обязано оставаться за ним.
   Умиротворенная Каэ решила, что простит ему эту маленькую слабость. Могаллан и Кобинан замучили команду расспросами о Сонандане, его обычаях, моде, кухне. При слове «кухня» Каэ сразу вспоминала, что обязана отправить на Иману, в Хартум, самую полную поваренную книгу, какую только отыщет в своей библиотеке. Иначе наместник грозил узурпировать власть и не высылать денежных дотаций. Что касается последнего, Каэ обнаружила, что неисчерпаемая казна Сонандана, казавшаяся несбыточной мечтой остальным правителям Варда, выглядит на фоне казны Хартума как дырявая нищенская сума. Каэтана вообще прохладно относилась к деньгам, как и положено богине. Но ей было все-таки интересно, какие суммы будет высылать наместник.
   Сангасои с «Астериона» во главе с капитаном Лооем не могли глаз оторвать от красавцев фенешангов. Они потихоньку обрастали знакомствами среди эльфов, гномов, полубогов и богов, но привыкнуть к этому не могли. Прекрасные лица с темно-шоколадной кожей и ослепительно белыми прямыми волосами заставляли всех любоваться фенешангами. А их милый, добрый и веселый характер моментально расположил к ним всех. Фенешанги охотно лазили по мачтам и реям, выполняя сложнейшие работы, вчетвером заменяя несколько десятков человек. Им это доставляло искреннюю радость, и Каэ махнула рукой на их причуды.
   Однажды, когда наступил теплый вечер, казавшийся всем немного прохладным после бесконечной жары, царившей на Имане, фенешанги устроились возле Каэтаны поболтать. Они по достоинству оценили зеленое вино Сонандана и с удовольствием потягивали его из тонкостенных бокалов.
   – Так что же вы мне собирались рассказать о Чаршамба Нонгакае? – спросила Каэ. – За что он заплатил сыном?
   – Это диковинная история и чуть-чуть дикая, – признал Римуски. – Я уже рассказывал вам о Лоллане Нонгакае и о том, какие отношения сложились между ним и Ишбаалом. Так вот, имя Лоллана было не в почете, вы это помните. И вдруг Чаршамба называет своего единственного, любимого сына так странно и так неожиданно. Одно из белых пятен во всей этой запутанной истории – на ком он был тогда женат? Кто стал матерью маленького Лоллана? Женщину привезли откуда-то издалека, содержали ее в запертых покоях без единого окна, без лучика солнца. Самые доверенные рыцари ордена Безумных хассасинов были ей слугами, а больше Чаршамба никого не пускал к своей супруге. Но народу было официально объявлено сначала о свадьбе короля с наследницей какого-то величайшего рода, а затем и о рождении наследника. Вскоре после этого королева занемогла и умерла. Она была похоронена тоже весьма странно – сожжена, а пепел, заключенный в золотую урну, утопили в море, за многие мили от берега.
   Лоллан считался единственным наследником престола. Его учили самые мудрые маги, самые серьезные ученые. Величайшие мастера фехтования, кулачного боя, лучники, копейщики, всадники – все они стекались ко двору, где Чаршамба, вопреки обыкновению, тепло принимал их и назначал такое жалованье, что они заодно и душу ему были готовы продать. Юный принц рос силачом и красавцем. Лицом он пошел в отца, но ни один из Нонгакаев не мог похвастаться таким громадным ростом, такими сильными руками. Нет, – усмехнулся Римуски, – я вовсе не утверждаю, что они были слабыми или больными. Но Лоллан превзошел всех предков и даже своего отца, который двадцать лет подряд считался лучшим бойцом в ордене.
   Когда юноша стал совершеннолетним, все полагали, что его объявят наследником, и весь Сетубал стал готовиться к празднику. Однако дворец молчал. Ни один глашатай не объявил о дне начала праздника. Вообще никто ничего не объявил. Но мы были там, и мы все видели.
   Однажды Чаршамба велел седлать коней и с небольшим отрядом повез наследника на гору Нда-Али, к пещере Ишбаала. Внутрь они с сыном зашли вдвоем, а вернулся назад один только король. Лоллан Нонгакай был принесен им в жертву Ишбаалу – Чаршамба сбросил ничего не подозревающего юношу прямо в пасть этому чудовищу.
   Именно вслед за этим Чаршамба заметно помолодел и стал с каждым годом выглядеть все лучше и лучше. Думаю, он купил себе вечную молодость и силу, отдав сына, носящего такое имя, Повелителю Зла.
   Мы немногое понимаем, но и этого достаточно, чтобы утверждать: каким-то странным образом в тело сына Чаршамбы вселилась душа Лоллана Нонгакая, того самого, великого. Конечно, многое зависит от воспитания, от убеждений – мальчик рос настоящим Безумным хассасином, и все же он был иной, чем его отец. Вот так закончилась эта странная и страшная история.
   – Действительно страшная, – согласился Куланн, который слушал затаив дыхание. – А что скажете вы, госпожа?
   – Сдается мне, что я с этими Нонгакаями еще не раз встречусь, хотя ума не приложу, как это может случиться. Где, когда?
   – У судьбы извилистые тропы, – ответил Барнаба. – Если суждено – сбудется, не суждено – радуйся.
   – Хороший подход, – сказал Кобинан, – мне нравится.
 
   Урмай-гохон был доволен настолько, что его настроение распространялось на всех окружающих. Северные земли Варда оказались настоящим сокровищем. Маленькие, слабо укрепленные города, находящиеся на огромном расстоянии друг от друга и являющиеся столицами крохотных княжеств, не могли оказывать сопротивления прекрасно вооруженным и дисциплинированным полчищам танну-ула. Местные князья, чьи родовые имена были длиннее, нежели клинки их мечей, были не просто разобщены. Каждый из них ненавидел всех, считая себя и только себя единственно достойным и знатным.