Страница:
— Да, конечно, — горячо заверил Френк, — только я не знаю, чем могу быть полезен. Мисс Барнет вряд ли одолжит мне свой камень.
— А как вы думаете, — деловым тоном спросил Мерридью, заглядывая в какие-то бумаги на столе, — она не согласилась бы продать его?
— Продать? — поразился Френк. — Нет! Я уверен, она его не продаст. А потом… Я помню, мисс Шилдрейк говорила что-то о семидесяти тысячах фунтов…
— Да, конечно, нищему профсоюзу это не по зубам, — сокрушенно произнес Мерридью. — Но, может быть, нам бы удалось заплатить за аренду? Ненадолго. Если бы у вас, к примеру, оказался камень, мы бы нашли… — он оценивающе оглядел Френка, — несколько сотен фунтов. Поймите, мистер Линдсей, нашему профсоюзу это просто необходимо.
Френк задумался. Но чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что с таким же успехом он может предложить Хлое несколько пенсов или несколько миллионов. Пока она в таком настроении, разницы нет.
— Я мог бы спросить ее, — неуверенно предложил он.
— Можно было бы договориться иначе, — сказал Мерридью. — Вдруг камень зачем-нибудь очень вам понадобится. Мисс Барнет может вам одолжить его на время. Тогда не сочтите за труд, дайте мне знать.
— Боюсь, это ей не понравится, — засомневался Френк.
— А может, вы и сами сумеете как-нибудь его достать, — продолжал Мерридью. — Не обязательно без ведома мисс Барнет, но он ведь не нужен ей все время… К тому же, как я понял, у лорда Эргли есть еще один, а раз мисс Барнет работает с ним, она всегда может воспользоваться его камнем… если случится так, что вам он потребуется в то же время. Знаете, молодые женщины вечно забывают то зонтик, то сумочку…
Мисс Барнет не из таких?
— Нет, нет, с ней такого не бывает, — поспешно ответил Френк.
— И все-таки, если такое случится… да мало ли что бывает! Короче, если камень окажется у вас, я готов немедленно выплатить вам определенную сумму. Лучше заранее потратить несколько сотен фунтов, чем потом выплачивать миллионы на пособие по безработице. Я всегда считал, что профилактика лучше лечения.
— Да, конечно, — согласился Френк, — я понимаю.
К чему относится это «понимаю», Френк не знал. Мысли его постоянно возвращались все к тому же. Кому будет хуже, если он одолжит камень у Хлои на день-два перед экзаменами? А если этот человек хочет заплатить… Он же отдаст деньги Хлое. У нее за душой и тридцати фунтов не наберется. Или можно поделить их. Помнится, когда он бывал на мели, она всегда платила за двоих, а теперь он мог бы платить за нее, конечно, с ее ведома… Но тогда она откажется. Вот если бы и в самом деле раздобыть камень так, чтобы она не узнала…
— Да, понимаю, — снова повторил он.
Все замолчали. Френк встал.
— Мне пора идти, — извиняющимся тоном сказал он. — Я вас понял, мистер Мерридью. Если я смогу…
— В любое время дня и ночи! — воскликнул председатель. — Карнеги даст вам мой адрес. Любые расходы — такси и прочее, конечно, за наш счет. До свидания.
Председатель проводил Френка до двери и повернулся к Карнеги.
— Хорошо бы найти дорогу покороче, — озабоченно сказал Мерридью. — После ленча я съезжу в Министерство внутренних дел, но вряд ли они захотят поделиться с нами.
Я бы на их месте не захотел. А ты присматривай за своим приятелем. Если он все-таки попытается добраться до камня, для экзаменов или там еще для чего, мы быстро сравняем счет. Только не верится мне. Ну, посмотрим. Позвони в министерство и договорись, что я к ним сегодня подъеду.
По методам работы министр внутренних дел отличался от министра дел внешних. Если лорд Белсмер все же показывался на капитанском мостике, когда в политике начинало штормить, то Гатер Браун предпочитал подождать, пока буря уляжется, а потом дотошно подсчитывал нанесенный ущерб.
При виде входящего Мерридью он встал, пожал ему руку и тут же представил еще одному посетителю, находившемуся в кабинете.
— Мистер Клершоу, мэр Рича-на-Озере — мистер Мерридью, председатель Национального транспортного союза.
Садитесь, господа. Боюсь, что дело наше не скорое. Не беспокойтесь, мистер Мерридью, я знаю, что вас привело к нам. Я хотел бы предложить мистеру Клершоу изложить суть дела, чтобы вы узнали все из первых рук, так сказать.
Поговаривали, что это был излюбленный прием Брауна, из-за которого внутри его департамента и вокруг него вечно возникали скандалы и недоразумения. Иногда посетителю приходилось повторять свое дело до тех пор, пока он сам не переставал понимать, зачем пришел. Однако мэр Рича не поддался на эту уловку.
— Сэр, я уже изложил вам, как члену правительства, суть моего дела, — сдержанно произнес он. — Не вижу необходимости повторять еще раз.
— Я хотел, чтобы вы убедили мистера Мерридью, — сказал Браун. — По-моему, для вас это важнее, чем давить на меня.
— Почему бы это? — не понял мэр.
— А потому, что позиция Мерридью не дает мне возможности выполнить ваши требования, — объяснил министр. — Господин председатель, — обратился он к Мерридью, — скажите-ка нам, вы стремитесь к огласке истории с этим нелепым камнем?
— Что? Огласка? — вскричал Мерридью. — Да ни за что на свете! Нет, и точка. Я пришел спросить, какие шаги предпринимает правительство, если оно их предпринимает, чтобы немедленно поставить под контроль все камни, сколько их есть? Если, конечно, все это — не чья-то безответственная мистификация.
— Ну вот, а мистер Клершоу как раз наоборот настаивает на немедленной и полной гласности, — улыбнулся Браун. — Он категорически против любой секретности.
Мерридью поерзал в кресле.
— А по какой причине, позвольте узнать? — раздраженно спросил он.
— Я не могу поверить, сэр, — с едва сдерживаемой яростью произнес мэр Рича, — что вы сознательно готовы обречь на мучения тысячи мужчин, детей и женщин.
— Да с какой стати? — изумился Мерридью. — Как раз наоборот! Для этого я и требую изъять камень из обращения.
— Можно подумать, вы не знаете, — чуть не кричал мэр, — что в нашем обществе, в целом здоровом и счастливом, попадаются люди, чья жизнь полна мучений и горя, больные люди, которых камень мог бы сделать здоровыми?
— А-а, вы об этой истории в Риче, — смущенно пробормотал Мерридью. Увлекшись транспортными проблемами, он начисто забыл о медицинских свойствах камня. Однако его фраза только усугубила ситуацию. Вполне могло показаться, что ему действительно нет дела до страданий жителей города Рича.
Клершоу встал и шагнул вперед.
— Я говорю о гражданах города Рича, — сказал он звенящим голосом. — Я говорю от их имени, потому что имею честь быть мэром этого города. А по какому праву и от чьего имени говорите вы, сэр?
— Я говорю от имени сыновей Марфы14, — немедленно ответил Мерридью, воспользовавшись своим обычным риторическим приемом. Он частенько поминал Киплинга и Мейсфилда15 в своих выступлениях, когда нужно было придать им патетическую окраску. На мэра, не очень-то разбиравшегося в поэзии, ответ произвел именно то впечатление, на которое и рассчитывал опытный профсоюзный деятель.
— От кого? — удивленно спросил он.
— Ог имени моряка, кочегара, машиниста и прочих, — пробормотал Браун. Ему не раз приходилось слышать публичные выступления Мерридью. — Он имеет в виду рабочих, сэр.
— А они что, не люди? — опешил Клершоу. — Разве им камень не нужен?
— В том-то и дело, что люди! — воскликнул Мерридью. — С какой стати они должны терять все средства к существованию из-за двух-трех исцелений?
— — Возможно, господин мэр упустил из вида, — вставил Браун, — что камень обладает не только целебными свойствами. Если хотите, я вам изложу вкратце… — и он рассказал об остальных известных свойствах камня. Мэр Рича угрюмо слушал. — Я, правда, не ожидал, — закончил министр, — что все эти конфиденциальные сведения так быстро станут известны в нашем транспортном союзе. Было бы весьма интересно узнать, какими источниками информации вы пользовались, мистер Мерридью? — он слегка поклонился Председателю.
— А вот это уж мое дело, — не пожелал снизойти к его заинтересованности Мерридью. — Если речь идет о научном изобретении, а по-моему, так оно и есть, то оно должно принадлежать государству. И тогда уж правительство должно позаботиться о том, чтобы вводить его в экономику постепенно, с учетом всех последствий.
— А люди тем временем будут умирать, — прокомментировал мэр.
— Черт побери! — воскликнул Мерридью. — Я тоже о людях забочусь.
— О больных и умирающих? — уточнил Клершоу. — О слепых, хромых, парализованных и раковых больных? Нет, как хотите, а экономика и медицина — вещи разные. Тело все-таки важнее одежды.
— Однако и голым долго не проходишь, — подхватил Браун. — Хорошо, джентльмены, продолжим дискуссию. Что вы хотели сказать, господин Председатель?
— Я протестую! — заявил Мерридью. — Не надо передергивать. Я абсолютно ничего не имею против использования камня в медицинских целях.
— Равно как и я не возражаю против транспортных ограничений, — подхватил мэр, и оба они посмотрели на Гатера Брауна.
— Ну что ж, прекрасно, — вздохнул министр. — Когда демократия возляжет с демократией… Позвольте спросить, джентльмены, а как вы видите широкое использование камня в медицинских целях и содержание в строжайшем секрете других его свойств, причем одновременно?
— Ну, доктора… — неуверенно начал Мерридью.
— Едва ли, — скептически перебил его министр. — Не забудьте, доктора здесь ни при чем, камень должен находиться у больного и управляться его волей. Вот я и думаю, как можно помешать больному отправиться по своим делам сразу после выздоровления? И как при этом избежать огласки? А дальше — понятно. Камней будет становиться все больше, и скоро они появятся всюду. Я в общем-то не возражаю. Но надо решить, чего мы хотим? Либо мы используем все их возможности, либо не используем совсем.
— Так воспользуйтесь ими ради бога! — вскричал мэр.
— И уничтожьте благосостояние сотен тысяч людей! — воскликнул Мерридью. — Только запретить, и никаких разговоров.
Гатер Браун поднял руку, призывая к спокойствию.
— Вот видите? — укоризненно произнес он, когда тишина была восстановлена. — Если правительство будет лечить больных, тогда здоровым не поздоровится, а если станет отстаивать интересы здоровых, то больным помощи не дождаться.
Председатель и мэр смотрели на министра, и в глазах их явственно читался ужас. Кажется, до обоих только сейчас дошло, с какой неразрешимой проблемой они столкнулись. До сих пор каждый из них рвался защищать интересы тех, кого представлял, и только спокойный голос министра открыл каждому оборотную сторону медали, таящую угрозу и страдание, кроющиеся в камне. Мэр Рича, действительно привыкший со вниманием относиться к человеческим нуждам, испытал двойной удар. Болезнь родного сына не могла затмить для него видение замерших железных дорог и толп рабочих, лишенных куска хлеба. Он слышал стоны умирающего, но не мог забыть, что это стоны лишь одного из тысяч. Он резко повернулся к министру.
— Неужели нет способа поставить лечение под контроль? — спросил он. — Неужели нельзя принять меры предосторожности?
— Увы, — вздохнул министр. — Если мы разрешим использование камня, мы не сможем его уберечь.
— Да не верю я в это! — закричал Клершоу. — Человеческий ум решал задачи и потруднее. Или этот камень послан в насмешку над нами?
— Ну, не думаю, — рассудительно проговорил министр. — Мне кажется, его значение вообще склонны преувеличивать. Мы, конечно, располагаем…
— Да я сам своими глазами видел, как это происходит! — перебил его Клершоу.
— Несомненно, несомненно, — согласился Браун. — Так вот, мы, конечно, располагаем достаточно квалифицированным штатом ученых, которые уже работают над этой проблемой. Они исследуют камень.
— И кто они, позвольте узнать? — спросил мэр.
— Во-первых, сэр Джайлс Тамалти, — внушительно произнес министр. До вчерашнего вечера он и слыхом не слыхал ни о каком Тамалти, но теперь всем своим видом дал понять, что этой мировой величины будет достаточно, чтобы справиться со всеми загадками камня. — Да, я не сомневаюсь, они найдут способ как-нибудь выделить целебные свойства камня и э-э… подавить его нежелательные, так сказать, побочные эффекты. Но вы должны дать нам время.
— Значит, мне возвращаться в Рич и передать людям, чтобы умирали спокойно? — спросил мэр.
— Можно подумать, что на всем свете людей только и осталось, что в вашем городишке, — пробормотал Мерридью. — Такое впечатление, что кроме вас о народе и думать некому. А как насчет нашего профсоюза? Прикажете нашим рабочим с голоду подыхать, лишь бы ваши горожане были здоровы?
— Да, — тяжело проговорил мэр, — сдается мне, этот камень — коварная штука.
Гатер Браун имел все основания думать, что по части коварства его голова не уступит никакому камню. Ситуация создалась не из легких, но теперь, кажется, все шло, как надо.
Он сурово взглянул на Мерридью, но ответного взгляда не дождался. Председатель Союза напряженно размышлял о чем-то своем.
— Я надеюсь, вы проведете слушания в парламенте, — неожиданно сказал мэр, — Надо, чтобы люди знали, какое решение принято и почему.
— Могу вас заверить, что ничего подобного не произойдет, — немедленно отреагировал Браун. Надо сказать, угроза была нешуточной. — Я, конечно, поставлю в известность кабинет министров, но за парламент решать не могу. Советую вам доверить решение правительству.
Кажется, ни у одного из посетителей такое предложение восторга не вызвало. Оба думали о толпах, требующих безопасности, гарантий, хлеба и здоровья. В приглушенном голосе лондонских улиц за окнами министерства им чудилось нечто, грозившее оборваться в любой миг и повлечь за собой лавину бед и забот. Надо было во что бы то ни стало не допустить этого обрыва.
Мерридью словно воочию видел многотысячную армию рядовых членов своего союза. Он прекрасно понимал, что свойства камня не пообсуждаешь, и речи не идет о процентных ставках, изменениях заработной платы, дотациях, здесь нечего обсуждать и нечего отстаивать. Если камень вырвется на свободу, против него поднимутся отделения союза по всей стране.
Но если камень изымут из обращения, возникнет другая угроза.
На борьбу против запрета встанут все больные, убогие и их родственники, именно эту угрозу олицетворял собой сидевший напротив в напряженной позе мэр Рича. В любом случае неизбежна конфронтация и яростная борьба. Это было настолько очевидно, что Мерридью не удержался и воскликнул:
— Но ведь это же гражданская война!
Мэр взглянул на него исподлобья.
— Думаю, вы правы, господин Председатель, — проговорил он. — У нас впереди плохие дни.
— Ну что вы, ну что вы, джентльмены, — заговорил министр, быстро передумал и обратился уже к одному только мэру:
— Совершенно очевидно, что больших бед можно избежать ценой меньших. Надо просто сохранить в тайне само существование камня. Конечно, мы сочувствуем всем скорбящим, но, согласитесь, нельзя строить дом, одновременно ломая его, и нельзя приносить добро одним, причиняя вред другим. К тому же нам пока так мало известно об этом удивительном предмете, что, право, рано представлять события в таком мрачном виде. Я думаю, господин мэр, вам удастся объяснить это вашим согражданам.
— И если сограждане после этого вздернут меня прямо на улице, я сочту это вполне естественным, — без тени иронии ответил Клершоу.
В дверь постучали. Вошел референт.
— Сэр, лорд Белсмер просит вас о встрече по весьма важному и неотложному делу, — озабоченно доложил он. — Министр только что звонил и интересовался, когда вы сможете принять его.
— Да, да, конечно, — с едва заметным облегчением откликнулся Браун, — я сейчас позвоню ему.
Как только за референтом закрылась дверь, он повернулся к своим посетителям.
— Увы, господа, я вынужден прервать нашу дискуссию.
Надеюсь, у вас не осталось никаких недоразумений. Правительство предпримет все необходимое, чтобы прояснить истинное положение дел. Пока в этой истории слишком много преувеличений. Разумеется, я извещу вас о том решении, которое вскоре будет принято. Молитесь, джентльмены, и пустите в ход все ваше влияние, чтобы предотвратить возможные негативные последствия. И пожалуйста, не надо этих разговоров о гражданской войне. Мы все-таки живем в цивилизованном обществе. Ваши интересы, интересы тех, кого вы представляете, в надежных руках правительства. Скоро я напишу вам.
Нет, нет, господин мэр, я больше не могу обсуждать эту тему.
Когда министр наконец спровадил этих двоих, зловещие тучи все еще застилали политический горизонт. Браун покачал головой.
— Ясно как божий день, — пробормотал он, — нельзя допустить, чтобы еще хоть один человек поверил в этот треклятый камень. Ни в коем случае!
Глава 13
— А как вы думаете, — деловым тоном спросил Мерридью, заглядывая в какие-то бумаги на столе, — она не согласилась бы продать его?
— Продать? — поразился Френк. — Нет! Я уверен, она его не продаст. А потом… Я помню, мисс Шилдрейк говорила что-то о семидесяти тысячах фунтов…
— Да, конечно, нищему профсоюзу это не по зубам, — сокрушенно произнес Мерридью. — Но, может быть, нам бы удалось заплатить за аренду? Ненадолго. Если бы у вас, к примеру, оказался камень, мы бы нашли… — он оценивающе оглядел Френка, — несколько сотен фунтов. Поймите, мистер Линдсей, нашему профсоюзу это просто необходимо.
Френк задумался. Но чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что с таким же успехом он может предложить Хлое несколько пенсов или несколько миллионов. Пока она в таком настроении, разницы нет.
— Я мог бы спросить ее, — неуверенно предложил он.
— Можно было бы договориться иначе, — сказал Мерридью. — Вдруг камень зачем-нибудь очень вам понадобится. Мисс Барнет может вам одолжить его на время. Тогда не сочтите за труд, дайте мне знать.
— Боюсь, это ей не понравится, — засомневался Френк.
— А может, вы и сами сумеете как-нибудь его достать, — продолжал Мерридью. — Не обязательно без ведома мисс Барнет, но он ведь не нужен ей все время… К тому же, как я понял, у лорда Эргли есть еще один, а раз мисс Барнет работает с ним, она всегда может воспользоваться его камнем… если случится так, что вам он потребуется в то же время. Знаете, молодые женщины вечно забывают то зонтик, то сумочку…
Мисс Барнет не из таких?
— Нет, нет, с ней такого не бывает, — поспешно ответил Френк.
— И все-таки, если такое случится… да мало ли что бывает! Короче, если камень окажется у вас, я готов немедленно выплатить вам определенную сумму. Лучше заранее потратить несколько сотен фунтов, чем потом выплачивать миллионы на пособие по безработице. Я всегда считал, что профилактика лучше лечения.
— Да, конечно, — согласился Френк, — я понимаю.
К чему относится это «понимаю», Френк не знал. Мысли его постоянно возвращались все к тому же. Кому будет хуже, если он одолжит камень у Хлои на день-два перед экзаменами? А если этот человек хочет заплатить… Он же отдаст деньги Хлое. У нее за душой и тридцати фунтов не наберется. Или можно поделить их. Помнится, когда он бывал на мели, она всегда платила за двоих, а теперь он мог бы платить за нее, конечно, с ее ведома… Но тогда она откажется. Вот если бы и в самом деле раздобыть камень так, чтобы она не узнала…
— Да, понимаю, — снова повторил он.
Все замолчали. Френк встал.
— Мне пора идти, — извиняющимся тоном сказал он. — Я вас понял, мистер Мерридью. Если я смогу…
— В любое время дня и ночи! — воскликнул председатель. — Карнеги даст вам мой адрес. Любые расходы — такси и прочее, конечно, за наш счет. До свидания.
Председатель проводил Френка до двери и повернулся к Карнеги.
— Хорошо бы найти дорогу покороче, — озабоченно сказал Мерридью. — После ленча я съезжу в Министерство внутренних дел, но вряд ли они захотят поделиться с нами.
Я бы на их месте не захотел. А ты присматривай за своим приятелем. Если он все-таки попытается добраться до камня, для экзаменов или там еще для чего, мы быстро сравняем счет. Только не верится мне. Ну, посмотрим. Позвони в министерство и договорись, что я к ним сегодня подъеду.
По методам работы министр внутренних дел отличался от министра дел внешних. Если лорд Белсмер все же показывался на капитанском мостике, когда в политике начинало штормить, то Гатер Браун предпочитал подождать, пока буря уляжется, а потом дотошно подсчитывал нанесенный ущерб.
При виде входящего Мерридью он встал, пожал ему руку и тут же представил еще одному посетителю, находившемуся в кабинете.
— Мистер Клершоу, мэр Рича-на-Озере — мистер Мерридью, председатель Национального транспортного союза.
Садитесь, господа. Боюсь, что дело наше не скорое. Не беспокойтесь, мистер Мерридью, я знаю, что вас привело к нам. Я хотел бы предложить мистеру Клершоу изложить суть дела, чтобы вы узнали все из первых рук, так сказать.
Поговаривали, что это был излюбленный прием Брауна, из-за которого внутри его департамента и вокруг него вечно возникали скандалы и недоразумения. Иногда посетителю приходилось повторять свое дело до тех пор, пока он сам не переставал понимать, зачем пришел. Однако мэр Рича не поддался на эту уловку.
— Сэр, я уже изложил вам, как члену правительства, суть моего дела, — сдержанно произнес он. — Не вижу необходимости повторять еще раз.
— Я хотел, чтобы вы убедили мистера Мерридью, — сказал Браун. — По-моему, для вас это важнее, чем давить на меня.
— Почему бы это? — не понял мэр.
— А потому, что позиция Мерридью не дает мне возможности выполнить ваши требования, — объяснил министр. — Господин председатель, — обратился он к Мерридью, — скажите-ка нам, вы стремитесь к огласке истории с этим нелепым камнем?
— Что? Огласка? — вскричал Мерридью. — Да ни за что на свете! Нет, и точка. Я пришел спросить, какие шаги предпринимает правительство, если оно их предпринимает, чтобы немедленно поставить под контроль все камни, сколько их есть? Если, конечно, все это — не чья-то безответственная мистификация.
— Ну вот, а мистер Клершоу как раз наоборот настаивает на немедленной и полной гласности, — улыбнулся Браун. — Он категорически против любой секретности.
Мерридью поерзал в кресле.
— А по какой причине, позвольте узнать? — раздраженно спросил он.
— Я не могу поверить, сэр, — с едва сдерживаемой яростью произнес мэр Рича, — что вы сознательно готовы обречь на мучения тысячи мужчин, детей и женщин.
— Да с какой стати? — изумился Мерридью. — Как раз наоборот! Для этого я и требую изъять камень из обращения.
— Можно подумать, вы не знаете, — чуть не кричал мэр, — что в нашем обществе, в целом здоровом и счастливом, попадаются люди, чья жизнь полна мучений и горя, больные люди, которых камень мог бы сделать здоровыми?
— А-а, вы об этой истории в Риче, — смущенно пробормотал Мерридью. Увлекшись транспортными проблемами, он начисто забыл о медицинских свойствах камня. Однако его фраза только усугубила ситуацию. Вполне могло показаться, что ему действительно нет дела до страданий жителей города Рича.
Клершоу встал и шагнул вперед.
— Я говорю о гражданах города Рича, — сказал он звенящим голосом. — Я говорю от их имени, потому что имею честь быть мэром этого города. А по какому праву и от чьего имени говорите вы, сэр?
— Я говорю от имени сыновей Марфы14, — немедленно ответил Мерридью, воспользовавшись своим обычным риторическим приемом. Он частенько поминал Киплинга и Мейсфилда15 в своих выступлениях, когда нужно было придать им патетическую окраску. На мэра, не очень-то разбиравшегося в поэзии, ответ произвел именно то впечатление, на которое и рассчитывал опытный профсоюзный деятель.
— От кого? — удивленно спросил он.
— Ог имени моряка, кочегара, машиниста и прочих, — пробормотал Браун. Ему не раз приходилось слышать публичные выступления Мерридью. — Он имеет в виду рабочих, сэр.
— А они что, не люди? — опешил Клершоу. — Разве им камень не нужен?
— В том-то и дело, что люди! — воскликнул Мерридью. — С какой стати они должны терять все средства к существованию из-за двух-трех исцелений?
— — Возможно, господин мэр упустил из вида, — вставил Браун, — что камень обладает не только целебными свойствами. Если хотите, я вам изложу вкратце… — и он рассказал об остальных известных свойствах камня. Мэр Рича угрюмо слушал. — Я, правда, не ожидал, — закончил министр, — что все эти конфиденциальные сведения так быстро станут известны в нашем транспортном союзе. Было бы весьма интересно узнать, какими источниками информации вы пользовались, мистер Мерридью? — он слегка поклонился Председателю.
— А вот это уж мое дело, — не пожелал снизойти к его заинтересованности Мерридью. — Если речь идет о научном изобретении, а по-моему, так оно и есть, то оно должно принадлежать государству. И тогда уж правительство должно позаботиться о том, чтобы вводить его в экономику постепенно, с учетом всех последствий.
— А люди тем временем будут умирать, — прокомментировал мэр.
— Черт побери! — воскликнул Мерридью. — Я тоже о людях забочусь.
— О больных и умирающих? — уточнил Клершоу. — О слепых, хромых, парализованных и раковых больных? Нет, как хотите, а экономика и медицина — вещи разные. Тело все-таки важнее одежды.
— Однако и голым долго не проходишь, — подхватил Браун. — Хорошо, джентльмены, продолжим дискуссию. Что вы хотели сказать, господин Председатель?
— Я протестую! — заявил Мерридью. — Не надо передергивать. Я абсолютно ничего не имею против использования камня в медицинских целях.
— Равно как и я не возражаю против транспортных ограничений, — подхватил мэр, и оба они посмотрели на Гатера Брауна.
— Ну что ж, прекрасно, — вздохнул министр. — Когда демократия возляжет с демократией… Позвольте спросить, джентльмены, а как вы видите широкое использование камня в медицинских целях и содержание в строжайшем секрете других его свойств, причем одновременно?
— Ну, доктора… — неуверенно начал Мерридью.
— Едва ли, — скептически перебил его министр. — Не забудьте, доктора здесь ни при чем, камень должен находиться у больного и управляться его волей. Вот я и думаю, как можно помешать больному отправиться по своим делам сразу после выздоровления? И как при этом избежать огласки? А дальше — понятно. Камней будет становиться все больше, и скоро они появятся всюду. Я в общем-то не возражаю. Но надо решить, чего мы хотим? Либо мы используем все их возможности, либо не используем совсем.
— Так воспользуйтесь ими ради бога! — вскричал мэр.
— И уничтожьте благосостояние сотен тысяч людей! — воскликнул Мерридью. — Только запретить, и никаких разговоров.
Гатер Браун поднял руку, призывая к спокойствию.
— Вот видите? — укоризненно произнес он, когда тишина была восстановлена. — Если правительство будет лечить больных, тогда здоровым не поздоровится, а если станет отстаивать интересы здоровых, то больным помощи не дождаться.
Председатель и мэр смотрели на министра, и в глазах их явственно читался ужас. Кажется, до обоих только сейчас дошло, с какой неразрешимой проблемой они столкнулись. До сих пор каждый из них рвался защищать интересы тех, кого представлял, и только спокойный голос министра открыл каждому оборотную сторону медали, таящую угрозу и страдание, кроющиеся в камне. Мэр Рича, действительно привыкший со вниманием относиться к человеческим нуждам, испытал двойной удар. Болезнь родного сына не могла затмить для него видение замерших железных дорог и толп рабочих, лишенных куска хлеба. Он слышал стоны умирающего, но не мог забыть, что это стоны лишь одного из тысяч. Он резко повернулся к министру.
— Неужели нет способа поставить лечение под контроль? — спросил он. — Неужели нельзя принять меры предосторожности?
— Увы, — вздохнул министр. — Если мы разрешим использование камня, мы не сможем его уберечь.
— Да не верю я в это! — закричал Клершоу. — Человеческий ум решал задачи и потруднее. Или этот камень послан в насмешку над нами?
— Ну, не думаю, — рассудительно проговорил министр. — Мне кажется, его значение вообще склонны преувеличивать. Мы, конечно, располагаем…
— Да я сам своими глазами видел, как это происходит! — перебил его Клершоу.
— Несомненно, несомненно, — согласился Браун. — Так вот, мы, конечно, располагаем достаточно квалифицированным штатом ученых, которые уже работают над этой проблемой. Они исследуют камень.
— И кто они, позвольте узнать? — спросил мэр.
— Во-первых, сэр Джайлс Тамалти, — внушительно произнес министр. До вчерашнего вечера он и слыхом не слыхал ни о каком Тамалти, но теперь всем своим видом дал понять, что этой мировой величины будет достаточно, чтобы справиться со всеми загадками камня. — Да, я не сомневаюсь, они найдут способ как-нибудь выделить целебные свойства камня и э-э… подавить его нежелательные, так сказать, побочные эффекты. Но вы должны дать нам время.
— Значит, мне возвращаться в Рич и передать людям, чтобы умирали спокойно? — спросил мэр.
— Можно подумать, что на всем свете людей только и осталось, что в вашем городишке, — пробормотал Мерридью. — Такое впечатление, что кроме вас о народе и думать некому. А как насчет нашего профсоюза? Прикажете нашим рабочим с голоду подыхать, лишь бы ваши горожане были здоровы?
— Да, — тяжело проговорил мэр, — сдается мне, этот камень — коварная штука.
Гатер Браун имел все основания думать, что по части коварства его голова не уступит никакому камню. Ситуация создалась не из легких, но теперь, кажется, все шло, как надо.
Он сурово взглянул на Мерридью, но ответного взгляда не дождался. Председатель Союза напряженно размышлял о чем-то своем.
— Я надеюсь, вы проведете слушания в парламенте, — неожиданно сказал мэр, — Надо, чтобы люди знали, какое решение принято и почему.
— Могу вас заверить, что ничего подобного не произойдет, — немедленно отреагировал Браун. Надо сказать, угроза была нешуточной. — Я, конечно, поставлю в известность кабинет министров, но за парламент решать не могу. Советую вам доверить решение правительству.
Кажется, ни у одного из посетителей такое предложение восторга не вызвало. Оба думали о толпах, требующих безопасности, гарантий, хлеба и здоровья. В приглушенном голосе лондонских улиц за окнами министерства им чудилось нечто, грозившее оборваться в любой миг и повлечь за собой лавину бед и забот. Надо было во что бы то ни стало не допустить этого обрыва.
Мерридью словно воочию видел многотысячную армию рядовых членов своего союза. Он прекрасно понимал, что свойства камня не пообсуждаешь, и речи не идет о процентных ставках, изменениях заработной платы, дотациях, здесь нечего обсуждать и нечего отстаивать. Если камень вырвется на свободу, против него поднимутся отделения союза по всей стране.
Но если камень изымут из обращения, возникнет другая угроза.
На борьбу против запрета встанут все больные, убогие и их родственники, именно эту угрозу олицетворял собой сидевший напротив в напряженной позе мэр Рича. В любом случае неизбежна конфронтация и яростная борьба. Это было настолько очевидно, что Мерридью не удержался и воскликнул:
— Но ведь это же гражданская война!
Мэр взглянул на него исподлобья.
— Думаю, вы правы, господин Председатель, — проговорил он. — У нас впереди плохие дни.
— Ну что вы, ну что вы, джентльмены, — заговорил министр, быстро передумал и обратился уже к одному только мэру:
— Совершенно очевидно, что больших бед можно избежать ценой меньших. Надо просто сохранить в тайне само существование камня. Конечно, мы сочувствуем всем скорбящим, но, согласитесь, нельзя строить дом, одновременно ломая его, и нельзя приносить добро одним, причиняя вред другим. К тому же нам пока так мало известно об этом удивительном предмете, что, право, рано представлять события в таком мрачном виде. Я думаю, господин мэр, вам удастся объяснить это вашим согражданам.
— И если сограждане после этого вздернут меня прямо на улице, я сочту это вполне естественным, — без тени иронии ответил Клершоу.
В дверь постучали. Вошел референт.
— Сэр, лорд Белсмер просит вас о встрече по весьма важному и неотложному делу, — озабоченно доложил он. — Министр только что звонил и интересовался, когда вы сможете принять его.
— Да, да, конечно, — с едва заметным облегчением откликнулся Браун, — я сейчас позвоню ему.
Как только за референтом закрылась дверь, он повернулся к своим посетителям.
— Увы, господа, я вынужден прервать нашу дискуссию.
Надеюсь, у вас не осталось никаких недоразумений. Правительство предпримет все необходимое, чтобы прояснить истинное положение дел. Пока в этой истории слишком много преувеличений. Разумеется, я извещу вас о том решении, которое вскоре будет принято. Молитесь, джентльмены, и пустите в ход все ваше влияние, чтобы предотвратить возможные негативные последствия. И пожалуйста, не надо этих разговоров о гражданской войне. Мы все-таки живем в цивилизованном обществе. Ваши интересы, интересы тех, кого вы представляете, в надежных руках правительства. Скоро я напишу вам.
Нет, нет, господин мэр, я больше не могу обсуждать эту тему.
Когда министр наконец спровадил этих двоих, зловещие тучи все еще застилали политический горизонт. Браун покачал головой.
— Ясно как божий день, — пробормотал он, — нельзя допустить, чтобы еще хоть один человек поверил в этот треклятый камень. Ни в коем случае!
Глава 13
Отказ лорда Эрди
— Вендсворт?16 — удивленно переспросил профессор Пеллишер. — Зачем вы туда ездили?
— А вы не догадываетесь? — спросил сэр Джайлс. — Тогда вам ни за что не догадаться и о том, что там произошло. Я и объяснять не буду. Я так и заявил тамошнему начальнику, этому безмозглому борову! Он чуть не спятил, когда увидел.
— Да что увидел? Что вы там делали?
— Ладно, ладно, так и быть, расскажу. — Сэр Джайлс с удовольствием потер руки. — Конечно, я должен был предвидеть, как все выйдет, но у этой чертовой штуки сумасшедшая логика. Значит, так. Отправился я в Вендсворт… вы хоть знаете, что там такое?
— Ну, слышал… — неуверенно проговорил Пеллишер. — Кажется, там тюрьма?
— А еще гугенотский миссионерский колледж и курсы, где готовят барменш, — дополнил сэр Джайлс. — А как вы думаете, что бывает по утрам в Вендсвортской тюрьме?
— Парады? — растерянно предположил Пеллишер. — Завтрак? Богослужение?
— Все — мимо, — довольным тоном выпалил сэр Джайлс. — По утрам там исполняют приговоры, Пеллишер.
Я затем туда и ездил. Смертников не так много, нельзя было пропустить ни одного. Вы же знаете, Белсмер предоставил мне возможность экспериментировать с тамошним сбродом. Я получил от него бумагу и тут же отправился.
Рассуждал я примерно так: если этот чертов камень — своего рода точка встречи прошлого и будущего и одновременно — любое место на свете, то почему бы камню не перенести человека через момент его смерти? Но как узнать, когда человек умрет? Это можно сделать только в одном случае: когда момент этот точно известен, в случае казни. Даже в больницах никогда нельзя сказать наверняка.
Час — туда, час — сюда, к тому же больные — плохой материал, к этому моменту они перестают себя осознавать. А детина, которого должны казнить, прекрасно об этом знает.
Эта горилла, начальник тюрьмы, так и не сознался, дает он им наркотики перед казнью или нет. Но уж тому, которого я присмотрел, точно не давали. Мне нужен был рассудок незамутненный, пусть даже его там с наперсток. Мне попался какой-то слюнтяй-недомерок; отравил женщину, — она с ним сбежала, а денег у нее, видите ли, не оказалось. А может, еще что, я не помню. Я с ним поговорил до завтрака, намекнул слегка, дескать, не хочет ли он еще пожить и тому подобное.
Охранника из камеры убрали, разговор был откровенный. Не знаю, что эта скотина возомнила о себе, но от радости верещала минут десять, не меньше.
Я уж начал опасаться, сумею ли я втолковать ему идею: во-первых, сплошные слюни, во-вторых, мозгов-то нету. Но в конце концов справился, даже позавтракать заставил его поплотнее. Потом приперся капеллан и начал распевать ему о жизни небесной, но мой-то подопечный уже опять успел прирасти к жизни земной, и я для него значил больше целой оравы капелланов. Связали ему руки, но так, чтобы можно было камень держать, и я приказал ему вложить все силы в одно желание — выжить. Вышли из камеры. Целая процессия — впереди палач, следом приговоренный, за ним капеллан с начальником тюрьмы, ну, я, само собой, и еще какие-то сопровождающие лица. Ничего забавнее вам в жизни видеть не приходилось, если вы, Пеллишер, вообще видели в своей жизни что-нибудь смешное. А дальше был люк. Тут только до меня дошло, что наверху мне делать нечего, мое место — внизу, как раз там, куда он должен был провалиться. Вышла заминка. Они не сразу поняли, чего я хочу, — черт побери, младенец и тот догадался бы быстрее, — но в конце концов я по другой лестнице спустился в яму. И вот он проваливается… — Сэр Джайлс выдержал эффектную паузу. — Ну, как по-вашему, что было дальше?
— Откуда мне знать! — выпалил возбужденный до предела профессор. — Он был мертвый?
— Да нет, я бы не сказал, что мертвый, — задумчиво ответил сэр Джайлс.
— Значит, живой! — воскликнул Пеллишер. — Значит, ему в самом деле удалось избежать смерти?
— Пожалуй, в некотором смысле он был живой, — сказал сэр Джайлс. — В полном сознании и все такое, только шея у него оказалась сломана.
Профессор Пеллишер так и застыл с раскрытым ртом.
— Вот так оно и было, — подытожил сэр Джайлс. — Шея сломана, как и положено, тело, так сказать, мертвое, а сам он — нет. Теперь-то я вижу, где ошибался. Я использовал понятие «продолжение жизни», и ему именно так объяснил.
Вот он эту формулу и всосал вместе со своим утренним кофе.
Но ни он, ни я не подумали, что для продолжения жизни надо бы организовать условия. Мы упустили обычные физические процессы. А сознание сохранилось, оно просто закрепилось там, в его теле, или где ему положено жить. Вот такой забавный результат, Пеллишер. Видели бы вы его глаза, когда он качался в петле…
— Ну и что же вы сделали? — перебил его профессор.
— А что тут можно сделать? Обрезали веревку, вынули его из петли, — сэра Джайлса все-таки слегка передернуло, — уложили в койку. Капеллан решил отложить дальнейшее воскресение, начальник тюрьмы отправился за дополнительными инструкциями, а я понаблюдал еще немного, никаких изменений не заметил и уехал. Так он и лежит теперь со сломанной шеей, только глаза живые. И проку от него никакого ни мне, ни кому-нибудь еще, будь он проклят, щенок слюнявый!
Пеллишер беспокойно заерзал в кресле.
— Меня это пугает, — проговорил он. — Хорошо бы понять, что это было.
— Она самая, Первоматерия, — кивнул сэр Джайлс. — Я и раньше так думал, а теперь совершенно убедился. Это — первооснова всего сущего.
— Но как оно работает? — спросил Пеллишер. — Как происходит воздействие? Хотя бы эти перемещения в пространстве?
— Камень ничего не делает, — немедленно отозвался сэр Джайлс. — Вы же видите, он не передвигает предметы.
Здесь иной принцип. Если вы в контакте с камнем, вам нужно выбрать место, захотеть оказаться там, совершить волевое усилие, войти в камень и выйти там, где вы хотите, потому что в нем — весь мир. Ну, напрягитесь, посмотрите чуть подальше собственного носа!
— Вы считаете, — медленно начал профессор, — что если установлен контакт, то даже обладая неполным знанием, можно… — он замолчал, не в силах сразу сформулировать мысль.
— Ну, ну, — радостно поторопил его сэр Джайлс, — давайте! Неужели катафалк вашего сознания не может добраться до крематория чуть побыстрее? Вы остановились на «можно». Что «можно»?
— Я подумал о Лондоне, — неожиданно продолжил Пеллишер. — Выходит, можно объяснить способ, которым он вернулся?
— Он… что? — резко спросил сэр Джайлс. — Что это вы несете, Пеллишер? Пондон вернулся? У него же нет камня.
— Я думаю, здесь не обошлось без вашего родственничка, — ответил Пеллишер, и в глазах у него мелькнул мстительный огонек, — вы же сами мне говорили, Тамалти, что видели судью, когда мы пытались и не смогли добраться до Пондона следующей ночью. Оказывается, вчера появилась заметка в газете, но я ее пропустил. И когда я пришел в лабораторию, он уже ушел оттуда. Его нашли еще вчера вечером, при обходе. Говорили, он слегка не в себе, и я, конечно, отправился к нему домой поговорить с ним. Как вы думаете, кого я там застал?
— Эргли! — выкрикнул сэр Джайлс. — Ей-богу, я этого Эргли в клочки разорву!
— Да нет, не Эргли, — остановил его Пеллишер, — там была эта его девица, секретарша. Она ему наплела с три короба, втерлась в доверие, и когда я пришел, он уже болтал с ней вовсю, и повторял, и повторял, что ничего не мог понять.
Мне было, в общем-то, неловко, я даже сначала хотел уйти, но он мне обрадовался и спросил, все ли в порядке с вибрациями. Помните, мы ведь сказали ему, что проверяем теорию «эфирных вибраций» из моей монографии. Он должен был читать «Дискретное целое».
— Надо сказать, он и сам был чертовски близок к тому, чтобы стать дискретным целым, — проворчал сэр Джайлс. — Ну, а что говорила девица?
— Да ничего особенного. Кудахтала над ним, как наседка. Интересней все-таки его рассказ. Он говорит, что занимался своей обычной работой и вдруг увидел у себя в руке камень. Но при этом он знал, что так и должно быть. Поэтому он ухватил камень покрепче и сказал себе: «Я там, где нужно. А потом он помнит, как падал откуда-то, словно с большой высоты, и тут его нашел лаборант. Вот и все. Как хотите, но без Эргли и этой девицы здесь не обошлось. Если они будут то и дело встревать в наши эксперименты…
— А вы не догадываетесь? — спросил сэр Джайлс. — Тогда вам ни за что не догадаться и о том, что там произошло. Я и объяснять не буду. Я так и заявил тамошнему начальнику, этому безмозглому борову! Он чуть не спятил, когда увидел.
— Да что увидел? Что вы там делали?
— Ладно, ладно, так и быть, расскажу. — Сэр Джайлс с удовольствием потер руки. — Конечно, я должен был предвидеть, как все выйдет, но у этой чертовой штуки сумасшедшая логика. Значит, так. Отправился я в Вендсворт… вы хоть знаете, что там такое?
— Ну, слышал… — неуверенно проговорил Пеллишер. — Кажется, там тюрьма?
— А еще гугенотский миссионерский колледж и курсы, где готовят барменш, — дополнил сэр Джайлс. — А как вы думаете, что бывает по утрам в Вендсвортской тюрьме?
— Парады? — растерянно предположил Пеллишер. — Завтрак? Богослужение?
— Все — мимо, — довольным тоном выпалил сэр Джайлс. — По утрам там исполняют приговоры, Пеллишер.
Я затем туда и ездил. Смертников не так много, нельзя было пропустить ни одного. Вы же знаете, Белсмер предоставил мне возможность экспериментировать с тамошним сбродом. Я получил от него бумагу и тут же отправился.
Рассуждал я примерно так: если этот чертов камень — своего рода точка встречи прошлого и будущего и одновременно — любое место на свете, то почему бы камню не перенести человека через момент его смерти? Но как узнать, когда человек умрет? Это можно сделать только в одном случае: когда момент этот точно известен, в случае казни. Даже в больницах никогда нельзя сказать наверняка.
Час — туда, час — сюда, к тому же больные — плохой материал, к этому моменту они перестают себя осознавать. А детина, которого должны казнить, прекрасно об этом знает.
Эта горилла, начальник тюрьмы, так и не сознался, дает он им наркотики перед казнью или нет. Но уж тому, которого я присмотрел, точно не давали. Мне нужен был рассудок незамутненный, пусть даже его там с наперсток. Мне попался какой-то слюнтяй-недомерок; отравил женщину, — она с ним сбежала, а денег у нее, видите ли, не оказалось. А может, еще что, я не помню. Я с ним поговорил до завтрака, намекнул слегка, дескать, не хочет ли он еще пожить и тому подобное.
Охранника из камеры убрали, разговор был откровенный. Не знаю, что эта скотина возомнила о себе, но от радости верещала минут десять, не меньше.
Я уж начал опасаться, сумею ли я втолковать ему идею: во-первых, сплошные слюни, во-вторых, мозгов-то нету. Но в конце концов справился, даже позавтракать заставил его поплотнее. Потом приперся капеллан и начал распевать ему о жизни небесной, но мой-то подопечный уже опять успел прирасти к жизни земной, и я для него значил больше целой оравы капелланов. Связали ему руки, но так, чтобы можно было камень держать, и я приказал ему вложить все силы в одно желание — выжить. Вышли из камеры. Целая процессия — впереди палач, следом приговоренный, за ним капеллан с начальником тюрьмы, ну, я, само собой, и еще какие-то сопровождающие лица. Ничего забавнее вам в жизни видеть не приходилось, если вы, Пеллишер, вообще видели в своей жизни что-нибудь смешное. А дальше был люк. Тут только до меня дошло, что наверху мне делать нечего, мое место — внизу, как раз там, куда он должен был провалиться. Вышла заминка. Они не сразу поняли, чего я хочу, — черт побери, младенец и тот догадался бы быстрее, — но в конце концов я по другой лестнице спустился в яму. И вот он проваливается… — Сэр Джайлс выдержал эффектную паузу. — Ну, как по-вашему, что было дальше?
— Откуда мне знать! — выпалил возбужденный до предела профессор. — Он был мертвый?
— Да нет, я бы не сказал, что мертвый, — задумчиво ответил сэр Джайлс.
— Значит, живой! — воскликнул Пеллишер. — Значит, ему в самом деле удалось избежать смерти?
— Пожалуй, в некотором смысле он был живой, — сказал сэр Джайлс. — В полном сознании и все такое, только шея у него оказалась сломана.
Профессор Пеллишер так и застыл с раскрытым ртом.
— Вот так оно и было, — подытожил сэр Джайлс. — Шея сломана, как и положено, тело, так сказать, мертвое, а сам он — нет. Теперь-то я вижу, где ошибался. Я использовал понятие «продолжение жизни», и ему именно так объяснил.
Вот он эту формулу и всосал вместе со своим утренним кофе.
Но ни он, ни я не подумали, что для продолжения жизни надо бы организовать условия. Мы упустили обычные физические процессы. А сознание сохранилось, оно просто закрепилось там, в его теле, или где ему положено жить. Вот такой забавный результат, Пеллишер. Видели бы вы его глаза, когда он качался в петле…
— Ну и что же вы сделали? — перебил его профессор.
— А что тут можно сделать? Обрезали веревку, вынули его из петли, — сэра Джайлса все-таки слегка передернуло, — уложили в койку. Капеллан решил отложить дальнейшее воскресение, начальник тюрьмы отправился за дополнительными инструкциями, а я понаблюдал еще немного, никаких изменений не заметил и уехал. Так он и лежит теперь со сломанной шеей, только глаза живые. И проку от него никакого ни мне, ни кому-нибудь еще, будь он проклят, щенок слюнявый!
Пеллишер беспокойно заерзал в кресле.
— Меня это пугает, — проговорил он. — Хорошо бы понять, что это было.
— Она самая, Первоматерия, — кивнул сэр Джайлс. — Я и раньше так думал, а теперь совершенно убедился. Это — первооснова всего сущего.
— Но как оно работает? — спросил Пеллишер. — Как происходит воздействие? Хотя бы эти перемещения в пространстве?
— Камень ничего не делает, — немедленно отозвался сэр Джайлс. — Вы же видите, он не передвигает предметы.
Здесь иной принцип. Если вы в контакте с камнем, вам нужно выбрать место, захотеть оказаться там, совершить волевое усилие, войти в камень и выйти там, где вы хотите, потому что в нем — весь мир. Ну, напрягитесь, посмотрите чуть подальше собственного носа!
— Вы считаете, — медленно начал профессор, — что если установлен контакт, то даже обладая неполным знанием, можно… — он замолчал, не в силах сразу сформулировать мысль.
— Ну, ну, — радостно поторопил его сэр Джайлс, — давайте! Неужели катафалк вашего сознания не может добраться до крематория чуть побыстрее? Вы остановились на «можно». Что «можно»?
— Я подумал о Лондоне, — неожиданно продолжил Пеллишер. — Выходит, можно объяснить способ, которым он вернулся?
— Он… что? — резко спросил сэр Джайлс. — Что это вы несете, Пеллишер? Пондон вернулся? У него же нет камня.
— Я думаю, здесь не обошлось без вашего родственничка, — ответил Пеллишер, и в глазах у него мелькнул мстительный огонек, — вы же сами мне говорили, Тамалти, что видели судью, когда мы пытались и не смогли добраться до Пондона следующей ночью. Оказывается, вчера появилась заметка в газете, но я ее пропустил. И когда я пришел в лабораторию, он уже ушел оттуда. Его нашли еще вчера вечером, при обходе. Говорили, он слегка не в себе, и я, конечно, отправился к нему домой поговорить с ним. Как вы думаете, кого я там застал?
— Эргли! — выкрикнул сэр Джайлс. — Ей-богу, я этого Эргли в клочки разорву!
— Да нет, не Эргли, — остановил его Пеллишер, — там была эта его девица, секретарша. Она ему наплела с три короба, втерлась в доверие, и когда я пришел, он уже болтал с ней вовсю, и повторял, и повторял, что ничего не мог понять.
Мне было, в общем-то, неловко, я даже сначала хотел уйти, но он мне обрадовался и спросил, все ли в порядке с вибрациями. Помните, мы ведь сказали ему, что проверяем теорию «эфирных вибраций» из моей монографии. Он должен был читать «Дискретное целое».
— Надо сказать, он и сам был чертовски близок к тому, чтобы стать дискретным целым, — проворчал сэр Джайлс. — Ну, а что говорила девица?
— Да ничего особенного. Кудахтала над ним, как наседка. Интересней все-таки его рассказ. Он говорит, что занимался своей обычной работой и вдруг увидел у себя в руке камень. Но при этом он знал, что так и должно быть. Поэтому он ухватил камень покрепче и сказал себе: «Я там, где нужно. А потом он помнит, как падал откуда-то, словно с большой высоты, и тут его нашел лаборант. Вот и все. Как хотите, но без Эргли и этой девицы здесь не обошлось. Если они будут то и дело встревать в наши эксперименты…