Уиндзор Валери. Лгунья

   - Не знаю, - я не хотела сейчас об этом думать. - Может быть, сказала я, чтобы она отстала, - на Корсику махну.
   - На Корсику?
   - Я видела рекламный плакат. По виду, там хорошо.
   - И не только по виду, там и вправду хорошо, - сказала Крис. Кажется, она всюду побывала: Тулуза, Корсика... - Можешь на попутке добраться до Марселя, а оттуда на катере. Это нетрудно.
   - Нет, трудно, - сказала я. - Просто-таки невозможно. У меня денег нет.
   - А-а, денег, - отмахнулась она так, будто деньги должны как раз меньше всего волновать людей.
   - И паспорта, - добавила я. Это казалось мне совершенно непреодолимым препятствием. - Все осталось у мужа.
   Дочь patronne пришла предложить нам десерт. Она потопталась у стола и наконец застенчиво спросила, англичанки ли мы. Сказала, что учит английский в школе.
   - Нет, немки, - спокойненько соврала Крис. - Мы немки.
   Я удивленно таращилась на нее.
   - Ой, простите. Мне послышалось, что вы говорили по-английски, сказала девушка по-французски. Она ужасно смутилась.
   - Да, говорили, - сказала Крис. - Мы практиковались. Мы переводчицы. Из Арнхема.
   - Зачем, скажи на милость, ты ей это сказала? - спросила я, когда хозяйская дочка ушла за нашим мороженным.
   Крис пожала плечами.
   - Не хотела, чтобы она практиковала на нас свой английский.
   Ее способность сбить человека с толку рассмешила меня.
   - Я тоже такое проделываю, - сказала я, но она, казалось, не слушала. Она откинулась на спинку стула, сунула кончики пальцев в карманы джинсов и смотрела на меня изучающим взглядом.
   - Ну, расскажи мне теперь о себе, - сказала она. - Кто ты?
   Какой-то невероятный вопрос. Никто раньше не спрашивал у меня ничего подобного. Она перефразировала:
   - Чем занимаешься?
   Я решила наврать что-нибудь, но была слишком пьяна, чтобы иметь доступ к заготовленной стопке привычной лжи. Я могла сказать, что у меня свой бизнес, чистка ковров, я иногда рассказываю такое незнакомым людям в поездах, но не сказала. Так чем же я занимаюсь? Я просыпаюсь, живу весь день, ложусь в кровать, вижу сны. Иногда сны у меня путаются с явью. Так и время проходит. Все кажется мне немного нереальным. Я убираю дом и готовлю. Увлекаюсь чем-нибудь и бросаю. Я работаю. Правда заключается в том, - и это, в отличие от всего остального, действительно правда, - что я секретарша. Работаю в бухгалтерской фирме, но я ни в коем случае не хотела признаваться в этом Крис. Ни за что не скажу ей, что я всего-навсего с одной стороны - домохозяйка, а с другой - секретарша.
   - А сама-то ты чем занимаешься?
   - Товарами широкого потребления, - сказала она. - Я агент по продаже товаров широкого потребления.
   Я кивнула. Это многое объясняло. Вот откуда её легкость в общении, и познания о том, как действует этот мир.
   - Ты, наверное, очень умная, - сказала я. Она начала рассказывать о работе, но взгляд мой то и дело возвращался к блондинке, поднявшей шум по поводу того, на каком стуле ей больше нравится сидеть.
   - Она тебя прямо приворожила, да? - сказала Крис.
   - Она и в самом деле проститутка? - спросила я. В Англии я бы произнесла это вполголоса, но в чужой стране появляются определенные преимущества: можно говорить совершенно свободно.
   - Ты хочешь сказать, что никогда не видела проституток? Где же ты была всю свою жизнь? - спросила Крис. Как будто общаться с проститутками, ловить попутку и обедать в злачных местах - это норма, как будто все только этим и занимаются.
   - В Хэнли, - сказала я немного обиженно.
   - В Хэнли? Это где такое?
   Дочка patronne принесла мороженое.
   - Если тебе нужен паспорт, - небрежно бросила Крис, облизывая ложечку, - я могла бы посодействовать. У тебя есть при себе какой-нибудь дорожный чек?
   Я покачала головой.
   - А кредитные карточки?
   Блондинка, проститутка, села с двумя своими провожатыми за столиком у дверей. Мне видны были только движения её головы, она льнула к одному из парней, ворошила ему волосы, нашептывала в ухо.
   - Но если я начну пользоваться кредитками, меня сразу выследят, возразила я.
   - Кто? - вытаращилась на меня Крис. - Муж? Ну и что из этого? Пока он спохватится, ты уже фьють, ищи-свищи.
   Несмотря на количество съеденного, у меня в животе стало пусто.
   - И вообще, - говорила Крис, - даже если догонит, что тогда? Ты свободная личность.
   - Нет, - сказала я. - Не думаю.
   - Да конечно свободная, - нетерпеливо сказала Крис.
   - И в каком смысле - "паспорт"? Что ты имеешь в виду? - спросила я.
   - А что, по-твоему, я могу иметь в виду?
   Я понятия не имела.
   - Поддельный? - предположила я.
   - Ладно, считай, что разговор окончен, - сказала Крис.
   Она заказала к кофе коньяк. Я сидела обиженная, щеки пылали. Потом стала слепо рыться в сумочке в поисках оставшейся стофранковой купюры.
   - Ой, да брось ты, ради бога! - сказала она раздраженно. - Убери. Я угощаю.
   - Ты платила за завтрак, - запротестовала я.
   - Ну и что с того? - она залпом осушила рюмку с коньяком. - В общем, так: что бы ты ни решила, но дальше в таком виде ты не поедешь. - Она допила кофе и поднялась. - Жди здесь. Я быстро.
   Она подошла к стойке заплатить за обед и вышла за дверь, скрывшись в темноте. Я поиграла с мыслью, что меня бросили: представляла, как слышу шум мотора, представляла, что Крис уезжает без меня. Я ждала, ковыряя ложкой в кофейной гуще. К моему лицу прилипла печальная, смущенная улыбка. Интересно, хватит ли у меня храбрости напроситься в попутчики к кому-то из этих шоферов. Это было нечто вроде решения. В нем была определенная логика. Я могла всю оставшуюся жизнь разъезжать по Франции без цели и направления, повторять и повторять бесконечные круги, пользуясь гостеприимностью водителей грузовиков. Наконец Крис вернулась с большим черным свертком.
   - Иди надень, - сказала она. - Юбка с резиновым поясом, так что должна налезть. Я подожду в машине.
   Держаться прямо оказалось довольно трудно. После первой теплой волны от ликера было ощущение, что чем больше пьешь, тем трезвее становишься; но едва я встала на ноги, комната поплыла, пришлось ухватиться за стол, чтобы не упасть. Я сфокусировала взгляд на двери с надписью "Toilettes" и приказала себе не отклоняться от курса и добраться до нее, ни во что не врезавшись и не привлекая к себе внимания. В туалете никого кроме меня не было. Я посмотрела в зеркало. Лицо в пятнах, мятое, пугающе бледное. Волосы дико растрепаны. Я наклонилась ближе, так что лицо и его отражение почти коснулись друг друга: понадеялась, что если приглядеться, впечатление будет не таким удручающим, но так я не могла видеть всего лица целиком, только частями - огромные, воспаленные глаза, дряблый, в оспинках, фрагмент кожи, черная ноздря с влагой на волосках. Я отшатнулась. Я швыряла на все это пригоршнями воду, холодную воду из-под крана, и держала глаза закрытыми, чтобы не смотреть, пока не запрусь в безопасности кабинки. Писала я целую вечность, думала, это никогда не кончится. Моя белая юбка порвалась, была в пятнах от вина и чудовищно измята. И дурно пахла. Я сняла её и надела юбку Крис. Эластичный пояс натянулся до предела. Из пакета выпала черная футболка. Я стянула через голову свою блузку. Корзины для мусора здесь не было, так что я скатала грязную одежду в комок и затолкала в угол.
   Когда я открыла дверь и вышла, перед зеркалом стояла та самая блондинка, проститутка, и поправляла прическу в ожидании, пока освободится кабинка. Я не знала, заговорить с ней или не надо. Не знала, чего она от меня ждет. Я нервно улыбнулась её отражению и сказала:
   - Pardon.
   Встала рядом с ней, поставила сумочку на раковину и вынула косметичку. Она что-то сказала хрипловатым голосом, что-то по-французски, я не поняла.
   - Pardon? - ещё раз произнесла я, на этот раз извиняясь не за то, что так надолго заняла туалет, а за непонимание. Надеюсь, до неё дошла разница.
   - Je sui anglaise24, - добавила я, просто на всякий случай.
   - Anglaise, uh?25 - она рассмеялась. Я ужасно нервничала. Припудрила пуховкой отекшее, бледное лицо. Стало ещё хуже. Нарумянила щеки. Мое отражение становилось все более гротескным. Девушка улыбнулась про себя. Я наблюдала за ней в зеркало, пораженная её красотой. У неё были прекрасные зубы. Я никак не могла сопоставить эту красоту со всем остальным: с её хриплым голосом, крикливостью, с избранным способом зарабатывать на хлеб насущный.
   Глаза наши встретились в зеркале. Я поспешно отвела взгляд и достала из косметички расческу. Она протиснулась мимо меня и что-то ещё сказала, я не расслышала. Ее тело коснулось моего.
   Вместо того чтобы зайти в кабину и закрыть за собой дверь, она остановилась в проеме и повторила то, что говорила перед этим. Меня бросило в жар.
   - Je ne comprends pas26, - сказала я.
   - Vos vetements27, - и указала на маленький позорный сверток в углу.
   - Ah, oui28, - сказала я. - Да.
   Я хотела объяснить, что намеренно оставила там вещи, что они мне больше не понадобятся, но окончательно запуталась во всех этих местоимениях. Она глядела с легким отвращением, как будто застукала меня за каким-то непристойным занятием, так что я оказалась в дурацком положении, и не придумала ничего умнее, как сделать вид, что я просто забыла там свою одежду.
   - Merci, Mademoiselle29, - я изобразила пылкую благодарность. И протиснулась мимо нее, чтобы подобрать сверток. Щелкнул выключатель. Внезапно наступила темнота.
   - Bon soir, Madame30, - приветливо крикнула она. Хлопнула дверь. Я мгновенно сообразила, что произошло. И если бы не тупость и тяжесть в голове, если бы я не наткнулась на дверь, я, наверное, побежала бы следом и остановила её. А может и не побежала бы. Не знаю. Мне показалось, что это не столь важно. Я нащупала выключатель и снова зажгла свет. Моя сумочка, которую я оставила лежать открытой на раковине, исчезла. Я мыла руки и тупо размышляла, что же теперь делать без гроша в кармане и без косметики.
   Когда я вернулась в зал, ни девушки, ни двух её спутников, разумеется, уже не было. На улице, на стоянке, стояла Крис, прислонясь к машине, которая из-за неоновых огней вывески над гаражом казалась зеленой.
   - Ну ты и копаешься, - сказала она.
   - У меня сумочку украли, - доложила я скучным тоном.
   Она уставилась на меня во все глаза.
   - Что-о?
   - Эта девица - та самая, которую ты назвала проституткой - украла мою сумочку.
   - Вот наглая дрянь, - возмутилась Крис. - Я видела, как они уходили. Она мне ещё "до свидания" сказала.
   - Да ладно. У меня там и не было ничего, - сказала я. - Сотня франков. Читательский билет. Кое-какая косметика.
   - И кредитные карточки.
   Она захлопнула дверцу и завела машину.
   - Влезай, - сказала она. Шины взметнули гравий.
   - Ты в состоянии вести машину? - спросила я.
   - А что ж, нет, что ли? - Она включила фары. Деревья впереди с любопытством склонялись над дорогой. В воздухе остро запахло прохладой. Бледные ночные бабочки летели на свет и разбивались о ветровое стекло. Мне вдруг стало нестерпимо грустно. Я опустила окно со своей стороны и швырнула узел с несвежей одеждой в придорожные кусты.
   - Вообще-то, - сказала Крис, - меня немного мутит. - Она сидела неестественно прямо, вцепившись в руль и напряженно вглядываясь в дорогу, как будто ничего перед собой не видела. - Чертовы деревья.
   Следить в темноте одновременно за картой и дорожными знаками оказалось трудно. Я то и дела теряла дорогу.
   - Налево или направо? - спросила Крис.
   - Не знаю, - сказала я. - Или туда, или сюда.
   Она рассмеялась. Тони это никогда не смешило.
   Мы свернули налево, и дорога быстро превратилась в тропу, изрытую колеями, а потом и вовсе затерялась в поле. Развернуться не было ни малейшей возможности. Крис попробовала дать задний ход, но ничего путного из этого не вышло.
   - Вот черт, - сказала она.
   Она ехала по тропе слишком быстро. Машина подпрыгивала на кочках и рытвинах. Я со всех сил уперлась руками в приборную доску.
   - Ты слишком быстро едешь, - сказала я ей.
   - Не нравится - вылезай, - ответила она.
   Машина накренилась, наткнувшись на насыпь. Раздался стук, за ним последовал жуткий скрип: машина боком ударилась о каменную стену.
   - Вот дьявол, - сказала Крис. - Ну теперь-то что?
   Она заглушила мотор и пошла проверять повреждения, нежно, словно ушибленное место, трогая поцарапанный металл. Бок машины украшали длинные белые царапины.
   - Я поведу, - сказала я.
   - Ага, значит, это мы раньше делали, - сварливо сказала Крис и без сил облокотилась на капот. - Я просто жутко устала, вот в чем беда.
   Беда была в том, что она слишком много выпила, но я смолчала. Я и сама выпила не меньше, но от холодного воздуха в голове у меня прояснилось, а утрата сумочки сделала меня легкой, почти бестелесной. Я была одета во все черное, у меня не было ровным счетом никакого имущества, никаких обязательств. Я была частью окружающей темноты.
   - Разреши мне сесть за руль, - сказала я.
   Я никогда не водила машину с левосторонним управлением, и ощущение было довольно странное. Приходилось задумываться над каждым движением. Крайне осторожно доехала я до конца тропы и повернула налево. Сконцентрировала внимание на дороге, лежащей впереди, вернее, на том небольшом куске дороги, который я могла видеть, не крутя головой, и, наверное, напоминала цыпленка, неотрывно глядящего на кусок мела.
   - Нужно где-нибудь свернуть, - сказала я Крис. - Если продолжать ехать в эту сторону, то мы снова окажемся на шоссе № 20.
   Но Крис спала, свесив голову на грудь. Очень хорошо помню, что подумала: надо же, как смешно - мы обе не в состоянии вести машину, а я к тому же не представляю, куда еду. Помню, я решила: остановлю машину, как только попадется подходящее место, где мы сможем до утра поспать. Но почти сразу я увидела знак "Остановка через 50 метров", и впереди возникло то самое шоссе № 20 с огромным указателем: в одну сторону Лимож, в другую Тулуза, и я свернула к Тулузе. Дорога была прямой и широкой, к левостороннему положению руля я уже привыкла, и вся моя нервозность улетучилась. Стрелка на спидометре все сильнее отклонялась вправо. Я понятия не имела, с какой скоростью еду, потому что здесь отсчет шел в км/ч, но чувствовала, что быстро, и в этом была свобода и безопасность. Я обгоняла машины, обгоняла фургоны, обгоняла грузовики. Я громко смеялась при мысли, что возможно, девушка, укравшая мою сумочку, сидит сейчас в кабине одного из этих грузовиков и клянет меня на чем свет стоит, потому что она стала богаче на каких-то сто жалких франков и грязную косметичку. Я огибала нефтевоз и все ещё посмеивалась, когда раздался ужасающий грохот, как будто вселенная взорвалась, и затем машина заскользила по асфальту, как по льду, вышла из повиновения, и её понесло. Боже мой, бесстрастно и не к месту подумала я. Все произошло так быстро, что у меня просто не хватило времени подумать о другом. Но самый последний миг, когда меня ослепили фары встречного грузовика, длился, казалось, годами. Десятилетиями. Если вы интересуетесь такими вещами, то знайте: это не было похоже на жизнь, промелькнувшую перед глазами, "промелькнувшая" - совершенно не подходящее слово. На самом деле, все происходило очень медленно. Но не как в кино, когда тебе в замедленной съемке показывают разлетающиеся осколки стекла, покореженный металл и фрагменты человеческих тел. Совсем не похоже. Последний миг был таким долгим, что мне хватило времени подумать о Тони, и о том, как полицейский будет говорить ему, что я умерла, и о том, как до смешного жаль умирать после такого славного ужина. Я даже успела немного посмеяться над своими абсурдными дневными метафизическими размышлениями на тему того, что на бесконечной шкале ценностей не нашлось места для таких понятий, как начало и конец, и это забавно, ибо вот ведь он. Это не каламбур, не игра слов, это он. Он. Конец.
   ЧИСТИЛИЩЕ
   Место, где я, наконец, обнаружила себя - после долгого пребывания вообще в нигде - было совершенно белым. Я лежала, закутанная в белизну, как в кокон.
   Нет, так я вас только запутаю. Сначала нужно объяснить, что произошло. А произошло следующее: на скорости 90 миль в час на шоссе № 20 наша машина попала в аварию. Из-за удара о каменную стену спустило колесо. Машину занесло, и она выскочила на встречную полосу прямо перед тяжелым трейлером. Крис погибла при ударе, наверное, даже не проснувшись. Ее худое, крепкое тело разрезало почти пополам, от головы и плеч мало что осталось. Я, конечно, забыла пристегнуть ремень, - редкий случай, когда моя вечная забывчивость, возможно, спасла мне жизнь: меня выбросило через ветровое стекло, и я упала на дорогу в нескольких дюймах от колес трейлера, который прошел юзом ещё сотню ярдов, толкая перед собой взятую напрокат машину, пока не выпихнул её на обочину. Я лежала на асфальте без сознания, в синяках, порезах и переломах, но живая.
   На следующий день, - тогда я, разумеется, ничего об этом не знала, а узнала гораздо позже, складывая всю картину происшествия по кусочкам, выуженным из старых газет и журналов, - на следующий день женщина по имени Доминик Вайрак была арестована в Пойтьерсе за попытку получить деньги по украденной карточке "Мастеркард". Имя на карточке привлекло внимание кассира в банке. Утром за кофе он как раз прочитал об исчезновении в Париже англичанки, отправившейся в отпуск. Позже в этот день какой-то фермер нашел зацепившуюся за куст одежду, свернутую в узел. Впоследствии она была опознана мужем англичанки: именно так была одета его жена в день исчезновения.
   Мадмуазель Доминик Вайрак, отрекомендовавшая себя "путешествующей актрисой", сказала полиции, что нашла эти кредитные карточки в сумке, обнаруженной, по её утверждению, на стоянке машин возле ресторана примерно в девяти километрах от места, где была найдена одежда. Сумочка валялась на виду и явно была выброшена, сказала она. Она яростно отрицала обвинение в краже. Отрицала она также и то, что когда-либо видела англичанку, которой принадлежали эти кредитные карточки.
   Рatronne, хозяйка ресторана, вспомнила двух иностранок, заходивших поесть в пятницу вечером, но она была уверена, что они немки. Полицейский показал ей фотографию с паспорта пропавшей женщины. Она сказала, что не может сказать наверняка: может, это она и есть, но честно говоря, она была слишком занята, чтобы смотреть по сторонам, и в любом случае она уверена, что эти две женщины были сестрами. Полицейский спросил, почему она так решила. Они сами сказали?
   Нет, ответила хозяйка.
   Они были похожи?
   Нет, но сестры не обязательно похожи, правда? Нет, здесь дело в другом, но в чем именно, она сказать не может. В любом случае, они не были англичанками. Это были немки. Дочь рatronne, которая их обслуживала, это подтвердила. Они из Арнхена, сказала она.
   Тогда, может, одна из них и украла сумочку англичанки, спросил полицейский.
   Возможно. Они вели себя очень странно.
   В каком смысле странно?
   Рatronne объяснить затруднилась. Видимо, это заявление основывалось на том факте, что они много смеялись.
   Полицейское расследование сразу переместилось в район Лиможа. Были прочесаны реки и пруды. Пресса в течение нескольких недель проявляла нездоровый интерес к результатам поисков.
   В этом белом месте, где я себя обнаружила, я тихо плыла по течению. Я улыбалась и держала руки сложенными на груди. Мои волосы плыли следом. Где-то вдалеке раздавался прекрасный звук. Я так и не поняла, было ли это хоровое пение, или какой-то оркестр. Кажется, я не идентифицировала этот звук с музыкой. Кажется, я вообще ни с чем его не идентифицировала. Просто он был почти невыносимо прекрасным. Иногда мне казалось, что что-то болит, но я не была в этом уверена. Я не знала, боль это на самом деле, или глубокая печаль, или это имеет какое-то отношение к природе самого звука, но возникало это всегда ненадолго.
   Однажды я услышала, как голос отчетливо произнес: "Мисс Масбу?" - но я находилась так далеко, что даже не подумала ответить. И вообще, это не мое имя, зачем же отвечать? Обращались не ко мне. У меня совсем другое имя. Я пыталась вспомнить его, но не могла. Это не имело значения. Оно мне было не нужно.
   В другой раз, когда я тихо плыла по длинному, заросшему тростником ручью, я без всякого предупреждения очутилась на каменистой отмели: спину оцарапали колючие камни, зазубренные, острые как бритва, скалы. Внезапная мучительная боль пронзила все тело от шеи до ступней. Я вскрикнула. Я была в ярости. Но потом услышала вдалеке звук, похожий на пение, и ручей постепенно становился все глубже и глубже, пока не превратился в тенистый пруд, я снова мягко плыла сквозь струящиеся водоросли, и вода согревала меня и баюкала.
   Однажды, помню, поймала обрывок мысли, имя: Тони. Но оно для меня ничего не значило, и я его отпустила, оно отцепилось и уплыло от меня прочь во тьму воды, и там утонуло.
   Это было очень приятно - бездумное, расслабленное состояние бесконечного дрейфующего плавания. Я была счастлива. Я лежала почти на дне глубокого пруда, течения остались выше, выше осталась даже сама возможность движения, а я спокойно отдыхала в ложе из легких водорослей, сонно паря во времени, и вдруг неожиданно и совершенно против желания начала подниматься, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, - меня стремительно тащило вверх сквозь толщу воды. Что-то силой заставило меня преодолевать гравитацию, и боль от этого была невыносимой. Я этого не желала: мне хотелось и дальше дрейфовать со сложенными на груди руками и развевающимися в воде волосами. В гневе, оттого что меня побеспокоили, я лягалась, махала руками и сопротивлялась, но продолжала свой головокружительный подъем по спирали. Я открыла рот, чтобы кричать, но в него хлынула вода. Я стала отплевываться и закашлялась. Нестерпимая боль разрывала все тело. Мне показалось, что я сейчас взорвусь. Послышался звук разбиваемого стекла, и я выскочила на поверхность, как пробка из бутылки, и шлепнулась на кровать, сухую и горячую, как печка.
   Я лежала в просторной белой комнате, в комнате с высокими стенами, отлого уходящими вверх, в вечность, в комнате, такой же неизмеримо огромной, как моя боль. Мне даже показалось, что эта комната и есть моя боль, так точно она повторяла границы её владений. Женщина в черном отделилась от двери и направилась ко мне, и каждый её шаг из далекого далека был для меня смертельной мукой. Я закрыла глаза и сосредоточилась на желании плыть по течению. Или парить в воздухе. Что угодно, лишь бы не эта невыносимая плотность пространства.
   - Doucement31, - мягко сказала женщина. - Doucement.
   Я открыла глаза и постаралась сфокусировать на ней взгляд, понять, кто она, но эти усилия меня утомили. Она взяла меня за запястье. Оно вяло висело где-то вдалеке. Провода и трубки отходили от него к далеким аппаратам. Я всхлипывала от боли, как дитя, будто эти всхлипывания заставят кого-то могущественного пожалеть меня и избавить от боли. Я звала маму, давно покоящуюся в земле. Я хотела, чтобы пришел кто-нибудь с бутылками горячей воды и утешениями, но никто не шел. Я плакала, потому что, несмотря ни на что, была здесь; одна нестерпимая секунда тянулась за другой, а я все ещё была здесь; потому что я потеряла способность слышать прекрасный звук и плыть по течению; потому что не могла вынести столько боли.
   Много позже появился человек в белом.
   - Добрый вечер, - сказал он. - Как вы себя чувствуете?
   Он говорил по-английски, но это не помогло. Слишком много времени уходило на то, чтобы до меня дошли значения слов; они так странно наслаивались друг на друга. "Как вы себя чувствуете?" какое абсурдное и трогательное сочетание звуков. Я повторила их про себя.
   Как я себя чувствую? Я чувствовала себя каждой частичкой кожи, ушами, горлом, языком. Чувствовала себя кишками, костями, волосками на руках...
   Он коснулся моей руки.
   - Мисс Масбу? - позвал он. - Вы очнулись?
   - Нет, - сказала я, имея в виду, что меня зовут не Масбу.
   Он сел. От звука стула, проехавшегося по паркету, у меня даже зубы заболели.
   С минуту он сидел в молчании. Мой взгляд медленно фокусировался на нем.
   - Вы помните, что случилось? - спросил он чуть погодя.
   Я хотела заговорить, но произносить слова оказалось трудно. Единственное, что я смогла выговорить, было "нет".
   - Вы попали в аварию, - объяснил он. - Простите, конечно, я должен был представиться. Доктор Вердокс. Гай Вердокс, - говорил он медленно, словно понимая, как мне трудно. - Авария на дороге, - сказал он. - Вы сидели за рулем машины, которую взяли напрокат в Кале. Это вы помните?
   - Нет, - сказала я, имея в виду, что никогда не брала напрокат машину в Кале.
   - Лопнула шина. Вы потеряли управление.
   - Да, - сказала я. По крайней мере, в этом он не ошибся.
   Он, похоже, остался доволен. Похлопал меня по руке.
   Совершив неимоверное усилие, я попыталась задать вопрос.
   - Девушка... - начала я.
   - Мисс Хьюис. Да. Она была... - он замолчал и откашлялся. - Вы её знали?
   - Нет, - сказала я, доведенная до изнеможения всей этой чепухой, этой путаницей ничего не значащих слов. Что ещё за мисс Хьюис? О ком он, черт побери, говорит? Он, наверное, спутал две разных аварии. - Нет, нет... Нет...
   - Катрин Хьюис. Да. Она путешествовала вместе с вами, - он кивал мне, подбадривая.
   - Нет, - сказала я. И попыталась объяснить, что все было совсем по-другому, что это я голосовала на шоссе и остановила попутку. Голосовала... - сказала я, хотя едва слово попало мне на язык, оно тут же потеряло всякий смысл. - ... Голосовала...
   - Ага, понимаю. Понимаю. Она просила её подвезти.
   Я начинала злиться.
   - Нет! Я... Я...
   - Не торопитесь. Так и должно быть. Это из-за лекарств.
   Его доброта меня растрогала, и я заплакала. Мне нужно было поговорить с Крис. Крис все разъяснит. Я не могла. Не могла сконцентрироваться, мешала боль. Не могла заставить слова подчиняться.