Улисс Мур. Затерянный город

   Если второй этаж был довольно низким, то на третьем потолки оказались очень высокие, по меньшей мере три с половиной метра. Ее мама поставила леса в большом зале, с одной стороны которого окна выходили в сад, а с другой балкон смотрел на канал Борго. Это было самое большое помещение в доме.
   Анита прищурилась, пытаясь рассмотреть что-либо в темноте. К счастью, рюкзак лежал там же, где она его оставила, – у входной двери.
   Леса представлялись девочке каким-то железным гигантом. Кисти, ведра с водой, шпатели и банки с гипсом – все это только угадывалось в темноте.
   Анита взяла рюкзак и хотела было направиться вниз.
   И вдруг услышала какой-то звук.
   Как будто...
   Нет, ничего... Показалось.
   Но это походило на...
   Мяуканье?
   – Мьоли́? – шепотом позвала девочка.
   Она остановилась на лестничной площадке третьего этажа. Прислушалась. Дом французского книжного иллюстратора словно тихо дышал, вбирая последние отблески дня. Полоски света проникали сквозь закрытые ставни. И когда попадали на стены, Аните казалось, будто картины медленно оживают.
   Девочка закрыла глаза и решила прекратить подобные фантазии. Реальность куда проще: она стоит на третьем этаже старого дома, принадлежавшего художнику, который жил сто лет назад... художнику, который давно умер и который...
   И тут она опять услышала тот же зук.
   Анита осмотрелась, и ей показалось, будто что-то прошмыгнуло у нее под ногами.
   – Ай! – вскрикнула она и быстро зажала рот ладонью.
   Что это было? Обезьяна? Бесхвостая макака с Гибралтара?
   И снова послышался тот же звук.
   Но ведь не было обезьян в этом доме. Уже не было.
   Прошло слишком много времени. Венеция. Дом, который нуждается в реставрации. Со множеством великолепных фресок на стенах.
   И все же она видела перед собой только удлиненные головы диковинных когтистых животных, лазающих по ветвям дерева с висящими в пустоте корнями.
   Тук-тук.
   Снова раздался звук над ее головой. И за ним отчетливо прозвучало мяуканье. Анита посмотрела вверх, туда, где лестница поднималась выше – к позолоченному потолку с трещиной посередине. Именно оттуда доносился звук.
   Тук-тук.
   Снова послышались легкие шаги.
   – Глупый котенок... – проворчала девочка, кусая губу. – Неужели забрался на самый верх, в мансарду?
   Там находилась мастерская художника. Того самого, что умер, выпив последнюю чашку чая. Мастерская сгорела. За слуховым окном, под шестью кривыми дымовыми трубами.
   Мама предупредила Аниту: в доме Мориса действительно нет никакого света. Совершенно никакого.
   Анита взялась за перила и посмотрела наверх. Там было темно, и лишь чуть-чуть поблескивала позолота.
   Тук-тук.
   Сердце забилось громче. И чаще.
   Девочка стала подниматься.
   Ступала на ступеньку за ступенькой, все время держась за перила. И глядя только вверх. Когда оказалась уже почти на самом верху, котенок промяукал третий раз.
   Анита хотела было заговорить с ним, но почувствовала, что во рту совершенно пересохло. Поэтому молча прошла на самую верхнюю площадку и увидела перекошенную дверь, которая вела в комнату, находившуюся на самом верху Разрисованного дома.
   Последние лучи дневного света пробивались в дверную щель, позволяя рассмотреть цепь с висячим замком.
   Котенок, видимо, находился там, за дверью. Теперь Анита слышала, как он царапается в нее.
   Девочка посмотрела на связку ключей.
   И стала подниматься дальше.
   Руки у нее дрожали, сердце билось как сумасшедшее.
   Последние ступеньки оказались самыми трудными. Почему-то у девочки мелькнула мысль, что за дверью царапается совсем не Мьоли́. И, как все прочие фантазии Аниты, мысль эта не давала ей покоя. Подойдя к двери, девочка позвала котенка. Он замяукал в ответ, и Анита успокоилась.
   – Мьоли́! Как ты туда попал?
   Ей показалось, будто в дверной щели мелькнул черно-белый шерстяной комочек.
   – Не беспокойся! – сказала Анита. – Я пришла. Это я. Сейчас открою дверь. Вот только найду нужный ключ... и пойдем домой.
   «Конечно домой», – повторила она мысленно, не оглядываясь по сторонам, хотя ей казалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Она чувствовала это. И ощущение это шло не от картин на стене. Но она не обернулась. Поискала ключ, попробовала один.
   Нет, не подходит.
   И следующий тоже не подошел.
   И третий тоже...
   Мьоли́ мяукал все громче. Но Анита никак не могла подобрать ключ. И чувствовала, что за ее спиной кто-то всхлипывает.
   – Какая досада! – рассердилась она.
   И так пнула дверь ногой, что по всей лестнице отозвалось долгое эхо удара.
   Анита глубоко вздохнула. По другую сторону двери Мьоли́ затих. Свет в дверных щелях померк. Стало темно.
   Девочка закрыла уши руками. Не обернулась.
   Немного успокоившись, вдруг услышала, что кто-то поднимается по лестнице.
   И это уже не в ее воображении.
   О господи!
   На самом деле кто-то поднимается по лестнице.
   Анита почувствовала, как мурашки побежали по коже.
   Шаги на лестнице. Кто же это поднимается снизу?
   Она усмирила свое воображение и молча ожидала, прижавшись лбом к двери, пока шаги не умолкнут.
   А они приближались.
   Не останавливались.
   И тогда она обернулась.
   Но никого не увидела.
   Подошла к перилам и, перегнувшись через них, посмотрела вниз.
   Увидела поднимавшуюся фигуру и, узнав своего друга, радостно закричала:
   – Томми!
   – Анита! – отозвался он. – Что случилось? Что это был за шум?
   Стукнула дверь, подумала Анита и снова зажмурилась. Это Томми, ее друг. Только он, ее единственный венецианский друг. И нет никакого призрака, рыцаря или путешественника, явившегося из прошлого. Никакой обезьяны. Только Томми, который поднимается, запыхавшись, по последнему маршу лестницы.
   – А ты что здесь делаешь? – удивилась Анита.
   – Ты долго не возвращалась... И я решил пойти тебе навстречу.
   – Он тут, внутри.
   – Внутри... Кто?
   – Мьоли́. Я слышала, как он мяукает.
   Томми поднялся через две ступеньки на самый верх лестницы:
   – Так заберем его. И побыстрее, а то ничего не видно.
   – Дверь заперта.
   Анита передала мальчику связку ключей.
   Томми включил свой фонарик-карандаш, желая рассмотреть висячий замок, и довольно быстро открыл его. Потом ослабил цепочку и немного приоткрыл дверь, чтобы перепуганный насмерть черно-белый котенок мог выбежать на лестницу.
   – Вот он! – обрадовалась Анита.
   Мьоли́ прыгнул к ней на руки, словно ища защиты.
   Томми не стал рассматривать, что там, за дверью, снова натянул цепочку и закрыл висячий замок.
   Через минуту юные друзья выбежали на улицу, на свежий вечерний воздух, и пошли по каналу Борго.
   Вокруг уже светило много вечерних огней.

Глава 3
ФРАНЦУЗСКИЙ ХУДОЖНИК

   – Что это был за человек? – уже поздно вечером спросила Анита маму.
   Они спали с нею в одной большой кровати, хотя папа и возражал.
   Кровать огромная, со множеством лежащих друг на друге шерстяных матрасов, и потому такая высокая, что забраться на нее стоило труда. Зато наверху становилось так уютно, что совсем не хотелось слезать.
   – Что это был за человек... Кто? – удивилась госпожа Блум, опуская книгу. Она всегда допоздна читала одну и ту же книгу.
   Наверное, у нее нет конца, думала Анита.
 

 
   Она повернулась на подушке и заглянула маме в глаза.
   Мягкий свет лампы окутывал женщину, волосы ее пахли шампунем, а дужки очков казались позолоченными палочками.
   – Ты похожа на Вирджинию Вулф, – сказала Анита.
   Ее мама усмехнулась и опустила книгу:
   – Я думаю, тебе уже давно пора спать.
   – Но мне не хочется.
   Госпожа Блум положила в книгу закладку и протянула руку к лампе на тумбочке, намереваясь погасить свет:
   – Ты спросила... Кого ты имела в виду?
   – Французского художника.
   – Мориса Моро?
   – Да, именно его. Что это был за человек?
   Щелк. И свет погас.
   Комната погрузилась в темноту, но вскоре глаза Аниты привыкли ко мраку, и она стала различать контуры предметов в лунном свете, лившемся в окно.
   Они всегда спали с открытыми ставнями.
   – Это был очень своеобразный человек, который не вписывался ни в какие схемы, – ответила дочке госпожа Блум, натягивая одеяло по самый подбородок. – Он иллюстрировал детские книги.
   – В самом деле? А какие детские книги?
   – Главным образом о путешествиях. Вроде «Путешествий Гулливера», читала?
   – Про остров лилипутов и остров гигантов?
   – Верно. И еще он иллюстрировал «Странствия Сэра Джона Мандевиля». И «Миллион» Марко Поло.
   – Итальянского путешественника, который побывал в Китае.
   – Молодец.
   – Томми показал мне свой дом, – объяснила Анита, откидываясь на подушку. – Но он говорит, что это не настоящий его дом.
   – Нет особой разницы между настоящим домом и не настоящим, – заметила ее мама. – Важно, как смотреть на вещи... Если нам удобно считать его настоящим... значит, он настоящий, вот и все.
   – Но Томми говорит...
   – Томми много чего говорит, – засмеялась госпожа Блум.
   Анита поняла, что хотела сказать мама, и тоже посмеялась.
   Они помолчали.
   – У него в самом деле была обезьяна?
   – Анита, попробуй уснуть.
   – Так это правда или нет?
   – Да. Правда. Он привез ее из Африки, куда попал через Гибралтарский пролив.
   – Он был в Африке?
   – И во многих других местах. Он был великим путешественником.
   – И рисовал все места, где бывал?
   – Во всяком случае, нечто похожее. – Госпожа Блум зевнула. – Скажем так, он рисовал места, какие ему нравились, не особенно заботясь о том, бывал там или нет.
   – Но ты-то знаешь, бывал он там или нет?
   – Вот поработаю пару месяцев, верну этим фрескам их настоящие краски, тогда, может быть, и узнаю. А теперь... спокойной ночи.
   – Спокойной ночи.

* * *

   Помолчав некоторое время, Анита снова заговорила:
   – Мама!
   – Что?
   – Покажешь завтра, где нарисована обезьяна?
   – Анита...
   – Ты же сказала, что он нарисовал ее. Покажешь?
   – Хватит разговаривать, Анита...
   – Ну, пожалуйста!
   – Анита, послушай, уже двенадцать часов, наверное. А завтра тебе в школу, и...
   – Я очень хочу посмотреть на эту обезьяну!
   – Не сможешь. Этот рисунок на потолке.
   – Поднимусь с тобой на леса.
   – Твой отец...
   – Но мама!
   – Ох, ну хорошо...
   – Обещай.
   – Обещаю.
   И Анита наконец уснула.

* * *

   Утро пролетело как один миг.
   Анита вернулась из школы, горя нетерпением. Дома ее ожидал обед, который нужно разогреть, и множество записок от мамы с объяснениями, как это сделать.
   Анита пренебрегла ими и, лишь бы побыстрее, съела обед, не разогревая, посмотрела в дневнике, какие нужно приготовить уроки на завтра, выбрала нужные учебники и тетради и сунула их в рюкзак.
   – Ты готов в путь? – спросила она Мьоли́, сидевшего на холодильнике.
   Анита вяла котенка и сунула в карман куртки, и Мьоли́ очень неплохо устроился там, высунув мордочку и две белые лапки.
   – Идем!
   Анита двинулась по улице, перешла мостик и пробежала по площади Борго, придерживая карман, чтобы котенок не вывалился.
   В яркий солнечный день, когда берега оживлены, когда на канале Джудекка бурлит плавучий овощной рынок, Разрисованный дом нисколько не пугал. Самый обыкновенный старый венецианский дом с белым кружевным рисунком крыши и со всеми приметами своего возраста. А в этот день госпожа Блум открыла к тому же все ставни.
   Анита вошла в вестибюль. Узкая лестница залита светом. Солнце вливается в распахнутые окна, и в его лучах пляшут тысячи пылинок. Анита прошла в сад, в увитую виноградом беседку, и оставила рюкзак возле столика.
   Мьоли́ выбрался из кармана.
   – А ты смотри веди себя хорошо! – велела ему девочка. – Понял? Мне совсем неохота искать тебя по всему городу, как вчера!
   Котенок поднял голову и стал вылизывать свою шерстку, и Анита приняла это за согласие.
   – Будь умницей! – добавила она и вернулась в вестибюль, собираясь подняться к маме.
   Сверху, из большого зала на третьем этаже, доносилась музыка.

* * *

   – Привет! – крикнула Анита маме.
   Та находилась на самом верху лесов и наклеивала липкую бумагу на потолочные балки.
   – Привет! – откликнулась художница-реставратор. Потом вздохнула и опустилась на колени. – Если бы только твой отец знал, что я позволяю тебе такое...
   – А что?
   Госпожа Блум указала Аните на одну из металлических стоек, которые поддерживали леса:
   – Посмотри сюда. Видишь вот эти пазы. Поднимись по ним, как по ступенькам. Но будь осторожна.

* * *

   Анита тотчас начала взбираться на леса, и они задрожали.
   – Осторожней!
   Девочка быстро поднялась наверх к матери.
   – Вот моя обезьянка... – произнесла шутливым тоном госпожа Блум, взъерошив дочери волосы. – Будь осторожна. Закружится голова – опустись на четвереньки.
   – Хорошо.
   – И самое главное... не урони ведро с краской. Оно обойдется мне дороже платы за твое лечение.
   Анита показала маме язык. Она понимала, что та шутит. И ей нравилось это. Так шутят взрослые.
   И сейчас ей не терпелось поскорее увидеть обезьяну.
   – Где она? – спросила Анита.
   Ее мама прошла на противоположный край площадки, к самому углу.
   – Вот здесь, – сказала художница-реставратор, поднимая светильник, и ярким белым лучом осветила обезьяну с живыми, хитрыми глазами, короткой рыжей шерстью и густыми бровями.
   – Вот это да! – воскликнула Анита.
   Удивительно, но она представляла ее именно такой. Навсегда запечатленной здесь рукой ее хозяина. Обезьяна выглядела нахальной, любопытной и в то же время, странное дело, умной. И смелой, даже сказала бы Анита.
   – Познакомься, это Птолемей, – сказала госпожа Блум, указав на украшение в виде щита над круглой головой животного.
   Анита рассмеялась:
   – Довольно странное имя для обезьяны.
   – Так звали одного путешественника, – продолжала ее мама. – Птолемей – древнегреческий ученый, он один из первых попытался представить форму Земли, морей, континентов. Он рисовал их самым неверным образом, но через несколько тысячелетий оказалось, что не ошибался.
   Анита хотела потрогать рисунок, но мама остановила ее:
   – Нельзя. Каждое прикосновение к фреске оставляет на ней практически неизгладимый след.
   Девочка хотела было возразить, но мама опередила ее:
   – Даже если ты вымыла руки.
   Анита спросила:
   – А почему он нарисовал ее такой, как ты думаешь?
   – Понятия не имею.
   – А почему у нее подняты лапы?
   – Думаю, она поддерживает потолок.
   Анита покачала головой:
   – Нет. Лапы слишком далеко от него. Она делает... что-то совсем другое.
   Девочка всмотрелась в глаза обезьяны, пытаясь найти в них ответ.
   – Мне кажется, мама... она довольна, ты не находишь?
   – Может быть, – согласилась госпожа Блум.
   – Она держит в руках что-то, чего нет, – продолжала Анита. – Что-то легкое. Или же... ожидает, что придется держать что-то...
   Художница-реставратор пожала плечами:
   – Не знаю, что сказать тебе. Возможно, у тебя есть задатки искусствоведа. – Она погасила светильник. – Так или иначе... ты хотела посмотреть на обезьяну. Вот она такая. А теперь, если не возражаешь, тебе пора приняться за уроки.
   Анита кивнула.
   – Чтобы спуститься... – начала было объяснять госпожа Блум, но Анита опередила маму. Прошла на другой край лесов и стала спускаться вниз, обхватив опорную стойку.
   – Пока, мама! – сказала она. И, прежде чем исчезнуть внизу, добавила: – Пока, Птолемей.

* * *

   Анита быстро сбежала по лестнице, залитой солнцем. Фрески Мориса Моро казались живыми. А придя в беседку, девочка обнаружила, что котенок снова исчез.
   – Опять! – сказала она с досадой.
   Однако на этот раз успела заметить белый хвостик Мьоли́, убегающего вдоль стены.
   Как она и ожидала, котенок забрался на крышу беседки, но не перебрался оттуда в соседний сад, а перескочил на ближайшее дерево и с него – на крышу. А там нашел какое-то узкое отверстие и скрылся в той комнате, где Анита нашла его накануне.
   – Так вот ты где! – обрадовалась девочка.
   Мамина сумка лежала возле лестницы.
   Анита убедилась, что мама не видит ее, и открыла сумку. Конечно, нехорошо трогать мамины вещи без разрешения, но все же... Она взяла связку ключей и поднялась по лестнице на самый верх – к мансарде. Висячий замок открылся легко и сразу.
   И тут Анита почему-то испугалась.
   Она осторожно приоткрыла дверь и увидела пустую комнату и пол, застеленный полиэтиленом – очевидно, для защиты от протечки.
   Анита вошла.
   И в самом деле, мало что осталось от мастерской Мориса Моро. Длинная, узкая терраса, откуда открывалась панорама лагуны и виднелись дома на острове Джудекка.
   Мьоли́ сидел на крыше; освещенный ярким солнечным светом, он походил на египетского сфинкса. Заметив хозяйку, котенок слегка пошевелил хвостиком.
   Анита нерешительно направилась к Мьоли́, ступая по полиэтилену. Черные, обгорелые балки, стены покрыты копотью, разбитый дощатый пол. Повсюду пух и перья голубей. И пахнет мышами.
   И на стенах здесь другие рисунки, покрытые темным слоем копоти.
   Девочка пренебрегла советом мамы и коснулась фрески.
   Она оказалась теплой. Когда отняла руку, на стене остался светлый след, а палец почернел от грязи. Анита снова провела по фреске рукой. А потом еще раз, постепенно стирая копоть.
   Ей понравилось, и она улыбнулась. Еще немного, и перед ней возникли глаза, которые она хорошо запомнила.
   – И тут Птолемей, – прошептала девочка.
   Она присела возле стены и принялась не спеша очищать ее, открывая портрет второй обезьяны. Мьоли́ время от времени посматривал на свою юную хозяйку.
   Этот Птолемей весьма отличался от того, которого Анита видела этажом ниже, где работала мама. Тот поднимал лапы высоко верх, словно хотел поддержать потолочную балку.
   А этот будто топает ногами.
   Тот мудрый и спокойный, этот какой-то безумный, почти свирепый.
   Анита долго рассматривала Птолемея, пытаясь понять, что он все-таки делает и почему Морис изобразил его в двух таких необычных видах.
   «Может, есть и другие его изображения...» – подумала девочка, осматриваясь, но других обезьян не увидела. Она снова присела на корточки перед рисунком.
   – Интересно, что ты хочешь сказать мне? – громко спросила она, осторожно приподняв с пола полиэтиленовую пленку.
   Под ней оказалось обгорелое дерево – старые балки разной величины.
   Нужно позвать Томми и рассказать ему все. Томми обожает подобные вещи. А она...
   Анита уперлась руками в пол рядом с рисунком обезьяны, и дерево слегка скрипнуло.
   Анита нажала на одну балку, потом на другую и поискала то место, куда мог бы прыгнуть Птолемей.
   Ничего не произошло.
   А что, собственно, могло случиться? Это же старое, обгорелое дерево, немного скрипит, и...
   Щелк! – вдруг скрипнуло что-то на полу. Только один раз, но совершенно отчетливо.
   Анита в испуге отдернула руку. Что это было?
   Она снова коснулась того места, откуда послышался щелчок, и опять надавила. Однако на этот раз старые балки только слегка скрипнули.
   Анита сложила руки на коленях и задумалась. Она действительно слышала щелчок? Действительно что-то щелкнуло или показалось? Что-то произошло – но что?
   Девочка поднялась в необычном волнении и поискала Мьоли́. Котенок хотел убежать от нее, но она поймала его:
   – А теперь пошли отсюда! Ты понял?
   Она подхватила его и вышла из мастерской.
   – Больше никогда не поднимайся сюда! Никогда, понял? – повторила она. – Никогда!
   Она заперла дверь и положила ключ в сумочку мамы.

* * *

   Анита с нежеланием взялась за уроки, и делать их почему-то оказалось очень трудно.
   Все время приходилось перечитывать одни и те же строчки, прежде чем их смысл доходил до нее. К тому же нередко девочка ловила себя на том, что смотрит на стены, на окна и поврежденную крышу. А глядя на слуховое окно, все время вспоминала, как удивительно скрипнул тогда пол. Она качала головой и возвращалась к учебнику.
   Мьоли́ больше никуда не убегал, весь день пролежал рядом с Анитой на столе.
   Вечером мама застала ее все еще за уроками.
   – Пойдем домой? – предложила госпожа Блум.
   Девочка подняла на нее глаза. Мамин силуэт выделялся на темном фоне лестницы.
   Анита молча сложила книги и тетради в рюкзак, а Мьоли́ сам забрался в карман ее куртки.
   – Много заданий сегодня? – спросила художница-реставратор. И прибавила: – А Томми не приходил?
   Анита опять не ответила. Казалось, мысли ее путаются, причем настолько, что она даже не в силах ничего сказать.
   – Что-нибудь случилось? – встревожилась госпожа Блум молчанием дочери.
   Анита покачала головой и прошла следом за мамой к выходу, но, прежде чем выйти из Разрисованного дома, решила снова взглянуть на фреску на третьем этаже.
   Ей захотелось еще раз увидеть Птолемея.
   – Я быстро, мама! – заверила она, бросила рюкзак и побежала вверх по лестнице.
   Подойдя к лесам, поискала взглядом обезьяну. Она по-прежнему находилась там, наверху, в углу комнаты. И в самом деле казалось, будто поддерживает лапами потолочную балку. Анита присмотрелась внимательнее. Вечерние тени сгущались и, конечно, не помогали ей, но девочке показалось, будто балка, которую поддерживает Птолемей, кривая.
   Или как будто сместилась.
   Анита даже заморгала от удивления.
   Неужели мама не замечала этого?
   – Анита! – позвала дочь госпожа Блум.
   – Иду! – отозвалась Анита и тут же, недолго думая, поднялась на леса и прошла в самый угол.
   Мьоли́ прятался у нее в кармане. Стараясь не задеть мамины инструменты, Анита приблизилась к Птолемею.
   И действительно, что-то произошло: теперь конец потолочной балки оказался точно в лапах обезьяны. Балка опустилась примерно на десять сантиметров. Анита подняла руку, тронула ее, и торец балки неожиданно легко открылся.
   Девочка вздрогнула.
   Изнутри вдруг выдвинулся и опустился прямо в руки Аните небольшой деревянный брусок, при этом девочка едва не потеряла равновесие. Теперь она держала в руках что-то похожее на квадратную коробочку сантиметров двадцать в длину и столько же в ширину и глубину. Выходит, в этой потолочной балке находился тайник, открывшийся сейчас благодаря тому, что Анита, когда была над нею – в мансарде, – нажала на какую-то доску на полу...
   – Анита, я запру тебя здесь! – крикнула снизу госпожа Блум.
   Девочка заглянула в коробку. Там лежали пожелтевший пакет, пучок каких-то черных перьев, перевязанных тонкой бечевкой, черная, в пятнах металлическая коробочка с красками и какое-то странное медное кольцо.
   Анита положила все это в карман, вставила коробку на место – в тайник – и слегка надавила.
   Щелк! – раздалось тут же, и балка снова оказалась на своем месте – на десять сантиметров выше лап Птолемея.
   – Вот это да... – прошептала девочка.
   И спустилась с лесов.

Глава 4
ЧТО ХРАНИЛОСЬ В ПАКЕТЕ

 

 
   Горячая вода заполняла ванну, пока Анита в халате сидела рядом на полу, разложив на коврике содержимое загадочной коробки.
   Мама девочки тем временем занималась домашними делами.
   Прежде всего Анита открыла совсем небольшую жестяную коробочку-палитру с отделениями, в которых лежало десять неполных пакетиков акварельной краски – порошки, которые нужно растворить в воде. Рядом крохотные углубления для смешивания красок и место для кисточек. Сбоку на коробочке имелся небольшой шлиц, который легко вставлялся в медное кольцо.
   Анита вставила его, и коробочка превратилась в небольшой пюпитр, не нуждавшийся в опоре.
   Пар от горячей воды стал затуманивать зеркало.
   Осмотрев кисти, Анита прочитала надпись на пожелтевшем пакете:
   Если найдете, просьба вернуть господину Морису Моро, площадь Борго, 89, Венеция. Вознаграждение гарантируется. Или просьба переслать господину Муру, Путешественнику-фантазеру, Фрогнэл-Лайн, 23, Лондон.
   Девочка повертела пакет в руках, не сразу решившись вскрыть его. В нем, похоже, лежало что-то плотное, но довольно легкое. Анита надорвала пакет.
   Внутри оказалась книга. Или дневник. Или что-то похожее и на то, и на другое. Одним словом, записная книжка с довольно твердой обложкой; страницы ее выглядели как бы слегка обтрепанными, но именно этим, как известно, отличается бумага, изготовленная вручную.
   Анита положила книжку на жестяную коробочку-палитру для красок.
   На конверте было написано: Путешествие в Умирающий город.
   Под надписью длинный прочерк и дата: 1909.
   Строкой ниже подпись: Морис Моро.
   Анита с волнением открыла записную книжку.
   На первой странице она увидела рисунок: человек в шляпе с широкими полями, из-под которой выбиваются длинные волосы, сидит верхом на сундуке и читает книгу. Кривые ноги его в черных высоких сапогах стискивают настолько набитый чем-то сундук, что казалось, он вот-вот откроется и сбросит с себя седока.
   Рисунок являл собой нечто вроде посвящения, потому что под ним Морис Моро написал: Моим друзьям, Путешественникам-фантазерам.
   – Путешественники-фантазеры... – проговорила Анита, перечитывая адрес, написанный на конверте: Господину Муру, Путешественнику-фантазеру.