Страница:
Тео отвез их в “Бали”, модный ресторан на Лейдсестраат. Отпустив своего голландского водителя, уверяя его при этом, что он будет в полнейшей безопасности, поскольку сегодня с ним нет никаких документов, Ренделл взял Анжелу под руку и повел ее через вращающуюся дверь наверх, через два пролета лестницы, в центральный зал ресторана. Смуглый официант в тюрбане провел их оттуда в одно из трех помещений, расположенных сзади.
Там они уселись за столик у стены и заказали Rijsttafel — рисовое меню, или по-индонезийски, smorgasbord — при этом они даже представить не могли, какое множество блюд поставили перед ними: sajor soto или суп, говядину в яванском соусе, смешанные соевые бобы, гигантские креветки, жареные кокосы. Они ели и практически не разговаривали, выпили бутылку сухого мозельского, занимаясь любовью глазами и прикосновениями пальцев.
Покинув “Бали” и не отпуская рук друг друга, они бродили, наслаждаясь прохладной летней ночью. Вдвоем они прошли по Лейдсеплейн, остановившись, чтобы послушать, как трое приятных молодых ребят перебирают струны своих гитар. С моста на Присеграахт, все так же держась за руки, они глядели на канал и на отдаленный мост, сотни огней которого напоминали светящиеся жемчужины в темноте. Затем они прошли к широкому мосту на Сингель, а под ними проплывали ярко освещенные лодки, нагруженные цветами.
Теперь, в поздние часы несущей покой ночи, они все еще оставались на этом мосту, а вокруг них было практически безлюдно.
Анжела сообщила, что Наоми уже нашла для нее комнату на тот же этаже, где работал и Ренделл, причем, очень близко, почти что рядышком.
— Ну да, — сказал он ей. — Я так и устроил.
Анжела замялась.
— Ты хочешь, чтобы я была так близко каждый день?
— И хотел, и хочу.
— А ты не боишься, что тем самым совершаешь ошибку, Стив? Ведь ты почти не знаешь меня.
— Я был с тобой всю неделю, каждый день, каждую ночь. О, я знаю тебя, очень хорошо знаю, Анжела.
— Я чувствовала то же самое, — спокойно сказала та.
Ренделл снова глянул на канал, а когда повернулся к Анжеле, то увидал, что ее глаза закрыты, ладони сложены, а губы шевелятся. Открыв глаза, она улыбнулась ему.
— Что ты делаешь? — спросил он. — Молишься?
Та кивнула.
— Теперь я чувствую себя лучше, — ответила она.
— О чем ты просишь Господа, Анжела?
— О том, что собираюсь сделать. — Улыбка все так же оставалась на ее губах. — Стив, возьми меня в отель.
— В какой?
— В свой. Хочу увидеть твой номер.
— Ты действительно хочешь увидать мой номер?
Ее ладонь выскользнула из его.
— Нет, тебя. Я хочу быть с тобой.
С того момента, как они легли вместе, не прозвучало ни слова; единственное, что они могли слышать, было их ускоренное дыхание и спешащее сердцебиение.
Его рука скользила вверх и вниз по треугольнику ее мягких лонных волос, затем пальцы нашли и коснулись обещающего бутона клитора, после чего очень нежно и медленно стали его массировать. И тут же ее бедра начали свое бессознательное вращение; он слышал, как она вдохнула воздух и выдохнула его со вздохом наслаждения. Ее свободная рука покинула его живот, упала вниз и нашла его напряженный пенис, кончики ее пальцев касались его, потирали его, любили его до тех пор, пока тот не потянулся за ними, готовый извергнуться.
А затем внутри нее родился низкий, настойчивый стон, словно далекий плач, тоскующий о полноте любовного ощущения. Ее руки покинули его тело, она перекатилась на спину, заложив руки под подушку; глаза закрыты, зато рот открыт…
В приглушенном свете лампы в дальнем конце комнаты он видел лежащую под ним обнаженную Анжелу, ту девушку, которую он так хотел познать, сделаться с нею одним целым, полностью овладеть ею. А она уже была готова к этому, разметав свои иссиня-черные волосы по белой подушке, прикрыв веками глаза, раскрыв губы, дыша все глубже и глубже, два холма ее грудей вздымались и опадали, окружия возле сделавшихся твердыми алых сосков стали темными, ямка пупка углубилась, широкие бедра и ягодицы подрагивали.
Она была готова к любви.
И он тоже был готов к ней.
Ее колени поднялись и разделились, округлые бедра разошлись, и он упал на нее сверху, лег меж ее ногами, и его пенис тут же нашел себе дорожку к влагалищу с его атласной, манящей и уже влажной плотью. А когда его пенис медленно вошел в нее, горячие стенки ее влагалища стиснулись вокруг пришельца, втягивая в себя все глубже и плотнее, не выпуская назад.
Тот пробивался изнутри нее, ласкал ее изнутри, он пытался выскочить назад и тут же погружался еще глубже до тех пор, пока они оба не начали стонать от совместной сладкой боли и наслаждения; ее ноги оторвались от постели и сомкнулись на его спине, ее же руки вцепились ему в плечи. Он неутомимо, но с огромной любовью начал объезжать ее, а она уворачивалась и взбрыкивала, в то время как он все более и более овладевал ее пылающей жаром плотью, сам охваченный страстью, до сих пор неизведанной.
Она вцепилась в его волосы, затем начала бить кулачками в его грудную клетку, ее ягодицы отрывались и падали на простыни в ответ на его действия. И все время ее влагалище, ее таз, все охваченное любовным экстазом тело двигались все быстрее и быстрее, а он подстраивался под ритм ее движений, его пенис все время находил жаждущий его сосуд.
— Господи… Господи… — шептала она, — о мой Бог…
Их совместное движение, их соединение совпало по ритму, делаясь все более интенсивным, углубленным и делавшим их невесомыми…
Ее кулаки барабанили по его покрытой потом спине; он же, ничего не соображая, крепко, очень крепко стиснул ее.
— Дорогой, милый… — горячечно шептала она, — я кончаю…
И когда ее таз высоко приподнялся над смятой постелью, когда ее бедра крепко сомкнулись, сжимая его бедра, она простонала и содрогнулась в финальных конвульсиях полнейшего оргазма, он также растворился в ней, полностью, наполняя ее своей спермой, что все истекала и истекала внутри нее…
— Я люблю тебя, — шептал он ей на ухо. — Я люблю тебя, я люблю…
— О, Стив, никогда не покидай меня, никогда.
Опустошенные и одновременно переполненные они лежали, заключив друг друга в собственных объятиях.
А потом она чуть ли не сразу заснула, спрятав свое покрытое испариной лицо, такое милое в своем покое, у него на груди.
Преодолевая головокружение, он пытался мыслить, хотя до сих пор чувствовал в себе ее жар и отдающуюся плоть. До того женщин у него было много, но ни одна из них не могла сравниться с этой. И не Барбара, тем более не Барбара, которую сейчас он вспоминал с теплотой и нежностью, понимая теперь, что ее неумение заниматься сексом было ошибкой как с ее, так и с его собственной стороны. И не Дарлена, равно как и все Дарлены, что были до Дарлены, с их бездушным вместилищем псевдострастей, отпрактикованной акробатикой гейш. И не Наоми, равно как все остальные Наоми, что были у него до Наоми, с их ограниченными возможностями, их спазмами, выученными во время занятий мастурбацией.
Никогда еще, за столько ночей своей взрослой жизни, предлагаемых или принимаемых, отдаваемых или получаемых, у него не получался оргазм, рожденный исключительно любовью, никогда, вплоть до этой ночи, в этой самой постели, с этой юной женщиной в Амстердаме. Ему хотелось плакать. О чем? О напрасно растраченных годах? О наконец-то найденной радости? О миллионах иных людей, которые будут жить и умирать, так и не узнав столь полнейшего единения?
Он с любовью поцеловал Анжелу в щеку и опустил ее голову в ямку подушки, после чего позволил тяжелым векам закрыть собственные глаза и тоже заснул.
В себя его привел отдаленный звон. Ренделл изо всех сил попытался проснуться, увидал все еще забывшуюся во сне, лежащую рядом Анжелу, а сквозь занавеси на окнах сочилась серость раннего утра.
Теперь звон становился еще более настойчивым и громким, поэтому Ренделл перекатился к прикроватной тумбочке, увидал, что стрелки его дорожных часов показывают всего лишь двадцать минут седьмого утра, и только лишь после этого до него дошло, что непрерывный звон исходит от стоящего рядом с будильником телефона.
Преодолевая сон, он потянулся за трубкой, и ему даже удалось снять ее с аппарата, прижать к уху и губам.
— Да, кто это? — быстро спросил Ренделл.
— Стив? Это я, Джордж Уилер, — представился торопливый, но и полный уверенности голос на другом конце. — Извини, что бужу тебя таким вот образом, но надо. Ты уже не спишь? Слышишь меня?
— Я проснулся, Джордж.
— Слушай. Это крайне важно. Я хочу, чтобы ты немедленно приехал в Больницу Фрийе Университет — это главная больница Амстердама, Больница Свободного университета. Надо, чтобы ты приехал сюда через час, самое позднее — к половине восьмого. У тебя есть карандаш? Лучше запиши.
— Секундочку. — Ренделл нащупал на тумбочке карандаш и блокнот с эмблемой гостиницы. — Есть, — сказал он.
— Записывай. Больница Фрийе Университет. Боэлелаан, 1115. Она располагается в Буитенфельдерт, новом квартале, таксист должен знать. Попроси, чтобы тебе вызвали такси. Когда ты уже приедешь в больницу, скажи женщине за информационной стойкой, чтобы тебя направили в палату Лори Кук на пятом этаже. Я буду там, мы все там будем.
— Погоди, Джордж. Что там, черт побери, случилось?
— Узнаешь на месте. Я не могу обсуждать это по телефону. Скажу лишь то, что произошло нечто невероятное. И нам нужно, чтобы ты был здесь…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Там они уселись за столик у стены и заказали Rijsttafel — рисовое меню, или по-индонезийски, smorgasbord — при этом они даже представить не могли, какое множество блюд поставили перед ними: sajor soto или суп, говядину в яванском соусе, смешанные соевые бобы, гигантские креветки, жареные кокосы. Они ели и практически не разговаривали, выпили бутылку сухого мозельского, занимаясь любовью глазами и прикосновениями пальцев.
Покинув “Бали” и не отпуская рук друг друга, они бродили, наслаждаясь прохладной летней ночью. Вдвоем они прошли по Лейдсеплейн, остановившись, чтобы послушать, как трое приятных молодых ребят перебирают струны своих гитар. С моста на Присеграахт, все так же держась за руки, они глядели на канал и на отдаленный мост, сотни огней которого напоминали светящиеся жемчужины в темноте. Затем они прошли к широкому мосту на Сингель, а под ними проплывали ярко освещенные лодки, нагруженные цветами.
Теперь, в поздние часы несущей покой ночи, они все еще оставались на этом мосту, а вокруг них было практически безлюдно.
Анжела сообщила, что Наоми уже нашла для нее комнату на тот же этаже, где работал и Ренделл, причем, очень близко, почти что рядышком.
— Ну да, — сказал он ей. — Я так и устроил.
Анжела замялась.
— Ты хочешь, чтобы я была так близко каждый день?
— И хотел, и хочу.
— А ты не боишься, что тем самым совершаешь ошибку, Стив? Ведь ты почти не знаешь меня.
— Я был с тобой всю неделю, каждый день, каждую ночь. О, я знаю тебя, очень хорошо знаю, Анжела.
— Я чувствовала то же самое, — спокойно сказала та.
Ренделл снова глянул на канал, а когда повернулся к Анжеле, то увидал, что ее глаза закрыты, ладони сложены, а губы шевелятся. Открыв глаза, она улыбнулась ему.
— Что ты делаешь? — спросил он. — Молишься?
Та кивнула.
— Теперь я чувствую себя лучше, — ответила она.
— О чем ты просишь Господа, Анжела?
— О том, что собираюсь сделать. — Улыбка все так же оставалась на ее губах. — Стив, возьми меня в отель.
— В какой?
— В свой. Хочу увидеть твой номер.
— Ты действительно хочешь увидать мой номер?
Ее ладонь выскользнула из его.
— Нет, тебя. Я хочу быть с тобой.
* * *
ОНИ ЛЕЖАЛИ ОБНАЖЕННЫМИ на его кровати, бок о бок, повернув головы друг к другу, целуясь, подразнивая друг друга кончиками своих языков, ее рука бродила по его бедру и животу, его рука ласкала ее лоно.С того момента, как они легли вместе, не прозвучало ни слова; единственное, что они могли слышать, было их ускоренное дыхание и спешащее сердцебиение.
Его рука скользила вверх и вниз по треугольнику ее мягких лонных волос, затем пальцы нашли и коснулись обещающего бутона клитора, после чего очень нежно и медленно стали его массировать. И тут же ее бедра начали свое бессознательное вращение; он слышал, как она вдохнула воздух и выдохнула его со вздохом наслаждения. Ее свободная рука покинула его живот, упала вниз и нашла его напряженный пенис, кончики ее пальцев касались его, потирали его, любили его до тех пор, пока тот не потянулся за ними, готовый извергнуться.
А затем внутри нее родился низкий, настойчивый стон, словно далекий плач, тоскующий о полноте любовного ощущения. Ее руки покинули его тело, она перекатилась на спину, заложив руки под подушку; глаза закрыты, зато рот открыт…
В приглушенном свете лампы в дальнем конце комнаты он видел лежащую под ним обнаженную Анжелу, ту девушку, которую он так хотел познать, сделаться с нею одним целым, полностью овладеть ею. А она уже была готова к этому, разметав свои иссиня-черные волосы по белой подушке, прикрыв веками глаза, раскрыв губы, дыша все глубже и глубже, два холма ее грудей вздымались и опадали, окружия возле сделавшихся твердыми алых сосков стали темными, ямка пупка углубилась, широкие бедра и ягодицы подрагивали.
Она была готова к любви.
И он тоже был готов к ней.
Ее колени поднялись и разделились, округлые бедра разошлись, и он упал на нее сверху, лег меж ее ногами, и его пенис тут же нашел себе дорожку к влагалищу с его атласной, манящей и уже влажной плотью. А когда его пенис медленно вошел в нее, горячие стенки ее влагалища стиснулись вокруг пришельца, втягивая в себя все глубже и плотнее, не выпуская назад.
Тот пробивался изнутри нее, ласкал ее изнутри, он пытался выскочить назад и тут же погружался еще глубже до тех пор, пока они оба не начали стонать от совместной сладкой боли и наслаждения; ее ноги оторвались от постели и сомкнулись на его спине, ее же руки вцепились ему в плечи. Он неутомимо, но с огромной любовью начал объезжать ее, а она уворачивалась и взбрыкивала, в то время как он все более и более овладевал ее пылающей жаром плотью, сам охваченный страстью, до сих пор неизведанной.
Она вцепилась в его волосы, затем начала бить кулачками в его грудную клетку, ее ягодицы отрывались и падали на простыни в ответ на его действия. И все время ее влагалище, ее таз, все охваченное любовным экстазом тело двигались все быстрее и быстрее, а он подстраивался под ритм ее движений, его пенис все время находил жаждущий его сосуд.
— Господи… Господи… — шептала она, — о мой Бог…
Их совместное движение, их соединение совпало по ритму, делаясь все более интенсивным, углубленным и делавшим их невесомыми…
Ее кулаки барабанили по его покрытой потом спине; он же, ничего не соображая, крепко, очень крепко стиснул ее.
— Дорогой, милый… — горячечно шептала она, — я кончаю…
И когда ее таз высоко приподнялся над смятой постелью, когда ее бедра крепко сомкнулись, сжимая его бедра, она простонала и содрогнулась в финальных конвульсиях полнейшего оргазма, он также растворился в ней, полностью, наполняя ее своей спермой, что все истекала и истекала внутри нее…
— Я люблю тебя, — шептал он ей на ухо. — Я люблю тебя, я люблю…
— О, Стив, никогда не покидай меня, никогда.
Опустошенные и одновременно переполненные они лежали, заключив друг друга в собственных объятиях.
А потом она чуть ли не сразу заснула, спрятав свое покрытое испариной лицо, такое милое в своем покое, у него на груди.
Преодолевая головокружение, он пытался мыслить, хотя до сих пор чувствовал в себе ее жар и отдающуюся плоть. До того женщин у него было много, но ни одна из них не могла сравниться с этой. И не Барбара, тем более не Барбара, которую сейчас он вспоминал с теплотой и нежностью, понимая теперь, что ее неумение заниматься сексом было ошибкой как с ее, так и с его собственной стороны. И не Дарлена, равно как и все Дарлены, что были до Дарлены, с их бездушным вместилищем псевдострастей, отпрактикованной акробатикой гейш. И не Наоми, равно как все остальные Наоми, что были у него до Наоми, с их ограниченными возможностями, их спазмами, выученными во время занятий мастурбацией.
Никогда еще, за столько ночей своей взрослой жизни, предлагаемых или принимаемых, отдаваемых или получаемых, у него не получался оргазм, рожденный исключительно любовью, никогда, вплоть до этой ночи, в этой самой постели, с этой юной женщиной в Амстердаме. Ему хотелось плакать. О чем? О напрасно растраченных годах? О наконец-то найденной радости? О миллионах иных людей, которые будут жить и умирать, так и не узнав столь полнейшего единения?
Он с любовью поцеловал Анжелу в щеку и опустил ее голову в ямку подушки, после чего позволил тяжелым векам закрыть собственные глаза и тоже заснул.
В себя его привел отдаленный звон. Ренделл изо всех сил попытался проснуться, увидал все еще забывшуюся во сне, лежащую рядом Анжелу, а сквозь занавеси на окнах сочилась серость раннего утра.
Теперь звон становился еще более настойчивым и громким, поэтому Ренделл перекатился к прикроватной тумбочке, увидал, что стрелки его дорожных часов показывают всего лишь двадцать минут седьмого утра, и только лишь после этого до него дошло, что непрерывный звон исходит от стоящего рядом с будильником телефона.
Преодолевая сон, он потянулся за трубкой, и ему даже удалось снять ее с аппарата, прижать к уху и губам.
— Да, кто это? — быстро спросил Ренделл.
— Стив? Это я, Джордж Уилер, — представился торопливый, но и полный уверенности голос на другом конце. — Извини, что бужу тебя таким вот образом, но надо. Ты уже не спишь? Слышишь меня?
— Я проснулся, Джордж.
— Слушай. Это крайне важно. Я хочу, чтобы ты немедленно приехал в Больницу Фрийе Университет — это главная больница Амстердама, Больница Свободного университета. Надо, чтобы ты приехал сюда через час, самое позднее — к половине восьмого. У тебя есть карандаш? Лучше запиши.
— Секундочку. — Ренделл нащупал на тумбочке карандаш и блокнот с эмблемой гостиницы. — Есть, — сказал он.
— Записывай. Больница Фрийе Университет. Боэлелаан, 1115. Она располагается в Буитенфельдерт, новом квартале, таксист должен знать. Попроси, чтобы тебе вызвали такси. Когда ты уже приедешь в больницу, скажи женщине за информационной стойкой, чтобы тебя направили в палату Лори Кук на пятом этаже. Я буду там, мы все там будем.
— Погоди, Джордж. Что там, черт побери, случилось?
— Узнаешь на месте. Я не могу обсуждать это по телефону. Скажу лишь то, что произошло нечто невероятное. И нам нужно, чтобы ты был здесь…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
КАК ТОЛЬКО ВЕЗУЩЕЕ РЕНДЕЛЛА ТАКСИ, «симка», покинуло город и въехало на объездную дорогу, Рузвельтлаан, водитель прибавил газу, оставляя за собой луга и деревья, снизив скорость лишь тогда, когда они прибыли на Боэлелаан, рядом с больницей.
Сейчас, из окна «симки» Ренделл мог видеть впечатляющий комплекс недавно построенных больничных зданий. Они располагались вдоль извилистой подъездной дороги, ограниченной клумбами, единственным цветным пятном, заметным в эти ранние часы.
«Симка» остановилась перед семиэтажным зданием. На деревянном навесе у входа была надпись: ACADEMISCH ZIEKENHUIS DER VRIJE UNIVERSITET.
— У нас еще шесть минут, — удовлетворенно заявил водитель. Ренделл с благодарностью прибавил к сумме на счетчике десятигульденовую банкноту.
Все еще заинтригованный “экстраординарным событием”, требующим его присутствия, Ренделл бегом направился по каменным ступеням к больничному входу. Пройдя через поворотные двери, он очутился в вестибюле с низким потолком. Здесь располагалась стойка с сигаретами, сладостями и печеньем, а рядом была информационная стойка, о которой упоминал Уилер, за которой восседала представительная матрона.
Как только он направился к этой стойке, женщина-голландка тут же спросила:
— Это вы мистер Ренделл?
Когда он кивнул в ответ, она сказала:
— Присядьте на минуточку. Мистер Уилер позвонил сюда, чтобы сообщить, что он сейчас спустится и встретит вас.
Слишком возбужденный, чтобы сидеть, Ренделл наполнил трубку табаком и закурил, осматривая при этом вестибюль, украшенный модернистскими мозаиками — одна изображала Еву, рождающуюся из Адамова ребра, другая представляла Каина и Авеля, на следующей автор представил Христа, излечивающего дитя. Не успел Ренделл как следует присмотреться к мозаикам, как услышал свое имя. Он повернулся, чтобы увидать спешащего к нему Джорджа Уилера, придерживающего свои очки в золотой оправе на мясистом носу.
Издатель по-отечески положил свою руку на плечо Ренделла и своим пронзительным, заставляющим вспомнить о верблюдах голосом, радостно завопил:
— Рад, что ты, Стив, прибыл в самое время. Хотелось, чтобы ты узнал все с самого начала, хотя этой историей пока что нельзя воспользоваться. Нам следует пока что скрывать ее, пока не будет полной уверенности. Но как только врачи заявят, что все в порядке, мы тут же сообщим об этом всему миру.
— Джордж, о чем ты говоришь?
— А мне казалось, что я тебе сказал. Неужто нет? Ладно, я тебе объясню вкратце, когда будем подниматься.
Сопровождая Ренделла к лифтам, издатель снизил голос, но при этом это никак не повлияло на его волнение.
— Послушай, — начал он. — Вчера вечером я ужинал с сэром Тревором в “Диккер и Тийс” — мы принимали синьоре Гайду, нашего итальянского издателя, ты должен помнить, и его монсиньоре Риккарди — и тут получаю срочный звонок от Наоми. Она лишь коротко доложила о произошедшем и предложила мне, всем нам, приехать прямо в больницу. Я пробыл тут всю ночь. Видишь, у меня под глазами мешки.
— Джордж, — нетерпеливо и даже невежливо перебил его Ренделл, — ты не скажешь, что здесь, черт подери, случилось?
— Извини, конечно. — Они уже подошли к лифтам, но Уилер оттянул Ренделла от их дверей. — Насколько я могу изложить это — хотя информация все еще скудная, слишком много не правдоподобного — твоя девушка, ну, из твоего отдела, которая так сильно разбирается в археологии — не помню, как ее зовут…
Ренделл хотел было уже назвать Анжелу Монти, но тут до него дошло, что издатель Анжелу еще не знает, а сейчас говорит о ком-то из рекламной группы.
— Ты имеешь в виду Джессику Тейлор? Американку…
Уилер прихлопнул в ладоши.
— Ну да, мисс Тейлор. Вчера вечером, буквально перед самой полуночью, она получила совершенно безумный звонок от Лори Кук, вашей секретарши, девушки-калеки, что хромала всю свою жизнь. Лори всхлипывала, все время говорила, будто ей было видение, что она видела нечто, это самое видение, а она упала на колени и начала молить его об выздоровлении, чтобы она вновь могла ходить как нормальные люди. Когда же видение покинуло ее, и она поднялась, оказалось, что ее недуг тоже исчез, и что теперь она может ходить как я или все мы.
— Что? — не веря, воскликнул Ренделл. — Ты это серьезно?
— Ты же слышал меня, Стив. Теперь она может ходить нормально, и по телефону она сообщила, что ее до сих пор еще всю трясет, что она себя чувствует не от мира сего, и что просит, чтобы кто-нибудь немедленно приехал к ней. Ну, тут не о чем и спорить, Джессика Тейлор тут же сорвалась с места, чтобы поехать к ней. Она нашла Лори лежащей на полу своей квартиры, подняла ее, привела в себя, а выслушав невнятные бормотания Лори, она просто не знала, что и делать, и, чувствуя, что у самой начинает кружиться голова, она позвонила мне. Меня на месте не было, но с ней говорила Наоми, и вот она сразу же вызвала к Лори скорую помощь. После этого Наоми связалась со мной, а я уже позвонил врачу, который занимается всеми сотрудниками Воскрешения Два, доктору Фассу, и рассказал ему все, что было мне известно. Я позвонил остальным, после чего все поспешили в Больницу Свободного университета. И что ты об этом думаешь, Стив?
В течение всего рассказа Ренделл вспоминал свое первое собеседование с Лори, этим серым воробушком с неловкой походкой, вспоминал о ее пеших паломничествах (как она сама называла их) в Лурд, Фатиму, Турин, Боранг — все эти одиссеи надежд и разочарований в поисках чуда сделаться здоровой.
— Что я об этом думаю? — повторил Ренделл. — Даже не знаю, что и думать. Вообще-то, я люблю иметь дело с фактами. Понимаешь, Джордж, ты уж извини, но я попросту не верю в чудеса.
— Погоди, ты сам отзывался о Международном Новом Завете как о чуде, — напомнил ему Уилер.
— Я никогда не говорил об истинном чуде. Я воспользовался гиперболой. Наша Библия рождена научными археологическими раскопками. Она основана на рациональной, фактической основе. Но вот чудесные излечения… — Мыслями он вернулся назад, вспоминая еще кое-что, сказанное Лори во время их собеседования, нечто, говорящее о том, что новая Библия означает для нее все, и, из того, что она слышала, это было нечто невероятно чудесное. В его мысли вкралось подозрение. — Джордж, здесь должно быть еще кое-что. Лори не объясняла, что могло стать причиной такого видения и — так называемого — чуда?
— Понятное дело, текст, я как раз собирался сказать об этом, — сообщил Уилер с неподдельным энтузиазмом. — Ты попросил ее принести для себя один документ, нечто совершенно секретное. Так что ты несешь прямую ответственность, но, если посудить, чем все закончилось, мы прощаем тебе.
— Я допустил утечку секретной информации?
— Именно так. Вспомни. Доктор Дейчхардт отдал тебе наш Новый Завет на ночь для прочтения. Одним из условий было то, что ты лично отдашь ему гранки на следующее утро. А вместо этого, ты послал Лори.
— Я помню, что так и было. Я совсем уже собрался было идти к Дейчхардту, но тут Наоми напомнила мне о срочности поездки, потому я и передал гранки Лори. Я был уверен, что она сможет отдать их. Конечно, видимо мне самому следовало сделать это, но что плохого, если бы их отдала Лори?
Уилер улыбнулся.
— Как твоя Лори призналась Джессике вчера вечером, еще перед тем, как прибыла скорая, ты приказал ей передать бумаги Дейчхардту лично в руки — только ему, и никому иному. Правильно?
— Да, так.
— Ну вот, дитя кинулось выполнять твой приказ. Она отправилась к профессору Дейчхардту. Так случилось, что в кабинете его не было. Лори отказалась оставить папку с бумагами его секретарю. Она решила держать их у себя до тех пор, пока Дейчхардт не возвратится. Но близость этого — столь священного объекта, как она сама назвала это — это было так, словно держать в руках Христову плащаницу или Святой Грааль, и не глянуть на них, была слишком большим искушением. Лори притворилась, будто идет обедать, а сама спряталась в какой-то пустой комнате на нашем этаже и прочитала Пергамент Петрония и Евангелие от Иакова. Если верить ей, перед тем, как отдать бумаги Дейчхардту, она прочитала Евангелие от Иакова четыре раза.
— Могу поверить, что она перечитала его четырежды. И что… что случилось потом?
— Все, о чем она могла думать всю неделю, что заняло ее мысли и наполнило сердце, это были слова Иакова об Иисусе. Она начала представлять, во сне и наяву, совершенно бессознательно — как Иисус ходил по нашей земле, о том, как он спасся с Креста, о его смелом посещении Рима, про Иакова в Иерусалиме, которому грозила смерть, излагавшего свою историю на папирусе. Вчера вечером она была сама в своей комнате со своими галлюцинациями, как вдруг, закрыв глаза и положив руки на сердце, стоя посреди комнаты, она начала молиться Иакову Юсту, чтобы тот вернул ей полноту бытия, как он принес ей живого Христа. И вот тут, когда она открыла глаза, перед ней появился круг света, ослепительного света, огненный шар; он проплыл через комнату, и в нем она увидала закутанную в плащ бородатую фигуру Иакова, и он поднял свою узловатую руку и благословил ее. Она рассказывала, что поначалу перепугалась и ужасно взволновалась, но потом упала на колени и вновь закрыла глаза, моля Иакова помочь ей. Когда она открыла глаза, видения уже не было, когда же она поднялась на ноги и сделала несколько шагов, ее хромота покинула ее. Лори зарыдала и воскликнула: “Я излечилась!”. Затем ей как-то удалось позвонить Джессике Тейлор, которая и обнаружила девушку то ли без сознания, то ли в трансе — здесь уже не совсем понятно — ну а все остальное, Стив, тебе уже известно. А теперь, пошли.
Они поднялись лифтом на пятый этаж и чуть ли не бегом проскочили две палаты на шесть коек, чтобы попасть в ту самую, где лежала Лори Кук, и перед которой уже стояла приличная группа людей.
Подойдя к ним поближе, Ренделл узнал Джессику Тейлор с блокнотом, рыжеволосого фотографа, Оскара Эдлунда, со свисавшей с плеча камерой. Другими известными Ренделлу людьми в этой группе были синьоре Гайда, монсиньор Рикарди, доктор Траутманн и преподобный Закери.
Присоединившись к толпе, Ренделл понял, что внимание всех присутствующих сосредоточено на враче в белом халате, который как раз что-то говорил им. Рядом с ним стояла весьма привлекательная медсестра в безупречно подогнанной голубой униформе с белым воротничком. Уилер прошептал на ухо Ренделлу, что этот врач и есть доктор Фасс, благородный, немногословный, отличающийся точностью голландский интерн, которому недавно исполнилось пятьдесят.
— Да, мы сразу же после поступления мисс Кук сделали ей рентгеновский снимок, — говорил он, отвечая на чей-то вопрос. — Когда она прибыла сюда вчера поздно вечером, а если быть точным, то сегодня, рано утром, ее поместили на мобильную кровать — мы не любим применять носилки — и перевели в эту палату. Чтобы установить диагноз, наши швейцарские кровати сконструированы так, что мы можем сделать рентгеновский снимок пациента через матрас, поэтому мы так и поступили с самого начала. Теперь возвратимся к вашему вопросу. Нет, мы не можем точно сказать, в каких условиях находилась мисс Кук перед началом галлюцинации — позвольте мне назвать это травмирующим переживанием — которое она пережила вчера вечером. Сейчас мы пытаемся связаться с родителями пациентки, которые путешествуют по Ближнему Востоку. Как только мы дозвонимся до них, я надеюсь, можно будет получить медицинские записи о болезни, которая постигла мисс Кук в детстве и сделала ее калекой. Пока же что у нас имеются лишь свидетельства непрофессионалов. Из того, как сама мисс Кук описывает свое заболевание, мне кажется, что она в молодости, лет пятнадцать назад, переболела какой-то формой остеомиелита.
Ренделл встрепенулся:
— Доктор, а вы можете описать само заболевание?
— В случае мисс Кук, симптоматическое воспаление произошло в tibia, в наиболее крупной кости между правым коленом и лодыжкой. Воспаление могло быть острым и вызвать распад кости — наши рентгеновские снимки могут это подтвердить — из-за чего у нее могла остаться память об опухоли, боли, долгих приступах лихорадки. Заболевание не лечилось должным образом, хирургической операции тоже не было. И вот так через несколько лет у нее развилась хромота.
— Доктор Фасс, — на сей раз это был Уилер. — Как вы можете объяснить прошлый вечер? Ведь после всего, девушка была излечена, разве не так? Ведь сейчас она ходит нормально?
— Да, было бы правильным сказать, что она теперь может ходить нормально, — ответил доктор Фасс. — Наш физиотерапевт посчитал, что она передвигается удовлетворительно. Наш главный врач был при этом свидетелем. После обеда с ней поработает наш невропатолог. Сейчас ее обследуют доктор Рекенберг и доктор Костер, два консультанта, которых я попросил помочь нам. Что же касается вчерашнего вечера, то я сомневаюсь, будто смогу объяснить случившееся. С одной стороны, она могла пережить определенного рода физический шок, который перебил органическое заболевание детских лет, и в этот последний вечер ее галлюцинации противодействовали этому шоку, породив самовнушение. В этом случае мы можем классифицировать ее как долгосрочную жертву неврастении, и ее излечение нельзя будет рассматривать как чудесное. С другой же стороны…
Доктор Фасс оглядел небольшой кружок слушателей и подмигнул им.
— … если будет доказано, что ее хромота имеет чисто органическое происхождение, и она излечилась без какой-либо помощи науки, тогда мы имеем дело с иным случаем. Что же касается подобного рода вещей, то я сошлюсь на медицинский отчет шестнадцатого века, сделанный достойным уважения доктором Амбруазом Паре после лечения некоего пациента. “Je le pansay; Dieu le guйrit” — “Я работал с ним; Господь же излечил его”.
Доктор Фасс сделал извиняющийся жест.
— А теперь прошу прощения, мне необходимо вернуться к своим коллегам. Мы сможем позволить вам расспросить нашу пациентку через день-два. Но в любом случае, мы хотим проследить за ней не менее двух недель.
Когда доктор Фасс приоткрыл находящуюся за спиной дверь, чтобы пройти туда вместе с медсестрой, Ренделл протиснулся через кружок слушателей к открытому дверному проему. Но ему удалось увидать, что происходит изнутри, лишь мгновение.
Лори Кук, такая маленькая, столь похожая на ребенка, сидела на краю кровати на колесиках, ее больничный халат был приподнят, открывая колени. Над ней наклонился врач, прощупывая икру правой ноги. Два других врача с интересом приглядывались к его действиям. Казалось, что Лори Кук совершенно не обращает внимания на них. Она глядела в потолок, на ее пустом лице гуляла таинственная улыбка. Она явно выглядела так, будто ее признали святой.
И тут дверь в палату захлопнулась, отрезая ее от внешнего мира.
Отходя от дверей в палату и погрузившись в раздумья, Ренделл заметил, что группа у него за спиной уже распалась.
Ренделл поспешил за Уилером, который шел в компании итальянского издателя, Гайды, и второго итальянца — теолога-католика монсиньоре Рикарди, после чего присел рядом с остальными на обтянутых кожей стульях в приемной для посетителей.
— И что вы скажете на это, монсиньоре Рикарди? — хотелось знать Уилеру. — У вас, католиков, гораздо больше опыта в таких делах.
Сейчас, из окна «симки» Ренделл мог видеть впечатляющий комплекс недавно построенных больничных зданий. Они располагались вдоль извилистой подъездной дороги, ограниченной клумбами, единственным цветным пятном, заметным в эти ранние часы.
«Симка» остановилась перед семиэтажным зданием. На деревянном навесе у входа была надпись: ACADEMISCH ZIEKENHUIS DER VRIJE UNIVERSITET.
— У нас еще шесть минут, — удовлетворенно заявил водитель. Ренделл с благодарностью прибавил к сумме на счетчике десятигульденовую банкноту.
Все еще заинтригованный “экстраординарным событием”, требующим его присутствия, Ренделл бегом направился по каменным ступеням к больничному входу. Пройдя через поворотные двери, он очутился в вестибюле с низким потолком. Здесь располагалась стойка с сигаретами, сладостями и печеньем, а рядом была информационная стойка, о которой упоминал Уилер, за которой восседала представительная матрона.
Как только он направился к этой стойке, женщина-голландка тут же спросила:
— Это вы мистер Ренделл?
Когда он кивнул в ответ, она сказала:
— Присядьте на минуточку. Мистер Уилер позвонил сюда, чтобы сообщить, что он сейчас спустится и встретит вас.
Слишком возбужденный, чтобы сидеть, Ренделл наполнил трубку табаком и закурил, осматривая при этом вестибюль, украшенный модернистскими мозаиками — одна изображала Еву, рождающуюся из Адамова ребра, другая представляла Каина и Авеля, на следующей автор представил Христа, излечивающего дитя. Не успел Ренделл как следует присмотреться к мозаикам, как услышал свое имя. Он повернулся, чтобы увидать спешащего к нему Джорджа Уилера, придерживающего свои очки в золотой оправе на мясистом носу.
Издатель по-отечески положил свою руку на плечо Ренделла и своим пронзительным, заставляющим вспомнить о верблюдах голосом, радостно завопил:
— Рад, что ты, Стив, прибыл в самое время. Хотелось, чтобы ты узнал все с самого начала, хотя этой историей пока что нельзя воспользоваться. Нам следует пока что скрывать ее, пока не будет полной уверенности. Но как только врачи заявят, что все в порядке, мы тут же сообщим об этом всему миру.
— Джордж, о чем ты говоришь?
— А мне казалось, что я тебе сказал. Неужто нет? Ладно, я тебе объясню вкратце, когда будем подниматься.
Сопровождая Ренделла к лифтам, издатель снизил голос, но при этом это никак не повлияло на его волнение.
— Послушай, — начал он. — Вчера вечером я ужинал с сэром Тревором в “Диккер и Тийс” — мы принимали синьоре Гайду, нашего итальянского издателя, ты должен помнить, и его монсиньоре Риккарди — и тут получаю срочный звонок от Наоми. Она лишь коротко доложила о произошедшем и предложила мне, всем нам, приехать прямо в больницу. Я пробыл тут всю ночь. Видишь, у меня под глазами мешки.
— Джордж, — нетерпеливо и даже невежливо перебил его Ренделл, — ты не скажешь, что здесь, черт подери, случилось?
— Извини, конечно. — Они уже подошли к лифтам, но Уилер оттянул Ренделла от их дверей. — Насколько я могу изложить это — хотя информация все еще скудная, слишком много не правдоподобного — твоя девушка, ну, из твоего отдела, которая так сильно разбирается в археологии — не помню, как ее зовут…
Ренделл хотел было уже назвать Анжелу Монти, но тут до него дошло, что издатель Анжелу еще не знает, а сейчас говорит о ком-то из рекламной группы.
— Ты имеешь в виду Джессику Тейлор? Американку…
Уилер прихлопнул в ладоши.
— Ну да, мисс Тейлор. Вчера вечером, буквально перед самой полуночью, она получила совершенно безумный звонок от Лори Кук, вашей секретарши, девушки-калеки, что хромала всю свою жизнь. Лори всхлипывала, все время говорила, будто ей было видение, что она видела нечто, это самое видение, а она упала на колени и начала молить его об выздоровлении, чтобы она вновь могла ходить как нормальные люди. Когда же видение покинуло ее, и она поднялась, оказалось, что ее недуг тоже исчез, и что теперь она может ходить как я или все мы.
— Что? — не веря, воскликнул Ренделл. — Ты это серьезно?
— Ты же слышал меня, Стив. Теперь она может ходить нормально, и по телефону она сообщила, что ее до сих пор еще всю трясет, что она себя чувствует не от мира сего, и что просит, чтобы кто-нибудь немедленно приехал к ней. Ну, тут не о чем и спорить, Джессика Тейлор тут же сорвалась с места, чтобы поехать к ней. Она нашла Лори лежащей на полу своей квартиры, подняла ее, привела в себя, а выслушав невнятные бормотания Лори, она просто не знала, что и делать, и, чувствуя, что у самой начинает кружиться голова, она позвонила мне. Меня на месте не было, но с ней говорила Наоми, и вот она сразу же вызвала к Лори скорую помощь. После этого Наоми связалась со мной, а я уже позвонил врачу, который занимается всеми сотрудниками Воскрешения Два, доктору Фассу, и рассказал ему все, что было мне известно. Я позвонил остальным, после чего все поспешили в Больницу Свободного университета. И что ты об этом думаешь, Стив?
В течение всего рассказа Ренделл вспоминал свое первое собеседование с Лори, этим серым воробушком с неловкой походкой, вспоминал о ее пеших паломничествах (как она сама называла их) в Лурд, Фатиму, Турин, Боранг — все эти одиссеи надежд и разочарований в поисках чуда сделаться здоровой.
— Что я об этом думаю? — повторил Ренделл. — Даже не знаю, что и думать. Вообще-то, я люблю иметь дело с фактами. Понимаешь, Джордж, ты уж извини, но я попросту не верю в чудеса.
— Погоди, ты сам отзывался о Международном Новом Завете как о чуде, — напомнил ему Уилер.
— Я никогда не говорил об истинном чуде. Я воспользовался гиперболой. Наша Библия рождена научными археологическими раскопками. Она основана на рациональной, фактической основе. Но вот чудесные излечения… — Мыслями он вернулся назад, вспоминая еще кое-что, сказанное Лори во время их собеседования, нечто, говорящее о том, что новая Библия означает для нее все, и, из того, что она слышала, это было нечто невероятно чудесное. В его мысли вкралось подозрение. — Джордж, здесь должно быть еще кое-что. Лори не объясняла, что могло стать причиной такого видения и — так называемого — чуда?
— Понятное дело, текст, я как раз собирался сказать об этом, — сообщил Уилер с неподдельным энтузиазмом. — Ты попросил ее принести для себя один документ, нечто совершенно секретное. Так что ты несешь прямую ответственность, но, если посудить, чем все закончилось, мы прощаем тебе.
— Я допустил утечку секретной информации?
— Именно так. Вспомни. Доктор Дейчхардт отдал тебе наш Новый Завет на ночь для прочтения. Одним из условий было то, что ты лично отдашь ему гранки на следующее утро. А вместо этого, ты послал Лори.
— Я помню, что так и было. Я совсем уже собрался было идти к Дейчхардту, но тут Наоми напомнила мне о срочности поездки, потому я и передал гранки Лори. Я был уверен, что она сможет отдать их. Конечно, видимо мне самому следовало сделать это, но что плохого, если бы их отдала Лори?
Уилер улыбнулся.
— Как твоя Лори призналась Джессике вчера вечером, еще перед тем, как прибыла скорая, ты приказал ей передать бумаги Дейчхардту лично в руки — только ему, и никому иному. Правильно?
— Да, так.
— Ну вот, дитя кинулось выполнять твой приказ. Она отправилась к профессору Дейчхардту. Так случилось, что в кабинете его не было. Лори отказалась оставить папку с бумагами его секретарю. Она решила держать их у себя до тех пор, пока Дейчхардт не возвратится. Но близость этого — столь священного объекта, как она сама назвала это — это было так, словно держать в руках Христову плащаницу или Святой Грааль, и не глянуть на них, была слишком большим искушением. Лори притворилась, будто идет обедать, а сама спряталась в какой-то пустой комнате на нашем этаже и прочитала Пергамент Петрония и Евангелие от Иакова. Если верить ей, перед тем, как отдать бумаги Дейчхардту, она прочитала Евангелие от Иакова четыре раза.
— Могу поверить, что она перечитала его четырежды. И что… что случилось потом?
— Все, о чем она могла думать всю неделю, что заняло ее мысли и наполнило сердце, это были слова Иакова об Иисусе. Она начала представлять, во сне и наяву, совершенно бессознательно — как Иисус ходил по нашей земле, о том, как он спасся с Креста, о его смелом посещении Рима, про Иакова в Иерусалиме, которому грозила смерть, излагавшего свою историю на папирусе. Вчера вечером она была сама в своей комнате со своими галлюцинациями, как вдруг, закрыв глаза и положив руки на сердце, стоя посреди комнаты, она начала молиться Иакову Юсту, чтобы тот вернул ей полноту бытия, как он принес ей живого Христа. И вот тут, когда она открыла глаза, перед ней появился круг света, ослепительного света, огненный шар; он проплыл через комнату, и в нем она увидала закутанную в плащ бородатую фигуру Иакова, и он поднял свою узловатую руку и благословил ее. Она рассказывала, что поначалу перепугалась и ужасно взволновалась, но потом упала на колени и вновь закрыла глаза, моля Иакова помочь ей. Когда она открыла глаза, видения уже не было, когда же она поднялась на ноги и сделала несколько шагов, ее хромота покинула ее. Лори зарыдала и воскликнула: “Я излечилась!”. Затем ей как-то удалось позвонить Джессике Тейлор, которая и обнаружила девушку то ли без сознания, то ли в трансе — здесь уже не совсем понятно — ну а все остальное, Стив, тебе уже известно. А теперь, пошли.
Они поднялись лифтом на пятый этаж и чуть ли не бегом проскочили две палаты на шесть коек, чтобы попасть в ту самую, где лежала Лори Кук, и перед которой уже стояла приличная группа людей.
Подойдя к ним поближе, Ренделл узнал Джессику Тейлор с блокнотом, рыжеволосого фотографа, Оскара Эдлунда, со свисавшей с плеча камерой. Другими известными Ренделлу людьми в этой группе были синьоре Гайда, монсиньор Рикарди, доктор Траутманн и преподобный Закери.
Присоединившись к толпе, Ренделл понял, что внимание всех присутствующих сосредоточено на враче в белом халате, который как раз что-то говорил им. Рядом с ним стояла весьма привлекательная медсестра в безупречно подогнанной голубой униформе с белым воротничком. Уилер прошептал на ухо Ренделлу, что этот врач и есть доктор Фасс, благородный, немногословный, отличающийся точностью голландский интерн, которому недавно исполнилось пятьдесят.
— Да, мы сразу же после поступления мисс Кук сделали ей рентгеновский снимок, — говорил он, отвечая на чей-то вопрос. — Когда она прибыла сюда вчера поздно вечером, а если быть точным, то сегодня, рано утром, ее поместили на мобильную кровать — мы не любим применять носилки — и перевели в эту палату. Чтобы установить диагноз, наши швейцарские кровати сконструированы так, что мы можем сделать рентгеновский снимок пациента через матрас, поэтому мы так и поступили с самого начала. Теперь возвратимся к вашему вопросу. Нет, мы не можем точно сказать, в каких условиях находилась мисс Кук перед началом галлюцинации — позвольте мне назвать это травмирующим переживанием — которое она пережила вчера вечером. Сейчас мы пытаемся связаться с родителями пациентки, которые путешествуют по Ближнему Востоку. Как только мы дозвонимся до них, я надеюсь, можно будет получить медицинские записи о болезни, которая постигла мисс Кук в детстве и сделала ее калекой. Пока же что у нас имеются лишь свидетельства непрофессионалов. Из того, как сама мисс Кук описывает свое заболевание, мне кажется, что она в молодости, лет пятнадцать назад, переболела какой-то формой остеомиелита.
Ренделл встрепенулся:
— Доктор, а вы можете описать само заболевание?
— В случае мисс Кук, симптоматическое воспаление произошло в tibia, в наиболее крупной кости между правым коленом и лодыжкой. Воспаление могло быть острым и вызвать распад кости — наши рентгеновские снимки могут это подтвердить — из-за чего у нее могла остаться память об опухоли, боли, долгих приступах лихорадки. Заболевание не лечилось должным образом, хирургической операции тоже не было. И вот так через несколько лет у нее развилась хромота.
— Доктор Фасс, — на сей раз это был Уилер. — Как вы можете объяснить прошлый вечер? Ведь после всего, девушка была излечена, разве не так? Ведь сейчас она ходит нормально?
— Да, было бы правильным сказать, что она теперь может ходить нормально, — ответил доктор Фасс. — Наш физиотерапевт посчитал, что она передвигается удовлетворительно. Наш главный врач был при этом свидетелем. После обеда с ней поработает наш невропатолог. Сейчас ее обследуют доктор Рекенберг и доктор Костер, два консультанта, которых я попросил помочь нам. Что же касается вчерашнего вечера, то я сомневаюсь, будто смогу объяснить случившееся. С одной стороны, она могла пережить определенного рода физический шок, который перебил органическое заболевание детских лет, и в этот последний вечер ее галлюцинации противодействовали этому шоку, породив самовнушение. В этом случае мы можем классифицировать ее как долгосрочную жертву неврастении, и ее излечение нельзя будет рассматривать как чудесное. С другой же стороны…
Доктор Фасс оглядел небольшой кружок слушателей и подмигнул им.
— … если будет доказано, что ее хромота имеет чисто органическое происхождение, и она излечилась без какой-либо помощи науки, тогда мы имеем дело с иным случаем. Что же касается подобного рода вещей, то я сошлюсь на медицинский отчет шестнадцатого века, сделанный достойным уважения доктором Амбруазом Паре после лечения некоего пациента. “Je le pansay; Dieu le guйrit” — “Я работал с ним; Господь же излечил его”.
Доктор Фасс сделал извиняющийся жест.
— А теперь прошу прощения, мне необходимо вернуться к своим коллегам. Мы сможем позволить вам расспросить нашу пациентку через день-два. Но в любом случае, мы хотим проследить за ней не менее двух недель.
Когда доктор Фасс приоткрыл находящуюся за спиной дверь, чтобы пройти туда вместе с медсестрой, Ренделл протиснулся через кружок слушателей к открытому дверному проему. Но ему удалось увидать, что происходит изнутри, лишь мгновение.
Лори Кук, такая маленькая, столь похожая на ребенка, сидела на краю кровати на колесиках, ее больничный халат был приподнят, открывая колени. Над ней наклонился врач, прощупывая икру правой ноги. Два других врача с интересом приглядывались к его действиям. Казалось, что Лори Кук совершенно не обращает внимания на них. Она глядела в потолок, на ее пустом лице гуляла таинственная улыбка. Она явно выглядела так, будто ее признали святой.
И тут дверь в палату захлопнулась, отрезая ее от внешнего мира.
Отходя от дверей в палату и погрузившись в раздумья, Ренделл заметил, что группа у него за спиной уже распалась.
Ренделл поспешил за Уилером, который шел в компании итальянского издателя, Гайды, и второго итальянца — теолога-католика монсиньоре Рикарди, после чего присел рядом с остальными на обтянутых кожей стульях в приемной для посетителей.
— И что вы скажете на это, монсиньоре Рикарди? — хотелось знать Уилеру. — У вас, католиков, гораздо больше опыта в таких делах.