Докладывали Родных и я. Полковник В. И. Лебедев, выслушав нас, подумал, затем достал какой-то документ, прочел его и, улыбаясь, сказал:
- Хорошо, летите. Сегодня необходимо всей дивизией нанести удары по двум железнодорожным узлам. Будете замыкать боевой порядок полка, обратите внимание на результаты бомбометания.
С Михаилом Родных до этого я не летал ни разу, но знал его как летчика и командира экипажа с самой лучшей стороны.
При постановке задачи командир полка обратил внимание летного состава на то, что, по данным воздушной разведки и донесениям партизан, на перегонах западнее и севернее Льгова отмечено большое скопление эшелонов противника. Видимо, резервы и боеприпасы для обороняющихся войск. Под покровом ночи гитлеровцы непременно попытаются прорваться через Льгов к Курску и Белгороду. Нам предстояло ударом по железнодорожному узлу Льгов задержать вражеские подкрепления и тем облегчить войскам Воронежского фронта освобождение Курска и Белгорода.
В заключение командир полка добавил:
- С юго-запада движутся теплые массы воздуха. Границы их не установлены. Если основная цель окажется закрытой низкой облачностью, бомбить железнодорожный узел Брянск-II, по которому будет наносить удар наш братский полк.
Более подробно ожидаемую погоду по маршруту и в районе цели доложил метеоролог, после чего мы отправились на аэродром.
Я уже собирался подняться в кабину, когда ко мне подбежал невысокого роста светлоглазый паренек:
- Товарищ штурман, походатайствуйте, пожалуйста, перед командиром корабля, чтобы меня взяли сегодня в полет! Он давно обещает, да все откладывает.
- А вы кто такой? - спросил я.
- Механик по вооружению сержант Николай Селезнев.
- Вот с этого и надо было начинать разговор. В качестве кого же вы думаете лететь?
- В качестве воздушного стрелка, конечно. Я уже все зачеты по воздушной стрельбе сдал. Спросите техника. Ведь я вооруженец.
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать.
- Ну что же, хорошо. Так и быть, похлопочу!
Юноша этот никак не мог примириться с тем, что он только готовит к полету вооружение. Он поставил себе целью во что бы то ни стало летать. Об этом мне рассказал Михаил Родных, когда я выступил перед ним ходатаем.
Командир согласился взять Селезнева. Я был рад за него, ибо всегда считал себя обязанным помочь людям, которые ставят себе благородную цель, не боясь риска.
Получив разрешение на полет, Селезнев крикнул что-то стрелку, которого должен был заменить, затем с молниеносной быстротой притащил из землянки приготовленное летное обмундирование и начал проворно одеваться.
По сигналу зеленой ракеты запустили моторы. Собрались было выруливать, но тут к самолету подъехала легковая автомашина, и из нее вышел начальник политотдела дивизии подполковник Ю. И. Николаев. Я сообщил об этом Михаилу, а сам спустился по трапу на землю, чтобы выяснить цель приезда начальника.
- Полечу с вами, - сказал подполковник. - Задание важное. Хочу лично посмотреть результаты бомбардирования цели. В ваши действия вмешиваться не буду, работайте спокойно, как всегда.
Это, конечно, хорошо, подумал я, но все же присутствие в кабине старшего начальника, которому будет все видно и слышно, не могло вызвать у меня особой радости. Но что делать?..
В штурманской кабине было установлено дополнительное сиденье, на котором, подложив под себя парашют, и устроился подполковник Николаев. Взлетели последними. Было еще светло. В районе аэродрома стояла безоблачная погода, но уже минут через двадцать появились высокие перистые облака-барашки.
Перистые облака образуются на высоте более 6000 метров, часто при натекании теплого воздуха на холодный. В этом случае они - первый признак приближения теплого атмосферного фронта, который, как правило, удален от этих облаков на 700-800 километров. Обычно за 300-400 километров от границы теплого фронта облачность снижается до 200-300 метров, и из нее выпадают обильные осадки.
По мере продолжения полета облачность, уже закрывшая все небо, действительно снижалась к западу. Вот и линия фронта. По вспышкам артиллерийских орудий и пожарам ее нетрудно определить с воздуха. Шел ночной бой. Горел Курск. Мы летели на высоте 1200 метров, буквально задевая крыльями облака, которые уже полчаса заставляли нас идти со снижением.
От Курска изменили курс, и минут через двадцать прибор показывал высоту только 800 метров. В полной темноте вышли на железную дорогу Курск - Льгов, которая с трудом просматривалась на фоне сильно потемневшего снега. Навстречу нам двигались две световые точки. Время от времени они выбрасывали довольно сильные снопы света. Справа по шоссе, которое в этом месте вплотную прилегает к железной дороге, шло около трех десятков машин с включенными фарами. При нашем приближении фары погасли.
- Что это значит? - спросил Родных.
- По железной дороге идет состав. Причем с двумя паровозами, - заявил я. - А вот что происходит на шоссе - сказать трудно. По-моему, просто движется автоколонна.
Цель на железной дороге заманчивая, но бросать бомбы по случайным объектам нельзя. И мы продолжали путь на запад. Через несколько минут радист доложил:
- Товарищ командир, основная цель закрыта низкой облачностью, получено разрешение бомбить запасную.
- Ну как, штурман? - спросил командир корабля. - Что будем делать?
- Что делать?.. - вопросом на вопрос ответил я, обдумывая решение. Мысль о том, что под прикрытием низкой облачности, не ожидая воздушного налета, будет спокойно работать железнодорожный узел противника, меня волновала. - Надо бы самим посмотреть, - предложил я. - Может, удастся сбросить хотя бы пятисотки...
Подполковник сосредоточенно слушал наш разговор, не вмешивался.
- Я летчик. Мое дело пилотировать и не зацепить за землю, а остальное дело твое, - шутливо поддразнил меня Михаил.
Высота уже триста пятьдесят метров. За бортом дождь. Казалось, надо бы прекратить полет к основной цели, так как бомбы в пятьсот килограммов можно сбрасывать с высоты не менее четырехсот метров, в противном случае от взрывной волны и осколков может пострадать самолет.
Все это я считал правильным, когда был на земле. Но сейчас мне эти нормы казались не такими уж неоспоримыми. "Неужели не удастся выполнить бомбометание по Льгову?.." Эта мысль по-прежнему не давала покоя.
Подходит расчетное время появления железнодорожного узла. Шоссейную дорогу я уже потерял, после того как она сделала крутой поворот к югу, и следовал рассчитанным мною курсом. Видимость стала еще хуже. Дождь делал свое дело, превратив весь земной покров в один сплошной темно-серый фон. Я еще раз произвел перерасчет времени, ошибки не обнаружил, включил в кабине полное освещение и по карте крупного масштаба уточнил ориентиры в районе цели.
Вот-вот должна появиться цель...
Почти ложусь на стекла пола кабины, напрягаю до предела зрение, но ничего не различаю в темноте. Открыл боковое окно. Струя воздуха вместе с брызгами дождя ворвалась в кабину. Посмотрел в сторону выхлопных патрубков, и все стало понятно: мы в облаках.
- Почему в облака зашли? - спрашиваю у Михаила. - Выходи, ничего же не видно.
Ответа не последовало, но самолет пошел на снижение.
Выйдя из облаков, Михаил сразу перевел машину в горизонтальный полет. Горизонтальной видимости почти не было. Я различал местность только под самолетом, да и то с трудом. Мелькали какие-то темные, бесформенные, мало отличающиеся друг от друга пятна. Словом, восстановить детальную ориентировку не удавалось.
Вдруг на сером фоне я заметил темную ленточку, тянувшуюся почти под углом девяносто градусов к линии курса. Взглянул на часы. Пролетели шоссейную дорогу. Но где? Севернее или южнее цели? Определить нужно было быстро, так как самолет продолжал идти курсом на запад. Напрягаю память. Мы пересекли шоссе под углом более чем девяносто градусов, следовательно, цель осталась правее.
Даю команду: "Разворот влево на 180°!" - и прошу снизиться еще. На малой высоте полета ночью при плохой видимости каждый метр снижения буквально приходится выпрашивать у летчика. Еще два раза пересекли шоссейную дорогу, но уже севернее цели. Увидеть же железную дорогу в момент ее пересечения не удавалось. Разворот следует за разворотом. Летчик устал. Очень трудно, на такой высоте в темную ночь пилотировать тяжелый самолет.
- Ничего не вижу, Михаил! - почти закричал я. - Можешь снизиться еще немного?..
- Трудно, - густым басом ответил Михаил. - Загонял. Мокрый весь. Высота-то ведь двести пятьдесят метров, а уже сорок минут болтаемся.
Действительно, прошло сорок минут, как начали искать цель.
- Потерпи немного, сейчас найдем...
Мелькнула развилка шоссейных дорог, отходящих от железнодорожного узла, и небольшое белое пятно западнее цели. Что это за пятно - меня уже не интересовало.
Главное, что прошли точно над целью. Наверняка проклятые фрицы слышат, что мы летаем, а огня не открывают: считают, что если сами себя не раскроют, то мы их не найдем.
Все равно теперь цель накроем. Хотя и пустяковый ориентир - белое пятно, но все же он мне поможет. И я даю летчику новый курс.
Пока делали развороты, я определил истинную высоту полета. Вышли на боевой.
- Так держать, хорошо!
- Ты какие бомбы будешь бросать? - спокойно спрашивает Михаил.
- Четыре пятисотки с одного захода, - не отрываясь от стекла, отвечаю я.
Самолет опять поджался к кромке облаков, как будто его к ним притягивало магнитом. Впереди по полету видимость по-прежнему плохая. Вся надежда на белое пятно. Но его на этом заходе я заметил уже тогда, когда бомбы сбрасывать было поздно. Цель опять проскочили. Еще заход. Еще семь-восемь напряженных минут.
- Михаил, теперь не проскочу, - успокаивающе заверил я. - Все учел.
Летчик без моей просьбы снизился еще метров на десять. Сделали четвертый разворот и вновь вышли на боевой курс. Вот показалось белое пятно. Командую:
- Чуть вправо! Выбери крен...
Почти сразу же после команды цель пришла на установленный угол прицеливания, и я нажал на кнопку электросбрасывателя. Самолет начал вздрагивать. После отрыва четвертой бомбы спешу закрыть бомболюки, чтобы преградить взрывной волне доступ к оставшимся в самолете бомбам.
Настало время посмотреть, куда падают бомбы. Знакомое зрелище! И тут десятки огненных шаров с колоссальной быстротой понеслись со всех сторон к самолету. Теперь фашистам молчать было незачем. Но и прицельный огонь по самолету им вести не пришлось - мы уже были у кромки облаков.
Взорвалась первая бомба. Я ничего не успел заметить, так как сильной волной нас забросило на несколько десятков метров в облака, затем подбросило еще и еще раз. Самолет начал было терять управление, но летчик успел удержать его и вовремя набрать нужную скорость.
- Ну как, накрыл? - переходя в горизонтальный полет в облаках, спросил Михаил.
- Ничего не видел.
Мы вышли под облака. Взору открылась цель, и я чуть не вскрикнул от удовольствия. Несмотря на то что после разрыва бомб прошло не более трех минут, на железнодорожном узле возникло два больших пожара.
Что горело, установить сразу было трудно. Мы летели по большому кругу за зоной зенитного огня. Хорошо видели, что узел забит эшелонами. Сосчитать с такого расстояния, сколько их там, нам не удалось. Спустя еще несколько мгновений в районе первого пожара начали мелькать маленькие взрывы - это рвались боеприпасы. А затем раздался взрыв огромной силы. Между очагами пожаров было метров двести. Значит, они возникли от первой и четвертой бомб, а две другие разорвались тоже на узле.
При отходе от цели подполковник Николаев, включившись в общую радиосеть, сказал:
- Теперь не пройдут. Благодарю.
Трудно передать волнение экипажа, когда он воочию убедился в успешном результате своей работы. Радист сообщил на землю:
- Задание выполнили по основной цели. Высота бомбометания - двести пятьдесят метров. Цель обработана отлично.
Земля дважды переспросила высоту бомбометания.
Теперь предстояло решить, куда же бросать остальные бомбы? Мы ведь более полутора часов потратили на поиск цели. Принимаем решение догнать попавшийся нам железнодорожный состав с двумя паровозами. Выходим на железную дорогу и следуем параллельным ей курсом. За это время эшелон мог пройти не более сорока - пятидесяти километров.
- Что-то не вижу я этих паровозов, - сказал Михаил. - Неужели успели укатить?
- Я вижу... по левому борту.
Потому ли, что дальше путь был закрыт, или еще по каким причинам, но состав стоял на небольшой станции Лукашевка, Паровозы словно затаили дыхание, и только время от времени то из одной, то из другой трубы появлялось желтое пятно. Это обстоятельство меня обрадовало: теперь можно прицелиться поточнее.
- Будем бомбить? - спросил Родных.
- Обязательно!
- Но у тебя только две бомбы, а цель слишком узкая.
- Постараюсь! - это единственное, в чем я мог заверить командира.
Действительно, шансы на то, чтобы попасть в такую узкую ленту, как железнодорожный состав, были невелики.
- Придется сделать три захода, - сказал я командиру. - Первый - для уточнения прицельных данных. Остальные - с того же направления, на той же высоте и с одинаковой скоростью. Постарайтесь точнее их выдержать.
- Горючего осталось маловато, - не то возражая, не то информируя, сказал Родных и тут же, резко накренив самолет влево, начал выводить его на заданный мною курс.
Я использовал все имеющиеся в моем распоряжении данные, чтобы как можно точнее определить угол прицеливания, и все же решил расчеты уточнить на холостом заходе. Заданные скорость, курс, высоту летчик выдерживал с безукоризненной точностью. Мне пришлось ввести поправку в рассчитанный угол прицеливания. Когда зашли снова, сбросил одну тысячекилограммовую бомбу. Через тринадцать секунд бомба разорвалась. Самолет сильно тряхнуло, несмотря на то что от точки разрыва он был удален на восемьсот метров. На какой-то момент в кабине стало светло. На станции мы увидели паровоз и часть состава. Были ли это вагоны, платформы или цистерны, определить не удалось.
- Ну как? - спросил Михаил.
- Промазал! Метров на пятьдесят...
Бомба упала с перелетом. После ее разрыва паровозы почти совсем прекратили "дыхание", и на следующем заходе мне пришлось прицеливаться по едва заметному в темноте желтому пятну...
Снова легли на боевой курс. Бросил вторую бомбу. И вот опять взрыв. Опять машина задрожала, и почти одновременно в самолете раздались голоса:
- Есть! Попал!
Бомба разорвалась рядом с составом, из которого выбросилось огромным шлейфом пламя.
Значит, горючее. Теперь пойдет полыхать. И мы даем вторую радиограмму: "Задание выполнили по случайной цели. Высота - восемьсот. Результат хороший".
Мы уже были далеко от разбитого состава, а стрелки все докладывали, что пожар еще виден. Самолет стал совершенно легким, моторы без особых усилий "тащили" его на большой скорости.
На аэродроме встретил командир дивизии. Выслушав доклад Родных и подтверждение своего заместителя, он поздравил экипаж с успешным выполнением задания. А через два дня пришло подтверждение результатов нашего бомбометания от партизан. В журнале учета, в графе против моей фамилии появились еще две буквы "ВУ", что означало - весьма успешно.
8 февраля войска Воронежского фронта освободили Курск, а на другой день - Белгород. Наш боевой вылет, в результате которого вышел из строя на несколько часов железнодорожный узел Льгов, была уничтожена вражеская техника, боеприпасы и горючее, давал нам моральное право считать себя активными участниками этих событий.
В эти дни в полку произошло примечательное для нас событие. Владимир Пономаренко вновь стал командиром корабля. И вот при каких обстоятельствах.
Рядовому Пономаренко было разрешено отбывать наказание в своей части. Настроение его заметно поднялось. "Оставили в полку и предоставили возможность участвовать со своими товарищами в боевой работе, - это же для меня самое главное", - не скрывая своей радости, говорил нам Владимир. И он стремился летать на боевые задания как можно чаще, мстить ненавистному врагу, скорее стряхнуть с себя тяжелый груз вины.
На аэродром Пономаренко приходил задолго до вылета, обходил по нескольку раз свой самолет, словно заново изучая его, затем садился под крылом на корпус бомбы и ждал приезда командира и штурмана.
Мы понимали Владимира...
Наступило утро 12 февраля. Проработав задание на бомбардирование железнодорожного узла Гомель, Пономаренко, как всегда, отправился на аэродром пешком. И тут произошло непредвиденное.
Командир корабля, в экипаже которого Пономаренко летал вторым летчиком, перед посадкой в автобус почувствовал себя плохо. Полковой врач определил у него приступ аппендицита и отправил в лазарет.
Свободных командиров кораблей не было. Ожидалось, что самолет будет исключен из плановой таблицы. Но когда Владимиру стало об этом известно, он сразу оказался во власти нового чувства. Где-то в глубине сознания теплилась надежда: а вдруг доверят экипаж и самолет? Разумно ли снимать с задания боевую единицу?..
Свой обычный обход самолета он выполнял сегодня заметно волнуясь. Сделает два-три шага, остановится и смотрит в сторону входных ворот аэродрома: не едет ли кто.
До взлета оставалось менее тридцати минут. Бортовой техник прогрел моторы, доложил ему о готовности самолета к полету, "И зачем ты мне докладываешь? - подумал Пономаренко, - командир я твой, что ли?.."
Владимир все чаще и чаще смотрел на часы и на ворота аэродрома. Несколько раз даже прикладывал часы к уху: идут ли. Затем подошел к штурману и спросил:
- Скажи, Миша, а что, если лететь некому, доверят мне самолет или нет? - И сам же нетвердым голосом ответил: - Нет, не доверят...
- По-моему, доверят, - возразил Михаил. - Вот спросят меня: "Товарищ Легкоступ, полетите с Владимиром Пономаренко?" И я отвечу: "С большим удовольствием!"
Не знал он, что в эти минуты вопрос о нем обсуждался командиром дивизии. И было принято решение: в боевой полет командиром корабля назначить Пономаренко. Полковник Лебедев понимал, что формально будет прав, если отстранит самолет от полета. Но он хорошо знал летчика Пономаренко, верил в него, поэтому и принял такое решение.
Уже на многих самолетах запустили моторы, и на аэродроме стоял сплошной гул. Владимир сидел на своем месте - второго летчика. Вдруг из ворот выскочил легковой автомобиль и на большой скорости направился к их самолету. Автомобиль резко затормозил, и Владимир увидел командира полка подполковника Абрамова Владимира Алексеевича, недавно вступившего в эту должность. Его предшественника как неожиданно назначили, так неожиданно и перевели на другую работу. Новый командир до этого командовал эскадрильей, был отличным летчиком. Владимир Пономаренко решил, что командир полка сам полетит сегодня на боевое задание, но тут же увидел вышедшего из автомобиля пилота, летающего на втором сиденье. Значит... Владимир выскочил из самолета и, сильно волнуясь, доложил о том, что самолет и экипаж к полету готовы.
- Вот что, товарищ Пономаренко, - сказал командир полка. - Вам разрешено лететь на боевое задание командиром корабля. Пусть это доверие послужит вам путевкой для возвращения в большую жизнь. Желаю успеха.
Крупная слеза покатилась по щеке Владимира.
Согласно плановой таблице, самолет Пономаренко должен был взлететь последним, но вырулил на старт раньше. Ему все еще не верилось, что он уже полновластный хозяин грозной боевой машины. На старте осталось три самолета. Выруливать на взлетную полосу должен был Николай Ищенко, но, увидев Пономаренко на командирском сиденье, он открыл фонарь кабины и движением руки показал, что ему еще необходимо разогреть как следует свои моторы, и предоставил Владимиру право взлететь первым.
Так же поступил и Додонов.
И вот командир корабля Пономаренко на взлетной полосе. Моторы еще раз опробованы. Стартер махнул флажком. Самолет тронулся с места и, ровно набирая скорость, покатился по бетонированной полосе. Владимир радовался всей душой - никакой силой теперь нельзя остановить его разбег.
Выполнив боевое задание, он благополучно вернулся на свою базу. А вскоре был полностью восстановлен во всех правах. Капитан Пономаренко вернулся в строй и стал равноправным членом нашей дружной боевой семьи.
На грани происшествия
Уж много дней подряд портила нам настроение нелетная погода. На самолете Михаила Родных установили новые моторы, произвели тщательную проверку приборов, оборудования. Урывками вылетали в зону для того, чтобы моторы наработали тот минимум, после которого они могут считаться надежно облетанными. Причем минимум надо было налетать не сразу, а за несколько полетов. Осталось сделать еще один вылет с отстрелом оружия, после чего самолет можно было считать полностью готовым для выполнения специального задания.
На днях мой командир Александр Додонов первым в дивизии выполнил свой сотый боевой вылет. Поскольку я был из экипажа временно откомандирован, вместо меня штурманом в юбилейном полете летал Константин Иконников. К их возвращению при входе в общежитие и в столовую висели транспаранты с цифрой "100". В честь юбиляров состоялся скромный торжественный ужин с тостами и поздравлениями.
И вот полк готовится к очередному вылету. После обеда все ушли на подготовку к боевому заданию. В комнате летного состава эскадрильи остался один я, так как в этот день был свободен от занятий и от полетов. Я взял книгу и, расположившись на кровати, принялся за чтение.
Вдруг в комнату влетел чем-то очень обеспокоенный Александр Додонов.
- Ты знаешь, Кости Иконникова нет. Утром его отпустили в Москву встретиться с родственником, едущим на фронт. Я с трудом выпросил разрешение у командира полка. И вот - пожалуйста, срыв боевого задания...
- Вот что, Саша, Костя не такой человек, чтобы позволить себе опоздать к боевому вылету, - возразил я. - С ним что-то случилось. Что касается срыва боевого вылета, то об этом не может быть и речи. Я же свободен и по всем инструкциям и положениям имею право с тобой лететь!
- Ты согласен лететь? - радостно воскликнул Александр - Вот хорошо! Откровенно говоря, я на это и рассчитывал. Давай собирайся побыстрее. До начала постановки задачи осталось десять минут. Я забегу в штаб и внесу изменения в плановую таблицу. Кстати, летим на Смоленск. И еще: из штаба АДД прибыл офицер, будет контролировать подготовку к вылету.
Сборы мои были коротки. Выбрал карту, сложенную по направлению Смоленск - Орша - Минск, вложил ее в сумку, в которой всегда находились в готовности все необходимые справочные данные и штурманские принадлежности, натянул сапоги, взял шлемофон с летной сумкой и через три минуты был на месте.
Каково же было мое удивление, когда в комнату вместе с командиром и штурманом полка вошел мой старый товарищ по Полтавским курсам усовершенствования штурманов - Герой Советского Союза майор Сергей Иванович Куликов, штурман прославленного экипажа Молодчего. Теперь Сергей, как его представил нам командир полка, старший штурман-инспектор АДД. Не виделись мы с ним с июня 1941 года. И, радуясь в душе этой встрече, я все же был настороже. Вдруг он спросит, чем вызван мой полет, в то время как от полетов на сегодня я был освобожден.
Увидев меня, Сергей подошел, и мы по-приятельски обнялись. Лицо командира полка сразу посветлело. Видимо, и он был взволнован сложившейся предполетной ситуацией.
Боевая задача поставлена, все указания даны, и подготовка к вылету началась как обычно.
Выше уже отмечалось, что важнейшие для противника железнодорожные узлы Смоленск и Брянск сильно прикрывались артиллерией, ночными истребителями, и все же их противодействие чаще всего заканчивалось нанесением пробоин самолетам, которые к следующему вылету техники успевали залатать. К этому экипажи привыкли, но полеты на эти объекты все-таки относили к наиболее опасным.
* * *
До цели наш полет протекал нормально, встреч с истребителями противника на маршруте не было. Но Додонов на всякий случай предупредил:
- Стрелкам быть внимательнее!
От них последовали в соответствии с установленной очередностью доклады: "Есть, быть внимательным".
Мы шли в середине боевого порядка полка и находились еще довольно далеко от цели, когда идущие впереди самолеты "разбудили" вражеские средства ПВО, чем облегчили нам выход на цель.
Если смотреть со стороны, то зрелище нашей боевой работы выглядит довольно красиво. Около двух десятков прожекторов своими лучами прощупывают пространство. На высоте полета бомбардировщиков - то выше, то ниже - рвутся снаряды крупной и средней зенитной артиллерии, создавая самолетам заградительный огонь. Этот "красочный" эффект, как правило, всегда дополняла малокалиберная зенитная артиллерия, прочерчивая пространство сериями разноцветных шаров-снарядов.
Но сегодня зенитки не стреляли. Мы шли на высоте 5500 метров, а для этой высоты их стрельба малоэффективна. Из собственного опыта мы хорошо знали: если прожекторы схватывают самолет лучами, то тут же начинается прицельная стрельба зениток, из "объятий" которых надо быстрее вырываться.
Развернулись напрямую. Цель знакомая, и я по расположению прожекторов определяю, куда нужно довернуть самолет. Впереди рвутся бомбы, их вспышки короткие, но и они указывают идущим сзади, где цель. Вышли на начало боевого пути - последний ориентир перед целью. Проходит минута, вторая, делаю небольшой доворот. Наконец увидел цель визуально и тут же прилипаю к прицелу. Кто-то хорошо положил серию бомб по узлу, но ничего не загорелось. Не отрываясь от прицела, командую: "Запомнить время". Это для того, чтобы подтвердить хорошее бомбометание товарища. Продолжаю наблюдать за целью в прицел. Что делается вокруг самолета, мне неизвестно. Цель сползла чуть-чуть с курсовой черты прицела. Довернул. Последняя команда: "Так держать!"
- Хорошо, летите. Сегодня необходимо всей дивизией нанести удары по двум железнодорожным узлам. Будете замыкать боевой порядок полка, обратите внимание на результаты бомбометания.
С Михаилом Родных до этого я не летал ни разу, но знал его как летчика и командира экипажа с самой лучшей стороны.
При постановке задачи командир полка обратил внимание летного состава на то, что, по данным воздушной разведки и донесениям партизан, на перегонах западнее и севернее Льгова отмечено большое скопление эшелонов противника. Видимо, резервы и боеприпасы для обороняющихся войск. Под покровом ночи гитлеровцы непременно попытаются прорваться через Льгов к Курску и Белгороду. Нам предстояло ударом по железнодорожному узлу Льгов задержать вражеские подкрепления и тем облегчить войскам Воронежского фронта освобождение Курска и Белгорода.
В заключение командир полка добавил:
- С юго-запада движутся теплые массы воздуха. Границы их не установлены. Если основная цель окажется закрытой низкой облачностью, бомбить железнодорожный узел Брянск-II, по которому будет наносить удар наш братский полк.
Более подробно ожидаемую погоду по маршруту и в районе цели доложил метеоролог, после чего мы отправились на аэродром.
Я уже собирался подняться в кабину, когда ко мне подбежал невысокого роста светлоглазый паренек:
- Товарищ штурман, походатайствуйте, пожалуйста, перед командиром корабля, чтобы меня взяли сегодня в полет! Он давно обещает, да все откладывает.
- А вы кто такой? - спросил я.
- Механик по вооружению сержант Николай Селезнев.
- Вот с этого и надо было начинать разговор. В качестве кого же вы думаете лететь?
- В качестве воздушного стрелка, конечно. Я уже все зачеты по воздушной стрельбе сдал. Спросите техника. Ведь я вооруженец.
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать.
- Ну что же, хорошо. Так и быть, похлопочу!
Юноша этот никак не мог примириться с тем, что он только готовит к полету вооружение. Он поставил себе целью во что бы то ни стало летать. Об этом мне рассказал Михаил Родных, когда я выступил перед ним ходатаем.
Командир согласился взять Селезнева. Я был рад за него, ибо всегда считал себя обязанным помочь людям, которые ставят себе благородную цель, не боясь риска.
Получив разрешение на полет, Селезнев крикнул что-то стрелку, которого должен был заменить, затем с молниеносной быстротой притащил из землянки приготовленное летное обмундирование и начал проворно одеваться.
По сигналу зеленой ракеты запустили моторы. Собрались было выруливать, но тут к самолету подъехала легковая автомашина, и из нее вышел начальник политотдела дивизии подполковник Ю. И. Николаев. Я сообщил об этом Михаилу, а сам спустился по трапу на землю, чтобы выяснить цель приезда начальника.
- Полечу с вами, - сказал подполковник. - Задание важное. Хочу лично посмотреть результаты бомбардирования цели. В ваши действия вмешиваться не буду, работайте спокойно, как всегда.
Это, конечно, хорошо, подумал я, но все же присутствие в кабине старшего начальника, которому будет все видно и слышно, не могло вызвать у меня особой радости. Но что делать?..
В штурманской кабине было установлено дополнительное сиденье, на котором, подложив под себя парашют, и устроился подполковник Николаев. Взлетели последними. Было еще светло. В районе аэродрома стояла безоблачная погода, но уже минут через двадцать появились высокие перистые облака-барашки.
Перистые облака образуются на высоте более 6000 метров, часто при натекании теплого воздуха на холодный. В этом случае они - первый признак приближения теплого атмосферного фронта, который, как правило, удален от этих облаков на 700-800 километров. Обычно за 300-400 километров от границы теплого фронта облачность снижается до 200-300 метров, и из нее выпадают обильные осадки.
По мере продолжения полета облачность, уже закрывшая все небо, действительно снижалась к западу. Вот и линия фронта. По вспышкам артиллерийских орудий и пожарам ее нетрудно определить с воздуха. Шел ночной бой. Горел Курск. Мы летели на высоте 1200 метров, буквально задевая крыльями облака, которые уже полчаса заставляли нас идти со снижением.
От Курска изменили курс, и минут через двадцать прибор показывал высоту только 800 метров. В полной темноте вышли на железную дорогу Курск - Льгов, которая с трудом просматривалась на фоне сильно потемневшего снега. Навстречу нам двигались две световые точки. Время от времени они выбрасывали довольно сильные снопы света. Справа по шоссе, которое в этом месте вплотную прилегает к железной дороге, шло около трех десятков машин с включенными фарами. При нашем приближении фары погасли.
- Что это значит? - спросил Родных.
- По железной дороге идет состав. Причем с двумя паровозами, - заявил я. - А вот что происходит на шоссе - сказать трудно. По-моему, просто движется автоколонна.
Цель на железной дороге заманчивая, но бросать бомбы по случайным объектам нельзя. И мы продолжали путь на запад. Через несколько минут радист доложил:
- Товарищ командир, основная цель закрыта низкой облачностью, получено разрешение бомбить запасную.
- Ну как, штурман? - спросил командир корабля. - Что будем делать?
- Что делать?.. - вопросом на вопрос ответил я, обдумывая решение. Мысль о том, что под прикрытием низкой облачности, не ожидая воздушного налета, будет спокойно работать железнодорожный узел противника, меня волновала. - Надо бы самим посмотреть, - предложил я. - Может, удастся сбросить хотя бы пятисотки...
Подполковник сосредоточенно слушал наш разговор, не вмешивался.
- Я летчик. Мое дело пилотировать и не зацепить за землю, а остальное дело твое, - шутливо поддразнил меня Михаил.
Высота уже триста пятьдесят метров. За бортом дождь. Казалось, надо бы прекратить полет к основной цели, так как бомбы в пятьсот килограммов можно сбрасывать с высоты не менее четырехсот метров, в противном случае от взрывной волны и осколков может пострадать самолет.
Все это я считал правильным, когда был на земле. Но сейчас мне эти нормы казались не такими уж неоспоримыми. "Неужели не удастся выполнить бомбометание по Льгову?.." Эта мысль по-прежнему не давала покоя.
Подходит расчетное время появления железнодорожного узла. Шоссейную дорогу я уже потерял, после того как она сделала крутой поворот к югу, и следовал рассчитанным мною курсом. Видимость стала еще хуже. Дождь делал свое дело, превратив весь земной покров в один сплошной темно-серый фон. Я еще раз произвел перерасчет времени, ошибки не обнаружил, включил в кабине полное освещение и по карте крупного масштаба уточнил ориентиры в районе цели.
Вот-вот должна появиться цель...
Почти ложусь на стекла пола кабины, напрягаю до предела зрение, но ничего не различаю в темноте. Открыл боковое окно. Струя воздуха вместе с брызгами дождя ворвалась в кабину. Посмотрел в сторону выхлопных патрубков, и все стало понятно: мы в облаках.
- Почему в облака зашли? - спрашиваю у Михаила. - Выходи, ничего же не видно.
Ответа не последовало, но самолет пошел на снижение.
Выйдя из облаков, Михаил сразу перевел машину в горизонтальный полет. Горизонтальной видимости почти не было. Я различал местность только под самолетом, да и то с трудом. Мелькали какие-то темные, бесформенные, мало отличающиеся друг от друга пятна. Словом, восстановить детальную ориентировку не удавалось.
Вдруг на сером фоне я заметил темную ленточку, тянувшуюся почти под углом девяносто градусов к линии курса. Взглянул на часы. Пролетели шоссейную дорогу. Но где? Севернее или южнее цели? Определить нужно было быстро, так как самолет продолжал идти курсом на запад. Напрягаю память. Мы пересекли шоссе под углом более чем девяносто градусов, следовательно, цель осталась правее.
Даю команду: "Разворот влево на 180°!" - и прошу снизиться еще. На малой высоте полета ночью при плохой видимости каждый метр снижения буквально приходится выпрашивать у летчика. Еще два раза пересекли шоссейную дорогу, но уже севернее цели. Увидеть же железную дорогу в момент ее пересечения не удавалось. Разворот следует за разворотом. Летчик устал. Очень трудно, на такой высоте в темную ночь пилотировать тяжелый самолет.
- Ничего не вижу, Михаил! - почти закричал я. - Можешь снизиться еще немного?..
- Трудно, - густым басом ответил Михаил. - Загонял. Мокрый весь. Высота-то ведь двести пятьдесят метров, а уже сорок минут болтаемся.
Действительно, прошло сорок минут, как начали искать цель.
- Потерпи немного, сейчас найдем...
Мелькнула развилка шоссейных дорог, отходящих от железнодорожного узла, и небольшое белое пятно западнее цели. Что это за пятно - меня уже не интересовало.
Главное, что прошли точно над целью. Наверняка проклятые фрицы слышат, что мы летаем, а огня не открывают: считают, что если сами себя не раскроют, то мы их не найдем.
Все равно теперь цель накроем. Хотя и пустяковый ориентир - белое пятно, но все же он мне поможет. И я даю летчику новый курс.
Пока делали развороты, я определил истинную высоту полета. Вышли на боевой.
- Так держать, хорошо!
- Ты какие бомбы будешь бросать? - спокойно спрашивает Михаил.
- Четыре пятисотки с одного захода, - не отрываясь от стекла, отвечаю я.
Самолет опять поджался к кромке облаков, как будто его к ним притягивало магнитом. Впереди по полету видимость по-прежнему плохая. Вся надежда на белое пятно. Но его на этом заходе я заметил уже тогда, когда бомбы сбрасывать было поздно. Цель опять проскочили. Еще заход. Еще семь-восемь напряженных минут.
- Михаил, теперь не проскочу, - успокаивающе заверил я. - Все учел.
Летчик без моей просьбы снизился еще метров на десять. Сделали четвертый разворот и вновь вышли на боевой курс. Вот показалось белое пятно. Командую:
- Чуть вправо! Выбери крен...
Почти сразу же после команды цель пришла на установленный угол прицеливания, и я нажал на кнопку электросбрасывателя. Самолет начал вздрагивать. После отрыва четвертой бомбы спешу закрыть бомболюки, чтобы преградить взрывной волне доступ к оставшимся в самолете бомбам.
Настало время посмотреть, куда падают бомбы. Знакомое зрелище! И тут десятки огненных шаров с колоссальной быстротой понеслись со всех сторон к самолету. Теперь фашистам молчать было незачем. Но и прицельный огонь по самолету им вести не пришлось - мы уже были у кромки облаков.
Взорвалась первая бомба. Я ничего не успел заметить, так как сильной волной нас забросило на несколько десятков метров в облака, затем подбросило еще и еще раз. Самолет начал было терять управление, но летчик успел удержать его и вовремя набрать нужную скорость.
- Ну как, накрыл? - переходя в горизонтальный полет в облаках, спросил Михаил.
- Ничего не видел.
Мы вышли под облака. Взору открылась цель, и я чуть не вскрикнул от удовольствия. Несмотря на то что после разрыва бомб прошло не более трех минут, на железнодорожном узле возникло два больших пожара.
Что горело, установить сразу было трудно. Мы летели по большому кругу за зоной зенитного огня. Хорошо видели, что узел забит эшелонами. Сосчитать с такого расстояния, сколько их там, нам не удалось. Спустя еще несколько мгновений в районе первого пожара начали мелькать маленькие взрывы - это рвались боеприпасы. А затем раздался взрыв огромной силы. Между очагами пожаров было метров двести. Значит, они возникли от первой и четвертой бомб, а две другие разорвались тоже на узле.
При отходе от цели подполковник Николаев, включившись в общую радиосеть, сказал:
- Теперь не пройдут. Благодарю.
Трудно передать волнение экипажа, когда он воочию убедился в успешном результате своей работы. Радист сообщил на землю:
- Задание выполнили по основной цели. Высота бомбометания - двести пятьдесят метров. Цель обработана отлично.
Земля дважды переспросила высоту бомбометания.
Теперь предстояло решить, куда же бросать остальные бомбы? Мы ведь более полутора часов потратили на поиск цели. Принимаем решение догнать попавшийся нам железнодорожный состав с двумя паровозами. Выходим на железную дорогу и следуем параллельным ей курсом. За это время эшелон мог пройти не более сорока - пятидесяти километров.
- Что-то не вижу я этих паровозов, - сказал Михаил. - Неужели успели укатить?
- Я вижу... по левому борту.
Потому ли, что дальше путь был закрыт, или еще по каким причинам, но состав стоял на небольшой станции Лукашевка, Паровозы словно затаили дыхание, и только время от времени то из одной, то из другой трубы появлялось желтое пятно. Это обстоятельство меня обрадовало: теперь можно прицелиться поточнее.
- Будем бомбить? - спросил Родных.
- Обязательно!
- Но у тебя только две бомбы, а цель слишком узкая.
- Постараюсь! - это единственное, в чем я мог заверить командира.
Действительно, шансы на то, чтобы попасть в такую узкую ленту, как железнодорожный состав, были невелики.
- Придется сделать три захода, - сказал я командиру. - Первый - для уточнения прицельных данных. Остальные - с того же направления, на той же высоте и с одинаковой скоростью. Постарайтесь точнее их выдержать.
- Горючего осталось маловато, - не то возражая, не то информируя, сказал Родных и тут же, резко накренив самолет влево, начал выводить его на заданный мною курс.
Я использовал все имеющиеся в моем распоряжении данные, чтобы как можно точнее определить угол прицеливания, и все же решил расчеты уточнить на холостом заходе. Заданные скорость, курс, высоту летчик выдерживал с безукоризненной точностью. Мне пришлось ввести поправку в рассчитанный угол прицеливания. Когда зашли снова, сбросил одну тысячекилограммовую бомбу. Через тринадцать секунд бомба разорвалась. Самолет сильно тряхнуло, несмотря на то что от точки разрыва он был удален на восемьсот метров. На какой-то момент в кабине стало светло. На станции мы увидели паровоз и часть состава. Были ли это вагоны, платформы или цистерны, определить не удалось.
- Ну как? - спросил Михаил.
- Промазал! Метров на пятьдесят...
Бомба упала с перелетом. После ее разрыва паровозы почти совсем прекратили "дыхание", и на следующем заходе мне пришлось прицеливаться по едва заметному в темноте желтому пятну...
Снова легли на боевой курс. Бросил вторую бомбу. И вот опять взрыв. Опять машина задрожала, и почти одновременно в самолете раздались голоса:
- Есть! Попал!
Бомба разорвалась рядом с составом, из которого выбросилось огромным шлейфом пламя.
Значит, горючее. Теперь пойдет полыхать. И мы даем вторую радиограмму: "Задание выполнили по случайной цели. Высота - восемьсот. Результат хороший".
Мы уже были далеко от разбитого состава, а стрелки все докладывали, что пожар еще виден. Самолет стал совершенно легким, моторы без особых усилий "тащили" его на большой скорости.
На аэродроме встретил командир дивизии. Выслушав доклад Родных и подтверждение своего заместителя, он поздравил экипаж с успешным выполнением задания. А через два дня пришло подтверждение результатов нашего бомбометания от партизан. В журнале учета, в графе против моей фамилии появились еще две буквы "ВУ", что означало - весьма успешно.
8 февраля войска Воронежского фронта освободили Курск, а на другой день - Белгород. Наш боевой вылет, в результате которого вышел из строя на несколько часов железнодорожный узел Льгов, была уничтожена вражеская техника, боеприпасы и горючее, давал нам моральное право считать себя активными участниками этих событий.
В эти дни в полку произошло примечательное для нас событие. Владимир Пономаренко вновь стал командиром корабля. И вот при каких обстоятельствах.
Рядовому Пономаренко было разрешено отбывать наказание в своей части. Настроение его заметно поднялось. "Оставили в полку и предоставили возможность участвовать со своими товарищами в боевой работе, - это же для меня самое главное", - не скрывая своей радости, говорил нам Владимир. И он стремился летать на боевые задания как можно чаще, мстить ненавистному врагу, скорее стряхнуть с себя тяжелый груз вины.
На аэродром Пономаренко приходил задолго до вылета, обходил по нескольку раз свой самолет, словно заново изучая его, затем садился под крылом на корпус бомбы и ждал приезда командира и штурмана.
Мы понимали Владимира...
Наступило утро 12 февраля. Проработав задание на бомбардирование железнодорожного узла Гомель, Пономаренко, как всегда, отправился на аэродром пешком. И тут произошло непредвиденное.
Командир корабля, в экипаже которого Пономаренко летал вторым летчиком, перед посадкой в автобус почувствовал себя плохо. Полковой врач определил у него приступ аппендицита и отправил в лазарет.
Свободных командиров кораблей не было. Ожидалось, что самолет будет исключен из плановой таблицы. Но когда Владимиру стало об этом известно, он сразу оказался во власти нового чувства. Где-то в глубине сознания теплилась надежда: а вдруг доверят экипаж и самолет? Разумно ли снимать с задания боевую единицу?..
Свой обычный обход самолета он выполнял сегодня заметно волнуясь. Сделает два-три шага, остановится и смотрит в сторону входных ворот аэродрома: не едет ли кто.
До взлета оставалось менее тридцати минут. Бортовой техник прогрел моторы, доложил ему о готовности самолета к полету, "И зачем ты мне докладываешь? - подумал Пономаренко, - командир я твой, что ли?.."
Владимир все чаще и чаще смотрел на часы и на ворота аэродрома. Несколько раз даже прикладывал часы к уху: идут ли. Затем подошел к штурману и спросил:
- Скажи, Миша, а что, если лететь некому, доверят мне самолет или нет? - И сам же нетвердым голосом ответил: - Нет, не доверят...
- По-моему, доверят, - возразил Михаил. - Вот спросят меня: "Товарищ Легкоступ, полетите с Владимиром Пономаренко?" И я отвечу: "С большим удовольствием!"
Не знал он, что в эти минуты вопрос о нем обсуждался командиром дивизии. И было принято решение: в боевой полет командиром корабля назначить Пономаренко. Полковник Лебедев понимал, что формально будет прав, если отстранит самолет от полета. Но он хорошо знал летчика Пономаренко, верил в него, поэтому и принял такое решение.
Уже на многих самолетах запустили моторы, и на аэродроме стоял сплошной гул. Владимир сидел на своем месте - второго летчика. Вдруг из ворот выскочил легковой автомобиль и на большой скорости направился к их самолету. Автомобиль резко затормозил, и Владимир увидел командира полка подполковника Абрамова Владимира Алексеевича, недавно вступившего в эту должность. Его предшественника как неожиданно назначили, так неожиданно и перевели на другую работу. Новый командир до этого командовал эскадрильей, был отличным летчиком. Владимир Пономаренко решил, что командир полка сам полетит сегодня на боевое задание, но тут же увидел вышедшего из автомобиля пилота, летающего на втором сиденье. Значит... Владимир выскочил из самолета и, сильно волнуясь, доложил о том, что самолет и экипаж к полету готовы.
- Вот что, товарищ Пономаренко, - сказал командир полка. - Вам разрешено лететь на боевое задание командиром корабля. Пусть это доверие послужит вам путевкой для возвращения в большую жизнь. Желаю успеха.
Крупная слеза покатилась по щеке Владимира.
Согласно плановой таблице, самолет Пономаренко должен был взлететь последним, но вырулил на старт раньше. Ему все еще не верилось, что он уже полновластный хозяин грозной боевой машины. На старте осталось три самолета. Выруливать на взлетную полосу должен был Николай Ищенко, но, увидев Пономаренко на командирском сиденье, он открыл фонарь кабины и движением руки показал, что ему еще необходимо разогреть как следует свои моторы, и предоставил Владимиру право взлететь первым.
Так же поступил и Додонов.
И вот командир корабля Пономаренко на взлетной полосе. Моторы еще раз опробованы. Стартер махнул флажком. Самолет тронулся с места и, ровно набирая скорость, покатился по бетонированной полосе. Владимир радовался всей душой - никакой силой теперь нельзя остановить его разбег.
Выполнив боевое задание, он благополучно вернулся на свою базу. А вскоре был полностью восстановлен во всех правах. Капитан Пономаренко вернулся в строй и стал равноправным членом нашей дружной боевой семьи.
На грани происшествия
Уж много дней подряд портила нам настроение нелетная погода. На самолете Михаила Родных установили новые моторы, произвели тщательную проверку приборов, оборудования. Урывками вылетали в зону для того, чтобы моторы наработали тот минимум, после которого они могут считаться надежно облетанными. Причем минимум надо было налетать не сразу, а за несколько полетов. Осталось сделать еще один вылет с отстрелом оружия, после чего самолет можно было считать полностью готовым для выполнения специального задания.
На днях мой командир Александр Додонов первым в дивизии выполнил свой сотый боевой вылет. Поскольку я был из экипажа временно откомандирован, вместо меня штурманом в юбилейном полете летал Константин Иконников. К их возвращению при входе в общежитие и в столовую висели транспаранты с цифрой "100". В честь юбиляров состоялся скромный торжественный ужин с тостами и поздравлениями.
И вот полк готовится к очередному вылету. После обеда все ушли на подготовку к боевому заданию. В комнате летного состава эскадрильи остался один я, так как в этот день был свободен от занятий и от полетов. Я взял книгу и, расположившись на кровати, принялся за чтение.
Вдруг в комнату влетел чем-то очень обеспокоенный Александр Додонов.
- Ты знаешь, Кости Иконникова нет. Утром его отпустили в Москву встретиться с родственником, едущим на фронт. Я с трудом выпросил разрешение у командира полка. И вот - пожалуйста, срыв боевого задания...
- Вот что, Саша, Костя не такой человек, чтобы позволить себе опоздать к боевому вылету, - возразил я. - С ним что-то случилось. Что касается срыва боевого вылета, то об этом не может быть и речи. Я же свободен и по всем инструкциям и положениям имею право с тобой лететь!
- Ты согласен лететь? - радостно воскликнул Александр - Вот хорошо! Откровенно говоря, я на это и рассчитывал. Давай собирайся побыстрее. До начала постановки задачи осталось десять минут. Я забегу в штаб и внесу изменения в плановую таблицу. Кстати, летим на Смоленск. И еще: из штаба АДД прибыл офицер, будет контролировать подготовку к вылету.
Сборы мои были коротки. Выбрал карту, сложенную по направлению Смоленск - Орша - Минск, вложил ее в сумку, в которой всегда находились в готовности все необходимые справочные данные и штурманские принадлежности, натянул сапоги, взял шлемофон с летной сумкой и через три минуты был на месте.
Каково же было мое удивление, когда в комнату вместе с командиром и штурманом полка вошел мой старый товарищ по Полтавским курсам усовершенствования штурманов - Герой Советского Союза майор Сергей Иванович Куликов, штурман прославленного экипажа Молодчего. Теперь Сергей, как его представил нам командир полка, старший штурман-инспектор АДД. Не виделись мы с ним с июня 1941 года. И, радуясь в душе этой встрече, я все же был настороже. Вдруг он спросит, чем вызван мой полет, в то время как от полетов на сегодня я был освобожден.
Увидев меня, Сергей подошел, и мы по-приятельски обнялись. Лицо командира полка сразу посветлело. Видимо, и он был взволнован сложившейся предполетной ситуацией.
Боевая задача поставлена, все указания даны, и подготовка к вылету началась как обычно.
Выше уже отмечалось, что важнейшие для противника железнодорожные узлы Смоленск и Брянск сильно прикрывались артиллерией, ночными истребителями, и все же их противодействие чаще всего заканчивалось нанесением пробоин самолетам, которые к следующему вылету техники успевали залатать. К этому экипажи привыкли, но полеты на эти объекты все-таки относили к наиболее опасным.
* * *
До цели наш полет протекал нормально, встреч с истребителями противника на маршруте не было. Но Додонов на всякий случай предупредил:
- Стрелкам быть внимательнее!
От них последовали в соответствии с установленной очередностью доклады: "Есть, быть внимательным".
Мы шли в середине боевого порядка полка и находились еще довольно далеко от цели, когда идущие впереди самолеты "разбудили" вражеские средства ПВО, чем облегчили нам выход на цель.
Если смотреть со стороны, то зрелище нашей боевой работы выглядит довольно красиво. Около двух десятков прожекторов своими лучами прощупывают пространство. На высоте полета бомбардировщиков - то выше, то ниже - рвутся снаряды крупной и средней зенитной артиллерии, создавая самолетам заградительный огонь. Этот "красочный" эффект, как правило, всегда дополняла малокалиберная зенитная артиллерия, прочерчивая пространство сериями разноцветных шаров-снарядов.
Но сегодня зенитки не стреляли. Мы шли на высоте 5500 метров, а для этой высоты их стрельба малоэффективна. Из собственного опыта мы хорошо знали: если прожекторы схватывают самолет лучами, то тут же начинается прицельная стрельба зениток, из "объятий" которых надо быстрее вырываться.
Развернулись напрямую. Цель знакомая, и я по расположению прожекторов определяю, куда нужно довернуть самолет. Впереди рвутся бомбы, их вспышки короткие, но и они указывают идущим сзади, где цель. Вышли на начало боевого пути - последний ориентир перед целью. Проходит минута, вторая, делаю небольшой доворот. Наконец увидел цель визуально и тут же прилипаю к прицелу. Кто-то хорошо положил серию бомб по узлу, но ничего не загорелось. Не отрываясь от прицела, командую: "Запомнить время". Это для того, чтобы подтвердить хорошее бомбометание товарища. Продолжаю наблюдать за целью в прицел. Что делается вокруг самолета, мне неизвестно. Цель сползла чуть-чуть с курсовой черты прицела. Довернул. Последняя команда: "Так держать!"