Страница:
– Как вам об этом сообщили?
– Раздавали листовки.
– Кто это делал?
– Солдаты и санитары. Кроме того, по улицам разъезжали автомобили с громкоговорителями и все время объявляли, что выходить на улицу запрещается, что требуются доноры и что следует слушаться только врачей и медицинский персонал.
– Автобусы продолжали ходить?
– Нет, автобусное сообщение было прервано гораздо раньше. Одновременно с прекращением выпуска газет.
– Сколько людей здесь осталось?
– Не знаю. Несколько человек.
– А где остальные?
Мужчина долго смотрел на Йенсена, прежде чем ответить. Наконец, он спросил:
– А вы разве не знаете?
– Нет. Где они?
– Не знаю. Ничего не знаю.
– Когда они переехали?
– Они не переехали,—сказала женщина.—Их арестовали.
– Арестовали?
– Странно, что вы этого не знаете. Мы думали, что такое творится всюду.
– Все были арестованы сразу?
– Сначала забрали детей. Это было вечером, накануне того дня, когда объявили чрезвычайное положение и запретили выходить на улицу. К дому подъехал автобус. В нем находилось четверо: двое мужчин и две женщины. Они ходили из квартиры в квартиру и забирали всех детей до двенадцати лет. В нашем районе их не так-то много.
– Вы не пустили их в квартиру?
– Пустили. Но это был последний раз, когда мы открыли кому-либо дверь. К нам зашла одна из женщин. Она хотела забрать его с собой.
И мужчина показал на мальчика.
– Но мы отказались. Тогда она рассердилась и заявила, что если бы она могла, то забрала бы его от нас силой. Она и в самом деле попыталась это сделать, но я выставил ее за дверь.
– Почему она хотела забрать ребенка?
– Сказала, что для его же блага, а мы этого не понимаем. И еще сказала, что если бы они имели возможность, то увезли бы и нас тоже.
– Вы не знаете, кто она такая?
– Не знаю. Мы раньше никогда ее не видели. Наверно, медсестра. Правда, она не назвалась, но на ней была форма. По-моему, какой-то зеленый комбинезон.
– Куда они собирались отвезти детей?
– По ее словам, в какое-то безопасное место. Когда я спросил, куда, она ответила, что не знает. Мы не решились отпустить его.
– А другие дети вашего района?
– Многие уехали в автобусе. Я видел, как их посадили в автобус и отправили.
– Сколько там было человек?
– Около тридцати.
Йенсен быстро прикинул: значит, в автобусе увезли почти всех детей района.
– Несчастные родители,—сказала женщина.—Чудовищно отбирать детей.
– И вы не знаете, кто были эти люди?
– Нет.
– У них были на руках повязки?
– Нет.
– Среди детей были больные?
– Я этого не заметил.
– Что произошло потом?
– На следующий день объявили чрезвычайное положение и запретили выходить на улицу. Но детей уже не было.
– А жители продолжали оставаться?
– Да, только никто не выходил на улицу. На следующее утро, это было в прошлый вторник, прибыли четыре автобуса и три машины «Скорой помощи».
– Какие автобусы?
– По-моему, военные. В них сидели в основном врачи и санитары, но и человек десять солдат из медицинских войск. Я их форму знаю. Сам когда-то служил в медсанбате.
– А полицейские?
– Полицейских не заметили. Правда, мы смотрели очень осторожно, старались, чтобы нас не увидели. Кстати, вы спрашивали о повязках. Вот у них были голубые повязки. У всех поголовно. Какая-то женщина, врач или медсестра, объявила по радио, что все здоровое население будет эвакуировано—чтобы спасти его от эпидемии. Нас хотели отвезти куда-то, где опасность была не так велика. Она сказала, что ничего не нужно брать с собой, так как скоро мы вернемся обратно, а там, куда нас отправляют, все необходимое имеется. Мы только должны побыстрее спуститься вниз и оставить двери квартир открытыми, чтобы они могли продезинфициро-
вать помещение. Она сказала, это приказ какого-то генерала и что-то вроде этого.
– Генерального врача?
– Вот-вот. Многие спустились вниз и сели в автобусы.
– А вы остались?
– Да… Мы испугались, когда забирали детей, и решили остаться в квартире.
– Что-нибудь случилось потом?
– Да. Да, конечно.
Мужчина растерянно посмотрел на жену.
– Это было ужасно,—сказал он.—После того как, несмотря на уговоры, никто больше не вышел из домов, санитары и солдаты отправились по квартирам…
– Продолжайте.
– Я вышел на лестницу,—запинаясь, проговорил мужчина.—И я… да, я слышал, что, стоило им обнаружить запертую дверь, как они взламывали ее и выволакивали тех, кто не хотел уезжать. Тогда мы открыли входную дверь, а сами спрятались в платяном шкафу. Они нас не нашли.
– Я все время зажимала ему рот рукой,– сказала женщина и посмотрела на мальчика.– Я боялась, что задушу его. Примерно через полчаса снова раздался рев сирен, и они уехали. Только тогда мы решились выйти.
– После этого никто больше сюда не приходил?
– До вас никто,—сказал мужчина.—Но время от времени по улице проезжали машины «Скорой помощи». Они забирали тех, кто осмеливался выйти на улицу.
– Нельзя выходить из дома,—сказала женщина и стиснула руку ребенка.
– В вашем доме кто-нибудь еще остался? Они нерешительно переглянулись.
– Вы слышали мой вопрос? —спросил Йенсен.
– Да,—сказал мужчина,—слышали.
– Так как же?
– Нет, мы в доме не одни. Еще несколько человек спрятались. Мы их не видим, но слышим.
– Стены такие тонкие,—сказала женщина извиняющимся голосом.
Йенсен пристально смотрел на мужчину.
– Ответьте мне еще на один вопрос,—сказал он.
– Да?
– Почему вы отказались выполнить приказ об эвакуации, когда почти все ему подчинились? И почему вы не отпустили ребенка в безопасное место?
Мужчина переступал с ноги на ногу и растерянно смотрел по сторонам.
– Отвечайте, когда вас спрашивают!
– Ну, я работал дольше других и…
– И что?
– Мои товарищи по работе обслуживали поезда и автомашины, вывозившие отбросы из центрального госпиталя и из огромного здания Центрального налогового управления. Они говорили…
Мужчина замолчал.
– Я жду.
– Что все, кого привозили в больницы, там заражались и умирали. И доноры, и все остальные.
– Но ведь ваши коллеги не заразились?
– Нет. Но их никогда не пускали внутрь.
– Значит, это всего лишь слухи?
– Да,—сказал мужчина.—Слухи.
Йенсен внимательно посмотрел в свою записную книжку, затем спросил:
– А что произошло раньше, до эпидемии?
Мужчина и женщина уставились на Йенсена непонимающим взглядом.
– Ничего,—сказал мужчина.—Я работал.
– Были же всякие беспорядки, волнения. Отложили выборы.
– Я слышал об этом. Но по телевидению ничего об этом не говорили, да и в газетах не было ни слова.
– Ни слова?
– Только сообщили, что выборы откладываются, так как враждебные обществу элементы непременно хотят их сорвать.
– Вам приходилось встречаться с этими враждебными элементами на работе?
Мужчина пожал плечами.
– Откуда мне знать? Полиция, правда, арестовала несколько человек.
– Какая полиция?
– Не знаю. Говорили, будто тайная полиция.
– У нас нет тайной полиции.
– Ах, вот как? Нет тайной полиции?
– Нет. Сколько человек было арестовано?
– Всего несколько человек. И еще несколько скрылись сами.
– Куда?
– Не знаю.
– А вы интересуетесь политикой?
– Нет.
– Вы голосуете на выборах?
– За всеобщее взаимопонимание? Конечно. Женщина беспокойно зашевелилась.
– Это неправда,—сказала она тихо. Мужчина посмотрел на нее с несчастным видом.
– Ну, если говорить откровенно, раньше голосовали, а теперь уже не голосуем. Но ведь это не преступление, верно?
– Нет.
Мужчина пожал плечами.
– Зачем голосовать,—сказал он.—Все равно никто ничего не понимает.
Йенсен закрыл записную книжку.
– Итак, вы сами никаких беспорядков не замечали?
– Нет, я только слышал, что говорили другие.
– А о чем они говорили?
– Что многим социалисты стали поперек горла. Участников демонстрации избили.
– Когда это случилось?
– Во время одной из демонстраций, наверно. И поделом. Йенсен положил в карман блокнот и ручку.
– Вы не знаете, кто разбил витрину в магазине напротив?
– Знаю. Те, кто приезжал за детьми. Они вошли в магазин и погрузили в автобус массу разных вещей и продуктов.
Мальчик пробормотал что-то непонятное. Женщина попыталась его унять.
– Что он хочет?—спросил Йенсен.
– Он спрашивает, есть ли у дяди полицейского «бах-бах»,—покраснела женщина.—Он имеет в виду пистолет.
– Нет, у меня нет пистолета.
Йенсен посмотрел на открытый пакет с конфетами, который мальчик по-прежнему держал в руке, и строго сказал:
– Когда положение нормализуется, не забудьте заплатить за конфеты.
Мужчина кивнул.
– Иначе у вас могут быть неприятности.
С этими словами Йенсен направился к двери. Женщина последовала за ним и неуверенно спросила:
– А когда положение нормализуется?
– Этого я не знаю. Пожалуй, вам лучше пока не выходить на улицу. До свидания.
Они промолчали.
Комиссар Йенсен вышел на улицу и осторожно прикрыл за собой дверь.
15
По дороге к шестнадцатому полицейскому участку ему не встретилось ничего заслуживающего внимания. Улицы в центре города опустели, сам центр словно вымер. Магазины были закрыты, на дверях висели замки; не работали и сверкающие хромом столовые, где раньше частный синдикат общественного питания по контракту с Министерством здравоохранения продавал основанные на научном принципе, но малосъедобные стандартные блюда. Единственно, в чем выражалась забота и внимание к потребителю, были названия столовых: почти все они назывались «Кулинарным раем», но встречались и такие названия, как «Лакомый кусочек», «Мечта повара», «Ешь и наслаждайся», и так далее. В витринах лежали пластмассовые муляжи, повсюду—и в витринах, и в самих помещениях—висели плакаты, распространяемые Министерством здравоохранения и синдикатом. В основном это были напоминания вроде: «Хорошенько пережевывай пищу, но не занимай места напрасно. Тебя ждут другие». В этих призывах были отражены интересы обеих сторон. Во время болезни Йенсен редко посещал подобные заведения. Но он знал, что пища для этих столовых готовилась централизованно и упаковывалась по порциям. Несколько лет назад рационализация зашла столь далеко, что во всех столовых и ресторанах синдиката ежедневно продавали только одно блюдо, и это считалось прогрессом, ибо вело к значительной экономии, другими словами, росту прибылей. Стандартные блюда, предназначенные для массового потребления, составлялись экспертами Министерства здравоохранения. Типичный обед состоял из трех ломтиков холодного мясного фарша, двух печеных луковиц, пяти вареных картофелин, листика салата, половинки помидора, трети литра пастеризованного молока, густого мучного соуса, порции витаминизированного маргарина, кусочка плавленого сыра, кружки черного кофе и пирожного. На следующий день продавали то же самое, только мясо заменяли рыбой. Пища подавалась в гигиенических пластмассовых пакетах. Постепенно гигантский синдикат поглотил все остальные предприятия общественного питания. Специалисты, занимающиеся вопросами общественной солидарности, уже давно пришли к выводу, что, если сотни тысяч людей изо дня в день в одно и то же время едят одну и ту же пищу, у них вырабатывается чувство солидарности и уверенности в будущем. Владельцы общественно необходимых предприятий жили за границей, у южных морей. Время от времени в журналах появлялись посвященные им репортажи и фотографии. И тогда читатели получали возможность увидеть их – на яхтах или на фоне белоснежных мраморных балюстрад с пальмами и песчаными пляжами на заднем плане.
То тут, то там Йенсену попадались автомобили, а на оживленных некогда перекрестках стояли, как и на аэродроме, покинутые танки и бронетранспортеры. Кое-где в зданиях были разбиты стекла, а стены, как оспой, испещрены следами пуль. Но разрушений или серьезных повреждений нигде не было видно. Йенсен также не заметил ни трупов, ни живых людей. Навстречу ему не попалось ни одной санитарной или какой-либо другой машины, и только когда он проезжал мимо здания муниципалитета, по шоссе N0 7 проследовала колонна грузовиков с грузом, покрытым брезентом. Судя по всему, она направлялась к Центральному налоговому управлению. Колонну никто не сопровождал.
Минут через пятнадцать Йенсен подъехал к зданию шестнадцатого полицейского участка. Свернул в ворота и увидел свой служебный автомобиль на отведенном для комиссара месте, хотя он и не был поставлен так аккуратно, как это привык делать сам Йенсен. Он заметил, что дверцы не заперты и ключ зажигания вставлен в замок. Йенсен покачал головой. Он всегда считал, что начальник гражданских патрулей небрежен в своих действиях. Его рапорты также оставляли желать много лучшего; чаще всего им недоставало точности, они были переполнены второстепенными деталями. Йенсену никогда не пришло бы в голову рекомендовать начальника гражданских патрулей на более ответственный пост.
Двери полицейского участка также оказались открытыми. Просторное помещение для патрульных на первом этаже было пусто, и ничто не указывало на то, что в здании вообще были люди, живые или мертвые. Йенсен осмотрелся и неторопливо направился по винтовой лестнице к своему служебному кабинету. Войдя в знакомую комнату, он снял плащ, аккуратно повесил его на вешалку и первый раз за три месяца сел за свой письменный стол. Посмотрел на электрические стенные часы. Они стояли, впервые за пятнадцать лет.
При виде беспорядка, царившего на столе, Йенсен почувствовал раздражение. Ручки и бумаги были разбросаны как попало. Он выдвинул ящики стола и увидел, что и там картина не лучше. Йенсену понадобилось не менее четверти часа, чтобы хоть немного прибраться. После этого он подошел к сейфу, достал дневник, который обязан был вести его заместитель, положил толстую тетрадь в картонном переплете на стол и начал читать. Он раскрыл дневник в том месте, где в свое время сделал последнюю запись:
10.00. ПЕРЕДАЛ КОМАНДОВАНИЕ.
Ниже почерком его заместителя было написано:
39 ЧЕЛОВЕК ИЗ 43 АРЕСТОВАНЫ. ГРАЖДАНСКИЙ ИЗ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ ЗАБРАЛ ИХ ДЛЯ ДОПРОСА. ПО-ВИДИМОМУ, ЙЕНСЕН ЧТО-ТО НАПУТАЛ. ПРАВДА, ОН БОЛЕН.
Запись, типичная для человека, не умеющего четко выражать свои мысли. Йенсен поморщился – не из-за невежливого замечания, а скорее из-за неясных и неточных выражений.
Он продолжал читать. В течение следующей недели записи касались только количества задержанных пьяниц и процента «неожиданных» смертей. Например:
48 НАРУШИТЕЛЕЙ ЗАКОНА О ПОТРЕБЛЕНИИ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ ЗА ВЕЧЕР. ДВОЕ ИЗ НИХ ПОКОНЧИЛИ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.
Очевидно, заместитель и сам заметил неудачную формулировку, так как он вычеркнул слова «покончили жизнь самоубийством» и написал:
НЕОЖИДАННО СКОНЧАЛИСЬ ПРИ АРЕСТЕ.
Еще через день:
ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПРИСЛАЛИ НОВОГО ВРАЧА. НЕПРИЯТНО.
Йенсен просмотрел еще несколько страниц и наткнулся на совершенно неуместную запись:
СЕГОДНЯ ПРИБЫЛ НОВЫЙ ВРАЧ. УЗНАЛ, ЧТО ЙЕНСЕН УМИРАЕТ И ЧТО КРЕМАЦИЯ СОСТОИТСЯ НА МЕСТЕ. НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ КАДРОВ ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ СЧИТАЕТ, ЧТО ПЕРЕВОЗИТЬ ТЕЛО СЮДА НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО. СОБИРАЮТ ДЕНЬГИ НА КРАСИВЫЙ ПЛАСТМАССОВЫЙ ВЕНОК – ВЫГЛЯДИТ КАК НАТУРАЛЬНЫЙ.
Запись, сделанная в субботу 21 сентября, резко отличалась от предыдущих:
ВЕСЬ ЛИЧНЫЙ СОСТАВ УЧАСТКА МОБИЛИЗОВАН ДЛЯ ОХРАНЫ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ ВОЗМУЩЕННОГО ГРАЖДАНСКОЮ НАСЕЛЕНИЯ. ИНЦИДЕНТОВ НЕ БЫЛО. ОДНАКО АТМОСФЕРА БЫЛА НАПРЯЖЕННОЙ.
Еще через неделю:
СНОВА СТЫЧКИ С ДЕМОНСТРАНТАМИ. ГОРАЗДО ХУЖЕ, ЧЕМ В ПЕРВЫЙ РАЗ, НО МЫ СНОВА СПРАВИЛИСЬ С ПОЛОЖЕНИЕМ ПРИВЛЕЧЕНО МНОГО ПОЛИЦЕЙСКИХ ИЗ ДРУГИХ УЧАСТКОВ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ НЕДОВОЛЬНЫ – ИМ ПРОТИВ ИХ ВОЛИ ПРИХОДИТСЯ ЗАЩИЩАТЬ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ СПРАВЕДЛИВОГО ГНЕВА ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ.
3 октября заместитель записал:
СЕРЬЕЗНОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ ГРАЖДАНСКИХ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ, МОБИЛИЗОВАН ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ПОЛИЦЕЙСКИХ УЧАСТКОВ ВОКРУГ ГОРОДА.
Неделю спустя:
НАСТОЯЩАЯ СВАЛКА У ЗДАНИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУЖЕСТВЕННЫХ ПОСОЛЬСТВ. ПОЛИЦИИ ТРУДНО КОНТРОЛИРОВАТЬ ПОЛОЖЕНИЕ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ДЕЙСТВУЮТ НАПЕРЕКОР СВОИМ УБЕЖДЕНИЯМ.
Через несколько дней:
НАКОНЕЦ-ТО МЫ ПОЛУЧИЛИ ПРИКАЗ НОСИТЬ ОРУЖИЕ И ПРИНИМАТЬ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ.
Запись от 21 октября была, очевидно, сделана в спешке и сформулирована недостаточно ясно:
ВЫБОРЫ ОТЛОЖЕНЫ, ПОРЯДКА БОЛЬШЕ НЕТ. СОЦИАЛИСТЫ НЕ РЕШАЮТСЯ НАПАДАТЬ НА ДРУЖЕСТВЕННЫЕ ПОСОЛЬСТВА. ВМЕСТО ЭТОЮ ЛОЯЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОСАЖДАЮТ ЗДАНИЯ ПОСОЛЬСТВ ВРАЖДЕБНЫХ ГОСУДАРСТВ. МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ЗАЩИТИТЬ ИХ, ДА И НИКТО ИЗ ПОЛИЦЕЙСКИХ НЕ ИМЕЕТ ТАКОЮ ЖЕЛАНИЯ. ГОВОРЯТ, ПЕРСОНАЛ ПОСОЛЬСТВ УЕЗЖАЕТ.
Йенсен продолжал читать.
СЕГОДНЯ ВЕЧЕЮМ ЗАДЕРЖАНО ТОЛЬКО ДВОЕ ПЬЯНИЦ. У НАС НЕТ ДЛЯ НИХ ВРЕМЕНИ.
ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ ПРИСЛАЛИ ДЛИННЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ. 125 ЧЕЛОВЕК. ЗАДЕРЖАНО 86. ОСТАЛЬНЫЕ, ОЧЕВИДНО, СКРЫЛИСЬ.
НОВЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ. ПОПЫТАЛСЯ ОТЫСКАТЬ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ. ОН ЗА ГРАНИЦЕЙ БОЛЬШИНСТВО ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА ТОЖЕ. ТРУДНО ПОЛУЧИТЬ ОФИЦИАЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ.
Эта запись была датирована 30 октября. На следующий день появилась новая запись:
С СЕГОДНЯШНЕГО УТРА В ГОРОД ВВОДЯТСЯ ВОЙСКА. ТАНКИ, БРОНЕМАШИНЫ И ТОМУ ПОДОБНОЕ. ПОЛУЧИЛ СООБЩЕНИЕ, ЧТО ИЗМЕННИКИ РОДИНЫ ГОТОВЯТ В СУББОТУ ПЕРЕВОРОТ – ОБ ЭТОМ ПИСАЛИ В ГАЗЕТАХ И ПЕРЕДАВАЛИ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ. ДУХ ПОЛИЦЕЙСКР1Х НЕБЫВАЛО ВЫСОК, ВСЕ ГОРЯТ ЖЕЛАНИЕМ ПОКОНЧИТЬ С СОЦИАЛИСТАМИ РАЗ И НАВСЕГДА
Далее шло совершенно непонятное замечание:
КАК ЖАЛЬ, ЧТО СТАРЫЙ Й. НЕ С НАМИ! НАДЕЮСЬ, ЕМУ ХОРОШО НА НЕБЕСАХ!
Йенсен недовольно поморщился. Но продолжал читать о критических событиях в субботу:
КРАСНОЕ ГНЕЗДО РАЗГРОМЛЕНО НАМИ И ВОЕННЫМИ. МНОГИЕ ЧЕСТНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОКАЗЫВАЛИ ПОМОЩЬ. КАКОЙ ДЕНЬ !
Через два дня:
СЕЮДНЯ В УЧАСТОК ЯВИЛИСЬ ДВА МЕРЗАВЦА-СОЦИАЛИСТА И ИМЕЛИ НАГЛОСТЬ ПРОСИТЬ О ЗАЩИТЕ! ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ.
Запись от 12 ноября свидетельствовала о том, что для полицейских положение стабилизировалось:
ВСЕ ПРИХОДИТ В НОРМУ. ВОЕННЫЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ГОРОДЕ, НО МЫ СНОВА МОЖЕМ ЗАНИМАТЬСЯ ПЬЯНИЦАМИ.
Однако через день появился первый тревожный сигнал:
ВСПЫХНУЛА КАКАЯ-ТО ЭПИДЕМИЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ В КАЧЕСТВЕ САНИТАРНЫХ МАШИН.
Затем последовало подтверждение:
В ГОРОДЕ ТЯЖЕЛОЕ ИНФЕКЦИОННОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ. ОКОЛО ТРИДЦАТИ ПРОЦЕНТОВ ЛИЧНОГО СОСТАВА УЧАСТКА ВЫБЫЛО ИЗ СТЮЯ. МЕДИЦИНСКИЙ ПЕРСОНАЛ ВСТРЕВОЖЕН.
После этого в течение недели не было никаких записей. И новая:
БОЛЕЕ ПОЛОВИНЫ ЛИЧНОГО СОСТАВА БОЛЬНЫ, МНОГИЕ УМЕРЛИ. ВСЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ ПЕРЕВОЗКИ БОЛЬНЫХ И УМЕРШИХ В ЦЕНТРАЛЬНОЕ НАЛОГОВОЕ УПРАВЛЕНИЕ, ДОНОРОВ – В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ.
Через три дня:
БОЛЕЗНЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАРАЗНА. ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПЛОХО. ЛИЧНОГО СОСТАВА НЕ ХВАТАЕТ, НЕСМОТРЯ НА ПОМОЩЬ ВОЕННЫХ.
Далее шло всего три записи. Они были сделаны другим почерком и не подписаны:
ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 НОЯБРЯ. ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ КОМИССАРА УМЕР СЕГОДНЯ. КРЕМАЦИЯ ПРОИЗВЕДЕНА НЕМЕДЛЕННО.
СРЕДА, 27 НОЯБРЯ. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. СУББОТА, 30 НОЯБРЯ. ВСЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ, НАХОДЯЩИЕСЯ В СТРОЮ, А ТАКЖЕ ВОЕННЫЕ ПОДЧИНЕНЫ МЕДИЦИНСКИМ ВЛАСТЯМ. ДОЛОЖИЛ ГЛАВНОМУ ВРАЧУ.
Последняя запись была сделана четыре дня назад. Больше в дневнике никто не писал.
Комиссар Йенсен внимательно перечитал дневник. Затем взял шариковую ручку и аккуратно записал:
СРЕДА, 4 ДЕКАБРЯ. 10.30. ПРИНЯЛ КОМАНДОВАНИЕ. УЧАСТОК ПОКИНУТ. Й-Н.
Закрыл дневник и положил его на место. Когда он снова сел за стол, ему показалось, что откуда-то, кажется, из подвала, донесся слабый шум.
16
Комиссар Йенсен спустился по винтовой лестнице, пересек помещение для патрульных, открыл стальную дверь и спустился в подвал. Недавно отстроенное помещение для арестованных было выкрашено в белый цвет, решетчатые двери сверкали никелем. Несмотря на пасмурную погоду и отсутствие искусственного освещения, в помещении было светлее, чем можно было ожидать. Большинство камер пустовало, однако две двери были заперты. Он заглянул в один глазок. На нарах под закрытым решеткой окном (окно находилось под самым потолком) лежала обнаженная женщина. Ее одежда была небрежно брошена на пол. Женщина лежала на спине, и Йенсену было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что она мертва, и, по всей вероятности, умерла несколько дней назад. Ее кожа поражала неестественной белизной, глаза широко открыты. Женщина была совсем молодая. Светловолосая, с невыразительными чертами лица. Волосы под мышками и на лобке были выбриты. Если не считать удивительной бледности, смерть почти не изменила ее внешности. Очевидно, холод в неотапливаемом подвале задержал процесс разложения.
Йенсен не стал отпирать дверь, чтобы посмотреть на нее поближе, а направился ко второй запертой камере в конце коридора. И здесь на нарах лежал человек. Это был мужчина, и он был жив. Он лежал лицом к стене, закутавшись с головой в серое казенное одеяло. Казалось, он никак не мог согреться. В камере нестерпимо пахло мочой и экскрементами. Несколько мгновений Йенсен стоял не двигаясь и смотрел на лежащего человека. Затем достал связку ключей, отпер дверь и вошел в камеру. Человек повернул голову и взглянул на него. Кожа туго обтягивала кости его лица, налитые кровью глаза гноились. На подбородке и впалых щеках седая щетина.
– Что?—пробормотал он хрипло.—Кто?
– Сколько времени вы здесь находитесь? —спросил Йенсен.
– Четверо или пятеро суток,– сказал мужчина слабым голосом.—Что-то около этого.
– За что вас задержали?
– Как обычно. Алкоголь. Йенсен кивнул.
– Это мой третий арест.
Три ареста за незаконное употребление спиртного означали немедленное принудительное лечение в больнице для алкоголиков, или, как ее стали недавно называть, платной поликлинике.
– Но наутро за мной никто не пришел. Никто. Если бы не таз с водой для мытья, я умер бы от жажды.
– Вы здесь были все время один?
– Легавые… простите… полицейские вместе со мной привезли девку. Вы полицейский?
– Да.
– Мне она не казалась пьяной. Во всяком случае, она была не только пьяна. Я, правда, видел ее только при обыске, зато слышал, как она выла и выкрикивала что-то непонятное. Но вот уже дня два ее не слышно.
Йенсен снова кивнул. Затем посмотрел на мужчину и спросил:
– Вы можете идти сами?
– Смогу, наверно. Но я не ел с тех пор, как меня привезли. Только пил эту вонючую воду из таза.
– Следуйте за мной.
Арестованный вылез из-под одеяла и с трудом, покачиваясь, встал на ноги. Йенсен взял его под руку и повел в патрульное помещение. Мужчина был крайне истощен, но это, очевидно, следовало объяснить скорее хроническим алкоголизмом, нежели «курсом лечения голодом», которому он подвергся последние несколько суток.
В столовой по соседству с патрульным помещением Йенсен обнаружил несколько пачек печенья и пакет сухарей. Кроме того, он прихватил три бутьшки лимонада и два удостоверения личности, которые нашел в шкафу, куда обычно складывали на ночь личные вещи арестованных.
Он отвел мужчину в свой кабинет и, в то время как тот, осторожно и нерешительно отщипывая кусочки печенья, запивал их лимонадом, принялся внимательно изучать удостоверения.
Женщине было двадцать шесть лет. Незамужняя, по профессии оператор вычислительной машины, работала в Министерстве связи. За пьянство ни разу не арестовывалась, и сейчас причина ареста была иной: нарушение норм приличия.
Мужчине сорок семь лет, по профессии —разнорабочий. Трижды подвергался приводу в полицию; три красные пометки на его удостоверении свидетельствовали о том, что ему действительно предстояло пройти курс лечения. Продолжительность курса с каждым разом увеличивалась на месяц. Первый раз курс лечения занимал один месяц, второй—два, третий—три и т. д. После пяти курсов лечения человека заносили в категоршо неизлечимых и оставляли в больнице навсегда. Таков закон.
Йенсен внимательно посмотрел на мужчину, который ел теперь с заметно лучшим аппетитом. Когда первая пачка печенья исчезла, арестованный нерешительно спросил:
– Скажите…
– Я вас слушаю.
– Не найдется ли у вас случайно немного спирта?
Обычно в одной из комнат полицейского участка имелось весьма солидное количество спиртных напитков, конфискованных при арестах. Раз в квартал машины государственной монополии объезжали полицейские участки и собирали конфискованные бутылки, чтобы снова пустить их в оборот.
– Правила не разрешают распитие спиртных напитков в помещении полицейского участка,—уклончиво ответил Йенсен.
– Ага. Жаль, хотел согреться.
Йенсен достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.
– Раздавали листовки.
– Кто это делал?
– Солдаты и санитары. Кроме того, по улицам разъезжали автомобили с громкоговорителями и все время объявляли, что выходить на улицу запрещается, что требуются доноры и что следует слушаться только врачей и медицинский персонал.
– Автобусы продолжали ходить?
– Нет, автобусное сообщение было прервано гораздо раньше. Одновременно с прекращением выпуска газет.
– Сколько людей здесь осталось?
– Не знаю. Несколько человек.
– А где остальные?
Мужчина долго смотрел на Йенсена, прежде чем ответить. Наконец, он спросил:
– А вы разве не знаете?
– Нет. Где они?
– Не знаю. Ничего не знаю.
– Когда они переехали?
– Они не переехали,—сказала женщина.—Их арестовали.
– Арестовали?
– Странно, что вы этого не знаете. Мы думали, что такое творится всюду.
– Все были арестованы сразу?
– Сначала забрали детей. Это было вечером, накануне того дня, когда объявили чрезвычайное положение и запретили выходить на улицу. К дому подъехал автобус. В нем находилось четверо: двое мужчин и две женщины. Они ходили из квартиры в квартиру и забирали всех детей до двенадцати лет. В нашем районе их не так-то много.
– Вы не пустили их в квартиру?
– Пустили. Но это был последний раз, когда мы открыли кому-либо дверь. К нам зашла одна из женщин. Она хотела забрать его с собой.
И мужчина показал на мальчика.
– Но мы отказались. Тогда она рассердилась и заявила, что если бы она могла, то забрала бы его от нас силой. Она и в самом деле попыталась это сделать, но я выставил ее за дверь.
– Почему она хотела забрать ребенка?
– Сказала, что для его же блага, а мы этого не понимаем. И еще сказала, что если бы они имели возможность, то увезли бы и нас тоже.
– Вы не знаете, кто она такая?
– Не знаю. Мы раньше никогда ее не видели. Наверно, медсестра. Правда, она не назвалась, но на ней была форма. По-моему, какой-то зеленый комбинезон.
– Куда они собирались отвезти детей?
– По ее словам, в какое-то безопасное место. Когда я спросил, куда, она ответила, что не знает. Мы не решились отпустить его.
– А другие дети вашего района?
– Многие уехали в автобусе. Я видел, как их посадили в автобус и отправили.
– Сколько там было человек?
– Около тридцати.
Йенсен быстро прикинул: значит, в автобусе увезли почти всех детей района.
– Несчастные родители,—сказала женщина.—Чудовищно отбирать детей.
– И вы не знаете, кто были эти люди?
– Нет.
– У них были на руках повязки?
– Нет.
– Среди детей были больные?
– Я этого не заметил.
– Что произошло потом?
– На следующий день объявили чрезвычайное положение и запретили выходить на улицу. Но детей уже не было.
– А жители продолжали оставаться?
– Да, только никто не выходил на улицу. На следующее утро, это было в прошлый вторник, прибыли четыре автобуса и три машины «Скорой помощи».
– Какие автобусы?
– По-моему, военные. В них сидели в основном врачи и санитары, но и человек десять солдат из медицинских войск. Я их форму знаю. Сам когда-то служил в медсанбате.
– А полицейские?
– Полицейских не заметили. Правда, мы смотрели очень осторожно, старались, чтобы нас не увидели. Кстати, вы спрашивали о повязках. Вот у них были голубые повязки. У всех поголовно. Какая-то женщина, врач или медсестра, объявила по радио, что все здоровое население будет эвакуировано—чтобы спасти его от эпидемии. Нас хотели отвезти куда-то, где опасность была не так велика. Она сказала, что ничего не нужно брать с собой, так как скоро мы вернемся обратно, а там, куда нас отправляют, все необходимое имеется. Мы только должны побыстрее спуститься вниз и оставить двери квартир открытыми, чтобы они могли продезинфициро-
вать помещение. Она сказала, это приказ какого-то генерала и что-то вроде этого.
– Генерального врача?
– Вот-вот. Многие спустились вниз и сели в автобусы.
– А вы остались?
– Да… Мы испугались, когда забирали детей, и решили остаться в квартире.
– Что-нибудь случилось потом?
– Да. Да, конечно.
Мужчина растерянно посмотрел на жену.
– Это было ужасно,—сказал он.—После того как, несмотря на уговоры, никто больше не вышел из домов, санитары и солдаты отправились по квартирам…
– Продолжайте.
– Я вышел на лестницу,—запинаясь, проговорил мужчина.—И я… да, я слышал, что, стоило им обнаружить запертую дверь, как они взламывали ее и выволакивали тех, кто не хотел уезжать. Тогда мы открыли входную дверь, а сами спрятались в платяном шкафу. Они нас не нашли.
– Я все время зажимала ему рот рукой,– сказала женщина и посмотрела на мальчика.– Я боялась, что задушу его. Примерно через полчаса снова раздался рев сирен, и они уехали. Только тогда мы решились выйти.
– После этого никто больше сюда не приходил?
– До вас никто,—сказал мужчина.—Но время от времени по улице проезжали машины «Скорой помощи». Они забирали тех, кто осмеливался выйти на улицу.
– Нельзя выходить из дома,—сказала женщина и стиснула руку ребенка.
– В вашем доме кто-нибудь еще остался? Они нерешительно переглянулись.
– Вы слышали мой вопрос? —спросил Йенсен.
– Да,—сказал мужчина,—слышали.
– Так как же?
– Нет, мы в доме не одни. Еще несколько человек спрятались. Мы их не видим, но слышим.
– Стены такие тонкие,—сказала женщина извиняющимся голосом.
Йенсен пристально смотрел на мужчину.
– Ответьте мне еще на один вопрос,—сказал он.
– Да?
– Почему вы отказались выполнить приказ об эвакуации, когда почти все ему подчинились? И почему вы не отпустили ребенка в безопасное место?
Мужчина переступал с ноги на ногу и растерянно смотрел по сторонам.
– Отвечайте, когда вас спрашивают!
– Ну, я работал дольше других и…
– И что?
– Мои товарищи по работе обслуживали поезда и автомашины, вывозившие отбросы из центрального госпиталя и из огромного здания Центрального налогового управления. Они говорили…
Мужчина замолчал.
– Я жду.
– Что все, кого привозили в больницы, там заражались и умирали. И доноры, и все остальные.
– Но ведь ваши коллеги не заразились?
– Нет. Но их никогда не пускали внутрь.
– Значит, это всего лишь слухи?
– Да,—сказал мужчина.—Слухи.
Йенсен внимательно посмотрел в свою записную книжку, затем спросил:
– А что произошло раньше, до эпидемии?
Мужчина и женщина уставились на Йенсена непонимающим взглядом.
– Ничего,—сказал мужчина.—Я работал.
– Были же всякие беспорядки, волнения. Отложили выборы.
– Я слышал об этом. Но по телевидению ничего об этом не говорили, да и в газетах не было ни слова.
– Ни слова?
– Только сообщили, что выборы откладываются, так как враждебные обществу элементы непременно хотят их сорвать.
– Вам приходилось встречаться с этими враждебными элементами на работе?
Мужчина пожал плечами.
– Откуда мне знать? Полиция, правда, арестовала несколько человек.
– Какая полиция?
– Не знаю. Говорили, будто тайная полиция.
– У нас нет тайной полиции.
– Ах, вот как? Нет тайной полиции?
– Нет. Сколько человек было арестовано?
– Всего несколько человек. И еще несколько скрылись сами.
– Куда?
– Не знаю.
– А вы интересуетесь политикой?
– Нет.
– Вы голосуете на выборах?
– За всеобщее взаимопонимание? Конечно. Женщина беспокойно зашевелилась.
– Это неправда,—сказала она тихо. Мужчина посмотрел на нее с несчастным видом.
– Ну, если говорить откровенно, раньше голосовали, а теперь уже не голосуем. Но ведь это не преступление, верно?
– Нет.
Мужчина пожал плечами.
– Зачем голосовать,—сказал он.—Все равно никто ничего не понимает.
Йенсен закрыл записную книжку.
– Итак, вы сами никаких беспорядков не замечали?
– Нет, я только слышал, что говорили другие.
– А о чем они говорили?
– Что многим социалисты стали поперек горла. Участников демонстрации избили.
– Когда это случилось?
– Во время одной из демонстраций, наверно. И поделом. Йенсен положил в карман блокнот и ручку.
– Вы не знаете, кто разбил витрину в магазине напротив?
– Знаю. Те, кто приезжал за детьми. Они вошли в магазин и погрузили в автобус массу разных вещей и продуктов.
Мальчик пробормотал что-то непонятное. Женщина попыталась его унять.
– Что он хочет?—спросил Йенсен.
– Он спрашивает, есть ли у дяди полицейского «бах-бах»,—покраснела женщина.—Он имеет в виду пистолет.
– Нет, у меня нет пистолета.
Йенсен посмотрел на открытый пакет с конфетами, который мальчик по-прежнему держал в руке, и строго сказал:
– Когда положение нормализуется, не забудьте заплатить за конфеты.
Мужчина кивнул.
– Иначе у вас могут быть неприятности.
С этими словами Йенсен направился к двери. Женщина последовала за ним и неуверенно спросила:
– А когда положение нормализуется?
– Этого я не знаю. Пожалуй, вам лучше пока не выходить на улицу. До свидания.
Они промолчали.
Комиссар Йенсен вышел на улицу и осторожно прикрыл за собой дверь.
15
По дороге к шестнадцатому полицейскому участку ему не встретилось ничего заслуживающего внимания. Улицы в центре города опустели, сам центр словно вымер. Магазины были закрыты, на дверях висели замки; не работали и сверкающие хромом столовые, где раньше частный синдикат общественного питания по контракту с Министерством здравоохранения продавал основанные на научном принципе, но малосъедобные стандартные блюда. Единственно, в чем выражалась забота и внимание к потребителю, были названия столовых: почти все они назывались «Кулинарным раем», но встречались и такие названия, как «Лакомый кусочек», «Мечта повара», «Ешь и наслаждайся», и так далее. В витринах лежали пластмассовые муляжи, повсюду—и в витринах, и в самих помещениях—висели плакаты, распространяемые Министерством здравоохранения и синдикатом. В основном это были напоминания вроде: «Хорошенько пережевывай пищу, но не занимай места напрасно. Тебя ждут другие». В этих призывах были отражены интересы обеих сторон. Во время болезни Йенсен редко посещал подобные заведения. Но он знал, что пища для этих столовых готовилась централизованно и упаковывалась по порциям. Несколько лет назад рационализация зашла столь далеко, что во всех столовых и ресторанах синдиката ежедневно продавали только одно блюдо, и это считалось прогрессом, ибо вело к значительной экономии, другими словами, росту прибылей. Стандартные блюда, предназначенные для массового потребления, составлялись экспертами Министерства здравоохранения. Типичный обед состоял из трех ломтиков холодного мясного фарша, двух печеных луковиц, пяти вареных картофелин, листика салата, половинки помидора, трети литра пастеризованного молока, густого мучного соуса, порции витаминизированного маргарина, кусочка плавленого сыра, кружки черного кофе и пирожного. На следующий день продавали то же самое, только мясо заменяли рыбой. Пища подавалась в гигиенических пластмассовых пакетах. Постепенно гигантский синдикат поглотил все остальные предприятия общественного питания. Специалисты, занимающиеся вопросами общественной солидарности, уже давно пришли к выводу, что, если сотни тысяч людей изо дня в день в одно и то же время едят одну и ту же пищу, у них вырабатывается чувство солидарности и уверенности в будущем. Владельцы общественно необходимых предприятий жили за границей, у южных морей. Время от времени в журналах появлялись посвященные им репортажи и фотографии. И тогда читатели получали возможность увидеть их – на яхтах или на фоне белоснежных мраморных балюстрад с пальмами и песчаными пляжами на заднем плане.
То тут, то там Йенсену попадались автомобили, а на оживленных некогда перекрестках стояли, как и на аэродроме, покинутые танки и бронетранспортеры. Кое-где в зданиях были разбиты стекла, а стены, как оспой, испещрены следами пуль. Но разрушений или серьезных повреждений нигде не было видно. Йенсен также не заметил ни трупов, ни живых людей. Навстречу ему не попалось ни одной санитарной или какой-либо другой машины, и только когда он проезжал мимо здания муниципалитета, по шоссе N0 7 проследовала колонна грузовиков с грузом, покрытым брезентом. Судя по всему, она направлялась к Центральному налоговому управлению. Колонну никто не сопровождал.
Минут через пятнадцать Йенсен подъехал к зданию шестнадцатого полицейского участка. Свернул в ворота и увидел свой служебный автомобиль на отведенном для комиссара месте, хотя он и не был поставлен так аккуратно, как это привык делать сам Йенсен. Он заметил, что дверцы не заперты и ключ зажигания вставлен в замок. Йенсен покачал головой. Он всегда считал, что начальник гражданских патрулей небрежен в своих действиях. Его рапорты также оставляли желать много лучшего; чаще всего им недоставало точности, они были переполнены второстепенными деталями. Йенсену никогда не пришло бы в голову рекомендовать начальника гражданских патрулей на более ответственный пост.
Двери полицейского участка также оказались открытыми. Просторное помещение для патрульных на первом этаже было пусто, и ничто не указывало на то, что в здании вообще были люди, живые или мертвые. Йенсен осмотрелся и неторопливо направился по винтовой лестнице к своему служебному кабинету. Войдя в знакомую комнату, он снял плащ, аккуратно повесил его на вешалку и первый раз за три месяца сел за свой письменный стол. Посмотрел на электрические стенные часы. Они стояли, впервые за пятнадцать лет.
При виде беспорядка, царившего на столе, Йенсен почувствовал раздражение. Ручки и бумаги были разбросаны как попало. Он выдвинул ящики стола и увидел, что и там картина не лучше. Йенсену понадобилось не менее четверти часа, чтобы хоть немного прибраться. После этого он подошел к сейфу, достал дневник, который обязан был вести его заместитель, положил толстую тетрадь в картонном переплете на стол и начал читать. Он раскрыл дневник в том месте, где в свое время сделал последнюю запись:
10.00. ПЕРЕДАЛ КОМАНДОВАНИЕ.
Ниже почерком его заместителя было написано:
39 ЧЕЛОВЕК ИЗ 43 АРЕСТОВАНЫ. ГРАЖДАНСКИЙ ИЗ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ ЗАБРАЛ ИХ ДЛЯ ДОПРОСА. ПО-ВИДИМОМУ, ЙЕНСЕН ЧТО-ТО НАПУТАЛ. ПРАВДА, ОН БОЛЕН.
Запись, типичная для человека, не умеющего четко выражать свои мысли. Йенсен поморщился – не из-за невежливого замечания, а скорее из-за неясных и неточных выражений.
Он продолжал читать. В течение следующей недели записи касались только количества задержанных пьяниц и процента «неожиданных» смертей. Например:
48 НАРУШИТЕЛЕЙ ЗАКОНА О ПОТРЕБЛЕНИИ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ ЗА ВЕЧЕР. ДВОЕ ИЗ НИХ ПОКОНЧИЛИ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ.
Очевидно, заместитель и сам заметил неудачную формулировку, так как он вычеркнул слова «покончили жизнь самоубийством» и написал:
НЕОЖИДАННО СКОНЧАЛИСЬ ПРИ АРЕСТЕ.
Еще через день:
ВСЕ ЕЩЕ НЕ ПРИСЛАЛИ НОВОГО ВРАЧА. НЕПРИЯТНО.
Йенсен просмотрел еще несколько страниц и наткнулся на совершенно неуместную запись:
СЕГОДНЯ ПРИБЫЛ НОВЫЙ ВРАЧ. УЗНАЛ, ЧТО ЙЕНСЕН УМИРАЕТ И ЧТО КРЕМАЦИЯ СОСТОИТСЯ НА МЕСТЕ. НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ КАДРОВ ЦЕНТРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ СЧИТАЕТ, ЧТО ПЕРЕВОЗИТЬ ТЕЛО СЮДА НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО. СОБИРАЮТ ДЕНЬГИ НА КРАСИВЫЙ ПЛАСТМАССОВЫЙ ВЕНОК – ВЫГЛЯДИТ КАК НАТУРАЛЬНЫЙ.
Запись, сделанная в субботу 21 сентября, резко отличалась от предыдущих:
ВЕСЬ ЛИЧНЫЙ СОСТАВ УЧАСТКА МОБИЛИЗОВАН ДЛЯ ОХРАНЫ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ ВОЗМУЩЕННОГО ГРАЖДАНСКОЮ НАСЕЛЕНИЯ. ИНЦИДЕНТОВ НЕ БЫЛО. ОДНАКО АТМОСФЕРА БЫЛА НАПРЯЖЕННОЙ.
Еще через неделю:
СНОВА СТЫЧКИ С ДЕМОНСТРАНТАМИ. ГОРАЗДО ХУЖЕ, ЧЕМ В ПЕРВЫЙ РАЗ, НО МЫ СНОВА СПРАВИЛИСЬ С ПОЛОЖЕНИЕМ ПРИВЛЕЧЕНО МНОГО ПОЛИЦЕЙСКИХ ИЗ ДРУГИХ УЧАСТКОВ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ НЕДОВОЛЬНЫ – ИМ ПРОТИВ ИХ ВОЛИ ПРИХОДИТСЯ ЗАЩИЩАТЬ ДЕМОНСТРАНТОВ ОТ СПРАВЕДЛИВОГО ГНЕВА ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ.
3 октября заместитель записал:
СЕРЬЕЗНОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ ГРАЖДАНСКИХ С ПОЛИТИЧЕСКОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ, МОБИЛИЗОВАН ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ПОЛИЦЕЙСКИХ УЧАСТКОВ ВОКРУГ ГОРОДА.
Неделю спустя:
НАСТОЯЩАЯ СВАЛКА У ЗДАНИЙ ПРАВИТЕЛЬСТВА И НЕСКОЛЬКИХ ДРУЖЕСТВЕННЫХ ПОСОЛЬСТВ. ПОЛИЦИИ ТРУДНО КОНТРОЛИРОВАТЬ ПОЛОЖЕНИЕ. МНОГИЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ДЕЙСТВУЮТ НАПЕРЕКОР СВОИМ УБЕЖДЕНИЯМ.
Через несколько дней:
НАКОНЕЦ-ТО МЫ ПОЛУЧИЛИ ПРИКАЗ НОСИТЬ ОРУЖИЕ И ПРИНИМАТЬ ЖЕСТКИЕ МЕРЫ.
Запись от 21 октября была, очевидно, сделана в спешке и сформулирована недостаточно ясно:
ВЫБОРЫ ОТЛОЖЕНЫ, ПОРЯДКА БОЛЬШЕ НЕТ. СОЦИАЛИСТЫ НЕ РЕШАЮТСЯ НАПАДАТЬ НА ДРУЖЕСТВЕННЫЕ ПОСОЛЬСТВА. ВМЕСТО ЭТОЮ ЛОЯЛЬНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОСАЖДАЮТ ЗДАНИЯ ПОСОЛЬСТВ ВРАЖДЕБНЫХ ГОСУДАРСТВ. МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ЗАЩИТИТЬ ИХ, ДА И НИКТО ИЗ ПОЛИЦЕЙСКИХ НЕ ИМЕЕТ ТАКОЮ ЖЕЛАНИЯ. ГОВОРЯТ, ПЕРСОНАЛ ПОСОЛЬСТВ УЕЗЖАЕТ.
Йенсен продолжал читать.
СЕГОДНЯ ВЕЧЕЮМ ЗАДЕРЖАНО ТОЛЬКО ДВОЕ ПЬЯНИЦ. У НАС НЕТ ДЛЯ НИХ ВРЕМЕНИ.
ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ ПРИСЛАЛИ ДЛИННЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ. 125 ЧЕЛОВЕК. ЗАДЕРЖАНО 86. ОСТАЛЬНЫЕ, ОЧЕВИДНО, СКРЫЛИСЬ.
НОВЫЙ СПИСОК НА АРЕСТ ИЗ СЕКРЕТНОЙ СЛУЖБЫ. ПОПЫТАЛСЯ ОТЫСКАТЬ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ. ОН ЗА ГРАНИЦЕЙ БОЛЬШИНСТВО ЧЛЕНОВ ПРАВИТЕЛЬСТВА ТОЖЕ. ТРУДНО ПОЛУЧИТЬ ОФИЦИАЛЬНЫЕ УКАЗАНИЯ.
Эта запись была датирована 30 октября. На следующий день появилась новая запись:
С СЕГОДНЯШНЕГО УТРА В ГОРОД ВВОДЯТСЯ ВОЙСКА. ТАНКИ, БРОНЕМАШИНЫ И ТОМУ ПОДОБНОЕ. ПОЛУЧИЛ СООБЩЕНИЕ, ЧТО ИЗМЕННИКИ РОДИНЫ ГОТОВЯТ В СУББОТУ ПЕРЕВОРОТ – ОБ ЭТОМ ПИСАЛИ В ГАЗЕТАХ И ПЕРЕДАВАЛИ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ. ДУХ ПОЛИЦЕЙСКР1Х НЕБЫВАЛО ВЫСОК, ВСЕ ГОРЯТ ЖЕЛАНИЕМ ПОКОНЧИТЬ С СОЦИАЛИСТАМИ РАЗ И НАВСЕГДА
Далее шло совершенно непонятное замечание:
КАК ЖАЛЬ, ЧТО СТАРЫЙ Й. НЕ С НАМИ! НАДЕЮСЬ, ЕМУ ХОРОШО НА НЕБЕСАХ!
Йенсен недовольно поморщился. Но продолжал читать о критических событиях в субботу:
КРАСНОЕ ГНЕЗДО РАЗГРОМЛЕНО НАМИ И ВОЕННЫМИ. МНОГИЕ ЧЕСТНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОКАЗЫВАЛИ ПОМОЩЬ. КАКОЙ ДЕНЬ !
Через два дня:
СЕЮДНЯ В УЧАСТОК ЯВИЛИСЬ ДВА МЕРЗАВЦА-СОЦИАЛИСТА И ИМЕЛИ НАГЛОСТЬ ПРОСИТЬ О ЗАЩИТЕ! ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ.
Запись от 12 ноября свидетельствовала о том, что для полицейских положение стабилизировалось:
ВСЕ ПРИХОДИТ В НОРМУ. ВОЕННЫЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ГОРОДЕ, НО МЫ СНОВА МОЖЕМ ЗАНИМАТЬСЯ ПЬЯНИЦАМИ.
Однако через день появился первый тревожный сигнал:
ВСПЫХНУЛА КАКАЯ-ТО ЭПИДЕМИЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ В КАЧЕСТВЕ САНИТАРНЫХ МАШИН.
Затем последовало подтверждение:
В ГОРОДЕ ТЯЖЕЛОЕ ИНФЕКЦИОННОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ. ОКОЛО ТРИДЦАТИ ПРОЦЕНТОВ ЛИЧНОГО СОСТАВА УЧАСТКА ВЫБЫЛО ИЗ СТЮЯ. МЕДИЦИНСКИЙ ПЕРСОНАЛ ВСТРЕВОЖЕН.
После этого в течение недели не было никаких записей. И новая:
БОЛЕЕ ПОЛОВИНЫ ЛИЧНОГО СОСТАВА БОЛЬНЫ, МНОГИЕ УМЕРЛИ. ВСЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ ПЕРЕВОЗКИ БОЛЬНЫХ И УМЕРШИХ В ЦЕНТРАЛЬНОЕ НАЛОГОВОЕ УПРАВЛЕНИЕ, ДОНОРОВ – В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ.
Через три дня:
БОЛЕЗНЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАРАЗНА. ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПЛОХО. ЛИЧНОГО СОСТАВА НЕ ХВАТАЕТ, НЕСМОТРЯ НА ПОМОЩЬ ВОЕННЫХ.
Далее шло всего три записи. Они были сделаны другим почерком и не подписаны:
ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 НОЯБРЯ. ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ КОМИССАРА УМЕР СЕГОДНЯ. КРЕМАЦИЯ ПРОИЗВЕДЕНА НЕМЕДЛЕННО.
СРЕДА, 27 НОЯБРЯ. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. СУББОТА, 30 НОЯБРЯ. ВСЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ, НАХОДЯЩИЕСЯ В СТРОЮ, А ТАКЖЕ ВОЕННЫЕ ПОДЧИНЕНЫ МЕДИЦИНСКИМ ВЛАСТЯМ. ДОЛОЖИЛ ГЛАВНОМУ ВРАЧУ.
Последняя запись была сделана четыре дня назад. Больше в дневнике никто не писал.
Комиссар Йенсен внимательно перечитал дневник. Затем взял шариковую ручку и аккуратно записал:
СРЕДА, 4 ДЕКАБРЯ. 10.30. ПРИНЯЛ КОМАНДОВАНИЕ. УЧАСТОК ПОКИНУТ. Й-Н.
Закрыл дневник и положил его на место. Когда он снова сел за стол, ему показалось, что откуда-то, кажется, из подвала, донесся слабый шум.
16
Комиссар Йенсен спустился по винтовой лестнице, пересек помещение для патрульных, открыл стальную дверь и спустился в подвал. Недавно отстроенное помещение для арестованных было выкрашено в белый цвет, решетчатые двери сверкали никелем. Несмотря на пасмурную погоду и отсутствие искусственного освещения, в помещении было светлее, чем можно было ожидать. Большинство камер пустовало, однако две двери были заперты. Он заглянул в один глазок. На нарах под закрытым решеткой окном (окно находилось под самым потолком) лежала обнаженная женщина. Ее одежда была небрежно брошена на пол. Женщина лежала на спине, и Йенсену было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что она мертва, и, по всей вероятности, умерла несколько дней назад. Ее кожа поражала неестественной белизной, глаза широко открыты. Женщина была совсем молодая. Светловолосая, с невыразительными чертами лица. Волосы под мышками и на лобке были выбриты. Если не считать удивительной бледности, смерть почти не изменила ее внешности. Очевидно, холод в неотапливаемом подвале задержал процесс разложения.
Йенсен не стал отпирать дверь, чтобы посмотреть на нее поближе, а направился ко второй запертой камере в конце коридора. И здесь на нарах лежал человек. Это был мужчина, и он был жив. Он лежал лицом к стене, закутавшись с головой в серое казенное одеяло. Казалось, он никак не мог согреться. В камере нестерпимо пахло мочой и экскрементами. Несколько мгновений Йенсен стоял не двигаясь и смотрел на лежащего человека. Затем достал связку ключей, отпер дверь и вошел в камеру. Человек повернул голову и взглянул на него. Кожа туго обтягивала кости его лица, налитые кровью глаза гноились. На подбородке и впалых щеках седая щетина.
– Что?—пробормотал он хрипло.—Кто?
– Сколько времени вы здесь находитесь? —спросил Йенсен.
– Четверо или пятеро суток,– сказал мужчина слабым голосом.—Что-то около этого.
– За что вас задержали?
– Как обычно. Алкоголь. Йенсен кивнул.
– Это мой третий арест.
Три ареста за незаконное употребление спиртного означали немедленное принудительное лечение в больнице для алкоголиков, или, как ее стали недавно называть, платной поликлинике.
– Но наутро за мной никто не пришел. Никто. Если бы не таз с водой для мытья, я умер бы от жажды.
– Вы здесь были все время один?
– Легавые… простите… полицейские вместе со мной привезли девку. Вы полицейский?
– Да.
– Мне она не казалась пьяной. Во всяком случае, она была не только пьяна. Я, правда, видел ее только при обыске, зато слышал, как она выла и выкрикивала что-то непонятное. Но вот уже дня два ее не слышно.
Йенсен снова кивнул. Затем посмотрел на мужчину и спросил:
– Вы можете идти сами?
– Смогу, наверно. Но я не ел с тех пор, как меня привезли. Только пил эту вонючую воду из таза.
– Следуйте за мной.
Арестованный вылез из-под одеяла и с трудом, покачиваясь, встал на ноги. Йенсен взял его под руку и повел в патрульное помещение. Мужчина был крайне истощен, но это, очевидно, следовало объяснить скорее хроническим алкоголизмом, нежели «курсом лечения голодом», которому он подвергся последние несколько суток.
В столовой по соседству с патрульным помещением Йенсен обнаружил несколько пачек печенья и пакет сухарей. Кроме того, он прихватил три бутьшки лимонада и два удостоверения личности, которые нашел в шкафу, куда обычно складывали на ночь личные вещи арестованных.
Он отвел мужчину в свой кабинет и, в то время как тот, осторожно и нерешительно отщипывая кусочки печенья, запивал их лимонадом, принялся внимательно изучать удостоверения.
Женщине было двадцать шесть лет. Незамужняя, по профессии оператор вычислительной машины, работала в Министерстве связи. За пьянство ни разу не арестовывалась, и сейчас причина ареста была иной: нарушение норм приличия.
Мужчине сорок семь лет, по профессии —разнорабочий. Трижды подвергался приводу в полицию; три красные пометки на его удостоверении свидетельствовали о том, что ему действительно предстояло пройти курс лечения. Продолжительность курса с каждым разом увеличивалась на месяц. Первый раз курс лечения занимал один месяц, второй—два, третий—три и т. д. После пяти курсов лечения человека заносили в категоршо неизлечимых и оставляли в больнице навсегда. Таков закон.
Йенсен внимательно посмотрел на мужчину, который ел теперь с заметно лучшим аппетитом. Когда первая пачка печенья исчезла, арестованный нерешительно спросил:
– Скажите…
– Я вас слушаю.
– Не найдется ли у вас случайно немного спирта?
Обычно в одной из комнат полицейского участка имелось весьма солидное количество спиртных напитков, конфискованных при арестах. Раз в квартал машины государственной монополии объезжали полицейские участки и собирали конфискованные бутылки, чтобы снова пустить их в оборот.
– Правила не разрешают распитие спиртных напитков в помещении полицейского участка,—уклончиво ответил Йенсен.
– Ага. Жаль, хотел согреться.
Йенсен достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.