– Эх, Се-ома, – протянула, вздыхая, Милославская, и губы ее слегка тронула улыбка. Она положила голову ему на плечо. – Если бы твои слова оказались правдой… – с вновь нахлынувшей грустью произнесла она через несколько секунд.
   – Слушай! В конце-то концов! – с шутливым укором воскликнул Семен Семеныч. – Разве это проблема? Тебе бы вот мои… – вдруг сменив тон, произнес он.
   – Что у тебя опять? – подняв голову, несколько лениво спросила гадалка.
   – Убийство… На нашей территории…
   – А чем, собственно, «твое» убийство отличается от того, что расследую я? – возмущенно произнесла гадалка.
   – Тем, что у меня шеф… – понурив голову, заключил Семен Семеныч.
   – О боже! – откинув голову, тихо сказала гадалка. – Как это знакомо…
   – Знакомо, – усмехнулся Три Семерки. – Да это не человек, это зверь! Машина! Агрегат! У-и-у-а… – не договорил он, не найдя подходящего слова.
   – Странно, мне он всегда казался душкой, – с явной иронией в голосе заметила Милославская, вспомнив, как шеф Руденко пытался однажды за ней ухаживать.
   – Да это волк в овечьей шкуре! – разгоряченно крикнул Руденко, начиная краснеть от негодования.
   – Ладно, ладно, успокойся, – прервала его гадалка. Знаю я, какой он…. Наслышана уже.
   – Нет, ты не знаешь, – беспомощно протянул Три Семерки. – Ты даже представить себе не можешь! На этот раз он превзошел все наши самые жуткие опасения: грозится всех поувольнять, если не раскроем дело, – пожаловался Семен Семеныч.
   – Ого! И насколько это возможно? – с улыбкой спросила Милославская. – Разве это в первый раз, а, Сема? – утешила она Руденко, слегка приобняв его.
   – Так он не орал никогда, я тебе говорю! – стряхнув руку подруги, раздраженно заметил Руденко и снова вытер пот.
   – Видать, не обычный человек, этот убиенный… – ухмыльнувшись, предположила гадалка.
   – Кладоискатель какой-то, что ли… – поморщившись, сказал Три Семерки.
   – Кто-о?!
   – Да активный деятель из клуба кладоискателей, черт бы его побрал!
   – Какого еще клуба? – всерьез заинтересовалась Милославская.
   – Ну у вокзала, не знаешь, что ли? «Деньга», по-моему, называется.
   – «Монета», может быть?
   – Ну «Монета», какая разница.
   – Разницы никакой, – задумчиво проговорила Яна, вспоминая вывеску на двухэтажном старом особняке, мимо которого она довольно часто проезжала до своего переселения в Агафоновку.
   Яна была всерьез удивлена словами Руденко. Само название «Монета» на самом деле было ей знакомо, но что под ним функционирует клуб кладоискателей, и что такой вообще возможен в двадцать первом веке, она и представить себе не могла.
   – И как ты считаешь, они правда клады находили или только искали? – спросила она Семена Семеныча.
   – Кто их знает. Хотя, наверное, находили. Иконки там всякие, посуду, может, старинную…
   – Иная иконка дороже сундука с золотом стоит, – с усмешкой сказала гадалка.
   – Бывает, – пожав плечами, сказал Руденко.
   – Наверное, кладоискатель не бедный был? – спросила Яна.
   – Наверное, раз шеф так о нем печется.
   – Может, ему вознаграждение хорошее пообещали?
   – Может и пообещали, а может, и сразу дали, – безрадостно ответил Три Семерки. – Только нам-то от этого что? Дерет три шкуры! А мы разве виноваты в чем, если улики пока не найдены?
   – А шеф ваш того, сам на сокровищах случайно помешан не был? – прищурившись, спросила Милославская.
   – Не-е, такого не замечали, – Руденко замотал головой.
   Яна замолчала. Она вдруг невольно вспомнила кувшин с монетами, привидевшийся ей во время гадания. Может быть, о неприятности, огорчившей сейчас ее друга, всего-навсего и предупреждали ее карты?
   Милославская прочь отогнала последнюю мысль, не желая думать сейчас о том, что начинало угнетать ее еще больше. Она встала и пригласила Руденко к столу.
   – Я не голоден, – ответил тот.
   – Что-о? Что я слышу? Не верю своим ушам! – гадалка расхохоталась. – Такое бывает?
   – Как видишь. Ты ешь, а я рядом посижу.
   – Да-а, – протянула Яна, покачивая головой, – видать, серьезную взбучку вам босс устроил. Тут не простую пищу, а что-нибудь покрепче принимать надо, – она лукаво глянула на Семена Семеныча.
   – А у тебя есть? – вкрадчиво спросил он, оживившись.
   – Водка.
   – А, была не была! – махнув рукой, воскликнул Семен Семеныч и встал со своего места. – Наливай. Машину завтра со станции заберу.
   Приятели прошли на кухню. Милославская открыла холодильник и достала непочатую бутылку «Гжелки».
   – Только немного, – нравоучительно сказала она, ставя ее на стол.
   – Не понимаешь ты ничего, мне сейчас нужна «скорая помощь» в неограниченном количестве! – возразил Три Семерки.
   – Разве это помощь? Помощь заключается в реальных действиях. А это противодействие всякому действию! – Яна положила перед Руденко палку колбасы и нож, предлагая ему таким образом поучаствовать в сервировке стола.
   – Какая ты умная! – саркастично заметил тот. – И что же ты предлагаешь?
   – Берусь помочь другу, – пожав плечами, сказала Милославская и подала Руденко блюдце с нарезанным лимоном и две маленькие рюмочки.
   – Яна! Неужели? – радостно воскликнул Три Семерки. – А как же твое дело?…
   – Буду работать параллельно, – вздохнув, сказала она, накладывая в тарелку болгарский салат.
   – Хм, ты чудо, – расплывшись в улыбке, сказал Руденко. Он наполнил рюмки, не дожидаясь Яну, опрокинул свою, закусил лимоном, а потом одновременно задумчиво и деловито проговорил: – Но ведь я не очень верю в твои методы…

ГЛАВА 20

   Было уже далеко за полночь. За окном монотонно голосил сверчок. Джемма дремала, растянувшись у ног своей хозяйки.
   Яна давно уже проводила Руденко, договорившись с ним начать совместную работу утром следующего дня. Она посадила его еле живого в такси – увещевания гадалки не пить много на него не подействовали – и вернулась домой. Ей пришлось долго оправдываться перед Маргаритой Ивановной, которой она позвонила сразу же по возвращении. Та ужасно переживала, не дождавшись в привычный час ни мужа, ни хотя бы его звонка, и на Янино виноватое сообщение о том, что Семен Семеныч вернется домой «не совсем трезвым», ответила весьма холодно.
   Милославская не стала объяснять, пытаясь втолковать, что «у них» с Семеном Семенычем был серьезный повод. Она знала, что Руденко и сам это сделает, как только придет в себя, а любящая Маргарита Ивановна его поймет, во все поверит и обоих их простит. Вежливо попрощавшись, гадалка просто положила трубку.
   Теперь она одна сидела в кресле, невольно наблюдала за перемещающейся секундной стрелкой и думала, с чего ей начать завтрашний день. Взгляд ее нечаянно упал на до боли знакомую колоду…
* * *
   Легкий туман затмил сознание Милославской. С каждой минутой он становился все гуще и гуще, и вскоре она уже была в том состоянии, в каком обычно ее посещали видения.
   Яна не чувствовала ни рук, ни ног, ни остального своего тела. Вряд ли она в тот момент вообще сознавала, что сама она, Яна Борисовна Милославская, вообще существует. Карты вырвали ее из реальности, унеся в неподвластные человеческому сознанию миры и заставив полностью раствориться в них. Она не слышала теперь ни сверчков, ни шороха листвы и травы, доносящихся из окна, ни убаюкивающего тиканья часов, ни бдительного сопенья Джеммы, которая до смерти хотела спать, но бросить хозяйку один на один с потусторонними силами ни за что бы не согласилась.
   Отзвонившись супруге Руденко, гадалка перемыла посуду и полы, вернула на кухне все на свои места, сделала генеральное сквозное проветривание, а чуть позже освежила воздух хвойным спреем, потому что даже добросовестное проветривание не смогло ей помочь полностью справиться с отвратительным запахом, установившимся после их с Семеном Семенычем застолья.
   Прильнув рукой к карте и втянув ноздрями всегда нравившийся ей запах хвои, Милославская почувствовала удовлетворение, которое в следующий миг усилилось от сознания того, что она наконец-то одна (при всей Яниной любви к общению, уход гостей ей всегда был не менее, а иногда и более приятен, чем их появление). В итоге гадалка, находясь в расположенном к совершению таинства состоянии духа, ожидала от этого таинства понимания и хоть какого-нибудь ответа на мучавший ее вопрос. А вопрос ее терзал известно какой: кто и почему избавился от Ермаковой Евдокии Федоровны.
   Однако кое-что мешало гадалке сосредоточенно отчеканивать эти слова. К ней в голову назойливо лез рассказ Семена Семеныча о кладоискателе и привидевшийся ранее кувшин с золотом заодно. Она раз за разом пыталась повторить только одно: кто и почему отправил на тот свет несчастную старушку. Но никакой конкретики не выходило: и старушка, и кладоискатель, и кувшин смешивались в ее мыслях в одну непонятную массу. Карты приняли ее вопрос именно в таком сумбурном виде – буквально через две-три минуты Милославскую окутал тот самый туман.
   Сознание бросило ее вдруг в совершенно неизвестное ей, но вполне земное место: она увидела цепь невысоких, не более, чем в один этаж, зданий, неухоженных, серых и неприглядных, похожих на заводские склады. Какое-то время видение удерживало ее подле них, а потом вдруг протолкнуло сквозь стену – такое нередко бывало с Яной в видениях.
   Она оказалась в сыром, холодном помещении, в котором царил полумрак. Гадалке стало тяжело дышать – невыносимо пахло чем-то техническим: керосином, соляркой, бензином – точно разобрать она не могла. Вдоль стен в беспорядке лежали разные автодетали, в том числе покрышки от колес, помятые дверцы и крылья и многое другое, ставшее следствием общения автотехники с человеком. Посередине помещения стоял старый грузовик.
   Милославская заметила под ним какое-то углубление в полу. Она предприняла попытку подобраться поближе, и у нее сразу же это получилось. Углубление оказалось обычной смотровой ямой, предназначенной для ремонта машин. Что-то вдруг потянуло гадалку вниз, и она внезапно ухнула туда так, что сердце в ней подпрыгнуло.
   На дне ямы что-то слегка блеснуло обжигающей чернотой. Гадалка напрягла последние свои силы, чтобы рассмотреть таинственный предмет. О, ужас! Предмет оказался чем-то средним между винтовкой и автоматом. Во всяком случае Яне так показалось. «Боже… – прошептала она, приходя в себя, – какое отношение эта „пушка“ могла иметь к убийству Ермаковой?»

ГЛАВА 21

   Утро выдалось особенно пасмурным и неприветливым. Это было непривычно для лета, а потому и ощущалось более остро. Как только Яна открыла глаза и увидела вереницей плывущие по небу иссиня-черные тучи, она поморщилась. Вставать теперь совсем не хотелось, потому что, казалось, ничего радостного этот день не обещал.
   В закрытую форточку врывался прохладный воздух. Он трепал занавеску и заставлял Милославскую ежиться под тонкой шелковой простыней. Кое-как переборов себя, она все же поднялась; на цыпочках, смешно поджимая пальцы, подбежала к окну, хлопнула форточкой и забралась назад, в постель, натянув теперь на себя мягкий теплый плед.
   Мелкие капли западали на стекло, и стало как-то еще грустнее. Казалось, осень решила прийти раньше положенного, но листок перекидного календаря и здравый рассудок говорили, что это не так.
   У двери жалобно завыла Джемма. Хотела Яна того или нет, но ей пришлось-таки встать. На ощупь сунув ноги в тапки, она накинула на себя плед и, придерживая его на груди руками, пошла к двери. Собака, увидев наконец хозяйку, нетерпеливо завиляла хвостом.
   – Сейчас, сейчас, – хрипло пробормотала Милославская, прихватывая сигареты.
   Попутно она взглянула на себя в зеркало. Вид у нее был самый жалкий. Как-то озлобленно повернув в скважине ключ, Яна толкнула дверь, выпуская Джемму.
   – И не проси, гулять не пойдем, – бросила она ей, предчувствуя уже ее умоляющий взгляд, – холодно. И сыро… – тише добавила гадалка в свое оправдание, глядя на падающие и растворяющиеся на земле капли.
   Джемма сиротливо водила носом из стороны в сторону, пока не нашла наконец себе «приют». Яна наблюдала за ней в узкую щелку двери, выпуская тонкие струйки сигаретного дыма. Где-то невдалеке настырно и нагло каркала ворона.
   – Идем, идем, – позвала Милославская собаку, видя, что та начала без толку ходить из угла в угол.
   Та нехотя, но послушно пошла ей навстречу, смешно стряхивая с себя мелкие брызги.
   Яна, тяжело вздохнув, руками обхватила Джемму и, лишь частично оторвав ее тело от пола, поволокла мыть лапы. Почувствовав приятное соприкосновение с теплой водой, она и сама приняла решение отдаться водным процедурам. Плед мягкой волной соскользнул на пол, и вскоре гадалка уже погружалась в белые пенные гребни. Здесь она обрела гораздо большую способность радоваться жизни и строить какие бы то ни было планы.
   Немного пролежав в полном молчании, с закрытыми глазами, Яна стала воспроизводить в сознании события минувшего вечера. Вспоминать облик почти потерявшего лик Руденко ей не хотелось, а вот события, последовавшие после его благополучного отъезда домой – очень даже, поскольку они требовали «мозгового штурма», на который Яна вчера, сразу после гадания, была не способна.
   Конечно, первое, что запульсировало в ее голове, был образ таинственного предмета, блеснувшего на дне увиденной ею ямы. Предмет показался Милославской чем-то средним между винтовкой и автоматом. Но чем – сказать она не могла. Во-первых, гадалка недостаточно разбиралась в оружии. Безусловно, она немало уже его повидала. Но все же кое-какие тонкости ей еще были неподвластны. Во-вторых, Яна не на сто, а только на девяносто девять процентов была уверена в том, что перед ней было именно оружие. Она все же немного опасалась, что это ей только показалось.
   Тем не менее Милославская решила, что во что бы то ни стало привидевшееся место надо отыскать и выяснить, что за «штука» таилась на дне ямы.
   Поначалу она попыталась строить собственные соображения насчет того, чем могла оказаться территория, явившаяся ей в видении. На ум приходило: завод, оптовый склад, автомастерская… Тут же Милославской овладело сожаление о том, что она никогда не питала любопытства к таким местам, иначе они удерживались бы в ее памяти. Она многое перебирала в голове, но вспоминающееся не совпадало с тем, что она видела.
   – Позвоню Руденко, – решила она после ряда неудачных раздумий.
   Конечно, Милославская знала, насколько он скептически относится к ее методам расследования. Но иного, кроме правдивого, объяснения источника данных об оружии, она не находила. К тому же, насколько гадалка поняла, Семен Семеныч находился как раз в том положении, когда человек хватается даже за соломинку. Этой соломинкой для него на данный момент и мог бы стать Янин рассказ об итогах последнего гадания. Ведь сейчас, в период «смуты», разоблачив какого-нибудь владельца незаконно хранящегося оружия, Три Семерки мог быть хоть сколько-нибудь реабилитирован в глазах своего шефа. Таким образом, сотрудничество, как казалось Милославской, обоим им снова играло на руку.
* * *
   – Алло! Семен Семеныч? Жив? – посмеиваясь, кричала Милославская в трубку: Три Семерки было плохо слышно.
   – Почти, – вздыхая, ответил Руденко.
   – Как добрался?
   – Нормально.
   – А дома как? – несколько осторожно спросила Яна.
   – Ничего, порядок, – повеселевшим голосом ответил Семен Семеныч. – Кстати, ты моя должница: мне утром за двоих оправдываться пришлось.
   – И как? – поинтересовалась гадалка результатом руденковских попыток.
   – Н-ну-у-у, – многозначительно протянул Три Семерки, – небольшая нотация насчет нанесенного здоровью вреда и… большой привет в твой адрес.
   – Значит, мы прощены? Твоя жена – чудо! Сема, и все-таки в жизни тебе несказанно повезло…
   – Повезло в любви – не повезло с шефом, – удрученно парировал Руденко.
   – Ну, это дело поправимое, – оптимистично заявила Милославская.
   – Ты на что-то намекаешь? – оживился Три Семерки.
   – Можно сказать и так, – Яна переменила положение тела, поджав под себя ноги и откинувшись на спинку кресла.
   Семен Семеныч знал, что, если произошла такая заминка во время Яниного повествования, она должна была непременно чем-нибудь его огорошить. К этому он привык – так было почти всегда, но ждать слов подруги в такой ситуации видавший виды капитан милиции без волнения все же не мог.
   – Ну? – кашлянув и по привычке погладив ус, нетерпеливо произнес он.
   – Знаешь, – несколько задумчиво произнесла Яна, – наверное, это не телефонный разговор. – Лучше нам встретиться. Тебе все равно за машиной в наш край заезжать, вот и заскочишь.
   – Хе, – посмеиваясь, ответил Семен Семеныч, – я машину-то уж забрал. С утра. Рано.
   – А чего не заехал? – удивленно протянула Яна.
   – Будить тебя не хотел.
   – Ну тогда через час я буду в кафе «Василиса» на Проспекте. Жду тебя там, – мгновенно решила Милославская. – О кей?
   – Ну, Янка, ты как всегда!
   – Согласен или нет? – не дала ему договорить гадалка.
   – Нет, – посмеиваясь, игриво ответил Руденко. – Куда ж я от тебя денусь-то?!
   Семен Семеныч вдруг резко переменил тон и тихо спросил:
   – Что-то серьезное?
   – Я когда-нибудь беспокоила тебя по пустякам? – ответила Милославская и положила трубку.
   Через пятнадцать минут она уже была готова. Оставалось только покормить как следует Джемму. Яна вполне предполагала, что в предстоящем деле могут понадобиться ее силы, а потому собака должна была быть в форме.
   Джемма, радостно предчувствуя свое участие в хозяйкиной деятельности и будучи уставшей от пассивного времяпрепровождения, торопливо поглощала шарики корма и вопросительно то и дело поглядывала на Милославскую, как бы спрашивая, дает ли она ей еще время или уже пора идти.
   Яна потушила везде свет, выключила из розеток все электроприборы, перекрыла газ, по-боевому перекинула сумку через плечо, и кивнула собаке на выход. Та величаво повернулась и важной поступью, зная, что Яну задержит еще закрывание замков и засовов, пошла вперед.
   Несколько десятков минут в такси, и Милославская была невдалеке от назначенного места. Она расплатилась с водителем и торопливо (час с момента разговора с Семеном Семенычем уже истек), потуже натянув поводок, удерживающий Джемму, зашагала по Проспекту. Дождь уже прекратился, лишь слегка прибив пыль и испортив некоторым настроение.
   Проспект Кострикова – в народе его называли просто Проспектом – был одной из главных улиц города. По ней запрещалось автомобильное движение, и горожане с удовольствием предавались тут гуляниям. На каждом шагу кафе, магазины, бары, казино, салоны красоты – от обилия вывесок просто рябило в глазах, и заскучать здесь было просто невозможно…
   Джемма шла чуть позади Милославской, и люди расступались, приближаясь к ним, пораженные размерами Яниной любимицы и ее грациозностью. Проспект шумел своим многоголосием: звякали колесами тележки, толкаемые пьяными грузчиками, в киосках с аудиопродукцией грохотала музыка, что-то выкрикивали владельцы многочисленных лотков, нищий слепой пытался заработать на кусок хлеба своим надрывным пением под гармошку; людские голоса сливались в одно целое с цокотом тысяч дамских каблучков, создавая ни с чем не сравнимый гомон и гул. И если бы кто-то взглянул на все это откуда-то сверху, то наверняка сравнил бы увиденную картину с ульем или муравейником, в котором чья-то случайно закончившаяся жизнь ничего не значила. Пахло хот-догами и горелыми чебуреками…
   У Милославской с Проспектом были связаны свои воспоминания, и не только личные, но и профессиональные. Эта улица являлась, конечно, культурным центром. Но каждый горожанин прекрасно знал, что расследование многих уголовных дел приводило сыщиков именно сюда. Поэтому некоторые называли Проспект и криминальным центром тоже.
   Еще издалека гадалка увидела Руденко. Он был уже взволнован ее опозданием и ходил мимо «Василисы» из стороны в сторону, без конца поглядывая на часы. Джемма, заметив знакомый силуэт, радостно гавкнула. Семен Семеныч сразу поднял голову, остановился и, нервно подергивая коленом, стал дожидаться окончательного приближения Яны.
   – Ну ты чего? – протянул он вместо приветствия и снова посмотрел на часы.
   – Место занял? – не отвечая, озираясь по сторонам, спросила гадалка.
   – Вон, – кивнул Руденко в сторону свободного стола, стоящего среди других, около кафе, на улице, под навесом. По просьбе Семена Семеныча, на стол официанты выставили табличку «Стол заказан».
   – В помещении все занято? – спросила Милославская.
   – Предполагал, что ты придешь не одна, – ответил Семен Семеныч, глянув на Джемму. – В таком сопровождении даже мента в само кафе не пустят.
   – Ты прав, – сказала Яна. – Ну что ж, тут даже лучше. Свежо… Идем.
   Милославская разместилась за столиком, привязав Джемму к одному из столбов, подпирающих большой клеенчатый навес, и приказав ей сидеть смирно. Руденко пошел распорядиться насчет заказа.
   – Ну, что там у тебя? – спросил он, вернувшись с двумя чашками кофе.
   – Ты сядь, сядь, – не ответила сразу Яна, – разговор коротким, наверное, не получится.
   – Интригуешь, – укоризненно покачивая головой, протянул Три Семерки, отодвигая стул.
   – У меня к тебе сначала такой вопрос, – начала гадалка, помешивая ложечкой кофе. – Можешь ли ты узнать место, которое я тебе сейчас опишу? Бывал ли ты там? Слушай внимательно, – Милославская принялась описывать увиденную во время гадания территорию.
   Семен Семеныч сначала хотел сказал что-то ироничное в Янин адрес, но она так увлеченно взялась за дело, что его иронии просто не осталось места, а тон гадалкиного рассказа настроил его на по-настоящему серьезный лад.
   – А зачем тебе? – удивленно спросил он, когда Яна закончила.
   – Нет, ну ты знаешь это место или нет?! – взволнованно парировала Милославская.
   – Ну-у-у… – Семен Семеныч стал выдвигать разные предположения.
   Их у него было несколько. Гадалка с радостью согласилась выслушать все до единого. Руденко прекрасно знал город и его окрестности, поэтому в этом деле на него можно было положиться.
   Прихлебывая кофе, Три Семерки подробно стал анализировать каждую свою версию. Яна делала кое-какие дополнения и поправки, и версии отпадали одна за другой, пока приятели не дошли до названной Семеном Семенычем территории оптово-розничных складов под названием «Садко». Раньше, как заметил Руденко, на месте «Садко» располагался какой-то завод. Вернее, он и теперь там был, только не функционировал, а простаивал, и чтобы не разориться окончательно, большую часть своих «угодий» сдавал в аренду названной оптовке.
   База «Садко» имела налаженную систему работы, хорошие торговые связи, авторитет у жителей близлежащих районов, развитый штат сотрудников и, главное, несколько грузовых автомобилей и мастерскую для них… Как оказалось, Руденко, заехавший однажды в «Садко» по работе и не сумевший завести свою «шестерку», вынужден был даже туда обратиться. Ему, как представителю органов, отказывать не решились, и пока шел ремонт машины, он скучал и невольно изучал нехитрый интерьер автомастерской.
   – Пожалуй, «Садко» – самое реальное из всего, – заключил в итоге Семен Семеныч.
   – Ах, если бы все совпало! – улыбаясь во весь рот, шепотом воскликнула Милославская. – Это надо проверить! – добавила она серьезнее.
   – Так и знал! – сказал Руденко.
   – Ну так ты согласен?
   Три Семерки просто развел руками.

ГЛАВА 22

   – Загружайся! – скомандовал Семен Семеныч, открывая перед Яной дверцу своего автомобиля.
   – Починили? – с усмешкой, вспоминая вчерашний вечер, спросила гадалка.
   – Почини-или…
   Три Семерки сел за руль, и «шестерка» тронулась вперед.
   – Мы прямо как цари! – сказала Милославская, видя, как многочисленные прохожие Проспекта расступаются перед машиной Руденко. – Разве это не запрещено?
   – Человеку в погонах – нет, – выворачивая на перпендикулярную Проспекту улицу, ответил Руденко. – Не мог же я свою милашку без присмотра где-нибудь бросить, – сказал он несколько позже в свое оправдание. – Загнал в подворотню. Кому от этого плохо?
   – Ты подрываешь доверие граждан к российской милиции, – с шутливой серьезностью ответила гадалка. – Диктатура закона, как сказал наш любимый губернатор…
   – Да ну его в ж… Ой! Извини, Яна, вырвалось.
   «Садко» находилась в противоположной стороне города, мало знакомой гадалке. Она бывала там несколько раз, но четкого представления ни об улицах, ни об их расположении не имела. Как в реальности выглядит названная приятелем оптовка, Яна вообще представления не имела. Милославская с нетерпением ждала приближения к ней, желая поскорее убедиться в правоте предположений Руденко и боясь снова разочароваться.
   Семен Семеныч, кажется, пришел в одно из лучших состояний своего духа и ехал, насвистывая что-то себе под нос. Когда пышные центральные улицы сменились более скромными кварталами, он умолк и сосредоточился.
   – Это тут, – повторил он через некоторое время несколько раз, заметно сбавив скорость и глядя куда-то вправо.
   Яна молчала, боясь помешать ходу руденковских размышлений.
   – Гляди в оба, – сказал он ей через некоторое время. – Это твое заколдованное место?