Страница:
Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.
Третий чтец (читает слова Б. Пастернака):
«Поэзия валяется в траве, под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы ее увидеть и подобрать с земли».
Первый чтец (читает стихотворение М. Волошина «Рождение стиха»):
Второй чтец (читает стихотворение В. Набокова «К музе»):
В душе моей мрак грозовой и пахучий…
Там вьются зарницы, как синие птицы…
Горят освещенные окна…
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна…
О, запах цветов, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучьи…
И сразу все стало светло и велико…
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюбленном созвучии.
Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой…
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.
Третий чтец (читает стихотворение В. Звягинцевой):
Я помню твой приход: растущий звон,
Волнение, неведомое миру.
Луна сквозь ветки тронула балкон,
И пала тень, похожая на лиру.
Мне, юному, для неги плеч твоих
Казался ямб одеждой слишком грубой.
Но был певуч неправильный мой стих
И улыбался рифмой красногубой.
Я счастлив был. Над гаснувшим столом
Огонь дрожал, вылущивал огарок;
И снилось мне: страница под стеклом,
Бессмертная, вся в молниях помарок.
Теперь не то. Для утренней звезды
Не откажусь от утренней дремоты.
Мне не под силу многие труды,
Особенно тщеславия заботы.
Я опытен, я скуп и нетерпим.
Натертый стих блистает чище меди.
Мы изредка с тобою говорим
Через забор, как старые соседи.
Да, зрелость живописна, спору нет:
Лист виноградный, груша, пол-арбуза
И – мастерства предел – прозрачный свет.
Мне холодно. Ведь это осень, муза.
Первый чтец (читает стихотворение А. Вознесенского):
Я пишу, как дышу.
По-другому писать не умею.
Поделиться спешу
То восторгом, то болью своею.
Я навряд ли права,
Исповедуясь так перед всеми.
Не нужней ли слова
О делах, обгоняющих время?
Что я все о своем?
Я живу в этом мире огромном
Не одна, не вдвоем.
В уголке не скрываюсь укромном.
Не такая пора,
Чтобы жить лишь своею душою,
Нужно кончик пера
Окунуть в море жизни большое.
Ну, а все же, друзья,
Может быть, этот грех мне простится:
Ведь, по правде, и я
Тоже этого века частица.
Я, конечно, грешу —
Что судьба одного человека!
Я пишу, как дышу.
…Но дышу-то я воздухом века.
Ведущий:
Стихи не пишутся – случаются,
Как чувства или же закат.
Душа – слепая соучастница.
Не написал – случилось так.
Случилось так, что сегодня мы представляем поэтический сборник «Дебют». В него вошли стихотворения нескольких лет, уже знакомые, печатавшиеся в «Ростке», звучавшие на литературных праздниках, и новые. Стихи эти разные по тематике, стилю, степени серьезности, но одинаково искренние и интересные.
(Участники вечера читают собственные стихи)
Ведущий:
«Стихи не пишутся – случаются». «Я пишу, как дышу…». Но простота создания стихотворения кажущаяся, обманчивая. Поэтическое творчество – это труд, упорный, тяжелый, не всегда успешный. М. Цветаева писала: «Я всегда разбивалась вдребезги. И все мои стихи – те самые, серебряные, сердечные дребезги». В стихах поэт отдает читателям свою душу, свои силы, свое сердце.
Второй чтец (читает стихотворение Н. Некрасова):
Третий чтец (читает стихотворение М. Цветаевой):
Праздник жизни – молодости годы
Я убил под тяжестью труда,
И поэтом – баловнем свободы,
Другом лени – не был никогда.
Если долго сдержанные муки
Накипев, под сердце подойдут,
Я пишу: рифмованные звуки
Нарушают мой обычный труд.
Все ж они не хуже плоской прозы
И волнуют мягкие сердца,
Как внезапно хлынувшие слезы
С огорченного лица.
Но не льщусь, чтоб в памяти народной
Уцелело что-нибудь из них…
Нет в тебе поэзии свободной,
Мой суровый, неуклюжий стих!
Нет в тебе творящего искусства…
Но кипит в тебе живая кровь,
Торжествует мстительное чувство,
Догорая, теплится любовь, —
Та любовь, что добрых прославляет,
Что клеймит злодея и глупца,
И венком терновым наделяет
Беззащитного певца…
Первый чтец (читает стихотворение Л. Мартынова):
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет – мелкой,
Миска – плоской. Через край – и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратно, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
Второй чтец (читает стихотворение И. Мамугиева):
Я хотел бы и ночью, и днем
Создавать, создавать, создавать,
Я хотел бы стихи выдавать, выдавать, выдавать,
Штамповать и ковать их и вновь штамповать, как медали.
Но, увы, не выходит. И сколько тут сил не жалей,
То же самое просится вновь: переплавь, перелей,
Чтобы суть этих дат и легенд безошибочно все разгадали.
Да и страшно бы было, чтоб вдруг ни с того, ни с сего,
Без особых усилий, само по себе заблистало
Что-то вроде туманного облика моего,
Но и вашего тоже – в сцепленье молекул металла!
Это тягостный труд.
Хорошо, что рука не устала.
Третий чтец (читает стихотворение Б. Окуджавы):
Слова ложатся сонными в тетрадь.
Как труден переход из яви в сон.
Проходит день, и нужно выбирать…
Но в небе расцветает синий лен…
И смотришь ты, и он тебе вослед
Глядит – не наглядится – как уснуть?!
Куда уходишь ночью ты, поэт,
Ведь днем дороги этой не вернуть?
Уходишь ты слепой походкой сна,
С повадкой зверя, раненного в грудь.
Зовет на водопой тебя весна,
Чтоб мог ты ее горечи глотнуть.
И сирый твой успех, как шерсть, намок.
И кто-то позади следы заплел.
Но ты, других не ведая тревог,
Идешь – и сотни лет уже прошел.
Ложатся буквы лесом рук и тел,
Как скошенная ливнями трава.
Когда ты станешь, как бумага, бел,
Тогда во сне заговорят слова,
Тогда в свой дом вернется поутру
Уже не тень, не силуэт, не звук…
А просто скажут: «Здесь он ко двору.
Достаточно с него дорог и мук».
Первый чтец (читает стихотворение Д. Самойлова):
Строка из старого стиха слывет ненастоящей:
Она растрачена уже, да и к мольбам глуха.
Мне строчка новая нужна какая-нибудь послаще,
Чтоб начиналось из нее течение стиха.
Текут стихи на белый свет из темени кромешной,
Из всяких горестных сует, из праздников души.
Не извратить бы вещий смысл иной строкой поспешной.
Все остальное при тебе – мужайся и пиши.
Нисходит с неба благодать на кущи и на рощи,
Струится дым из очага, и колея в снегу…
Мне строчка новая нужна какая-нибудь попроще,
А уж потом я сам ее украшу, как смогу.
Текут стихи на белый свет, и нету им замены,
И нет конца у той реки, пока есть белый свет.
Не о победе я молю: победы все надменны,
А об удаче я молю, с которой спроса нет.
Пугает тайною своей ночное бездорожье,
Но избежать той черной мглы, наверно, не дано.
Мне строчка новая нужна какая-нибудь построже,
Чтоб с ней предстать перед тобой мне не было б грешно.
Текут стихи на белый свет рекою голубою
Сквозь золотые берега в серебряную даль.
За каждый крик, за каждый вздох заплачено любовью.
Ее все меньше с каждым днем, и этого не жаль.
Второй чтец (читает стихотворение М. Лисянского):
Дай выстрадать стихотворенье!
Дай вышагать его! Потом,
Как потрясенное растенье,
Я буду шелестеть листом.
Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому.
Большую повесть поколенья
Шептать, нащупывая звук,
Шептать, дрожа от изумленья
И слезы слизывая с губ.
(Звучит музыка. Ф. Шопен. «Ноктюрн»)
Вот книга кончена.
Ей отдана душа,
Как будто обрывается дыханье.
А за душою нету ни гроша,
Чтоб продолжать свое существованье.
Вот книга кончена,
Ее отданы года.
До самого последнего мгновенья…
И кажется:
Я больше никогда
Уже не напишу стихотворенья.
Третий чтец (читает стихотворение А. Тарковского):
Ведущий:
Я кончил книгу и поставил точку.
И рукопись перечитать не мог.
Судьба моя сгорела между строк,
Пока душа меняла оболочку.
Выстрадать каждое стихотворение, за каждое слово платить любовью, не жалеть своей любви, своей души – в этом судьба поэта. Помнить о высоком назначении поэзии, не идти на поводу у черни, толпы – эгоистичной, корыстной, равнодушной, ждущей лишь угождения своим вкусам, оставаться независимым, бескорыстным, взыскательным и строгим к себе, мужественно встречать «суд глупца и смех толпы холодной» – в этом судьба поэта. Она всегда нелегкая.
Первый чтец (читает стихотворение А. Пушкина «Поэту»):
Второй чтец (читает стихотворение Д. Мережковского «Поэт»):
Поэт! Не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Третий чтец (читает стихотворение В. Кюхельбекера «Участь русских поэтов»):
Сладок мне венец забвенья темный,
Посреди ликующих глупцов
Я иду отверженный, бездомный
И бедней последних бедняков.
Но душа не хочет примиренья
И не знает, что такое страх;
К людям в ней – великое презренье
И любовь, любовь в моих очах:
Я люблю безумную свободу!
Выше храмов, тюрем и дворцов
Мчится дух мой к дальнему восходу,
В царство ветра, солнца и орлов!
А внизу, меж тем, как призрак темный,
Посреди ликующих глупцов,
Я иду отверженный, бездомный
И бедней последних бедняков.
(Звучит стихотворение В. Высоцкого «О фатальных датах и цифрах»)
Горька судьба поэтов всех племен;
Тяжеле всех судьба казнит Россию:
Для славы и Рылеев был рожден;
Но юноша в свободу был влюблен…
Стянула петля дерзостную выю.
Не он один: другие вслед ему,
Прекрасной обольщенные мечтою,
Пожалися годиной роковою…
Бог дал огонь их сердцу, свет – уму,
Да! Чувства в них восторженны и пылки:
Что ж? Их бросают в черную тюрьму,
Морят морозом безнадежной ссылки…
Или болезнь наводит ночь и мглу
На очи прозорливцев вдохновенных;
Или рука любовников презренных
Шлет пулю их священному челу;
Или же бунт поднимет чернь глухую,
И чернь того на части разорвет,
Чей блещущий перунами полет
Сияньем облил бы страну родную.
Первый чтец (читает стихотворение Е. Винокурова):
Ведущий:
Поэт бывал и нищим, и царем.
Морским бродягой погибал на море.
Ужасным клерком он скрипел пером,
Уныло горбясь заполночь в конторе.
Повешен был за кражу, как Вийон.
Придворный, в треуголке, при параде,
Он фрейлин в ручку чмокал, умилен,
И с песней умирал на баррикаде.
Слепец брел рынком. Гусли. Борода.
По звонким тропам мчался по Кавказу.
Но кем бы ни бывал он, никогда
Ни в чем не изменил себе ни разу.
Мировая поэзия необыкновенно богата и разнообразна. И у каждого стихотворца своя судьба, свой поэтический голос. Но поэтов разных эпох и поколений, разных стран и народов, поэтических направлений объединяет, наверное, одно: мечта о том, чтобы стихи нашли своего читателя и оставили добрый след в его душе.
Второй чтец:
Великий иранский поэт Х в. Абулькасим Фирдоуси, автор знаменитой поэмы «Шахнаме», которая вот уже тысячу лет восхищает читателей, по праву мог сказать о себе:
Третий чтец:
Рассыплются стены дворцов расписных
От знойных лучей и дождей проливных,
Но замок из песен, воздвигнутый мной,
Не тронут ни вихри, ни грозы, ни зной.
Я жив, не умру – пусть бегут времена, —
Недаром рассыпал я слов семена.
И каждый, в ком сердце и мысли светлы,
Почтит мою память словами хвалы.
Первый чтец (читает стихотворение Марины Цветаевой «1913 год»):
Евгений Баратынский в первой половине XIX в. писал:
Мой дар убог, и голос мой не громок,
Но я живу, и на земле мое
Кому-нибудь любезно бытие:
Его найдет далекий мой потомок
В моих стихах: как знать? Душа моя
Окажется с душой его в сношенье,
И как нашел я друга в поколенье,
Читателя найду в потомстве я.
Второй чтец:
Моим стихам,
Написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
– Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет)
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Анна Ахматова, величественная и мудрая, испытавшая за свою долгую жизнь гонения, нужду и мировое признание одновременно, писала:
Третий чтец:
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.
Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери.
И все-таки узнают голос мой.
И все-таки опять ему поверят.
Первый чтец:
Владимир Набоков обращался к будущему читателю:
Ты, светлый житель будущих веков,
Ты, старины любитель, в день урочный
Откроешь антологию стихов,
Забытых незаслуженно, но прочно.
И будешь ты, как шут, одет на вкус
Моей эпохи фрачной и сюртучной.
Облокотись. Прислушайся. Как звучно
Былое время – раковина муз.
Шестнадцать строк, увенчанных овалом
С неясной фотографией… Посмей
Побрезговать их словом обветшалым,
Опрятностью и бедностью моей.
Я здесь с тобой. Укрыться ты не волен.
К тебе на грудь я прянул через мрак.
Вот холодок ты чувствуешь: сквозняк
Из прошлого… Прощай же. Я доволен.
Борис Слуцкий, поэт фронтового поколения, прошедший войну и сталинские лагеря, человек строгий и сдержанный, не привыкший быть на виду, нечасто печатавшийся, не заботившийся о славе («я слишком знаменитым не бывал») оставил в своих тетрадях строки-заклинание:
Ведущий:
Умоляю вас, Христа ради,
С выбросом просящей руки:
Раскопайте мои тетради,
Расшифруйте черновики.
…Побудь с моими стихами,
Постой хоть час со мною,
Дай мне твое дыханье
Почувствовать за спиною.
А когда сбудется вечная мечта поэтов – стихи найдут своего читателя, сколько бы ни прошло лет или веков, в этот момент произойдет чудо – соприкосновение душ людей, разделенных огромным временным пространством.
Второй чтец (читает стихотворение О. Лебедушкиной «Фантастическое»):
Ведущий (из речи А. Блока «О назначении поэта»):
Шел на Земле сто первый век,
И путь Земли был мудр и долог,
И жил на свете человек
Чудак, а проще – археолог.
И как-то под пластами лет,
Под массой всяких наслоений
Он странный отыскал предмет,
Изделье давних поколений.
Предмет был сделан из листков,
Сухих и желтых, словно осень,
Таких прозрачных, что легко
Сквозь них струилась неба просинь.
И археолог в тишине
С листков очистил пыль забвенья
И прочитал на желтизне:
«Я помню чудное мгновенье!..».
И вдруг постиг он, что окрест
Поет и плещет мирозданье,
Что он всю жизнь несет свой крест
Любви, надежды и страданья.
И археолог счастлив был,
Так счастлив, что и не заметил,
Как те листки рассыпал в пыль
Уж слишком современный ветер.
И запах легкий, как печаль,
Исчез в последнем дуновенье,
Но в сердце колокол звучал:
«Я помню чудное мгновенье!..».
«Что такое поэт? Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Он называется поэтом не потому, что он пишет стихами; но он пишет стихами, то есть приводит в гармонию слова и звуки, потому что он – сын гармонии, поэт». «Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить свое дело. Они проявляют неожиданное могущество: они испытывают человеческие сердца».
«На бездонных глубинах духа … катятся звуковые волны, … идут ритмические колебания». «Первое дело, которого требует от поэта его служение, – открыть глубину». «Второе требование заключается в том, чтобы поднятый из глубины … звук был заключен в прочную и осязательную форму слова; звуки и слова должны образовать единую гармонию». «Третье дело поэта: принятые в душу и приведенные в гармонию звуки надлежит внести в мир».
Третий чтец (читает стихотворение Э. Межелайтиса «Лира»):
Первый чтец (читает стихотворение Р. Рождественского):
Нет лиры у меня.
Но жаворонок ранний,
В рассветном небе славя бытие,
Образовал струну
Восторгов и страданий,
К земле и к солнцу приковал ее.
До трепета натянута прямая,
Певучая и вечная струна.
Все выше землю к солнцу поднимая,
На тысячу ладов звучит она.
И верится, что утренняя птица
Еще не завершила свой полет.
А если кубок неба накренится, —
Струна дождя под пальцами поет.
Нет лиры у меня.
Но есть в лесу зеленом
Дремучая струна
Соснового ствола;
Меж небом и землей
Колеблется со звоном,
В земле укоренясь,
До неба доросла.
…Нет лиры у меня,
Но есть священный жребий
В просторе полевом,
Где росы так свежи,
Задумать песню о насущном хлебе,
Перебирая струны спелой ржи.
Нет лиры у меня.
Но заводские трубы
Звучат басовой, каменной струной,
Цехов горячих нестерпимый зной
Бросают в небо, тяжелы и грубы.
Там белокрылый голубь над трубой
Взмыл и связал собой трубу завода
С необозримой высью голубой —
И дотянул струну до небосвода.
Взмахну рукой,
Ударю по струне,
По заводской, из камня и железа, —
В единую мелодию во мне
Сольются звуки труб, лугов и леса.
Нет лиры у меня,
Но струны нежных рук,
Простертые ко мне неудержимо,
Звучат сквозь клубы заводского дыма,
В полях, над синевой речных излук.
Сосна и стебель ржи,
Чащоба труб и руки,
И жаворонок, льющийся звеня…
Сливаются во мне ликующие звуки мелодии…
Есть лира у меня!
Второй чтец (читает стихотворение Б. Окуджавы):
Я писал и пишу по заказу.
По заказу дождей и снегов.
И дороги, бегущей к закату,
И висящих на ней облаков.
Я пишу по заказу осенних
Черных гнезд и нахохленных птиц.
И распахнутых настежь газетных
Обжигающих руки страниц.
По заказу и часа, и мига.
Боли в сердце. Дрожанья струны.
По заказу орущего мира
И смертельной его тишины.
И нежданно ожившей строки
На пределе последнего круга
И бездонной щемящей тоски
Позвонившего за полночь друга.
Гула памяти. Скрипа дверей…
Я писал и пишу по заказу
Горьковатой улыбки твоей,
Не разгаданной мною ни разу…
Лишь бы день над землей не гас.
Лишь бы колос под небом качался.
Только б он не кончался – заказ.
Лишь бы этот заказ не кончался.
Ведущий:
У поэта соперников нету
Ни на улице и ни в судьбе.
И когда он кричит всему свету,
Это он кричит не о вас – о себе.
Руки тонкие к небу возносит,
Жизнь и силы по капле губя.
Догорает, прощения просит:
Это он не за вас – за себя.
Но когда достигает предела
И душа отлетает во тьму…
Поле пройдено. Сделано дело.
Вам решать: для чего и кому.
То ли мед, то ли горькая чаша,
То ли адский огонь, то ли храм…
Все, что было его, – нынче ваше.
Все для вас. Посвящается вам.
Стихи умеют терпеливо ждать своего часа. Некоторые забываются очень быстро, еще при жизни их авторов. Настоящая же поэзия – всегда с читателем, и даже запрещенная, спрятанная, она всегда возвращается и помогает людям жить. Поэзия, как, впрочем, и любое другое дело, которым вы увлечены – это и есть тот плот, который поможет уплыть «из монотонных будней», от пошлости, серости и скуки в мир красоты и вдохновения.
(Звучит песня. Ю. Лоза. «Плот»)
Ведущий:
Многое дано сказать истинному поэту. И многое требуется от читателя, чтобы уметь понять совершенное стихотворение и отличить от несовершенного. Потому так важно, чтобы процесс общения поэта и читателя всегда был живым, делая нашу духовную жизнь богаче и радостней.
Третий чтец (читает стихотворение М. Луконина):
Раскройте вы книгу мою,
Раскройте ее для полета!
Развяжите ей жесткие крылья,
Разглядите ее, как звезду.
Если бы знали вы, как летать ей охота.
Без вас она скована в книжном ряду.
Юноши, гляньте, – виски у меня поседели.
Девушки, вы не обернетесь теперь на меня.
Раскройте же книгу – в ней годы, мечтания, цели.
Себя вы узнаете в отблеске каждого дня.
В смехе вашем, в ваших надеждах,
В вашей работе – я повторяюсь.
От ваших дыханий кровь закипает в крови,
С вами в дороге я времени не покоряюсь.
Я повторяюсь в ваших признаньях в любви.
Да, это не книга, а я. Не стихи это – сердцебиенье.
С вами я молод.
Вижу небо, слушаю землю, вдыхаю траву.
Рядом с вами, боевое мое поколенье,
Вместе с вами
И я бесконечно живу.
8. «И мир идет к тебе навстречу…»
(Страницы русской пушкинианы)
(9 класс)
ОФОРМЛЕНИЕ ВЕЧЕРА
Символическая книга-альбом «Пушкиниана»; портреты А. С. Пушкина, Н. Н. Пушкиной, друзей и современников поэта; фотографии памятников Пушкину; виды Петербурга, Михайловского, Болдина, Лицея. Репродукции картин: И. Репина «Пушкин на лицейском акте», И. Айвазовского «Прощание Пушкина с морем», Н. Чернецова «Пушкин в Бахчисарайском дворце», Н. Ульянова «Пушкин с женой перед зеркалом на придворном балу», А. Наумова «Дуэль Пушкина с Дантесом», Е. Моисеенко «Памяти поэта», В. Горяева «Мгновения».Вечер по существу является своеобразной поэтической биографией А. С. Пушкина. Участники должны быть не просто чтецами, но и актерами: важно внести в исполнение элементы театрализации. В программе вечера использованы песни из вокального цикла «Дорога к Пушкину» в исполнении Н. Караченцова (музыка В. Быстрякова, слова В. Гоцуленко). Их могут исполнить и сами участники.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
1) ведущий;2) первый чтец;
3) второй чтец;
4) третий чтец;
5) Пушкин;
6) Наталья Николаевна.
ХОД ВЕЧЕРА
Данте, Гомер и Пушкин,
Вчера вы засеяли поле,
Вам же принадлежит
Жатва грядущего дня.
Егише Чаренц
Бессмертен тот, чья муза до конца
Добру и красоте не изменяла.
А. Плещеев
Все гениальные стихи нашей поэзии —Ведущий:
Братья, дети одной семьи, отец которой – Пушкин.
Н. Доризо
Всем нам с детства знакомо «звонкое имя» – Александр Сергеевич Пушкин. За два века необыкновенно много написано о поэте. В символической книге под названием «Пушкиниана» огромное количество страниц: это научные исследования и воспоминания, лирические стихотворения и эссе, письма, романы, драматические произведения. Листая эту книгу, мы слышим голоса друзей и недругов поэта, его почитателей, холодных наблюдателей и горячих поклонников. Мы открываем эту книгу сегодня, в день памяти поэта. Попробуем восстановить по ней знакомую нам биографию Пушкина. А может быть, впишем в эту книгу собственные страницы…
Первый чтец (читает стихотворение Н. Доризо «Посвящение»):
Ведущий (читает отрывок из статьи Н. Доризо «Не заросла народная тропа»):
Все в нем Россия обрела —
Свой древний гений человечий,
Живую прелесть русской речи,
Что с детских лет нам так мила, —
Все в нем Россия обрела.
Мороз и солнце… Строчка – ода.
Как ярко белый снег горит!
Доныне русская природа его стихами говорит.
Все в нем Россия обрела —
Своей красы любую малость.
И в нем увидела себя,
И в нем собой залюбовалась.
И вечность, и короткий миг,
И радость жизни, и страданье…
Гармония – суть мирозданья,
Лишь он один ее постиг!
Все в нем Россия обрела,
Не только лишь его бессмертье, —
Есенина через столетье,
Чья грусть по-пушкински светла.
Все в нем Россия обрела, —
Свою и молодость, и зрелость,
Бунтарскую лихую смелость,
Ту, что веками в ней жила, —
Все в нем Россия обрела.
И никогда ей так не пелось!
«Пушкин – поэт. Но Пушкин больше, чем поэт. Хотя слово „поэт“ – великое слово, оно не может выразить все то, что для нас значит Пушкин.