Ван Ластбадер Эрик. Мико

   Здоровый глаз Нанги широко раскрылся, и он вновь низко склонил свой лоб, коснувшись черной столешницы.
   Осторожно развернув шелк, он увидел коробку из покрытой лаком древесины самшита. Нанги открыл крышку, и его изборожденное временем лицо разгладилось прямо на глазах. С необычайной нежностью он опустил руку вовнутрь и вынул две чашки, изготовленные из самого тонкого полупрозрачного фарфора.
   - Династия Тан, - выдохнул Нанги. Он видел, как чашечки наполняются светом, и вспомнил оба-тяма. - Большое спасибо, Линнер-сан. - У него просто не было слов. Перед ним был его новый партнер и, возможно, друг. Все шло к этому. - Ваше предложение будет изучено! - По его губам скользнуло подобие улыбки. Я целиком и полностью приветствую конструктивные переговоры, ведущие к созданию Восточного альянса!
   Медленно, как волны начинающегося прилива, к Нанги возвращалось чувство душевного равновесия, которым он был наделен всегда, но которое почти совсем покинуло его с известием о гибели Сэйити. Бессознательно он цеплялся за него, как синегубая купальщица за свое платье. Понадобилось время, чтобы он пришел к выводу, что это своего рода чудо произошло потому, что он позволил себе довериться другой душе. Готаро, оба-тяма, Макита, Сэйити. И вот сейчас Николас Линнер. В крайнем волнении он почувствовал, как внутри него заработал мощный мотор, как восстанавливается утраченный ритм.
   Когда спустя некоторое время они уже собирались расстаться и стояли друг против друга у двери, Николас сказал:
   - Это предприятие больше не занимается производством нефтехимических продуктов, а, Нанги-сан? Нанги засмеялся:
   - Мне кажется, Линнер-сан, я буду невероятно счастлив иметь такого партнера! Только бы вы остались здесь и не уезжали в Америку! Если честно, вы принадлежите этой стране! Ведь ваш дом - Япония, не правда ли? Но я больше ничего вам не скажу - вы должны почувствовать это сердцем.
   Он снова улыбнулся.
   - Вернемся, однако, к вашему вопросу. Я должен ответить на него отрицательно. Сэйити-сан создал этот "кобун" и назвал его "Сато петрокемиклз". В нем принимало участие правительство в лице Министерства внешней торговли и промышленности, но после нефтяного кризиса тысяча девятьсот семьдесят третьего года Сато-сан почувствовал, что нефтепродукты скоро станут упадочной отраслью экономики в нашей стране. Конечно, помог и я, будучи заместителем министра. Еще до того, как "Фудзицу", "Мацусита", NEC и другие занялись искусственным интеллектом и робототехникой, мы с Сэйити-сан уже говорили о проблемах будущего.
   Медленно, чтобы не привлекать внимания к нашему движению, мы начали смещать цели и приоритеты из устаревших отраслей в новые. Ради камуфляжа мы сохранили старое название. И когда, спустя годы, правительство приступило к проекту "Тэндзи", мы были единственными, кто оказался у них под рукой.
   Он распахнул дверь.
   - Когда-нибудь вам обязательно надо будет побывать на Мисаве и увидеть "Тэндзи". Право, вы это заслужили.
   Николас нашел Жюстин на пятом этаже, у бассейна, где была убита мисс Ёсида. Николас просил не сообщать ей о его приезде.
   Он остановился, при виде ее загорелого лица сердце его затрепетало. И он подумал, что Юко принадлежит прошлому, а здесь его будущее.
   - Ты хорошо выглядишь!
   - Ник! - воскликнула она. - Боже мой! А я и не слышала, как ты вошел! Он улыбнулся.
   - Пора бы уже к этому привыкнуть! - Он подошел к ней с серьезным лицом. Слушай, Жюстин, мне надо тебе что-то сказать.
   Но она приложила свою ладонь к его губам.
   - Нет, Ник, прошу тебя! Я пролетела тринадцать тысяч миль, чтобы сказать, что я люблю тебя! Я вела себя как вздорная девчонка. Я злилась на тебя, потому что была виновата сама. Это было несправедливо, и я сожалею об этом. Знаю, что обижала тебя, но это потому, что меня саму обижали, хотя это и не может служить оправданием.
   Он отвел ее руку и задержал в своей.
   - Жюстин...
   - Что бы ты ни захотел мне сказать, все это не имеет значения. Разве ты не видишь: ничто не изменит моих чувств к тебе! Ничто не сможет уменьшить мою любовь. Так зачем слова?
   Он понимал, что она в конечном счете права. Он хотел было рассказать ей об Акико, о Юко. Ему живо припомнился ее телефонный звонок сразу после свадьбы Сато. Как тесно он был тогда завязан со своим прошлым! Как невероятно трудно было ему пробиться к ней! Он тоже сожалел об этом, но считал, что она об этом уже знает.
   Николас притянул ее к себе, и она заметила его перевязанную правую руку.
   - Что с тобой случилось! - воскликнула она, беря ее в свои ладони. - Как это произошло?
   Он попробовал отшутиться:
   - Неосторожно схватился за другую женщину, а у нее был черный пояс каратэ.
   Она посмотрела на него испытующе.
   - Ты это серьезно? - выдохнула она.
   - Сунул нос куда-то, а кому-то не понравилось. Вполне серьезно.
   - Когда-нибудь ты мне расскажешь об этом подробнее?
   - Жюстин, - мягко проговорил он, пряча лицо в ее волосы, - это не так уж важно.
   Она заплакала.
   - Ведь тебе было больно! Для меня это важно!
   Закрыв глаза, он погладил ее волосы.
   - Сейчас уже не больно. Все позади.
   Они соединили раскрытые губы, их языки переплелись. Они ощутили жар нарастающей страсти, их будто покрыло теплым облаком.
   - О Ник, - прошептала она, - я так счастлива.
   Она вспомнила пару влюбленных, стоявшую у самого кратера Халекалы. Теперь и у меня есть то, что у них, радостно подумала она.
   Медленно, нежно они начали заново изучать друг друга, и физически, и духовно, будто двое слепых вдруг обрели зрение. Они целовались, словно подростки, у которых эта форма интимности бывает исполнена эмоциональных комплексов и робкого удовольствия, увлекающего их в яркие сети эротики. Поцелуй выражал нечто большее, чем плотская похоть. Жюстин всегда казалось, что в поцелуе передается сердце человека, чего нельзя было сказать о сексе. Вполне можно войти в кого-то или впустить кого-то в себя без поцелуя.
   Любовь ожидала ее на его губах, в толчках его горячего языка в ее рту. Сколько же ей пришлось ждать этого мгновения? Она не может сказать наверняка, но ей казалось, что ожидание длилось всю жизнь. Она ожила и почувствовала себя свободной от прошлого. Это было для нее совершенно новым, неизведанным ощущением.
   Она упивалась этим чувством, однако в ней произошло столько перемен, что надо было обязательно с ним поделиться.
   - Ну и как твои успехи? - спросила она.
   - Ты о чем?
   - Конечно, о "Томкин индастриз"!
   - Ты хочешь сказать, что всерьез интересуешься этим? - скептически спросил он.
   - Но ведь это компания моего отца, ею управляет мой будущий муж, разве не так? Мне кажется, я могу рассчитывать на свою долю в успехах или неудачах!
   Он улыбнулся, пораженный тем, какое удовольствие доставили ему эти слова.
   - Только что Нанги согласился на слияние "Сфинкс Силикон" и "Сато Ниппон мемори". Но это еще не все. Думаю, что через восемнадцать месяцев, самое большее - через два года, объединение распространится не только на два отделения.
   - Ник! - воскликнула она. - Это фантастика! - Она прильнула к нему. - Мой отец гордился бы тобой!
   - Я вижу, и тут произошли перемены, - с улыбкой произнес он.
   Она кивнула ему в ответ.
   - Я многое передумала с момента похорон... Об отце и о себе. От ненависти не осталось и следа. Я теперь думаю, что могла бы оценить его более объективно, различать плохое и хорошее. Очень жаль, что потребовалась его смерть, чтобы я поняла. Мне ужасно хотелось бы рассказать ему все это и увидеть при этом его лицо.
   Он погладил ее руку.
   - Твой отец был исключительно сильной личностью, Жюстин. Он был очень нужен людям. И неудивительно, что он подавлял своих детей. Важно то, что ты теперь поняла: он не ставил своей целью подавлять тебя и Гелду. Просто он не умел жить по-другому.
   Она кивнула и удержала его.
   - Это еще одна причина, по которой я так люблю тебя. Ник. Ты меня понимаешь... Ты понял его.
   Они снова поцеловались с такой страстью, как будто боялись, что им никогда не хватит друг друга. По привычке Николас испытал ее с помощью "харагэй". К своему великому удивлению, он обнаружил, что пламя "ва" - совершенной гармонии - горело внутри нее, где раньше были только тьма и хаос.
   Он вдохнул в ее рот горячий воздух, и Жюстин застонала, тая от него. Он вспомнил, как начиналось их знакомство, когда они встретились в Уэст-Бэй-Бридж. Сейчас эта долгая дорога к самим себе уже позади. Все только начинается.
   - Сегодня поужинаем, - негромко сказал он после долгого молчания у нее в объятиях.
   Глаза Жюстин были подернуты дымкой любви и плотского желания.
   - А до этого?
   - Походи по магазинам, - предложил он. - Купи себе шикарное дорогое платье. Потрать целое состояние.
   - Да? А что за повод?
   - Пока не могу сказать, - улыбнулся он. - Это сюрприз.
   - Ну, Ник, скажи же! - Она уловила его настроение и тоже улыбнулась. - Ну скажи!
   - О нет! - воскликнул он. - Могу сказать одно: пока ты будешь заниматься собой, чтобы стать еще красивее, я займусь с другом. Он, похоже, всерьез намерен обучиться айкидо, и я обещал ему пойти вместе с ним. Есть тут один додзё, я бывал в нем раньше. Это недалеко от отеля, где мы остановились. Я посылал его туда сегодня днем, чтобы договориться о времени занятий. Примерно в семь мы с тобой встретимся в "Окуре".
   - Постой! Этот друг и есть твой сюрприз?
   Николас пожал плечами, продолжая улыбаться.
   - Не знаю. Может быть.
   - Значит, это он, Ник? Так нечестно!
   - Так и быть, немного тебе подскажу. Это американец... Кто-то, кого ты давно не видела и думала, что никогда больше не увидишь.
   Жюстин поморщилась.
   - Понятия не имею, кто это может быть.
   - Ты его скоро увидишь.
   - О, нет! - воскликнула она. - Так я весь день буду думать об этом и не смогу сосредоточиться даже на покупках.
   Николас решился сказать ей. Его лицо оживилось.
   - Жюстин, Лью Кроукер жив и здоров. Сейчас он находится здесь, в Токио!
   - Что?! Ты шутишь? - Она взглянула ему прямо в глаза. - А как же статья?..
   - Сообщение в газете было ложным. В общем, это долгая история, суть ее в том, что некто пытался погубить его, но не смог. Лью оставался "мертвым", чтобы сделать то, что нужно.
   - О Боже! - Она обхватила его руками. - Как это чудесно! Просто замечательно! Я расцелую его за то, что не дал убить себя!
   Николас рассмеялся, восхищаясь тем, как точно она повторяет его собственную реакцию.
   - В семь часов, - сказал он, - ты сможешь делать с ним все, что захочешь конечно, в пределах разумного.
   Они оба посмеялись над этим. Спад напряжения вызвал приступ смеха, который долго не прекращался. У них уже болели бока, но они все не унимались. Им было слишком хорошо.
   Николас встретился с Кроукером в прелестном маленьком парке на Тораномон-тё сантёмэ. Вдвоем они направились к зданию в тринадцатом квартале, которое возвышалось рядом с небольшим храмом и холмом Атаго.
   Кажется, так давно он впервые вошел в эти двери, думал Николас. Как будто это было в другой жизни. А сейчас они с Жюстин так изменились. И рядом с ним Кроукер.
   В раздевалке они сняли верхнюю одежду. Николас облачился в свой "дзи", а Кроукер - в просторные белые хлопковые брюки и куртку, которые он обнаружил аккуратно сложенными в шкафчике.
   В додзё стояла тишина. В занятиях был перерыв на несколько часов. Вокруг не видно было ни души, и они отправились на поиски Кэндзо, сэнсэя, которому почти удалось победить Николаса в первый его приход сюда.
   Он рассказывал об этом Кроукеру, а тот в ответ пожаловался, что очень нервничает и чувствует себя беззащитным без своего пистолета.
   - Ты же знаешь нас, полицейских, - говорил он. - Мы держим свою штуку под мышкой, даже когда принимаем душ.
   Они прошли через додзё и оказались в учительской части здания, состоящей из нескольких небольших комнат, отделенных одна от другой сёдзи из рисовой бумаги и устланных татами.
   - Меня не оставляет мысль, что я уже слишком стар для всего этого. Я уже стал ухаживать больше за своей пушкой, чем за любимой женщиной. Это нам вдалбливали в училище, по крайней мере, в мое время. Твоя пушка - это единственная вещь между тобой и дырочкой в твоей груди. А вот о женщине такого не скажешь.
   Он попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.
   - Это относится и к Гелде? - спросил Николас.
   - Да, Гелда... Не знаю. Но мне кажется, если она не сможет справиться со своими проблемами сама, то вместе мы этого не сделаем. Из меня плохой костыль. Не потребуется много времени, чтобы возненавидеть ее.
   В этот момент перед ним возник пронзительно четкий образ Аликс в убежище, на квартире Мэтти. Она сидит, зажав руки меж колен, глядя в темноту. За окном безразлично шипят шины автомобилей. Правда ли это? На самом ли деле она ждет его возвращения? Или она ушла из его жизни, как дымок, который он однажды почувствовал рядом с собой, и ничего больше? На обложках модных журналов она демонстрировала неповторимую манеру держаться. Но он ощущал ее голову на своей груди, он видел отчаяние в испуганных глазах. Он взял тогда ее дрожащую руку в свою - она выдавала ее уязвимость. Он и сам был поражен глубиной своей надежды, когда она не сбежала из квартиры Мэтти в ту бесконечную ночь. Не сбежала от него, Кроукера.
   - Значит, ты перестал быть полицейским.
   - Если б только я знал, что это означает, - сказал Кроукер. - Но я не знаю!
   - Ты знал это неплохо, когда мы занимались Таней, - заметил Николас.
   - Да, - согласился Кроукер, - тогда я был в норме. За последней ширмой маячила какая-то тень, похожая на человеческую фигуру.
   - Сэнсэй! - позвал Николас. Ответа не последовало. Он подошел и отодвинул ширму.
   - О Боже! - в ужасе вскричал Кроукер.
   С потолка на нейлоновой веревке, обмотанной вокруг лодыжек, свисал сэнсэй Кэндзо. Ноги абсолютно белые, лицо багровое. Из распухших губ высовывается почерневший язык...
   На груди, напротив сердца, Николас увидел ровный надрез, как будто скальпелем хирурга. Он вмиг догадался, какое оружие было использовано для убийства.
   - Черт побери! - вскричал Кроукер. - Я же тебе говорил, что без "пушки" я голый!
   Он повернулся и помчался назад через проход между ширмами к лестнице и раздевалке, где осталась его "пушка". "Я полицейский - вот что я такое! И им я останусь всегда, до последнего удара сердца", - стояло у него в мозгу.
   - Лью! - закричал ему Николас. - Лью, остановись!
   Он бросился вслед за другом.
   Кроукер его не слышал. В чужой стране без "пушки" он чувствовал себя невероятно уязвимым. Он был уже во второй комнате, когда Николас, рванувшись с места, влетел в первую комнату. Николас прибавил скорость, схватил его за хлопковую куртку, рванул назад и вниз, но было уже поздно. Воздух рассек какой-то блестящий предмет, сопровождаемый легким дуновением ветерка, будто пролетело насекомое.
   - О Господи! - с изумлением и болью вскрикнул Кроукер.
   Николас быстро пригнулся. Только мастерски владеющий дай-катана человек мог нанести смертельный удар Кэндзо, и как раз этого Николас и боялся. Удар, от которого он пытался уберечь Кроукера, был предназначен ему самому.
   Он увидел, как его друг упал на татами, схватившись правой рукой за левую. Кровь текла ручьем из отрубленной кисти. Беспощадный металл рубил и плоть, и кость с одинаковой легкостью.
   Воздух приобрел какую-то особенную, серебристую окраску, смертоносное мерцание, Николас ощутил порыв ветра, который раскроил бы его, если б он остался на месте. Используя "тобиаси", летящий шаг, он кинул свое тело вверх, выше направления удара.
   Котэн хрипло рассмеялся:
   - Вся твоя акробатика ниндзя не стоит ни гроша! У меня есть дай-катана!
   И действительно, это было то, чего опасался Николас. С того момента, как он увидел искусный разрез напротив сердца Кэндзо. Котэн обладал мечом Николаса, "иссёгай".
   "Как это ёкодзуна - великий чемпион "сумо", каким был Котэн, сумел найти время, чтобы обучиться искусству кэндзюцу", - мельком подумал Николас.
   Котэн был в монцуки и хакама, как будто он собирался выйти на дохе, чтобы начать поединок. Его блестящие черные волосы были безупречно уложены в прическу итёгамэ. Даже дай-катана с его тридцатидюймовым лезвием казался непривычно тонким и маленьким рядом с этой неохватной тушей. Он был невероятно сильным, и Николасу постоянно приходилось помнить о борьбе, в которой он был сэнсэем.
   "Сумо" немного больше ограничено в диапазоне приемов, чем другие единоборства. В нем возможны, может быть, чуть больше двухсот комбинаций, основанных на тридцати двух ключевых приемах, включающих выталкивание руками "цуки", всем телом - "оси" и захват - "ёри".
   Но Котэн был еще и сэнсэем - в сумаи. Любое соприкосновение с таким борцом было опасным, потому что его масса в сочетании с его громадным "хара" обеспечивали ему неслыханные возможности - для человека, не вооруженного механическими средствами. Котэн был смертельно опасен и невооруженный.
   Котэн выставил вперед лезвие и двинулся на Николаса быстрыми крабьими шагами. Он шел, низко пригнувшись, чуть ли не ползком - в такой удобной для него позиции он был сильнее всего.
   Николас отпрыгнул назад мимо последней ширмы и очутился в додзё. Он поискал глазами меч, но его традиционное место было пусто.
   Котэн бросился вперед, пытаясь нанести косой удар. Его меч рассек дерево и рисовую бумагу, распоров лишь ширму в нескольких сантиметрах от ноги Николаса.
   - Вначале я отрублю тебе ступни, - проревел Котэн, - и заставлю тебя просить пощады! - Как дикий кабан, он проломился через последнюю ширму. - Я и в "сумо" тоже заставлял просить пощады. На дохе. - "Иссёгай" рассек воздух слева направо, а потом, резко изменив направление, врезался в пол возле ног Николаса. - Ты думал, что одзэки не произносят ни звука во время схватки? Зрители полагают, что они только сопят как животные. - Снова мелькнуло сверкающее лезвие. - В этом секрет популярности "сумо". За формальными ритуалами, внешним лоском и цивилизованностью публику взвинчивает то, что, как ей кажется, она видит: как будто самец-олень, обуреваемый страстью, рвется к своей цели.
   Глаза-бусинки Котэна светились, его огромные ноги несли его вперед, босые пятки выбивали по полу громоподобную дробь.
   - Но я научился в эти тридцать секунд заставлять соперника просить пощады. За ревом толпы только я мог его услышать, зажав его потное тело в тисках.
   Николас сделал обманное движение вправо и пробил защиту Котэна. Но тот перехватил меч в левую руку и ударил плечом в грудь Николаса. Он упал, глухо стукнувшись о пол.
   Котэн снова засмеялся:
   - На этот раз я что-то не слышу твоей мольбы о пощаде, варвар, но ничего, скоро ты ее запросишь!
   Меч обрушился вниз, на пол, расщепив деревянные полированные половицы у самых ступней Николаса.
   Николас понимал, что это поддразнивание имеет одну цель:
   Котэн хочет вынудить противника пойти на него, заставить Николаса применить все, что тот знает из "оси", втянуть его в свою орбиту, где он смог бы применить свою огромную силу.
   "Надо, наверное, дать ему то, чего он так добивается, - подумал Николас. Этот момент пришел".
   Котэн ухмылялся, глядя, как к нему приближается Николас: на человека-гору нападает насекомое, которое может ужалить - и только.
   Он ответил на "оси" Николаса ударом рукоятки меча, тогда как Николас ожидал, что он ответит "оси". Николас почувствовал сокрушительный удар в самое плечо, в результате чего кость повернулась и с различимым звуком сошла со своего места. Руку обожгло как огнем, вся правая сторона стала бесполезной.
   - Это как раз то, что Мусаши называл "отбиванием углов", варвар, злорадно прокомментировал Котэн. - Я разобью тебя на мелкие кусочки. Ты еще попросишь у меня пощады.
   Котэн кинулся на Николаса, размахивая длинным мечом, применив теперь "оси", чтобы сбить противника с ног. Он придавил его коленом. Меч со свистом устремился вниз, описывая в воздухе грозную дугу.
   В отчаянии Николас извернулся и, подняв вверх левую руку, ударил изнутри по предплечью Котэна, отведя удар меча. Но из-за раненого плеча и пальцев он не смог завершить движение "суваривадза" так, как хотел.
   Вместо этого он отпустил руку Котэна, предварительно нанеся "атеми", взрывной удар левым локтем. И тут же услышал, как треснули ребра в месте удара.
   Котэн вскрикнул, изогнулся, пытаясь достать противника мечом и одновременно ударить корпусом.
   Две атаки сразу, а Николас мог справиться лишь с одной за один раз. Главным объектом его внимания было, конечно, стальное лезвие. Он прижал левую руку к предплечью Котэна, скользнул рукой вниз по мышцам. В том месте, где выступает кость на нижней стороне запястья, он резко нажал на нее пальцами левой руки. Это был прием айкидо, и он постарался, чтобы его собственное движение совпало с рывком Котэна. Этого было достаточно, чтобы сломать кость.
   Теперь их силы примерно уравнялись. Котэн не мог держать меч двумя руками, его правая рука висела плетью на боку, а сломанное сочленение начало распухать.
   Но вторую его атаку остановить было невозможно: он использовал удар плечом в правый бок противника. Удар был нацелен в вывихнутое плечо. Николас вскрикнул от боли и кубарем откатился в сторону. Он понимал, что погибнет, если не успеет подняться на ноги и позволит Котэну навалиться на него всем телом. В схватке с теми, кто владеет сумаи, это очень опасно: на небольшом расстоянии от пола они максимально используют свой вес и свою силу.
   Николас начал убегать, слыша за спиной свист меча. Он отпрыгнул в сторону, но нарвался на мощный удар "цуки", от которого у него захватило дух, голова его упала на грудь, он судорожно хватал ртом воздух, стараясь наполнить легкие кислородом.
   Второй жестокий удар в ключицу отбросил его, точно игрушку, назад, и он распластался на полу. Мгновение спустя Котэн уже подмял его под себя, навалившись всем своим весом ему на грудь, не давая дышать. Николас начал кашлять, к горлу подкатила желчь.
   Котэн поднес длинный сверкающий "иссёгай" к груди Николаса и прочертил горизонтальную линию, распоров черную хлопковую куртку.
   - Следующим ударом я распорю твою кожу и пущу тебе кровь, - вкрадчиво сказал он. - Этот тупица Проторов не дал мне заняться тобой на Хоккайдо. К счастью для тебя, к несчастью для него. Но сейчас ты в моих руках, к несчастью для тебя и к счастью для меня. - Котэн сильнее надавил на грудь Николаса. Потом твой катана рассечет твою плоть и, наконец, кости и органы. - Он зло усмехнулся. - Расскажи мне, варвар, что чувствует "итеки", когда умирает от собственного меча?
   После первого надреза кожа разошлась надвое, отделившись как кожура от банана. Полилась кровь, темная и горячая.
   Дух Николаса изнемогал. Полностью отключив мозг, он вернулся к состоянию Пустоты и предоставил телу действовать самостоятельно. Левая рука взметнулась вверх, пальцы сжались в кованый, стальной клинок, вонзившийся в мягкие ткани там, где соединяется подбородок с горлом.
   Николас нанес удар словно в кэндзюцу, как если бы он нанес его мечом. Он вложил в него всю силу мускулов, разума и духа. Он думал не о плоти Котэна, а скорее о том, что находится за нею.
   Пальцы Николаса прошли плоть и хрящи, разрывая голосовые связки противника, его рот и носовые перегородки.
   Котэн вытаращил глаза, больше от шока, чем от испуга. Испугаться он не успел, испустив дух еще до того, как ощущение боли достигло мозга и зарегистрировалось в нем.
   Выли сирены. Лью лежал без сознания на носилках в автомашине "скорой помощи". Санитары оставили наложенный Николасом жгут, опасаясь, что возобновится кровотечение.
   Рядом с ним сидел Николас, одно плечо у него было выше другого. Отказавшись от предложенного ему глотка спиртного, он не сводил глаз с поверженного друга и его изуродованной левой руки, от которой остался лишь обрубок.
   На коленях у него лежал "иссёгай" в черном лакированном футляре. Он сжимал его с такой силой, что пальцы его левой руки побелели. "Вся жизнь"... Сейчас это название казалось ему иронией. В японском кованом мече есть магия, сказал однажды он Жюстин. Но что толку в этой магии, которая могла сотворить такое?
   Когда они приехали в госпиталь и Кроукера увезли на тележке в отделение первой помощи, Николас, превозмогая боль, выбрался из машины. Прислонив дай-катана к светло-зеленой бетонной стене, он покопался в кармане, выудил монету и набрал номер отеля.
   - Жюстин, - сказал он, когда его соединили, - приезжай за нами, мы в госпитале "Тораномон".
   Он прижался лбом к холодной стене. Его громко позвала медсестра. Лавируя в переполненном людьми коридоре, она шла к нему, чтобы увести его в палату.
   - Все нормально, - сказал он в трубку. - Но я скучаю по тебе.
   Он положил трубку и заплакал.
   Весна. Наши дни
   Предместье Токио
   Ясным днем уже в конце весны, спустя три недели после трагического происшествия в додзё, Николас и Жюстин возвращались из забитого людьми аэропорта Нарита, проводив в Америку Лью Кроукера.
   Его рука заживала нормально. Правда, операция по приживлению отсеченной кисти завершилась неудачей: слишком много было потеряно времени. Но все остальное шло неплохо. Никаких осложнений, никаких инфекций. Жгут, который наложил Николас, разорвав на полоски свою куртку, спас пострадавшему жизнь так сказал хирург. Его прогнозы были обнадеживающими.
   Вместо того чтобы вернуться в душный и тесный Токио, Николас направил свой "ниссан"-седан на северо-запад, в объезд города. На заднем сиденье неподвижно лежал в ножнах "иссёгай", создавая одним своим видом впечатление тяжести.
   Они проехали мимо озера, на берегу которого праздновали свадьбу Сато, где Акико впервые выдала себя. Где Юко вернулась из могилы. Яркое солнце превращало воду в средоточие золота и стекла. Возле притока, питавшего озеро, поднимались в воздух цапли; их белые тела четко рисовались на полупрозрачной глубокой синеве небес.