Ван Ластбадер Эрик. Сирены

   - Джоан...
   Она метнула на мужа взгляд, полный такой ярости, что Дик тут же замолчал.
   - Я дала согласие похоронить Мэгги здесь, потому что мне сказали, что такова была ее воля. Она выбрала это место к добру или ко..., - она не смогла закончить фразу, и Дайне почудилось, будто слезинка сверкнула в уголке ее глаз. Однако в следующую секунду Джоан оправилась. - Я обвиняю всех вас. - Ее голос звучал очень глухо. - Вы все знали ее, - она сказала "все", но было ясно, что она имела в виду именно Дайну. - Знали, какая она беззащитная. И все же позволили ей, - она едва не подавилась, произнося следующие слова, - жить с этим дьяволом. Подобные вещи не могут принести никакого добра. Одно только зло. - Она ткнула пальцем в сторону Дайны. - Вы убили ее! - произнесла она. Вы убили Мэгги! И я... я теперь даже не могу вспомнить ее голос. - Последние слова она произнесла с надрывом, и ее вдруг начало трясти. Дик схватил ее за плечи, и она отвернулась, однако Дайна успела заметить, что ее глаза по-прежнему сухи.
   Она протянула руку.
   - Джоан... миссис Рэтер! Я понимаю ваши чувства.
   Между нами нет причин для вражды. Я... мы обе любили Мэгги.
   - Не смейте учить меня! - отрезала Джоан, отодвигаясь от руки Дайны. - Вы жалкое создание. Вы и вам подобные. Мне не нужно ваше сочувствие. Я не сомневаюсь, что оно такое же искреннее, как и ваша дружба.
   - Позвольте мне сказать вам кое-что, - ответила Дайна. - Все друзья важны для меня, но никто настолько, насколько была важна Мэгги. Мы вместе росли в этом городе, и за последние пять лет у нас не было секретов друг от друга. Мы делили все: и горе, и радость. - Джоан, побелев, как полотно, отшатнулась назад, так что Дик, испуганно вскрикнув, поспешил поддержать ее сзади.
   Однако такая реакция, очень похожая на отвращение, лишь подхлестнула Дайну.
   - Вы полагаете, что я не переживаю из-за ее смерти?
   - Я полагаю, моя дорогая, что переживаете настолько, насколько вообще способны переживать. То есть, надо прямо сказать, совсем чуть-чуть.
   - А где были вы, когда она плакала целыми ночами напролет? Не вы утешали ее, а я!
   Два красных пятна появились на щеках Джоан.
   - Вы не имеете права так разговаривать с ней, - вставил Дик. - После того, как она...
   - Заткнись! - рявкнула Джоан, и ее муж захлопнул челюсть с различимым стуком. Джоан, между тем, обратилась к Дайне. - Вам не удастся одурачить меня этими жалостливыми подробностями. Вы думаете, я разрыдаюсь и упаду к вам на грудь, называя вас святой? Ну нет! - Мышцы ее шеи заметно напряглись. - Если вами исчерпывался круг друзей моей сестры, то мне искренне жаль ее.
   - Джоан, пожалуйста... - Дайна чувствовала, что ей необходимо каким-то образом достучаться до сердца этой женщины. Конечно, ее любовь к Мэгги выдержала бы любое испытание. Однако Джоан была единственной сестрой, семьей ее подруги. Поэтому столь внезапное и столь полное отсутствие близости или даже простого взаимопонимания с ней вселяло в сердце Дайны ужас, который она не могла ни вытерпеть, ни определить. - Я не хочу ругаться с вами. Мы обе любили Мэгги. Этого одного вполне достаточно, чтобы нас связывало...
   - Нас связывало? - в голосе Джоан Рэтер послышались высокие, почти истерические нотки. - Между нами нет ничего общего. Совершенно ничего. - Она резко повернула голову к мужу. - Пошли! - Она почему-то не желала обращаться к нему по имени. - Мы можем подыскать для себя другое место.
   Дайна с тяжелым сердцем наблюдала за тем, как они бредут прочь от нее, и повторяла про себя: "Просто, Мэгги".
   Оглядевшись, она увидела в нескольких шагах от себя Криса и других членов группы. Крис выглядел осунувшимся и измученным. Стоявшая между ним и Найджелом, Тай держала его за руку. Дайна видела, как она, повернувшись, сказала ему что-то на ухо.
   Рубенс взглянул на Дайну.
   - Иди к ним, - сказал он. Его голос был холоден, как сталь.
   - Ты не подойдешь вместе со мной? - спросила она, дотронувшись до его руки.
   - Иди, - повторил он почти бесстрастно.
   - Не начинай этого, Рубенс, - прошептала она. - Не здесь и не сейчас, пожалуйста.
   - Я приехал сюда с тобой, - ответил он любезным тоном. - Теперь ты - сама по себе. Я не хочу иметь с ними никакого дела, - он закончил фразу с какой-то странной интонацией:
   - Продолжай, дорогой. Почему ты не договариваешь?
   - Если ты думаешь, что я ревную, то это не так.
   - Именно так я и думаю, - сказала Дайна и, одарив его грустной улыбкой, отвернулась и осторожно зашагала по свежескошенной траве. Запах напомнил ей о беспорядочно разбросанных домиках на мысе Кейп-Код, кашляющих "чух-чух-чух" маленьких сенокосилок, будившим ее каждое утро на рассвете, жарких августовских днях и лицо отца, такое близкое, пахнущее теплом и солью, залитое солнечным светом, проникающее в ее сознание. Закрыв глаза, она почувствовала, как кровь бешено стучит под веками, и закусила губу. Она услышала голос внутри себя, полный жалости и тоски, и внезапно ощутила во рту такой сильный привкус резины, что ее чуть не стошнило.
   - Да, - приветствовала ее Тай. - Что-то наша примадонна выглядит сегодня неважно.
   Дайна открыла глаза и взглянула на нее. Тай - единственная из всех присутствовавших - оделась на похороны не в темную одежду. Наоборот, она словно с особой тщательностью выбрала по такому случаю шелковый костюм персикового цвета с разрезом до бедер на юбке, чулки сеточкой и красные туфли на очень высоких каблуках. Наряд дополняли рубиновое колье и такие же серьги. Она выглядела так, точно собиралась позировать для съемок рекламного плаката.
   Не обращая внимания на Тай, Дайна спросила:
   - Крис, как ты?
   - Он в порядке, - отрезала Тай прежде, чем сам Крис успел открыть рот. Теперь он живет у нас.
   - Я думала, ему следует побыть в одиночестве, - говоря это. Дайна удивилась тому, что чувствует необходимость оправдывать собственные поступки. - Он определенно нуждается в отдыхе.
   - О, да, - язвительно отозвалась Тай. - В отдыхе. В твоем доме, разумеется. Подумать только, как ты щедра и бескорыстна. - Она ухмыльнулась, и на физиономии Найджела, как в зеркале, появилось точно такое же выражение. Тай же, выпятив подбородок, продолжала: - В чем собственно дело? Тебе не достаточно продюсера?
   - О чем это ты?
   - Я говорю о тебе и Крисе, - яростно ответила та. - Мы все знали, что происходит... и как бедняжка Мэгги была расстроена.
   - Ты сошла с ума! - воскликнула Дайна, но в ту же секунду всплыл в памяти последний разговор с Мэгги по телефону. Откуда в голове ее подруги взялась та же самая идея?
   - Мэгги была посторонней среди нас, - произнесла Тай. - Так же, как и ты. Она попыталась примазаться к обществу, к которому не принадлежала. - Она вытянула вперед руку, повернутую ладонью вверх. - И вот она лежит там. Казалось, Тай вот-вот расхохочется, не выдержав. - Она умерла в наказание за свои грехи.
   - Грехи? Какие грехи? - Дайна тщетно пыталась отыскать взгляд Криса. - О чем она говорит?
   - Колдовство, - поспешила ответить Тай. Черная магия. Она хотела проникнуть в наш внутренний круг.
   Позади стоявшей тесной группы "Хартбитс" раздался шум потасовки. Взглянув поверх плеча Тай, Дайна увидела Силку, разбирающегося с одним из репортеров. Подхватив одной рукой беспомощно барахтающуюся жертву под мышку, телохранитель "Хартбитс" выхватил из рук газетчика фотоаппарат и с размаху врезал им по стволу ближайшего дерева. Аппарат разлетелся вдребезги; испорченная пленка выскочила наружу, как человечек из детской шкатулки. Найджел, обернувшись, наблюдал за этой сценой, но Тай даже не шевельнулась. Крис прилежна разглядывал носки своих ботинок.
   Когда Силка, передав репортера в руки охраны, вернулся назад, его взгляд, устремленный на Дайну, сказал ей: "Я предупреждал тебя насчет Тай".
   - Закончилось? - спросила Тай и, когда Найджел кивнул, обратилась вновь к Дайне. - Ты нравишься Крису, так же как и Найджелу. Поэтому не повторяй ошибки своей подруги. Ничто из того, что происходит между нами, не касается тебя. Так что держись в стороне.
   - Держаться в стороне? - изумленно переспросила Дайна. - Она была моим другом. Как я могу оставаться в стороне?
   Тай открыла рот, собираясь было ответить, но Бонстил во время успел оттянуть Дайну за руку, обращаясь к ней: "Пора идти. Я провожу вас".
   Повисло тягостное, натянутое молчание, полное скрытой внутренней борьбы. Противоборствующие стороны сформировались, образовав, как на шахматной доске, два войска белых и черных. Дайне казалось, что все эти люди участвуют в какой-то чудовищной игре, сводившейся к безжалостной взаимной травле единственному, что поддерживало их существование. У нее не выходила из головы фраза, произнесенная Джоан: "Вы обретаете счастье, только пожирая друг друга живьем". "Нет, - возразила про себя Дайна, - это неправда. Мы не такие. Я не такая. Когда-то я могла стать такой, подражая матери, однако этого не произошло. Жизнь научила меня".
   Опять бросив взгляд мимо Тай, она заметила, что Силка внимательно наблюдает за ней. Он прижал указательный палец к губам и не убирал его, пока она не позволила Бонстилу отвести ее назад к Рубенсу.
   - Я хочу поговорить с вами, - сказала она тихо.
   - Не здесь, - ответил капитан, - и не сейчас. - От этого странного эха ее собственных слов, обращенных к Рубенсу, по спине Дайны пробежал холодок. Пока мне нечего вам сообщить.
   - Нет, есть..., - однако Бонстил уже удалялся, оставив ее с Рубенсом, и занял место рядом с четой Рэтеров. Дайна решила, что это он позвонил им.
   Началась служба - долгая церемония, безжизненная и равнодушная. Священник, не знавший Мэгги, распространялся о ней так, точно она с детства ходила в его церковь. Впрочем, видимо Джоан в предварительной беседе сообщила ему все основные факты из биографии сестры.
   Посредине проповеди Дайна вдруг поняла, что Рубенс был прав. Похороны предназначались для живых, а не для мертвых, ибо нигде не было ни малейшего следа присутствия женщины, которую когда-то звали Мэгги. Ей не нашлось места в кругу лиц, выражавших ту или иную степень горя.
   Наконец два здоровых могильщика спустили на веревках гроб в могилу. Дайне, чьи глаза наполнились слезами, казалось, что в чернеющей яме хоронят не одного человека.
   Джоан, отстранившись от мужа, подошла на негнущихся ногах к краю могилы. Священник твердил нараспев:
   - Прах - праху, пыль - пыли...
   Джоан наклонилась и подобрала горсть земли. Долгое время, будучи не в состоянии пошевелиться, она стояла на месте, бесконечно, ужасающе одинокая. Тай, повернувшись, сказала что-то Найджелу. В то же мгновение судорожным жестом Джоан вытянула руку вперед и бросила в яму комья земли, черным дождем посыпавшиеся на блестящую крышку гроба.
   Глава 5
   - Не понимаю, что заставляет их продолжать это, - заметил Марион как-то утром на съемочной площадке.
   - Продолжать что? - поинтересовалась Дайна. Режиссер сложил свой номер "Гардиан", которую он ежедневно получал авиапочтой из Манчестера. Марион не мог прожить без новостей о событиях, творящихся у него на родине. "Газеты, издаваемые янки, - частенько бормотал он себе под нос, - не умеют сообщать о том, что происходит в мире". Однако в действительности, его в первую очередь волновали новости из Англии.
   Он поднял голову и взглянул на Дайну поверх своей любимой чашки из английского фарфора, на три четверти заполненной свежезаваренным чаем, представлявшем собой смесь сортов "Инглиш Брекфаст" и "Дарджилинь", которую Марион регулярно приобретал в одном магазине на Бельгревиа.
   - Я имею в виду англичан и ирландцев, - он говорил очень осторожно. Английский парламент и католиков. - Он отхлебнул чая. - Это уже сидит у меня в печенках. - Марион ткнул пальцем в газету. - Вот хотя бы пример. Они пишут о грандиозной облаве в Белфасте три недели назад. Утверждают, будто она была организована главой ирландских протестантов на севере острова. - На его лице появилось отвращение. - Как обычно, грязную работу выполняли англичане. Именно они прочесывали Эндитаун, вылавливая ребят, подозреваемых в связях с ИРА. - Он покачал головой. - Это была настоящая кровавая баня.
   - Однако ведь война длится уже так долго.
   - Вот именно! - Он со звоном поставил чашку на блюдце. - И к чему она нас ведет, я вас спрашиваю! Кровь, кровь и кровь - больше ничего. Семьи разрушаются. Повсюду отчаяние и горе. - Он оттолкнул чашку от себя. - Теперь ты понимаешь подлинную причину, по которой я взялся за эту картину? Я хочу показать людям их бесконечную глупость. - Он смахнул "Гардиан" со стола ребром ладони, так что газетные страницы разлетелись по полу, как птицы со сломанными крыльями. - Ах! Зачем я только читаю весь этот кошмарный бред.
   Однако на следующее утро он, как ни в чем не бывало, опять сидел за чашкой чая, изучая свежую газету.
   Эль-Калаам и Малагез сидели на корточках рядом с Джеймсом, разложив на полу карту виллы и ее ближайших окрестностей. Они внимательно изучали квадрат за квадратом.
   - Скоро их люди появятся здесь, - сказал Эль-Калаам. - Мы должны убедиться, что в нашей обороне нет ни единой трещины. Ни к чему сюрпризы теперь, когда уже столько сделано, а? - Он очертил пальцем на карте неровный прямоугольник. Там сейчас Мустафа. Сходи к нему и проверь, все ли в порядке. Малагез кивнул и молча повиновался. Идя выполнять приказ, он прошел мимо Рудда и англичан, спускавшихся в прихожую. Они тащили дверь, снятую с петель в ванной. Направляемые Фесси, который подгонял их, тыча в спину дулом автомата, они прислонили дверь к стене и смогли, наконец, перевести дух.
   Эль-Калаам окинул взглядом Джеймса.
   - Ты выглядишь неважно, мой друг, - заметил он и громко позвал. - Рита! Принесите сюда воды. Пусть его жена останется там с тобой.
   Через несколько мгновений в гостиную вошла Сюзан. Она несла в руке стакан воды. Весь ее грим уже успел сойти, а аккуратная прическа растрепалась, и локоны беспорядочно висели над ушами. Эль-Калаам приказал ей встать на колени перед ним, и Сюзан подчинилась.
   - Ты видишь, как это легко, - обратился он к Джеймсу. - Они рождены, чтобы повиноваться. - Он резко кивнул головой, и Сюзан поднесла стакан к губам раненого.
   На кухне Рита осуществляла контроль за работой женщин, готовивших еду. Сама она при этом ни разу не притронулась к кастрюлям и сковородкам.
   - Как получилось, - поинтересовалась Хэтер, помешивая суп, - что он взял тебя к себе в отряд? Ведь совершенно очевидно, что просто-таки ненавидит женщин.
   - Он не ненавидит женщин, - возразила Рита слегка оправдывающимся тоном. Он их не уважает. Отличие между мужчиной и женщиной в том, что они выполняют разные функции в жизни.
   - Я не вижу никакой разницы...
   - Бессмысленно даже разговаривать с тобой. Заткнись и помешивай свой суп.
   Хэтер отвернулась и заметила:
   - Я просто не понимаю, вот и все. Часть задачи революционера состоит в том, чтобы сделать себя понятным другим.
   Несколько минут Рита пристально изучала затылок Хэтер.
   - Когда моего мужчину убили во время налета израильские солдаты, я обнаружила, что не могу больше выполнять свои обязанности... оставаясь женщиной. Может быть, что-то со мной погибло вместе с ним. - Хэтер повернулась к ней лицом. - Моя голова была занята только одним - местью. Я взяла автомат моего брата и пересекла с ним израильскую границу.
   - Сама? - воскликнула Хэтер. - В одиночку?
   - Я не помню совсем, как это было. Только чьи-то руки, оттаскивавшие меня от трупов людей - трех или четырех, как мне сказали потом, - которых я не видела прежде.
   Рита покрутила головой.
   - Человек, оторвавший меня от мертвецов, оказался Эль-Калаамом. Жажда крови все еще не проходила во мне, и он отвел меня в пустыню, где я смогла разрядить обойму своего автомата в песок. Когда я успокоилась, он предложил мне следовать за ним.
   - Я не похожа на других, - тихо добавила она. Подобрав какой-то кусок со стола, она запихнула его себе в рот. - Я - наполовину труп. - Она показала пальцем на кастрюльку. - У тебя убежит суп.
   - Ты неправ в отношении женщин, - говорил Джеймс, по-прежнему сидевший на полу, прислонясь спиной к книжному шкафу.
   - Я никогда не бываю неправ. - Эль-Калаам раскурил сигару.
   - И все же, в данном случае, это именно так, - настаивал Джеймс. - Ты не знаешь Хэтер.
   Эль-Калаам, засопев, вынул сигару изо рта.
   - В этом и нет необходимости. Она точно такая же, как эта темноволосая. Он бросил взгляд на Сюзан. - Убирайся отсюда. Ты не видишь, что больше не нужна нам? - Сюзан удалилась обратно на кухню. - Все западные женщины одинаковы. Нет абсолютно никаких оснований опасаться их. Они ничего не знают, ничего не умеют. Они не умеют думать, только болтать. - Он сделал насмешливый жест пальцами, изображая открывающийся и закрывающийся рот.
   - Как насчет того, чтобы заключить пари на сей счет? - Голубые глаза Джеймса ярко горели.
   - Я не заключаю пари, - ответил Эль-Калаам, - даже с равным себе. Затянувшись, он обвел взглядом фигуру Джеймса. Через некоторое время он спросил:
   - И что же такого умеет делать твоя жена?
   - Стрелять из оружия.
   Эль-Калаам улыбнулся, а затем, откинув голову назад, рассмеялся во весь голос.
   - О, ты счастливчик, тебе повезло, что я не согласился на пари.
   - Значит, ты трус.
   Улыбка исчезла с лица Эль-Калаама, и он угрожающе нахмурился. Тело его напряглось, ладони сами собой сжались в кулаки. Однако, через мгновение его гнев улегся, и ухмылка вернулась на его лицо.
   - Ты стараешься оскорбить меня, но у тебя ничего не выйдет. Меня на эту удочку не поймаешь. В гостиную вошла Рита.
   - Еда готова. Эль-Калаам поднял голову.
   - Пусть брюнетка накормит Фесси и остальных. А его жена, - он язвительно посмотрел на Джеймса, - обслужит вначале меня, а затем тебя.
   - Как насчет Малагеза?
   - Он поест, как только вернется. Я не хочу, чтобы сейчас кто-нибудь еще выходил из виллы. - На пороге комнаты возникла Хэтер с блюдом дымящихся овощей. - Эль-Калаам поманил ее к себе.
   - Становись на колени, - сказал он.
   После секундного замешательства она подчинилась. Очень медленно Эль-Калаам стал есть, подхватывая пищу с блюда правой рукой.
   - Не поднимай глаз, пока я ем, - потребовал он от Хэтер.
   В сопровождении Риты из кухни вышла Сюзан. Они обе направились в комнату, где расположились Фесси и другие члены отряда. Парадная дверь распахнулась, и внутрь ворвался Малагез. Эль-Калаам вопросительно взглянул на него, а когда тот коротко кивнул в ответ, вернулся к прерванной трапезе.
   - А как же мой муж? - спросила Хэтер.
   - О чем ты?
   - Ему нужно поесть.
   Аккуратно двумя пальцами Эль-Калаам подцепил ломтик какого-то овоща с блюда и крайне осторожно вложил его между губ Джеймса. Тот попытался жевать, но кусок выпал у него изо рта.
   - Видишь? - Эль-Калаам пожал плечами. - Бесполезно. Тут ничего не поделаешь.
   - Ему нужна жидкая еда. Я приготовила суп. Эль-Калаам, словно не замечая ее, повернулся к Джеймсу.
   - Приношу свои извинения, - сказал он насмешливо. - Ты оказался все же прав. От нее может быть хоть какой-то прок. - Не дождавшись ответа, он вновь обратился к Хэтер. - Твой муж говорит, что ты умеешь стрелять?
   - Да, - ответила она. - Умею.
   Эль-Калаам фыркнул.
   - И во что же ты стреляешь? В бумажную мишень? В уток на пруду? Или ты предпочитаешь убивать кроликов? О да, я вижу по твоим глазам, что последняя догадка правильна, - заявил он торжествующе. - Теперь я верю, что ты умеешь обращаться с оружием. - Внезапно он с отвращением оттолкнул от себя блюдо. Иди накорми Риту. Когда закончишь, можешь дать мужу сваренный тобой суп. - Он поднялся. - Если, конечно, его не стошнит.
   Он пересек комнату и, остановившись возле телефона, набрал номер.
   - Премьер-министра, - проговорил он в трубку. - Скоро уже три часа утра, господин пират. Что ты можешь предъявить нам на данный момент? - Несколько мгновений он слушал, затем его лицо потемнело, - Плевать я хотел на твои проблемы. Мне нет дела, трудно или легко это выполнить. Наши палестинские братья должны быть выпущены на свободу до шести вечера.
   - Если же нет...? Ты помнишь об одном своем друге по имени Бок? Ну, конечно, помнишь. С чего бы ты иначе послал сюда дочь? Ваша дружба ведь началась данным давно. Еще в Европе, не так ли? Мы знаем все о вас. Ты ведь не доверил бы девчонку больше никому. - Его голос стал хриплым от ярости. - Так вот, полагаю, у тебя есть фотография старика Бока, пират разыщи ее. Если наших братьев не освободят к шести часам, тебе понадобится фотография, чтобы узнать его.
   Швырнув трубку, он повернулся к Малагезу.
   - Он думает, что нам не удастся ничего добиться от него. Однако он ошибается. - Он сжал кулак. - Эти проклятые евреи - нелюди. - Он перевел дух. - Ладно. Им нужен урок. Малагез, иди за Боком. Фесси, тебе известно, что нам нужно. - Он остановился и резко поднял Хэтер на ноги. - Пошли.
   - Куда мы идем?
   Не получив ответа на свой вопрос, она растерянно шагала, увлекаемая Эль-Калаамом, вдоль по коридору и, миновав ванную с зияющим входом, очутилась в комнате, располагавшейся в дальнем крыле виллы. Прежде это была спальня Бока, однако теперь усилиями террористов она превратилась в нечто иное.
   Все окна были заколочены изнутри и забаррикадированы огромной кроватью, так что свет снаружи совершенно не попадал в помещение. В комнате был включен один-единственный торшер. Абажур с него был содран, и ослепительно яркий свет лампочки резал глаза.
   Хэтер, зажмурившись, остановилась в дверях. Когда привели Бока, Эль-Калаам оттащил его за руку в сторону.
   Малагез ввел промышленника в центр комнаты и поставил так, что икры того упирались в сидение деревянного кресла с решетчатой спинкой. Воцарилось молчание, длившееся до появления Фесси. Зайдя внутрь, он закрыл за собой дверь. На плече у него болталось нечто похожее на кусок шланга для поливки, свернутый кольцом. На одном конце этого шланга торчал латунный патрубок, а на другом - навинчивающийся раструб из того же металла.
   - Я знаю, - обратился Эль-Калаам к Боку, - что вы замечательный публичный оратор: качество редкое для промышленника. Капиталисты, как правило, ограничиваются тем, что отдают распоряжения и набивают себе брюхо дорогостоящей жратвой, а? - Он склонил голову набок. - Однако человек, наживающий добро за счет эксплуатации бедных, должен, по крайней мере, уметь разговаривать с ними.
   - Когда-то я был беден сам, - ответил Бок. - Я знаю, что это такое.
   - Ха-ха! Да, в самом деле, - Эль-Калаам, улыбаясь, широко развел руками. Все это построено для бедных. О, я готов поверить в подобное благородство. Его голос изменился, а глаза превратились в узкие щелочки. - Вот что. Бок, я скажу. Тебе придется сейчас поработать языком. Ты убедишь своего старого дружка, премьера, перестать валять дурака. Он говорит, будто задерживается с выполнением нашей просьбы, так как в Иерусалиме слишком много политических фракций, которые надо утихомирить.
   - Он совершенно прав.
   - Неужели ты меня считаешь таким идиотом? Ты полагаешь, что я не знаю, кто правит Иерусалимом. Если пират прикажет освободить наших братьев, их освободят. Он упрямится от собственной глупости. Он дорожит тобой и своей дочерью, разве нет?
   - Он еще больше дорожит благополучием своей страны.
   - Речь настоящего сиониста! - воскликнул Эль-Калаам. - Однако мы живем в реальном мире, мой дорогой, заблуждающийся министр Бок, а не, хвала Аллаху, в порожденной воспаленным сознанием евреев мечте, которую вы навязываете всему миру. В течение последующих восемнадцати часов в этом доме будут решаться вопросы жизни и смерти некоторых людей. Часть ответственности за то, что может случиться, ложится на ваши плечи.
   - Нам, евреям, приходилось решать вопросы жизни и смерти на протяжении шести тысячелетий, - возразил Бок. - Я знаю, что делаю. Нам больше не о чем говорить. Ты должен действовать, не рассчитывая на меня.
   - Хитрый, жид, - Эль-Калаам осклабился. - Очень хитрый. - Он ткнул Бока пальцем в грудь. - Ты просто редкий придурок, в чем сам убедишься. Не забудь наш разговор. Ты приползешь ко мне, умоляя, чтобы я позволил тебе выполнить мои поручения. - Он приблизил свое лицо к Боку. - Так и будет.
   Он повернулся к Фесси.
   - Присоединяй.
   Фесси скрылся в ванной. Оттуда послышались тихие звуки. Потом Фесси вернулся и коротко кивнул.
   - Малагез! - скомандовал Эль-Калаам. Широкоплечий малый развязал шнур, стягивавший голени Бока.
   - Усади его.
   Малагез опустил приклад МР-40 на плечо промышленника. Тот, застонав, рухнул на кресло.
   - Так лучше.
   Малагез связал руки жертвы, заведя их за кресло.
   - Готово.
   Фесси, подняв сужающийся патрубок на свободном конце шланга, поднес его к лицу Бока.
   - Тебя так и переполняют всевозможные сионистские идеи, - холодно замети Эль-Калаам. - Ну что ж, сейчас ты узнаешь, как бывает, когда тебя переполняет кое-чем иным. - Бок поглядывал то на него, то на латунный патрубок в руках Фесси.
   - Тебе когда-нибудь доводилось видеть утопленников? Думаю, да. Давным-давно, в Европе. Раздувшиеся тела мертвецов. Смрад, запах гнили. Ты посмотрел на лучшего друга и не узнал его. - Он смотрел сверху вниз на вспотевшего Бока. - Да, ты видел, как они тонули и уходили в никуда. И ты говорил про себя: хорошо, что они, а не я. Верно, Бок?
   - Теперь, боюсь, тебе придется почувствовать себя в их шкуре. А потом ты сделаешь все так, как я велю.
   Бок оскалил зубы. Пот тоненькой струйкой стекал с его подбородка.
   - Никогда.
   Эль-Калаам зажал пальцами ноздри Бока. Тот потряс головой, но тщетно. Через некоторое время он был вынужден открыть рот, чтобы сделать вдох, и Фесси тут же вставил туда патрубок.
   - Никогда не говори никогда, Бок, - сказал Эль-Калаам, все еще не разжимая пальцев.