Страница:
– Когда? – спросил он.
– И недели не прошло.
– Почему ты мне не позвонил?
– Да тебя это вроде не так уж и волновало, – насупившись, сказал Робер. – Ты только и думал, что об освальдовской тени.
– Где это произошло?
– В Боск-де-Турель.
– Распотрошили, как тех двух?
– Все то же самое, сердце лежало рядом.
– Назови мне ближайшие к лесу деревни.
– Кампениль, Труамар и Лувло. Чуть дальше – Лонжене с одной стороны и Куси с другой. Выбирай.
– С тех пор там не отмечалось несчастных случаев с женщинами?
– Нет.
Адамберг с облегчением вздохнул и отпил вина.
– Не считая старухи Ивонны, которая упала со старого моста, – сказал Илер.
– Умерла?
– Тебя послушать, так все умерли, – сказал Робер. – Она сломала себе шейку бедра.
– Ты можешь меня завтра туда отвезти?
– К Ивонне?
– К оленю.
– Его похоронили.
– Кому достались рога?
– Никому. Он их уже сбросил.
– Мне надо осмотреть место.
– Это можно, – сказал Робер, протягивая бокал в третий, и последний, раз. – Где ты ночуешь? В гостинице или у Эрманс?
– Лучше в гостинице, – сказал тихо Освальд.
– Лучше так, – отметил отметчик.
И никто не объяснил, почему он не может переночевать у сестры Освальда.
LV
LVI
LVII
LVIII
LIX
– И недели не прошло.
– Почему ты мне не позвонил?
– Да тебя это вроде не так уж и волновало, – насупившись, сказал Робер. – Ты только и думал, что об освальдовской тени.
– Где это произошло?
– В Боск-де-Турель.
– Распотрошили, как тех двух?
– Все то же самое, сердце лежало рядом.
– Назови мне ближайшие к лесу деревни.
– Кампениль, Труамар и Лувло. Чуть дальше – Лонжене с одной стороны и Куси с другой. Выбирай.
– С тех пор там не отмечалось несчастных случаев с женщинами?
– Нет.
Адамберг с облегчением вздохнул и отпил вина.
– Не считая старухи Ивонны, которая упала со старого моста, – сказал Илер.
– Умерла?
– Тебя послушать, так все умерли, – сказал Робер. – Она сломала себе шейку бедра.
– Ты можешь меня завтра туда отвезти?
– К Ивонне?
– К оленю.
– Его похоронили.
– Кому достались рога?
– Никому. Он их уже сбросил.
– Мне надо осмотреть место.
– Это можно, – сказал Робер, протягивая бокал в третий, и последний, раз. – Где ты ночуешь? В гостинице или у Эрманс?
– Лучше в гостинице, – сказал тихо Освальд.
– Лучше так, – отметил отметчик.
И никто не объяснил, почему он не может переночевать у сестры Освальда.
LV
Пока его подчиненные прочесывали район Боск-де-Турель, Адамберг обошел дозором больницы. Для начала навестил хромающего Вейренка в клинике Биша, потом спящую в Сен-Венсан-де-Поль Ретанкур. Вейренка собирались завтра выписать, а сон Ретанкур начинал понемногу приходить в более естественное состояние. «Она возвращается к нам на всех парах», – сказал Лавуазье, который не переставая записывал свои наблюдения за богиней-многостаночницей. Вейренк, когда ему сообщили о всплытии Ретанкур и об оленьем кресте, высказал мысль, которую Адамберг, возвращаясь пешком в Контору, обсасывал со всех сторон.
– Ясно, – сказал Адамберг. – Она работает? У нее есть машина?
– Она работает на полставки уборщицей в аптеке Эвре. Ездит туда на автобусе каждый день, кроме воскресенья. Вероятно, на нее нападут дома, между семью часами вечера и часом следующего дня, когда она выходит из дому.
– Она девственница? Это точно?
– Кюре из Оттона говорит, что да. По его словам, она миловидная и инфантильная, «чистый ангелочек». Злые языки уверяют, что придурковатая. Но священник считает, что с головой у нее все в порядке. Разве что она всего пугается, особенно животных. Ее воспитывал вдовый отец, страшный тиран. Он умер два года назад.
– Тут есть одна проблема, – сказал Вуазне, чьи позитивистские убеждения испарились после того, как Адамберг, просто витая в облаках, догадался о существовании кости в сердце оленя. – Девалон знает, что мы в Кланси и в связи с чем. У него неприятности из-за того, что он прошляпил убийства Элизабет и Паскалины. Он требует, чтобы Франсину Бидо охраняла его команда.
– Да ради бога, – сказал Адамберг. – Только бы ее охраняли, а уж кто – это второй вопрос. Позвоните ему, Данглар. Пусть Девалон немедленно приставит к ней трех вооруженных полицейских, которые будут сменять друг друга. Охранник должен сидеть в доме, с семи вечера до часа дня, если возможно – в ее спальне. Пошлите в Эвре фотографию медсестры. Кто должен был обойти агентства по найму автомобилей?
– Я, – сказал Жюстен, – вместе с Ламаром и Фруасси. В центральном регионе ничего. Никто из служащих не вспомнил женщину лет семидесяти пяти, взявшую в аренду 9-метровый пикап. Они в этом уверены.
– А синие следы в ангаре?
– Это действительно воск.
– Ретанкур заговорила сегодня во второй половине дня, – сказал Эсталер. – Но ее ненадолго хватило.
На него обратились заинтригованные взгляды.
– Опять Корнель?
– Нет, туфли. Она сказала, что «надо отослать туфли в вагончик».
Мужчины обменялись недоумевающими взглядами.
– Толстуха не в себе, – сказал Ноэль.
– Нет, Ноэль. Она обещала женщине из вагончика прислать другие туфли взамен синих, которые она у нее забрала. Ламар, займитесь этим, адрес найдете в папках Ретанкур.
– После всего того, что случилось, ей больше нечего нам сказать? – спросил Керноркян.
– Это на нее похоже, – обреченно сказал Жюстен. – Она ничего не добавила?
– Добавила. «Нам плевать. Скажи ему, что нам плевать».
– На ту женщину?
– Нет, – сказал Адамберг. – На ту женщину ей было совсем не наплевать.
– А кому «ему»?
Эсталер подбородком указал на Адамберга.
– Само собой, – сказал Вуазне.
– На что? – пробормотал Адамберг. – На что я должен наплевать?
– Она не в себе, – взволнованно повторил Ноэль.
– Франсина Бидо, тридцать пять лет, – ска-зал Меркаде, протягивая карточку Адамбергу. – Живет в Кланси, это деревенька на двести душ в семи километрах от опушки Боск-де-Турель. Две другие ближайшие девственницы живут на расстоянии соответственно четырнадцати и девятнадцати километров. Неподалеку от них обеих находится большая каштановая роща, где тоже могут водиться олени. Франсина живет одна, ферма ее стоит на отшибе, в более чем восьмистах метрах от ближайших соседей. Через ограду можно перепрыгнуть одним махом. Дом у нее старый, с хилыми деревянными дверями, замки поддаются удару локтем.
«Одной хватило сил спастись и быть живой,
Но к смерти приведет бессилие другой.
Олень подбит стрелой – и деве вслед за ним
Не поздоровится, коль мы не поспешим».
– Ясно, – сказал Адамберг. – Она работает? У нее есть машина?
– Она работает на полставки уборщицей в аптеке Эвре. Ездит туда на автобусе каждый день, кроме воскресенья. Вероятно, на нее нападут дома, между семью часами вечера и часом следующего дня, когда она выходит из дому.
– Она девственница? Это точно?
– Кюре из Оттона говорит, что да. По его словам, она миловидная и инфантильная, «чистый ангелочек». Злые языки уверяют, что придурковатая. Но священник считает, что с головой у нее все в порядке. Разве что она всего пугается, особенно животных. Ее воспитывал вдовый отец, страшный тиран. Он умер два года назад.
– Тут есть одна проблема, – сказал Вуазне, чьи позитивистские убеждения испарились после того, как Адамберг, просто витая в облаках, догадался о существовании кости в сердце оленя. – Девалон знает, что мы в Кланси и в связи с чем. У него неприятности из-за того, что он прошляпил убийства Элизабет и Паскалины. Он требует, чтобы Франсину Бидо охраняла его команда.
– Да ради бога, – сказал Адамберг. – Только бы ее охраняли, а уж кто – это второй вопрос. Позвоните ему, Данглар. Пусть Девалон немедленно приставит к ней трех вооруженных полицейских, которые будут сменять друг друга. Охранник должен сидеть в доме, с семи вечера до часа дня, если возможно – в ее спальне. Пошлите в Эвре фотографию медсестры. Кто должен был обойти агентства по найму автомобилей?
– Я, – сказал Жюстен, – вместе с Ламаром и Фруасси. В центральном регионе ничего. Никто из служащих не вспомнил женщину лет семидесяти пяти, взявшую в аренду 9-метровый пикап. Они в этом уверены.
– А синие следы в ангаре?
– Это действительно воск.
– Ретанкур заговорила сегодня во второй половине дня, – сказал Эсталер. – Но ее ненадолго хватило.
На него обратились заинтригованные взгляды.
– Опять Корнель?
– Нет, туфли. Она сказала, что «надо отослать туфли в вагончик».
Мужчины обменялись недоумевающими взглядами.
– Толстуха не в себе, – сказал Ноэль.
– Нет, Ноэль. Она обещала женщине из вагончика прислать другие туфли взамен синих, которые она у нее забрала. Ламар, займитесь этим, адрес найдете в папках Ретанкур.
– После всего того, что случилось, ей больше нечего нам сказать? – спросил Керноркян.
– Это на нее похоже, – обреченно сказал Жюстен. – Она ничего не добавила?
– Добавила. «Нам плевать. Скажи ему, что нам плевать».
– На ту женщину?
– Нет, – сказал Адамберг. – На ту женщину ей было совсем не наплевать.
– А кому «ему»?
Эсталер подбородком указал на Адамберга.
– Само собой, – сказал Вуазне.
– На что? – пробормотал Адамберг. – На что я должен наплевать?
– Она не в себе, – взволнованно повторил Ноэль.
LVI
Вот уже двадцать второй день подряд Франсина не накрывалась одеялом с головой. Раньше с ней такого не случалось. Она спокойно засыпала, уткнувшись лицом в подушку, что было гораздо приятнее, чем задыхаться под простынями, приникая носом к щелочке, пропускавшей воздух. Кроме того, она теперь только мельком проверяла дырочки точильщиков, даже не пересчитывая количество новых отверстий, идущих к южной оконечности балки, и не раздумывая, на что может быть похожа эта мерзость.
Полицейская охрана явилась для нее истинным даром божьим. Трое мужчин, сменяя друг друга, дежурили у нее каждую ночь и по утрам, пока она не уходила на работу, – ну не мечта ли? Она не стала спрашивать, почему именно ее вдруг решили охранять, опасаясь, что излишнее любопытство только отпугнет жандармов и они откажутся от столь счастливой идеи. Насколько она поняла, в последнее время в окрестностях участились грабежи, и ничего удивительного, что жандармы взяли под свое крыло одиноких женщин. Кто другой, может, и отказался бы, но только не Франсина – каждый вечер, преисполненная благодарности, она подавала дежурному жандарму ужин гораздо более изысканный, чем тот, что в свое время готовила отцу.
Слух о кулинарных экзерсисах и прелестях Франсины быстро разошелся по уголовному розыску Эвре, и к немалому изумлению Девалона, ему не стоило никакого труда найти добровольца для дежурства у нее дома. Девалону начхать было на сумбурное следствие Адамберга, которое в его глазах было не более чем нагромождением нелепостей. Но не мог же он допустить, чтобы этот тип, и без того уже разваливший его заключение по делу Элизабет Шатель и Паскалины Виймо из-за трех пятен лишайника на камне, завладел теперь его территорией. Охранять ферму будут его люди, и никто из помощников Адамберга и носа туда не сунет. Адамберг имел наглость потребовать, чтобы полицейские сменяли друг друга и бодрствовали на посту. Еще не хватало. Не будет он тратить личный состав на такую ерунду. Девалон посылал своих бригадиров к Франсине после обычного рабочего дня, наказывая им плотно поесть и выспаться со спокойной совестью.
Ночью 3 мая, в три часа тридцать пять минут, в комнатах Франсины и бригадира Грималя несли вахту только жуки-точильщики – не обращая ни малейшего внимания на вооруженного полицейского, они знай себе пожирали причитающуюся каждому тысячную долю миллиметра древесины. Точильщики никак не отреагировали, когда скрипнула дверь подсобки, – просто потому, что они глухи от рождения. Грималь, ночевавший в комнате покойного отца Франсины, привстал в темноте, закутавшись в пурпурного цвета перину, но был не в состоянии ни определить разбудивший его звук, ни вспомнить, куда он положил оружие – слева или справа от кровати, на пол или на комод. Он наугад пошарил по тумбочке в изголовье и, пройдясь по комнате в трусах и майке, распахнул дверь, ведущую в спальню Франсины. И стоя так, с пустыми руками, он увидел, как на него очень тихо и медленно наступает долговязая серая тень, не прервавшая своего движения, даже когда он открыл дверь. В походке тени было что-то необычное, она скользила и спотыкалась, и хотя в ее повадках ощущалась явная нерешительность, она неумолимо плыла вперед. Грималь успел только потрясти Франсину, сам толком не зная зачем – чтобы спасти ее или позвать на помощь.
– Тень, Франсина! Вставай! Беги!
Франсина завизжала, и объятый ужасом Грималь подошел к серой фигуре, чтобы прикрыть бегство молодой женщины. Девалон не предупредил его о возможном нападении, и последним усилием воли он послал ему проклятие. Провались он ко всем чертям вместе с этим призраком.
Полицейская охрана явилась для нее истинным даром божьим. Трое мужчин, сменяя друг друга, дежурили у нее каждую ночь и по утрам, пока она не уходила на работу, – ну не мечта ли? Она не стала спрашивать, почему именно ее вдруг решили охранять, опасаясь, что излишнее любопытство только отпугнет жандармов и они откажутся от столь счастливой идеи. Насколько она поняла, в последнее время в окрестностях участились грабежи, и ничего удивительного, что жандармы взяли под свое крыло одиноких женщин. Кто другой, может, и отказался бы, но только не Франсина – каждый вечер, преисполненная благодарности, она подавала дежурному жандарму ужин гораздо более изысканный, чем тот, что в свое время готовила отцу.
Слух о кулинарных экзерсисах и прелестях Франсины быстро разошелся по уголовному розыску Эвре, и к немалому изумлению Девалона, ему не стоило никакого труда найти добровольца для дежурства у нее дома. Девалону начхать было на сумбурное следствие Адамберга, которое в его глазах было не более чем нагромождением нелепостей. Но не мог же он допустить, чтобы этот тип, и без того уже разваливший его заключение по делу Элизабет Шатель и Паскалины Виймо из-за трех пятен лишайника на камне, завладел теперь его территорией. Охранять ферму будут его люди, и никто из помощников Адамберга и носа туда не сунет. Адамберг имел наглость потребовать, чтобы полицейские сменяли друг друга и бодрствовали на посту. Еще не хватало. Не будет он тратить личный состав на такую ерунду. Девалон посылал своих бригадиров к Франсине после обычного рабочего дня, наказывая им плотно поесть и выспаться со спокойной совестью.
Ночью 3 мая, в три часа тридцать пять минут, в комнатах Франсины и бригадира Грималя несли вахту только жуки-точильщики – не обращая ни малейшего внимания на вооруженного полицейского, они знай себе пожирали причитающуюся каждому тысячную долю миллиметра древесины. Точильщики никак не отреагировали, когда скрипнула дверь подсобки, – просто потому, что они глухи от рождения. Грималь, ночевавший в комнате покойного отца Франсины, привстал в темноте, закутавшись в пурпурного цвета перину, но был не в состоянии ни определить разбудивший его звук, ни вспомнить, куда он положил оружие – слева или справа от кровати, на пол или на комод. Он наугад пошарил по тумбочке в изголовье и, пройдясь по комнате в трусах и майке, распахнул дверь, ведущую в спальню Франсины. И стоя так, с пустыми руками, он увидел, как на него очень тихо и медленно наступает долговязая серая тень, не прервавшая своего движения, даже когда он открыл дверь. В походке тени было что-то необычное, она скользила и спотыкалась, и хотя в ее повадках ощущалась явная нерешительность, она неумолимо плыла вперед. Грималь успел только потрясти Франсину, сам толком не зная зачем – чтобы спасти ее или позвать на помощь.
– Тень, Франсина! Вставай! Беги!
Франсина завизжала, и объятый ужасом Грималь подошел к серой фигуре, чтобы прикрыть бегство молодой женщины. Девалон не предупредил его о возможном нападении, и последним усилием воли он послал ему проклятие. Провались он ко всем чертям вместе с этим призраком.
LVII
Адамбергу позвонили из уголовного розыска Эвре в восемь двадцать утра, застав его в грязной забегаловке, гордо бросавшей вызов спавшим еще «Философам». Он пил кофе в компании Фруасси, поглощавшей второй завтрак. Бригадир Морен, приехавший в Клан-си сменить Грималя, нашел его тело, прошитое двумя пулями, одна из которых задела сердце. Адамберг замер с чашкой в руке и шваркнул ее на блюдце.
– А девственница? – спросил он.
– Исчезла. Судя по всему, она успела выскочить в окно дальней комнаты. Ее ищут.
Голос полицейского дрожал от слез. Грималю было сорок два года, и он всегда предпочитал подстригать изгородь, а не портить жизнь окружающим.
– А оружие? – спросил Адамберг. – Он стрелял?
– Он был в постели, комиссар, он спал. Пистолет лежал на комоде, ему даже не удалось дотянуться до него.
– Не может быть, – прошептал Адамберг. – Я же просил, чтобы охранник бодрствовал, одетый, с оружием наготове.
– Девалон на ваши просьбы положил. Он посылал нас туда после рабочего дня – не могли же мы бодрствовать всю ночь.
– Скажите своему шефу, чтобы он проваливал ко всем чертям.
– Обязательно, комиссар.
Через два часа, стиснув зубы, Адамберг в сопровождении своих помощников вошел в дом Франсины. Молодую женщину нашли – зареванная, с ободранными ногами, она пряталась на сеновале у соседей, забившись между двумя вязанками соломы. Она помнила только серый силуэт, колеблющийся, словно свечное пламя, и руку жандарма, которая вытянула ее из постели и подтолкнула в сторону дальней комнаты. Франсина уже бежала к дороге, когда раздались выстрелы.
Опустившись на колени возле головы Грима-ля, чтобы не наступить в лужу крови, комиссар положил руку на его холодный лоб. Потом набрал номер и сказал, услышав заспанный голос в трубке:
– Ариана, я знаю, что еще нет одиннадцати, но ты мне очень нужна.
– Где ты?
– В Кланси, это в Нормандии. Шмен-де-Биж, дом 4. Поторапливайся. Мы до твоего приезда ничего не будем трогать.
– Что это еще за команда? – спросил Девалон, показав на группу людей, окружившую Адамберга. – И кого вы вызвали? – добавил он, кивнув на телефон.
– Я вызвал своего судмедэксперта, майор. И я вам не советую выступать.
– Пошли вы, Адамберг. Погиб мой человек.
– Ваш человек, посланный вами же на смерть.
Адамберг взглянул на двух жандармов, сопровождавших Девалона. Всем своим видом они выражали ему одобрение.
– Охраняйте тело вашего товарища, – сказал он. – И чтобы никто до него не дотрагивался до приезда судмедэксперта.
– Не вздумайте приказывать моим бригадирам. Парижские легавые нам не указ.
– Я не из Парижа, и у вас больше нет бригадиров.
Адамберг вышел, тут же забыв о Девалоне.
– Ну, что у вас?
– Кое-что вырисовывается, – ответил Данглар. – Убийца перелезла через северную стену, прошла пятьдесят метров по траве до обветшалой кухонной подсобки.
– Трава невысокая, следов там нет.
– Следы есть на ограде – с нее упал кусок глины.
– Что еще? – Адамберг сел, облокотившись на стол.
– Она сломала замок, прошла через подсобку, потом через кухню и вошла в спальню. Тут тоже нет следов, на плитках – ни единой пылинки. Грималь вышел из задней комнаты, нападение произошло возле кровати Франсины. Судя по всему, в него выстрелили в упор.
Девалон вынужден был покинуть ферму, но он не собирался отдавать подвластную ему территорию в руки Адамберга. Меча громы и молнии, он ждал на дороге приезда судебного медика из Парижа, приняв твердое решение поручить вскрытие своему специалисту. Он видел, как резко затормозила машина перед старыми деревянными воротами. Из машины вышла женщина и повернулась к нему. Это было последнее его потрясение за день – он узнал в ней Ариану Лагард. Девалон отступил, не сказав ни слова, только молча поприветствовал ее.
– В упор, – подтвердила Ариана, – на первый взгляд между полчетвертого и полпятого утра. Выстрелы были произведены во время рукопашной схватки. Грималь даже не успел оказать сопротивление. Судя по выражению лица, он очень испугался. Зато убийца, – сказала она, присев рядом с Адамбергом, – сохраняла полное хладнокровие и не торопясь оставила свою подпись.
– Сделала укол?
– Да. На сгибе левой руки, его трудно заметить. Анализы покажут, но скорее всего, это была пустышка, она ничего ему не ввела, как и в случае Диалы и Пайки.
– Фирменный знак, – сказал Данглар.
– У тебя есть предположения относительно ее роста?
– Мне надо проверить траекторию пуль. На первый взгляд она не слишком высокая. И оружие мелкокалиберное. Скромненько, но смертельно.
Из спальни вышли Ламар и Мордан.
– Все правильно, комиссар,– сказал Мордан. – Они топтались на месте, сгорбившись, почти обхватив друг друга. Грималь был босиком, он никаких следов не оставил. А она – да. Самую малость – тоненький синий мазок.
– Вы уверены, Мордан?
– Если бы мы не искали специально, то не заметили бы его, но вообще сомнений быть не может. Посмотрите сами, только лупу возьмите. На старых плитках фиг что увидишь.
Прильнув к лупе, Адамберг изучил в свете лампы синюю полоску длиной пять-шесть сантиметров на плитке из обожженной глины. Более яркий кусочек воска был лучше виден на стыке двух плиток. Еще один штришок, меньше предыдущего, обнаружился на соседнем квадрате. Адамберг молча вернулся в столовую, на лице его читалась досада. Он открыл все шкафы и буфеты, вышел на кухню и там, на полке, обнаружил баночку с обувным воском и старую тряпку.
– Эсталер, возьмите воск и идите к северной стене. В том месте, где она ее перелезла, тщательно натрите подошвы своих ботинок. Потом возвращайтесь сюда.
– Это коричневый воск.
– Плевать, Эсталер. Давайте.
Через пять минут Эсталер вернулся, войдя через кухонную дверь.
– Стоп. Снимите башмаки и дайте мне.
Адамберг изучил подошвы в свете, проникавшем через форточку, потом просунул руку в ботинок, нажал им на пол и крутанул. Рассмотрел след в лупу, проделал то же со вторым башмаком и выпрямился.
– Следов нет, влажная трава все смыла. На подошве уцелело несколько пятнышек воска, но не так много, чтобы оставить след на плитках. Можете обуваться, Эсталер.
Адамберг вернулся в столовую и сел. Вокруг него стояли три его помощника и Ариана. Он машинально поводил пальцами по клеенке, словно пытался собрать воедино невидимое.
– Нет, ерунда получается. Это уж чересчур.
– Чересчур много воска? – спросила Ариана. – Ты это имеешь в виду?
– Да. Слишком много, чтобы быть правдой. И тем не менее это тот самый воск. Но он попал сюда не с ее подошв.
– Вы считаете, это тоже ее подпись? – спросил Мордан, насупившись. – Как со шприцем? Она нарочно мажет пол воском? Чтобы оставить след?
– Чтобы пустить нас по ложному следу. Указать дорогу.
– Которая заведет нас в тупик, – сказала Ариана, прикрыв глаза.
– Ты права. Так разбойники подавали на берегу ложные сигналы, чтобы корабли сбились с пути и напоролись на скалы. Этот мнимый маяк заманит нас очень далеко.
– Он каждый раз приводит нас к старухе медсестре, – сказала Ариана.
– Да. Это и имела в виду Ретанкур, говоря, что «нам плевать». На синие туфли. Нам плевать.
– Как она? – спросила Ариана.
– Мчится к нам на всех парах. Достаточно быстро, чтобы сказать, что «нам плевать».
– На туфли и все остальное.
– Да. На поддельные уколы, скальпель и следы воска. Великолепное удостоверение личности, только поддельное. Просто наколка. Убийца уже несколько недель водит нас за нос, а мы, я прежде всего, как последние дураки, бежим сломя голову за светом, который нам услужливо зажгли в конце туннеля.
Ариана скрестила руки и опустила голову. Она едва успела накраситься, но так она казалась Адамбергу еще прекраснее.
– Я виновата, – сказала она. – Я сказала тебе, что мы, возможно, имеем дело с двойняшкой.
– А я решил, что это медсестра.
– И я пошла у тебя на поводу. Добавила второстепенные показатели, психологические и ментальные.
– Убийца превосходно знает психологические и ментальные показатели женщин. Он все предусмотрел, чтобы сбить нас со следа. И если убийца сделал все, чтобы мы заподозрили женщину, значит, это мужчина. Мужчина, который воспользовался бегством Клер Ланжевен, чтобы бросить нам ее на растерзание. Мужчина, знавший, как я отреагирую на гипотезу о старой медсестре. Но это не она. И именно поэтому убийства никак не вяжутся с методами ангела смерти. Ты это сама сказала тогда вечером, после Монружа. На склоне вулкана не было второго кратера. Это просто другой вулкан.
– Тогда это очень здорово сделано, – сказала, вздохнув, Ариана. – Раны Диалы и Пайки указывают на человека невысокого роста. Но тут, конечно, всегда можно схитрить и подстроиться. Мужчина среднего роста вполне мог специально опустить руку, нанеся удар таким образом, чтобы надрезы вышли горизонтальными. Но при условии, что он хорошо в этом разбирается.
– Шприц в чулане – это перебор, – сказал Адамберг. – Мне следовало бы раньше догадаться.
– Мужчина, – обескураженно проговорил Данглар. – Надо все начинать сначала. Все.
– Ну зачем же.
Адамберг видел, как во взгляде его зама быстро промелькнула какая-то очень четкая мысль, но он с легким сожалением отказался от нее. Адамберг одобрительно кивнул ему. Данглар тоже все понял.
– А девственница? – спросил он.
– Исчезла. Судя по всему, она успела выскочить в окно дальней комнаты. Ее ищут.
Голос полицейского дрожал от слез. Грималю было сорок два года, и он всегда предпочитал подстригать изгородь, а не портить жизнь окружающим.
– А оружие? – спросил Адамберг. – Он стрелял?
– Он был в постели, комиссар, он спал. Пистолет лежал на комоде, ему даже не удалось дотянуться до него.
– Не может быть, – прошептал Адамберг. – Я же просил, чтобы охранник бодрствовал, одетый, с оружием наготове.
– Девалон на ваши просьбы положил. Он посылал нас туда после рабочего дня – не могли же мы бодрствовать всю ночь.
– Скажите своему шефу, чтобы он проваливал ко всем чертям.
– Обязательно, комиссар.
Через два часа, стиснув зубы, Адамберг в сопровождении своих помощников вошел в дом Франсины. Молодую женщину нашли – зареванная, с ободранными ногами, она пряталась на сеновале у соседей, забившись между двумя вязанками соломы. Она помнила только серый силуэт, колеблющийся, словно свечное пламя, и руку жандарма, которая вытянула ее из постели и подтолкнула в сторону дальней комнаты. Франсина уже бежала к дороге, когда раздались выстрелы.
Опустившись на колени возле головы Грима-ля, чтобы не наступить в лужу крови, комиссар положил руку на его холодный лоб. Потом набрал номер и сказал, услышав заспанный голос в трубке:
– Ариана, я знаю, что еще нет одиннадцати, но ты мне очень нужна.
– Где ты?
– В Кланси, это в Нормандии. Шмен-де-Биж, дом 4. Поторапливайся. Мы до твоего приезда ничего не будем трогать.
– Что это еще за команда? – спросил Девалон, показав на группу людей, окружившую Адамберга. – И кого вы вызвали? – добавил он, кивнув на телефон.
– Я вызвал своего судмедэксперта, майор. И я вам не советую выступать.
– Пошли вы, Адамберг. Погиб мой человек.
– Ваш человек, посланный вами же на смерть.
Адамберг взглянул на двух жандармов, сопровождавших Девалона. Всем своим видом они выражали ему одобрение.
– Охраняйте тело вашего товарища, – сказал он. – И чтобы никто до него не дотрагивался до приезда судмедэксперта.
– Не вздумайте приказывать моим бригадирам. Парижские легавые нам не указ.
– Я не из Парижа, и у вас больше нет бригадиров.
Адамберг вышел, тут же забыв о Девалоне.
– Ну, что у вас?
– Кое-что вырисовывается, – ответил Данглар. – Убийца перелезла через северную стену, прошла пятьдесят метров по траве до обветшалой кухонной подсобки.
– Трава невысокая, следов там нет.
– Следы есть на ограде – с нее упал кусок глины.
– Что еще? – Адамберг сел, облокотившись на стол.
– Она сломала замок, прошла через подсобку, потом через кухню и вошла в спальню. Тут тоже нет следов, на плитках – ни единой пылинки. Грималь вышел из задней комнаты, нападение произошло возле кровати Франсины. Судя по всему, в него выстрелили в упор.
Девалон вынужден был покинуть ферму, но он не собирался отдавать подвластную ему территорию в руки Адамберга. Меча громы и молнии, он ждал на дороге приезда судебного медика из Парижа, приняв твердое решение поручить вскрытие своему специалисту. Он видел, как резко затормозила машина перед старыми деревянными воротами. Из машины вышла женщина и повернулась к нему. Это было последнее его потрясение за день – он узнал в ней Ариану Лагард. Девалон отступил, не сказав ни слова, только молча поприветствовал ее.
– В упор, – подтвердила Ариана, – на первый взгляд между полчетвертого и полпятого утра. Выстрелы были произведены во время рукопашной схватки. Грималь даже не успел оказать сопротивление. Судя по выражению лица, он очень испугался. Зато убийца, – сказала она, присев рядом с Адамбергом, – сохраняла полное хладнокровие и не торопясь оставила свою подпись.
– Сделала укол?
– Да. На сгибе левой руки, его трудно заметить. Анализы покажут, но скорее всего, это была пустышка, она ничего ему не ввела, как и в случае Диалы и Пайки.
– Фирменный знак, – сказал Данглар.
– У тебя есть предположения относительно ее роста?
– Мне надо проверить траекторию пуль. На первый взгляд она не слишком высокая. И оружие мелкокалиберное. Скромненько, но смертельно.
Из спальни вышли Ламар и Мордан.
– Все правильно, комиссар,– сказал Мордан. – Они топтались на месте, сгорбившись, почти обхватив друг друга. Грималь был босиком, он никаких следов не оставил. А она – да. Самую малость – тоненький синий мазок.
– Вы уверены, Мордан?
– Если бы мы не искали специально, то не заметили бы его, но вообще сомнений быть не может. Посмотрите сами, только лупу возьмите. На старых плитках фиг что увидишь.
Прильнув к лупе, Адамберг изучил в свете лампы синюю полоску длиной пять-шесть сантиметров на плитке из обожженной глины. Более яркий кусочек воска был лучше виден на стыке двух плиток. Еще один штришок, меньше предыдущего, обнаружился на соседнем квадрате. Адамберг молча вернулся в столовую, на лице его читалась досада. Он открыл все шкафы и буфеты, вышел на кухню и там, на полке, обнаружил баночку с обувным воском и старую тряпку.
– Эсталер, возьмите воск и идите к северной стене. В том месте, где она ее перелезла, тщательно натрите подошвы своих ботинок. Потом возвращайтесь сюда.
– Это коричневый воск.
– Плевать, Эсталер. Давайте.
Через пять минут Эсталер вернулся, войдя через кухонную дверь.
– Стоп. Снимите башмаки и дайте мне.
Адамберг изучил подошвы в свете, проникавшем через форточку, потом просунул руку в ботинок, нажал им на пол и крутанул. Рассмотрел след в лупу, проделал то же со вторым башмаком и выпрямился.
– Следов нет, влажная трава все смыла. На подошве уцелело несколько пятнышек воска, но не так много, чтобы оставить след на плитках. Можете обуваться, Эсталер.
Адамберг вернулся в столовую и сел. Вокруг него стояли три его помощника и Ариана. Он машинально поводил пальцами по клеенке, словно пытался собрать воедино невидимое.
– Нет, ерунда получается. Это уж чересчур.
– Чересчур много воска? – спросила Ариана. – Ты это имеешь в виду?
– Да. Слишком много, чтобы быть правдой. И тем не менее это тот самый воск. Но он попал сюда не с ее подошв.
– Вы считаете, это тоже ее подпись? – спросил Мордан, насупившись. – Как со шприцем? Она нарочно мажет пол воском? Чтобы оставить след?
– Чтобы пустить нас по ложному следу. Указать дорогу.
– Которая заведет нас в тупик, – сказала Ариана, прикрыв глаза.
– Ты права. Так разбойники подавали на берегу ложные сигналы, чтобы корабли сбились с пути и напоролись на скалы. Этот мнимый маяк заманит нас очень далеко.
– Он каждый раз приводит нас к старухе медсестре, – сказала Ариана.
– Да. Это и имела в виду Ретанкур, говоря, что «нам плевать». На синие туфли. Нам плевать.
– Как она? – спросила Ариана.
– Мчится к нам на всех парах. Достаточно быстро, чтобы сказать, что «нам плевать».
– На туфли и все остальное.
– Да. На поддельные уколы, скальпель и следы воска. Великолепное удостоверение личности, только поддельное. Просто наколка. Убийца уже несколько недель водит нас за нос, а мы, я прежде всего, как последние дураки, бежим сломя голову за светом, который нам услужливо зажгли в конце туннеля.
Ариана скрестила руки и опустила голову. Она едва успела накраситься, но так она казалась Адамбергу еще прекраснее.
– Я виновата, – сказала она. – Я сказала тебе, что мы, возможно, имеем дело с двойняшкой.
– А я решил, что это медсестра.
– И я пошла у тебя на поводу. Добавила второстепенные показатели, психологические и ментальные.
– Убийца превосходно знает психологические и ментальные показатели женщин. Он все предусмотрел, чтобы сбить нас со следа. И если убийца сделал все, чтобы мы заподозрили женщину, значит, это мужчина. Мужчина, который воспользовался бегством Клер Ланжевен, чтобы бросить нам ее на растерзание. Мужчина, знавший, как я отреагирую на гипотезу о старой медсестре. Но это не она. И именно поэтому убийства никак не вяжутся с методами ангела смерти. Ты это сама сказала тогда вечером, после Монружа. На склоне вулкана не было второго кратера. Это просто другой вулкан.
– Тогда это очень здорово сделано, – сказала, вздохнув, Ариана. – Раны Диалы и Пайки указывают на человека невысокого роста. Но тут, конечно, всегда можно схитрить и подстроиться. Мужчина среднего роста вполне мог специально опустить руку, нанеся удар таким образом, чтобы надрезы вышли горизонтальными. Но при условии, что он хорошо в этом разбирается.
– Шприц в чулане – это перебор, – сказал Адамберг. – Мне следовало бы раньше догадаться.
– Мужчина, – обескураженно проговорил Данглар. – Надо все начинать сначала. Все.
– Ну зачем же.
Адамберг видел, как во взгляде его зама быстро промелькнула какая-то очень четкая мысль, но он с легким сожалением отказался от нее. Адамберг одобрительно кивнул ему. Данглар тоже все понял.
LVIII
Припарковавшись, Адамберг и Данглар сидели в машине, наблюдая, как дворники рассекают проливной дождь, обрушившийся на ветровое стекло. Адамбергу нравился ровный шорох и стон щеточек, вступивших в схватку с потопом.
– Мне кажется, мы с вами пришли к одному выводу, капитан.
– Майор, – поправил Данглар мрачно.
– Чтобы направить нас по следу медсестры, убийца неминуемо должен был многое обо мне знать. Что я арестовал старуху и что ее побег не оставит меня равнодушным. Ему надо было следить за тем, как продвигалось следствие. Быть в курсе, что мы ищем синие туфли и следы натертых подошв. Знать о намерениях Ретанкур. И жаждать моей гибели. Он все нам подложил – и шприц, и скальпель, и воск для обуви. Классная махинация, Данглар, и осуществить ее мог только человек тонкий и ловкий.
– Кто-то из Конторы.
– Да, – с грустью подтвердил Адамберг, откидываясь на сиденье. – Кто-то из наших, черный горный козлик.
– При чем тут козлик?
– Так, пустяки.
– Не могу в это поверить.
– В то, что в пятачке есть кость, нам тоже не хотелось верить. А она там есть. Придется смириться с тем, что она есть и у нас в горле. Или, скорее, в сердце.
Дождь постепенно стихал, и Адамберг замедлил ритм дворников.
– Я же говорил вам, что он врет, – сказал Данглар. – Никто не смог бы запомнить с первого раза текст из «De reliquis». Он знал рецепт наизусть.
– Зачем он нам тогда его рассказал?
– Брал на пушку. Он считает себя неуязвимым.
– Мальчишка, брошенный на землю, – прошептал Адамберг. – Проданный виноградник, нищета, долгие годы унижений. Я знал его, Данглар. Берет, надвинутый до носа, чтоб волос не было видно, хромота, весь красный от смущения – его вечно сопровождал град насмешек.
– Он все еще вызывает у вас жалость.
– Да.
– Но вы жалеете ребенка. А он вырос и сбрендил. Против давних лет врага судьбу он обратит, – как сказал бы он сам стихами. Отныне он поворачивает колесо истории. Теперь вам очередь падать, а ему – подниматься и царить. Он стал тем, кому сам поет гимны все дни напролет, – расиновским героем, который в вихре ненависти и амбиций дирижирует смертью ближних и собственной коронацией. Вы с самого начала знали, зачем он тут – чтобы отомстить за битву между двумя долинами.
– Да.
– Он приводил свой план в действие акт за актом, направляя вас по ложному пути, сбивая с толку следствие. Он совершил уже семь убийств – Фернан, Толстый Жорж, Элизабет, Паскалина, Диала, Пайка и Грималь. Он чуть не убил Ретанкур. И он убьет третью девственницу.
– Нет. Франсина под надежной охраной.
– Это нам так кажется. Он силен как бык. Он убьет Франсину, а потом прикончит вас, предварительно опозорив. Он вас ненавидит.
Адамберг опустил стекло и вытянул руку наружу, ловя в ладонь капли дождя.
– И вас это огорчает, – сказал Данглар.
– Есть немного.
– Но вы знаете, что мы правы.
– Когда Робер позвонил мне по поводу второго оленя, я устал и мне было все равно. Вейренк предложил меня туда отвезти. На кладбище в Оппортюн он указал мне на могилу Паскалины с короткими травинками. Он подбивал меня вскрыть ее, как и раньше, в Монруже. Он обезвредил Брезийона, тем самым дав мне возможность не отдавать дело. И продолжал следить за развитием событий, по мере того как я увязал в болоте.
– Он забрал у вас Камиллу, – тихо сказал Данглар. – Высшая месть, достойная Расина.
– Откуда вы знаете? – спросил Адамберг, сжимая под дождем кулак.
– Когда я возился с прослушкой в шкафу Фруасси, мне пришлось прокрутить запись назад, чтобы отрегулировать звук. Я вам сказал, что он собой представляет. Умен, силен, опасен.
– А мне он нравился.
– Именно поэтому мы торчим в Кланси, остановив машину под дождем? Вместо того чтобы мчаться в Париж?
– Нет, капитан. Во-первых, у нас нет вещественных доказательств. Любой судья отпустит его через сутки. Он им наплетет про войну двух долин, уверяя, что я ополчился на него по личным мотивам. Чтобы никто никогда не узнал, кто был пятый парень, стоявший под деревом.
– Разумеется, – признал Данглар. – Он вас этим и держит.
– И еще потому, что я не до конца понял слова Ретанкур.
– Я вот не могу объяснить, как Пушок преодолел тридцать восемь километров, – сказал Данглар, задумавшись над новым Вопросом без ответа.
– Любовь творит чудеса. Возможно, кот многому научился у Виолетты. Копить энергию по капельке, чтобы потом использовать ее целиком во имя одного дела, сметая все препятствия на своем пути.
– Она работала в связке с Вейренком. Поэтому до нее дошло раньше, чем до нас. Он знал, что Ретанкур собралась к Ромену, и поджидал ее у выхода. Она считала его красавчиком и пошла за ним. Впервые в жизни ей изменила интуиция.
– Любовь зла, Данглар.
– Даже Виолетта угодила в ловушку. Запала на его голос, на улыбку.
– Я хочу понять, что она хотела мне сообщить, – сказал Адамберг, убирая вымокшую руку. – Как по-вашему, капитан, что она должна была сделать, как только смогла связать два слова?
– Поговорить с вами.
– И что мне сказать?
– Правду. Она это и сделала, сообщив, что на туфли надо наплевать. То есть дала понять, что медсестра тут ни при чем.
– Это не первое, что она сказала. А второе.
– До этого она не произнесла ничего вразумительного. Только Корнеля процитировала, и все.
– А кто именно произносит эти слова?
– Куриаций, жених Камиллы из «Горация».
– Видите, вот вам и доказательство. Ретанкур не повторяла школьные уроки, она на самом деле пыталась послать мне сообщение при посредничестве жениха некой Камиллы. Но я его не понимаю.
– Потому что оно непонятно. Ретанкур бредила. Ее фразу можно объяснить только при помощи толкователя снов.
Данглар задумался на несколько мгновений.
– Камиллу окружают враждующие братья – Горации с одной стороны, Куриации с другой. Она любит того, кто хочет убить другого. То же самое и с нашей Камиллой. Враждующие земляки – вы и Вейренк. Но Вейренк представляет Расина. Кто был самым ярым соперником и врагом Расина? Корнель.
– Правда? – спросил Адамберг.
– Правда. Добившись успеха, Расин сбросил с трона старого драматурга. Они ненавидели друг друга. Ретанкур выбирает Корнеля и указывает на его врага – Расина. То есть Вейренка. Поэтому она и заговорила стихами, чтобы навести вас на мысль о Вейренке.
– Действительно, я сразу о нем подумал. Я только не понял, снился он ей или просто она от него заразилась.
Адамберг поднял стекло и пристегнул ремень безопасности.
– Давайте я сам сначала с ним поговорю, – сказал он, заводя мотор.
– Мне кажется, мы с вами пришли к одному выводу, капитан.
– Майор, – поправил Данглар мрачно.
– Чтобы направить нас по следу медсестры, убийца неминуемо должен был многое обо мне знать. Что я арестовал старуху и что ее побег не оставит меня равнодушным. Ему надо было следить за тем, как продвигалось следствие. Быть в курсе, что мы ищем синие туфли и следы натертых подошв. Знать о намерениях Ретанкур. И жаждать моей гибели. Он все нам подложил – и шприц, и скальпель, и воск для обуви. Классная махинация, Данглар, и осуществить ее мог только человек тонкий и ловкий.
– Кто-то из Конторы.
– Да, – с грустью подтвердил Адамберг, откидываясь на сиденье. – Кто-то из наших, черный горный козлик.
– При чем тут козлик?
– Так, пустяки.
– Не могу в это поверить.
– В то, что в пятачке есть кость, нам тоже не хотелось верить. А она там есть. Придется смириться с тем, что она есть и у нас в горле. Или, скорее, в сердце.
Дождь постепенно стихал, и Адамберг замедлил ритм дворников.
– Я же говорил вам, что он врет, – сказал Данглар. – Никто не смог бы запомнить с первого раза текст из «De reliquis». Он знал рецепт наизусть.
– Зачем он нам тогда его рассказал?
– Брал на пушку. Он считает себя неуязвимым.
– Мальчишка, брошенный на землю, – прошептал Адамберг. – Проданный виноградник, нищета, долгие годы унижений. Я знал его, Данглар. Берет, надвинутый до носа, чтоб волос не было видно, хромота, весь красный от смущения – его вечно сопровождал град насмешек.
– Он все еще вызывает у вас жалость.
– Да.
– Но вы жалеете ребенка. А он вырос и сбрендил. Против давних лет врага судьбу он обратит, – как сказал бы он сам стихами. Отныне он поворачивает колесо истории. Теперь вам очередь падать, а ему – подниматься и царить. Он стал тем, кому сам поет гимны все дни напролет, – расиновским героем, который в вихре ненависти и амбиций дирижирует смертью ближних и собственной коронацией. Вы с самого начала знали, зачем он тут – чтобы отомстить за битву между двумя долинами.
– Да.
– Он приводил свой план в действие акт за актом, направляя вас по ложному пути, сбивая с толку следствие. Он совершил уже семь убийств – Фернан, Толстый Жорж, Элизабет, Паскалина, Диала, Пайка и Грималь. Он чуть не убил Ретанкур. И он убьет третью девственницу.
– Нет. Франсина под надежной охраной.
– Это нам так кажется. Он силен как бык. Он убьет Франсину, а потом прикончит вас, предварительно опозорив. Он вас ненавидит.
Адамберг опустил стекло и вытянул руку наружу, ловя в ладонь капли дождя.
– И вас это огорчает, – сказал Данглар.
– Есть немного.
– Но вы знаете, что мы правы.
– Когда Робер позвонил мне по поводу второго оленя, я устал и мне было все равно. Вейренк предложил меня туда отвезти. На кладбище в Оппортюн он указал мне на могилу Паскалины с короткими травинками. Он подбивал меня вскрыть ее, как и раньше, в Монруже. Он обезвредил Брезийона, тем самым дав мне возможность не отдавать дело. И продолжал следить за развитием событий, по мере того как я увязал в болоте.
– Он забрал у вас Камиллу, – тихо сказал Данглар. – Высшая месть, достойная Расина.
– Откуда вы знаете? – спросил Адамберг, сжимая под дождем кулак.
– Когда я возился с прослушкой в шкафу Фруасси, мне пришлось прокрутить запись назад, чтобы отрегулировать звук. Я вам сказал, что он собой представляет. Умен, силен, опасен.
– А мне он нравился.
– Именно поэтому мы торчим в Кланси, остановив машину под дождем? Вместо того чтобы мчаться в Париж?
– Нет, капитан. Во-первых, у нас нет вещественных доказательств. Любой судья отпустит его через сутки. Он им наплетет про войну двух долин, уверяя, что я ополчился на него по личным мотивам. Чтобы никто никогда не узнал, кто был пятый парень, стоявший под деревом.
– Разумеется, – признал Данглар. – Он вас этим и держит.
– И еще потому, что я не до конца понял слова Ретанкур.
– Я вот не могу объяснить, как Пушок преодолел тридцать восемь километров, – сказал Данглар, задумавшись над новым Вопросом без ответа.
– Любовь творит чудеса. Возможно, кот многому научился у Виолетты. Копить энергию по капельке, чтобы потом использовать ее целиком во имя одного дела, сметая все препятствия на своем пути.
– Она работала в связке с Вейренком. Поэтому до нее дошло раньше, чем до нас. Он знал, что Ретанкур собралась к Ромену, и поджидал ее у выхода. Она считала его красавчиком и пошла за ним. Впервые в жизни ей изменила интуиция.
– Любовь зла, Данглар.
– Даже Виолетта угодила в ловушку. Запала на его голос, на улыбку.
– Я хочу понять, что она хотела мне сообщить, – сказал Адамберг, убирая вымокшую руку. – Как по-вашему, капитан, что она должна была сделать, как только смогла связать два слова?
– Поговорить с вами.
– И что мне сказать?
– Правду. Она это и сделала, сообщив, что на туфли надо наплевать. То есть дала понять, что медсестра тут ни при чем.
– Это не первое, что она сказала. А второе.
– До этого она не произнесла ничего вразумительного. Только Корнеля процитировала, и все.
– А кто именно произносит эти слова?
– Куриаций, жених Камиллы из «Горация».
– Видите, вот вам и доказательство. Ретанкур не повторяла школьные уроки, она на самом деле пыталась послать мне сообщение при посредничестве жениха некой Камиллы. Но я его не понимаю.
– Потому что оно непонятно. Ретанкур бредила. Ее фразу можно объяснить только при помощи толкователя снов.
Данглар задумался на несколько мгновений.
– Камиллу окружают враждующие братья – Горации с одной стороны, Куриации с другой. Она любит того, кто хочет убить другого. То же самое и с нашей Камиллой. Враждующие земляки – вы и Вейренк. Но Вейренк представляет Расина. Кто был самым ярым соперником и врагом Расина? Корнель.
– Правда? – спросил Адамберг.
– Правда. Добившись успеха, Расин сбросил с трона старого драматурга. Они ненавидели друг друга. Ретанкур выбирает Корнеля и указывает на его врага – Расина. То есть Вейренка. Поэтому она и заговорила стихами, чтобы навести вас на мысль о Вейренке.
– Действительно, я сразу о нем подумал. Я только не понял, снился он ей или просто она от него заразилась.
Адамберг поднял стекло и пристегнул ремень безопасности.
– Давайте я сам сначала с ним поговорю, – сказал он, заводя мотор.
LIX
Вейренк быстро шел на поправку. Откинувшись на подушки, он сидел на кровати в одних шортах, подогнув одну ногу под себя и вытянув другую. Он смотрел, как Адамберг, скрестив руки, ходит взад-вперед по палате.