Васильев Борис Львович. Аты-баты

   — Это правильно, Тенгиз, — помолчав, сказал Лавкин. — Ты очень хорошо сказал, летчик.
   В доме Валентины Ивановны спали гости. На полу, на лавках, по двое на кроватях.
   Начало светать, когда Анна проснулась. А может быть, она и не спала, а просто тихо лежала рядом с мирно посапывающей Валентиной Ивановной. Но посмотрела на светлеющее окно и осторожно выбралась из постели. Подошла к окну, отдернула занавески. Спокойно было за окном. Быстро светало.
   Валентина Ивановна шевельнулась, посмотрела на стоявшую у окна Анну. Подошла, стала за спиной.
   — Морозно, — тихо сказала она.
   — Как тогда, — эхом отозвалась Анна. — Мне мама рассказывала. Сейчас кончится их счастье…
   Резко откинулся чердачный люк. Высунулась девичья голова:
   — Буди своего лейтенанта, Кима. Тяжелого полковника привезли. Он срочно требует кого-нибудь из офицеров. Буди лейтенанта, Кимка!..
   В операционной лежал умирающий полковник. Худое матово-бледное лицо его уже было неподвижным, как у мертвеца.
   Рядом хлопотали двое немолодых врачей в белых халатах. Мужчина и женщина. А за окном стучал молоток.
   Молоденькая медсестра ввела Игоря, на ходу застегивающего портупею. Молча кивнула на полковника. Игорь подошел, склонился над ним:
   — Товарищ полковник, младший лейтенант Суслин. По вашему приказанию.
   — Оставьте нас с офицером, — с усилием проговорил полковник. — Скорей. У меня мало времени…
   Врачи и сестричка вышли, плотно притворив за собою дверь.
   — Немцы вырвались из окружения, — с трудом шептал полковник. — Механизированная группа. Танки и бронетранспортеры.
   — Понял, товарищ полковник.
   — Обожди. Не перебивай. Идут на Ильинку. Здесь полно раненых. Я доложил о прорыве. Помощь будет. Но ты должен задержать немцев. Должен. Сколько у тебя бойцов?
   — Взвод истребителей танков.
   — В Ильинку ведут две дороги. Постарайся перекрыть обе. И продержись. Продержись, лейтенант.
   — Продержусь! Разрешите выполнять?
   — Никому ни слова. Помочь тебе не смогут. Только возникнет паника. А помощь придет. Слово даю… Продержись.
   — Понял.
   — Продержись, сынок, — умоляюще шептал полковник, и по худому мертвенному лицу текли слезы. — Здесь раненые, женщины. Немцы всех передавят. Помни об этом, сынок. И все — бегом, бегом. Встреть немца подальше от деревни. Оседлай дороги. По целине они не пройдут. Снегу много… Ну ступай. Ступай, сынок, ступай…
   Игорь вдруг наклонился, прижался губами ко лбу умирающего и сразу же вышел из палаты.
   В коридоре толпились встревоженные врачи и сестры. Двое тотчас же прошли в палату, следом шмыгнула сестричка. Игорь подошел к Киме.
   — Ну пока, — бодро сказал он. — Тороплюсь.
   — Что сказал полковник? — тихо спросила Кима.
   — Чтобы я тебя поцеловал! — громко выпалил Игорь.
   Он и вправду поцеловал ее. В губы. При всех. Выхватил из ее рук свой полушубок и бросился к дверям.
   Кима догнала его, когда он уже спрыгнул с крыльца. Догнала, обняла, прижалась.
   — Я вернусь!.. — Игорь вырвался, побежал.
   А Кима осталась. Смотрела сквозь слезы ему вслед, повторяя одно и то же:
   — Только уцелей. Только уцелей!.. Прошу тебя, родной мой, только уцелей!..
   Ранним утром приехавшие собрались возле дома Валентины Ивановны. Женщины несли цветы. Много цветов.
   «Волга» подкатила к крыльцу. Со столичным номером. За рулем сидел мужчина с актерским лицом. Рядом — женщина в дорогой шубке явно неотечественного пошива.
   — Как проехать к памятнику? — опустив стекло, спросил мужчина, ни к кому, впрочем, не обращаясь.
   — Вы, вероятно, Мятников? — улыбнулась Анна. — Так вылезайте, мы как раз идем туда.
   — У моего мужа через три дня концерт в «Ла Скала», — объявила женщина в шубке. — Надо же понимать…
   — Я спрашиваю, можно ли проехать к памятнику на машине? — резко повторил мужчина. — Дорога приличная?
   — Дорога расчищена тридцать лет назад, — еле сдерживаясь, сказал профессор. — Ради вас, Мятников, заметьте.
   — Скатертью дорога! — выпалил Леня Лавкин.
   Рывком взяв с места, машина укатила.
   — Неужели сам Мятников? — с радостным удивлением сказала Юнесса. — Тот самый? Знаменитый? Народный артист?
   — Пошли, друзья, — скрыв вздох, сказала Анна.
   ***
   — В ружье!.. — задыхаясь, прокричал Суслин, с грохотом распахнув дверь в сарай. — Выходи строиться!..
   Разобрав оружие, солдаты выбегали на улицу. И опять Сайко с Хабанеевым не поделили было бронебойку, и опять Лавкин тащил пэтээр в одиночестве, а Святкин, позевывая, лениво трусил сзади.
   Взвод строился у входа в сарай. Игорь поманил Гарбузенко, отвел в сторону. Открыл планшетку с картой, сказал негромко:
   — Танки и бронетранспортеры немцев вырвались из окружения. Наша задача — держать обе дороги. Часа три. Сколько продержимся, пока не придет помощь. Так приказал полковник.
   — С марша бой не выдержим, — вздохнул старший сержант. — Надо бы заранее позицию подыскать, укрепиться.
   — Станете на этой высотке, — Суслин ткнул в карту. — Тут болота кругом, не обойдут. А я их в низинке возле речки задержу. Может быть, мост удастся взорвать.
   — Лады, — опять вздохнул Гарбузенко. — Ну прощай, лейтенант.
   — Вы эту мистику оставьте, — нахмурился Суслин. — Бой как бой. И чтоб без паники! Кто первым встретит противника, вышлет связного. Пока не придет связной, позиции не оставлять.
   — Лады, — еще раз грустно подтвердил Гарбузенко.
   Молчаливая процессия из родственников и присоединившихся к ним жителей Ильинки, среди которых выделялся шофер Сергей с большим самодельным еловым венком, медленно шла по дороге.
   Шедшая впереди Анна внезапно свернула с дороги, подошла к приметной березе и остановилась. Остальные следовали за ней.
   — Здесь, на этом месте, погиб связной, которого младший лейтенант Суслин послал за помощью.
   Мужчины сняли шапки. Анна в упор смотрела на красивого грузина в форме летчика гражданской авиации, и губы у нее дрожали.
   — Связным был рядовой Реваз Кодеридзе, — наконец сказала она.
   Мужчины сняли шапки, и все сейчас смотрели на Тенгиза. Он молча подошел к Анне, взял из ее букета три гвоздики, шагнул в снег и, опустившись на одно колено, снял фуражку, что-то тихо сказал по-грузински и бережно положил на снег цветы.
   Суслин и Гарбузенко направлялись к взводному строю, когда из-за сарая вышла девочка, закутанная в большой женский платок.
   — Здравствуйте, — улыбнулась она. — Я Валя. Не узнаете?
   — А куда ты собралась? — растерялся Суслин.
   — Так мне же в Некрасовку надо, к бабушке, — терпеливо объяснила непонимавшему взрослому девочка. — Я же вчера говорила.
   — По дороге движение запрещено, — строго сказал Суслин.
   — Я лесом хожу. Лесом ближе, и мы всегда так ходим.
   — Так это же Валюха! — крикнул из строя Святкин. — Свой человек!
   — Ну иди, — сдался Суслин. — Только быстро и только лесом.
   — До свидания! — крикнула девочка.
   Когда она пробегала мимо строя, ее остановил Святкии.
   — Погоди, Валюха. Письмо жене отправить не успел. Будь другом, опусти в ящик.
   Девочка аккуратно спрятала солдатский треугольничек за пазуху и убежала. А Суслин и Гарбузенко подошли к строю.
   — Третье и четвертое отделения, два шага вперед — марш! — скомандовал младший лейтенант.
   Солдаты перестроились.
   — Старший сержант Гарбузенко, командуйте вторым полувзводом.
   — Взять половину боеприпасов, бегом за мной! — прокричал Гарбузенко. — Быстрей, хлопцы!..
   — Сержант Мятников и рядовой Крынкин — в головной дозор. Маршрут следования: Ильинка — мост через реку Хрипань — высотка на той стороне. Бегом!
   Мятников и Крынкин побежали к мосту. Оставшиеся молча наблюдали за ними.
   — Взять боеприпасы, — Суслин невольно проводил их глазами, но тут же продолжил приказ:
   — Первое и второе отделения — к мосту, за мной, бегом — марш!..
   И первым побежал по дороге вслед за уже далеко убежавшими вперед Мятниковым и Крынкиным.
   Полувзвод бежал по дороге за своим командиром, позвякивая оружием.
   — Не иначе наш Суслик опять марш-бросок затеял, — ворчал на бегу Святкин. — Ночь прокантовался, юбку какой-то девахе завернул и решил смыться, пока мама не проснулась.
   — Черт его знает, — с сомнением отозвался бежавший рядом Сайко. — Может, и правда фрицы прорвались? Чего на войне не бывает.
   — Чтобы наши фрицев из колечка выпустили? — усмехнулся Святкин. — Да ни в жисть, Ваня, не те времена!
   Полувзвод почти добежал до речки, а Мятников и Крынкин уже перешли ее по мосту и теперь поднимались на противоположный берег.
   — Занять оборону у моста! — задыхаясь от бега, прокричал Суслин.
   — Бронебойщикам — по обочинам! Пулеметчикам — на флангах! Первое отделение — слева от дороги, второе — справа! Быстро!
   Отделения рассыпались, на бегу занимая оборону.
   Может быть, как раз на месте этой обороны и стоял памятник. А возле него — два автобуса, из которых выходили дети и взрослые, да «Волга» народного артиста, из которой пока еще никто не появлялся. В машине жена в шубке заботливо кутала певца.
   — Шарф — на два оборота вокруг горла, — говорила она. — И не смей расстегиваться.
   — Пока еще рано, — сказал он. — Еще митинг не начался. Начнется — вылезем, а пока здесь посидим. Снег-то какой, посмотри…
   Взлетали в воздух снег, комья мерзлой земли. Отделения закапывались в землю, пока было тихо.
   — Успеть бы поглубже зарыться, — озабоченно говорил Суслин. — Здесь они обойти нас не могут, правда?
   — Не должны, — согласился Сайко. — Лед подтаял, не выдержит, а снега глубокие. Хорошо бы мостик рвануть, лейтенант.
   — А чем? — спросил Игорь. — Надо было в Ильинке толу спросить, а я не подумал. Может, гранатами?
   — Нет, гранатами его не возьмешь, только себя обнаружишь понапрасну. — Сайко еще раз глянул на мост, прикинул. — Я, пожалуй, этот мостик Витьке Свату поручу. Не возражаешь, лейтенант?
   — Ну поручите.
   — Святкин! — крикнул Сайко — К командиру!
   Подбежал разгоряченный работой Святкин. Без шинели, с распахнутым воротом гимнастерки.
   — Только честно: играем или взаправду фрицев ждем?
   — Играем, — вздохнул взводный. — Аты-баты, шли солдаты.
   — Понятно… — протянул Святкин.
   — Витя, мостик тебе поручается, — сказал Сайко. — Взорвать его не удастся, постарайся пробочку организовать.
   — Это мысль, Ваня.
   — На мотоциклистов силы не трать: мы их на пулеметик наколем. Сиди себе тихонько и жди. Либо танк, либо транспортер.
   — Либо велосипед, — серьезно кивнул Святкин и встал. — Пойду местечко подберу. Не пальните в меня с перепугу.
   — Обожди. — Сайко повернулся к Игорю:
   — Я правильно передал ваш приказ, товарищ младший лейтенант?
   — Приказ? — Суслин помолчал, соображая. — Да, спасибо. Только оденьтесь, Святкин. А то простудитесь.
   — Это верно, — серьезно подтвердил ефрейтор. — Насморк можно схватить.
   И побежал к мосту.
   — Спасибо, — смущенно улыбнулся Игорь. — Это, знаете, как-то по-настоящему. По дружбе.
   — Дело не в дружбе, лейтенант. Дело в службе, — сказал Сайко. — Давайте пока отделения проверим. Как они там устроились, куда стрелять собираются.
   — Да, да, — поддакнул Суслин. — Уточним ориентиры, сектора обстрелов…
   Но тут из-за леса, с той стороны, донеслись пулеметные очереди. Громыхнул дальний взрыв.
   — Вот вам и здрасьте, — сказал Сайко. — Похоже, идут, лейтенант.
   — По местам!.. — протяжно прокричал Суслин. — Всем укрыться! Без команды не стрелять!..
   И побежал, проваливаясь в подтаявший снег.
   Игорь еще не успел добраться до своего места, как на противоположной стороне реки показался Мятников. Промчался по мосту, грохоча сапогами, упал рядом с командиром взвода.
   — Моторазведка. Ванька, дурень, сунулся, и сразу — поперек груди. Я гранатой рванул — назад поскакали.
   — А Крынкин? — тихо спросил Игорь.
   — Наповал: четыре дырки в груди. — Мятников горстями хватал снег с бруствера, запихивал в рот, никак не мог отдышаться. — А они вот-вот пожалуют: моторы слыхать. Тут низинка, а там, на горе, грохочут, что твоя дивизия…
   На этих словах зазвучал духовой оркестр: он играл знаменитую песню Великой Отечественной: «Вставай, страна огромная».
   Люди — и приехавшие на машинах, и подошедшие из Ильинки — стояли перед усыпанным цветами обелиском. Стояли молча, как на молитве, и мужчины сняли шапки. Только, крепко обнявшись, тихо плакали сестры Крынкины…
   Уплыли в будущее звуки оркестра. К Суслину подбежал Кодеридзе:
   — Вызывали, товарищ младший лейтенант?
   — Вот верхняя дорога, — показал по карте Игорь. — Здесь, на высотке, — Гарбузенко с полувзводом. Бегом к нему, Кодеридзе. Скажете, что немцы идут сюда. Маршрут запомнили?
   — Запомнил. Разрешите идти?
   — Бегом, Абрек, бегом! И они пусть тоже бегом! Тоже!..
   Кодеридзе убежал. Притихшие, посерьезневшие солдаты смотрели на противоположный берег, туда, где дорога скрывалась в лесу. Там было пусто и тихо.
   И вдруг рявкнул далекий выстрел. Снаряд прочертил небо и разорвался где-то за их спинами, возле опушки.
   — Бегом, Абрек, бегом, — не сводя глаз с дороги, машинально шептал Игорь.
   Но Абрек уже никуда не бежал. Не успев добраться до кустов, он лежал на снегу, раскинув руки, смятый страшным ударом разорвавшегося поблизости танкового снаряда…
   Оркестр у памятника брал последние такты, когда Тенгиз вздрогнул, точно почувствовав или увидев нечто. И бережно достал из кармана орден Отечественной войны. И, глядя на него, все достали привезенные с собой отцовские ордена и держали их перед собой, как иконки. Все, кроме Анны. У нее не было ордена.
   Смолк оркестр. И в наступившей тишине вдруг возникли грохот и лязг идущего танка…
   Широкий приземистый танк, покачиваясь на ухабах, с нарастающим грохотом катился к мосту.
   — «Тигр»… — испуганно прошептал Суслин — Бронебойки не возьмут. Что делать?.. Что же делать?..
   Солдаты терпеливо лежали в наспех отрытых укрытиях, ожидая команды. «Тигр» неудержимо катился на них…
   Он лишь на мгновение, точно присматриваясь, притормозил перед мостом, а затем медленно двинулся вперед. Бревенчатый настил содрогнулся под его тяжестью, но выдержал.
   Танк дополз до середины моста, когда позади него из-под моста появился Святкин. Широко размахнувшись, метнул противотанковую гранату и упал вниз, под прикрытие мостовых устоев.
   Рванул взрыв. В воздух полетели доски, обломки бревен. «Тигр» с ходу развернуло на разорванной гусенице, он загородил пролет моста.
   — Ура! — не выдержав, восторженно заорал взвод. — Ура Святкину!
   Танковая башня поползла вправо, ощупывая пространство впереди. Пулеметная очередь распорола снег.
   — Бей по щелям! — кричал Сайко. — Бей по триплексам! Не давай ему глядеть!..
   Взвод открыл беспорядочную стрельбу. Пули с визгом рикошетили от брони, а танк, медленно поводя башней, прошивал снег длинными очередями.
   С опушки леса тоже ударили пулеметы. Первые мины с выматывающим душу визгом взлетели в воздух. Они звонко рвались на поле, пятная снег черными розетками разрывов.
   — Сейчас пойдут! — крикнул Мятников. — «Тигру» гляделки заткните, ребята!..
   Из-под моста, с кормы танка, снова показался Святкин.
   — Убьют!.. — что есть силы закричал Суслин, как будто ефрейтор мог его услышать. — Убьют, Святкин, назад!..
   Широко размахнувшись, Святкин швырнул гранату и полетел вниз, под мост. Громыхнул взрыв, и танковая башня замерла. Пулемет еще бил, но теперь в одну точку: осколки гранаты намертво заклинили погон.
   — Хабанера, тащи патроны! — Сайко схватил противотанковое ружье, вскочил на снежный бруствер окопа.
   — Куда? — не понял Хабанеев.
   — Не дрейфь, Хабанерочка! Раньше смерти не убьют! А сдрейфишь, застрелю!..
   Пригибаясь, Сайко бросился к застрявшему на мосту «тигру». Хабанеев бежал следом, волоча цинк с патронами. Они нырнули под танк, Сайко выставил ружье ме жду катков.
   — Видал, брат, какая позиция мировая! Экстра-люкс! Автомат взял?
   — Ну взял, ну?
   — Левее тебя в днище — люк. Поглядывай, чтобы танкисты его не открыли. А то шарахнут нам по задницам…
   Из лесу показались танки, стреляя с ходу. От грохота взрывов и рева моторов дрожала земля: под прикрытием танков шли транспортеры и мотоциклы. Ливень огня обрушился на взвод.
   Закричали первые раненые. Растерявшийся Лавкин вскочил и тут же упал, прошитый очередью.
   В голос рыдал сантехник Леня Лавкин, уткнувшись в плечо сурового Глебова. Глебов-племянник обнял его, прижал к себе.
   Святкин скатился в окопчик командира взвода:
   — Калуга мой накрылся! Ко мне, видать, перебежать хотел…
   — «Пантеры»! — отчаянно крикнул Суслин. — Не видишь, что ли?!
   — Танки жечь мы сами будем, — отрезал Святкин. — Твое дело — за флангами следить, понял? Видишь, автоматчики по целине обходят? Держи фланги, лейтенант, а я за ружьем смотаюсь. Бронебойка моя у Калуги осталась…
   И выскочил из окопа.
   Резко били противотанковые ружья. Один из немецких бронетранспортеров загорелся, автоматчики попрыгали в снег. Шедший следом танк столкнул горящий бронетранспортер с дороги. Гулко рванули бензобаки.
   — Ай да мы, Хабанерочка, ай да мы с тобой!.. — Сайко подмигнул напряженно-серьезному Хабанееву.
   — Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал. Патрон!..
   — Танки! — крикнул Хабанеев, вгоняя патрон в казенник бронебойки. — Танки на нас, Ваня!..
   — Они эту «тигру» в речку хотят столкнуть, им мост нужен. Слушай, Хабанера, у тебя патефон был когда-нибудь?
   — Какой патефон? — не понял Хабанеев.
   — У меня тоже не было. Жалко, правда? Держи ружье.
   — Ты куда?
   — Я с этой стервой «пантерой» поговорю. А то ведь раздавят нас с тобой под танком и фамилий не спросят…
   Сайко сунул за пазуху ватника гранаты, выбрался из-под днища «тигра» и ловко пополз по кювету навстречу немцам.
   Ловя на мушку бронетранспортер и перезаряжая после каждого выстрела, Хабанеев искоса поглядывал на ползущего вперед друга. И даже не обрадовался, когда поджег еще один бронетранспортер: не до этого ему сейчас было…
   Сайко незамеченным подобрался к «пантере» на бросок. Привстав, швырнул гранату, но не упал, а вдруг согнулся, прижал руки к животу и, качаясь, пошел навстречу танку. На дороге грохнул взрыв. Сайко швырнуло в сторону, «пантера», заюзив и развернувшись, расстелила по дороге разорванную взрывом гусеницу.
   — Ваня!.. — закричал Хабанеев. — Ай Ваня мой, Ваня!..
   Плакал у обелиска профессор Сайко. Стекла очков его запотели, и он едва различал сквозь них расплывшиеся лица окружа-ющих.
   Повторялся и повторялся душераздирающий крик Хабанеева:
   — Ваня!.. Ай Ваня!.. Ваня мой, Ваня!..
   Хабанеев стрелял, крича и плача. Всхлипывая, размазывал по щекам слезы, которые мешали целиться. Сбитыми в кровь пальцами заталкивал очередной патрон в патронник и снова ловил цель.
   Он стрелял так ожесточенно, что не слышал, как открылся люк в днище танка, не видел высунувшейся оттуда головы в черном шлеме и руки с парабеллумом. Он даже не расслышал тех выстрелов, которыми его расстреляли в спину…
   Прижавшись к Анне, плакала Юнесса Хабанеева. Анна молча гладила ее по растрепавшимся на ветру волосам…
   Немецкие автоматчики, не сумев переправиться по подтаявшему льду, откатывались к лесу. Из-за пробки на мосту танки остановились тоже, изредка постреливая. Бой затихал.
   ***
   — И чего они, дурни, прямо в лоб перли? — Мятников аккуратно прислонил к стенке окопчика ручной пулемет и упал в снег рядом с командиром взвода. — Либо на силу надеялись, либо ноги поскорее уносят, либо совсем офонарели.
   — Первую-то отбили! — восторженно кричал Суслин, не слушая сержанта. — Отбили ведь, мою самую первую отбили!..
   — Погоди радоваться, лейтенант, — рассудительно сказал Мятников. — Он сейчас, гад, минометы подтягивает…
   Он вдруг вскочил, схватил ручной пулемет.
   — Ты куда, сержант?
   — Слева ребята без командира!..
   Мятников выскочил из окопа и, пригнувшись, побежал к своему отделению.
   И почти тотчас же ударили минометы. Немцы били по площадям, перепахивая минами почерневший от гари снег.
   Мятников неожиданно вскинул руки и упал навзничь, так и не выпустив ручного пулемета…
   Распахнув пальто, сняв шапку, сорвав мохеровый шарф, во весь голос пел народный артист Мятников. И сильный, всемирно известный баритон его разносился далеко вокруг.
   Никогда в жизни Мятников не пел так, как у этого обелиска. Ни на концертах, ни на смотрах, ни на конкурсах. Ни на родине, ни за границей не пел он так, потому что сейчас он пел для своего отца…
   И эта песня, посвященная памяти павших, песня о гремящем до наших дней эхе великой войны, звучала на протяжении всего последующего эпизода…
   Обстрел прекратился внезапно. И почти тотчас же в окопчик младшего лейтенанта Суслина скатился ефрейтор Святкин. Осунувшийся, почерневший, неузнаваемый.
   — Ты живой, — скорее констатировал, чем спрашивал, Суслин.
   — За нами — Ильинка, — сказал Святкин, скручивая цигарку непослушными пальцами. — Там — раненые. И дети. И отступать нам некуда, младший лейтенант Игорек.
   — Где Гарбузенко? — в отчаянии повторял Суслин. — Ну где же Гарбузенко?..
   Святкин осторожно выглянул из окопа. Опустился на снег, прикурил.
   — Что там? — спросил Суслин.
   — Готовятся, — Святкин жадно курил. — Ты толково бой провел, лейтенант, очень толково. Восемнадцать хлопцев две немецкие танковые атаки отбили, надо же!..
   Он еще раз осторожно выглянул.
   Немецкие автоматчики, оттеснив от моста последние группы защитников, сделали главное — захватили мост и сбили огневой заслон. Теперь за их спинами танкисты лихорадочно ремонтировали разбитую гусеницу «тигра».
   — Сейчас они своему «тигру» лапти накинут, и все наши смерти — коту под хвост, — Святкин жадно затянулся, бросил окурок и теперь заталкивал под ремень гранаты. — Прикрой меня огнем, Игорек.
   — Бежать?.. — не сдерживая нервной дрожи, закричал Суслин. — Струсил, да? Струсил?..
   — Дурак ты, лейтенант, — вздохнул Святкин. — Прикрой, говорю, огнем, а то же коту под хвост вся работа. Они сейчас в последнюю пойдут, и жить нам — сколько продержимся. Вот он, наш с тобой последний, решающий. Красиво же мы о нем пели…
   — Тебя же убьют, Витька, — дрожа, сказал Суслин.
   — Пали на полный диск, Игорек. — Святкин вдруг то ли пропел, то ли прокричал:
   — Я беспризорничком родился и беспризорничком помру!..
   И выскочил из окопа.
   Суслин бил короткими очередями, прикрывая подбирающегося к мосту ефрейтора. Он понял, что задумал Святкин, дрожь прошла, и Игорь стрелял расчетливо, прикрывая друга.
   На выструганной добела столешнице стояло восемнадцать бутылок цоликаури. А за столом сидели девятнадцать человек, потому что восемнадцатым был народный артист Мятников, а девятнадцатой — Валентина Ивановна. И перед каждым стоял стакан с золотым вином. Но люди не пили, не плакали: они говорили.
   Тенгиз:
   — Когда человек рождается, он обязательно плачет, а все вокруг улыбаются и говорят: «Здравствуй, дорогой!» Пусть же каждый проживет свою жизнь так, чтобы, когда придет его час, он один улыбался, а все бы кругом плакали и говорили: «Прощай, дорогой!» Как сегодня мы говорим эти слова нашим отцам. За честную жизнь, за последнюю улыбку, за гордую улыбку человека!
   Кончились патроны в диске автомата. Игорь, торопясь, вставлял другой диск, а он не шел в пазы, его перекашивало…
   Рев взревевшего танкового мотора возник неожиданно. Игорь выглянул.
   Немцы закончили ремонт гусеницы. «Тигр» дернулся назад, разворачиваясь на узком мосту, как вдруг перед ним с грохотом разорвалась связка гранат, и гусеница вновь расстелилась по мостовому настилу.
   — Витька!.. — закричал Игорь.
   У Святкина уже не было сил, а потому швырнул он эту связку прямо перед собой. И искромсанное осколками тело его лежало сейчас у сломанных перил…
   И опять — струганый стол, восемнадцать бутылок и девятнадцать близких. Профессор Сайко:
   — Древние говорили: «Мементо мори». Помни о смерти. То есть не бездельничай, успей сделать все, что в твоих силах, ибо величина скорби при расставании с тобой и есть истинная мера твоей жизни…
   Наконец Игорь вставил заупрямившийся диск. По лицу его текли слезы, но он не замечал их, потому что они были последними.
   А немецкие автоматчики уже открыто и неторопливо шли по полю боя, в упор расстреливая раненых.
   А на мосту опять ремонтировали гусеницу «тигра».
   Но Игорь Суслин больше не смотрел на мост. Теперь он бил короткими очередями по автоматчикам, и после двух попаданий немцы наконец-то засекли его, упали в снег и открыли по Суслину огонь из всех автоматов.
   А он и не думал больше об укрытии. Он стрелял и стрелял, пока страшный удар в голову не швырнул его на противоположную стенку окопа.
   Анна читала стихи:
   Отцов не убивают на войне
   Ни пулей, ни осколком, ни снарядом.
   За немоту любимые вдвойне,
   Они шагают с нами рядом.
   Отцов не убивают на войне…
   Немецкие автоматчики продолжали ходить по полю. После того как навсегда замолчал автомат Суслина, слышались только их очереди. В тяжелораненых и даже в мертвых.
   Окровавленный Глебов осторожно закапывался в снег. Автоматчики еще не дошли до него, хладнокровия у него хватало, правда, силы уже были на исходе. И поэтому он не торопился.