– Увы, совсем. Ни единого воспоминания.
– Но где-то же вы набрались манер и знаний! Не только ведь в академии!
Может быть, в раннем детстве вас начали обучать, а вы просто все начисто забыли?
– Меня вырастили хорошие люди, – Ральф, не глядя на собеседника, собрал монетки и уселся на бармик. Глядеть он продолжал в сторону. – Не могу сказать, что очень образованные, но как минимум грамотные. А главное, у меня был доступ к книгам и довольно свободного времени.
Наверное, в этом вся причина.
– Знаете, Ральф, – сказал вдруг принц. – По-моему, у нас очень похожая судьба. Она очень разнится внешне, но почти неотличима по духу. О, глядите вон и дядя со свитой!
Легкость, с которой Александр перескакивал с темы на тему, была воистину необычайной.
Зимородок повернул голову: к причалу действительно направлялся капитан Фример в сопровождении нескольких офицеров и не менее чем двух десятков солдат. Припасы к этому времени уже заканчивали грузить на сантону.
Команда «фунда бармики!» прозвучала спустя каких-то полчаса. Моряки метрополии знали эту же команду в варианте «отдать швартовы!».
* * *
То, что сантона «Дельфин» отчалила вместе с «Гаджибеем» и пошла параллельным курсом, Ральфа не шибко удивило, хотя в принципе Ральфу не сообщили о работе на два судна. На борт одного только «Гаджибея» все люди Фримера не уместились бы, поэтому двое офицеров и дюжина солдат погрузились на «Дельфин», а на «Гаджибее» остались Алекс, капитан Фример, тот самый офицер, которого Ральф уже видел во время инцидента с апитором Альмеи Сократес, и еще десяток солдат.
С каморным (Чапой) Ральф успел повидаться лишь мельком – капитан Фример сразу же утащил Чапу вниз. Александр тоже ушел, поэтому Ральф решил пока есть время проверить, как устроился кассат. В матросском кубрике зычно командовал боцман по имени Заур и по прозвищу Катран.
Был Катран такой же как одноименная рыбина щуплый, проворный и шершавый – в том смысле, что голыми руками не возьмешь, подход требуется. Катран размещал по гамакам солдат Фримера и в данный момент внушал им резонную мысль о том, что: «блевать след за борт, а кто наблюет в кубрике – прибирать потом будет каждое утро до конца месяца!» Солдат с капральскими узелками на чакчирах снисходительно сообщил, что они к морям привычные и ходили даже за океан, так что местная лужа вряд ли их впечатлит, на что Катран с сомнением хмыкнул и неопределенно изрек: «Ну-ну…»
Гамак штарха всегда располагался впереди всех, совсем рядом с пров-тамбучей. Здесь же был обустроен закуток для кассата.
Собственно, пров-тамбучей пользовались лишь штарх да кассат; причем кассат всегда, без всяких исключений, только этой тамбучей и никакой другой. Штарх, разумеется, передвигался по кораблю более вольготно, а вот кассат обыкновенно или дремал в закутке или сидел наверху, под парусами, глядя на небо и волны, а квадратный проем тамбучи служил границей между этими двумя состояниями. В данный момент кассат дремал. Ральф не стал ему мешать, уложил вещи в продолговатый рундук под гамаком, и поднялся на фашту.
В лицо дохнуло ветром – свежим, просоленным, пахнущим водорослями. Из парусов стояли только флок, контра-флок, стралет и майстро-ранда; дуло полветра с левого борта, несильно – редко где на волнах можно было заметить барашки – но сантона бежала вперед весьма резво.
«Чапа, небось, опять днище мыл, – подумал Ральф с одобрением. – Дотошный он, не отнять…»
Обросший водорослями и ракушками корабль бежал бы в такой же ситуации заметно медленнее.
Курс держали сирокко, удаляясь от Керкинитского берега.
– Эй, Зимородок! – донеслось откуда-то с пупы. – Поди в камору, кличут!
«Ну, наконец-то», – подумал Ральф с удовлетворением.
Пора было и узнать – куда же они все-таки идут.
Ральф спустился к кассату – тот продолжал дремать, положив голову на лапы.
«Пусть дремлет… Дует нормально, курс спокойный… До заката работы нам вряд ли найдется».
Пробираться через заполненный солдатами кубрик Ральф не захотел, поэтому привычно взлетел по асигуту, поднырнул под флока-мунс и быстро зашагал вдоль борта.
В каморе было тесновато, потому что помимо Чапы, тостяка-Фримера и Александра там пребывал еще и невысокий офицер, чьего имени Зимородок пока не знал. Пришлось протискиваться на свободное место. Чапа и Фример сидели за столиком и разглядывали маленькую карту, забранную в прозрачный материал древних, на свободном краешке рундука примостился Александр, а офицер и вовсе стоял, загораживая проход.
– Вот и штарх, – оживился Чапа при виде Зимородка.
– Исмаэль, Александр, будьте так добры, пропустите штарха к нам… – басом попросил Фример.
– Конечно, дядя! – весело сказал принц, подобрал колени и втянул живот. Офицер тоже посторонился. Пришлось снова протискиваться и усаживаться рядом с Чапой.
– Э… – прогудел Фример. – Ральф! Раз уж вы теперь друг к другу лицом – знакомьтесь, это флаг-лейтенант Исмаэль Джуда. Он знает кто вы…
– Ральф Зимородок, – на всякий случай представился штарх. – Мое почтение, лейтенант.
Исмаэль Джуда четко, по-военному кивнул. Сесть ему было некуда, поэтому он продолжал загораживать проход. Это Ральф мог по-простецки вжать хоть и каморного, но все же старого знакомца Чапу в переборку, а флаг-лейтенанту, понятное дело, такое в голову придти не могло.
Говард Фример был потен и источал плохо скрываемое неудовольствие.
Ему было жарко, тесно и мерзко – после просторной каюты на «Святом Аврелии» камора Чапы казалась ему сущей крысиной норой. И мысль, что ближайшие недели, а то и месяцы придется ютиться тут вместе с подопечным принцем, повергала капитана Фримера в уныние. А еще вместо пяти десятков солдат получилось взять только половину; кока с цирюльником и вовсе пришлось оставить на «Святом Аврелии», потому что на эти чертовы скорлупки больше народу было ни в жизнь не впихнуть, а третью шхуну нанимать не оставалось времени, да и не хотелось отправляться на поиски целой эскадрой, привлекая всеобщее внимание.
Они с Бэрбанксом и вторую-то шхуну – или как бишь там ее, сантону – решили нанять только после того как узнали, что на борт, помимо команды, сантона сможет взять только полтора десятка человек.
Однако Фример был человеком долга и королю Теренсу, двоюродному брату, был предан всецело, поэтому он пытался неудовольствие свое подавить, загнать поглубже и сосредоточиться на порученной миссии, невзирая ни на что: ни на проклятую южную жару, ни на эту тесную каютку с чужим названием камора, ни на варваров со странностями и саутхэмтонскими дипломами…
– Вы бы сняли китель, дядя, – сочувственно посоветовал Александр. – Жарища ведь, спасу нет.
Сам Александр сидел в легкой рубахе, изрядно подмокшей.
– Я б снял… – пробасил Фример. – Да не развернусь, пожалуй…
– А мы выйдем! – с готовностью подобрался принц. – Исмаэль, прошу вас!
– Выхожу, – кратко отозвался офицер и освободил площади. На его место переместился Александр; пододвинулись и Ральф с Чапой. Фример с нескрываемым облегчением привстал и кое-как освободился от кителя.
Рубаха на толстяке была мокрая насквозь, хоть отжимай.
– Там вон гачок на переборке, – подсказал Чапа услужливо. – Ага, он… И шапку вашу можно туда же…
– Шапку! – фыркнул Фример. – Это треуголка, дикие вы люди!
– Ну, пусть будет треуголка, – охотно согласился Чапа. – Не под ногами же ей валяться?
– Тоже верно, – Фример кое-как пристроил китель и треуголку на гачок.
– Входи, Исмаэль!
– Пожалуй, я тут, в проходе постою, – сказал Исмаэль снаружи. – А то и впрямь дышать нечем.
Чапа озабоченно выглянул в проход перед каморой и гаркнул:
– Эй, вахта! Кто там есть?
– Тут! – донеслось сверху.
– Это кто? Кот?
– Я, камо!
– Гляди там, чтоб никто не лез! Заняты мы!
– Заметано, камо!
Чапа удовлетворенно кашлянул и всем своим видом показал, что готов внимать нанимателям.
– Ну, что ж… Взгляните на карту. На данный момент наша задача состоит в том, чтобы отыскать вот это место.
Ральф взглянул. Внимательно. Карта была крупномасштабной, судя по деталям и рельефу, на ней удалось бы разместить разве что город размером с Керкинитиду или Джалиту с ближайшими окрестностями, не больше. Город на ней был и изображен, город и побережье вод. Однако совсем маленький город, гораздо меньше Керкинитиды.
Впрочем, это не могла быть Керкинитида, потому что побережье было не плоское, степное, а высокое. Скалы, поросшие лесом горы. Городок стоял на маленьком полуострове и прилегающих холмах, обнимая две бухты. В одну из бухт, с виду более удобную для стоянки судов, вторгался продолговатый остров. Тоже небольшой.
Самое неприятное состояло в том, что на карте отсутствовала привязка к сторонам света.
– Что скажете? – поинтересовался Фример.
– Это наши воды? – осторожно справился Ральф.
– Мы считаем, что да.
– В водах масса мест, похожих на это.
Ральф старался быть предельно корректным и точным в формулировках.
– Значит, тысяча чертей, будем искать! По крайней мере, знаете вы, где искать не следует?
– Не беспокойтесь, знаем, – заверил Чапа. – Но по такой карте и впрямь трудно определить место…
– А ты умеешь читать карты? – недоверчиво прищурился Фример.
Чапа даже растерялся.
– А… Господин Фример, но я же каморный… Я вожу эту сантону по водам уже почти двадцать лет… Память памятью, но… Вот, глядите.
Он бережно достал из-под стола трубчатый чехол, извлек из него свернутую карту и аккуратно развернул. Карту Эвксины и Меотиды выражаясь языком метрополии или карту вод в понимании местных моряков. Это была хорошая карта для дальних походов; на ней даже были обозначены глубины, но составляли ее древние, а значит на эти цифры не стоило обращать внимания. Если верить цифрам, то воды когда-то были чудовищно глубокими… но это было давно, очень давно.
Ничего не понимающий толстяк уставился на сидящих тесно друг к другу Чапу и Зимородка.
– Господин Фример, наш каморный прав, – решил внести ясность Ральф. – Я, к примеру, научился читать карты – и морские, и иные – задолго до того, как поступил в академию Саутхэмптона.
– Хороши варвары, а дядя? – не без иронии вставил Александр. Похоже, он от души веселился. – Право, это лишь доказывает, что мы обратились по адресу!
– Честно говоря, я снова удивлен, – пробасил капитан Фример. – Час от часу не легче… Хорошо еще, что удивляете вы меня приятно.
Он пожевал пухлыми губами, в очередной раз промокнул платочком лоб и продолжил:
– Ну, ладно, к делу. Что вы предлагаете?
– Я думаю, – осторожно проговорил Чапа, – что нужно просто пойти вдоль берегов. Если это место и впрямь где-то в наших водах, мы его узнаем.
Осталось только назначить отправную точку.
– Поненте делать нечего, – сказал Ральф уверенно. – Гор там нет.
По-моему нужно идти к Боспору, а оттуда – леванте, вдоль побережья.
Если понадобится – до самого Меотидского пролива. Если не найдем до той поры – значит это не наши воды.
– Согласен, – кивнул Чапа. – А вы, уважаемый?
– Что ж, – Фример не стал перечить. – Если вы так считаете, давайте попробуем. Александр?
– Я согласен, дядя. Утверждаю, так сказать, и благословляю сей план.
И если у нас больше нет ничего достойного обсуждения – я бы предложил закруглиться. Мо?чи нет, хочется наверх, на ветерок. И еще я бы винца холодненького выпил. Немного.
– На том и порешим! – подытожил Фример. – Курс – на Боспор!
– А мы туда и держим, – усмехнулся Чапа. – Видите ли, господин Фример, у нас большинство походов так и начинаются: курс на Боспор, а там будет видно…
И Чапа довольно хохотнул. Настроение у него было лучше некуда.
– Баста! Наверх! – скомандовал Фример. – А еще нужно приготовить нам постели. И Исмаэля устроить подобающим образом.
– Я распоряжусь, – пообещал Чапа. – Все сделаем в лучшем виде, господин Фример, не сомневайтесь!
Александр Селиний, принц Моро, Эвксина, лето года 864-го.
К вечеру ветер начал помалу закисать. Чапа сперва распорядился добавить парусов, потом долго глядел на дымку, застлавшую горизонт. А после обернулся к Зимородку, который отдыхал под флоком.
Многозначительно так обернулся.
Ральф и сам видел, что к закату ветер окончательно скиснет. Барашки с волн давно пропали, да и волны стали ниже, ленивее и беспорядочнее.
Надвигался штиль.
Это заметили все – и Фример, и Исмаэль, и вышедшие покурить солдаты.
– Тысяча чертей, – пробурчал толстяк-капитан, приставив ко лбу ладонь и изучая небо. – Штилеет. Торчи тут…
– По-моему, это лучше шторма, – легкомысленно заметил Александр, явно намереваясь присоединиться к Ральфу на прове. – Сухо, не болтает…
Чего еще?
– Не скажите, Ва…
– Дядя!
– Ах, да! Не скажите, Александр. Даже не особо бывалый моряк вам подтвердит: любая буря лучше штиля. С бурей можно бороться и если капитан умел, а корабль хорош – много ли беды в буре? Зарифились и пошли помалу… А в штиль люди с ума сходят.
– Вероятно, потому что им занять себя нечем, – предположил Александр.
– Именно, любезный мой племянник! Именно поэтому – в штиль нечем заняться, от безделья с ума и сходят!
– Пытливому уму всегда есть, чем заняться, – довольно безапелляционно заявил Александр. – Пойду-ка я к Ральфу. Что-то он там со своей кисой затевает…
Тут вмешался Чапа:
– Прошу прощения, господа, но штарха сейчас лучше не трогать. Он занят.
– В смысле? – не понял Александр. – Почему вдруг занят?
– Ну, штиль же, – проникновенно пояснил Чапа, всплеснув руками.
Никто из альбионцев ничего не сообразил. Александр недоуменно переглянулся сначала с Фримером, потом с Исмаэлем. Но в словах каморного было столько убеждения, что потревожить Ральфа никто так и не рискнул, все наблюдали издали, от средней мачты – Александр даже запомнил, что на «Гаджибее» она зовется майстро-шеглой.
Кассат взобрался на банберс, словно обычный домашний кот на балконные перила, прошел немного вперед и улегся на бастуне.
– Че это он на утлегарь полез? – отчего-то шепотом спросил Фример, обращаясь к Чапе.
– Куда?
– Ну… вон то дерево, по-нашему зовется бушприт, а накладка – утлегарь.
– А… По-нашему – банберс и бастуня. Ветер творят, господин Фример.
Глядеть – глядите, а вот близко лучше не подходить.
– Что творят? – Фримеру показалось, будто он ослышался.
– Ветер.
– А… – протянул Фример и осекся.
Ральф встал позади кассата, затем медленно воздел к небу руки. Воздух меж его ладоней словно бы загустел, стал текучим и зыбким – так в жаркий полдень над песками шевелится горячее марево. По шерсти кассата вдруг побежали, сухо потрескивая, яркие даже при дневном свете искры. Ральф все стоял; меж его ладоней, похоже, рождался миниатюрный вихрь. А несколькими секундами спустя Ральф отпустил этот вихрь; движение его было совершенно однозначным – так отправляют в небо ручных голубей.
Сантона ощутимо вздрогнула. Затрепетали, будто живые, паруса. Фример с удивлением обернулся, торопливо приблизился к борту и глянул назад, за корму.
Их догонял порыв, четко видимый по ряби на поверхности моря. Порыв ветра, немыслимый в установившемся спокойствии. Безмерно одинокий – а ведь порывы никогда не гуляют в одиночку.
– Айя стеньг-стралет! Айя майстро-контра-ранда! Айя бизань-ранда, бизань-контра-ранда! Живо, охламоны! – зычно и азартно проорал каморный.
Матросы кинулись еще добавлять парусов. И когда паруса встали порыв как раз нагнал «Гаджибея». Сантона устремилась вперед, словно морские боги приняли ее в могучие ладони и увлекли по волнам. «Гаджибей» прочно сел в порыве и заскользил к Боспору, точно по курсу, настолько быстро, что капитан Фример, моряк, четырежды ходивший за океан, сначала не поверил своим глазам. А когда в этот же порыв пристроился и «Дельфин» и уже две сантоны рванулись к горизонту, буквально прилипнув к овальному пятну ряби, у капитана Фримера по спине прогулялся ощутимый холодок – и это невзирая на так и не спавшую к вечеру жару.
Зрелище было настолько нереальное и непривычное для альбионцев, что все остолбенели, только кто-то из солдат тихо прошептал: «Дева Лусия, это ж чистое колдовство!»
На него тут же зашикали с нескольких сторон.
А вот керкинитские матросы и каморный Чапа восприняли случившееся как нечто обыденное. Поставив паруса и закрепив снасти, матросы деловито разбежались кто куда, а Чапа подмигнул Фримеру и довольно осведомился:
– Ну, что, господа хорошие? Поняли, зачем нужны штархи?
– Три… нет, тридцать три тысячи чертей! – вполголоса выругался Фример. – Ты хочешь сказать, что этот порыв вызвал наш штур… штарх?
– А откуда еще взяться порыву? – недоуменно пожал плечами Чапа. – Зимородок хороший штарх, думаю, на этом ветре до рассвета тянуть будем.
И обернулся к рулевому:
– Тимоня, в ветре держать!
– Добро, камо! – донеслось в ответ.
Фример снова взглянул на Ральфа – тот уже сидел у основания бушприта/банберса, а кот его продолжал неподвижно лежать на узкой деревяшке, словно и не было под ним волн, а над ним парусов.
– И долго его… нельзя трогать? – поинтересовался Александр, обернувшись к Чапе.
– Да сейчас очнется, – уверенно предсказал тот. – Можете покурить пока, как раз на одну люльку.
«Вот вам и местная магия, – подумал Александр в смешанных чувствах. – До чего же интересно!»
Он не мог поверить себе. Да, действительно болтали, дескать, варвары с берегов Эвксины используют магию. Но одно дело слышать это и совсем другое – увидеть воочию. Вот так вот, р-раз! И вместо штиля приходит равномерный ветерок нужного направления. Причем приходит только туда, где болтаются на волнах две сантоны…
Чудеса!
Через несколько минут Ральф действительно шевельнулся, завертел головой, поглядел на невольных зрителей своей работы. Шевельнулся и кассат, ловко перепрыгнул с бастуни на фашту, зевнул во весь рот и канул в пров-тамбучу. Видимо, отдыхать. К Ральфу тотчас подбежал один из матросов с ковшом разбавленного вина. Тот жадно выпил – залпом, не отрываясь. И устало растянулся на досках фашты.
Солдаты Исмаэля вскоре потеряли к происходящему интерес и уселись под мачтой в кружок. Затарахтели в стакане игральные кости.
Солдат трудно было удивить, потому что капрал не врал: все они минимум один раз хаживали через Атлантику и назад. Пусть они не особо разбирались в снастях, рангоуте и такелаже, но повидали всякого, и мОря и океана. Коль моряки считают, что все в порядке – значит все действительно в порядке. И нечего разевать рты.
Александр нерешительно заозирался: Чапа удалился вниз, дядя Фример, оглядев горизонт в подзорную трубу, теперь о чем-то тихо беседовал с Исмаэлем. Зимородок отлеживался на самом носу, рядом с люком в кубрик, который здесь, кажется, принято было называть тамбучей.
«Подойду», – решил принц.
– Ральф! – тихо позвал он, приблизившись. – Вы в порядке?
– Садитесь, Алекс, – тише, чем можно было ожидать, отозвался штарх, причем глаз при этом не открыл. – Простите, я не стану вставать, сил нет. Но скоро я оживу, подождите только.
Александр пробормотал: «Конечно-конечно!» и уселся на свернутый в бухту канат, каким-то образом закрепленный на палубе (или на местном жаргоне – фаште).
К местному жаргону волей-неволей приходилось приноравливаться.
– Подобная работа выедает душу, – сообщил Ральф спустя недолгое время.
Глаз он так и не открыл. – А уж тело – так просто выматывает. Словно черти тебя жевали…
– Вы имеете в виду общение со стихиями? – поинтересовался Александр.
– Со стихиями общается кассат, – Ральф наконец открыл глаза. – Я только формулирую… как бы это сказать… запрос.
– Кассат? Хм… Так вот для чего вам нужен этот зверь – общаться со стихиями?
Зимородок вяло приподнялся на локте и кое-как сел.
– Эх-х-х… опять пить охота.
– Вина сюда! – немедленно крикнул Александр. Словно бы и в никуда крикнул, но было что-то такое в его тоне, в его голосе и интонациях – мигом примчался матрос с новым ковшом.
На этот раз Зимородок осилил только пол-ковша, поэтому принц тоже позволил себе отхлебнуть.
– Довольно… – сказал он, собираясь отдать заметно полегчавший ковш матросу. Но передумал: – Хотя, нет. Пусть тут постоит. Ступай.
Матрос послушно удалился.
– Я уже говорил вам, Алекс. Кассат – не зверь, – задумчиво проговорил Зимородок.
– Не зверь, – проворчал принц. – Не зверь, не человек, не божество…
Кто же он тогда?
– Не знаю, – неожиданно серьезно ответил Ральф. – Полагаю, он спутник стихий. Или воплощение стихий. Не знаю… Но с помощью кассатов штархи всегда могут донести просьбу до стихий и она, как правило, бывает услышана и удовлетворена.
– Ценой чего? Только вашей усталости?
– А разве это малая цена? Можете поверить, я чувствую себя так, словно из меня действительно выпили душу. Это со временем пройдет, конечно… Всегда проходило. Но после особо тяжелой и масштабной работы иной раз хочется просто шагнуть за борт и прекратить это все.
Развеять опустошение. Простите, если нагоняю на вас тоску.
– Нет-нет, мне безумно интересно! – горячо сказал Александр. – У меня, как легко догадаться, уйма вопросов! Не возражаете?
Ральф обессиленно махнул рукой, допил вино и выдохнул:
– Спрашивайте…
– Мне что-то подсказывает: с кассатами способны общаться далеко не все люди. Только некоторые; и именно они становятся штархами. Я прав?
– Правы. Более того, с каждым конкретным кассатом способен общаться только один вполне конкретный штарх. Других кассат ни за что не послушает.
– Даже так?
– Именно так.
– Хм… – Александр наморщил лоб. – А как происходит встреча конкретного кассата с конкретным штархом? Как они друг друга находят?
Как узнаЮт? Вот вы со своим как встретились?
– Столкнулись у вод. Я еще мальчишкой был. Мне лет пять стукнуло, что ли. Ходили мы купаться, целая ватага портовой ребятни, одежку в маслиновых кустах побросали. Вернулись – сидит. Я сперва решил – собака. Подошли ближе – нет, не собака. Приятели мои, хоть и старше были, струхнули и разбежались, а я, до сих пор помню, ничуть не испугался. Подошел к нему… А он мне в глаза заглянул… И все. С тех пор мы расставались только один раз, когда я в Саутхэмптон учиться поехал.
– А кассат где все это время был?
– Откровенно говоря – не имею ни малейшего представления, – признался Ральф. – Но, уезжая, я твердо знал: кассат понимает куда и зачем я еду. Более того, по-моему, он заранее не менее твердо знал когда я вернусь. Он провел меня до асигута при отбытии и встретил у асигута, когда, спустя четыре года, я вновь ступил на тот же керкинитский причал.
– Чудеса, – Александр улыбался, словно мальчишка, которому перед сном рассказали волшебную историю. – А у других как это происходит? Я имею в виду других штархов с их кассатами.
– Да примерно так же. Как правило, ребенок встречает кассата и больше с ним не расстается, если только не уезжает куда-нибудь далеко от Эвксины.
– Со взрослым кассатом встречается?
– Да. Хотя… тут есть нюанс. Кассаты все взрослые. По крайней мере никто и никогда не видел их детенышей. Да что там, если присмотреться повнимательнее… вы не присматривались?
– Нет. А что? – не понял Александр.
– Кассаты бесполы.
– Как это? – Александр форменным образом опешил. В глубине души он все равно считал кассатов экзотической разновидностью кошек.
– А вот так. Яиц у них не бывает, петли тоже. Во всяком случае я не видел ни у одного. У них не бывает течек и гона, между собой они всегда общаются тихо и стороннему глазу незаметно. Они не приносят детенышей. И они не умирают, Алекс, вот что страшит и бесит обывателей пуще всего. Не стареют и не умирают. Штархи старятся, отходят от дел, дряхлеют – их друзья-кассаты остаются рядом с ними до последнего дня. Но когда последний день наступает – кассат уходит.
Меня почему-то всегда больше всего огорчал тот факт, что кассат уходит сразу же после смерти штарха, не дожидаясь похорон. Пока штарх жив – кассат находится рядом и разделяет его страдания, если штарх страдает перед смертью. Но как только жизнь и душа покидают штарха – кассат просто встает и уходит прочь… опять таки не знаю куда.
Возможно, искать нового приятеля среди детей. Не знаю.
Принц слушал, жадно распахнув глаза. Новое знание завораживало, скорее всего оттого, что в него трудно было с ходу поверить. Разум отказывался верить, естество вопило: «Сказки! Не бывает!» Но совсем недавно Ральф с кассатом вызвали самый настоящий ветер и этот факт игнорировать было невозможно. Кроме того… зачем Ральфу врать?
Александр чувствовал: этот человек не станет набивать себе цену мистическими и жутковатыми выдумками как это делают шарлатаны, именующие себя магами, в Альбионе. Ему это просто незачем.
– Я… Я поражен вашим рассказом, Ральф! Честное слово. Не то чтобы я вам не верил, но… такие истории нужно сначала осмыслить, свыкнуться с ними. Воспринять. А сейчас мне будто ушат ледяной воды на голову опрокинули. Святой Аврелий, я чего-то такого и ожидал, но, видит небо, все равно оказался не готов к услышанному!
– Ничего, – понимающе усмехнулся Зимородок. – Не вы первый.
– Кажется я начинаю догадываться за что… точнее, почему вас ненавидят горожане, далекие от моря и мореплавания.
Зимородок снова усмехнулся, шире, но на этот раз не сказал ничего. А вызванный им и кассатом порыв все влек и влек «Гаджибея» и «Дельфина» сирокко, в самое сердце Эвксины, и там где две сантоны проходили, ненадолго волнуя воды, вскоре вновь воцарялся штиль. Штиль был везде: впереди, позади, справа, слева… Но паруса сантон все же полнились ветром, а порыв гнал их вперед и вперед, неутомимый, как воля стихий.
Собственно, он и был волей стихий.
– Вы как-то упоминали, Ральф, что кассат нуждается в людской неприязни, к себе и штарху.
– Это действительно так, – кивнул Ральф. – Худа без добра обыкновенно не бывает: в людской неприязни кассат черпает силу, которая помогает в общении со стихиями. Своеобразная энергетическая подпитка. А вы позволите встречный вопрос, Алекс?
– Разумеется!
«Надеюсь, он не станет выведывать запретные подробности нашего похода,» – подумал принц.
Уроки Узкоглазого Друида Тольба не прошли даром: Александр практически никогда не терял концентрации и самообладания. Выболтать семейные и государственные тайны – что может быть отвратительнее?