Васильева Ксения. Любовник из провинции

   - Никак у меня не получится, - добавила она извиняюще и вроде бы разговор как-то подошел к концу, но Анатолий не сказал главного, из-за чего и позвонил, и набрался с духом, - у меня к Мите был деловой разговор, но раз уж его нет, то...
   - А в чем дело? - с живостью откликнулась Нэля, - ей хоть как-то хотелось загладить свой резкий отказ.
   - Да нет, Нэлечка, это я мог сказать только Мите...
   - А мне, что? - нельзя? - вроде бы обиделась Нэля, а сама сгорала от любопытства.
   - Почему?- можно, но неловко как-то, - ответил Анатолий.
   - Давай, давай, - вдруг на "ты" сказала она Анатолию и он обрадовался, потому что пока она ему - "выкала",- все было не дружески, очень далеко и официально. - Между товарищами тайн нет.
   - Понимаешь, Нэля, я хотел, чтобы Митя поговорил с В.В. насчет меня. Здесь нам жить невозможно. Ребенок, я, Ритка и еще тещенька, знаешь какая она у меня? - пьяница, целыми днями забивает козла, и все у нас, то есть у нее, - в квартире! Представляешь? А стоит сказать, как тут же крик: вы у меня живете! Извольте терпеть. Я собираюсь купить однокомнатную,- у моей матери комната в коммуналке, - но пока денюжек не хватает. Ладно, Нэль, навешал я тебе... - но сама захотела.
   Нэля молчала, проникнувшись ужасной жизнью молодой семьи Анатолия. А как живут они! - как короли! Чего там говорить. И все ее папа! который добился таких высот... У Анатолия такого папы нет. У его Риты - тоже, одна мама, да какая!.. Митя тоже неизвестно как жил бы, если б не она, не ее папа! Она подумала, что Митя мог бы быть более внимательным и благодарным, но сразу же ответила: он - такой и нечего его ломать. Но что делать с Анатолием? Как помочь? Может, попросить папу? Он обещал прилететь из Киева, проводить ее... Вот она и попробует. Ничего! Как говорят: да-да, нет-нет.
   И она сказала: Толя, я ничего не обещаю, но кое-что попробую... Позвоню тебе через несколько дней, обязательно, дай мне телефон твой, я куда-то задевала...
   Анатолий возрадовался - все проехало как по маслу, - но с телефоном нельзя.
   Он сказал: знаешь, я буду в бегах, пытаюсь что-то устроить, я сам тебе позвоню ровно через три дня, в это же время, идет? - Отлично, - сказал Нэля, - только позвони обязательно, хотя ничего не гарантирую...
   - О чем ты говоришь! Спасибо просто на добром отношении... Закончим сразу эту слезную историю. Трофим Глебович прилетел
   проводить свою любимую дочурку в Америку... Дочурка как-то вечерком, за кофе с ликерцем, под размягченные разговоры о будущей девочке: все почему-то хотели и ждали девочку, хотя Митеньку любили, мальчик он был необыкновенный, - послушный, любящий, - ангел, как говорили про него, к слову рассказала об Анатолии. Как они живут, то да се, и сообщила неопределенно: мне бы так хотелось помочь им! такие замечательные ребята!
   Трофим нахмурился, он был быстрый на соображение и тут же понял, что его любимая дочурка будет просить, - уже, фактически просит! - за этих "милых ребят", которые наверняка продумали, кого просить. Это, значит, звонить Г.Г. по поводу каких-то лю
   дей, - кто они? О Митьке говорить было просто - первый среди
   студентов, на практике показал себя с языками - отлично, была
   правда какая-то темная историйка с парижской девицей, но это, в
   конце концов, - чепуха: обалдел малый от Парижа... Можно простить. А в Америке все в порядке, - вон В.В. пишет, что будет
   предлагать зятька на серьезное дело... Мол, такое дело по Митьке, а вот - канцелярия его только раздражает и не нужен он там. С бумажками другие могут возиться... У них там перетрубации, может, попросить за этих?.. Нет, - Америка слишком большой козырь. И почему этого "милого парня" снова туда не направили? Хватит с него Алжира или там Египта...
   - Понятно, - сказал сурово Трофим Глебович, - просишь, значит, за этих замечательных ребят. А ты их хорошо знаешь? Был бы твой Митька здесь, я бы у него узнал, а так...
   Нэля горячо сказала: жену я его мало знаю, а его - хорошо! Он
   - славный, папа, честно...
   ... Так, подумал Трофим, этот парень ей нравится... Еще нехватало этого! Она - налево, Митька - направо... Нет, туда этот "замечательный" парень определенно не поедет, ты, дочка, не рассчитывай. Отправим его, чтоб глаза не мозолил...
   А вслух сказал: попробую поговорить с Георгий Георгичем, мне с ним самому пообщаться надо.
   И решилась все же судьба Анатолия. Правда, "африканская".
   Настало безлистое, с пронзительными ветрами, сухой серой землей и резкими морозными утрами, - время.
   Зима без снега.
   Вера сомнамбулически брела по бульвару и думала о том, что вот она и беременна от Мити, и что ей делать и к кому кинуться.
   Кинуться было к кому, - подружек валом, и все они помогли бы, и советов надавали, - но и протрепались бы... Хоть одному человечку, конечно, с требованием полного сохранения тайны...
   И пошла бы тихая, кипящая кипятком молва: знаете комментатора Веру Полянову? "От сердца к сердцу"... Она - беременна, и от кого неизвестно!..
   И начались бы гадания и расследования и многим мужчинам пришлось бы зазря нездорово ...
   Но основное, что тревожило ее, - рожать или делать аборт. Последнее вызывало отвращение и страх, но возможно - придет
   ся. А если родить?
   Ее братец, человек не с лучшим характером, собирается жениться... На черта ему сестра, родившая неизвестно от кого, не замужем, одинокая, с пищащим мальчиком ( Вера почему-то была уверена, что это - мальчик и называла его про себя - только Митей..) в одной квартире...
   А когда пузо полезет на нос? Что она скажет на работе?
   Это, правда, меньше заботило ее, - уйдет в отпуск, попросит домашнюю работу... Ее ценят на радио. Слышать, что о ней говорят,
   - она не будет. Нет ее. Программа идет, а ее нет. Поговорят и забудут. Не это самое страшное.
   Брат. Их общая квартира. Девица, которая станет его женой. Кажется, контролер в аэропорту. Вера видела ее - щучка.
   Необходимо, позарез, хоть с кем-то поговорить, на что-то решиться... О Мите она вспоминала вовсе не со злостью. Он не виноват, что она почти до тридцати проходила в девицах! И не дурочка она из глухомани, чтобы не понять, что бывает, когда люди так любят друг друга. Конечно, он мог бы... Но и она!
   На том она закрывала эту тему, чтобы не начать злиться на Митю. Она сделала все сама. И точка.
   У вдруг внезапно, как все гениальное, ей упала прямо с неба мысль: позвонить Лельке!.. Ведь были же они подругами? Ведь созванивались и после ТОГО вечера, перед отъездом Мити, и позже. Конечно, отношения у них уже не те, - какие-то тайно прохладные, наружу же, - светские и милейшие.
   Теперь они с Лелькой почти родные! Вера не откроет, кто отец, - зачем бередить...
   Как Вера раньше не додумалась! Хорошо, что не позже. По ее подсчетам у нее катил к концу третий месяц ( у Нэли в Америке
   тоже), - пора было срочно на чем-то останавливаться...
   Она пришла домой, братца к счастью не было и, налив себе чашку кофе, сходу, чтобы не раздумывать и не отказаться от идеи, - позвонила.
   Ответил юношеский басок, крикнул вглубь квартиры: Мам! Тебя! Вера сначала удивилась, но подсчитав, поняла, что Лельке к
   сорока и парню видимо уже лет шестнадцать - восемнадцать... Подошла Елена Николаевна не сразу узнала Веру, а когда узнала
   стала суховата: Здравствуй, вот уже и не узнаю тебя... Куда пропала? Повод - серьезный, - сразу решила Вера брать бычка за рожки, - а не звонила... Ведь ты тоже... Мне надо с тобой встретиться, Лелька, - сказала она попрежнему, как раньше, решив, что выяснения отношений уже вполне достаточно. - Ты сможешь?
   Она поняла, что выбор она сделала правильный.
   Елена не отказала: давай, - сказал она, - Где?
   - В кофейном зале ДЖ?
   Елена Николаевна сразу же отказалась.
   Тогда Вера предложила на улице, около их бывшей совместной работы, спросив: ты там работаешь? На что Лелька ответила, что - да, но почти всегда на дому - берет рукописи...
   Лельку Вера увидела издали. В пушистой шубке, белом пушистом шарфе, белых высоких сапогах,- как всегда - элегантная, но несколько безвкусная.
   Она улыбалась Вере прохладной улыбкой, которая означала не антипатию. - но равнодушие. Так и было. И Вера вполне понимала Лельку.
   Они обнялись, коснувшись друг друга холодными щеками и Вера увидела, что Лелька подурнела и постарела: лицо отяжелело, а огромные голубые глаза, которые всегда скрашивали все лелины недостатки, стали будто меньше, тусклее, и были грубее накрашены.
   - Ты хорошо выглядишь, - отметила Елена Николаевна без зависти, но с некоторой горечью.
   Вера действительно была хороша. Видимо новая зародившаяся в ней жизнь давала отсвет на все: румянели щеки, сверкали глаза, правда прикрытые очками, - близорукость никуда не денешь! Светились апельсиновые волосы, присыпанные снегом...
   - Не думаю, - покачала головой Вера, - нет причин хорошо выглядеть.
   Вере хотелось, чтобы разговор уже начался с главного, но Лелька пропустила мимо ушей зацепку, а задумчиво продолжила: ты вдруг как-то сложилась, по-женски. Я еще летом это заметила.
   - Летом?.. - Переспросила Вера, почувствовав себя неуютно.
   - Да, - откликнулась тем же ровным равнодушным тоном Елена Николаевна, - я ехала в троллейбусе, а ты шла...
   - Одна? - Вырвалось у Веры - она испугалась, что Леля видела ее с Митей!
   - Одна, - почему-то усмехнулась Елена Николаевна, и тут же спросила: как ты живешь? Замуж вышла?
   Ох, уж этот вопрос который задают всем молодым женщинам в критическом возрасте, будучи уверенными, что ответ будет отрица
   тельным!
   - Нет, - резче, чем надо бы, ответила Вера.
   Елена Николаевна взглянула на нее более внимательно: тебя это огорчает? Вот не думала! Ты мне казалась такой независимой.
   - Дело не в этом, Леля, - ответила Вера, - все сложнее... Я сейчас в довольно щекотливом что ли, положении и может быть поэтому такая...
   Она замолчала и подумала, что разговор идет трудно и Лелька не хочет замечать ни тона Веры, ни ее отчаяния...
   Лелька не слушает, - идет медленно под снежной метелью, смотрит вперед, будто там хочет что-то разглядеть.
   Елена Николаевна действительно полуслушала Веру. Она думала о том, что знает, почему Вера до сих пор не замужем. Она видела Веру тогда не одну. С Митей. Эта встреча так толкнула ее в сердце, что она долгое время не могла придти в себя...
   А сейчас вспомнила свою краткую безумную близость с Митей... Веру, которая тогда как бы была третьей лишней, а на самом
   деле - Первой. Она вытеснила ее, Лелю. А сейчас Вера с чем-то пришла к ней! И Леля никак не может взять себя в руки и от
   нестись к ней нормально, - без горечи и неприязни.
   Воспоминания же о Мите были сложными - они вбирали в себя все: и острое счастье, и любовь, и ненависть, и ощущение стыда...
   Но в конце концов, ей над признаться, что все это для нее - прошлое, а для , Веры, - настоящее, и не надо на нее злиться,
   - ведь ей еще предстоит то, что было с ней, Лелей... - таков уж Митя.
   И не надо экивоков.
   - У тебя ведь сейчас роман с Митей. - Сказала она.
   Вера вздрогнула и съежилась. Нужно решать: или полная откровенность или она должна тут же уйти, и еще возмущенно кинуть: какая чушь, сплетни!
   - Да. Был. А откуда ты знаешь?
   - В Москве и не узнать! А почему - был? - Спросила Леля.
   Вера понимала лелькино состояние, но раз решила - честность, то так и надо держать. И потом ей страстно хотелось говорить о Мите... А кто может быть собеседником на эту тему? Лелька.
   - Потому что он опять там. И надолго. Когда появится, - не знаю. А если даже появится, - не знаю, встретимся ли... ты же сама знаешь!
   Елена Николаевна взяла ее за руку: а ты хочешь его увидеть?
   - Очень, - честно ответила Вера.
   - Ты считаешь его хорошим? - Продолжила свой допрос Лелька.
   Они все стояли и снег совсем залепил, засыпал их.
   - Да, считаю! - Крикнула Вера, - И не смей говорить мне о нем плохо!
   - Я и не хочу этого делать. Но знаешь, какие тяжелые часы и дни... Леля помолчала, - я провела из-за него? Он оставил столько боли...
   Лицо Веры горело она заговорила громко и возбужденно: а мне? Мне он вот, что оставил! - И придя в ужас от своего жеста, щелк
   нула себя по животу.
   И вдруг почувствовала облегчение после этого вульгарного движения. Пусть!
   Елена Николаевна охнула и вдруг прониклась странным, необыкновенным чувством: соучастия, причастности к тому, что с Верой случилось, и расстрогалась, - будто ребенок Мити уже родился и она сейчас его увидит. И полюбит.
   Она почувствовала себя маленькой и ничтожной, со своими обидами, а Веру - торжественно прекрасной и значительной. Она носит под сердцем, - как говорили в старину, - его ребенка!..
   - Ты оставишь... - не спросила Елена Николаевна, а почти утвердила.
   И неожиданно для себя Вера крикнула: ни за что!
   Хотя до этой минуты вовсе не думала в столь категоричной форме.
   - Вера, Вера, послушай меня, - начала Елена Николаевна с желанием вдолбить то, что она подумала. - Послушай меня. Молчи и не возражай... Ты любишь Митю?
   - Да.
   - Я знаю, Господи, я знаю, как его можно любить! - Бормотала Елена Николаевна, желая одного, - чтобы Вера слушала. - Я думала, - сойду с ума, когда поняла, что - все. Я чуть не решилась на... не надо вспоминать, не надо... Подумай... Ты ведь никогда ни за кого не выйдешь замуж, да?
   Она пронзительно всматривалась в Веру.
   - Никогда. Ни за кого.
   - Вот видишь! Я знала! Митя будет владеть тобой всю жизнь! Он будет уезжать, приезжать, жить своей жизнью, иногда - вспоминать тебя и звонить... Но он не будет с тобой реально, поверь мне! А у тебя - его сын! Всегда с тобой ТВОЙ Митя! Ты можешь представить это счастье? Если бы я могла... если бы у меня был сын от него... - Елена достала платок и стала вытирать краску со щек, слезы лились из ее глаз.
   Вера смотрела на нее и думала, что вот и пришло решение - оставить...
   - И он может придти к тебе! Так бывает именно с такими как Митя. Один на тысячу, но шанс - твой. Жену он не любит, я это знаю, поверь мне, Елена боялась, что Вера воспринимает ее слова, как бред старой дуры, а ей так хотелось, чтобы новый Митя родился, еще один Митя, - но другой, лучше, честнее! Нет, пусть такой же, как его отец! Нельзя, нельзя! убивать митиного мальчика.
   Елена Николаевна расстегнула шубу - ей стало жарко, она будто всходила на гору, задыхаясь и упорно.
   Она обязана сломить верино упрямство. Это чисто женская обида. А речь идет о жизни! - Дать ее или отнять? Какой кошмар! И это решают они!.. Ужас.
   Вера сказала негромко: я все поняла, Лелька. дай мне вздохнуть и подумать...
   - Ну, конечно, - отозвалась Елена Николаевна и почувствовала, как она устала, у нее даже голос сел. Но медленно и тихо сказала сокровенное: а я бы хотела, чтобы Митя был моим вечным любовником, а не мужем. Он соскучится в уздечке... В любой. Таких нельзя держать взаперти, им нужна свобода...
   И она снова стала вглядываться в мятущуюся даль, тускло освещенную фонарем.
   - Ну, вот, - сказала ей с упреком Вера, - то ты говоришь, что он придет, то, что ему нужна свобода... Второе - правда. Он увидит маленького Митеньку, предположим, - умилится, будет умиляться неделю, а через неделю ускачет, как зайчик. Там ребенок, здесь - ребенок, еще где-нибудь ребенок... И я уже не буду - Прекрасная Вера, а буду Вера Валентиновна, толстая мамаша капризного мальчишки, семейная баба на чайник! Я не боюсь осуждения, - плевать я на всех хотела! Я почему-то боюсь этого ребенка! Боюсь, - и почему, - не знаю. Не могу объяснить... Нет, не могу, Лелька! Пусть он меня простит... - И Вера заплакала так, что затряслись плечи, голова, кривился рот от вырывающихся рыданий. Безутешных.
   Леля снова схватила ее за руки, повела ее куда-то. Они свернули в переулок - здесь никого не было,- и шептала ей: ну и не надо, не надо! Если ты так чувствуешь! Пусть не будет! Ты еще совсем молодая! Сто раз еще с Митей встретитесь, еще дети будут!..
   Вера продолжала плакать, но уже не так бурно, а Леля вдруг сказала со злостью и восхищением: ну надо же! Такой маленький и такой едкий!
   А Вера, вздрагивая и с трудом разлепляя спекшиеся от слез губы, призналась: я люблю его всегда. Он мне уже столько нанес... А я все равно!.. Больная я, что ли? Сумасшедшая? Всегда - пожалуйста, когда бы он ни захотел... Стыдно.
   - Нет, нет, ты - умница, умница, - начала опять свою нескончаемую речь Леля, - Это мудрость. Ты - выше всего. Любовь - это так высоко, Вера! Это... как бриллиант, а ты говоришь о стертых копейках! Он же ползет к тебе на коленях, когда видит?
   - Да.
   - Я знаю! Я же знаю! - Закричала Леля, - есть гении в любви и когда попадаешь в их ауру - ничего не стыдно и не страшно... Я помню, как мы в такси... Такой ужас, казалось бы... Нет, - счастье... И потом... - Леля замолчала, поняв, что ей безумно хо
   чется рассказать Вере об их единственном ТОМ свидании на чердаке... Но она взяла себя за язык. Не надо. Вере? Сейчас, об этом? Когда главное быть или не быть еще одному человеку, митиному сыну, - на земле!..
   Вера посмотрела на нее и вдруг поняла, что ближе этой женщины у нее никого нет. Она обняла Лелю и они обе стояли, плача, осыпаемые снегом.
   Потом они молча шли к метро, опустошенные, уставшие... У метро Леля спросила, глядя Вере в глаза: ну, что?
   Вера опустила голову так, что не видно было лица и сказала: пусть он простит.
   Леля вздрогнула, но постаралась нормально ответить: позвони мне завтра. Я договорюсь. Это очень хороший специалист, не бойся.
   К врачу Вера шла вместе с Лелей. Та предложила, а Вера не отказалась. Она очень боялась.
   Снег уже лежал прочно и Леля предупредила Веру, что надо как можно теплее одеться.
   - Но почему? - Спрашивала Вера, стараясь скрыть ужас перед своим близким будущим. Ее безотчетно пугало это требование теплого, очень теплого, всего, чего можно...
   Леля беззаботно отвечала, честно тараща свои огромные круглые голубые глаза: ну, у тебя же будет сильное нервное напряжение!.. Тебе будет холодно... Знаешь сама, когда нервничаешь всегда дрожишь и холодно...
   Вера верила Лельке, что это только нервное напряжение, а так
   - почти ничего. Боль, сказала Лелька, как ранку помазать йодом, щиплет, неприятно и все...
   Вера верила, что это так.
   Возрастом она подходила к тридцатилетнему рубежу, однако мало, что знала в этой женской области, потому что не любила слушать "бабьи" разговоры: об абортах, родах и другом, еще более
   интимном...
   Разве могла она подумать, пребывая в разреженной атмосфере любви с Митей, что ей придется говорить именно о "бабьем". И с кем? С Лелей!
   И в сотый раз выспрашивала Лелю, (которая два раза делала аборт. От мужа), ну какая это боль? Скажи поточнее...
   Леля уже была на пределе и раздраженно ответила: я же тебе сказала, как йодом по ранке...
   Они подошли к маленькому московскому особнячку, еще прошлого века.
   Им открыла неприметная женщина как бы без возраста.
   Они вошла в большую комнату, видимо, гостиную.
   За толстыми стенами особнячка не слышны были ни трамваи, ни автобусы, сплошняком идущие по этой узкой улице.
   В комнате стоял большой круглый семейный добротный стол, покрытый вязаной скатертью. На стенах старые фотографии с давними людьми,- мужчинами и женщинами, в собольих душегреях, вицмундирах, фраках.
   Из темных двухстворчатых дверей вышел толстый большой человек с круглой как шар головой, в круглых очках. Он был в синем халате поверх обычной одежды и это почему-то привело Веру в совершенный ужас: как мясник... Хуже, - палач... Подумала она и задрожала, затряслась, даже в своих теплых свитерах и кофтах...
   А врач весело спросил: кто? Вы? - и прямо глянул на Веру.
   Она заставила себя кивнуть. Врач улыбнулся, и потирая руки, сказал: вон она какая рыжая! И с меня ростом - справлюсь ли?
   И захохотал.
   Вера почувствовала, что у нее кружится голова и вполне возможно, она грянется в обморок. Она взяла лелину руку и Леля, ощутив ее дрожь, попросила шутливо, - на правах знакомой, - и всерьез: Василий Ильич, мы первый раз, не надо нас пугать...
   Врач сразу стал строгим: Елена Николаевна, милая моя, посидите здесь, тут вам и журнальчики и все для времяпровождения, а мы пойдем.
   Он взял Веру за руку и оторвал от Лели довольно резко.
   Вера еще оглянулась на Лелю и заметила какое-то странное выражение ее глаз: не жалеющее, а будто укоряющее...
   Они прошли с доктором коридорчик и вошли в торцовую дверь. Комната была облицована белым кафелем, на окне - белая зана
   весь, плотная как простыня.
   Василий Ильич дал ей такой же синий халат, нитяные белые чулки и сказал: переодевайтесь. Снимите свое, наденьте халат и чулки.
   Вера взяла вещи, но ничего с ними не делала, - не раздевалась и не переодевалась.
   Врач доставал что-то из медицинского шкафичка, - какие-то огромные щипцы, еще что-то подобное, и не оборачиваясь, спросил: готова, миленькая?
   Она промолчала и дрожала, как дрожала их собака, когда ее отловила собачница, а Вера, выдрав от нее свою Динку, плача, несла домой. Динка не лаяла, не скулила, а тряслась вот такой крупной тряской.
   Василий Ильич обернулся и посуровел: это не дело, миленькая моя, так мы с вами весь день проваландаемся! Давай, красавица,
   давай, - он подошел к Вере и стал отдирать ее от стены, как давеча от от Лельки.
   И приговаривал: ну и что, - первый раз! Все бывают в первый. У меня пациентки по пятнадцать раз делают и ничего, - живы-здо
   ровы, чего и нам желают. Через пять минут ты, как новенькая будешь! Побежишь с подружкой кофе пить в кафе. У нас тут отличное кафе...
   Он уже вел Веру к столу, покрытому клеенкой.
   А она все спрашивала его: правда не больно? Правда?
   И доктор откликался добродушно и уверенно: конечно, правда. Я, миленькая моя, неправды не говорю. Ложись-ка на столик...
   А сам опять полез в медицинский шкафчик.
   Вера стояла и смотрела на стол с потертой цветастой клеенкой, и думала, что клеенка, - это потому что кровь. Митиного мальчика...
   Тут-то она и грянулась об пол. Врач обернулся, чертыхнулся, поднял ее, положил на диван, также застеленный клеенкой, и ударил раз и другой по щекам.
   Она пришла в себя и удивилась при виде чужого мужика, склонившегося над ней. Что это? Кто? И сразу все вспомнила.
   Нет! Никогда! Если она увидит ЭТУ КРОВЬ! она умрет или сойдет с ума... Нет!!
   И она сказала, стаскивая халат и чулки.
   - Нет, доктор, я не буду... Я не могу... Я заплачу за беспокойство...
   И стала быстро при нем одеваться, а он стоял в онемении и только багровел лицом.
   Вдруг он рывком открыл дверь и держа ее открытой, заорал: выметайся, дура стоеросовая! Голову мне заморочили! Я бы уже двоих принял! Вон отсюда, коза!
   Слава Богу, что она сразу нашла ту комнату, где сидела Лелька. Та удивленно подняла голову от журнала: как? Уже все?
   Вера не успела ответить, как ворвался врач, гремя глоткой: забирай свою дуру! Но денежки - попрошу! Она меня за нос водить вздумала! Коза!
   Леля тоже затряслась и сказала, роясь лихорадочно в сумочке: вот, пожалуйста, Василий Ильич, как за аборт и консультацию, вот, - и совала ему в руки кучу денег. Он взял, пересчитал и снова заорал: вдвойне! Втройне надо с вас взять! Голову заморочила, дура!
   Они быстро вышли.
   Леля громко сказала: сам козел, и еще сумасшедший.
   Вера ни на что не реагировала.
   Ее потрясли эти старые, затертые многими бабами клеенки, с которых потом смывали кровь детей...
   Она вдруг подумала, что не будь Лельки, пожалуй, этот бешеный доктор затащил бы ее на стол, призвав на помощь безликую бабу, а может, и еще кого... И что бы она смогла сделать? Кричать и биться? Звать на помощь? Убили бы ее вместе с младенцем неродившимся...
   Вера твердо уверилась, что убили бы, - чтоб не устраивала в этом жутком домишке не нужного шума.
   Лельке сказал бы: смерть от шока или там, что до него она, Вера, "ковырялась", - и он ничего не смог сделать...
   Запросто! И чтобы стала делать Лелька? Ничего. Что бы она смогла? Доказывать по судам и милициям? Что? Что она сама туда
   девицу направила?..
   Вере стало невыносимо страшно, - этот доктор с круглой головой и шуточками-прибауточками, - из ночных кошмаров.
   И вдруг Веру как-то отпустило, и возникла эйфория: она не отдала своего ребенка, как агнца на жертвенное заклание! Какое счастье!
   А остальное, - чепуха. Все решаемо!..
   Они сели в такси и рванули с этой улицы и от этого домишки, где все непередаваемо страшно началось, но счастливо закончилось.
   Не сговариваясь, попросили остановиться у какого-то кафе по дороге. Заказали кофе и бутерброды, - ощутив страшенный голод - и только тогда почувствовали себя в нормальной жизни...
   Даже выпили немного, - сказав смешно: с избавлением.
   И стали обсуждать верино положение.
   Елена Николаевна предложила такое вранье: Вера вышла замуж.
   За капитана дальнего плавания, летчика, дипломата ( тут они обе усмехнулись), - придумать несложно. Леля даст ей свое обручальное кольцо, а в отдел кадров можно пока не давать сведения: фамилию она как бы оставляет свою...
   Но Вере этот вариант не подходил. У нее полно приятельниц, которые удивятся, - не показывает мужа, никого с ним не знакомит?.. А уж когда ребенок появится... - Начнется светопредставление! И где тот муж? Нет.
   Они снова упорно думали...
   - Послушай меня еще. Если ты говоришь, - братец у тебя говнистый, и женится скоро, там тебе делать нечего. Это - первое. Второе... - Леля как-то странно посмотрела на Веру, будто желая что-то сказать и боясь, но все же решилась, - второе, - или самое первое, - мы должны этого ребенка растить вместе, я буду принимать такое же участие в нем, как и ты! Теперь, слушай,
   что...
   - Нет. - сразу же перебила резко Вера.
   Леля обиделась.
   Она опустила голову,слезы навернулись на глаза.