Смеркалось. «У каждой планеты свои особые сумерки, — думал Кирт. — Ярко-голубые, постепенно переходящие в густой ультрамарин, — на Альфаноре, мрачно-серые, с охристым оттенком — на Саркое, золотые, пронизанные красным, голубым и зеленым свечением соседних звезд — на Мерчисоне».
   Здесь, на Земле, сумерки были именно такими, как нужно, — мягкими, сиренево-серыми, неподдельными от начала и до конца… Джерсен пообедал в ресторане, открытом для посетителей уже более семнадцати столетий.
   Закопченные потолочные балки из дуба словно не поддавались тлену, панели блистали белизной — здание реставрировали примерно раз в столетие. Джерсен мысленно вернулся в свою юность. Он дважды посещал Лондон с дедушкой, хотя большей частью они жили в Амстердаме. Нигде больше не едал он таких обедов, как в Лондоне, не наслаждался таким спокойствием и праздностью.
   Джерсен грустно покачал головой, вспомнив, в какое предприятие втравил его безжалостный дед. Удивительно, что он до сих пор выполняет указания старика. Кирт купил номер «Космополиса» и вернулся в гостиницу. Он зашел в бар и, заказав пинту вортингтонского эля, сваренного в Бартоне-на-Тренте по рецептам двухтысячелетней давности, перелистал «Космополис». Лениво пробежав глазами три большие статьи: «Теряют ли земляне потенцию?», «Патриция Путрин: Новый тост для фешенебельного общества», «Советы Клерджимана по духовному обновлению», Джерсен зевнул и отложил журнал.
   Стоит ли удивляться, что обороты падают…
   На следующий день он посетил редакцию «Космополиса», где имел беседу с миссис Нейтра, управляющей штатом. Эта хрупкая брюнетка, увешанная безвкусной бижутерией, обрушила на Кирта волну эмоций:
   — Простите, бога ради! Я не в состоянии ни о ком и ни о чем думать. Я в смятении. Мы тут все в смятении. Это такое потрясение, мы просто не можем работать.
   — Может, мне поговорить с главным редактором? — сухо осведомился Джерсен. — Должно было прийти письмо от Издательской компании Зана.
   Миссис Нейтра раздраженно передернула плечами:
   — Кто или что это за издательство Зана?
   — Новый владелец, — вежливо объяснил Джерсен.
   — О! — Женщина порылась в бумагах на столе. — Может быть, вот это. — Она прочла. — О, вы — Генри Лукас.
   — Да.
   — Гм… пиф-паф… Специальный репортер. Вообще-то, нам они сейчас не нужны. Но я только управляю штатом. О черт, заполните эту форму и договоритесь о прохождении психиатрического теста. Если выживете, неделю спустя пройдете курс ознакомления.
   Джерсен покачал головой:
   — У меня нет времени для формальностей. И сомневаюсь, что новые владельцы будут от них в восторге.
   — Простите, мистер Лукас. Это наша обязательная программа.
   — А что сказано в письме?
   — В письме сказано, что мистер Лукас должен быть принят на оклад специального корреспондента.
   — Тогда, пожалуйста, выполняйте.
   — Ах, трижды черт побери! Если теперь вот так пойдут дела, зачем им вообще управляющий штатом? А психиатрические тесты и курс ознакомления?
   Почему бы просто не кидать новичков на любые задания?
   Женщина достала формуляр и набросала несколько строчек фломастером.
   — Вот вы и здесь. Отнесите это главному редактору. Он устроит все остальное.
   Главный редактор, солидный джентльмен с тревожно поджатыми губами, процедил:
   — Да, мистер Лукас, миссис Нейтра звонила мне. Я так понимаю, что вы посланы новыми владельцами.
   — Я долгое время сотрудничал с ними, — пояснил Джерсен. — Но все, что мне нужно сейчас, это любое удостоверение, которое выдается специальным корреспондентам, подтверждение того, что я работаю на «Космополис».
   Главный редактор отдал распоряжение в интерком и обратился к Джерсену:
   — По дороге к выходу зайдите в отдел 2А. Вам подготовят карточку. — Он откинулся в кресле с видом крайнего утомления. — Собираетесь стать вольным стрелком? Неплохой выбор. И о чем же вы думаете писать?
   — О том, о сем, — сказал Джерсен. — Что попадется.
   Лицо главного редактора свела судорога беспокойства.
   — Вы не можете вот таким образом писать статьи для «Космополиса». Все наши выпуски распланированы на месяц вперед! Мы используем опросы общественного мнения, чтобы выяснить, что интересует читателей.
   — Откуда публика знает, интересует ли ее то, что она еще не читала? — парировал Джерсен. — Новые владельцы прекращают опросы.
   Главный редактор печально покачал головой:
   — Как же мы тогда узнаем, о чем писать?
   — У меня есть пара идей. Например, Конгрегация. Каковы ее цели? Кто поднимается выше сотой степени? Какой информацией они владеют? Что мы знаем о Трионе Руссе и его антигравитационной машине? Конгрегация заслуживает очень внимательного изучения. Вы можете смело посвятить ей целый выпуск.
   Редактор недовольно поморщился:
   — А вы не думаете, что это… ну, скажем, чересчур напыщенно? Неужели люди действительно заинтересуются этим вопросом?
   — Заинтересуются — не сейчас, так позже.
   — Легко сказать, но это не способ управлять журналом. Люди на самом деле не хотят ни во что вникать, они хотят получать знания, не прилагая усилий. Так называемые серьезные статьи мы сопровождаем множеством разъяснительных сносок. Этого им хватает — есть о чем поговорить на вечеринках. Ну, а еще что вы имеете в виду?
   — Я думал о Виоле Фалюше и Дворце Любви. Что там вообще происходит? Что представляет собой Виоль Фалюш? Какое имя носит, когда выбирается в Ойкумену? Кто посещает его Дворец Любви? Чем за это платит? Собирается ли вернуться?
   — Интересная тема, — согласился редактор. — Разве что несколько скандальная. Мы стараемся держаться подальше от сенсаций и — как бы это сказать? — суровых фактов реальности. Хотя сам я часто думал о Дворце Любви. Что там творится? Может, и ничего особенного. Но точно никто не знает. Что еще?
   — На сегодня все. — Джерсен встал. — Вообще-то я собираюсь работать над последней темой сам.
   Редактор пожал плечами:
   — Удачной охоты!

 
   Джерсен немедленно отправился на континент и уже в полдень был на обширном Зональном вокзале Ролингшейвена. Он прошел через зал, отделанный белым пластиком, мимо движущихся дорожек и эскалаторов, над которыми горели надписи: «Вена», «Париж», «Царьград», «Берлин», «Будапешт», «Киев», «Неаполь» — названия множества древних городов. Кирт задержался возле киоска, чтобы купить карту, затем пошел в кафе, где заказал кружку пива и порцию сосисок.
   Джерсен долго жил в Амстердаме и несколько раз проезжал через Зональную станцию, но сам Ролингшейвен знал плохо, поэтому за едой он изучал карту.
   Ролингшейвен, довольно большой город, разделяли на четыре муниципалитета реки Гааз и Шлихт и канал Эверса. Северный район — Цуммер — был застроен мрачными массивными зданиями, воздвигнутыми каким-то городским советом далекого прошлого. И если бы в кварталах Хейбау, выступающих в море, не находились знаменитая Гандельхальская консерватория, чудесный Галактический зоопарк и детский Увеселительный парк, Цуммер мог бы считаться скучнейшим местом.
   На юге, на берегах Шлихта, лежал Старый Город — лабиринт кривых улочек, скопление маленьких магазинчиков, трактиров, гостиниц, ресторанов, район настолько же хаотический и живописный, насколько Цуммер — однообразный.
   Многие из аккуратных маленьких домиков, каменных и деревянных, построили еще в средние века. Здесь размещался старый Университет, выходящий на рыбный рынок на берегу канала Эверса.
   Амбуле представлял собой девять холмов, на склонах которых раскинулись жилые кварталы, а ближе к окраине — фермы и овчарни. На илистых отмелях выращивали знаменитых фламандских устриц. Устье Гааза отделяло Амбуле от Дюрре, где громоздились заводы и фабрики. Итак, в Амбуле Виоль Фалюш, или, если быть точным, Фогель Фильшнер, совершил первое преступление. Там Джерсен и решил расположиться.
   Покончив с пивом и сосисками, он поднялся на третий верхний уровень и сел на местный поезд подземки, бегущий под каналом Эверса на станцию Амбуле. Наверху его ослепило сияние газовых ламп. Он подошел к старушке, сидевшей в справочном бюро.
   — Где здесь поблизости хороший отель?
   Женщина вытянула коричневый палец.
   — Выше по Хоблингассе находится отель «Рембрандт», он не хуже всех остальных в Амбуле. Если вам нужно что-то шикарное, обратитесь в отель «Принц Франц-Людвиг» в Старом Городе, он лучший в Европе. Там и цены соответствующие.
   Джерсен выбрал отель «Рембрандт», приятное старомодное строение, внутри отделанное деревом, и снял номер с высокими потолками, выходящий на широкий серый Гааз.
   День еще только начинался. Наемный автокэб доставил Джерсена до мэрии, где за небольшую плату его допустили в архивы. Он поднял записи 1495 года и нашел имя Фильшнер. На это время были зарегистрированы три Фильшнера.
   Джерсен выписал их адреса. Он также отыскал двух Тинси и взял их на заметку. В документах следующих лет значились два Фильшнера и четыре Тинси. Один из фильшнеров и один из Тинси долгие годы жили по соседству.
   Затем Джерсен посетил местную газету «Геликон» и, благодаря своему удостоверению «Космополиса», получил доступ к банку данных. Газетная информация повторяла историю, рассказанную Дандиной, хоть и с некоторыми сокращениями. Фогель Фильшнер характеризовался как «скрытный мальчик, склонный к лунатизму». Его мать, Ядвига Фильшнер, по профессии косметолог, уверяла, что поражена чудовищным поступком Фогеля. Она описывала сына как «хорошего мальчика, чувствительного идеалиста».
   У Фогеля Фильшнера не было близких друзей. Правда, он работал в биологической лаборатории в паре с Романом Хенигсеном, чемпионом школы по шахматам. Ребята время от времени играли в шахматы во время ленча. Романа не удивило преступление Фогеля: «Этот парень не умел проигрывать — шалел и дико расстраивался. Все же мне нравилось играть с ним. Не люблю людей, которые легкомысленно относятся к игре».
   «Фогеля Фильшнера не назовешь легкомысленным», — подумал Джерсен, разглядывая групповую фотографию, запечатлевшую хоровой кружок лицея Филидора Бохуса. В переднем ряду стояла пухленькая улыбающаяся девочка, в которой Джерсен узнал Дандину. Игрель Тинси была третьей в четвертом ряду, но девочка в третьем ряду заслоняла ее лицо, к тому же Игрель еще и отвернулась, так что черты ее Джерсен не смог различить.
   Фотографии Фогеля Фильшнера не было. Микрофильм кончился.
   «Не так уж много», — подумал с досадой Джерсен. Похоже, в Амбуле и не подозревают, что Фильшнер и Виоль Фалюш — одно лицо. Чтобы убедиться в этом, Джерсен вызвал информацию о Виоле Фалюше, Властителе Зла, но его заинтересовала лишь одна строчка: «Виоль Фалюш несколько раз проговаривался, что его родной дом — Земля. До нас доходили слухи, что Виоля Фалюша встречали в Амбуле. Зачем ему понадобилось посещать наши скромные места, неизвестно. Возможно, слухи недостоверны».
   Джерсен вышел из редакции газеты и побрел по улице. Жандармерия? Вряд ли там расскажут больше того, что он уже знал. Даже если и знают больше.
   Да и не стоит вызывать лишнее любопытство властей.
   Джерсен просмотрел записанные им адреса, отыскал на карте местоположение лицея Филидора Бохуса — Лотар-Париш. Трехколесный автокэб повез его на один из девяти холмов, мимо маленьких домиков. Каких строений тут только не было! Старинные коттеджи, крытые красной черепицей, новомодные, в стиле «полый ствол» — узкие цилиндры, на две трети скрытые под землей, цельнолитые конструкции из искусственного песчаника, сооружения из розовых и белых панелей с металлическими балками, жилища из прессованной бумаги с плоскими крышами, электрический заряд которых отталкивал пыль. Только пузыри из кварцевого или металлического стекла, получившие широкое распространение в мирах Скопления Ригеля, земляне отвергли. Они усматривали в этих сферах сходство с тыквами и китайскими бумажными фонариками, а людей, которые жили в них, обзывали «бесчеловечными футуристами». Лицей Филидора Бохуса являл собой куб из синтетического черного камня, по бокам которого виднелись два куба поменьше.
   Директор лицея доктор Биллем Ледингер, крупный мужчина с розовой лысиной, вокруг которой топорщились спирали светлых волос, лучился доброжелательством и с готовностью поверил утверждению Джерсена, что «Космополис» хочет опубликовать обзор жизни современной молодежи.
   — Я не думаю, что здесь вы найдете много материала, — покачал головой Ледингер. — Наша молодежь, я бы сказал, средняя. Есть несколько действительно талантливых студентов. Обычный процент тупиц.
   Джерсен спросил о студентах прошлых лет и незаметно перевел разговор на Фогеля Фильшнера.
   — О да, — пробормотал доктор Ледингер, дергая себя за желтый хохолок. — Фогель Фильшнер. Впервые я услышал это имя еще в Технической академии Хабла. Скандал добрался и до нас. Такие вещи быстро разносятся, знаете ли.
   Какая трагедия! Кто бы мог подумать, что парень зайдет так далеко?
   — Фильшнер не вернулся в Амбуле?
   — Он же не дурак, чтобы вернуться или, по крайней мере, объявлять о своем присутствии.
   — Может быть, вы что-нибудь найдете о Фогеле Фильшнере в архиве? Я мечтаю сделать статью о нем.
   Доктор неохотно признал, что фотографии Фогеля Фильшнера есть в архиве.
   — Но зачем вытаскивать на свет эти гадости? Все равно что разрывать могилы.
   — С другой стороны, такая статья может помочь опознанию преступника.
   — Суд? — Ледингер скривил губы. — Спустя тридцать лет? Он был истеричным ребенком. И, что бы ни совершил, теперь уже, наверное, остепенился. Что изменится, если вы потащите его в суд?
   Джерсена несколько озадачила терпимость доктора Ледингера.
   — Это будет урок всем. Что, если среди ваших студентов есть безумцы, подобные Фогелю Фильшнеру?
   Ледингер холодно улыбнулся:
   — В этом я не сомневаюсь. Некоторые из молодых разбойников… ладно, не будем выносить сор из избы. Вы не получите фотографии. Я нахожу вашу идею абсолютно неудачной.
   — У вас есть фотографии класса за тот год, когда произошло преступление? Или, еще лучше, за предыдущий год?
   Доктор Ледингер смерил Джерсена ледяным взглядом, его дружелюбие медленно испарялось. Тем не менее, он подошел к стене и стал снимать с полок толстые тома. Листая страницы, Джерсен в конце концов наткнулся на фотографию хорового кружка, которую уже видел.
   — Вот Игрель Тинси, которая оттолкнула Фогеля и довела его до преступления, — заметил он.
   Ледингер взглянул на фотографию:
   — Подумайте о девочках, завезенных на Край Света. Их жизни поломаны.
   Представляю, как они страдали. Некоторые еще, может быть, живы, бедняжки.
   — Что стало с Игрель Тинси? Ее не было в тот день в кружке?
   Доктор глядел на Джерсена с растущим подозрением.
   — Похоже, вы довольно много знаете об этом деле. Именно оно привело вас сюда?
   Джерсен усмехнулся:
   — Не совсем. Я интересуюсь Фогелем Фильшнером, но не хочу, чтобы об этом знали.
   — Вы офицер полиции? Или из МПКК?
   Джерсен вновь достал удостоверение:
   — Это единственное подтверждение моим словам.
   — Хм-пф! «Космополис» хочет опубликовать статью о Фогеле Фильшнере?
   Зряшная трата бумаги и чернил. Не удивительно, что «Космополис» теряет престиж.
   — Как насчет Игрель Тинси? У вас есть ее фотографии?
   — Без сомнения. — Доктор Ледингер опустил руки на стол в знак того, что беседа окончена. — Но мы не можем допускать посторонних к архивам. Мне очень жаль.
   Джерсен встал.
   — В любом случае, спасибо.
   — Я ничем не помог вам, — холодно обронил Ледингер.

 
   Фогель Фильшнер жил с матерью в крошечном домике на восточной окраине Амбуле, среди унылых казарм и транспортных развязок. Джерсен поднялся по вытертым железным ступенькам, нажал на кнопку звонка и встал перед глазком. Женщина за дверью произнесла:
   — Да?
   Кирт постарался вложить в свой голос максимум любезности:
   — Я пытаюсь найти мадам Ядвигу Фильшнер, которая жила здесь много лет назад.
   — Не знаю никого с таким именем. Справьтесь у Звана Клодига, домовладельца. Мы лишь съемщики.
   Звана Клодига Джерсен разыскал в конторе «Собственность Клодига».
   — Мадам Ядвига Фильшнер? Знакомое имя… Не вижу в своем списке… Хотя вот она. Съехала… минутку, тридцать лет назад.
   — У вас есть ее теперешний адрес?
   — Нет, сэр. Это уж слишком. Я и не спрашивал… Кстати! Не мать ли она Фогеля Фильшнера, мальчика-работорговца?
   — Верно.
   — Ну, тогда я могу сказать вот что. Когда стало известно, что сделал этот сопляк, она собрала вещички и исчезла. Никто с тех пор не слышал о ней.

 
   Старый дом Игрель Тинси, высокое восьмиугольное строение в так называемом четвертом палладианском стиле, стоял на полпути к Беллельским холмам. Джерсен навел справки в адресном столе и выяснил, что семья не поменяла место жительства.
   Дверь открыла красивая женщина средних лет в серой крестьянской блузке, голову ее охватывал пестрый шарф. Джерсен оглядел женщину, прежде чем начать разговор. Она ответила ему прямым, почти вызывающим взглядом.
   — Вы — Игрель Тинси? — спросил Джерсен настойчиво.
   — Игрель? — Женщина высоко подняла брови. — О нет, вовсе нет! — Она коротко усмехнулась. — Что за странный вопрос! Кто вы?
   Джерсен протянул удостоверение. Женщина прочла, вернула карточку.
   — Что заставило вас подумать, что я — Игрель Тинси?
   — Она здесь одно время жила. Вы примерно того же возраста.
   — Я ее кузина. — Женщина держалась настороженно. — Что вам нужно от Игрель?
   — Можно зайти? Я объясню.
   Женщина колебалась. Тогда Джерсен двинулся вперед. Она пошевелилась, словно намереваясь задержать его, воровато оглянулась и отодвинулась.
   Джерсен оказался в холле и осмотрелся. Пол был выложен плиткой из молочного стекла. Одну стену занимал телеэкран, какой могли себе позволить представители среднего класса, другую — горка, уставленная безделушками из дерева, кости и перламутра. Там была фигурка работы Линка с Наухиа, одной из планет Скопления Ригеля, флакон духов с Памфилы, статуэтка из черного обсидиана и так называемая молебная плита с Волка-2311.
   Джерсен остановился, чтобы рассмотреть маленький гобелен великолепной выделки.
   — Вот чудесная вещь! Не знаете, откуда она?
   — Действительно хороша, — согласилась женщина. — Думаю, из внешних миров.
   — Напоминает стиль Сабры, — сказал Джерсен.
   С верхнего этажа раздался крик:
   — Эмма! Кто там?
   — Уже проснулась, — пробормотала женщина. Она повысила голос:
   — Джентльмен из «Космополиса», тетя.
   — Нам не нужен журнал, — послышался крик. — Абсолютно!
   — Очень хорошо, тетя, — Эмма указала на гостиную, приглашая Джерсена, и кивнула по направлению голоса:
   — Это мать Игрель. Она нездорова.
   — Жаль. А кстати, где Игрель?
   Эмма вновь вызывающе взглянула на Джерсена:
   — А зачем вам это знать?
   — Если быть абсолютно честным, я пытаюсь установить местонахождение некоего Фогеля Фильшнера.
   Эмма беззвучно и невесело рассмеялась.
   — Вы не туда пришли разыскивать Фильшнера! Ну и потеха!
   — Вы знали его?
   — О да. Он был младше меня на класс в лицее.
   — А со времени похищения вы его больше не видели?
   — Нет, нет. Никогда. Однако странно, что вы спросили. — Эмма заколебалась, неуверенно улыбнувшись. — Это вроде того, как бывает, когда облако на минуту заслоняет солнце. Иногда я оглядываюсь и будто бы вижу Фогеля Фильшнера, но так только кажется.
   — Что случилось с Игрель?
   Лицо Эммы приняло отсутствующее выражение — она заглянула далеко в ушедшие годы.
   — Вы должны знать, что эта история получила огромную огласку. Самое страшное преступление на памяти у всех. Игрель обвиняли, были неприятные сцены. Несколько матерей украденных девочек все время нападали на Игрель: она, мол, провоцировала Фильшнера, довела его до преступления, а значит, должна разделить его вину… Вынуждена признать, — заметила Эмма, — что Игрель была бессердечной кокеткой, просто неотразимой, разумеется. Она могла подцепить парня одним из таких вот взглядов искоса, — Эмма продемонстрировала, — чертовка! Она даже флиртовала с Фогелем. Чистый садизм, потому что она его вида не выносила. Ах, пресловутый Фогель! Не было дня, чтобы Игрель не приносила из школы очередную байку о странностях Фогеля. Как он резал лягушку, а потом, всего лишь вытерев руки бумажным полотенцем, ел свой завтрак. Как от него несло, словно он никогда не переодевался. Как он хвастался своим поэтическим мышлением и пытался поразить ее воображение. Это правда, что Игрель своими ужимками раздразнила Фогеля, а двадцать восемь других девочек заплатили за ее развлечения.
   — А затем?
   — Полный бойкот. Все отвернулись от Игрель, и, возможно, навсегда. В конце концов она сбежала с человеком в возрасте и никогда больше не вернулась в Амбуле. Даже мать не знает, где она.
   В комнату ворвалась женщина с горящими глазами и гривой спутанных седых волос. Джерсен едва успел избежать нападения разъяренной матроны.
   — Что вам нужно? Зачем вы задаете вопросы в этом доме? Мне не нравится ваше лицо — вы такой же, как все остальные. Вон отсюда и больше не возвращайся! Бандит! Вползти сюда со своими мерзкими вопросами!
   Джерсен покинул дом Тинси с завидной поспешностью. Эмма попыталась проводить гостя до двери, но тетка, прыгнув вперед, оттолкнула ее. Дверь закрылась, истеричные вопли затихли. Кирт облегченно вздохнул. Зараза!
   Едва ноги унес…
   В ближайшем кафе он заказал стакан вина и наблюдал, как солнце опускается в море. Конечно, вполне возможно, что расследование, берущее начало с заметки в «Ригелианине», заведет его в тупик. Единственной ниточкой, связующей Виоля Фалюша и Фогеля Фильшнера, было утверждение Какарсиса Азма. Эмма Тинси, очевидно, верила, что несколько раз встречала Фогеля Фильшнера в Амбуле. Виоль Фалюш мог испытывать извращенное удовольствие, посещая место первого преступления. Если так, почему он не открылся старым знакомым? Конечно, у Фогеля Фильшнера было достаточно времени, чтобы завести других друзей и знакомых. Но ведь Игрель Тинси почла за лучшее уехать из Амбуле. Виоль Фалюш злопамятен. Он водил дружбу с Романом Хенигсеном, чемпионом по шахматам. Дандина еще упоминала поэта, соперника Фогеля Фильшнера. Джерсен попросил справочник и отыскал фамилию Хенигсен. Книжка буквально раскрылась на ней. Джерсен переписал адрес и спросил у официанта, как туда добраться. Оказалось, что Роман Хенигсен живет в пяти минутах ходьбы.
   Дом Романа Хенигсена был самым элегантным из всех, что Джерсен посетил в этот день: три этажа, металл и панели из каменной крошки, окна, которые становятся прозрачными или тускнеют по словесному приказу.
   Маленький юркий человечек с большой головой и сухими мелкими чертами вонзил в Джерсена испытующий взгляд, и Кирт понял, что с ним выгоднее играть в открытую.
   — Я ищу вашего одноклассника, Фогеля Фильшнера. Вы, вроде, были его единственным другом.
   — Гм. — Роман Хенигсен задумчиво потер подбородок и бросил:
   — Зайдите, если хотите. Поговорим.
   Он пригласил Джерсена в кабинет, обставленный точно музей истории шахмат: портреты, кубки, фотографии знаменитых шахматистов.
   — Вы играете в шахматы? — спросил он Джерсена.
   — Время от времени, хоть и не часто.
   — Как и во всем другом, чтобы поддерживать себя в форме, тут нужна практика. Шахматы — древняя игра. — Он подошел к стенду и похлопал по фотографиям шахматистов с дружеской небрежностью. — Все варианты проанализированы, можно предсказать результат любого разумного хода. Если вы имеете достаточно хорошую память, можно не думать о том, как взять верх в партии, выигранной кем-то другим. К счастью, ни у кого, кроме роботов, нет такой памяти. Однако вы пришли сюда не для того, чтобы поговорить о шахматах. Хотите рюмочку ликера?
   — Спасибо. — Джерсен принял из рук хозяина хрустальный кубок, в котором плескался дюйм спиртного.
   — Фогель Фильшнер. Странно, что я опять слышу это имя. Известно, где он сейчас?
   — Это как раз то, что я пытаюсь выяснить.
   Роман Хенигсен резко качнул головой.
   — От меня вы ничего не узнаете. Я не видел его и ничего о нем не слышал с 1494 года.
   — Я не надеялся, что он вновь возьмет старое имя. Но, может быть… — Джерсен замолчал, потому что хозяин дома щелкнул пальцами.
   — Странно, — задумчиво протянул Хенигсен. — Каждый вторник, вечером, я играю в шахматном клубе. Около года назад я увидел человека, стоящего под часами, и подумал, что это Фогель Фильшнер. Он повернулся, я разглядел его лицо. Чем-то он напоминал Фогеля, но лишь слегка. У него была приятная внешность и повадки, ничего от щенячьей неуклюжести Фогеля. И все же — раз уж вы упомянули об этом — что-то в нем, возможно, манера держать руки, напомнило мне Фогеля.
   — Вы с тех пор не видели этого человека?
   — Ни разу.
   — Вы с ним говорили?
   — Нет. Я так удивился, что уставился на него, а когда решил подойти, он исчез.
   — Как вы думаете, не хотел ли Фогель кого-то повидать? У него кроме вас были друзья?
   Роман Хенигсен скривил губы.
   — Я вряд ли мог считать себя его другом. Мы сидели за одним лабораторным столом, иногда играли в шахматы, он часто выигрывал. Если бы Фогель всерьез занялся этим, мог бы стать чемпионом. Но он сходил с ума по капризной девчонке и писал скверные стишки, подражая некоему Наварху.