Верн Жюль Габриэль. Дети капитана Гранта

   – Раз мы решили не тонуть, то, верно, не собираемся умереть с голоду, – отозвался майор.
   – Я бы тоже, конечно, подумал о пище, не будь я так рассеян, – наивно сказал Паганель.
   – А что в этих сумках? – поинтересовался Том Остин.
   – Пища для семи человек на два дня, – ответил Мак-Наббс.
   – Отлично! – промолвил Гленарван. – Надо надеяться, что за сутки вода заметно спадет.
   – Или что мы найдем за это время способ добраться до твердой земли, – прибавил Паганель.
   – Итак, наш первый долг – позавтракать, – заявил Гленарван.
   – Предварительно высушив одежду, – заметил майор.
   – А как добыть огонь? – спросил Вильсон.
   – Развести его, – ответил Паганель.
   – Где?
   – Да здесь же, на дереве, черт возьми!
   – Из чего?
   – Из сухих веток, которые мы наломаем на этом же дереве.
   – Но как их разжечь? – спросил Гленарван. – Наш трут напоминает мокрую губку.

   – Обойдемся и без него, – ответил Паганель. – Немного сухого мха, увеличительное стекло от моей подзорной трубы, луч солнца – и у меня будет превосходный огонь. Ну, кто пойдет в лес за дровами?
   – Я! – крикнул Роберт.
   И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей.
   Тем временем Паганель набрал сухого мха, уложил его на слой сырых листьев в развилке ветвей, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло и, поймав солнечный луч – а это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, – без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности. Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же были брошены на горящий мох. Паганель принялся раздувать огонь по арабскому способу: он встал, расставив свои длинные ноги, над костром и стал быстро нагибаться и выпрямляться, размахивая пончо. Сучья загорелись, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Все стали обсушиваться, кто как мог; повешенные на ветвях пончо развевались на ветру. Обсушившись, приступили к еде, соблюдая при этом должную умеренность – ведь приходилось думать и о завтрашнем дне: провизии было очень мало, а нахлынувшие в огромную ложбину воды могли спадать медленнее, чем надеялся Гленарван. На омбу не произрастало никаких плодов, но, к счастью, на его ветвях было множество гнезд, и дерево предоставило своим гостям богатый выбор яиц. Ни яйцами, ни пернатыми хозяевами гнезд пренебрегать, конечно, не приходилось.
   Пребывание на дереве могло затянуться, поэтому надо было разместиться поудобнее.
   – Раз кухня и столовая у нас в нижнем этаже, то спать мы отправимся этажом выше, – заявил Паганель. – Места в доме много, квартирная плата невысока, стесняться нечего. Вон там, наверху, я вижу люльки, будто уготованные нам самой природой; если мы привяжемся к ним покрепче, они не уступят лучшим кроватям в мире. Опасаться нам нечего. Впрочем, можно установить и дежурство. Отряду в семь человек не страшны ни дикие звери, ни индейцы.
   – Нам не хватает лишь оружия, – заметил Том Остин.
   – Мои револьверы при мне, – сказал Гленарван.
   – И мои тоже, – отозвался Роберт.
   – А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? – спросил Том Остин.
   – Это ни к чему, – откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно неподмоченную пороховницу.
   – Откуда вы ее взяли, майор? – спросил изумленный Паганель.
   – Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может пригодиться нам, и, прежде чем броситься спасать Тауку, передал ее мне.
   – Как великодушен и отважен этот индеец! – воскликнул Гленарван.
   – Да, если все патагонцы похожи на него, я поздравляю Патагонию, – сказал Том Остин.
   – Не забудьте, пожалуйста, и о лошади, – прибавил Паганель, – ведь она как бы срослась с нашим патагонцем. Я уверен, что мы снова увидим Талькава верхом на его Тауке.
   – Как далеко находимся мы от Атлантического океана? – спросил майор.
   – Милях в сорока, самое большее, – ответил географ. – А теперь, друзья мои, раз каждый из нас волен делать, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения покинуть вас. Сейчас я поднимусь наверх, выберу наблюдательный пункт и, глядя в подзорную трубу, буду докладывать вам о том, что творится на свете.
   Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь по веткам, вскоре исчез за зеленой завесой листвы. Спутники же его начали приготовляться к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни накрывать их бельем и одеялами. А потому все вскоре опять разместились вокруг костра.
   Завязался разговор, но вовсе не о настоящем положении путешественников, которое им приходилось терпеливо переносить. Разговор вернулся к неисчерпаемой теме – к судьбе капитана Гранта. Если вода схлынет, то через каких-нибудь три дня маленький отряд вернется на борт «Дункана», но не приведет с собой несчастных, потерпевших кораблекрушение: Гарри Гранта и двух его матросов. Казалось даже, что после такой неудачи, после бесполезного перехода через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно потеряна. Где их теперь искать? В каком горе будут леди Элен и Мери Грант, когда узнают, что будущее не сулит никакой надежды!
   – Бедная сестра! – грустно сказал Роберт. – Для нас все кончено!
   Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде можно было говорить? Разве экспедиция самым точным образом не придерживалась в своих поисках указаний найденного документа?
   – А все же в документе упоминалась именно тридцать седьмая параллель, – сказал он. – Указывает ли она место плена Гарри Гранта или крушения его судна, но, во всяком случае, цифра эта не вымысел, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами.
   – Все это так, милорд, – отозвался Том Остин, – однако наши поиски ни к чему не привели.
   – Вот это-то и раздражает меня и приводит в отчаяние! – воскликнул Гленарван.
   – Раздражать это может, – заметил Мак-Наббс спокойным тоном, – но приходить в отчаяние не от чего. Именно потому, что у нас есть точная цифра, мы должны следовать ей до конца.
   – Что вы хотите сказать, – спросил Гленарван, – и что, по-вашему, можно еще сделать?
   – Все очень просто и логично, дорогой Эдуард: добравшись до «Дункана», мы должны взять курс на восток и, если понадобится, продвигаться вдоль этой тридцать седьмой параллели хотя бы до той самой точки, откуда мы вышли.
   – Неужели вы можете предположить, Мак-Наббс, что я не думал об этом? – ответил Гленарван. – Думал, сто раз думал! Но какие шансы имеем мы на успех? Покидая Американский материк, мы ведь удаляемся от места, указанного самим Гарри Грантом: удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе.
   – Значит, вы хотите возобновить поиски в пампасах и теперь, когда ясно, что «Британия» не потерпела крушения ни у тихоокеанского, ни у атлантического побережья Америки? – возразил майор.
   На этот вопрос Гленарван ничего не ответил.
   – И как ни мало шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, разве не должны мы попытаться это сделать? – добавил Мак-Наббс.
   – Я не спорю… – отозвался Гленарван.
   – А вы, друзья мои, – обратился майор к морякам, – согласны ли вы со мной?
   – Совершенно согласны, – ответил Том Остин. А Мюльреди и Вильсон кивнули.
   – Выслушайте меня, друзья мои, – заговорил после некоторого размышления Гленарван, – и ты, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо это очень важно. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я обязался сделать это и, если понадобится, посвящу поискам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что как ни мало шансов на успех, а надо обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и я это сделаю. Но сейчас нам предстоит решить не этот вопрос, а другой, более сложный. Вот он: должны ли мы отныне окончательно отказаться от розысков на Американском материке?
   Никто не отважился ответить на вопрос, поставленный так категорически.
   – Так как же? – спросил Гленарван, обращаясь к майору.
   – Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, – значит взять на себя довольно большую ответственность, – сказал Мак-Наббс. – Это требует размышлений. Прежде всего, я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты.
   – Это по части Паганеля, – сказал Гленарван.
   – Так спросим его.
   Географа не было видно за густой листвой, и Гленарвану пришлось окликнуть его:
   – Паганель! Паганель!
   – Я здесь, – ответил голос, словно с неба.
   – Где вы?
   – На моей башне.
   – Что вы делаете?
   – Изучаю необъятный горизонт.
   – Можете вы на минутку спуститься сюда?
   – Я вам нужен?
   – Да.
   – По какому поводу?
   – Чтобы узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель.
   – Ничего нет легче, – ответил Паганель, – и для этого мне вовсе не нужно спускаться вниз.
   – Ну так скажите!
   – Покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан.
   – Так.
   – На своем пути она встречает острова Тристан-да-Кунья.
   – Прекрасно.
   – Далее она проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды.
   – Затем?
   – Пересекает Индийский океан.
   – Потом?
   – Задевает остров Сен-Пьер в группе островов Амстердам.
   – Дальше?
   – Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория.
   – Продолжайте!
   – После Австралии…
   Эта последняя фраза осталась недоконченной. Может быть, географ сбился, забыл? Нет. С вершины омбу донесся громкий крик. Гленарван и его друзья, побледнев, переглянулись. Неужели опять катастрофа? Неужели Паганель упал?
   Уже Вильсон и Мюльреди бросились на помощь, как вдруг показалось длинное туловище – Паганель катился с ветки на ветку. Руки его не могли ни за что ухватиться. Жив он? Мертв? Так или иначе, он уже падал в ревущие волны, когда рука майора удержала его.
   – Я вам весьма обязан, Мак-Наббс! – воскликнул Паганель.
   – Что с вами? – спросил майор. – Что случилось? Опять ваша всегдашняя рассеянность?
   – Да, да, – ответил Паганель, задыхаясь от волнения. – Да, рассеянность… и на этот раз просто феноменальная…
   – В чем же дело?
   – Мы впали в заблуждение! Мы и сейчас заблуждаемся! Мы все время заблуждались!
   – Что вы хотите сказать?
   – Гленарван, майор, Роберт и вы все, друзья мои, слушайте! Мы ищем капитана Гранта там, где его нет!
   – Что вы говорите? – воскликнул Гленарван.
   – И не только нет, но никогда и не было! – добавил Паганель.

Глава XXIV


ПТИЧЬЯ ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

   Все были поражены этими неожиданными словами. Что хотел сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так убедительно! И все взоры обратились к Гленарвану. Утверждение Паганеля было, в сущности, прямым ответом на только что заданный Гленарваном вопрос. Но Гленарван только отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. А тот, справившись со своим волнением, снова заговорил.
   – Да, да, – сказал он с убеждением, – мы искали там, где не надо было искать, и прочли в документе то, чего там нет.
   – Объясните же вашу мысль, Паганель, – попросил Мак-Наббс, – только спокойнее.
   – Все очень просто, майор. Как и вы все, я заблуждался. Как и вы все, я неверно толковал документ. И только минуту назад, сидя на вершине этого дерева и отвечая на ваши вопросы, в тот миг, когда я произносил слово «Австралия», меня вдруг озарило, словно молнией, и все мне стало ясно.
   – Что? – воскликнул Гленарван. – Вы считаете, что Гарри Грант…
   – Да, я считаю, – перебил его Паганель, – что слово austral в документе не полное слово, как мы до сих пор предполагали, а корень слова Australie, Австралия.
   – Вот это интересно! – отозвался майор.
   – Интересно? – пожал плечами Гленарван. – Да это просто невозможно.
   – Невозможно! – крикнул Паганель. – Мы, во Франции, не признаем этого слова.
   – Как, – продолжал Гленарван тоном, в котором звучало полнейшее недоверие, – вы решаетесь утверждать, ссылаясь на документ, что «Британия» потерпела крушение у берегов Австралии?
   – Я уверен в этом, – ответил Паганель.
   – Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, – сказал Гленарван.
   – Почему? – спросил задетый за живое Паганель.
   – Да потому, что, если вы признаете в слове austral Австралию, вы одновременно должны признать там существование индейцев, а их там никогда не бывало.
   Паганель улыбнулся, нисколько не смущенный этим доводом: он, видимо, ожидал его.
   – Дорогой Гленарван, – сказал он, – не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, и поверьте мне, никогда англичанину еще не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре ^[70].
   – Буду очень рад. Разбейте меня, Паганель!
   – Ну, слушайте! В документе так же мало говорится об индейцах, как и о Патагонии. Обрывок слова inch значит не indiens – индейцы, a indigenes – туземцы. А что в Австралии имеются туземцы, вы, надеюсь, допускаете?
   Надо признаться, что тут Гленарван пристально посмотрел на географа.
   – Браво, Паганель! – одобрил майор.
   – Что же, дорогой Гленарван, принимаете вы мое толкование?
   – Да, но только в том случае, если вы мне докажете, что gonie не конец слова «Патагония».
   – Конечно, нет! – крикнул Паганель. – Патагония тут ни при чем. Подбирайте любые слова, только не это.
   – Но какое же может быть здесь слово?
   – Космогония, теогония, агония…
   – Агония, – выбрал майор.
   – Это мне безразлично, – ответил Паганель, – данное слово не имеет значения; я даже не стану доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку своими ложными толкованиями, я сразу же пошел бы по правильному пути, до того здесь все очевидно! Найди я этот документ сам, я никогда бы не мог понять его иначе!
   На этот раз слова Паганеля были встречены криками «ура», приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а больше всех счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, – все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться.
   – Еще один вопрос, дорогой Паганель, – сказал он, – и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью.
   – Говорите, Гленарван!
   – Как же будет читаться весь документ при вашем новом толковании?
   – Все очень просто. Возьмем документ, – ответил Паганель, доставая драгоценную бумагу, которую добросовестно изучал последние дни.
   Пока географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам, уверенно, подчеркивая голосом некоторые слова, прочел следующее:
   – «Седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из порта Глазго, потерпело крушение после…» Здесь можно вставить, если хотите, «двух дней», «трех дней» или просто «долгой агонии» – это безразлично – «… у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться…», или «высадились на материк, где они попадут…», или «попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ…» и так далее и так далее. Ясно ли это?
   – Ясно, если только слово «материк» применимо к Австралии, представляющей собой лишь остров.
   – Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы того мнения, что следует называть этот остров Австралийским материком.
   – Тогда, друзья мои, мне остается сказать вам только одно: в Австралию! И да поможет нам небо! – воскликнул Гленарван.
   – В Австралию! – в один голос подхватили его спутники.
   – Знаете, Паганель, – прибавил Гленарван, – само провидение послало вас на «Дункан»!
   – Что ж, – отозвался географ, – допустим, что я посланник провидения, и не будем больше говорить об этом.
   Так закончился разговор, имевший такие важные последствия в будущем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они снова обрели путеводную нить в лабиринте, откуда им, казалось, уже не было выхода. Над развалинами их рухнувших планов засияла новая надежда. Теперь они могли без боязни покинуть Американский материк, а мысленно они уже устремились в Австралию.
   Поднимаясь снова на борт «Дункана», они не принесут с собой отчаяния. Леди Элен и Мери Грант не придется оплакивать безвозвратную потерю капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники позабыли обо всех опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь об одном: что не могут немедленно пуститься в путь.
   Было четыре часа пополудни. Решили ужинать в шесть. Паганелю захотелось ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как меню было очень скудно, он предложил Роберту пойти с ним на охоту в «соседний лес». Мальчик захлопал от радости в ладоши. Они взяли пороховницу Талькава, вычистили револьверы, зарядили их и отправились.
   – Не заходите слишком далеко, – серьезным тоном напутствовал охотников майор.
   После их ухода Гленарван и Мак-Наббс решили посмотреть зарубки, сделанные на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер.
   Спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, Гленарван не заметил, чтобы вода убывала. Однако уровень ее достиг, по-видимому, своего максимума. Все же та неистовая сила, с которой воды неслись с юга на север, доказывала, что аргентинские реки не пришли еще в нормальное состояние.
   Прежде чем уровень воды начнет понижаться, эти бурные воды должны были успокоиться, как море между приливом и отливом. А пока они так стремительно неслись к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль.
   В то время как Гленарван и майор делали свои наблюдения, в ветвях омбу раздались выстрелы, сопровождаемые почти столь же шумными криками радости. Высокий голос Роберта сливался с басом Паганеля. Неизвестно, кто из них больше был ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила роскошные кушанья. Вернувшись к костру, майор и Гленарван с удовольствием поздравили Вильсона с одной прекрасной идеей. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю, и результаты ее были изумительны: несколько дюжин маленьких рыбок «мохоррас», вкусных, как корюшка, трепетали, брошенные на его пончо, обещая путешественникам изысканное блюдо.
   В это время спустились охотники. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он собирался подать за обедом под видом жаворонков. Роберт же ловко подстрелил несколько пар «хильгуэрос»: эти маленькие желто – зеленые птички очень приятны на вкус, и на них большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганель, знавший пятьдесят один способ приготовления яиц, на этот раз мог только испечь их в горячей золе костра. Тем не менее меню получилось разнообразное и изысканное. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные «мохоррас», воробьи и «хильгуэрос» составили незабываемую трапезу.
   За едой весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Он принимал эти похвалы со скромностью заслужившего их человека.
   Затем он начал забавный рассказ о бесконечной, по его словам, чаще ветвей приютившего их омбу.
   – Нам с Робертом казалось, что мы охотимся в настоящем лесу, – рассказывал он. – Одно время я даже стал опасаться, что мы заблудимся: представьте, я никак не мог найти дорогу! Солнце уже склонялось к западу. Тщетно искал я наши следы. Голод жестоко давал себя чувствовать. Уже из темной чащи доносилось рычанье диких зверей… то есть нет, я ошибся… здесь нет диких зверей, и я очень сожалею об этом!
   – Как, – спросил Гленарван, – вы жалеете, что здесь нет диких зверей?
   – Конечно, жалею!
   – Но они свирепы…
   – С научной точки зрения они вовсе не свирепы, – возразил ученый.
   – Ну уж извините, Паганель! – вмешался майор. – Вы никогда не заставите меня уверовать в полезность диких зверей. Какой от них толк?
   – О, майор! – вскричал Паганель. – Но они необходимы для классификации: отряды, семейства, роды, виды…
   – Велика польза, нечего сказать! – сказал Мак-Наббс. – Я бы без этого вполне обошелся. Будь я с Ноем во время потопа, я бы уж, конечно, не дал этому неблагоразумному патриарху посадить в ковчег по паре львов, тигров, пантер, медведей и других зверей, столь же зловредных, сколь и бесполезных.
   – Вы бы это сделали? – спросил Паганель.
   – Сделал бы.
   – Вот как? Но с зоологической точки зрения вы были бы неправы.
   – Зато прав с человеческой точки зрения, – ответил Мак-Наббс.
   – Это возмутительно! – воскликнул ученый. – Я бы, наоборот, заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которых мы, к несчастью, теперь лишены…
   – А я вам говорю, – возразил Мак-Наббс, – что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если, конечно, они в самом деле жили в его время.
   – А я вам говорю, – упорствовал Паганель, – что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых.
   Слушая этот спор Паганеля и майора о старике Ное, окружающие не могли не хохотать. У майора, никогда в жизни ни с кем не спорившего, происходили, вопреки всем его принципам, ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал особой способностью выводить его из равновесия.
   Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор.
   – Стоит или нет об этом сожалеть с научной или человеческой точки зрения, – сказал он, – но нам нужно примириться с отсутствием диких зверей. Да, конечно, Паганель и не мог надеяться встретить их в таком воздушном лесу.
   – А почему бы и нет? – отозвался ученый.
   – Дикие звери на дереве? – удивился Том Остин.
   – Ну конечно! Американский тигр – ягуар, когда его окружат охотники, обыкновенно спасается от них на деревьях. И одно из таких животных, захваченное наводнением, вполне могло найти убежище на ветвях омбу.
   – Все же, надеюсь, вы ягуара не встретили? – спросил майор.
   – Нет, хотя и обошли весь «лес». А жаль! Вот была бы чудесная охота! Ягуар – свирепый хищник! Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Если ему доведется однажды отведать человечьего мяса, он снова алчет его. Больше всего он любит индейцев, потом идут негры, потом – мулаты, а потом – белые.
   – Я рад, что занимаю только четвертое место.
   – Это только доказывает, что вы безвкусны.
   – Очень рад! – парировал майор.
   – Но это унизительно, – невозмутимо продолжал Паганель, – ведь белый человек считает себя лучше всех других. Очевидно, ягуары не разделяют этого мнения.
   – Как бы там ни было, друг Паганель, – сказал Гленарван, – поскольку среди нас нет ни индейцев, ни негров, ни мулатов, я очень рад отсутствию ваших милых ягуаров. Наше положение все-таки не так приятно…
   – Не так приятно? – воскликнул Паганель, набрасываясь на эти слова, которые могли дать новое направление спору. – Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван?
   – Конечно, – ответил Гленарван. – Неужели вам так удобно на этих довольно-таки жестких ветвях?
   – Никогда не чувствовал себя лучше даже в своем собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем… Я начинаю думать, что люди предназначены для жизни на деревьях.
   – Им не хватает лишь крыльев, – вставил майор.
   – Когда-нибудь они сделают их себе.
   – А пока, – сказал Гленарван, – позвольте мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна.
   – Видите ли, Гленарван, – ответил Паганель, – нужно уметь мириться с обстоятельствами: хороши они – тем лучше; плохи – надо не обращать на это внимания… Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка.
   – Нет, но…
   – Вот Роберт, я уверен, совершенно доволен, – не дал договорить Гленарвану географ, желая привлечь на свою сторону хоть одного приверженца.
   – О да, господин Паганель! – весело воскликнул Роберт.
   – В его возрасте это естественно, – заметил Гленарван.
   – И в моем тоже, – возразил ученый. – Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее.
   – Ну вот: теперь Паганель поведет атаку на богатство и роскошь, – заметил Мак-Наббс.
   – Ошибаетесь, майор, – отозвался ученый. – Но если хотите, я расскажу вам по этому поводу маленькую арабскую сказку – она как раз мне вспомнилась.
   – Пожалуйста, пожалуйста, расскажите, господин Пага – нель! – воскликнул Роберт.
   – А что докажет ваша сказка? – поинтересовался майор.
   – То, что доказывают все сказки, милый друг.
   – Значит, немногое, – ответил Мак-Наббс. – Но все же рассказывайте вашу сказку, Шахерезада. Вы же так искусны в этом.
   – Жил когда-то сын великого Гарун-аль-Рашида, – начал Паганель. – Он был несчастлив. Пошел он за советом к старому дервишу. Мудрый старец, выслушав его, сказал, что счастье трудно найти на этом свете. «А все же, – прибавил он, – я знаю один верный способ добыть счастье». – «Что же это за способ?» – спросил юный принц. «Надо надеть рубашку счастливого человека», – ответил дервиш. Обрадованный принц обнял старца и отправился на поиски своего талисмана. Он долго странствовал. Он побывал во всех земных столицах! Он надевал рубашки королей, рубашки императоров, рубашки принцев, рубашки вельмож – напрасный труд, все тщетно. Счастливее он не стал. Тогда принц принялся надевать рубашки художников, воинов, купцов. Никакого прока. Долго он так скитался в тщетных поисках счастья. В конце концов, перепробовав столько рубашек и отчаявшись в успехе, принц печально отправился назад. И в один прекрасный день, когда он уже подходил ко дворцу своего отца, он вдруг увидел в поле шедшего за плугом крестьянина. Тот весело распевал. «Если и этот не счастлив, то счастья вообще нет на земле», – подумал принц и, подойдя к пахарю, он спросил его: «Добрый человек, счастлив ли ты?» – «Да», – ответил тот. «И ты ничего не хочешь?» – «Ничего!» – «И даже не хотел бы променять свою судьбу на судьбу короля?» – «Ни за что!» – «Ну, тогда продай мне свою рубашку». – «Рубашку? Да у меня ее вовсе нет!»