— Конечно, не знала. Но в любом случае мне было бы гораздо приятнее узнать о том, что я стану дедом, не от чужих людей.
— Я боялась за Катю, — призналась Таисия. — В последнее время ты был не очень ласков с дочерью. Если бы я тебе рассказала, ты извел бы ее своими упреками.
— Извини, Таисия. Я виноват перед тобой и Катей и признаю, что был не прав, — сказал Буравин.
— Вот это да! — изумилась Таисия. — Такое я слышу от тебя впервые в жизни! Никогда раньше ты не просил у меня прощения — даже когда был действительно виноват.
— Как ты уже заметила, раньше многое было иначе. А ты лучше скажи мне, знает ли Костя о том, что с Катей беда?
— Я ему ничего не говорила, ты, видимо, тоже. Так от кого он мог об этом узнать?
— Значит, нужно ему сообщить, — решил Буравин. — У тебя есть его телефон?
— Вообще есть. Но звонить ему бесполезно. Он куда-то уехал и даже на звонки не отвечает.
— Вот это номер. Девушка в положении, а молодой человек, который обещал, что будет заботиться о ней, пропадает!
— Это он тебе такое обещал? — спросила Таисия.
— Да. Как-то я попытался сделать выговор Кате — после того ее выступления по радио. А он заступился. Катя была счастлива — видимо, посчитала его поступок геройским. А мне показалось, что он вел себя слишком грубо.
— В последнее время в Костю словно черт вселился, — сокрушенно покачала головой Таисия. — Он даже с Катей стал вести себя по-хамски. А потом вообще — взял и исчез.
— И никому ничего не сказал? — удивился Буравин.
— А что нового он скажет? У него одна отговорка — по делам поехал. Ох, чует мое сердце — если и есть у него дела, то, скорее всего, криминальные.
— Надо будет серьезно поговорить с Костей, — решил Буравин. — Если ты права, и он действительно связался с криминалом, Катю нужно предостеречь.
— Думаешь, это что-то изменит? Катя сделала выбор, а если она что-то вобьет в голову, то бороться с этим бесполезно. Она же вся в тебя. Еще в детстве говорила: я как папа.
— Да, помню, — улыбнулся Буравин. — Ты у нее спрашиваешь: «Катя, ты что будешь — компот или кисель?» А она: «Я как папа».
— Вот с тех пор и продолжает в том же духе. А какие она перлы выдавала! Как-то всех собак поделила на культурных и не очень. Сказала, что культурные, когда писают, присаживаются. А некультурные — ногу задирают. Такая она была смешная. А теперь у нее самой может родиться малыш!
— И мы будем заботиться о нем так же, как заботились о Кате, — сказал Буравин.
Таисия испугалась:
— Витя, обрати внимание: мы говорим о Кате в прошедшем времени. Так, словно ее уже нет с нами!
— Тая, ну что ты выдумываешь! Вот увидишь, с Катей все будет хорошо. Даже лучше, чем прежде! Не плачь.
Тут к ним вышел Павел Федорович.
— Жизнь вашей дочери уже вне опасности, — сказал он, — так что вы можете идти домой.
— А как ребенок? — спросила Таисия. — С ним тоже все в порядке?
— На этот счет я ничего конкретного пока сказать не могу. Все зависит от того, как поведет себя организм больной. Это будет ясно в течение ближайших нескольких часов. Сейчас никаких прогнозов я давать не буду — не хочу вас напрасно обнадеживать.
— Доктор, я хочу увидеть дочь. Пожалуйста, пустите меня к ней, — попросила Таисия.
— Нет, — отказал ей Павел Федорович. — Она может разволноваться, увидев вас. А это в ее состоянии очень опасно. Так что идите домой, отдохните. Если что — я вам позвоню.
Врач ушел, а Таисия сказала:
— Витя, ты как хочешь, а я останусь в больнице. Одна в пустом доме я все равно не усну. А так хоть будет иллюзия, что я рядом с Катей.
— Я тоже останусь, — тихо сказал Буравин.
Дочь снова объединила их. Но обоих ждали любимые люди, и это надо было учитывать.
— Витя, я пойду скажу Кириллу, что остаюсь на ночь в больнице. А то он так и сидит в машине — ждет меня, — сказала Таисия.
— Хорошо, — согласился Буравин. — А я пока позвоню Полине, предупрежу, чтобы сегодня меня не ждала.
— Только, пожалуйста, не говори ей, что Катя беременна, — попросила Таисия.
— Почему? Зачем это нужно держать в секрете? Тем более, что это единственная хорошая новость за сегодняшний день.
— Ты можешь считать меня суеверной, но я боюсь сглазить. К тому же еще неизвестно, удастся ли Кате сохранить беременность.
— Ну хорошо, уговорила, — нехотя согласился Буравин.
Таисия вышла, а Буравин набрал номер Полины:
— Милая, не жди меня сегодня. Я останусь в больнице, поближе к Кате. У нее нешуточные проблемы, и я хочу быть рядом.
— Что с Катей?
— Нет-нет, дело в другом, — тут Буравин замялся. — А в чем — пока даже врачи понять не могут.
— Как это врачи не могут понять? Павел Федорович там? — поинтересовалась Полина.
— Да. Именно он занимается лечением Кати.
— И не может поставить диагноз? — засомневалась Полина. — Что-то не верится — он же лучший доктор в городе. Или ты от меня что-то скрываешь?
Ну что ты, нет, конечно. Проводится комплексное обследование: анализы, рентген и так далее. Так что как только ситуация прояснится — я тебе позвоню.
— Может, будет лучше, если я приеду? — спросила Полина.
— Не стоит. Ты перевыполнила норму, когда дежурила у постели Лешки, теперь побереги себя. Постарайся успокоиться и уснуть. Целую.
Буравиным предстояла долгая ночь в больничном коридоре.
— Тая, не спать всю ночь мы все равно не сможем, так что располагайся поудобнее. Облокотись на меня, — предложил Буравин.
— Спасибо, — сказала Таисия, пристраиваясь у него на плече.
— Что это за лекарство? — спросила она у медсестры.
— Это снотворное, оно поможет вам уснуть. В вашем состоянии сон — один из лучших докторов.
— А что говорят реальные доктора? — поинтересовалась Катя.
— Советуют спать спокойно. Все самое плохое уже позади. А завтра утром соберется консилиум, и врачи решат, как вас лучше лечить.
— Скорей бы утро, — вздохнула Катя и устало закрыла глаза.
— Ну, чем порадуешь? — спросил он.
— Ничем, Макарыч. Деньги достать так и не удалось. Отец не дал, а больше мне одалживать не у кого.
— Это, конечно, плохо — но не смертельно. Свой поход в катакомбы отменять не будем. Раз собрались — нужно идти.
— А может, не стоит рисковать? Через денек-другой я придумаю, у кого можно взять в долг. Тогда и отправимся, — предложил Костя.
— Нет, ждать нам нельзя. К тому же ничего сверхъестественного нам не потребуется, а все необходимое я уже приготовил. Как говорится: время — деньги. А ты из-за денег такой грустный или другая причина есть? Почему не рассказываешь, как прошла встреча с невестой?
— С Катей-то? Замечательно. Теперь у меня нет невесты и я свободен, как ветер в поле, — мрачным голосом сообщил Костя.
— Может, это и к лучшему, — рассудительно сказал смотритель. — Женщины, знаешь ли, приземляют. А у нас впереди — свободная и.красивая жизнь. Белые штаны у тебя есть, остается только достать золото и уехать в Рио-де-Жанейро.
— А что, — улыбнулся Костя, — идея-фикс Остапа Бендера мне всегда нравилась!
— Мне тоже. Будем надеяться, что нам удастся то, что не получилось у него. Но перед походом в катакомбы мне нужно сделать одно дело.
Смотритель привел Костю на могилу своих сыновей.
— Вот вы, сыночки мои, где лежите, — с болью сказал он. — Простите старика, что только первый раз к вам пришел. Раньше не получалось.
Смотритель обвел взглядом могилу и заметил, что она ухожена, а на холмике лежат ракушки, те самые, которые Толик всегда дарил Маше.
— А я смотрю, за вами тут кто-то приглядывает. Никак Маша к вам приходит? — продолжил отец свою беседу с сыновьями.
— Какая Маша? — спросил Костя.
— Никитенко, — ответил смотритель. — Любил ее мой Толик сильно, а она его всерьез не воспринимала. Вот только после смерти и оценила. Да и я тоже. Деточки мои дорогие, простите отца своего непутевого. Не уберег я вас, не успел ни долюбить, ни побаловать. Обещал я вам богатую жизнь на земле, да выходит, обманул. Правду говорят — за грехи отцов дети расплачиваются. Хорошие вы были ребята, и вот я, старый грешник, жив, а вы — нет. Недодал я вам по жизни, ох недодал!
Смотритель достал из кармана ту монетку, которая осталась у него из злосчастного сундука, положил на могилу и присыпал ее землей.
— Макарыч, не вини себя. Говорят, на все воля Бога. А твои сыновья, я уверен, тебя простили.
— Воля-то Божья, а вина — моя. Сам себя я никогда не прощу. И сыночки мои никакого знака мне не подавали. Даже не снились ни разу.
Тут в небе послышался шум птичьих крыльев. Смотритель поднял голову.
— Возможно, это и есть знак? — предположил Костя.
— Кто знает. Может, и вправду души моих сыновей пролетели, — согласился смотритель.
Они помолчали.
— А ведь я думал, что правильно воспитываю своих сыновей. Старался их в строгости держать, чтобы настоящими мужиками выросли. А получилось все не так, — тяжело вздохнул смотритель. — И материнской ласки сынки мои не помнят — мамка их рано умерла, — и от меня мало хорошего за всю жизнь увидели.
— Я думаю, они все равно понимали, что ты их любишь. По-своему.
— Надеюсь. Спасибо тебе, Костя, за поддержку. Не думал, что найдется в этом мире человек, который меня поймет и не осудит.
— И я не думал, что с чужим дядей мне будет уютнее, чем с собственным отцом, — признался Костя.
— Мы оба с тобой одиноки, и ты у меня теперь вроде сына.
Так и стояли они возле могилы: смотритель и Костя, неожиданно почувствовавшие какое-то родство душ и теплоту понимания другого человека. Стояли и молчали.
— Я боялась за Катю, — призналась Таисия. — В последнее время ты был не очень ласков с дочерью. Если бы я тебе рассказала, ты извел бы ее своими упреками.
— Извини, Таисия. Я виноват перед тобой и Катей и признаю, что был не прав, — сказал Буравин.
— Вот это да! — изумилась Таисия. — Такое я слышу от тебя впервые в жизни! Никогда раньше ты не просил у меня прощения — даже когда был действительно виноват.
— Как ты уже заметила, раньше многое было иначе. А ты лучше скажи мне, знает ли Костя о том, что с Катей беда?
— Я ему ничего не говорила, ты, видимо, тоже. Так от кого он мог об этом узнать?
— Значит, нужно ему сообщить, — решил Буравин. — У тебя есть его телефон?
— Вообще есть. Но звонить ему бесполезно. Он куда-то уехал и даже на звонки не отвечает.
— Вот это номер. Девушка в положении, а молодой человек, который обещал, что будет заботиться о ней, пропадает!
— Это он тебе такое обещал? — спросила Таисия.
— Да. Как-то я попытался сделать выговор Кате — после того ее выступления по радио. А он заступился. Катя была счастлива — видимо, посчитала его поступок геройским. А мне показалось, что он вел себя слишком грубо.
— В последнее время в Костю словно черт вселился, — сокрушенно покачала головой Таисия. — Он даже с Катей стал вести себя по-хамски. А потом вообще — взял и исчез.
— И никому ничего не сказал? — удивился Буравин.
— А что нового он скажет? У него одна отговорка — по делам поехал. Ох, чует мое сердце — если и есть у него дела, то, скорее всего, криминальные.
— Надо будет серьезно поговорить с Костей, — решил Буравин. — Если ты права, и он действительно связался с криминалом, Катю нужно предостеречь.
— Думаешь, это что-то изменит? Катя сделала выбор, а если она что-то вобьет в голову, то бороться с этим бесполезно. Она же вся в тебя. Еще в детстве говорила: я как папа.
— Да, помню, — улыбнулся Буравин. — Ты у нее спрашиваешь: «Катя, ты что будешь — компот или кисель?» А она: «Я как папа».
— Вот с тех пор и продолжает в том же духе. А какие она перлы выдавала! Как-то всех собак поделила на культурных и не очень. Сказала, что культурные, когда писают, присаживаются. А некультурные — ногу задирают. Такая она была смешная. А теперь у нее самой может родиться малыш!
— И мы будем заботиться о нем так же, как заботились о Кате, — сказал Буравин.
Таисия испугалась:
— Витя, обрати внимание: мы говорим о Кате в прошедшем времени. Так, словно ее уже нет с нами!
— Тая, ну что ты выдумываешь! Вот увидишь, с Катей все будет хорошо. Даже лучше, чем прежде! Не плачь.
Тут к ним вышел Павел Федорович.
— Жизнь вашей дочери уже вне опасности, — сказал он, — так что вы можете идти домой.
— А как ребенок? — спросила Таисия. — С ним тоже все в порядке?
— На этот счет я ничего конкретного пока сказать не могу. Все зависит от того, как поведет себя организм больной. Это будет ясно в течение ближайших нескольких часов. Сейчас никаких прогнозов я давать не буду — не хочу вас напрасно обнадеживать.
— Доктор, я хочу увидеть дочь. Пожалуйста, пустите меня к ней, — попросила Таисия.
— Нет, — отказал ей Павел Федорович. — Она может разволноваться, увидев вас. А это в ее состоянии очень опасно. Так что идите домой, отдохните. Если что — я вам позвоню.
Врач ушел, а Таисия сказала:
— Витя, ты как хочешь, а я останусь в больнице. Одна в пустом доме я все равно не усну. А так хоть будет иллюзия, что я рядом с Катей.
— Я тоже останусь, — тихо сказал Буравин.
Дочь снова объединила их. Но обоих ждали любимые люди, и это надо было учитывать.
— Витя, я пойду скажу Кириллу, что остаюсь на ночь в больнице. А то он так и сидит в машине — ждет меня, — сказала Таисия.
— Хорошо, — согласился Буравин. — А я пока позвоню Полине, предупрежу, чтобы сегодня меня не ждала.
— Только, пожалуйста, не говори ей, что Катя беременна, — попросила Таисия.
— Почему? Зачем это нужно держать в секрете? Тем более, что это единственная хорошая новость за сегодняшний день.
— Ты можешь считать меня суеверной, но я боюсь сглазить. К тому же еще неизвестно, удастся ли Кате сохранить беременность.
— Ну хорошо, уговорила, — нехотя согласился Буравин.
Таисия вышла, а Буравин набрал номер Полины:
— Милая, не жди меня сегодня. Я останусь в больнице, поближе к Кате. У нее нешуточные проблемы, и я хочу быть рядом.
— Что с Катей?
— Нет-нет, дело в другом, — тут Буравин замялся. — А в чем — пока даже врачи понять не могут.
— Как это врачи не могут понять? Павел Федорович там? — поинтересовалась Полина.
— Да. Именно он занимается лечением Кати.
— И не может поставить диагноз? — засомневалась Полина. — Что-то не верится — он же лучший доктор в городе. Или ты от меня что-то скрываешь?
Ну что ты, нет, конечно. Проводится комплексное обследование: анализы, рентген и так далее. Так что как только ситуация прояснится — я тебе позвоню.
— Может, будет лучше, если я приеду? — спросила Полина.
— Не стоит. Ты перевыполнила норму, когда дежурила у постели Лешки, теперь побереги себя. Постарайся успокоиться и уснуть. Целую.
Буравиным предстояла долгая ночь в больничном коридоре.
— Тая, не спать всю ночь мы все равно не сможем, так что располагайся поудобнее. Облокотись на меня, — предложил Буравин.
— Спасибо, — сказала Таисия, пристраиваясь у него на плече.
* * *
Катя пришла в себя и наблюдала, как ей делают укол.— Что это за лекарство? — спросила она у медсестры.
— Это снотворное, оно поможет вам уснуть. В вашем состоянии сон — один из лучших докторов.
— А что говорят реальные доктора? — поинтересовалась Катя.
— Советуют спать спокойно. Все самое плохое уже позади. А завтра утром соберется консилиум, и врачи решат, как вас лучше лечить.
— Скорей бы утро, — вздохнула Катя и устало закрыла глаза.
* * *
Костя вернулся в затопленный док, где его уже давно дожидался смотритель.— Ну, чем порадуешь? — спросил он.
— Ничем, Макарыч. Деньги достать так и не удалось. Отец не дал, а больше мне одалживать не у кого.
— Это, конечно, плохо — но не смертельно. Свой поход в катакомбы отменять не будем. Раз собрались — нужно идти.
— А может, не стоит рисковать? Через денек-другой я придумаю, у кого можно взять в долг. Тогда и отправимся, — предложил Костя.
— Нет, ждать нам нельзя. К тому же ничего сверхъестественного нам не потребуется, а все необходимое я уже приготовил. Как говорится: время — деньги. А ты из-за денег такой грустный или другая причина есть? Почему не рассказываешь, как прошла встреча с невестой?
— С Катей-то? Замечательно. Теперь у меня нет невесты и я свободен, как ветер в поле, — мрачным голосом сообщил Костя.
— Может, это и к лучшему, — рассудительно сказал смотритель. — Женщины, знаешь ли, приземляют. А у нас впереди — свободная и.красивая жизнь. Белые штаны у тебя есть, остается только достать золото и уехать в Рио-де-Жанейро.
— А что, — улыбнулся Костя, — идея-фикс Остапа Бендера мне всегда нравилась!
— Мне тоже. Будем надеяться, что нам удастся то, что не получилось у него. Но перед походом в катакомбы мне нужно сделать одно дело.
Смотритель привел Костю на могилу своих сыновей.
— Вот вы, сыночки мои, где лежите, — с болью сказал он. — Простите старика, что только первый раз к вам пришел. Раньше не получалось.
Смотритель обвел взглядом могилу и заметил, что она ухожена, а на холмике лежат ракушки, те самые, которые Толик всегда дарил Маше.
— А я смотрю, за вами тут кто-то приглядывает. Никак Маша к вам приходит? — продолжил отец свою беседу с сыновьями.
— Какая Маша? — спросил Костя.
— Никитенко, — ответил смотритель. — Любил ее мой Толик сильно, а она его всерьез не воспринимала. Вот только после смерти и оценила. Да и я тоже. Деточки мои дорогие, простите отца своего непутевого. Не уберег я вас, не успел ни долюбить, ни побаловать. Обещал я вам богатую жизнь на земле, да выходит, обманул. Правду говорят — за грехи отцов дети расплачиваются. Хорошие вы были ребята, и вот я, старый грешник, жив, а вы — нет. Недодал я вам по жизни, ох недодал!
Смотритель достал из кармана ту монетку, которая осталась у него из злосчастного сундука, положил на могилу и присыпал ее землей.
— Макарыч, не вини себя. Говорят, на все воля Бога. А твои сыновья, я уверен, тебя простили.
— Воля-то Божья, а вина — моя. Сам себя я никогда не прощу. И сыночки мои никакого знака мне не подавали. Даже не снились ни разу.
Тут в небе послышался шум птичьих крыльев. Смотритель поднял голову.
— Возможно, это и есть знак? — предположил Костя.
— Кто знает. Может, и вправду души моих сыновей пролетели, — согласился смотритель.
Они помолчали.
— А ведь я думал, что правильно воспитываю своих сыновей. Старался их в строгости держать, чтобы настоящими мужиками выросли. А получилось все не так, — тяжело вздохнул смотритель. — И материнской ласки сынки мои не помнят — мамка их рано умерла, — и от меня мало хорошего за всю жизнь увидели.
— Я думаю, они все равно понимали, что ты их любишь. По-своему.
— Надеюсь. Спасибо тебе, Костя, за поддержку. Не думал, что найдется в этом мире человек, который меня поймет и не осудит.
— И я не думал, что с чужим дядей мне будет уютнее, чем с собственным отцом, — признался Костя.
— Мы оба с тобой одиноки, и ты у меня теперь вроде сына.
Так и стояли они возле могилы: смотритель и Костя, неожиданно почувствовавшие какое-то родство душ и теплоту понимания другого человека. Стояли и молчали.