11 ноября 1964 г. С прив. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Поздравляю тебя, старого холостяка, с праздником 1 Мая! Желаю успехов, счастья и хорошего настроения.
Что нового в издательстве, решено ли что насчет переиздания «Теней», как говорила Карпова?
С прив. А. Иванов
P. S. Привет от жены».
<28.04.65 г.> (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Ей-богу, я не получал никакого письма, в котором ты писал о переиздании романа. Все узнал только из вчерашнего твоего, видимо, второго уже, письма.
Что же, я очень рад, что издательство решило дать еще 200 тыс. экз. Спасибо всем, а тебе и В. М. особо!
Насчет сокращения до 40 листов я согласен. Не такой уж я упрямый и глупый, чтобы держаться за эти 2 листа. Это решение издательства – окончательное и твердое? Мне это очень важно знать, т. к. в 66 году роман собиралось выпустить наше Новосибирское издательство, и мне надо теперь отказать им. Об этом мы говорили с В. М., она обо всем в курсе. Значит – отказывать?
Насчет заявки на новый роман – спасибо большое тебе за предложение. И рад бы, да рано, нечего пока заявить. Я думаю над новым романом, кое-что царапаю, собираю материал. Но пока не до заявки. Если и будет роман, то года через 2 – 3. Но как что-то будет вырисовываться – уж будь спокоен, Витя, заявку составлю.
Вообще же этот год прошел у меня как-то плохо. Всякие события с уходом с работы выбили из колеи на всю зиму. Конечно, кое-чем занимался, но, сам чувствую, все это не то. А чем занимался? Инсценировку по «Повителю» написал, потом вдруг, когда был в Ялте, сочинил за месяц комедию-фарс под названием «Женихи и невесты, или Кое-что про любовь». Инсценировка репетируется в Новосибирске, а эта комедия-фарс может быть, никому и не нужна будет. Да, еще, брат, сделал одно смешное дело – сочинил черновик либретто оперы! Новосибирский театр оперы собирается делать оперу «Алкины песни». Заказали уже музыку одному местному композитору. Но все это так – отхожий промысел. Главное – новый роман!
Вот так бесславно прошел почти год.
Пьеса по «Теням» в Куйбышеве (а не в Горьком, как ты ошибочно написал) не такое уж барахло. Я смотрел ее, ничего, знаешь. Конечно, суровая штука, не комедия, так ведь и мой роман не юмористическая повесть. Рецензентка в «Сов. культуре» тут была не очень объективна. Говорят, она сводила с Куйбышевским театром какие-то свои личные счеты. Ну, да пес их знает, это особая империя и у них, как в джунглях, свои законы.
В Москву когда попаду – пока не знаю. Каких-то особых, неотложных надобностей пока нету. Разве вот заключить с вами договор? Позвони – я тут же прилечу, с ближайшим рейсом. Погода сейчас хорошая.
Летом нынче никуда не поеду, буду достраивать дачу (лет 7 уже строю, все никак оштукатурить не могу еще) и купаться в Обском море. Приезжай, покупаемся вместе, пожарим шашлык в лесу.
Желаю успехов и счастья.
7/V-65 А. Иванов».
«Здравствуй, Витя!
Твое письмо так и пышет южным энтузиазмом и бодростью.
Рад, что ты отдохнул, вернулся бодрым и загорелым.
Статейку задумал, видимо, хорошую, мысли твои о Митьке – очень правильные, и о другом – тоже.
Об этой линии романа никто не писал, в этом ты прав. Если ты напишешь – будешь первый. Я буду доволен, а ты будешь доволен вдвойне – получишь гонорар и от меня бутылку коньяку.
А если по-серьезному говорить – ей-богу, до конца замысел романа никто не понял, во всяком случае – не раскрыл. Все упирают на религиозную сторону, т. е. на то, что, может, ближе, что легче взять. А для меня – это совсем не главное. И тени, которые должны исчезнуть в полдень (не раньше, черт бы их побрал), – это не только всякие мракобесы.
Напиши, напиши об этом поподробнее. И Пистимею поглубже копни – о ее очень глубоких нравственных диверсиях (на примере Митьки, Фрола, Антипа, Клавдии и других). Господи, тут тебе еще одну диссертацию можно написать – уже докторскую!
Когда получишь деньги за свою книгу (не докторскую диссертацию, а кандидатскую) – оставь НЗ рублей 15 – 20. Остальные, боюсь, растратишь быстро, так что я не успею воспользоваться твоим шикарным гонораром. Жалко.
Обнимаю тебя, Витя. Желаю добра, счастья и новых больших успехов.
Сердечно поздравляю с праздником!
Верстку романа жду, шли без промедленья, как будет.
До встречи. А. Иванов.
3.11.65».
«Дорогой Витя!
Поздравляю сердечно, мой друг, с Новым годом! Желаю в Новом году здоровья, счастья, творческих успехов! Надеюсь, что уж в этом-то году женишься. Имей в виду, что в связи с атомной радиацией девочек рождается все меньше и в юбилейный 1967 год, говорят, будут нарасхват даже старухи.
Обнимаю, Иванов».
<21.12.65>. (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Как идет жизнь, что новенького? Когда, хотя бы примерно, может выйти моя книга? Не изменили ли тираж?
Я, брат, здесь приболел, месяц отлежал в больнице. Барахлит сердечно-сосудистая система. Сейчас вроде ничего. Плохо одно – запретили курить. Пока держусь, но долго ли продержусь – не знаю, т. к. не могу работать без папиросы. А без работы – как?!
Читал о выходе твоей книги о Шолохове. Сердечно порадовался за тебя. Сейчас пишу специально, чтобы поздравить с выходом этой книги. Надеюсь, что ты пришлешь мне экземпляр на память.
Поздравляю с днем Сов. Армии!
Желаю добра и счастья.
18.02.66. Твой А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Я получил твою книгу, которую сейчас с удовольствием, вечерами, на ночь, читаю, постигаю мудрость шолоховских образов в твоей отличной и глубокой трактовке, и вообще – радуюсь за то, что ты написал такое глубокое исследование. Ей-богу, молодец!
Мне кажется, теперь на тебя некоторые критические, да и чисто литературные круги будут поглядывать косо, потому что ты, вопреки установившимся, или, вернее сказать, установленным кем-то мнениям и оценкам некоторых книг, высказываешь свое, далеко не лестное мнение (напр., о книгах Либединского), споришь со многими критическими светилами. Ну и черт с ними, пусть смотрят косо.
Я еще раз поздравляю тебя, Витя, и желаю новых дерзаний и успехов. А за присланную книгу – огромнейшее спасибо.
Новое издание «Теней» я, наконец, увидел – на днях книга появилась в продаже в Новосибирске. Сюда на всю область прислали 780 экземпляров. А здесь разошлось бы легко 100 000!
Сейчас разделался со всеми театральными делами – чтоб они подохли, начал колупать новый роман. Идет пока туговато, но это ничего, со временем дело наладится, если не подведет здоровье. А со здоровьем что-то худо. Если раньше запросто мог сидеть за столом 8 – 10 часов, то сейчас с трудом 3 – 4 часа в день. Маловато! А в иные дни совсем ничего не клеится.
В Москве давно-давно не был, что там делается – не знаю.
У нас сейчас наступили теплые дни, начинает таять снег. Нынче было невиданное количество снега в Сибири. В Кузбассе, например, однажды замело с головой целый город – Междуреченск. Да и в самом Новосибирске, на окраинах, одноэтажные домишки засыпало с верхом. Ожидают грозный паводок.
В общем, если не утонем нынешней весной – то будем жить.
Желаю тебе добра и счастья! Привет А. Зеленову.
<30.03.66>. Твой А. Иванов.
(Датируется по штемпелю на конверте.)
P. S. Наша знаменитая улица переименована и носит теперь имя – Депутатская! Вот, брат, как! А. Ив.».
«Дорогой Витя!
Я только что вернулся из Крыма и очень-очень был рад получить от тебя письмо.
Ты все помнишь о той «кошмарной» сцене?! Боже мой, а я уже и позабыл. Многое там говорилось просто в пьяном запале. Причем все, в том числе и я, считают Шолохова великим художником. Мы ведь говорили о другом – о том, что он, при его чудовищном весе и авторитете, мог бы, если захотел, что-то сделать для нас, как-то облегчить нашу (в том числе и нашу с тобой) пис. участь. Ведь нас обложили со всех сторон, порой трудновато приходится даже писателям с солидными именами. Авторское право урезано до минимума. А что делается в некоторых редакциях журналов, в театрах, особенно в киностудиях?
Видишь ли, у нас есть Шолохов, но нет Горького. А ей-богу, он мог бы в какой-то степени оздоровить атмосферу. Он должен хотя бы занимать пост Генерального секретаря СП СССР. Уже одно это многое облегчило бы наше существование, как мне кажется.
Ну – об этом хватит.
Да, твое предложение насчет зам. гл. редактора заманчивое. Я бы с удовольствием покинул сей благословенный новосибирский омут, при условии, что мне как-то помогут на первых порах с квартирой. Я, конечно, могу обменять свою новосибирскую, но ведь именно в этом и надо помочь, без помощи больших организаций тут ничего не сделаешь.
Кстати, Дмитрий Иванович Зорин что-то обещал мне по поводу переезда, квартиры – помнишь, ведь при тебе было дело, но так и умолк. С тех пор от него ни звука. Наверное, по пьянке наобещал.
В общем, позондируй там еще почву, и если что-то будет положительное – срочно пиши, тогда я начну действовать. Первый-то шаг все же должен быть со стороны издательства, а то получится, что я ни с того ни с чего лезу напролом. Мне это совсем ни к чему. Валентине Михайловне можешь передать, что я согласен, а там пусть решают, если хотят.
Как же она сломала руку? Надо же такому случиться! Как у ней сейчас состояние?
При случае, если будет уместно, передай ей мое соболезнование.
Да-с, договор я на новый роман заключил, ты, наверное, знаешь. Срок – 2 года. Писать помаленьку начал. В общем, влез в кабалу.
Надеюсь, ты будешь моим редактором?
В Крым и из Крыма я летал через Москву, с аэропорта звонил в издательство, но тебя оба раза не было. Остановиться в Москве не мог, потому что был с семьей.
Как идут твои дела? Что пишешь? Обязательно пиши, если не начал – начинай новую работу. У тебя же великолепно (без дураков говорю) получается. Пиши, Витя, пиши, дорогой. Боже, сколько у нас книг, сколько интересных писателей, оригинальных, не заштампованных, которых критика пока не замечает. А сколько тем, сколько пластов нашей русской и трагической, и героической жизни пока еще не исследовано, не поднято?! А ведь умный критический писатель всему этому может помочь. Это ли не благородно и не благодарно? Это ли не может стать подвигом жизни?
Ну, желаю тебе всего самого наилучшего. Всем, кто меня знает, передай привет.
Обнимаю, дорогой.
15.08.66 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Шлю тебе самые мои сердечные поздравления по случаю 50-летия Советской власти и желаю всего-всего хорошего.
Надеюсь, что к 100-летнему юбилею ты все же женишься.
Обнимаю.
А. Иванов».
«Дорогой Витя!
С Новым годом!
Пусть Новый, 1968-й год принесет тебе много успехов, радостей и удач, а также большое личное счастье, поскольку, я надеюсь, в 1968-м году ты все же женишься!
Учти – в високосном году жениться особенно выгодно, т. к. семейное счастье будет на 1 день больше. А это – не мало.
А. Иванов».
<3.01.68.> (Датируется по штемпелю на конверте.)
Кажется, все наиболее интересное из эпистолярного наследия Анатолия Степановича Иванова, адресованного ко мне, публикуется здесь. Есть еще около десятка поздравительных открыток, с Новым годом, с Первомаем, с Октябрьской революцией, с днем Советской армии. Но эти открытки с обычными в этих случаях словами, всяческими пожеланиями. На этом наша переписка закончилась. Последняя открытка оказалась пророческой – много перемен произошло в его и моей жизни. Он переехал в Москву, а я в этом году наконец-то женился. Но об этом чуть позднее.
9. «Моя Джомолунгма» Евгения Носова
Часть третья
1. О светлом и горьком Василия Белова
«Дорогой Витя!
Поздравляю тебя, старого холостяка, с праздником 1 Мая! Желаю успехов, счастья и хорошего настроения.
Что нового в издательстве, решено ли что насчет переиздания «Теней», как говорила Карпова?
С прив. А. Иванов
P. S. Привет от жены».
<28.04.65 г.> (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Ей-богу, я не получал никакого письма, в котором ты писал о переиздании романа. Все узнал только из вчерашнего твоего, видимо, второго уже, письма.
Что же, я очень рад, что издательство решило дать еще 200 тыс. экз. Спасибо всем, а тебе и В. М. особо!
Насчет сокращения до 40 листов я согласен. Не такой уж я упрямый и глупый, чтобы держаться за эти 2 листа. Это решение издательства – окончательное и твердое? Мне это очень важно знать, т. к. в 66 году роман собиралось выпустить наше Новосибирское издательство, и мне надо теперь отказать им. Об этом мы говорили с В. М., она обо всем в курсе. Значит – отказывать?
Насчет заявки на новый роман – спасибо большое тебе за предложение. И рад бы, да рано, нечего пока заявить. Я думаю над новым романом, кое-что царапаю, собираю материал. Но пока не до заявки. Если и будет роман, то года через 2 – 3. Но как что-то будет вырисовываться – уж будь спокоен, Витя, заявку составлю.
Вообще же этот год прошел у меня как-то плохо. Всякие события с уходом с работы выбили из колеи на всю зиму. Конечно, кое-чем занимался, но, сам чувствую, все это не то. А чем занимался? Инсценировку по «Повителю» написал, потом вдруг, когда был в Ялте, сочинил за месяц комедию-фарс под названием «Женихи и невесты, или Кое-что про любовь». Инсценировка репетируется в Новосибирске, а эта комедия-фарс может быть, никому и не нужна будет. Да, еще, брат, сделал одно смешное дело – сочинил черновик либретто оперы! Новосибирский театр оперы собирается делать оперу «Алкины песни». Заказали уже музыку одному местному композитору. Но все это так – отхожий промысел. Главное – новый роман!
Вот так бесславно прошел почти год.
Пьеса по «Теням» в Куйбышеве (а не в Горьком, как ты ошибочно написал) не такое уж барахло. Я смотрел ее, ничего, знаешь. Конечно, суровая штука, не комедия, так ведь и мой роман не юмористическая повесть. Рецензентка в «Сов. культуре» тут была не очень объективна. Говорят, она сводила с Куйбышевским театром какие-то свои личные счеты. Ну, да пес их знает, это особая империя и у них, как в джунглях, свои законы.
В Москву когда попаду – пока не знаю. Каких-то особых, неотложных надобностей пока нету. Разве вот заключить с вами договор? Позвони – я тут же прилечу, с ближайшим рейсом. Погода сейчас хорошая.
Летом нынче никуда не поеду, буду достраивать дачу (лет 7 уже строю, все никак оштукатурить не могу еще) и купаться в Обском море. Приезжай, покупаемся вместе, пожарим шашлык в лесу.
Желаю успехов и счастья.
7/V-65 А. Иванов».
«Здравствуй, Витя!
Твое письмо так и пышет южным энтузиазмом и бодростью.
Рад, что ты отдохнул, вернулся бодрым и загорелым.
Статейку задумал, видимо, хорошую, мысли твои о Митьке – очень правильные, и о другом – тоже.
Об этой линии романа никто не писал, в этом ты прав. Если ты напишешь – будешь первый. Я буду доволен, а ты будешь доволен вдвойне – получишь гонорар и от меня бутылку коньяку.
А если по-серьезному говорить – ей-богу, до конца замысел романа никто не понял, во всяком случае – не раскрыл. Все упирают на религиозную сторону, т. е. на то, что, может, ближе, что легче взять. А для меня – это совсем не главное. И тени, которые должны исчезнуть в полдень (не раньше, черт бы их побрал), – это не только всякие мракобесы.
Напиши, напиши об этом поподробнее. И Пистимею поглубже копни – о ее очень глубоких нравственных диверсиях (на примере Митьки, Фрола, Антипа, Клавдии и других). Господи, тут тебе еще одну диссертацию можно написать – уже докторскую!
Когда получишь деньги за свою книгу (не докторскую диссертацию, а кандидатскую) – оставь НЗ рублей 15 – 20. Остальные, боюсь, растратишь быстро, так что я не успею воспользоваться твоим шикарным гонораром. Жалко.
Обнимаю тебя, Витя. Желаю добра, счастья и новых больших успехов.
Сердечно поздравляю с праздником!
Верстку романа жду, шли без промедленья, как будет.
До встречи. А. Иванов.
3.11.65».
«Дорогой Витя!
Поздравляю сердечно, мой друг, с Новым годом! Желаю в Новом году здоровья, счастья, творческих успехов! Надеюсь, что уж в этом-то году женишься. Имей в виду, что в связи с атомной радиацией девочек рождается все меньше и в юбилейный 1967 год, говорят, будут нарасхват даже старухи.
Обнимаю, Иванов».
<21.12.65>. (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Как идет жизнь, что новенького? Когда, хотя бы примерно, может выйти моя книга? Не изменили ли тираж?
Я, брат, здесь приболел, месяц отлежал в больнице. Барахлит сердечно-сосудистая система. Сейчас вроде ничего. Плохо одно – запретили курить. Пока держусь, но долго ли продержусь – не знаю, т. к. не могу работать без папиросы. А без работы – как?!
Читал о выходе твоей книги о Шолохове. Сердечно порадовался за тебя. Сейчас пишу специально, чтобы поздравить с выходом этой книги. Надеюсь, что ты пришлешь мне экземпляр на память.
Поздравляю с днем Сов. Армии!
Желаю добра и счастья.
18.02.66. Твой А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Я получил твою книгу, которую сейчас с удовольствием, вечерами, на ночь, читаю, постигаю мудрость шолоховских образов в твоей отличной и глубокой трактовке, и вообще – радуюсь за то, что ты написал такое глубокое исследование. Ей-богу, молодец!
Мне кажется, теперь на тебя некоторые критические, да и чисто литературные круги будут поглядывать косо, потому что ты, вопреки установившимся, или, вернее сказать, установленным кем-то мнениям и оценкам некоторых книг, высказываешь свое, далеко не лестное мнение (напр., о книгах Либединского), споришь со многими критическими светилами. Ну и черт с ними, пусть смотрят косо.
Я еще раз поздравляю тебя, Витя, и желаю новых дерзаний и успехов. А за присланную книгу – огромнейшее спасибо.
Новое издание «Теней» я, наконец, увидел – на днях книга появилась в продаже в Новосибирске. Сюда на всю область прислали 780 экземпляров. А здесь разошлось бы легко 100 000!
Сейчас разделался со всеми театральными делами – чтоб они подохли, начал колупать новый роман. Идет пока туговато, но это ничего, со временем дело наладится, если не подведет здоровье. А со здоровьем что-то худо. Если раньше запросто мог сидеть за столом 8 – 10 часов, то сейчас с трудом 3 – 4 часа в день. Маловато! А в иные дни совсем ничего не клеится.
В Москве давно-давно не был, что там делается – не знаю.
У нас сейчас наступили теплые дни, начинает таять снег. Нынче было невиданное количество снега в Сибири. В Кузбассе, например, однажды замело с головой целый город – Междуреченск. Да и в самом Новосибирске, на окраинах, одноэтажные домишки засыпало с верхом. Ожидают грозный паводок.
В общем, если не утонем нынешней весной – то будем жить.
Желаю тебе добра и счастья! Привет А. Зеленову.
<30.03.66>. Твой А. Иванов.
(Датируется по штемпелю на конверте.)
P. S. Наша знаменитая улица переименована и носит теперь имя – Депутатская! Вот, брат, как! А. Ив.».
«Дорогой Витя!
Я только что вернулся из Крыма и очень-очень был рад получить от тебя письмо.
Ты все помнишь о той «кошмарной» сцене?! Боже мой, а я уже и позабыл. Многое там говорилось просто в пьяном запале. Причем все, в том числе и я, считают Шолохова великим художником. Мы ведь говорили о другом – о том, что он, при его чудовищном весе и авторитете, мог бы, если захотел, что-то сделать для нас, как-то облегчить нашу (в том числе и нашу с тобой) пис. участь. Ведь нас обложили со всех сторон, порой трудновато приходится даже писателям с солидными именами. Авторское право урезано до минимума. А что делается в некоторых редакциях журналов, в театрах, особенно в киностудиях?
Видишь ли, у нас есть Шолохов, но нет Горького. А ей-богу, он мог бы в какой-то степени оздоровить атмосферу. Он должен хотя бы занимать пост Генерального секретаря СП СССР. Уже одно это многое облегчило бы наше существование, как мне кажется.
Ну – об этом хватит.
Да, твое предложение насчет зам. гл. редактора заманчивое. Я бы с удовольствием покинул сей благословенный новосибирский омут, при условии, что мне как-то помогут на первых порах с квартирой. Я, конечно, могу обменять свою новосибирскую, но ведь именно в этом и надо помочь, без помощи больших организаций тут ничего не сделаешь.
Кстати, Дмитрий Иванович Зорин что-то обещал мне по поводу переезда, квартиры – помнишь, ведь при тебе было дело, но так и умолк. С тех пор от него ни звука. Наверное, по пьянке наобещал.
В общем, позондируй там еще почву, и если что-то будет положительное – срочно пиши, тогда я начну действовать. Первый-то шаг все же должен быть со стороны издательства, а то получится, что я ни с того ни с чего лезу напролом. Мне это совсем ни к чему. Валентине Михайловне можешь передать, что я согласен, а там пусть решают, если хотят.
Как же она сломала руку? Надо же такому случиться! Как у ней сейчас состояние?
При случае, если будет уместно, передай ей мое соболезнование.
Да-с, договор я на новый роман заключил, ты, наверное, знаешь. Срок – 2 года. Писать помаленьку начал. В общем, влез в кабалу.
Надеюсь, ты будешь моим редактором?
В Крым и из Крыма я летал через Москву, с аэропорта звонил в издательство, но тебя оба раза не было. Остановиться в Москве не мог, потому что был с семьей.
Как идут твои дела? Что пишешь? Обязательно пиши, если не начал – начинай новую работу. У тебя же великолепно (без дураков говорю) получается. Пиши, Витя, пиши, дорогой. Боже, сколько у нас книг, сколько интересных писателей, оригинальных, не заштампованных, которых критика пока не замечает. А сколько тем, сколько пластов нашей русской и трагической, и героической жизни пока еще не исследовано, не поднято?! А ведь умный критический писатель всему этому может помочь. Это ли не благородно и не благодарно? Это ли не может стать подвигом жизни?
Ну, желаю тебе всего самого наилучшего. Всем, кто меня знает, передай привет.
Обнимаю, дорогой.
15.08.66 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Шлю тебе самые мои сердечные поздравления по случаю 50-летия Советской власти и желаю всего-всего хорошего.
Надеюсь, что к 100-летнему юбилею ты все же женишься.
Обнимаю.
А. Иванов».
«Дорогой Витя!
С Новым годом!
Пусть Новый, 1968-й год принесет тебе много успехов, радостей и удач, а также большое личное счастье, поскольку, я надеюсь, в 1968-м году ты все же женишься!
Учти – в високосном году жениться особенно выгодно, т. к. семейное счастье будет на 1 день больше. А это – не мало.
А. Иванов».
<3.01.68.> (Датируется по штемпелю на конверте.)
Кажется, все наиболее интересное из эпистолярного наследия Анатолия Степановича Иванова, адресованного ко мне, публикуется здесь. Есть еще около десятка поздравительных открыток, с Новым годом, с Первомаем, с Октябрьской революцией, с днем Советской армии. Но эти открытки с обычными в этих случаях словами, всяческими пожеланиями. На этом наша переписка закончилась. Последняя открытка оказалась пророческой – много перемен произошло в его и моей жизни. Он переехал в Москву, а я в этом году наконец-то женился. Но об этом чуть позднее.
9. «Моя Джомолунгма» Евгения Носова
А пока представлю еще одного «новобранца» издательства «Советский писатель». Не припомню как, но примерно в это же время в нашей редакции появился Евгений Иванович Носов. «Еще один Носов? – шутили в редакции. – Не хватит ли нам Николая Николаевича Носова!»
Плотный, немногословный, смущенно улыбающийся, по-провинциальному неповоротливый, Евгений Иванович вручил нам небольшой сборничек своих рассказов. Николай Иванович Родичев поручил рукопись прочитать мне, а второй экземпляр отправил кому-то из наших постоянных рецензентов. Выяснилось, что Евгений Носов уже опубликовал в курском издательстве небольшие сборнички, прорывался и на страницы местных газет и журналов, но в столице почти неизвестен.
Рассказы Евгения Носова просты, бесхитростны, с незатейливым сюжетом и будничными человеческими судьбами. Но за рассказанным на страницах – светлая, благородная, чувствительная душа истинного художника, воспринимающая радости и переживания своих героев как свои собственные. Покорил он меня своей простотой, за которой легко угадывалось глубокое сопереживание своим героям, какой бы «мелочи» в их жизни это ни касалось. Покорил и настоящим русским языком, умением лаконичными средствами рассказа или короткой повести лепить характеры, в достоверность которых веришь.
Мы не раз встречались, о чем-то разговаривали, говорили о том, что нужно включить в сборник все готовое, что у него есть: пробиться в план выпуска «Советского писателя» не так уж легко, конкуренция огромная, но редакция настоятельно рекомендует издать сборник рассказов и повестей Евгения Носова, и членам правления пришлось с этим согласиться.
Так книга «Где просыпается солнце» вышла в свет. Вскоре после этого увиделись мы в общежитии Литературного института, на улице Руставели, а на соседней улице Милашенкова я обитал с мамой. В комнате студента Игоря Лободина шел пир, как говорится, горой: Евгений Иванович встретился со своими земляками, курянами, по случаю выхода его книжки. Ну а как же без редактора? Так и я появился в этой талантливой компании будущих писателей. Разговоры, тосты, но меня привлекла женщина необыкновенной красоты, пожалуй, даже не красоты, а какого-то неповторимого своеобразия, какой-то необыкновенной светоносности, настоящей женственности. Я, конечно, как человек холостой, попытался поухаживать за ней, но она тут же охладила мой пыл: «Я другому отдана и буду век ему верна». И посмотрела на героя нашей пирушки. А Евгений Иванович, как бы не замечая моих пустых поползновений, вытащил очередную свою книжку (в этот день он многих одарил своей книжкой) и написал:
«Виктору Васильевичу Петелину, перед которым я робею и теряюсь: перед его умной скептической улыбкой, перед его чистой русской интеллигентностью, человеку, который вытащил меня за мои неандертальские уши, с вечной благодарностью.
Бутырки, 10 марта 1965 г. Женя».
Вот такую ироническую надпись предпослал книжке, которую мы вместе с ним издали в «Советском писателе». Конечно, я сделал все так, как просил Евгений Иванович Носов, мощный талант которого открылся мне много раньше других его почитателей.
Хороший урок я получил в тот вечер. Публикую здесь несколько писем Евгения Ивановича, в которых тоже есть некоторые подробности того великого времени, ушедшего для нас с ним безвозвратно.
«Виктор Васильевич!
Извините, что тотчас не ответил на Ваше письмо. Думал написать, как только закончу новый рассказ, тем более я его уже буквально дописывал, когда мне вручили Ваш конверт. Но непредвиденная переделка немного задержала. Так что не сочтите мое непонятное молчание за непочтительность Собакевича.
Недавно я получил экземпляры договора, подписал и выслал. По наведенным издательством справкам соотношение новых и переиздаваемых вещей такое: 6,5 л. и 4,5 л.
Мне не хотелось бы такого значительного процента переиздания, и потому посылаемую Вам «Варьку» можно было бы поставить вместо чего-то. Я думаю, следует изъять «Портрет». Я, правда, не очень разбираюсь в тонкостях издательских договоров и не знаю, возможна ли какая-либо перестановка «мебели» в сборнике после подписания договора. Но если это все же как-то можно сделать, то очень Вас прошу поправить интерьер книжки.
Мне самому трудно судить о своей новой вещи, но хотелось, чтобы «Варька» получила Ваше признание. Мне хотелось создать образ девчонки-подростка, очень непосредственной натуры, внешне некрасивой, неровной характером, подчас грубоватой, но стихийно одаренной чувством красоты и к тому же переживающей период предъюношеских смутных ощущений близкого счастья.
И еще хотелось бы попросить Вас о весьма прозаическом деле. Подписал договор, и хотя Сидоренко в своем письме уверял, что окончательно утвержденный экземпляр и перевод будут высланы мне незамедлительно – что-то нет ни того ни другого. Не произошли ли какие-либо неприятные изменения? Все мы верим и надеемся в устойчивость мира сего и сообразно со своими упованиями воздвигаем замки. Но иногда эти замки появляются на песке в силу каких-то непредвиденных обстоятельств. Не случилось ли чего и с моим замком? К тому же, уже начиная верить, что все идет как следует, я, будучи совершенно безденежным, начал потихонечку занимать под договор. Виктор Васильевич, очень прошу узнать, как там дела, и, если это возможно, поторопить с переводом, в чем буду Вам признателен под самую, как говорят, завязку.
Сообщите также, в какой степени я понадоблюсь Вам в процессе подготовки рукописи к набору. Это мне нужно, чтобы как-то спланировать свое ближайшее время.
Носов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Вы – добрый волшебник! Захожу в кассу – правда! Все получилось, как по взмаху волшебной палочки. Большое спасибо! Немного можно отпустить свой ремень, а то я его уже застегивал на последнюю дырку и уже собирался прокалывать новую.
Я сейчас дорабатываю тот самый рассказ, который посылал на подверстку. Мне там не нравится конец, он как-то недогружен. Если Вам в принципе удастся его вставить в книгу, то я хотел бы, чтобы Вы имели в виду не первоначальный вариант, а тот, который я сейчас доделываю. Кажется, еще у меня для этого есть время. Поверьте, книжка с ним будет куда лучше, чем без него. Я думаю уже о том, что, когда сборник попадет в цепкие когти критики, и она начнет его терзать и расклевывать, то хотелось придать ему большую защищенность. А нет лучшего способа для обороны, чем более или менее крепко сколоченные вещи. Теперь уже надо считать, что сборник одновременно и Ваше детище и заинтересованность в его собранности обоюдная у нас с Вами. Разумеется, пишу я это не в порядке нажима, а в порядке товарищеской просьбы.
Что касается предложения об оформлении книжки, то для меня оно тоже показалось заманчивым.
Но поостыв от тщеславия, я все же решил отказаться. Во-первых, я никогда специально не занимался оформлением обложек, делал это от случая к случаю и очень страшусь не угодить. Во-вторых, раньше, когда я это делал, был несколько иной стиль оформления. За последнее время лицо книги намного посимпатичнело, ушли всякие завитушки, появилась строгая красота линий, цветовых пятен и т. д. Ребята сильно поднаторели в этом деле, и досталось это мастерство большим трудом. Так что мне сразу заседлать современного оформительского пегаса вряд ли удастся. И третье. Это уже чисто эмоциональное. Для меня лично гораздо приятнее всякая другая работа, чем своя. Приятнее своей неожиданностью, тогда как, пока я буду возиться с оформлением, утратится прелесть новизны. Взамен всего этого посылаю Вам скромный дар – картиночку. Это путевой набросок. Где-то за Бинском.
Если удастся поставить рассказ – дайте знать.
С приветом и благодарностью.
Носов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Нет большей пытки, как читать собственные рукоделия. Читал верстку с превеликим отвращением и еще читал бы бог весть сколь долго, кабы не телеграмма. А посему посылаю. Поправок почти никаких, самая малость.
Если это дозволяется, то внеси, пожалуйста, дай команду. А в основном – это линотипные опечатки, и корректора сами с усами. За чем теперь дело с книжкой? И когда она примерно будет испечена?
А тогда, когда я заходил в издательство, мы с Володькой Сапожниковым пошли искать князя Можаева. Адреса у нас не было. Я помнил только улицу – Осипенко. Начали от «Балчуга», два раза прочесали всю улицу, расспрашивали во дворах и домах жильцов, де, не знают ли они, где поселился знаменитый писатель князь Можаев. Никто такового не знал. Пришлось обратиться в справочное бюро. Нам дали адрес, и потом, как выяснилось, мы два раза были в этом дворе. Я что-то помнил, что Можаев, прощаясь, нырял в какую-то мрачную подворотню. Князя дома не оказалось, он отбыл на свою балтийскую мызу, и мы, оставив ему свои визитные карточки, ушли. А ведь было договорено, что мы заберем князя и заедем за тобой, чтобы послушать Можаевские «По Муромской дорожке стояли три сосны». Поет он, сукин сын, потрясно. Забыл сказать, что искали мы его с огромным арбузом на руках. Ну, словом, все расстроилось, было довольно поздно и ехать к тебе без князя да еще в поздний час постеснялись. Забрались на «Поплавок», что отшвартован на Москве-реке, трахнули там тот арбуз, и ночью я деранул домой бакинским скорым.
Думаю, что мы еще обложим князя флажками в его берлоге за «Балчугом». Это сделать надо непременно, поскольку уж больно парень хороший и трепач непревзойденный к тому ж.
В ноябре – декабре, может, буду в Москве, загляну непременно.
С дружеским приветом».
Носов».
Примечание. Письма Е.И. Носов не датировал. Начало нашей работы над книгой «Где просыпается солнце» можно отнести к середине 1963 года (рецензирование, чтение, редактирование). Сохранился конверт последнего письма: 22.06.64. В начале 1965 года книга вышла, а 10 марта 1965 года состоялось памятное застолье, в ходе которого Е.И. подарил мне «нашу» книжечку. Естественно, я не только включил в сборник рассказов «Варьку», но и оставил «Портрет».
Плотный, немногословный, смущенно улыбающийся, по-провинциальному неповоротливый, Евгений Иванович вручил нам небольшой сборничек своих рассказов. Николай Иванович Родичев поручил рукопись прочитать мне, а второй экземпляр отправил кому-то из наших постоянных рецензентов. Выяснилось, что Евгений Носов уже опубликовал в курском издательстве небольшие сборнички, прорывался и на страницы местных газет и журналов, но в столице почти неизвестен.
Рассказы Евгения Носова просты, бесхитростны, с незатейливым сюжетом и будничными человеческими судьбами. Но за рассказанным на страницах – светлая, благородная, чувствительная душа истинного художника, воспринимающая радости и переживания своих героев как свои собственные. Покорил он меня своей простотой, за которой легко угадывалось глубокое сопереживание своим героям, какой бы «мелочи» в их жизни это ни касалось. Покорил и настоящим русским языком, умением лаконичными средствами рассказа или короткой повести лепить характеры, в достоверность которых веришь.
Мы не раз встречались, о чем-то разговаривали, говорили о том, что нужно включить в сборник все готовое, что у него есть: пробиться в план выпуска «Советского писателя» не так уж легко, конкуренция огромная, но редакция настоятельно рекомендует издать сборник рассказов и повестей Евгения Носова, и членам правления пришлось с этим согласиться.
Так книга «Где просыпается солнце» вышла в свет. Вскоре после этого увиделись мы в общежитии Литературного института, на улице Руставели, а на соседней улице Милашенкова я обитал с мамой. В комнате студента Игоря Лободина шел пир, как говорится, горой: Евгений Иванович встретился со своими земляками, курянами, по случаю выхода его книжки. Ну а как же без редактора? Так и я появился в этой талантливой компании будущих писателей. Разговоры, тосты, но меня привлекла женщина необыкновенной красоты, пожалуй, даже не красоты, а какого-то неповторимого своеобразия, какой-то необыкновенной светоносности, настоящей женственности. Я, конечно, как человек холостой, попытался поухаживать за ней, но она тут же охладила мой пыл: «Я другому отдана и буду век ему верна». И посмотрела на героя нашей пирушки. А Евгений Иванович, как бы не замечая моих пустых поползновений, вытащил очередную свою книжку (в этот день он многих одарил своей книжкой) и написал:
«Виктору Васильевичу Петелину, перед которым я робею и теряюсь: перед его умной скептической улыбкой, перед его чистой русской интеллигентностью, человеку, который вытащил меня за мои неандертальские уши, с вечной благодарностью.
Бутырки, 10 марта 1965 г. Женя».
Вот такую ироническую надпись предпослал книжке, которую мы вместе с ним издали в «Советском писателе». Конечно, я сделал все так, как просил Евгений Иванович Носов, мощный талант которого открылся мне много раньше других его почитателей.
Хороший урок я получил в тот вечер. Публикую здесь несколько писем Евгения Ивановича, в которых тоже есть некоторые подробности того великого времени, ушедшего для нас с ним безвозвратно.
«Виктор Васильевич!
Извините, что тотчас не ответил на Ваше письмо. Думал написать, как только закончу новый рассказ, тем более я его уже буквально дописывал, когда мне вручили Ваш конверт. Но непредвиденная переделка немного задержала. Так что не сочтите мое непонятное молчание за непочтительность Собакевича.
Недавно я получил экземпляры договора, подписал и выслал. По наведенным издательством справкам соотношение новых и переиздаваемых вещей такое: 6,5 л. и 4,5 л.
Мне не хотелось бы такого значительного процента переиздания, и потому посылаемую Вам «Варьку» можно было бы поставить вместо чего-то. Я думаю, следует изъять «Портрет». Я, правда, не очень разбираюсь в тонкостях издательских договоров и не знаю, возможна ли какая-либо перестановка «мебели» в сборнике после подписания договора. Но если это все же как-то можно сделать, то очень Вас прошу поправить интерьер книжки.
Мне самому трудно судить о своей новой вещи, но хотелось, чтобы «Варька» получила Ваше признание. Мне хотелось создать образ девчонки-подростка, очень непосредственной натуры, внешне некрасивой, неровной характером, подчас грубоватой, но стихийно одаренной чувством красоты и к тому же переживающей период предъюношеских смутных ощущений близкого счастья.
И еще хотелось бы попросить Вас о весьма прозаическом деле. Подписал договор, и хотя Сидоренко в своем письме уверял, что окончательно утвержденный экземпляр и перевод будут высланы мне незамедлительно – что-то нет ни того ни другого. Не произошли ли какие-либо неприятные изменения? Все мы верим и надеемся в устойчивость мира сего и сообразно со своими упованиями воздвигаем замки. Но иногда эти замки появляются на песке в силу каких-то непредвиденных обстоятельств. Не случилось ли чего и с моим замком? К тому же, уже начиная верить, что все идет как следует, я, будучи совершенно безденежным, начал потихонечку занимать под договор. Виктор Васильевич, очень прошу узнать, как там дела, и, если это возможно, поторопить с переводом, в чем буду Вам признателен под самую, как говорят, завязку.
Сообщите также, в какой степени я понадоблюсь Вам в процессе подготовки рукописи к набору. Это мне нужно, чтобы как-то спланировать свое ближайшее время.
Носов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Вы – добрый волшебник! Захожу в кассу – правда! Все получилось, как по взмаху волшебной палочки. Большое спасибо! Немного можно отпустить свой ремень, а то я его уже застегивал на последнюю дырку и уже собирался прокалывать новую.
Я сейчас дорабатываю тот самый рассказ, который посылал на подверстку. Мне там не нравится конец, он как-то недогружен. Если Вам в принципе удастся его вставить в книгу, то я хотел бы, чтобы Вы имели в виду не первоначальный вариант, а тот, который я сейчас доделываю. Кажется, еще у меня для этого есть время. Поверьте, книжка с ним будет куда лучше, чем без него. Я думаю уже о том, что, когда сборник попадет в цепкие когти критики, и она начнет его терзать и расклевывать, то хотелось придать ему большую защищенность. А нет лучшего способа для обороны, чем более или менее крепко сколоченные вещи. Теперь уже надо считать, что сборник одновременно и Ваше детище и заинтересованность в его собранности обоюдная у нас с Вами. Разумеется, пишу я это не в порядке нажима, а в порядке товарищеской просьбы.
Что касается предложения об оформлении книжки, то для меня оно тоже показалось заманчивым.
Но поостыв от тщеславия, я все же решил отказаться. Во-первых, я никогда специально не занимался оформлением обложек, делал это от случая к случаю и очень страшусь не угодить. Во-вторых, раньше, когда я это делал, был несколько иной стиль оформления. За последнее время лицо книги намного посимпатичнело, ушли всякие завитушки, появилась строгая красота линий, цветовых пятен и т. д. Ребята сильно поднаторели в этом деле, и досталось это мастерство большим трудом. Так что мне сразу заседлать современного оформительского пегаса вряд ли удастся. И третье. Это уже чисто эмоциональное. Для меня лично гораздо приятнее всякая другая работа, чем своя. Приятнее своей неожиданностью, тогда как, пока я буду возиться с оформлением, утратится прелесть новизны. Взамен всего этого посылаю Вам скромный дар – картиночку. Это путевой набросок. Где-то за Бинском.
Если удастся поставить рассказ – дайте знать.
С приветом и благодарностью.
Носов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Нет большей пытки, как читать собственные рукоделия. Читал верстку с превеликим отвращением и еще читал бы бог весть сколь долго, кабы не телеграмма. А посему посылаю. Поправок почти никаких, самая малость.
Если это дозволяется, то внеси, пожалуйста, дай команду. А в основном – это линотипные опечатки, и корректора сами с усами. За чем теперь дело с книжкой? И когда она примерно будет испечена?
А тогда, когда я заходил в издательство, мы с Володькой Сапожниковым пошли искать князя Можаева. Адреса у нас не было. Я помнил только улицу – Осипенко. Начали от «Балчуга», два раза прочесали всю улицу, расспрашивали во дворах и домах жильцов, де, не знают ли они, где поселился знаменитый писатель князь Можаев. Никто такового не знал. Пришлось обратиться в справочное бюро. Нам дали адрес, и потом, как выяснилось, мы два раза были в этом дворе. Я что-то помнил, что Можаев, прощаясь, нырял в какую-то мрачную подворотню. Князя дома не оказалось, он отбыл на свою балтийскую мызу, и мы, оставив ему свои визитные карточки, ушли. А ведь было договорено, что мы заберем князя и заедем за тобой, чтобы послушать Можаевские «По Муромской дорожке стояли три сосны». Поет он, сукин сын, потрясно. Забыл сказать, что искали мы его с огромным арбузом на руках. Ну, словом, все расстроилось, было довольно поздно и ехать к тебе без князя да еще в поздний час постеснялись. Забрались на «Поплавок», что отшвартован на Москве-реке, трахнули там тот арбуз, и ночью я деранул домой бакинским скорым.
Думаю, что мы еще обложим князя флажками в его берлоге за «Балчугом». Это сделать надо непременно, поскольку уж больно парень хороший и трепач непревзойденный к тому ж.
В ноябре – декабре, может, буду в Москве, загляну непременно.
С дружеским приветом».
Носов».
Примечание. Письма Е.И. Носов не датировал. Начало нашей работы над книгой «Где просыпается солнце» можно отнести к середине 1963 года (рецензирование, чтение, редактирование). Сохранился конверт последнего письма: 22.06.64. В начале 1965 года книга вышла, а 10 марта 1965 года состоялось памятное застолье, в ходе которого Е.И. подарил мне «нашу» книжечку. Естественно, я не только включил в сборник рассказов «Варьку», но и оставил «Портрет».
Часть третья
РОССИЯ – ЛЮБОВЬ МОЯ
Тут целый мир, живой, разнообразный,
Волшебных звуков и волшебных снов, —
О, этот мир, так молодо-прекрасный, —
Он стоит тысячи миров...
Федор Тютчев
1. О светлом и горьком Василия Белова
Я взялся за эти воспоминания под настойчивым напором обстоятельств... Сейчас многие мои товарищи, друзья, коллеги, мои современники, одногодки и старше, пишут воспоминания. Пишут, естественно, со своей точки зрения, пишут то, что подсказывает память, избирательная и прихотливая. И столько одностороннего и неправильного возникает на страницах этих воспоминаний, а вслед за этим следуют и выводы более молодых наших единомышленников, в искаженном свете представляющих ход недавней борьбы за возвращение русскому народу национального самосознания.
Вотчитаю статью Ю. Белова «Русские до боли «Перезвоны» (Советская Россия. 1999. 17 августа), очень хорошо здесь говорится о Валерии Гаврилине и Георгии Свиридове, но тут же следует фраза, вызывающая недоумение и даже возмущение: «Но шли годы, и о русском, как общем, стало забываться – Великая Победа уходила в историю. Но в 60-е возникло явление до сих пор не до конца осмысленное большинством. Сформировалась плеяда писателей, забивших в тревожный колокол о нелегкой судьбе русской деревни. Интеллигентствующие критики назвали русских писателей – Федора Абрамова, Василия Шукшина, Василия Белова, начинающего Валентина Распутина и других – «деревенщиками». А тема, поднятая русскими писателями, была не просто деревенской. Это была русская тема для всей России, не для русских только. Художественная литература всегда опережает время».
«О русском, как общем, стало забываться» – ну что еще может быть нелепее в наше время, чем вот эти фразы. «Сформировалась плеяда писателей...» Если сформировалась плеяда, то, значит, нужно искать тех, кто эту плеяду формировал, и не только формировал, но и пробивал в планы издательств, писал об этих писателях, рекомендуя читателям обратить на них внимание, тем самым формируя общественное мнение, тем самым формируя мнение власть имущих и пр. и пр.
Ну, ладно, думаю, Ю. Белов – человек молодой, публицист, как он сам представился. Но вот беседуют два главных редактора – Александр Проханов и Валентин Чикин: «Валентин Васильевич, ты помнишь, – начинает беседу Александр Проханов, – как в 1991 – 1992 годах мы предпринимали титанические усилия для того, чтобы соединить в патриотическое движение «красных» и «белых», «левых» и «правых»? Наши одухотворенные патриотические вечера, огромные залы. Мы же в наших газетах и на патриотических форумах стремились соединить всех патриотов, снять полувековую вражду и распрю. И это удается...» (Завтра. 1999. №32).
Мне-то казалось, что титанические усилия соединить белых и красных предпринимали еще Михаил Шолохов в «Тихом Доне» и Михаил Булгаков в «Белой гвардии», но им это не удалось: два русских гения только обозначили эту проблему – необходимость единства русской нации во имя будущего России как великого государства. Вслед за ними многие русские писатели предпринимали эти попытки – и в первую очередь Алексей Толстой и Леонид Леонов, Андрей Платонов и Вячеслав Шишков...
А ведь Валентин Чикин и Александр Проханов вроде бы серьезные общественные деятели, а говорят какие-то легковесные фразы: нет, все еще не удалось соединить всех патриотов. Если бы удалось, то Ельцина и его приспешников не было бы в Кремле.
Пишут воспоминания Сергей Викулов, Станислав Куняев. И хорошо, что пишут, но только уже сейчас необходимо вносить коррективы в ту картину, которая возникает под их пером, вряд ли стоит оставлять нашим потомкам решение вопроса – кто правдив, а кто субъективен. Историки литературы, дескать, разберутся и всех расставят по своим местам. Уже сейчас можно сказать, кто действительно играл определенную роль в формировании литературного процесса, а кто преувеличивает по своей тогдашней малости значение своей деятельности, кто субъективно, в свою пользу, трактует те или иные факты и фактики.
Вотчитаю статью Ю. Белова «Русские до боли «Перезвоны» (Советская Россия. 1999. 17 августа), очень хорошо здесь говорится о Валерии Гаврилине и Георгии Свиридове, но тут же следует фраза, вызывающая недоумение и даже возмущение: «Но шли годы, и о русском, как общем, стало забываться – Великая Победа уходила в историю. Но в 60-е возникло явление до сих пор не до конца осмысленное большинством. Сформировалась плеяда писателей, забивших в тревожный колокол о нелегкой судьбе русской деревни. Интеллигентствующие критики назвали русских писателей – Федора Абрамова, Василия Шукшина, Василия Белова, начинающего Валентина Распутина и других – «деревенщиками». А тема, поднятая русскими писателями, была не просто деревенской. Это была русская тема для всей России, не для русских только. Художественная литература всегда опережает время».
«О русском, как общем, стало забываться» – ну что еще может быть нелепее в наше время, чем вот эти фразы. «Сформировалась плеяда писателей...» Если сформировалась плеяда, то, значит, нужно искать тех, кто эту плеяду формировал, и не только формировал, но и пробивал в планы издательств, писал об этих писателях, рекомендуя читателям обратить на них внимание, тем самым формируя общественное мнение, тем самым формируя мнение власть имущих и пр. и пр.
Ну, ладно, думаю, Ю. Белов – человек молодой, публицист, как он сам представился. Но вот беседуют два главных редактора – Александр Проханов и Валентин Чикин: «Валентин Васильевич, ты помнишь, – начинает беседу Александр Проханов, – как в 1991 – 1992 годах мы предпринимали титанические усилия для того, чтобы соединить в патриотическое движение «красных» и «белых», «левых» и «правых»? Наши одухотворенные патриотические вечера, огромные залы. Мы же в наших газетах и на патриотических форумах стремились соединить всех патриотов, снять полувековую вражду и распрю. И это удается...» (Завтра. 1999. №32).
Мне-то казалось, что титанические усилия соединить белых и красных предпринимали еще Михаил Шолохов в «Тихом Доне» и Михаил Булгаков в «Белой гвардии», но им это не удалось: два русских гения только обозначили эту проблему – необходимость единства русской нации во имя будущего России как великого государства. Вслед за ними многие русские писатели предпринимали эти попытки – и в первую очередь Алексей Толстой и Леонид Леонов, Андрей Платонов и Вячеслав Шишков...
А ведь Валентин Чикин и Александр Проханов вроде бы серьезные общественные деятели, а говорят какие-то легковесные фразы: нет, все еще не удалось соединить всех патриотов. Если бы удалось, то Ельцина и его приспешников не было бы в Кремле.
Пишут воспоминания Сергей Викулов, Станислав Куняев. И хорошо, что пишут, но только уже сейчас необходимо вносить коррективы в ту картину, которая возникает под их пером, вряд ли стоит оставлять нашим потомкам решение вопроса – кто правдив, а кто субъективен. Историки литературы, дескать, разберутся и всех расставят по своим местам. Уже сейчас можно сказать, кто действительно играл определенную роль в формировании литературного процесса, а кто преувеличивает по своей тогдашней малости значение своей деятельности, кто субъективно, в свою пользу, трактует те или иные факты и фактики.