Задача состоит в том, говорил политработник, чтобы с наибольшим эффектом использовать вверенную нам технику, шире применять опыт лучших воздушных бойцов, повышать - мастерство молодых летчиков, людей технических специальностей. Партия и правительство делают все для того, чтобы мы, фронтовики, успешнее громили врага. Наши Военно-Воздушные Силы переходят на новую организационную систему: началось формирование воздушных армий, однородных авиадивизий и корпусов резерва Ставки Верховного Главного Командования. На базе ВВС Западного фронта уже сформирована 1-я воздушная армия, на базе ВВС Брянского фронта - 2-я воздушная. День ото дня авиационная промышленность все больше выпускает самолетов, моторов, запасных частей и оружия для действующих войск. Недавно Центральный Комитет комсомола принял постановление "Об участии комсомольских организаций авиационных заводов во Всесоюзном социалистическом соревновании работников авиационной промышленности". Это значит, что количество в качество поставляемых на фронт самолетов будет непрерывно повышаться. Вы сами читали лозунги и призывы участников соревнования: "Больше пушек, пулеметов, снарядов, патронов и авиабомб!"
Комиссар не любил пышных фраз, он говорил языком цифр и фактов, просто, ясно, убедительно. Конечно, многого, о чем хотелось бы услышать, он, видимо, и сам не знал. Никому из нас в ту пору не было известно, что в середине мая летчик-испытатель Г. Я. Бахчиванджи успешно совершил первый полет на отечественном реактивном самолете, открыв тем самым эру реактивной авиации. Такой истребитель с жидкостным реактивным двигателем был сконструирован и построен еще осенью 1941 года, в то время как в США подобные испытательные полеты состоялись лишь через год, в Англии - к весне, а в Германии - к лету 1943 года, в Японии - только через четыре года. Но узнали мы об этом много позже.
Воодушевляли на подвиги во имя Родины Указы Президиума Верховного Совета СССР "Об учреждении ордена Отечественной войны I и II степени" и "О введении для военнослужащих гвардейских частей и соединений Красной Армии и Военно-Морского Флота гвардейских воинских званий".
Радовали нас и успехи тружеников тыла. Помню, с каким восхищением встретили мы сообщение, напечатанное в "Правде", о том, что на авиационном заводе имени Чкалова токарь Борис Зенков, усовершенствовав станок, за 2 часа 20 минут работы выполнил 571 норму. Это была потрясающая новость! Можно ли было воевать плохо, зная о таком выдающемся подвиге!
Винокуров умело использовал любую новость в интересах дальнейшего подъема морального духа авиаторов, их сплочения и боеготовности. Газеты сообщали, что партизаны южного массива Брянских лесов начали боевые действия против крупной карательной экспедиции фашистских оккупантов. Комиссар тут же нашел уроженцев Брянщины и передал им эту весть. И сразу посветлели лица у брянских ребят. Стало известно о третьем таране старшего лейтенанта А. С. Хлобыстова - летчика 20-го гвардейского истребительного авиаполка, воевавшего на Карельском фронте. Винокуров сразу же организовал беседы в эскадрильях, напомнив при этом о недавнем таране Георгия Старцева.
Даже приказ Наркома обороны "Об использовании самолетов Ил-2 как дневных бомбардировщиков", не относящийся непосредственно к нам, комиссар умело использовал в интересах воспитания однополчан. В нем отмечалось: "Мы можем и должны значительно увеличить наши бомбардировочные дневные удары по противнику, но для этого надо немедля покончить с вредной практикой недооценки самолетов Ил-2 как дневных бомбардировщиков и добиться того, чтобы ни один самолет Ил-2 не вылетал в бой без полной бомбовой нагрузки"{7}.
- Скоро полк снова начнет активные боевые действия, - говорил майор Винокуров. - В числе других задач - сопровождение "Ильюшиных" до объектов бомбометания и штурмовки и обратно. Наш долг - оградить "илы", эти "крылатые танки", от нападения вражеских истребителей.
Сравнение "ильюшиных" с "крылатым танком" впоследствии привилось в полку. Не помню, в тот ли раз, позже ли, но Ил-2 получил и другое название "летающая батарея". Враги же трепетали при появлении этих самолетов над огневыми позициями и окрестили их "черной смертью".
Близилась годовщина войны. С нетерпением ожидали мы сообщения о политических и военных итогах сражений Красной Армии с немецко-фашистскими полчищами. Наша партия и Советское правительство никогда не скрывали от народа истинного положения, каким бы ни оставалось оно трудным. Так было и на этот раз. Собравшись всем полком, мы слушали радиодиктора, боясь пропустить хотя бы одно слово. И когда он произнес: "В результате года войны укрепилось боевое содружество СССР, Великобритании и США, укрепился тыл Красной Армии, укрепился союз рабочих, крестьян и интеллигенции, укрепилась дружба народов СССР. Таковы политические итоги войны. Сколь же плачевными оказались для немцев военные итоги года войны"{8}, тишина взорвалась всплеском аплодисментов. Мы хлопали жесткими, мозолистыми ладонями, что-то выкрикивали, повторяли запомнившиеся цифры и факты. Мы были переполнены желанием сейчас же, сию минуту, подняться в небо и бить, беспощадно бить фашистов на земле и в воздухе.
Потом у нас был митинг. Теперь я уже смутно помню фамилии выступавших однополчан. Да и не в этом дело. "Смерть немецким оккупантам!" - этим возгласом, кажется, заканчивались все речи летчиков и техников.
Дней шесть-семь спустя начались оборонительные действия войск Брянского и Юго-Западного фронтов против наступавших 2-й, 4-й танковой и 2-й венгерской армий на воронежском и валуйско-россошанском направлениях. Оборона длилась до 16 августа 1942 года. Наши части и соединения не смогли сдержать натиск врага и отошли на среднее и верхнее течение Дона. Но это было позже... А тогда, в конце июня, наш полк поднялся по тревоге и, оставив Тульский аэродром, перелетел на новое место дислокации. Вскоре нас подчинили командованию 286-й истребительной авиационной дивизии, входившей в состав 1-й истребительной воздушной армии, которая действовала в интересах войск Брянского фронта.
Базируясь в районе Ельца, мы перелетали с одного аэродрома на другой, всякий раз предварительно знакомясь с новым районом - крупными площадными, линейными, водными и другими ориентирами. В случае если в процессе воздушного боя с противником летчик терял ориентировку, знание местности помогало ему быстро определить свое местонахождение и кратчайшим маршрутом выйти на аэродром вылета или запасную площадку.
Поддерживая наземные войска, ведшие тяжелые оборонительные бои на воронежском направлении, мы летали много. Иногда за день поднимались по четыре-пять раз в суровое небо войны. Инженерно-авиационная служба, возглавляемая Н. И. Кирилловым, работала с большим напряжением, но четко, бесперебойно. Хорошими организаторами подготовки техники и оружия к полетам показали себя инженер полка по вооружению Песков, инженер эскадрильи В. В. Смогловский, техник звена В. Дымченко, техники самолетов П. Ф. Бородюк, П. С. Самусенко, В. В. Николаев, И. И. Агапкин, С. А. Ильин, М. И. Филатов, техник по вооружению А. П. Антонов, техники по радио Д. Т. Столяров, И. Д. Шаповалов, механики И. Н. Дьячков, В. К. Богачев и другие специалисты. Не было такого случая, чтобы по их вине срывалось боевое задание. Люди могли не спать две-три ночи, восстанавливая самолеты, поврежденные огнем противника; из нескольких узлов, выведенных из строя, собирали один. Каждый старался внести личный вклад в общее дело рационализации и изобретательства, твердо знал, что исправная и надежная техника - залог успешных действий летчиков в бою.
Чаще всего я ходил на задания с Виктором Ильичом Александрюком, молодым, но уже обстрелянным пилотом. Он был хорошо физически развит, смел и вынослив. Его отвага в сочетании с точным расчетом всегда приносила победу над противником. На Виктора можно было положиться в самой трудной обстановке. Чувство товарищеской взаимовыручки в нем воспитали комсомол, дружная семья летчиков-истребителей. В конце 1942 года Александрюка зачислили в особую группу истребителей Ставки Верховного Главнокомандования. Там он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Вторую пару в моей группе водил командир звена К. Ф. Соболев. Лейтенант был среднего роста, с курчавыми волосами, большими выразительными глазами и крупным, с горбинкой, носом. Веселый и задорный, Костя быстро сходился с товарищами. Он мог вспылить из-за какого-нибудь пустяка, но тут же забывал свою обиду и снова легко находил общий язык с друзьями. В общем, он относился к числу незлобивых и самокритичных людей.
Константин Соболев, как шутили однополчане, "выходец из шкрабов". Будучи инструктором летной школы, он великолепно владел техникой пилотирования и приемами воздушного боя, всегда прекрасно ориентировался на местности и по карте. Требовательный в летном деле к себе, он не терпел небрежности и у подчиненных. Всякий раз, возвратившись с задания, командир звена анализировал со своими летчиками все положительное и отрицательное. Потерпев неудачу, Костя не унывал, одержав победу, не зазнавался.
Еще при первом знакомстве с Соболевым я был уверен, что из него получится толковый руководитель. И не обманулся в предположениях. Уже в конце 1943 года он стал командиром эскадрильи. Увлекая летчиков личным примером, Соболев сбил с ними не один десяток вражеских самолетов. На его личном счету 17 уничтоженных истребителей и бомбардировщиков противника. Победу в мае сорок пятого К. Ф. Соболев встретил Героем Советского Союза.
Мне приходилось летать и с командиром звена А. М. Нестеренко. Алексей бывший воспитанник детского дома, не помнит ни матери своей, ни отца. Был он молчаливым и отчаянно храбрым человеком. Сколько бы ни увидел врагов, перед собой, бесстрашно бросал на них свой истребитель, совершенно забывая об осмотрительности, расчете и грозящей опасности. Сопровождая "ильюшиных" на боевое задание, он непременно вместе с ними принимал участие в штурмовке цели.
- Так нельзя, Алексей, - объясняли ему после вылета. - Твоя основная задача - прикрытие "илов" от нападения вражеских истребителей.
- Но ведь "мессершмиттов" не было, - оправдывал он свои действия, почему же не помочь штурмовикам?
- А если бы "мессеры", как это чаще всего бывает, появились неожиданно? - возражали мы ему.
- Я вступил бы с ними в драку.
- Тогда было бы уже поздно, Алеша. Пойми это. - И мы снова принимались растолковывать ему недопустимость подобных действий.
Фронтовики хорошо знали тактику немецких истребителей. "Мессеры" чаще всего атаковывали "ильюшиных" снизу. Это объяснялось двумя причинами: во-первых, тем, что воздушный стрелок Ил-2 не мог вести огонь вниз, чтобы воспрепятствовать нападению врага; во-вторых, тем, что летчик, выходя из пикирования, прежде всего ищет своего ведущего, чтобы пристроиться к нему, и на какое-то время забывает о возможности внезапного нападения самолетов противника, утрачивает бдительность. Таким образом, Нестеренко не только не мог защитить штурмовиков, но и сам подвергался опасности.
Случалось, что Алексей, заметив на земле какую-либо цель, без разрешения командира группы покидал строй и атаковал ее. Храбрость храбростью, а дисциплину нарушать нельзя, ибо такие самовольные действия распыляли наши силы, ставили под угрозу срыва основное боевое задание.
Вот почему мы часто беседовали с Нестеренко, обсуждали его ошибки и промахи. От вылета к вылету Алексей становился все более тактически грамотным воздушным бойцом. И результаты незамедлительно сказались. За 11 сбитых вражеских самолетов его наградили двумя орденами Красного Знамени и двумя орденами Отечественной войны I степени.
Именно в таком составе - Соболев, Нестеренко, Александрюк и я - 27 июня наше звено вылетело на боевое задание. Нужно было прикрыть наземные войска, сражавшиеся с врагом в районе Гремячьего, что километрах в двадцати юго-западнее Воронежа. Моим ведомым, как всегда, был Виктор, а у Соболева Алексей.
Елецкое небо было нежно-василькового цвета, будто не поднимались в него дым и смрад пожаров, не выбрасывали зенитки раскаленный металл, будто не сходились в нем для смертельных схваток армады самолетов и не падали на землю железными факелами. А внизу расстилались бескрайние просторы. К северу от Ельца, разделенного рекой Сосной на две части, - город Лебедянь и мой родной Данков, на востоке - Липецк, на юге - Задонск, Семилуки, Воронеж. И по всей этой земле с севера на юг неторопливо нес воды свои Дон-батюшка. Вливаются в него реки Красивая Меча, Сосна, Воронеж, Умань, а ниже Икорец, Битюг, Толучевка и десятки других речек и речушек. Только грустно, тяжело на сердце: топчут землю нашу враги, пьют воду нашу, коптят родное небо...
- "Соколы", курс на Гремячье, - напоминаю ведомым и первым иду вдоль дороги от Ельца к Воронежу. Скорость у наших "мигов" приличная: на высоте 7000 метров она достигает 640 км/час. Но нам незачем так высоко забираться, мы летим значительно ниже и, конечно, с меньшей скоростью. У каждого на борту по одному крупнокалиберному пулемету и по два ШКАСа калибра 7,62 миллиметра, под крыльями по шесть реактивных снарядов. Вместо эрэсов иногда брали по две бомбы-полусотки. Но сегодня мы не собираемся бомбить врага. Реактивные снаряды нам нужнее, ибо немецкие летчики страшно боятся этого оружия.
Звено подошло к Гремячьему и сделало над ним несколько кругов. Самолетов противника не было видно. Не ослабляя наблюдения за воздухом, я изучал наземную обстановку. По дорогам клубилась пыль. С востока к Дону двигались пехота, артиллерия, обозы. Встречались небольшие танковые колонны. Это, видимо, подтягивались к фронту наши резервы. В районе Гремячьего они переправлялись на правый берег Дона, затем следовали на запад и юго-запад.
Появления вражеских бомбардировщиков, вероятнее всего, следовало ожидать со стороны Курска или Орла, поэтому мы особенно внимательно наблюдали за западным и северо-западным секторами неба. Однако в воздухе было пока спокойно. Развернувшись на 180 градусов, наша группа пошла вдоль Дона, то снижаясь, то увеличивая высоту. Александрюк, летевший слева от меня, первым заметил неприятельские самолеты. Они держали курс на Гремячье.
- Вижу две группы "юнкерсов" по восемь самолетов в каждой, - передал он по радио, - и четыре истребителя прикрытия.
Это были Ю-87 и Ме-109. Хорошо, что мы обнаружили их своевременно, когда они только показались на горизонте. Это позволило нам заранее подготовиться к атаке.
- Внимание, "Соколы", - подал я команду летчикам, - разворот на девяносто градусов влево с набором высоты до трех тысяч пятисот метров.
- Вас понял, - поочередно ответил каждый ведомый.
Звено взяло курс навстречу противнику. Вряд ли он видел нас, потому что мы приближались к нему со стороны солнца. Кроме того, фашисты были на тысячу метров ниже. Первая группа бомбардировщиков шла примерно на три километра впереди второй. На таком же расстоянии позади "юнкерсов", но чуть выше их следовали "мессершмитты". Оценив обстановку, я решил, не ввязываясь в бой с истребителями, одновременно атаковать обе восьмерки Ю-87. Мы с Александрюком наносили удар по первой группе бомбовозов, Соболев и Нестеренко - по второй. Пока фашисты разберутся в ситуации, дело будет сделано.
Мы не должны, не имеем права допустить налета вражеской авиации на гремячьевскую переправу через Дои. В противном случае может быть сорвана переброска наших резервов, а войска, направляющиеся на фронт, понесут большие потери.
Тяжелогруженые "юнкерсы" держали крейсерскую скорость - около трехсот километров в час. Внезапно свалившись на них со стороны солнца, мы нажали на гашетки пулеметов. В перекрестье моего прицела - лидер первой группы "юнкерсов". Короткая очередь, еще одна... Бомбовоз, будто перерезанный надвое, рухнул вдалеке от гремячьевской переправы. Мой ведомый Виктор Александрюк поджег замыкающий самолет. Из второй группы горящей головешкой вывалился третий пикировщик. Так вам, пираты! Получайте кресты... осиновые.
Выходя из атаки, я заметил, что строй вражеских бомбардировщиков смешался: один "юнкерс" шарахнулся в сторону, другой рванулся вверх, третий - вниз... Круто развернувшись, мы снова ударили по растерявшемуся противнику. И опять на землю полетели обломки двух "юнкерсов".
- "Соколы", делаем третий заход! - сказал я летчикам.
И они снова развернулись. Но теперь перед нами были "мессершмитты". Четыре против четырех. Видимо, никто из нас не сомневался в победе. Однако нам пришлось разочароваться: вражеские истребители, не приняв боя, трусливо повернули на запад. Это была смешная картина: освободившись от бомб, налегке улепетывали восвояси "юнкерсы", а за ними, создавая видимость охраны, шпарили "мессеры". Включив радио на передачу, Костя Соболев хохотал. Потом засмеялся Витька и последним - неулыба Нестеренко. Я тоже смеялся, наблюдая соседство трагического и комического, но ребятам, однако, сказал, чтобы они не нарушали радиодисциплину...
В баках наших машин горючего оставалось только на обратный путь, и мы, сделав круг над войсками, переправляющимися на правобережье Дона, пошли домой. Красноармейцы и командиры приветственно помахали нам пилотками и фуражками. На душе было спокойно: мы выполнили поставленную задачу, не допустили налета вражеских бомбардировщиков на донскую переправу.
В полку нас встретили поздравлениями. Четверо одержали победу над двадцатью! Больше всего теплых слов выпало на долю Нестеренко, сбившего два "юнкерса". Но Алеша хмурился, словно был чем-то недоволен. Когда его спросили, в чем дело, он ответил:
- Дело в прошлых ошибках. Думаю сейчас о них, о том, как вы ругали меня за эти ошибки. Правильно делали...
Видимо, только теперь Алексей до конца осознал значение дисциплины и организованности в воздушном бою, понял науку, называемую тактикой.
Кстати, об авиационной тактике. Повседневная боевая работа сочеталась в полку с теоретическими занятиями. Эти два направления органически сливались в единое целое. Тактикой занимались все - от рядового летчика до командира полка. Каждый вылет с его особенностями становился предметом подробного обсуждения в звене, эскадрилье, части. Разборы были узаконены, подытоживали любое задание.
Чтобы успешно драться с врагом, мы скрупулезно изучали по схемам и макетам его новейшие самолеты, их сильные и слабые стороны, уязвимые места. Ме-109, например, имел пушку "Эрликон", был легче нашего "мига" и значительно маневреннее на высоте 3000-4000 метров. Именно на этой высоте фашистские летчики пытались навязывать нам воздушные бои. Нам же выгоднее было драться на высоте 7000-9000 метров, ибо на нашем истребителе стоял высотный мотор.
- Следите за высотой, - все время предупреждал летчиков командир части подполковник С. И. Орляхин. - Она позволяет в случае необходимости быстрее развить при пикировании большую скорость, нанести стремительный удар, без потери времени изменить маршрут полета в нужном направлении.
Высота действительно была нашим козырем. И когда кто-нибудь из нас спрашивал однополчанина: "Как дела?", тот, подчеркивая благополучие, отвечал: "На высоте!"
Кроме высоты важнейшее значение имеет внезапность. Неожиданное появление разведчика в тылу врага обусловливает безопасность полета, ибо противник не может мгновенно открыть зенитный огонь или поднять в воздух перехватчиков. Внезапное вторжение истребителей в район действия вражеских бомбардировщиков срывает их планы налета на наземные войска или на какой-нибудь другой объект. Стремительный взлет с аэродрома засады, атака из облаков, со стороны солнца, из-за холма, леса или другого естественного укрытия, а также десятки других приемов для достижения внезапности обеспечивают успех выполнения боевого задания.
Я уже говорил об осмотрительности в полете. Первому обнаружить противника - значит наполовину победить его. В самом деле: экипаж вражеского самолёта еще ничего не подозревает, а ты уже оценил обстановку и принял решение, а затем навязываешь противнику свою волю, применяешь наиболее выгодные приемы боя.
Чем раньше заметишь неприятеля, тем больше времени для обдумывания вопросов, связанных с воздушным боем. А оно в большинстве случаев исчислялось секундами. Это объясняется скоростями, доходившими при пикировании до 600 и более км/час и возраставшими вдвое при лобовых атаках. Тут, вполне понятно, некогда погружаться в раздумья. Решение должно быть принято мгновенно. Вот почему старшие командиры нас, а мы рядовых летчиков учили правильному распределению внимания в полете, непрерывной круговой осмотрительности. Увидеть чужой самолет не в непосредственной близости от себя или от своей группы, а вдалеке - значит создать предпосылки для успешной схватки с ним.
Есть существенные различия в порядке осмотрительности рядового летчика и командира звена. Первый при любых обстоятельствах просматривает воздушное пространство по часовой стрелке, слева направо: передняя полусфера (сверху вниз), правая (снизу вверх), затем левая (снова сверху вниз). В звене же, когда один ведомый идет слева, а два справа от ведущего, обзор пространства ведется так: командир смотрит вперед - влево и вправо, вверх и вниз; левый ведомый осматривает по часовой стрелке, правые, наоборот, против ее хода. Таким образом, в поле зрения летчиков находится все небо, за исключением задней полусферы. Но и она не остается без внимания: экипажи делают отвороты то в одну, то в другую сторону и следят, нет ли врага за хвостовым оперением.
Помимо иных факторов победа предопределяется строгим соблюдением последовательности выработки и принятия решения на воздушный бой. Заключалась она в следующем: вижу, оцениваю, принимаю решение, действую. Развернем эту краткую формулу.
Вижу - это значит, какая цель перед тобой: бомбардировщик, истребитель или смешанная группа самолетов; какую задачу намерен выполнить противник: разведка, бомбометание, штурмовка, прикрытие наземных войск и т. д. Кто бы ни увидел врага первым, обязан немедленно доложить по радио командиру группы, поставить в известность всех летчиков.
Оцениваю - означает определение численности неприятеля, его боевого порядка, а также оборонительных возможностей и курса. Вместе с тем смекаешь, как достичь внезапности, нападения с использованием преимущества в высоте, маскировки с помощью облаков и солнечных лучей; намечаешь наивыгоднейшее направление атаки - справа или слева, сзади или в лоб; рассчитываешь, как лучше распределить цели между экипажами для нанесения ударов по ним, определяешь, каковы в сложившейся обстановке функции ударной группы и группы прикрытия.
Принимаю решение - то есть выбираю наиболее эффективный способ или прием атаки противника и отдаю конкретный приказ ведомым на его выполнение.
Действую - это заключительный акт в системе логических размышлений командира, отделяющий вывод группы в исходное положение для осуществления атаки.
Я рассказываю обо всем этом для того, чтобы читатель имел хотя бы элементарное представление о тактике, являющейся довольно сложной наукой, без знания которой невозможна не только победа в бою, но и даже полет. Разумеется, не следует представлять ее в виде толстенного талмуда, который летчик или командир группы листает всякий раз перед тем, как пойти в атаку. Нет, порой для принятия решения остается всего-навсего полминуты. Не уложишься в это время - враг уложит тебя на обе лопатки. Тактика - это богиня победы, и мы старались дружить с нею.
К такому выводу пришел наконец и Нестеренко. И богиня победы, как я уже рассказывал, улыбнулась ему: в воздушном бою на подступах к переправе в районе Гремячье Алексей сбил двух "юнкерсов".
...Война - это работа, необычная, тяжелая, изнуряющая. Один фронтовой день по физической и нервно-психической нагрузке равнялся нескольким мирным, довоенным. Но такая напряженная, суровая обстановка во многом способствовала единению людей, укреплению дружбы между ними, усилению у них чувства товарищеской взаимовыручки.
Можно привести десятки примеров яркого проявления этих качеств. Расскажу о случае, который мне особенно запомнился.
В августе 1942 года наши войска вели упорные бои за Воронеж. Правда, в сводке Совинформбюро о них говорилось буднично: "Южнее Воронежа советские войска удерживают занятые на днях населенные пункты на западном берегу Дона"{9}.
Мы поддерживали части, оборонявшиеся северо-западнее города, в районе населенных пунктов Большая Верейка, Землянск, Семилуки. Однажды командиру нашего полка приказали снарядить для прикрытия пехоты пятерку истребителей.
- Кого намерены взять с собой? - спросил у меня Стоянов.
- Как всегда, Александрюка и Нестеренко, - ответил я.
- Подколзина и Васько, - добавил комэск.
Эти двое не раз летали ведомыми с Алексеем Нестеренко. Особенно дружен командир звена был с Георгием Подколзиным - молодым, скромным летчиком. Чуть сутуловатый, молчаливый, он казался замкнутым. На самом деле было не так. Это война оставила на его лице отпечаток угрюмости. Мать Подколзина находилась на территории, оккупированной врагом, и он очень тревожился за ее судьбу.
Комиссар не любил пышных фраз, он говорил языком цифр и фактов, просто, ясно, убедительно. Конечно, многого, о чем хотелось бы услышать, он, видимо, и сам не знал. Никому из нас в ту пору не было известно, что в середине мая летчик-испытатель Г. Я. Бахчиванджи успешно совершил первый полет на отечественном реактивном самолете, открыв тем самым эру реактивной авиации. Такой истребитель с жидкостным реактивным двигателем был сконструирован и построен еще осенью 1941 года, в то время как в США подобные испытательные полеты состоялись лишь через год, в Англии - к весне, а в Германии - к лету 1943 года, в Японии - только через четыре года. Но узнали мы об этом много позже.
Воодушевляли на подвиги во имя Родины Указы Президиума Верховного Совета СССР "Об учреждении ордена Отечественной войны I и II степени" и "О введении для военнослужащих гвардейских частей и соединений Красной Армии и Военно-Морского Флота гвардейских воинских званий".
Радовали нас и успехи тружеников тыла. Помню, с каким восхищением встретили мы сообщение, напечатанное в "Правде", о том, что на авиационном заводе имени Чкалова токарь Борис Зенков, усовершенствовав станок, за 2 часа 20 минут работы выполнил 571 норму. Это была потрясающая новость! Можно ли было воевать плохо, зная о таком выдающемся подвиге!
Винокуров умело использовал любую новость в интересах дальнейшего подъема морального духа авиаторов, их сплочения и боеготовности. Газеты сообщали, что партизаны южного массива Брянских лесов начали боевые действия против крупной карательной экспедиции фашистских оккупантов. Комиссар тут же нашел уроженцев Брянщины и передал им эту весть. И сразу посветлели лица у брянских ребят. Стало известно о третьем таране старшего лейтенанта А. С. Хлобыстова - летчика 20-го гвардейского истребительного авиаполка, воевавшего на Карельском фронте. Винокуров сразу же организовал беседы в эскадрильях, напомнив при этом о недавнем таране Георгия Старцева.
Даже приказ Наркома обороны "Об использовании самолетов Ил-2 как дневных бомбардировщиков", не относящийся непосредственно к нам, комиссар умело использовал в интересах воспитания однополчан. В нем отмечалось: "Мы можем и должны значительно увеличить наши бомбардировочные дневные удары по противнику, но для этого надо немедля покончить с вредной практикой недооценки самолетов Ил-2 как дневных бомбардировщиков и добиться того, чтобы ни один самолет Ил-2 не вылетал в бой без полной бомбовой нагрузки"{7}.
- Скоро полк снова начнет активные боевые действия, - говорил майор Винокуров. - В числе других задач - сопровождение "Ильюшиных" до объектов бомбометания и штурмовки и обратно. Наш долг - оградить "илы", эти "крылатые танки", от нападения вражеских истребителей.
Сравнение "ильюшиных" с "крылатым танком" впоследствии привилось в полку. Не помню, в тот ли раз, позже ли, но Ил-2 получил и другое название "летающая батарея". Враги же трепетали при появлении этих самолетов над огневыми позициями и окрестили их "черной смертью".
Близилась годовщина войны. С нетерпением ожидали мы сообщения о политических и военных итогах сражений Красной Армии с немецко-фашистскими полчищами. Наша партия и Советское правительство никогда не скрывали от народа истинного положения, каким бы ни оставалось оно трудным. Так было и на этот раз. Собравшись всем полком, мы слушали радиодиктора, боясь пропустить хотя бы одно слово. И когда он произнес: "В результате года войны укрепилось боевое содружество СССР, Великобритании и США, укрепился тыл Красной Армии, укрепился союз рабочих, крестьян и интеллигенции, укрепилась дружба народов СССР. Таковы политические итоги войны. Сколь же плачевными оказались для немцев военные итоги года войны"{8}, тишина взорвалась всплеском аплодисментов. Мы хлопали жесткими, мозолистыми ладонями, что-то выкрикивали, повторяли запомнившиеся цифры и факты. Мы были переполнены желанием сейчас же, сию минуту, подняться в небо и бить, беспощадно бить фашистов на земле и в воздухе.
Потом у нас был митинг. Теперь я уже смутно помню фамилии выступавших однополчан. Да и не в этом дело. "Смерть немецким оккупантам!" - этим возгласом, кажется, заканчивались все речи летчиков и техников.
Дней шесть-семь спустя начались оборонительные действия войск Брянского и Юго-Западного фронтов против наступавших 2-й, 4-й танковой и 2-й венгерской армий на воронежском и валуйско-россошанском направлениях. Оборона длилась до 16 августа 1942 года. Наши части и соединения не смогли сдержать натиск врага и отошли на среднее и верхнее течение Дона. Но это было позже... А тогда, в конце июня, наш полк поднялся по тревоге и, оставив Тульский аэродром, перелетел на новое место дислокации. Вскоре нас подчинили командованию 286-й истребительной авиационной дивизии, входившей в состав 1-й истребительной воздушной армии, которая действовала в интересах войск Брянского фронта.
Базируясь в районе Ельца, мы перелетали с одного аэродрома на другой, всякий раз предварительно знакомясь с новым районом - крупными площадными, линейными, водными и другими ориентирами. В случае если в процессе воздушного боя с противником летчик терял ориентировку, знание местности помогало ему быстро определить свое местонахождение и кратчайшим маршрутом выйти на аэродром вылета или запасную площадку.
Поддерживая наземные войска, ведшие тяжелые оборонительные бои на воронежском направлении, мы летали много. Иногда за день поднимались по четыре-пять раз в суровое небо войны. Инженерно-авиационная служба, возглавляемая Н. И. Кирилловым, работала с большим напряжением, но четко, бесперебойно. Хорошими организаторами подготовки техники и оружия к полетам показали себя инженер полка по вооружению Песков, инженер эскадрильи В. В. Смогловский, техник звена В. Дымченко, техники самолетов П. Ф. Бородюк, П. С. Самусенко, В. В. Николаев, И. И. Агапкин, С. А. Ильин, М. И. Филатов, техник по вооружению А. П. Антонов, техники по радио Д. Т. Столяров, И. Д. Шаповалов, механики И. Н. Дьячков, В. К. Богачев и другие специалисты. Не было такого случая, чтобы по их вине срывалось боевое задание. Люди могли не спать две-три ночи, восстанавливая самолеты, поврежденные огнем противника; из нескольких узлов, выведенных из строя, собирали один. Каждый старался внести личный вклад в общее дело рационализации и изобретательства, твердо знал, что исправная и надежная техника - залог успешных действий летчиков в бою.
Чаще всего я ходил на задания с Виктором Ильичом Александрюком, молодым, но уже обстрелянным пилотом. Он был хорошо физически развит, смел и вынослив. Его отвага в сочетании с точным расчетом всегда приносила победу над противником. На Виктора можно было положиться в самой трудной обстановке. Чувство товарищеской взаимовыручки в нем воспитали комсомол, дружная семья летчиков-истребителей. В конце 1942 года Александрюка зачислили в особую группу истребителей Ставки Верховного Главнокомандования. Там он был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Вторую пару в моей группе водил командир звена К. Ф. Соболев. Лейтенант был среднего роста, с курчавыми волосами, большими выразительными глазами и крупным, с горбинкой, носом. Веселый и задорный, Костя быстро сходился с товарищами. Он мог вспылить из-за какого-нибудь пустяка, но тут же забывал свою обиду и снова легко находил общий язык с друзьями. В общем, он относился к числу незлобивых и самокритичных людей.
Константин Соболев, как шутили однополчане, "выходец из шкрабов". Будучи инструктором летной школы, он великолепно владел техникой пилотирования и приемами воздушного боя, всегда прекрасно ориентировался на местности и по карте. Требовательный в летном деле к себе, он не терпел небрежности и у подчиненных. Всякий раз, возвратившись с задания, командир звена анализировал со своими летчиками все положительное и отрицательное. Потерпев неудачу, Костя не унывал, одержав победу, не зазнавался.
Еще при первом знакомстве с Соболевым я был уверен, что из него получится толковый руководитель. И не обманулся в предположениях. Уже в конце 1943 года он стал командиром эскадрильи. Увлекая летчиков личным примером, Соболев сбил с ними не один десяток вражеских самолетов. На его личном счету 17 уничтоженных истребителей и бомбардировщиков противника. Победу в мае сорок пятого К. Ф. Соболев встретил Героем Советского Союза.
Мне приходилось летать и с командиром звена А. М. Нестеренко. Алексей бывший воспитанник детского дома, не помнит ни матери своей, ни отца. Был он молчаливым и отчаянно храбрым человеком. Сколько бы ни увидел врагов, перед собой, бесстрашно бросал на них свой истребитель, совершенно забывая об осмотрительности, расчете и грозящей опасности. Сопровождая "ильюшиных" на боевое задание, он непременно вместе с ними принимал участие в штурмовке цели.
- Так нельзя, Алексей, - объясняли ему после вылета. - Твоя основная задача - прикрытие "илов" от нападения вражеских истребителей.
- Но ведь "мессершмиттов" не было, - оправдывал он свои действия, почему же не помочь штурмовикам?
- А если бы "мессеры", как это чаще всего бывает, появились неожиданно? - возражали мы ему.
- Я вступил бы с ними в драку.
- Тогда было бы уже поздно, Алеша. Пойми это. - И мы снова принимались растолковывать ему недопустимость подобных действий.
Фронтовики хорошо знали тактику немецких истребителей. "Мессеры" чаще всего атаковывали "ильюшиных" снизу. Это объяснялось двумя причинами: во-первых, тем, что воздушный стрелок Ил-2 не мог вести огонь вниз, чтобы воспрепятствовать нападению врага; во-вторых, тем, что летчик, выходя из пикирования, прежде всего ищет своего ведущего, чтобы пристроиться к нему, и на какое-то время забывает о возможности внезапного нападения самолетов противника, утрачивает бдительность. Таким образом, Нестеренко не только не мог защитить штурмовиков, но и сам подвергался опасности.
Случалось, что Алексей, заметив на земле какую-либо цель, без разрешения командира группы покидал строй и атаковал ее. Храбрость храбростью, а дисциплину нарушать нельзя, ибо такие самовольные действия распыляли наши силы, ставили под угрозу срыва основное боевое задание.
Вот почему мы часто беседовали с Нестеренко, обсуждали его ошибки и промахи. От вылета к вылету Алексей становился все более тактически грамотным воздушным бойцом. И результаты незамедлительно сказались. За 11 сбитых вражеских самолетов его наградили двумя орденами Красного Знамени и двумя орденами Отечественной войны I степени.
Именно в таком составе - Соболев, Нестеренко, Александрюк и я - 27 июня наше звено вылетело на боевое задание. Нужно было прикрыть наземные войска, сражавшиеся с врагом в районе Гремячьего, что километрах в двадцати юго-западнее Воронежа. Моим ведомым, как всегда, был Виктор, а у Соболева Алексей.
Елецкое небо было нежно-василькового цвета, будто не поднимались в него дым и смрад пожаров, не выбрасывали зенитки раскаленный металл, будто не сходились в нем для смертельных схваток армады самолетов и не падали на землю железными факелами. А внизу расстилались бескрайние просторы. К северу от Ельца, разделенного рекой Сосной на две части, - город Лебедянь и мой родной Данков, на востоке - Липецк, на юге - Задонск, Семилуки, Воронеж. И по всей этой земле с севера на юг неторопливо нес воды свои Дон-батюшка. Вливаются в него реки Красивая Меча, Сосна, Воронеж, Умань, а ниже Икорец, Битюг, Толучевка и десятки других речек и речушек. Только грустно, тяжело на сердце: топчут землю нашу враги, пьют воду нашу, коптят родное небо...
- "Соколы", курс на Гремячье, - напоминаю ведомым и первым иду вдоль дороги от Ельца к Воронежу. Скорость у наших "мигов" приличная: на высоте 7000 метров она достигает 640 км/час. Но нам незачем так высоко забираться, мы летим значительно ниже и, конечно, с меньшей скоростью. У каждого на борту по одному крупнокалиберному пулемету и по два ШКАСа калибра 7,62 миллиметра, под крыльями по шесть реактивных снарядов. Вместо эрэсов иногда брали по две бомбы-полусотки. Но сегодня мы не собираемся бомбить врага. Реактивные снаряды нам нужнее, ибо немецкие летчики страшно боятся этого оружия.
Звено подошло к Гремячьему и сделало над ним несколько кругов. Самолетов противника не было видно. Не ослабляя наблюдения за воздухом, я изучал наземную обстановку. По дорогам клубилась пыль. С востока к Дону двигались пехота, артиллерия, обозы. Встречались небольшие танковые колонны. Это, видимо, подтягивались к фронту наши резервы. В районе Гремячьего они переправлялись на правый берег Дона, затем следовали на запад и юго-запад.
Появления вражеских бомбардировщиков, вероятнее всего, следовало ожидать со стороны Курска или Орла, поэтому мы особенно внимательно наблюдали за западным и северо-западным секторами неба. Однако в воздухе было пока спокойно. Развернувшись на 180 градусов, наша группа пошла вдоль Дона, то снижаясь, то увеличивая высоту. Александрюк, летевший слева от меня, первым заметил неприятельские самолеты. Они держали курс на Гремячье.
- Вижу две группы "юнкерсов" по восемь самолетов в каждой, - передал он по радио, - и четыре истребителя прикрытия.
Это были Ю-87 и Ме-109. Хорошо, что мы обнаружили их своевременно, когда они только показались на горизонте. Это позволило нам заранее подготовиться к атаке.
- Внимание, "Соколы", - подал я команду летчикам, - разворот на девяносто градусов влево с набором высоты до трех тысяч пятисот метров.
- Вас понял, - поочередно ответил каждый ведомый.
Звено взяло курс навстречу противнику. Вряд ли он видел нас, потому что мы приближались к нему со стороны солнца. Кроме того, фашисты были на тысячу метров ниже. Первая группа бомбардировщиков шла примерно на три километра впереди второй. На таком же расстоянии позади "юнкерсов", но чуть выше их следовали "мессершмитты". Оценив обстановку, я решил, не ввязываясь в бой с истребителями, одновременно атаковать обе восьмерки Ю-87. Мы с Александрюком наносили удар по первой группе бомбовозов, Соболев и Нестеренко - по второй. Пока фашисты разберутся в ситуации, дело будет сделано.
Мы не должны, не имеем права допустить налета вражеской авиации на гремячьевскую переправу через Дои. В противном случае может быть сорвана переброска наших резервов, а войска, направляющиеся на фронт, понесут большие потери.
Тяжелогруженые "юнкерсы" держали крейсерскую скорость - около трехсот километров в час. Внезапно свалившись на них со стороны солнца, мы нажали на гашетки пулеметов. В перекрестье моего прицела - лидер первой группы "юнкерсов". Короткая очередь, еще одна... Бомбовоз, будто перерезанный надвое, рухнул вдалеке от гремячьевской переправы. Мой ведомый Виктор Александрюк поджег замыкающий самолет. Из второй группы горящей головешкой вывалился третий пикировщик. Так вам, пираты! Получайте кресты... осиновые.
Выходя из атаки, я заметил, что строй вражеских бомбардировщиков смешался: один "юнкерс" шарахнулся в сторону, другой рванулся вверх, третий - вниз... Круто развернувшись, мы снова ударили по растерявшемуся противнику. И опять на землю полетели обломки двух "юнкерсов".
- "Соколы", делаем третий заход! - сказал я летчикам.
И они снова развернулись. Но теперь перед нами были "мессершмитты". Четыре против четырех. Видимо, никто из нас не сомневался в победе. Однако нам пришлось разочароваться: вражеские истребители, не приняв боя, трусливо повернули на запад. Это была смешная картина: освободившись от бомб, налегке улепетывали восвояси "юнкерсы", а за ними, создавая видимость охраны, шпарили "мессеры". Включив радио на передачу, Костя Соболев хохотал. Потом засмеялся Витька и последним - неулыба Нестеренко. Я тоже смеялся, наблюдая соседство трагического и комического, но ребятам, однако, сказал, чтобы они не нарушали радиодисциплину...
В баках наших машин горючего оставалось только на обратный путь, и мы, сделав круг над войсками, переправляющимися на правобережье Дона, пошли домой. Красноармейцы и командиры приветственно помахали нам пилотками и фуражками. На душе было спокойно: мы выполнили поставленную задачу, не допустили налета вражеских бомбардировщиков на донскую переправу.
В полку нас встретили поздравлениями. Четверо одержали победу над двадцатью! Больше всего теплых слов выпало на долю Нестеренко, сбившего два "юнкерса". Но Алеша хмурился, словно был чем-то недоволен. Когда его спросили, в чем дело, он ответил:
- Дело в прошлых ошибках. Думаю сейчас о них, о том, как вы ругали меня за эти ошибки. Правильно делали...
Видимо, только теперь Алексей до конца осознал значение дисциплины и организованности в воздушном бою, понял науку, называемую тактикой.
Кстати, об авиационной тактике. Повседневная боевая работа сочеталась в полку с теоретическими занятиями. Эти два направления органически сливались в единое целое. Тактикой занимались все - от рядового летчика до командира полка. Каждый вылет с его особенностями становился предметом подробного обсуждения в звене, эскадрилье, части. Разборы были узаконены, подытоживали любое задание.
Чтобы успешно драться с врагом, мы скрупулезно изучали по схемам и макетам его новейшие самолеты, их сильные и слабые стороны, уязвимые места. Ме-109, например, имел пушку "Эрликон", был легче нашего "мига" и значительно маневреннее на высоте 3000-4000 метров. Именно на этой высоте фашистские летчики пытались навязывать нам воздушные бои. Нам же выгоднее было драться на высоте 7000-9000 метров, ибо на нашем истребителе стоял высотный мотор.
- Следите за высотой, - все время предупреждал летчиков командир части подполковник С. И. Орляхин. - Она позволяет в случае необходимости быстрее развить при пикировании большую скорость, нанести стремительный удар, без потери времени изменить маршрут полета в нужном направлении.
Высота действительно была нашим козырем. И когда кто-нибудь из нас спрашивал однополчанина: "Как дела?", тот, подчеркивая благополучие, отвечал: "На высоте!"
Кроме высоты важнейшее значение имеет внезапность. Неожиданное появление разведчика в тылу врага обусловливает безопасность полета, ибо противник не может мгновенно открыть зенитный огонь или поднять в воздух перехватчиков. Внезапное вторжение истребителей в район действия вражеских бомбардировщиков срывает их планы налета на наземные войска или на какой-нибудь другой объект. Стремительный взлет с аэродрома засады, атака из облаков, со стороны солнца, из-за холма, леса или другого естественного укрытия, а также десятки других приемов для достижения внезапности обеспечивают успех выполнения боевого задания.
Я уже говорил об осмотрительности в полете. Первому обнаружить противника - значит наполовину победить его. В самом деле: экипаж вражеского самолёта еще ничего не подозревает, а ты уже оценил обстановку и принял решение, а затем навязываешь противнику свою волю, применяешь наиболее выгодные приемы боя.
Чем раньше заметишь неприятеля, тем больше времени для обдумывания вопросов, связанных с воздушным боем. А оно в большинстве случаев исчислялось секундами. Это объясняется скоростями, доходившими при пикировании до 600 и более км/час и возраставшими вдвое при лобовых атаках. Тут, вполне понятно, некогда погружаться в раздумья. Решение должно быть принято мгновенно. Вот почему старшие командиры нас, а мы рядовых летчиков учили правильному распределению внимания в полете, непрерывной круговой осмотрительности. Увидеть чужой самолет не в непосредственной близости от себя или от своей группы, а вдалеке - значит создать предпосылки для успешной схватки с ним.
Есть существенные различия в порядке осмотрительности рядового летчика и командира звена. Первый при любых обстоятельствах просматривает воздушное пространство по часовой стрелке, слева направо: передняя полусфера (сверху вниз), правая (снизу вверх), затем левая (снова сверху вниз). В звене же, когда один ведомый идет слева, а два справа от ведущего, обзор пространства ведется так: командир смотрит вперед - влево и вправо, вверх и вниз; левый ведомый осматривает по часовой стрелке, правые, наоборот, против ее хода. Таким образом, в поле зрения летчиков находится все небо, за исключением задней полусферы. Но и она не остается без внимания: экипажи делают отвороты то в одну, то в другую сторону и следят, нет ли врага за хвостовым оперением.
Помимо иных факторов победа предопределяется строгим соблюдением последовательности выработки и принятия решения на воздушный бой. Заключалась она в следующем: вижу, оцениваю, принимаю решение, действую. Развернем эту краткую формулу.
Вижу - это значит, какая цель перед тобой: бомбардировщик, истребитель или смешанная группа самолетов; какую задачу намерен выполнить противник: разведка, бомбометание, штурмовка, прикрытие наземных войск и т. д. Кто бы ни увидел врага первым, обязан немедленно доложить по радио командиру группы, поставить в известность всех летчиков.
Оцениваю - означает определение численности неприятеля, его боевого порядка, а также оборонительных возможностей и курса. Вместе с тем смекаешь, как достичь внезапности, нападения с использованием преимущества в высоте, маскировки с помощью облаков и солнечных лучей; намечаешь наивыгоднейшее направление атаки - справа или слева, сзади или в лоб; рассчитываешь, как лучше распределить цели между экипажами для нанесения ударов по ним, определяешь, каковы в сложившейся обстановке функции ударной группы и группы прикрытия.
Принимаю решение - то есть выбираю наиболее эффективный способ или прием атаки противника и отдаю конкретный приказ ведомым на его выполнение.
Действую - это заключительный акт в системе логических размышлений командира, отделяющий вывод группы в исходное положение для осуществления атаки.
Я рассказываю обо всем этом для того, чтобы читатель имел хотя бы элементарное представление о тактике, являющейся довольно сложной наукой, без знания которой невозможна не только победа в бою, но и даже полет. Разумеется, не следует представлять ее в виде толстенного талмуда, который летчик или командир группы листает всякий раз перед тем, как пойти в атаку. Нет, порой для принятия решения остается всего-навсего полминуты. Не уложишься в это время - враг уложит тебя на обе лопатки. Тактика - это богиня победы, и мы старались дружить с нею.
К такому выводу пришел наконец и Нестеренко. И богиня победы, как я уже рассказывал, улыбнулась ему: в воздушном бою на подступах к переправе в районе Гремячье Алексей сбил двух "юнкерсов".
...Война - это работа, необычная, тяжелая, изнуряющая. Один фронтовой день по физической и нервно-психической нагрузке равнялся нескольким мирным, довоенным. Но такая напряженная, суровая обстановка во многом способствовала единению людей, укреплению дружбы между ними, усилению у них чувства товарищеской взаимовыручки.
Можно привести десятки примеров яркого проявления этих качеств. Расскажу о случае, который мне особенно запомнился.
В августе 1942 года наши войска вели упорные бои за Воронеж. Правда, в сводке Совинформбюро о них говорилось буднично: "Южнее Воронежа советские войска удерживают занятые на днях населенные пункты на западном берегу Дона"{9}.
Мы поддерживали части, оборонявшиеся северо-западнее города, в районе населенных пунктов Большая Верейка, Землянск, Семилуки. Однажды командиру нашего полка приказали снарядить для прикрытия пехоты пятерку истребителей.
- Кого намерены взять с собой? - спросил у меня Стоянов.
- Как всегда, Александрюка и Нестеренко, - ответил я.
- Подколзина и Васько, - добавил комэск.
Эти двое не раз летали ведомыми с Алексеем Нестеренко. Особенно дружен командир звена был с Георгием Подколзиным - молодым, скромным летчиком. Чуть сутуловатый, молчаливый, он казался замкнутым. На самом деле было не так. Это война оставила на его лице отпечаток угрюмости. Мать Подколзина находилась на территории, оккупированной врагом, и он очень тревожился за ее судьбу.