Страница:
Увидев картину «Охранники на привале», начальник этого стада злобно прошипел своим, а я подслушал:
– Идиоты! Приказ не задирать барсов слышали?
– Так какой же он барс, господин капитан, вы на рожу его гляньте? – ответил сбежавший в попытке оправдать товарищей.
– А если не барс, то всех вас гнать надо в шею – с одним дикарем справиться не смогли!
– Так выпимши были чутка.
– Заткнись! Потом разберемся.
Торгаш, само собой, поднял вой, требуя моей крови. Разбирательство провели в кратчайшие сроки: опросили свидетелей и пострадавших. Тех, кто мог внятно говорить, конечно. Получалось это далеко не у всех. Четверо, помимо прочих увечий, получили переломы челюсти и, пока наши целители не залечат, в ближайшие пару недель будут вынуждены питаться чем-нибудь жиденьким, мычанием рассказывая о своих переживаниях.
Пришлые настаивали на том, что большинство наемников не нанесли нам с Лусией ни одного удара, в драке якобы не участвовали и пострадали безвинно.
Х-ха! Да они просто не успели! Это и самому тупому буйволу понятно. Но поучаствовать явно очень хотели. Что я мог ответить старшинам? Так учили! «Промедление, как и излишняя задумчивость на поле боя, смерти подобно». Они с этим не спорили, однако решили, что я был излишне жесток, и отправили подальше от поселка на долгих пять лет, обставив дело так, что в клане думали, будто я уезжаю на обычную практику, а торгаш был уверен, что меня изгнали в наказание. Чем-то был важен этот тип для поселка.
Вот таким макаром я впервые стал жертвой политики.
В дорогу мне выдали великолепную, отлично сбалансированную шпагу с клинком из рунной стали (барсы признают оружием только изделия лучшего качества), в пару к ней – узкий обоюдоострый кинжал, охотничий нож, легкую кольчугу и перевязь с пятью метательными ножами. Мать собрала в мешок смену белья и еды на пару дней. Отец выделил целых пятнадцать серебряных «воробьев», что составляло полторы золотых «ящерицы». На самом-то деле на золотой монете изображен был дракон, а на серебряной – профиль орла, но народ привык к более простым и менее гордым названиям. Один золотой «дракон» был равен десяти серебряным «орлам» или ста медным «косточкам». На медной монете были выбиты две скрещенные шпаги, но чеканка была настолько невыразительной, что выглядели они и впрямь как косточки.
Вечером я попрощался с друзьями, распив в памятном кабачке бочонок свежего пива. Отец Лусии подошел ко мне, крепко сжал плечо и, взглядом выразив благодарность, выставил пятилитровый кувшин неплохого вина от себя. Лусия за весь вечер так к нам и не вышла. Я понимал и не осуждал ее. Все-таки косвенно я был виновником и свидетелем ее унижения.
Утром встал как обычно. В последний раз вместе с жителями поселка сделал утреннюю разминку, обнял родителей и отправился в путь.
И вот впервые за девятнадцать лет у меня появилось то, о чем я мечтал с самого раннего детства – свобода и личное время. Я наконец-то сам решаю, что делать, и сам отвечаю за последствия своих решений. Конечно, воину довольно часто приходится принимать на себя ответственность за свои решения, но сейчас все было несколько иначе. Сейчас все было глобальнее, что ли. Никто не доводит до моего сведения распорядок дня, расписание тренировок и дополнительных занятий. Никто зорко не высматривает, пришел ли ты на разминку, с душой ли занимаешься, не тешишь ли свою лень. Никому теперь нет дела до этого. А самое грустное в этой ситуации то, что я и сам не знаю, чего хочу на самом деле. Стратегически, если можно так выразиться, я хотел стать полноправным воином, но вот тактически... То есть, чем занять себя на эти годы свободы, чтобы потом с гордостью рассказать о своих успехах, я пока не представлял.
Сколько себя помню, я учился, учился и учился. Старшины не знали, что такое праздность, и это нелепое невежество почитали за высшее проявление мудрости, как своей, так и высокочтимых предков. По третьему удару колокола утром, в обед и вечером все население нашего поселка выходило на разминку, чтобы в который раз повторить базовые движения комплекса боевого искусства барсов, чередующиеся с лечебно-оздоровительными упражнениями. Касалось это всех от мала до велика, членов клана и вольных, начиная с младенцев, едва научившихся ходить, заканчивая глубокими стариками, включая стовосьмидесятидвухлетнего патриарха Молтки. Единственное исключение делалось для караульных и больных. С малышней занимались обычно двое наставников, которые постепенно приучали детей к нагрузкам, подавая им упражнения в игровой форме. То есть всего-то вчера, а кажется, целую вечность назад, думать, чем заняться, совершенно не было нужды. Думали и решали старшие. Выход в самостоятельную жизнь должен был состояться в гвардии. Постепенно. Под приглядом опытных барсов.
Теперь звонить на разминку придется самому. Колокольчик на шею повесить, что ли?
На второй день своего забега Барск – Вармок я наткнулся на труп самки кугара – самого умного, хитрого и опасного зверя из кошачьих. Кугуар, их дальний родственник, по сравнению с кугаром – ласковая и глупая домашняя киска. У нас в поселке считалось доблестью выйти против взрослого кугара в одиночку и победить. Однако специально за ними никто не охотился. Все-таки почти «родственники». Они – кугары, мы – барсы. Тем не менее непредвиденные встречи случались и не всегда заканчивались мирно. Эта самка, будучи тяжело раненной, видимо, ушла от охотников подальше и здесь разрешилась от бремени. Из всего выводка в живых остался к моему приходу только один котенок, жалобным писком зовущий мать. По этому самому писку я их и обнаружил.
Бросить живую душу на погибель я не смог, поэтому покормил котишку остатками молока да и взял с собой. Надо заметить, что из котят кугара вырастают преданные друзья и защитники, однако добыть их очень сложно. Трудно справиться с мамашей, но еще труднее найти ее логово. Можно неделями гоняться за самкой. Она будет кружить, путать следы, нападать из засад, но к логову никогда не приведет. Так что мне несказанно повезло на них наткнуться. Впрочем, охотничье чутье, заставившее сделать небольшой крюк, и тонкий слух, позволивший уловить писк малыша, нельзя сбрасывать со счетов. Правда, мастер-целитель говорил, что это никакое не охотничье чутье, а магические способности позволяют мне просматривать местность, подсознательно оценивая окружающие объекты на предмет опасности или, наоборот, полезности для меня. Обещал заняться развитием этой способности, если я на практику останусь в поселке, но, увы, уже не судьба.
На четвертый день охотничье чутье снова увело меня немного в сторону от маршрута. Через некоторое время я отчетливо услышал всхлипы и, бесшумно подобравшись к источнику звуков, осторожно развел ветки куста. На меня вытаращились два больших, круглых и синих, как небо, глаза, в которых застыл испуг. Затем, после глубокого и судорожного вздоха раздался визг, и тоненькая девичья фигурка попыталась, сжавшись в комочек, добраться до корней несчастного растения. Сделать это ей не удалось. Тогда девчушка, на вид ей было лет тринадцать-четырнадцать, вскочила и, умело держа прямым хватом небольшой кинжал, встала в оборонительную стойку. Одета она была в богатый охотничий костюмчик, светлые волосы, когда-то уложенные в прическу, теперь топорщились, как шерсть у мокрого кота, глаза были наполнены страхом и непреклонным желанием дорого продать свою жизнь. В целом картинка уморительная. Я не выдержал и рассмеялся.
– Уходи! – вскрикнуло это чудо.– Уходи, а то ударю!
Я пожал плечами, развернулся и, моментально забыв про встречу, пошел своим путем. Девушка – не котенок, в таком возрасте она уже должна уметь позаботиться о себе. Во всяком случае, у нас даже вольные с десяти лет на несколько недель в одиночку уходили в лес, например, чтобы доставить продукты отцу семейства на дальнюю заимку. Ну так пусть, стало быть, и заботится о себе сама. Мне-то что? Может ведь и обидеться, что полез помогать без спросу. Будто слабой посчитал.
Отчаянный писк за спиной не дал мне перейти на бег.
– Постой! Куда же ты?!
Я повернулся и честно ответил:
– В Вармок.
– А... а почему ты уходишь?
– Потому что мне надо в Вармок,– терпеливо ответил я на глупый вопрос.
– А... а как же я?
– А что ты? – теперь не понял уже я.
– Ты... так и... бросишь меня одну? Здесь.
– Я тебя не подбирал, чтобы бросать. Иди себе своей дорогой, а я пойду своей.
Я снова развернулся, собираясь уходить, но девчушка опять пристала со своими вопросами. Вот ведь говорливая попалась.
– Благородные люди так не поступают с дамами!
Это меня заинтересовало. Наш философ говорил, что умный человек учится всегда всему и у всех. В знании сила! Поэтому я решил, пользуясь случаем, прояснить, что я еще не знаю про благородных людей. Указом еще прапрапрадедушки нынешнего короля все барсы поголовно за воинскую доблесть приравнивались к ненаследному безземельному дворянству. Так что я мог с полным основанием считать себя благородным. Осталось только выяснить, что мне неизвестно про это сословие.
– С чего ты решила, что я благородный?
– У тебя шпага на поясе и...– Она засмущалась и покраснела.– Ты меня не... ну, это самое...
– Чего я «не это самое»?
– Ну, не разоружил и не...– Она замолчала.
– Чего «не»? – тупо продолжал допытываться я.
Наш философ, умнейший человек, всегда говорил: «Умен не тот, кто много знает, а тот, кто не боится задавать глупые вопросы». Вот я и задавал. Не люблю туманные намеки невесть на что.
– Чего-чего! – вдруг разъярилась девчонка.– Не убил и не ограбил! Вот чего!
Я оценивающе посмотрел на нее. Девушка снова испугалась и прямо сжалась вся под моим взглядом.
– Да у тебя и брать-то нечего,– вынес я заключение.
– Как это – нечего? – неожиданно обиделась потенциальная жертва.– А сапожки из кожи виверны, а колечко с изумрудом, а кинжал гномьей работы, а...
– Ты что, продаешь себя, что ли?
– Я-а-а?!! – И куда только слезы делись. Они высохли прямо моментально, а глаза метали молнии.
– Ну так. Нахваливаешь себя, как торговка на базаре.
– Да как ты смеешь! Троглодит несчастный! Дикарь необразованный! Да я!.. Да я!..– Ей уже не хватало воздуха, чтобы продолжить высказывать мне свое возмущение.
– Ну ладно, пошел я.
Сказав это, я спокойно развернулся... в который раз.
– Стой! Подожди! Благородные люди так не поступают!
– А что я должен сделать? Убить, ограбить и «ну, это самое»? – неподдельно удивился я.
– Да нет же! Благородные люди не бросают даму одну в лесу!
– Так я тебя не подбирал, чтобы...
– ...бросать! Знаю. Говорил уже. Но это говорится так. Когда кто-то кого-то покидает в опасном месте, говорят: «Он его бросил». Выражение такое! – как совсем тупому недоумку, объяснила мне девушка.
– Ну хорошо. А прямо попросить о помощи ты могла? Что вокруг да около впотьмах бродить?
– Не могла! – аж притопнула ногой моя собеседница.– Благородный человек сам должен догадаться, что нужно даме. Особенно... особенно когда она одна в диком лесу.
Что-то устал я уже от ее болтовни.
– Короче, чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты проводил меня.
– Нет.
– К-как это нет? – От удивления девчонка даже заикаться стала.
– Не маленькая, сама дойдешь. Кинжал есть? Руки есть? Амулет зажигательный есть? Или хотя бы огниво?
Завороженно глядя на меня, она машинально кивнула, подтверждая, что все это у нее действительно есть.
– Ну вот и славно. Значит, с голоду не умрешь и от холода не окочуришься. Так что давай топай, куда тебе надо. А я пойду, куда мне надо.
В очередной раз я развернулся, чтобы уйти, и в очередной раз меня остановили.
– Постой же! А если я тебе заплачу? Мне нужно в Торсель.
Я стал вспоминать уроки географии и карты, которые нам давали для изучения. Сейчас мы в предгорьях королевства Аталия. На северо-востоке от нас Швицерия. На северо-западе – Галлития. На севере – княжество Нибелунг. На юго-востоке – Янчарское ханство. На юго-западе – королевство Конкиста. На юге – море, а за ним Черный континент. Если я не ошибаюсь, Торсель – порт на западе Галлитии. Это ж месяц туда топать – не дотопаешь!
– Нет, красавица. Я иду в Вармок.
– А ты – чудовище!
– Я знаю...
– Ой! Прости! Я не хотела тебя обидеть. Само вырвалось!
– Ладно. Забыли.
– Вот и хорошо,– облегченно вздохнула девушка.– Ну хотя бы до Вармока проводишь?
Чувствую, не отвязаться мне. Да и зарабатывать пора бы. А тут работу почти по специальности предлагают.
– Хорошо.– Девушка, услышав положительный ответ, обрадовалась, но рано.– Сколько?
– Чего «сколько»? – не поняла она.
– Сколько ты платишь за услуги?
Моя предполагаемая нанимательница, видно, совсем растерялась.
– А сколько это может стоить?
Я прикинул сумму, выплачиваемую начинающему барсу-телохранителю, и решил уменьшить ее вдвое. Потом покумекал, учел обстоятельства и... передумал уменьшать.
– Восемь «ящериц»…
– Сколько?!
– …в день,– невозмутимо закончил я.
– Это же наглый грабеж!
– Я не навязываюсь.
– Это неблагородно! Дикарь! Троглодит! Как так можно? Использовать бедственное положение девушки!
– Какое же оно бедственное? Руки есть? Есть. Кинжал есть? Есть.
– А еще есть огниво, сапожки и ноги! – в ярости крикнула благородная дама.– Я согласна. Придем в Вармок, возьму деньги в банке и расплачусь с тобой. Даю слово. Этого достаточно?!
– Достаточно,– невозмутимо ответил я.– Помимо платы, все дорожные расходы, включая мое питание, проживание, лечение и снаряжение, за твой счет, леди.
Она закатила глаза к небу и простонала:
– И на это согласна. Кровопивец! Вампир!
– Вот и договорились. Если ты уже готова, прошу следовать за мной.
Я сделал приглашающий жест, развернулся и наконец-то продолжил свой путь. Правда, уже с неожиданной попутчицей.
Глава 2
– Идиоты! Приказ не задирать барсов слышали?
– Так какой же он барс, господин капитан, вы на рожу его гляньте? – ответил сбежавший в попытке оправдать товарищей.
– А если не барс, то всех вас гнать надо в шею – с одним дикарем справиться не смогли!
– Так выпимши были чутка.
– Заткнись! Потом разберемся.
Торгаш, само собой, поднял вой, требуя моей крови. Разбирательство провели в кратчайшие сроки: опросили свидетелей и пострадавших. Тех, кто мог внятно говорить, конечно. Получалось это далеко не у всех. Четверо, помимо прочих увечий, получили переломы челюсти и, пока наши целители не залечат, в ближайшие пару недель будут вынуждены питаться чем-нибудь жиденьким, мычанием рассказывая о своих переживаниях.
Пришлые настаивали на том, что большинство наемников не нанесли нам с Лусией ни одного удара, в драке якобы не участвовали и пострадали безвинно.
Х-ха! Да они просто не успели! Это и самому тупому буйволу понятно. Но поучаствовать явно очень хотели. Что я мог ответить старшинам? Так учили! «Промедление, как и излишняя задумчивость на поле боя, смерти подобно». Они с этим не спорили, однако решили, что я был излишне жесток, и отправили подальше от поселка на долгих пять лет, обставив дело так, что в клане думали, будто я уезжаю на обычную практику, а торгаш был уверен, что меня изгнали в наказание. Чем-то был важен этот тип для поселка.
Вот таким макаром я впервые стал жертвой политики.
В дорогу мне выдали великолепную, отлично сбалансированную шпагу с клинком из рунной стали (барсы признают оружием только изделия лучшего качества), в пару к ней – узкий обоюдоострый кинжал, охотничий нож, легкую кольчугу и перевязь с пятью метательными ножами. Мать собрала в мешок смену белья и еды на пару дней. Отец выделил целых пятнадцать серебряных «воробьев», что составляло полторы золотых «ящерицы». На самом-то деле на золотой монете изображен был дракон, а на серебряной – профиль орла, но народ привык к более простым и менее гордым названиям. Один золотой «дракон» был равен десяти серебряным «орлам» или ста медным «косточкам». На медной монете были выбиты две скрещенные шпаги, но чеканка была настолько невыразительной, что выглядели они и впрямь как косточки.
Вечером я попрощался с друзьями, распив в памятном кабачке бочонок свежего пива. Отец Лусии подошел ко мне, крепко сжал плечо и, взглядом выразив благодарность, выставил пятилитровый кувшин неплохого вина от себя. Лусия за весь вечер так к нам и не вышла. Я понимал и не осуждал ее. Все-таки косвенно я был виновником и свидетелем ее унижения.
Утром встал как обычно. В последний раз вместе с жителями поселка сделал утреннюю разминку, обнял родителей и отправился в путь.
И вот впервые за девятнадцать лет у меня появилось то, о чем я мечтал с самого раннего детства – свобода и личное время. Я наконец-то сам решаю, что делать, и сам отвечаю за последствия своих решений. Конечно, воину довольно часто приходится принимать на себя ответственность за свои решения, но сейчас все было несколько иначе. Сейчас все было глобальнее, что ли. Никто не доводит до моего сведения распорядок дня, расписание тренировок и дополнительных занятий. Никто зорко не высматривает, пришел ли ты на разминку, с душой ли занимаешься, не тешишь ли свою лень. Никому теперь нет дела до этого. А самое грустное в этой ситуации то, что я и сам не знаю, чего хочу на самом деле. Стратегически, если можно так выразиться, я хотел стать полноправным воином, но вот тактически... То есть, чем занять себя на эти годы свободы, чтобы потом с гордостью рассказать о своих успехах, я пока не представлял.
Сколько себя помню, я учился, учился и учился. Старшины не знали, что такое праздность, и это нелепое невежество почитали за высшее проявление мудрости, как своей, так и высокочтимых предков. По третьему удару колокола утром, в обед и вечером все население нашего поселка выходило на разминку, чтобы в который раз повторить базовые движения комплекса боевого искусства барсов, чередующиеся с лечебно-оздоровительными упражнениями. Касалось это всех от мала до велика, членов клана и вольных, начиная с младенцев, едва научившихся ходить, заканчивая глубокими стариками, включая стовосьмидесятидвухлетнего патриарха Молтки. Единственное исключение делалось для караульных и больных. С малышней занимались обычно двое наставников, которые постепенно приучали детей к нагрузкам, подавая им упражнения в игровой форме. То есть всего-то вчера, а кажется, целую вечность назад, думать, чем заняться, совершенно не было нужды. Думали и решали старшие. Выход в самостоятельную жизнь должен был состояться в гвардии. Постепенно. Под приглядом опытных барсов.
Теперь звонить на разминку придется самому. Колокольчик на шею повесить, что ли?
На второй день своего забега Барск – Вармок я наткнулся на труп самки кугара – самого умного, хитрого и опасного зверя из кошачьих. Кугуар, их дальний родственник, по сравнению с кугаром – ласковая и глупая домашняя киска. У нас в поселке считалось доблестью выйти против взрослого кугара в одиночку и победить. Однако специально за ними никто не охотился. Все-таки почти «родственники». Они – кугары, мы – барсы. Тем не менее непредвиденные встречи случались и не всегда заканчивались мирно. Эта самка, будучи тяжело раненной, видимо, ушла от охотников подальше и здесь разрешилась от бремени. Из всего выводка в живых остался к моему приходу только один котенок, жалобным писком зовущий мать. По этому самому писку я их и обнаружил.
Бросить живую душу на погибель я не смог, поэтому покормил котишку остатками молока да и взял с собой. Надо заметить, что из котят кугара вырастают преданные друзья и защитники, однако добыть их очень сложно. Трудно справиться с мамашей, но еще труднее найти ее логово. Можно неделями гоняться за самкой. Она будет кружить, путать следы, нападать из засад, но к логову никогда не приведет. Так что мне несказанно повезло на них наткнуться. Впрочем, охотничье чутье, заставившее сделать небольшой крюк, и тонкий слух, позволивший уловить писк малыша, нельзя сбрасывать со счетов. Правда, мастер-целитель говорил, что это никакое не охотничье чутье, а магические способности позволяют мне просматривать местность, подсознательно оценивая окружающие объекты на предмет опасности или, наоборот, полезности для меня. Обещал заняться развитием этой способности, если я на практику останусь в поселке, но, увы, уже не судьба.
На четвертый день охотничье чутье снова увело меня немного в сторону от маршрута. Через некоторое время я отчетливо услышал всхлипы и, бесшумно подобравшись к источнику звуков, осторожно развел ветки куста. На меня вытаращились два больших, круглых и синих, как небо, глаза, в которых застыл испуг. Затем, после глубокого и судорожного вздоха раздался визг, и тоненькая девичья фигурка попыталась, сжавшись в комочек, добраться до корней несчастного растения. Сделать это ей не удалось. Тогда девчушка, на вид ей было лет тринадцать-четырнадцать, вскочила и, умело держа прямым хватом небольшой кинжал, встала в оборонительную стойку. Одета она была в богатый охотничий костюмчик, светлые волосы, когда-то уложенные в прическу, теперь топорщились, как шерсть у мокрого кота, глаза были наполнены страхом и непреклонным желанием дорого продать свою жизнь. В целом картинка уморительная. Я не выдержал и рассмеялся.
– Уходи! – вскрикнуло это чудо.– Уходи, а то ударю!
Я пожал плечами, развернулся и, моментально забыв про встречу, пошел своим путем. Девушка – не котенок, в таком возрасте она уже должна уметь позаботиться о себе. Во всяком случае, у нас даже вольные с десяти лет на несколько недель в одиночку уходили в лес, например, чтобы доставить продукты отцу семейства на дальнюю заимку. Ну так пусть, стало быть, и заботится о себе сама. Мне-то что? Может ведь и обидеться, что полез помогать без спросу. Будто слабой посчитал.
Отчаянный писк за спиной не дал мне перейти на бег.
– Постой! Куда же ты?!
Я повернулся и честно ответил:
– В Вармок.
– А... а почему ты уходишь?
– Потому что мне надо в Вармок,– терпеливо ответил я на глупый вопрос.
– А... а как же я?
– А что ты? – теперь не понял уже я.
– Ты... так и... бросишь меня одну? Здесь.
– Я тебя не подбирал, чтобы бросать. Иди себе своей дорогой, а я пойду своей.
Я снова развернулся, собираясь уходить, но девчушка опять пристала со своими вопросами. Вот ведь говорливая попалась.
– Благородные люди так не поступают с дамами!
Это меня заинтересовало. Наш философ говорил, что умный человек учится всегда всему и у всех. В знании сила! Поэтому я решил, пользуясь случаем, прояснить, что я еще не знаю про благородных людей. Указом еще прапрапрадедушки нынешнего короля все барсы поголовно за воинскую доблесть приравнивались к ненаследному безземельному дворянству. Так что я мог с полным основанием считать себя благородным. Осталось только выяснить, что мне неизвестно про это сословие.
– С чего ты решила, что я благородный?
– У тебя шпага на поясе и...– Она засмущалась и покраснела.– Ты меня не... ну, это самое...
– Чего я «не это самое»?
– Ну, не разоружил и не...– Она замолчала.
– Чего «не»? – тупо продолжал допытываться я.
Наш философ, умнейший человек, всегда говорил: «Умен не тот, кто много знает, а тот, кто не боится задавать глупые вопросы». Вот я и задавал. Не люблю туманные намеки невесть на что.
– Чего-чего! – вдруг разъярилась девчонка.– Не убил и не ограбил! Вот чего!
Я оценивающе посмотрел на нее. Девушка снова испугалась и прямо сжалась вся под моим взглядом.
– Да у тебя и брать-то нечего,– вынес я заключение.
– Как это – нечего? – неожиданно обиделась потенциальная жертва.– А сапожки из кожи виверны, а колечко с изумрудом, а кинжал гномьей работы, а...
– Ты что, продаешь себя, что ли?
– Я-а-а?!! – И куда только слезы делись. Они высохли прямо моментально, а глаза метали молнии.
– Ну так. Нахваливаешь себя, как торговка на базаре.
– Да как ты смеешь! Троглодит несчастный! Дикарь необразованный! Да я!.. Да я!..– Ей уже не хватало воздуха, чтобы продолжить высказывать мне свое возмущение.
– Ну ладно, пошел я.
Сказав это, я спокойно развернулся... в который раз.
– Стой! Подожди! Благородные люди так не поступают!
– А что я должен сделать? Убить, ограбить и «ну, это самое»? – неподдельно удивился я.
– Да нет же! Благородные люди не бросают даму одну в лесу!
– Так я тебя не подбирал, чтобы...
– ...бросать! Знаю. Говорил уже. Но это говорится так. Когда кто-то кого-то покидает в опасном месте, говорят: «Он его бросил». Выражение такое! – как совсем тупому недоумку, объяснила мне девушка.
– Ну хорошо. А прямо попросить о помощи ты могла? Что вокруг да около впотьмах бродить?
– Не могла! – аж притопнула ногой моя собеседница.– Благородный человек сам должен догадаться, что нужно даме. Особенно... особенно когда она одна в диком лесу.
Что-то устал я уже от ее болтовни.
– Короче, чего ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты проводил меня.
– Нет.
– К-как это нет? – От удивления девчонка даже заикаться стала.
– Не маленькая, сама дойдешь. Кинжал есть? Руки есть? Амулет зажигательный есть? Или хотя бы огниво?
Завороженно глядя на меня, она машинально кивнула, подтверждая, что все это у нее действительно есть.
– Ну вот и славно. Значит, с голоду не умрешь и от холода не окочуришься. Так что давай топай, куда тебе надо. А я пойду, куда мне надо.
В очередной раз я развернулся, чтобы уйти, и в очередной раз меня остановили.
– Постой же! А если я тебе заплачу? Мне нужно в Торсель.
Я стал вспоминать уроки географии и карты, которые нам давали для изучения. Сейчас мы в предгорьях королевства Аталия. На северо-востоке от нас Швицерия. На северо-западе – Галлития. На севере – княжество Нибелунг. На юго-востоке – Янчарское ханство. На юго-западе – королевство Конкиста. На юге – море, а за ним Черный континент. Если я не ошибаюсь, Торсель – порт на западе Галлитии. Это ж месяц туда топать – не дотопаешь!
– Нет, красавица. Я иду в Вармок.
– А ты – чудовище!
– Я знаю...
– Ой! Прости! Я не хотела тебя обидеть. Само вырвалось!
– Ладно. Забыли.
– Вот и хорошо,– облегченно вздохнула девушка.– Ну хотя бы до Вармока проводишь?
Чувствую, не отвязаться мне. Да и зарабатывать пора бы. А тут работу почти по специальности предлагают.
– Хорошо.– Девушка, услышав положительный ответ, обрадовалась, но рано.– Сколько?
– Чего «сколько»? – не поняла она.
– Сколько ты платишь за услуги?
Моя предполагаемая нанимательница, видно, совсем растерялась.
– А сколько это может стоить?
Я прикинул сумму, выплачиваемую начинающему барсу-телохранителю, и решил уменьшить ее вдвое. Потом покумекал, учел обстоятельства и... передумал уменьшать.
– Восемь «ящериц»…
– Сколько?!
– …в день,– невозмутимо закончил я.
– Это же наглый грабеж!
– Я не навязываюсь.
– Это неблагородно! Дикарь! Троглодит! Как так можно? Использовать бедственное положение девушки!
– Какое же оно бедственное? Руки есть? Есть. Кинжал есть? Есть.
– А еще есть огниво, сапожки и ноги! – в ярости крикнула благородная дама.– Я согласна. Придем в Вармок, возьму деньги в банке и расплачусь с тобой. Даю слово. Этого достаточно?!
– Достаточно,– невозмутимо ответил я.– Помимо платы, все дорожные расходы, включая мое питание, проживание, лечение и снаряжение, за твой счет, леди.
Она закатила глаза к небу и простонала:
– И на это согласна. Кровопивец! Вампир!
– Вот и договорились. Если ты уже готова, прошу следовать за мной.
Я сделал приглашающий жест, развернулся и наконец-то продолжил свой путь. Правда, уже с неожиданной попутчицей.
Глава 2
– Да постой же! – Скорее недоумевающий, чем рассерженный возглас в очередной раз развернул меня к лесу задом, к девушке передом.
– Ну, в чем дело?! – не скрыл я своего раздражения.– Я тебе что, волчок, крутиться через каждую минуту? Что опять не так?
– А представиться? Двое благородных не могут совершать путешествие вместе, не представившись друг другу! – Мелкая леди сказала это с таким изумлением, будто мы собрались сделать что-то неприличное прямо на королевском балу.
Я тоже кое-что помнил из этикета. Усмехнувшись, предложил согласно самому строгому варианту:
– Мне сбегать за ближайшим благородным, чтоб он нас представил друг другу?
Девчонка серьезно посмотрела на меня, церемонно поклонилась и торжественно возвестила:
– Позволь представиться – леди Верния, дочь барона Шамта. С кем имею честь?
В ответ я тоже сделал донельзя серьезное лицо, низко поклонился и не менее торжественно произнес:
– Сэр Троглодит, сын папы с мамой, честь имею!
В глазах леди загорелся огонек предвкушения романтической истории, и на меня обрушился град вопросов:
– Ты путешествуешь инкогнито? Скрываешь свое имя, дабы не опорочить честь прекрасной дамы? Тебя преследует отец девушки, отказавший в притязаниях на ее руку и сердце? Ты должен совершить три подвига, чтобы воссоединиться с любимой?..
– Какой отец? Какая девушка? – прервал я трескотню. Показав указательным пальцем на свой нос, предложил: – Посмотри на меня внимательно.
Верния разочарованно вздохнула, но комментировать не стала.
Покончив с церемониями, мы наконец-то сделали первый шаг на пути в Вармок. Скорость нашего совместного передвижения упала на порядок по сравнению с моим одиночным бегом, однако это меня не смущало, наоборот. Примерно прикинув, как и куда мы пойдем, я пришел к выводу, что маршрут необходимо немного изменить и двигаться не прямо на Вармок, а сначала выйти на тракт южнее и продолжить путь уже по нему. Может, какая попутная телега попадется или в придорожных трактирах удастся купить лошадь. Леди явно не привыкла путешествовать пешком и спать под кустом. Во всяком случае, прямо там, где я ее застал, она и ночевала, но ничего похожего хотя бы на попытку создать себе минимальные удобства не наблюдалось. Даже лапника на постель не нарубила. Так и спала на голой земле, завернувшись в плащ.
То, что девушка совершенно не умеет передвигаться по лесу, стало ясно с первых же шагов. Тяжелое дыхание, треск веток, шелест травы и иногда звуки падения за спиной – медведь в малиннике ведет себя тише. Хотелось цыкнуть хорошенько на неуклюжую особу, а то и без обеда оставить в наказание. Но вовремя вспомнилось, как болезненно морщился наш наставник по маскировке, разведке и охоте, когда мы, стадо шестилеток, вот так же с хрустом веток и пыхтением, слышным всему лесу, топали за ним, поминутно спотыкаясь, на первое занятие. Сам же мастер разведки, двухметровый верзила, казался призраком, бесплотной тенью, скользящей сквозь лес и не способной колыхнуть самую тоненькую былинку. Пришлось пройти через ведра пота, неисчислимое множество царапин, растяжений и вывихов, чтобы к девятнадцати годам более-менее научиться понимать лес, сливаясь с ним воедино. И то при испытании я смог подобраться к охотникам только на пятнадцать метров. Хотя для отличного результата достаточно было двадцати, я все равно белой завистью завидовал мастерам. Уж они-то даже кугара могли погладить так, чтобы он до последнего мгновения их не почуял. Что же ожидать от подростка, никогда и не слышавшего о таких тренировках.
Через два часа ходьбы Верния потребовала сделать привал, и я охотно согласился. Она, видимо, ожидала от меня совсем другой реакции – ворчания, брюзжания, ехидства по поводу изнеженности некоторых особ – и была очень удивлена, что я не стал с ней спорить, а с энтузиазмом принялся обустраивать временный лагерь.
– А... ты тоже устал? – в растерянности спросила она.
– Нет.
– А... почему ты не ругаешься, что мы медленно идем? Вот мой старший брат всегда кричит, что я тащусь как черепаха.
– Все очень просто. В Вармоке меня никто не ждет. Там я должен найти себе работу, а раз я ее уже нашел, то куда торопиться? Чем дольше продлится наше путешествие, тем больше я заработаю.
Верния, приоткрыв рот, смотрела на меня как на барана, украшенного рогами лося. Если бы я сказал, что не тороплюсь исключительно из желания подольше побыть рядом с ней, это было бы в духе романтических любовных романов и такое она бы приняла. Но моя меркантильность жестоко разрушала образ благородного рыцаря – спасителя дам, скучающих за вышивкой в пещерах дракона. Я понимал, какой вопрос горячей фасолиной вертится у нее на языке. Ну да. Я дикарь и троглодит. Веду себя совсем не так, как те дворяне, которых она видела дома. Интересно, усомнится в моем дворянстве или нет?
Не усомнилась. Вслух не выразила, во всяком случае. Молча насупилась и гордо присела на охапку лапника, что я для нее нарубил. Вообще-то лапник рубить и обед готовить я не обязан. Включить, что ли, в дорожные расходы? Ладно, не буду. А ведь это услуги, которые она даже и не заметила. Считает само собой разумеющимися.
Первое мое впечатление о ней было верным. Семья, скорее всего, девчушку любит и балует, потакает всем ее капризам. Взрослые наверняка до сих пор считают ребенком и многое прощают. Привыкла быть в центре внимания. Слуги по первому намеку кидаются выполнять приказы. Благородные куртуазно целуют ручки, восхищаются ее умом и красотой. А когда ей случается кому-нибудь нахамить, называют это милой непосредственностью. Вряд ли она хоть раз задумывалась, как ее поведение и слова могут восприниматься незнакомыми людьми. Совместные усилия родителей и наставников вкупе с любовными романами вбили в ее очаровательную головку довольно-таки кривое представление о жизни и окружающем мире. То есть дворяне в ее понимании всегда благородны, воспитанны и готовы в лепешку расшибиться ради улыбки красавицы, не требуя ничего взамен. Разбойники – это отдельное сословие. Нечто среднее между воинами и дворянами. А уж предводитель бандитов – всегда благородный до ужаса, младший сын герцога или, на худой конец, маркиза, покинувший свет из-за романтической любви.
Однако заниматься воспитанием девчонки мне совершенно не хотелось. Три дня – и прости-прощай, юная леди Верния.
Когда костер разгорелся, я достал из-за пазухи пригревшегося котенка и пустил его прогуляться. Мелко-мелко покрошил мяса на лист лопуха, немного разбавил это блюдо водой и поставил поближе к зверю. К сожалению, молоко закончилось. Придется котофейке привыкать к более взрослому рациону.
Появление моего усатого «сородича» произвело настоящий фурор. Гордая леди взвизгнула и, как простая деревенская девчонка, кинулась обнимать котенка, целовать и... всячески мешать ему съесть хоть крошку угощения. Пришлось твердой рукой наводить порядок. Сначала обед, потом эмоции.
Надо было раньше познакомить ее с найденным зверем. Он явно разрядил обстановку и убрал излишнюю напряженность между нами. Как ни храбрилась девчонка, но даже спиной я чувствовал ее тщательно скрываемый страх. Из двух зол – выбираться из страшного леса одной или идти с ужасным мной – она выбрала меня. Но это еще не значит, что Верния стала полностью мне доверять и оставила свои страхи.
Котенок все-таки умудрился поесть вопреки стараниям юной леди и заснул у нее на руках.
– А почему ты не спрашиваешь, как я здесь оказалась?
– А что спрашивать? Поехала на охоту с папенькой, маменькой и толпой слуг. Лошадь чего-то испугалась, например зайца, внезапно выпрыгнувшего из-под копыт, и понесла. Через некоторое время ты с нее благополучно свалилась, а потом, оставшись одна, храбро решила не дожидаться помощи и двигаться к лагерю. Целый день прошагав, лагерь не нашла и заночевала под тем кустом, где я тебя нашел. Я все правильно изложил?
Девушка, глядя на меня совершенно круглыми глазами, машинально кивнула:
– Да! Так все и было... только не заяц выскочил, а какая-то птица.– И тут слова полились сплошным потоком: – Мы с папой ехали в Торсель, там должна состояться помолвка с этим противным мальчишкой Листором, сыном графа Сорбо. Когда мы заехали к моему дяде барону Вермону, он предложил отдохнуть у него пару дней и съездить с ним на охоту, пообещал научить меня стрелять из ружья. Потом собаки залаяли, все быстро поскакали вперед, а со мной остались два егеря. Тут эта птица ка-ак вылетит из кустов! Прямо перед лошадью. А та понесла. И так быстро… Я зажмурилась… Я не боялась, но сержант – он меня с детства фехтованию обучал и верховой езде – говорил, что в лесу надо обязательно зажмуриться и низко-низко наклониться, чтобы ветки не сбили и глаза не выкололи... вот я и зажмурилась. Держалась крепко-крепко, но потом все равно упала. А лошадь убежала. Потом я пошла к лагерю. Шла-шла, а его все нет и нет...
– М-да...– только и смог я ответить на это.
Я прикрыл куском дерна костер, разбросал лапник и, не особо усердствуя, постарался скрыть следы стоянки. Мы пошли дальше. Котенка понесла Верния, не желая ни на минуту с ним расставаться.
– Дит, скажи...
– Кто?
– Дит... А что? Тебе не нравится? Не могу же я тебя называть этим... самым... А меня можешь называть Ния. Меня дома все так называют.
– Ну хорошо. Пусть будет Дит.
– Дит, скажи, а разве благородные нанимаются в проводники?
– Нанимаются. Тем более нанялся я не мусорщиком, а в твою службу охраны. Временно. До Вармока.
– А-а, ясно. Значит, ты меня будешь защищать и охранять, как капитан Серджо.
– Предполагаю, что уважаемый Серджо – капитан службы охраны твоего папы?
– Да.
– Значит, на эти дни я твой капитан Серджо вместе со всей его службой.
Некоторое время мы шли молча. Верния собиралась с духом, чтобы задать важный вопрос. Наконец, решившись, спросила:
– Дит, а... там, откуда ты, женятся по любви?
Я усмехнулся. Слово «любовь» у меня не ассоциировалось с чем-то конкретным. Описание этого чувства я читал в книгах и сам переживал нечто похожее. Но не до такой степени, чтобы забыть про все на свете, в том числе и про долг перед кланом, да удрать в дальние края с девушкой на руках.
– Бывает и по любви. Но чаще старшины говорят, кому за кого идти. Если парню или девушке подходят несколько кандидатов, тогда можно и выбрать.
– И что, никто не спорит? Не отстаивает право на любовь?
– Бывает и такое, конечно. Парни, сменяясь со службы, иногда приезжают с девушками. Старшины тогда разрешают им пожить в поселке пару месяцев, после чего принимают решение, можно ли им жениться.
– А если нельзя?
– Тогда парень отвозит девушку обратно, и они расстаются.
– А как же любовь?
Я пожал плечами:
– А что любовь? Если придется выбирать между любовью и долгом перед кланом, семьей, людьми... что ты выберешь?
Девушка надолго задумалась.
– И все-все всегда-всегда выбирали долг?
– Не все и не всегда.
– А что с ними делали?
– В общем-то, ничего. Лишали знака клана и запрещали жить в поселке. Старшины расторгали с ним договор, и дальше он должен был жить сам как хочет.
– А что за договор?
– Дело в том, что воины нашего клана нанимаются обычно в службу охраны короля и высшего дворянства. Изредка в охрану богатых торговцев. Но все договоры обязательно заключаются с нашими старшинами, а не с каждым воином в отдельности. Это дает возможность сменять воинов на службе. Год или два воин служит. Потом год или два живет в поселке. Занимается семьей, тренировками, обучением молодежи. Потом снова служит, возможно, уже в другом месте. Старшины называют это ротацией, чтобы не терялась свежесть впечатлений. Но это не всегда. В специальных отрядах служат пять лет подряд. Тогда семья на весь этот срок переселяется по месту службы мужчины.
– Ну, в чем дело?! – не скрыл я своего раздражения.– Я тебе что, волчок, крутиться через каждую минуту? Что опять не так?
– А представиться? Двое благородных не могут совершать путешествие вместе, не представившись друг другу! – Мелкая леди сказала это с таким изумлением, будто мы собрались сделать что-то неприличное прямо на королевском балу.
Я тоже кое-что помнил из этикета. Усмехнувшись, предложил согласно самому строгому варианту:
– Мне сбегать за ближайшим благородным, чтоб он нас представил друг другу?
Девчонка серьезно посмотрела на меня, церемонно поклонилась и торжественно возвестила:
– Позволь представиться – леди Верния, дочь барона Шамта. С кем имею честь?
В ответ я тоже сделал донельзя серьезное лицо, низко поклонился и не менее торжественно произнес:
– Сэр Троглодит, сын папы с мамой, честь имею!
В глазах леди загорелся огонек предвкушения романтической истории, и на меня обрушился град вопросов:
– Ты путешествуешь инкогнито? Скрываешь свое имя, дабы не опорочить честь прекрасной дамы? Тебя преследует отец девушки, отказавший в притязаниях на ее руку и сердце? Ты должен совершить три подвига, чтобы воссоединиться с любимой?..
– Какой отец? Какая девушка? – прервал я трескотню. Показав указательным пальцем на свой нос, предложил: – Посмотри на меня внимательно.
Верния разочарованно вздохнула, но комментировать не стала.
Покончив с церемониями, мы наконец-то сделали первый шаг на пути в Вармок. Скорость нашего совместного передвижения упала на порядок по сравнению с моим одиночным бегом, однако это меня не смущало, наоборот. Примерно прикинув, как и куда мы пойдем, я пришел к выводу, что маршрут необходимо немного изменить и двигаться не прямо на Вармок, а сначала выйти на тракт южнее и продолжить путь уже по нему. Может, какая попутная телега попадется или в придорожных трактирах удастся купить лошадь. Леди явно не привыкла путешествовать пешком и спать под кустом. Во всяком случае, прямо там, где я ее застал, она и ночевала, но ничего похожего хотя бы на попытку создать себе минимальные удобства не наблюдалось. Даже лапника на постель не нарубила. Так и спала на голой земле, завернувшись в плащ.
То, что девушка совершенно не умеет передвигаться по лесу, стало ясно с первых же шагов. Тяжелое дыхание, треск веток, шелест травы и иногда звуки падения за спиной – медведь в малиннике ведет себя тише. Хотелось цыкнуть хорошенько на неуклюжую особу, а то и без обеда оставить в наказание. Но вовремя вспомнилось, как болезненно морщился наш наставник по маскировке, разведке и охоте, когда мы, стадо шестилеток, вот так же с хрустом веток и пыхтением, слышным всему лесу, топали за ним, поминутно спотыкаясь, на первое занятие. Сам же мастер разведки, двухметровый верзила, казался призраком, бесплотной тенью, скользящей сквозь лес и не способной колыхнуть самую тоненькую былинку. Пришлось пройти через ведра пота, неисчислимое множество царапин, растяжений и вывихов, чтобы к девятнадцати годам более-менее научиться понимать лес, сливаясь с ним воедино. И то при испытании я смог подобраться к охотникам только на пятнадцать метров. Хотя для отличного результата достаточно было двадцати, я все равно белой завистью завидовал мастерам. Уж они-то даже кугара могли погладить так, чтобы он до последнего мгновения их не почуял. Что же ожидать от подростка, никогда и не слышавшего о таких тренировках.
Через два часа ходьбы Верния потребовала сделать привал, и я охотно согласился. Она, видимо, ожидала от меня совсем другой реакции – ворчания, брюзжания, ехидства по поводу изнеженности некоторых особ – и была очень удивлена, что я не стал с ней спорить, а с энтузиазмом принялся обустраивать временный лагерь.
– А... ты тоже устал? – в растерянности спросила она.
– Нет.
– А... почему ты не ругаешься, что мы медленно идем? Вот мой старший брат всегда кричит, что я тащусь как черепаха.
– Все очень просто. В Вармоке меня никто не ждет. Там я должен найти себе работу, а раз я ее уже нашел, то куда торопиться? Чем дольше продлится наше путешествие, тем больше я заработаю.
Верния, приоткрыв рот, смотрела на меня как на барана, украшенного рогами лося. Если бы я сказал, что не тороплюсь исключительно из желания подольше побыть рядом с ней, это было бы в духе романтических любовных романов и такое она бы приняла. Но моя меркантильность жестоко разрушала образ благородного рыцаря – спасителя дам, скучающих за вышивкой в пещерах дракона. Я понимал, какой вопрос горячей фасолиной вертится у нее на языке. Ну да. Я дикарь и троглодит. Веду себя совсем не так, как те дворяне, которых она видела дома. Интересно, усомнится в моем дворянстве или нет?
Не усомнилась. Вслух не выразила, во всяком случае. Молча насупилась и гордо присела на охапку лапника, что я для нее нарубил. Вообще-то лапник рубить и обед готовить я не обязан. Включить, что ли, в дорожные расходы? Ладно, не буду. А ведь это услуги, которые она даже и не заметила. Считает само собой разумеющимися.
Первое мое впечатление о ней было верным. Семья, скорее всего, девчушку любит и балует, потакает всем ее капризам. Взрослые наверняка до сих пор считают ребенком и многое прощают. Привыкла быть в центре внимания. Слуги по первому намеку кидаются выполнять приказы. Благородные куртуазно целуют ручки, восхищаются ее умом и красотой. А когда ей случается кому-нибудь нахамить, называют это милой непосредственностью. Вряд ли она хоть раз задумывалась, как ее поведение и слова могут восприниматься незнакомыми людьми. Совместные усилия родителей и наставников вкупе с любовными романами вбили в ее очаровательную головку довольно-таки кривое представление о жизни и окружающем мире. То есть дворяне в ее понимании всегда благородны, воспитанны и готовы в лепешку расшибиться ради улыбки красавицы, не требуя ничего взамен. Разбойники – это отдельное сословие. Нечто среднее между воинами и дворянами. А уж предводитель бандитов – всегда благородный до ужаса, младший сын герцога или, на худой конец, маркиза, покинувший свет из-за романтической любви.
Однако заниматься воспитанием девчонки мне совершенно не хотелось. Три дня – и прости-прощай, юная леди Верния.
Когда костер разгорелся, я достал из-за пазухи пригревшегося котенка и пустил его прогуляться. Мелко-мелко покрошил мяса на лист лопуха, немного разбавил это блюдо водой и поставил поближе к зверю. К сожалению, молоко закончилось. Придется котофейке привыкать к более взрослому рациону.
Появление моего усатого «сородича» произвело настоящий фурор. Гордая леди взвизгнула и, как простая деревенская девчонка, кинулась обнимать котенка, целовать и... всячески мешать ему съесть хоть крошку угощения. Пришлось твердой рукой наводить порядок. Сначала обед, потом эмоции.
Надо было раньше познакомить ее с найденным зверем. Он явно разрядил обстановку и убрал излишнюю напряженность между нами. Как ни храбрилась девчонка, но даже спиной я чувствовал ее тщательно скрываемый страх. Из двух зол – выбираться из страшного леса одной или идти с ужасным мной – она выбрала меня. Но это еще не значит, что Верния стала полностью мне доверять и оставила свои страхи.
Котенок все-таки умудрился поесть вопреки стараниям юной леди и заснул у нее на руках.
– А почему ты не спрашиваешь, как я здесь оказалась?
– А что спрашивать? Поехала на охоту с папенькой, маменькой и толпой слуг. Лошадь чего-то испугалась, например зайца, внезапно выпрыгнувшего из-под копыт, и понесла. Через некоторое время ты с нее благополучно свалилась, а потом, оставшись одна, храбро решила не дожидаться помощи и двигаться к лагерю. Целый день прошагав, лагерь не нашла и заночевала под тем кустом, где я тебя нашел. Я все правильно изложил?
Девушка, глядя на меня совершенно круглыми глазами, машинально кивнула:
– Да! Так все и было... только не заяц выскочил, а какая-то птица.– И тут слова полились сплошным потоком: – Мы с папой ехали в Торсель, там должна состояться помолвка с этим противным мальчишкой Листором, сыном графа Сорбо. Когда мы заехали к моему дяде барону Вермону, он предложил отдохнуть у него пару дней и съездить с ним на охоту, пообещал научить меня стрелять из ружья. Потом собаки залаяли, все быстро поскакали вперед, а со мной остались два егеря. Тут эта птица ка-ак вылетит из кустов! Прямо перед лошадью. А та понесла. И так быстро… Я зажмурилась… Я не боялась, но сержант – он меня с детства фехтованию обучал и верховой езде – говорил, что в лесу надо обязательно зажмуриться и низко-низко наклониться, чтобы ветки не сбили и глаза не выкололи... вот я и зажмурилась. Держалась крепко-крепко, но потом все равно упала. А лошадь убежала. Потом я пошла к лагерю. Шла-шла, а его все нет и нет...
– М-да...– только и смог я ответить на это.
Я прикрыл куском дерна костер, разбросал лапник и, не особо усердствуя, постарался скрыть следы стоянки. Мы пошли дальше. Котенка понесла Верния, не желая ни на минуту с ним расставаться.
– Дит, скажи...
– Кто?
– Дит... А что? Тебе не нравится? Не могу же я тебя называть этим... самым... А меня можешь называть Ния. Меня дома все так называют.
– Ну хорошо. Пусть будет Дит.
– Дит, скажи, а разве благородные нанимаются в проводники?
– Нанимаются. Тем более нанялся я не мусорщиком, а в твою службу охраны. Временно. До Вармока.
– А-а, ясно. Значит, ты меня будешь защищать и охранять, как капитан Серджо.
– Предполагаю, что уважаемый Серджо – капитан службы охраны твоего папы?
– Да.
– Значит, на эти дни я твой капитан Серджо вместе со всей его службой.
Некоторое время мы шли молча. Верния собиралась с духом, чтобы задать важный вопрос. Наконец, решившись, спросила:
– Дит, а... там, откуда ты, женятся по любви?
Я усмехнулся. Слово «любовь» у меня не ассоциировалось с чем-то конкретным. Описание этого чувства я читал в книгах и сам переживал нечто похожее. Но не до такой степени, чтобы забыть про все на свете, в том числе и про долг перед кланом, да удрать в дальние края с девушкой на руках.
– Бывает и по любви. Но чаще старшины говорят, кому за кого идти. Если парню или девушке подходят несколько кандидатов, тогда можно и выбрать.
– И что, никто не спорит? Не отстаивает право на любовь?
– Бывает и такое, конечно. Парни, сменяясь со службы, иногда приезжают с девушками. Старшины тогда разрешают им пожить в поселке пару месяцев, после чего принимают решение, можно ли им жениться.
– А если нельзя?
– Тогда парень отвозит девушку обратно, и они расстаются.
– А как же любовь?
Я пожал плечами:
– А что любовь? Если придется выбирать между любовью и долгом перед кланом, семьей, людьми... что ты выберешь?
Девушка надолго задумалась.
– И все-все всегда-всегда выбирали долг?
– Не все и не всегда.
– А что с ними делали?
– В общем-то, ничего. Лишали знака клана и запрещали жить в поселке. Старшины расторгали с ним договор, и дальше он должен был жить сам как хочет.
– А что за договор?
– Дело в том, что воины нашего клана нанимаются обычно в службу охраны короля и высшего дворянства. Изредка в охрану богатых торговцев. Но все договоры обязательно заключаются с нашими старшинами, а не с каждым воином в отдельности. Это дает возможность сменять воинов на службе. Год или два воин служит. Потом год или два живет в поселке. Занимается семьей, тренировками, обучением молодежи. Потом снова служит, возможно, уже в другом месте. Старшины называют это ротацией, чтобы не терялась свежесть впечатлений. Но это не всегда. В специальных отрядах служат пять лет подряд. Тогда семья на весь этот срок переселяется по месту службы мужчины.