Виталий Вавикин. Вендари. Книга первая

   – Она хочет остаться со мной, – говорит он.
   – Мы можем поговорить с ней? – спрашивает Гвен Тэйлор.
   Толстяк пожимает плечами. Белая дверь в этом желтом коридоре открывается шире. Запах марихуаны усиливается. Войти в квартиру, оглядеться. Девушка лежит на кровати, лицом вниз. На ней нет одежды. Простыня укрывает ее по пояс. Со стороны кажется, что она спит. Окно открыто. Ветер колышет шторы. Гвен Тэйлор подходит ближе. Толстяк глуповато улыбается.
   – Ты, случаем не лесбиянка? – спрашивает он Гвен Тэйлор. – Потому что если лесбиянка, то я буду ревновать. – Он снова глуповато улыбается.
   – Дэйзи? – зовет девушку Гвен. Девушка не двигается. В голове Оливера мелькает мысль, что она мертва, но затем Дэйзи открывает глаза. – С тобой все в порядке? – спрашивает Гвен Тэйлор.
   Дэйзи растерянно оглядывается по сторонам. Кассиус Марк младший все еще улыбается. Джейсон Оливер видит это краем глаза. Так же, как оружие в руках толстяка. Короткоствольный револьвер целится в пустоту. Достать свое оружие, постараться удержать ситуацию под контролем. Девушка на кровати кричит.
   – Заткнись! – говорит Гвен Тэйлор.
   Толстяк смеется. Оливер велит ему опустить оружие. Смех становится громче. Кассиус Марк младший ни в кого не целится. Он словно не особенно понимает, что держит в руках оружие. Гвен называет его по имени, привлекает его внимание, убирает свое оружие и жестом просит Оливера сделать то же. Оливер слышит, как она убеждает толстяка не делать глупостей. Голос ее твердый и уверенный. Голос ее властный и бескомпромиссный. Смех толстяка стихает. Оливер слышит эту тишину. Затем раздается выстрел. Мир вздрагивает, искажается, дробится, словно кто-то разбил зеркало, где отражалась реальность. Но в одном из этих осколков Оливер все еще видит Кассиуса Марка младшего, а в другом видит Гвен, которая все еще пытается что-то говорить, пытается взять ситуацию под контроль. Звучат еще четыре выстрела. Дальше револьвер щелкает в холостую. Все четыре пули попадают Гвен в грудь. Оливер видит, как она оседает, слышит звук ее падения на пол. Кассиус Марк младший снова начинает смеяться. Оливер слышит этот смех до тех пор, пока не понимает, что лежит на операционном столе.
   Потом были месяцы реабилитации и возвращение на работу. Похороны Гвен Тэйлор он пропустил – сначала не смог тогда подняться с кровати, после так и не решился прийти на кладбище, не увидел в этом смысла. Она умерла, и от нее осталось лишь тленное тело, да черви, пожирающие его. Все остальное ушло. Все, что было ему дорого. Толстяк, забравший ее жизнь, сбежал. Никто не знал, где он, и когда Оливер вернулся на работу, то в каждом подозреваемом ему виделось лицо Кассиуса Марка младшего. Это было как наваждение. Оливер не мог думать ни о чем другом. Вся жизнь, казалось, превратилась в череду одинаковых лиц. И не важно, какого цвета была кожа подозреваемого, какого он был роста и телосложения. Призрак Кассиуса Марка младшего жил в каждом из них. Но на этом наваждение не остановилось. Следом за подозреваемыми, лицом толстяка убившего напарника, стали обладать соседи, друзья. Последним в этом списке был семейный дантист – старик, который обычно лечил семью Оливера, отошел от дел, передав их своему молодому коллеге. Его звали Дуэйн Андерсон. Он был метисом среднего роста. Со дня ранения прошел уже почти год. Нервный, неспокойный год. Оливер почти не жил с семьей, проводя все время в участке. Дом напоминал ему о прошлом. Дом вызывал боль. Физическую боль. Титановая пластина в голове, которой заменили раздробленную кость, начинала нестерпимо зудеть, белые шрамы становились розовыми. Позже к этому зуду прибавилась зубная боль. Оливер откладывал поход к дантисту так долго, как только мог, затем сдался. Он вошел в кабинет и увидел в кресле дантиста свою жену Биатрис. Метис Дуэйн Андерсон осматривал ее зубы и о чем-то говорил. Позже Биатрис назвала своего мужа безумным ревнивцем, но в действительности Оливер был далек от ревности. Он смотрел на молодого дантиста и видел в нем улыбчивого толстяка, окруженного сладким облаком марихуаны, видел Кассиуса Марка младшего. Видел убийцу, решившим забрать не только напарника, но и его семью. Все остальное было как в тумане. Оливер достал оружие, снял с предохранителя, вошел в кабинет дантиста, приставил дуло пистолета к его голове и нажал на курок. Механизм щелкнул, но выстрела не последовало. Биатрис закричала. Дантист смотрел на Оливера большими черными глазами. Его полные губы дрожали. Он не двигался, не дышал, не моргал. И его лицо больше не принадлежало толстяку, убившему напарника. Оно принадлежало молодому дантисту. Биатрис все еще продолжала кричать, но Оливер уже почти не слышал ее. Кровавый туман затянул мир. Он понял, что падает, но самого падения уже не помнил. Сознание вернулось лишь в больнице. Рядом стояла дочь Лора.
   – Мама хочет подать на развод, – сказала дочь. Оливер кивнул. – Мама сказала, что вы не занимались сексом больше года.
   – Может быть.
   – Тогда ты тоже должен ее понять.
   – Думаю, здесь дело не в сексе.
   – Почему же ты стрелял в Дуэйна? – Лора нахмурилась, увидев, как отец пожал плечами. – Я говорила маме, что она должна тебе рассказать.
   – Рассказать? – На лице Оливера появилась растерянная улыбка. – Так они встречаются?
   – Пару месяцев.
   – Понятно.
   – И ты, правда, не ревнуешь?
   – Нет.
   – Значит, ты больше не будешь стрелять в Дуэйна?
   – Если только он не будет обижать тебя или маму.
   – Не будет! – решительно тряхнула головой Лора.
   – Это была шутка. – Оливер улыбнулся и попытался подняться. Голова закружилась, вернулся туман. Дочь закричала, но крик был уже где-то далеко.
   Он очнулся после операции. Пожилой врач сказал, что в прошлый раз в его голове остался осколок лобной кости, препятствовавший поступлению крови в важные участки мозга.
   – Но теперь все в порядке, – заверил он детектива и спросил, готов ли он встретить посетителей. Оливер кивнул. На этот раз вместе с дочерью пришла жена.
   – Лора сказала, что ты не злишься за Дуэйна? – осторожно спросила она.
   Дочь ткнула ее локтем в ребра, зашипела, что отцу сейчас не до этого, но Биатрис продолжала смотреть на мужа, ожидая ответа. Оливер улыбнулся и покачал головой. Биатрис кивнула, повернулась к незакрытой двери и позвала Дуэйна Андерсона. Он вошел в палату сильно сутулясь. Оливеру показалось, что в его глазах все еще блестит тот же страх, что и в момент, когда к его голове было приставлено оружие.
   – Нужно было сразу тебе обо всем рассказать, – сказала Биатрис. Оливер кивнул.
   – Меня никогда никто так не пугал, – признался Дуэйн.
   «Я не пугал тебя, я собирался тебя пристрелить», – хотел сказать Оливер, но не сказал. Вместо этого он спросил, знают ли о случившемся в участке.
   – Только твой шеф и пара патрульных, которых вызвала секретарша.
   – Это плохо.
   – Мы объяснили ему, в чем дело, – сказала Биатрис. – Объяснили, что ты хотел лишь напугать Дуэйна. К тому же ты был не в себе. Теперь врачи все исправили, так что… – Она еще что-то говорила. И Лора. Даже Дуэйн. Перед тем, как уйти, он задержался, заглянул Оливеру в глаза.
   – Ты ведь не хотел меня напугать, верно? – спросил он, словно желая дать понять, что сделал Оливеру одолжение, умолчав о том, что жив лишь по воле случая. Оливер встретился с ним взглядом, но так ничего и не сказал. – Поправляйся, – пожелал ему Дуэйн, словно старому другу. – Твоей дочери нужен отец. – Он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.
   Спустя два месяца Оливер вернулся на работу. Тогда-то и появилась Клео Вудворт – штатный психолог, посещать которого его обязали дважды в неделю, пока она не решит другого. Оливер не знал, как относиться к этой обязанности, поэтому просто отвечал на вопросы. К тому же его подкупала фамильярность Клео Вудворт. Она называла его по имени и требовала, чтобы он называл по имени ее. Она не лезла в его болезненные воспоминания, заставляя переживать снова и снова то, что переживать совершенно не хотелось. На их первой встречи она просто попросила Оливера рассказать о его дочери Лоре. Затем попросила рассказать, какими были его родители.
   – Я понимаю, что в твоем личном деле все это есть, но…
   – Да нет. Все нормально. – Оливер вспомнил, как едва не пристрелил семейного Дантиста и решил, что эти встречи меньшее наказание из всех, которые он мог понести.
   – Можешь курить, – предложила ему Клео.
   Оливер кивнул, но так и не достал пачку сигарет на первой встрече. Он был удивлен, ожидая, что от него будут требовать что-то конкретное, но Клео требовала лишь, чтобы он продолжал говорить, изредка подталкивая его, когда он смолкал, придаваясь воспоминаниям. Оливер и не заметил, как они добрались до романа его жены и дантиста. Это была вторая или третья встреча. Он уже не помнил точно.
   – Ты, правда, не занимался с Биатрис сексом больше года? – спросила Клео, после того, как Оливер рассказал о разговоре с дочерью в больнице. Он нахмурился, попытался сосчитать месяцы, махнул рукой.
   – Около года, – сдался Оливер. – Может, чуть больше или меньше.
   – А с другими женщинами?
   – Нет.
   – Мужчины? – Клео увидела промелькнувшее на лице Оливера отвращение, улыбнулась, снова предложила своему пациенту закурить, спросила о мастурбации.
   – Я вообще не думал о сексе в этот год, – сказал он. Клео кивнула. Взгляд у нее был отрешенным. Она смотрела куда-то в пространство, думала о чем-то далеком. – После того, как умерла Гвен, все как-то потеряло смысл, – сказал Оливер.
   – Насколько вы с ней были близки?
   – Мы были напарниками.
   – И больше ничего? – Клео все еще смотрела куда-то вдаль.
   – И больше ничего, – сказал Оливер и впервые с момента их первой встречи закурил в кабинете. Щелкнула зажигалка. Синий дым устремился к потолку. Клео не торопила его. Сидела и считала его затяжки. Одна, вторая, третья…
   – Как долго вы с Гвен были любовниками? – спросила она Оливера, когда его сигарета истлела наполовину. Он затянулся еще несколько раз, пожал плечами. – Поэтому ты винишь себя в ее смерти? Потому что боялся отношений с ней? Потому что в тайне хотел, чтобы все закончилось? Боялся, что все раскроется, и поэтому думаешь, что год назад позволил ее убить?
   – Я не боялся, что все раскроется.
   – Значит, боялась Гвен?
   – И Гвен не боялась. – Оливер потушил истлевшую сигарету и закурил новую.
   Клео терпеливо молчала, ожидая продолжения, но Оливер не хотел продолжать. Не в тот день, не в ту неделю, не в тот месяц… Сейчас, рассказывая Клео Вудворт о своем подозреваемом по имени Гирт Делавер, Оливер добрался до момента, когда встретился с патологоанатомом, до момента, когда увидел женскую руку с вывернутыми наизнанку суставами, и ему снова не хотелось продолжать.
   – Ты веришь своему подозреваемому? – спросила Клео Вудворт.
   Вместо ответа Оливер закурил и продолжил пересказывать услышанную от Гирта историю его жизни с Надин Торн, затем спросил, что Клео думает обо всем этом.
   – Тебя интересует, может ли женщина делать в постели то, что делала Надин? – Клео Вудворт улыбнулась, давая понять, что это шутка. Детектив Оливер сдержанно улыбнулся в ответ. – Хочешь, чтобы я поговорила с подозреваемым? – спросила уже серьезно Клео. Оливер кивнул. Они вышли в коридор. Клео закрыла свой кабинет.
   – Есть кое-что еще, – сказал ей Оливер, остановив возле комнаты для допросов. Клео терпеливо заглянула ему в глаза. – Я проверил отпечатки пальцев той странной руки…
   – Мне казалось, ты сказал, они принадлежат Надин.
   – Да, но… – Оливер огляделся, не желая быть услышанным кем-то еще. – Последнее упоминание о Надин Торн сделано более века назад.
   – Что это значит?
   – Не знаю.
   – Может быть ошибка?
   – Слишком много ошибок и странностей. Тебе не кажется?
   – Тебя так сильно взволновала уродливая рука, которую ты нашел или же то, что кто-то мог убить женщину, которую любил?
   – Давай не будем сегодня подвергать анализу меня. – Оливер примирительно улыбнулся. – У всех нас есть свои недостатки и свои достоинства. Просто поговори с подозреваемым и скажи мне свое мнение. У меня самого уже голова идет кругом от этого.
   Оливер ушел в соседнюю комнату и включил видео наблюдение из комнаты для допросов. Звук был громким и четким. Фильтры поглощали ненужные помехи. В кадре был стол и пара стульев. За спиной подозреваемого окно со стеклами, которые невозможно разбить. Стол и стулья вмонтированы в бетонный пол. Оливер увидел, как Клео Вудворт входит в комнату для допросов и подумал, что на экране она выглядит совсем не так, как в жизни. Видео камера, словно лишала ее тех немногих красок, что у нее были, обесцвечивала ее. Оливер заметил два бумажных стакана с кофе в руках Клео. Она пропустила приветствия, подошла к столу, села на стул. Один стакан с кофе она подвинула Гирту Делаверу, другой взяла сама, затем достала из оставленной Оливером пачки сигарету, закурила, отпила кофе, выпустила к потолку струю дыма. Гирт около минуты недоверчиво смотрел на Клео, затем взял предложенный ему стакан кофе. Клео все еще молчала, но напряжение снизилось. Это почувствовал даже Оливер. Он достал сигарету, собираясь закурить, затем подумал, что было бы не плохо тоже взять себе кофе, вышел ненадолго из комнаты, а когда вернулся, Гирт уже рассказывал Клео историю своей жизни. Но на этот раз в его воспоминаниях не было хаоса и сбивчивости. Клео вела его, заставляла говорить то, что ей нужно. И пусть в начале кажется, что речь идет совершенно ни о чем, в конце ты скажешь ей то, что она хочет. Оливер знал это, потому что нечто подобное она проделывала с ним. По крайней мере в первые месяцы их знакомства как пациент-терапевт. После все было уже иначе. Так думал Оливер. Хотел думать, хотя иногда ему начинало казаться, что их сближение было частью какого-то плана Клео. Их дружба. Их связь. Смог бы он узнать о Клео то, что узнал, если бы она не захотела этого? Наверно, нет.
   Это произошло на третий или четвертый месяц их профессиональных встреч – Оливер уже не помнил точно. Он пропустил три встречи подряд. Пропустил осознанно.
   – Считаешь свой случай особенным? – спросила Клео. Оливер не ответил. Был вечер. В кабинете психолога сгущались тени. Горела лишь лампа на столе. Лампа, которая на прежних встречах была всегда выключена, словно Клео сегодня специально хотела подчеркнуть неформальность этой встречи. – У каждого из нас есть своя история, – сказала она и попросила Оливера показать свои руки. Его костяшки были разбиты. Клео прикоснулась к его пальцам. – Я подписала разрешение заниматься оперативной работой. Я доверилась тебе. А что сделал ты?
   – Подозреваемый хотел сбежать.
   – Я говорила с твоим напарником. Ты вошел в дом первым. Никто не видел, что случилось. – Теперь она касалась его свежих болячек на костяшках. – Ты выбил подозреваемому два зуба. Почему?
   – Я все уладил.
   – Я спросила не об этом. – Клео заглянула ему в глаза. Ее прикосновения волновали и сбивали с мысли. – Тебе ведь стало нравиться это? Сначала ты был болен и не отдавал себе отчет в том, что делаешь, теперь ты вспоминаешь об этом, и это начинает подчинять тебя.
   – Подозреваемый хотел сбежать.
   – И сколько раз ты ударил его?
   – Не помню.
   – Тогда скажи, после какого по счету удара подозреваемый уже никуда не бежал? Скажи, сколько ударов ты нанес ему после?
   – Я всего лишь пытался его остановить, догнать.
   – Ты бил его в лицо. Как бы ты смог это сделать, если он бежал от тебя?
   – Я не знаю.
   – Тебе это нравится. – Теперь ее ладонь лежала поверх руки Оливера. – Не бойся. Ты можешь доверять мне. – Она заглянула ему в глаза. – Ты стал пропускать наши встречи, потому что тебе было стыдно?
   – Я не знаю, почему продолжал бить его.
   – Тебе это нравилось?
   – Не знаю.
   – Твоя жена говорит, что после ранения ты стал агрессивным.
   – Ранение здесь ни при чем.
   – Ты укусил ее.
   – Она хотела заняться сексом. Когда я вышел из больницы…
   – У нее остался шрам. Я видела. Не говори, что это было случайным возбуждением.
   – Это не было возбуждением.
   – Злость?
   – Не знаю.
   – Ты злился на нее за то, что она жива, а Гвен нет?
   – Не знаю… Думаю, она была рада, что Гвен больше нет.
   – Потому что она знала о вас?
   – Подозревала.
   – Она не знала.
   – Что?
   – Если бы знала, то я бы заставила ее сказать мне об этом. Но она не знала. – Клео выждала пару минут, давая возможность Оливеру обдумать услышанное.
   – Это ничего не меняет, – тихо сказал он.
   – Не меняет в тебе?
   – Я тебя не понимаю.
   – Гвен все равно останется мертва.
   – Да.
   – Скажи, когда ты работал с ней в паре, она часто избивала подозреваемых?
   – Только тех, кто этого заслуживал.
   – А ты?
   – Только тех, кто этого заслуживал.
   – Значит, тебе это не нравилось?
   – Я этого не говорил.
   – А Гвен? Ей нравилось избивать подозреваемых?
   – Ты не работала на улице. Ты не знаешь, на что способны некоторые отбросы.
   – Ты говоришь о Кассиусе Марке младшем? Говоришь о том, кто застрелил Гвен.
   – Думаю, они все на одно лицо.
   – И причиняя им боль, ты представляешь, что так мстишь за Гвен.
   – Да.
   – И тебе нравится эта идея.
   – Да.
   – И ты получаешь от этого удовольствие.
   – Да. – Оливер встал из-за стола, хотел уйти, но дверь была закрыта.
   – Знаешь, моему отчиму тоже нравилось избивать меня.
   – Что? – Оливер замер, все еще держась за дверную ручку.
   – Мне было двенадцать, и он порол меня несколько раз в месяц за любую провинность. Моя мать считала это необходимым наказанием, но я уже тогда знала, что его возбуждает это. – На губах Клео появилась улыбка. – Можешь считать, что моя мать была права, а все остальное лишь больные мечты девочки-подростка. Возможно. Но сейчас мой отчим в тюрьме за изнасилование несовершеннолетней. Ей было двенадцать, как и мне тогда. Он сделал это, два года спустя, после того, как развелся с моей матерью. – Взгляд Клео устремился в глаза Оливера, в его мозг, в его мысли. – Если ты не остановишься, то когда-нибудь так же переступишь эту черту.
   – Это не одно и то же.
   – Почему? Потому что у тебя есть веские причины? У него тоже были веские причины. Моя мать, например, думала, что были. Я действительно была несносным ребенком. Но эти причины были лишь вершиной. Все остальное находилось глубже. – Она выдержала тяжелый взгляд Оливера.
   – Я тебе не верю, – тихо сказал он.
   – Не веришь, что с тобой случится то же самое или не веришь, что мой отчим порол меня и получал от этого удовольствие?
   – Я думаю, ты это придумала.
   – Почему?
   – Потому что ты решила, что я болен и хочешь вылечить меня.
   – А может ты просто сам впервые за наши встречи понял, что болен и теперь боишься в это поверить?
   – Боюсь? – Оливер нахмурился, затем рассмеялся. – Я так и знал, что все это очередная терапия! – Он дернул несколько раз дверную ручку, надеясь, что замки не выдержат, выпустят его из этой комнаты. – Ну, все, хватит. Это уже смешно! – Оливер обернулся. Сбросив с плеч бретельки легкого платья, Клео стояла, повернувшись к нему обнаженной спиной. На бледной коже виднелись белые рубцы старых шрамов.
   – Копия решения суда по делу отчима на столе. Можешь прочитать его, если все еще не веришь мне. – Она выждала минуту, затем оделась. Ее небольшая грудь на мгновение мелькнула перед глазами Оливера, отпечаталась в сознании крохотным розовым соском. – Знаешь, в чем суть всего этого разговора? – спросила Клео, повернувшись к Оливеру лицом. – Безумие, как вирус. Если ты долго находишься с зараженным человеком в одной комнате, то рано или поздно неизбежно заразишься сам. Поэтому нужно знать симптомы и бороться с ними, а не бежать от них, позволяя этому вирусу подчинять себя все сильнее и сильнее.
   – Хочешь сказать, что тебе тоже нравится пороть людей?
   – Нет, но в какой-то момент, мне начало нравиться, когда отчим порол меня.
   – Ты была ребенком.
   – Меня это возбуждало, как взрослого. – Клео отвернулась. – Меня до сих пор это иногда возбуждает.
   – И как ты с этим борешься?
   – По-разному.
   – Судя по голосу, получается не очень хорошо.
   – По крайней мере я не причиняю этим вреда другим.
   – Как это делаю я?
   – И многие другие. – Клео отрешенно улыбнулась, открыла дверь. – Теперь можешь идти. А я пока выкурю пару сигарет и попытаюсь собраться. – Она подошла к столу, стараясь держаться спиной к Оливеру. – Только сделай одолжение, то, что я тебе рассказала, пусть останется между нами.
   – Хорошо. – Оливер все еще смотрел на нее, на ее плечи. Щелкнула зажигалка. В повисшей тишине затрещал разгорающийся табак. Худые плечи Клео вздрогнули. – Ты плачешь? – растерянно спросил Оливер.
   – Скорее злюсь.
   – На меня?
   – На себя.
   – Потому что рассказала мне про отчима? – Оливер выждал пару минут, ожидая ответа, но ответа не было. – Знаешь, моя жена Биатрис тоже говорила, что меня сводит с ума моя безумная работа. – Он достал сигарету, закурил. – Может, она действительно была права. И ты права. Безумие – это вирус. И мы все больны. Даже Гвен. Ей, правда, нравилось причинять боль задержанным. Вначале мне казалось это странным, но потом… я примирился. Тоже заразился этим. Это перестало казаться чем-то ненормальным. Словно бесплатный бонус за работу. Ты получаешь зарплату, ждешь заслуженную пенсию, а между делом удовлетворяешь свои темные желания, избивая подонков этого мира. Говоришь себе, что от этого станет только лучше. Тебе, твоим детям, твоим близким. – Оливер бросил короткий взгляд на Клео Вудворт. Она все еще стояла к нему спиной, но плечи ее больше не вздрагивали. – Знаешь, как у нас с Гвен начались близкие отношения? – спросил он, словно Клео могла читать мысли и давно уже обо всем знала. Но Клео не знала. – Это было на третий год нашей работы вместе, – сказал Оливер. – Мы забрали подозреваемого прямо из офиса, где он работал. Он был невысоким и худым. Нам нужно было его признание. После всегда появляются эти чертовы адвокаты и спускают всю нашу работу в унитаз. Но подозреваемый упрямился. Время кончалось. Я злился. Гвен злилась. Мы отключили видеозапись. Гвен ударила подозреваемого. Затем еще раз и еще. Она не хотела бить его по лицу. По крайней мере после она сказала мне, что не хотела. Я услышал хруст сломанного носа. Подозреваемый охнул, побелел, затем неожиданно вскочил со стула и набросился на Гвен. Он сбил ее с ног и навалился сверху. Кровь из сломанного носа хлестала словно из крана. Все было в крови: его лицо, одежда, Гвен, пол под ними… – Оливер закурил еще одну сигарету. – Спустя четверть часа мы занялись с Гвен любовью. Это было в служебном туалете. Никто из нас не понял, как это случилось. Вот мы пытаемся отмыться от чужой крови, а вот я уже жадно целую ее в разбитые губы. Все остальное было как помешательство. Безумно быстро. Безумно страстно. Мы не говорили об этрс. Не говорили, пока все не повторилось. Потом еще раз и еще…
   – Вас возбуждала чужая боль? – спросила Клео.
   – Нас возбуждало причинять боль другим.
   – Но не друг другу?
   – Нет.
   – Это хорошо. – Она улыбнулась. – Хорошо, что ты начал понимать это. – Оливер кивнул.
   В тот день ему показалось, что он нашел себе друга. Близкого друга. Такого, как была ему Гвен Тэйлор. Только на этот раз он не собирался превращать дружбу в интимную связь. Хотя и дружба эта получилась совсем не такой, как он ожидал. Словно где-то на подсознательном уровне они так и остались врачом и пациентом. Или же это для Клео он всегда оставался пациентом? Сейчас, наблюдая за тем, как Клео разговаривает с Гиртом Делавером, он невольно сравнивал этот разговор с теми, которые она ведет с ним самим. Оливер прибавил звук, чтобы лучше слышать ее мягкий, бархатистый голос. С ней Гирт, казалось, успокоился. По крайней мере до тех пор, пока не дошел до минувшей ночи, пока не дошел до рассказа об уродливой твари, пришедшей в его дом.
   – И эти тени! – он вздрогнул, замолчал.
   Клео дала ему пару минут, чтобы успокоиться, затем снова ненавязчиво вернула к рассказу, вернула к моменту, когда Гирт побежал в гараж, чтобы взять топор. И слова твари… Те самые слова, которые тварь говорила ему. Говорила Надин. В последнем Оливер почти не сомневался. Если бы еще не эти чертовы суставы, вывернутые на руке Надин наизнанку, да запись в базе данных о том, что Надин живет уже более ста лет…
   – Ну, что скажешь? – спросил Оливер, когда Клео покинула комнату для допросов, чтобы принести пару стаканов кофе и новую пачку сигарет.
   – В его крови точно не было обнаружено наркотиков?