Страница:
На этот раз, как только переводчик закончил, в толпе послышались крики и плач.
Подруги переглянулись.
– Надь, я не могу в Германию, – сухими губами прошептала Вера. – Мне к Наташке надо.
– Я тоже не поеду. Я лучше умру, – коротко ответила Надя.
– Вы зря так волнуетесь, женщины, – тем временем продолжал комендант. – Вам не о чем беспокоиться, вы будете работать в превосходных условиях, сможете поддерживать ваших родных, посылать им деньги. Лучшие из вас будут определены в качестве прислуги в хорошие немецкие дома. Великая Германия ценит качественных работников. Если вы будете честно работать на своём месте, у вас не возникнет никаких забот и проблем.
Он сделал передышку, дал возможность перевести сказанное, потом сразу же продолжил:
– Приказ номер два. Весь скот, запасы зерна и продовольствия поступают в распоряжение немецкого командования. Продовольственная комиссия обойдёт все дома в течение сегодняшнего и завтрашнего дня. Все беспрекословно должны выполнять её требования. Утаивание каких-либо продуктов будет рассматриваться как саботаж и приравниваться к преступлению перед Германией.
Генрих Штольц снова замолчал, подождал, пока закончится перевод, затем добавил:
– А сейчас все свободны.
При этом он сделал лёгкое, как бы прощальное движение головой, взглянул на переводчика, а затем с удивлением уставился на толпу. Его предупреждали, что русские странный, упрямый народ. Похоже, его не обманули. Несмотря на то что этим людям было чётко сказано, что они могут идти, все по-прежнему молча, по-бараньему, стояли на месте.
Генрих с усмешкой обратился к переводчику:
– Чего они ждут? Господи, до чего ж они глупы! Объясните им, что они могут расходиться.
– Хорошо, герр комендант, – поклонившись, ответил тот и, повернувшись к толпе, крикнул по-русски:
– Идите по домам! Расходитесь!
Посельчане, находившиеся в полной растерянности, совершенно не понимавшие, что теперь следовало делать, и оттого по-прежнему не двигающиеся с места, осознали, в конечном счёте, что ждать больше нечего, новое начальство уже ничего не добавит к сказанному, и уныло начали расходиться.
– Что будем делать, Вер? – в отчаянии прошептала Надя.
– Бежать надо, пока не поздно, вот что, – твёрдо ответила Вера. – Опередить немцев, пока они до Светозёрска не дошли. Надо наших догнать…
– Может, попробуем от тебя? – предложила Надя. – Огородами и в лес. Только темноты дождёмся…
Вера задумалась.
Правильно, так безопаснее.
Хоть её дом и в другой, противоположной нужному им направлению стороне, но уходить лучше всего от неё. Дом на отшибе, за ним уже лес. А там, по лесу, они сделают большой круг, обойдут весь посёлок, и дальше уже прямиком…
Только действовать надо немедленно, пока ещё не поздно!
– Нечего ждать, – сказала она. – До темноты они, может, всё Дарьино оцепят. Уходить надо прямо сейчас. Так и сделаем. Чемоданы сбросим и пойдём. Пошли, а то мы здесь сейчас одни останемся.
Подруги подхватили тяжёлые чемоданы и решительно зашагали в сторону Вериного дома.
Генрих Штольц всё ещё стоял на крыльце, беседуя со своим адъютантом Петером Бруннером. Фигуры молодых женщин, удалявшихся с чемоданами в сильно поредевшей толпе, тут же привлекли его внимание.
Он торопливо договорил и отпустил Петера. Адъютант кивнул в знак того, что понял приказ, отдал честь и удалился в сопровождении нескольких солдат.
Генрих повернулся в противоположную сторону. Прикрыв глаза от солнца рукой в лайковой перчатке, он долго провожал уходящих подруг заинтересованным взглядом. Очаровательная русская пейзанка, к тому же, как выяснилось, свободно говорящая по-немецки с сильным, но прелестным акцентом, произвела на него впечатление.
Каких только сюрпризов не преподносит загадочная дикая Россия!
Служба в этом богом забытом краю вопреки его скептическим прогнозам грозила стать далеко не такой тоскливой, как ему казалось раньше. Генрих вспомнил оберстгруппенфюрера Йодля, который в последний момент вместо изначально планировавшихся фронтовых частей отправил в эти глухие места комендантскую роту. «Вы меня ещё благодарить будете, Генрих!» – сказал тогда Альфред Йодль, старый приятель отца. И усмехнулся, будто знал что-то особое. Генриха ещё неприятно поразила тогда эта нелепая усмешка.
Посмотрим, насколько прав окажется старый лис!
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
ГЛАВА 12
Подруги переглянулись.
– Надь, я не могу в Германию, – сухими губами прошептала Вера. – Мне к Наташке надо.
– Я тоже не поеду. Я лучше умру, – коротко ответила Надя.
– Вы зря так волнуетесь, женщины, – тем временем продолжал комендант. – Вам не о чем беспокоиться, вы будете работать в превосходных условиях, сможете поддерживать ваших родных, посылать им деньги. Лучшие из вас будут определены в качестве прислуги в хорошие немецкие дома. Великая Германия ценит качественных работников. Если вы будете честно работать на своём месте, у вас не возникнет никаких забот и проблем.
Он сделал передышку, дал возможность перевести сказанное, потом сразу же продолжил:
– Приказ номер два. Весь скот, запасы зерна и продовольствия поступают в распоряжение немецкого командования. Продовольственная комиссия обойдёт все дома в течение сегодняшнего и завтрашнего дня. Все беспрекословно должны выполнять её требования. Утаивание каких-либо продуктов будет рассматриваться как саботаж и приравниваться к преступлению перед Германией.
Генрих Штольц снова замолчал, подождал, пока закончится перевод, затем добавил:
– А сейчас все свободны.
При этом он сделал лёгкое, как бы прощальное движение головой, взглянул на переводчика, а затем с удивлением уставился на толпу. Его предупреждали, что русские странный, упрямый народ. Похоже, его не обманули. Несмотря на то что этим людям было чётко сказано, что они могут идти, все по-прежнему молча, по-бараньему, стояли на месте.
Генрих с усмешкой обратился к переводчику:
– Чего они ждут? Господи, до чего ж они глупы! Объясните им, что они могут расходиться.
– Хорошо, герр комендант, – поклонившись, ответил тот и, повернувшись к толпе, крикнул по-русски:
– Идите по домам! Расходитесь!
Посельчане, находившиеся в полной растерянности, совершенно не понимавшие, что теперь следовало делать, и оттого по-прежнему не двигающиеся с места, осознали, в конечном счёте, что ждать больше нечего, новое начальство уже ничего не добавит к сказанному, и уныло начали расходиться.
– Что будем делать, Вер? – в отчаянии прошептала Надя.
– Бежать надо, пока не поздно, вот что, – твёрдо ответила Вера. – Опередить немцев, пока они до Светозёрска не дошли. Надо наших догнать…
– Может, попробуем от тебя? – предложила Надя. – Огородами и в лес. Только темноты дождёмся…
Вера задумалась.
Правильно, так безопаснее.
Хоть её дом и в другой, противоположной нужному им направлению стороне, но уходить лучше всего от неё. Дом на отшибе, за ним уже лес. А там, по лесу, они сделают большой круг, обойдут весь посёлок, и дальше уже прямиком…
Только действовать надо немедленно, пока ещё не поздно!
– Нечего ждать, – сказала она. – До темноты они, может, всё Дарьино оцепят. Уходить надо прямо сейчас. Так и сделаем. Чемоданы сбросим и пойдём. Пошли, а то мы здесь сейчас одни останемся.
Подруги подхватили тяжёлые чемоданы и решительно зашагали в сторону Вериного дома.
Генрих Штольц всё ещё стоял на крыльце, беседуя со своим адъютантом Петером Бруннером. Фигуры молодых женщин, удалявшихся с чемоданами в сильно поредевшей толпе, тут же привлекли его внимание.
Он торопливо договорил и отпустил Петера. Адъютант кивнул в знак того, что понял приказ, отдал честь и удалился в сопровождении нескольких солдат.
Генрих повернулся в противоположную сторону. Прикрыв глаза от солнца рукой в лайковой перчатке, он долго провожал уходящих подруг заинтересованным взглядом. Очаровательная русская пейзанка, к тому же, как выяснилось, свободно говорящая по-немецки с сильным, но прелестным акцентом, произвела на него впечатление.
Каких только сюрпризов не преподносит загадочная дикая Россия!
Служба в этом богом забытом краю вопреки его скептическим прогнозам грозила стать далеко не такой тоскливой, как ему казалось раньше. Генрих вспомнил оберстгруппенфюрера Йодля, который в последний момент вместо изначально планировавшихся фронтовых частей отправил в эти глухие места комендантскую роту. «Вы меня ещё благодарить будете, Генрих!» – сказал тогда Альфред Йодль, старый приятель отца. И усмехнулся, будто знал что-то особое. Генриха ещё неприятно поразила тогда эта нелепая усмешка.
Посмотрим, насколько прав окажется старый лис!
ГЛАВА 10
УБИЙСТВО
Когда Верин отец, молодой Никита Данилыч, строил свой дом, до деревни казалось далеко, больше двух километров, а вокруг шумел густой лес. Никита с юных лет был нрава сурового, гордого, насмешек не выносил. К тому же врачей не любил в принципе, не доверял им, считал зазнайками и самодурами.
Поэтому, когда начала у него сохнуть нога, в деревне решил не оставаться, ушёл в лес вместе с молодой женой Настей, Вериной мамой. Там, в лесу, и построились.
Лечился же Никита Данилыч в основном травами. Но и пить стал крепко в одиночку; травы не помогали, вслед за ногой скрючило и руку, что-то происходило с сосудами, бестолковые врачи так и не разобрались, что именно. А по-чёрному Никита запил, когда вдруг надломилась, скоротечно померла Настя. После чего и сам он протянул недолго, полез по-пьяни купаться и не вынырнул.
Вера к тому времени уже была подростком, тринадцатый год ей шёл; перебираться в деревню она отказалась напрочь, до крика. Упрямый нрав девчонка унаследовала от отца, который всё всегда делал по-своему, так что в конце концов плюнули на неё, пусть живёт как хочет. Так и осталась она одна на хозяйстве, только раз в три-четыре дня приходила бабка, помогала, пока жива была.
А потом уж, как замуж вышла, Миша к ней перебрался. Но к тому времени и деревня сама разрослась, придвинулась, уже и не казалось, что сильно далеко.
Дверь дома, тихо скрипнув, открылась, подруги выскользнули на крыльцо. Они полностью переоделись, напялили на себя всё неприметное, удобное для долгой ходьбы. На этот раз в руках их были только небольшие узелки с самым необходимым. Огляделись внимательно, но ничего подозрительного вокруг не заметили.
Они сбежали с крыльца, обошли дом и через огород припустили к лесу.
Перед лесом шла просёлочная дорога. Она обходила посёлок и, углубившись в бор, тянулась километров на тридцать, до самого Прудкино. Осенью, после дождей, дорога превращалась в непролазную грязь, и больше уже до следующей весны по ней никто не ездил.
По счастью, и сейчас на дороге никого не было видно, ни чужих, ни своих.
Вера и Надя внимательно огляделись, а затем бегом пересекли её.
Они с облегчением вступили на лесную опушку.
– Смотри, какие красавцы! – саркастически сказала Надя.
Вокруг росло целое семейство и вправду роскошных, будто и не настоящих, ярко-красных в белую крапинку мухоморов.
– Можно всю немецкую армию потравить, а, Надь! – недобро усмехнулась Вера.
Но Надя, прерывая её, испуганно приложила палец к губам.
Обе остановились, замерли, боясь шелохнуться.
На опушке, в нескольких метрах от них, стояли две немецкие машины – легковушка и грузовик. Рядом похаживал, покуривая сигарету, адъютант Штольца Петер Бруннер, которого они узнали по росту и птичьему профилю.
Надя посмотрела на Веру, кивнула ей, предлагая вернуться обратно. Та отрицательно покачала головой – сейчас нельзя было двигаться, можно привлечь к себе внимание.
Вера предостерегающе подняла руку. Следует подождать, машины, возможно, скоро уедут, и тогда они смогут продолжить путь.
До ближайшего дерева – раскидистого дуба, за которым можно было схорониться, оставалось ещё метра два. Вера начала медленно подбираться к нему, Надя с осторожностью следовала за ней.
Из леса тем временем показалось несколько немецких солдат. Дулами автоматов они подталкивали перед собой двух молоденьких девчонок лет шестнадцати-семнадцати.
Подруги тревожно переглянулись. Обе хорошо знали девочек, это были сёстры Семёновы, Зоя и Валя, погодки. Валя в этом году закончила школу, Зоя ещё училась. Сёстры часто заходили в Дом культуры, в библиотеку.
Петер Бруннер бросил окурок, тщательно затушил его хорошо начищенным сапогом, потом скомандовал солдатам:
– Поставьте их сюда! Вот так! Отойдите!
Девушки стояли прямо напротив него, всем своим видом напоминая провинившихся школьниц, вызванных на ковёр к директору.
Петер подошёл к ним вплотную, поочерёдно внимательно заглянул им в глаза. То, что он увидел в них, ему не понравилось. Ему показалось, что кроме явного испуга в них мелькнуло что-то ещё.
– Значит, вы решили поиграть в прятки с немецкой армией, курвы! – с возмущением заговорил он. – Решили, что всех перехитрите, да? Куда вы намерены были бежать? Отвечайте!
Девчонки явно ничего не понимали, перепуганно смотрели на него.
– Что он говорит? – тихо спросила у сестры Валя.
– Я не знаю!.. – отчаянно прошептала Зоя. – Ругается…
Петер Бруннер рассвирепел. Эти безмозглые овцы вместо того, чтобы каяться и просить пощады, болтали прямо перед его носом на непонятном русском языке!
– Вы что перешёптываетесь! – заорал он. – Думаете шутить! Тупоголовые идиотки! Я вам покажу, как шутить с немецкой армией!
Он быстро шагнул назад, одним движением выхватил из кобуры пистолет, высоко поднял его и, как учили на стрельбище, почти без паузы два раза спустил курок. Раздались сухие выстрелы. Обе девочки безмолвно повалились на землю.
Надя в ужасе отшатнулась назад, под ногой треснула ветка. Петер Бруннер тут же обернулся, увидел подруг, узнал их. Усмехнувшись, неспешным шагом направился к ним.
Они не смотрели на него, стояли, как прикованные, не в силах отвести глаз от убитых.
Вокруг голов обеих девушек по бурой опавшей листве растекались тёмные лужицы крови. Зоя ещё тряслась, подрагивала мелкой дрожью, Валя уже замерла навсегда.
– Дурной пример заразителен, – приблизившись, произнёс Петер. – Можно узнать, куда это вы собрались?
– Чего он хочет? – помертвевшими губами спросила Надя.
Она наконец оторвала взгляд от лежавших на земле девочек и поглядела в глаза убийце. Поразилась, что глаза были самые обыкновенные, карие, и смотрели на неё спокойно, слегка насмешливо.
– Спрашивает, куда мы идём, – без всякого выражения ответила Вера.
Вдруг вдалеке раздался нарастающий шум мотора. Петер Бруннер повернул голову, прислушался.
Через минуту на опушку въехала машина, та самая, которая вынырнула из тумана несколько часов назад, чёрный, блестящий «Опель-Адмирал».
Генрих Штольц был крайне доволен. Недаром ему пришла в голову идея объехать свои новые владения. Всё получилось очень кстати, как нельзя лучше.
Впрочем, в этой стороне Дарьина он оказался далеко не случайно. Он уже выяснил, где живёт заинтересовавшая его учительница немецкого, и хотел заодно взглянуть на её дом, а может, и поболтать с ней ещё немного. Он прикинул, что в любом случае это будет полезно.
Завидев на опушке знакомые машины, Штольц велел шофёру свернуть туда, решил проверить, что происходит. Судя по сцене, которую он здесь застал, его появление оказалось весьма своевременным. Узелки в руках молодых женщин красноречиво говорили сами за себя.
Генрих вылез из автомобиля, с удовлетворением взглянул на пойманных беглянок. Побледневшее лицо Веры показалось ему сейчас ещё более привлекательным. Эта женщина сама шла к нему в руки. Лучшей роли, чем роль спасителя, для установления тёплых отношений между ними невозможно было и придумать.
Он перевёл взгляд на тела застреленных девушек, поморщился. Петер Бруннер был, безусловно, исполнительным офицером, но зачастую понимал приказы слишком буквально.
– Вы несколько поторопились, Петер! – с раздражением сказал Штольц подошедшему к нему адъютанту.
– Я выполнял ваш приказ, герр обер-лейтенант!
В голосе Бруннера при этом прозвучала лёгкая обида.
Генрих вздохнул. В конце концов, солдафон есть солдафон, что с него взять, ничему другому Петер не обучен.
– Лучше это было сделать публично, в назидание остальным, – пояснил он адъютанту.
– Это не поздно сделать и сейчас, за примерами дело не станет.
Петер Бруннер небрежно махнул в сторону подруг.
– Этими женщинами я займусь сам, – спокойно произнёс Генрих. – Вы свободны, Петер. Уберите трупы и вернитесь в комендатуру, займитесь продовольствием.
Адъютант отдал честь и пошёл исполнять приказ. Генрих заметил, что, однако, вид при этом у него был весьма раздосадованный, как у голодного хищника, у которого прямо из-под носа увели добычу.
Солдаты закинули трупы в грузовик, забрались туда же и уехали вслед за Петером.
Генрих, убедившись, что всё исполнено, развернулся к по-прежнему неподвижно стоявшим подругам, с любезной улыбкой приблизился к ним и заговорил, обращаясь преимущественно к Вере:
– Фрейлен Вера и фрейлен… – Он напрягся, припоминая. – …Надя! Какая неожиданная встреча, милые дамы. Похоже, что нам трудно разминуться на этой вверенной мне территории. Впрочем, может быть, это судьба, как вы считаете? Вы верите в судьбу, фрейлен Вера?
– Фрау с вашего разрешения, – серьёзным тоном поправила его Вера.
Генрих перестал улыбаться.
– О, простите, я не знал, что вы замужем, – извинился он. – А ваша подруга?
– Она тоже, – всё так же серьёзно ответила Вера. – Наши мужья на фронте.
Генрих внимательно разглядывал обеих женщин, обдумывал дальнейший план действий. Новость была неприятной, но отступать он не собирался.
Подруги молча ждали, что он скажет. Вера вдруг почувствовала, что ей всё равно, как с ней поступят. Главное, что Наташа в безопасности (она всей душой надеялась на это!), а ей уже нет жизни. Лишь бы поскорей прозвучал приговор.
Вера только знала, что за сегодняшний день остро и навсегда возненавидела немцев, подлых отвратительных убийц, и этот, любезно улыбающийся, с хорошей литературной речью, мерзавец был ещё хуже, чем тот, его помощник.
– Понимаю, – наконец произнёс Генрих, как будто читавший её мысли. – В первую очередь я хотел бы извиниться перед вами за ужасную сцену, свидетелями которой вам довелось стать. Мне очень жаль этих юных девушек. Мой адъютант несколько превысил свои полномочия и безусловно понесёт за это наказание. Но вот что мне пришло в голову. Как бы вы отнеслись к тому, фрау Вера, если бы я предложил вам работу в комендатуре? Я понимаю, что вас может смущать. Ваши мужья на фронте, а вы будете работать на врага. Но, к сожалению, ситуация складывается далеко не в пользу русских. Немецкая армия победоносно наступает, Москва уже почти сдалась. Так что, поверьте, я вам предлагаю наилучший для вас выход, учитывая данные обстоятельства. Мне нужны люди, знающие немецкий. В этом случае, разумеется, вы никуда не будете отправлены, останетесь в Дарьино.
– А как с Надей? – тут же спросила Вера.
Слова про почти сдавшуюся Москву она пропустила мимо ушей: мало ли что болтает немец, верить ему ни в коем случае нельзя!
Генрих прищурился. В заданном вопросе скрывался многообещающий потенциал. Если он пойдёт ей навстречу, поможет в таком непростом деле, то она не сможет этого не оценить.
Но спешить не следует.
– А что, вы так сильно привязаны к подруге? – поинтересовался он.
Вера кивнула.
– Да, очень, мы как сёстры. Росли вместе.
Генрих печально покачал головой.
– Боюсь, что ей придётся поехать в Германию. Но вы не волнуйтесь, я подыщу ей там хорошее место. Кто она по профессии?
Вера в испуге оглянулась на подругу. Надя потерянно переводила свои тёмно-зелёные глаза с одного на другого, пыталась хоть как-то догадаться, о чём идёт речь.
– Что ты ему говоришь? – нервно спросила она. – Что происходит?
– Он предлагает мне работу, – объяснила Вера. – Спрашивает, что ты можешь делать.
– Скажи, что я медкурсы заканчивала, – волнуясь, заговорила Надя. – И в больнице работала… Могу и сейчас там работать, если надо. Что угодно, Вер, только не в Германию!..
– У Нади есть начальное медицинское образование… – перевела Вера. – Она могла бы…
– Вот что, дорогие фрау, – решительно прервал её Генрих, – я приглашаю вас обеих отобедать со мной. Заодно обо всём и поговорим.
Он перевёл взгляд на узелки, которые они держали в руках, и снова улыбнулся.
– Надеюсь, я не очень нарушаю ваши планы, – лукаво произнёс он.
Вера в замешательстве оглянулась на Надю.
– Что он сказал? – беспомощно спросила та.
– Обедать с ним приглашает… Чего решаем? А?
Вера искренно не знала, как поступить. Отказаться от приглашения немца означало лишить Надю, может быть, единственного шанса остаться в Дарьино.
– Езжай сама, я не поеду, – покачала головой Надя. – Я всё равно ничего не понимаю, что вы говорите.
– Нет уж, поедем вместе, – решила Вера. – Деваться всё равно некуда.
Она повернулась к Генриху, посмотрела ему прямо в глаза.
– Мы согласны, спасибо за приглашение.
Он вежливо поклонился, подошёл к машине, галантно распахнул им дверцу. Вера твёрдо подхватила подругу под руку, и они вместе сели на пахнущее хорошей кожей сиденье.
Генрих разместился впереди, и машина тронулась.
Ветер пронёсся по пустой лесной опушке, прикрывая сухой листвой тёмные, уже почти высохшие пятна крови.
Поэтому, когда начала у него сохнуть нога, в деревне решил не оставаться, ушёл в лес вместе с молодой женой Настей, Вериной мамой. Там, в лесу, и построились.
Лечился же Никита Данилыч в основном травами. Но и пить стал крепко в одиночку; травы не помогали, вслед за ногой скрючило и руку, что-то происходило с сосудами, бестолковые врачи так и не разобрались, что именно. А по-чёрному Никита запил, когда вдруг надломилась, скоротечно померла Настя. После чего и сам он протянул недолго, полез по-пьяни купаться и не вынырнул.
Вера к тому времени уже была подростком, тринадцатый год ей шёл; перебираться в деревню она отказалась напрочь, до крика. Упрямый нрав девчонка унаследовала от отца, который всё всегда делал по-своему, так что в конце концов плюнули на неё, пусть живёт как хочет. Так и осталась она одна на хозяйстве, только раз в три-четыре дня приходила бабка, помогала, пока жива была.
А потом уж, как замуж вышла, Миша к ней перебрался. Но к тому времени и деревня сама разрослась, придвинулась, уже и не казалось, что сильно далеко.
Дверь дома, тихо скрипнув, открылась, подруги выскользнули на крыльцо. Они полностью переоделись, напялили на себя всё неприметное, удобное для долгой ходьбы. На этот раз в руках их были только небольшие узелки с самым необходимым. Огляделись внимательно, но ничего подозрительного вокруг не заметили.
Они сбежали с крыльца, обошли дом и через огород припустили к лесу.
Перед лесом шла просёлочная дорога. Она обходила посёлок и, углубившись в бор, тянулась километров на тридцать, до самого Прудкино. Осенью, после дождей, дорога превращалась в непролазную грязь, и больше уже до следующей весны по ней никто не ездил.
По счастью, и сейчас на дороге никого не было видно, ни чужих, ни своих.
Вера и Надя внимательно огляделись, а затем бегом пересекли её.
Они с облегчением вступили на лесную опушку.
– Смотри, какие красавцы! – саркастически сказала Надя.
Вокруг росло целое семейство и вправду роскошных, будто и не настоящих, ярко-красных в белую крапинку мухоморов.
– Можно всю немецкую армию потравить, а, Надь! – недобро усмехнулась Вера.
Но Надя, прерывая её, испуганно приложила палец к губам.
Обе остановились, замерли, боясь шелохнуться.
На опушке, в нескольких метрах от них, стояли две немецкие машины – легковушка и грузовик. Рядом похаживал, покуривая сигарету, адъютант Штольца Петер Бруннер, которого они узнали по росту и птичьему профилю.
Надя посмотрела на Веру, кивнула ей, предлагая вернуться обратно. Та отрицательно покачала головой – сейчас нельзя было двигаться, можно привлечь к себе внимание.
Вера предостерегающе подняла руку. Следует подождать, машины, возможно, скоро уедут, и тогда они смогут продолжить путь.
До ближайшего дерева – раскидистого дуба, за которым можно было схорониться, оставалось ещё метра два. Вера начала медленно подбираться к нему, Надя с осторожностью следовала за ней.
Из леса тем временем показалось несколько немецких солдат. Дулами автоматов они подталкивали перед собой двух молоденьких девчонок лет шестнадцати-семнадцати.
Подруги тревожно переглянулись. Обе хорошо знали девочек, это были сёстры Семёновы, Зоя и Валя, погодки. Валя в этом году закончила школу, Зоя ещё училась. Сёстры часто заходили в Дом культуры, в библиотеку.
Петер Бруннер бросил окурок, тщательно затушил его хорошо начищенным сапогом, потом скомандовал солдатам:
– Поставьте их сюда! Вот так! Отойдите!
Девушки стояли прямо напротив него, всем своим видом напоминая провинившихся школьниц, вызванных на ковёр к директору.
Петер подошёл к ним вплотную, поочерёдно внимательно заглянул им в глаза. То, что он увидел в них, ему не понравилось. Ему показалось, что кроме явного испуга в них мелькнуло что-то ещё.
– Значит, вы решили поиграть в прятки с немецкой армией, курвы! – с возмущением заговорил он. – Решили, что всех перехитрите, да? Куда вы намерены были бежать? Отвечайте!
Девчонки явно ничего не понимали, перепуганно смотрели на него.
– Что он говорит? – тихо спросила у сестры Валя.
– Я не знаю!.. – отчаянно прошептала Зоя. – Ругается…
Петер Бруннер рассвирепел. Эти безмозглые овцы вместо того, чтобы каяться и просить пощады, болтали прямо перед его носом на непонятном русском языке!
– Вы что перешёптываетесь! – заорал он. – Думаете шутить! Тупоголовые идиотки! Я вам покажу, как шутить с немецкой армией!
Он быстро шагнул назад, одним движением выхватил из кобуры пистолет, высоко поднял его и, как учили на стрельбище, почти без паузы два раза спустил курок. Раздались сухие выстрелы. Обе девочки безмолвно повалились на землю.
Надя в ужасе отшатнулась назад, под ногой треснула ветка. Петер Бруннер тут же обернулся, увидел подруг, узнал их. Усмехнувшись, неспешным шагом направился к ним.
Они не смотрели на него, стояли, как прикованные, не в силах отвести глаз от убитых.
Вокруг голов обеих девушек по бурой опавшей листве растекались тёмные лужицы крови. Зоя ещё тряслась, подрагивала мелкой дрожью, Валя уже замерла навсегда.
– Дурной пример заразителен, – приблизившись, произнёс Петер. – Можно узнать, куда это вы собрались?
– Чего он хочет? – помертвевшими губами спросила Надя.
Она наконец оторвала взгляд от лежавших на земле девочек и поглядела в глаза убийце. Поразилась, что глаза были самые обыкновенные, карие, и смотрели на неё спокойно, слегка насмешливо.
– Спрашивает, куда мы идём, – без всякого выражения ответила Вера.
Вдруг вдалеке раздался нарастающий шум мотора. Петер Бруннер повернул голову, прислушался.
Через минуту на опушку въехала машина, та самая, которая вынырнула из тумана несколько часов назад, чёрный, блестящий «Опель-Адмирал».
Генрих Штольц был крайне доволен. Недаром ему пришла в голову идея объехать свои новые владения. Всё получилось очень кстати, как нельзя лучше.
Впрочем, в этой стороне Дарьина он оказался далеко не случайно. Он уже выяснил, где живёт заинтересовавшая его учительница немецкого, и хотел заодно взглянуть на её дом, а может, и поболтать с ней ещё немного. Он прикинул, что в любом случае это будет полезно.
Завидев на опушке знакомые машины, Штольц велел шофёру свернуть туда, решил проверить, что происходит. Судя по сцене, которую он здесь застал, его появление оказалось весьма своевременным. Узелки в руках молодых женщин красноречиво говорили сами за себя.
Генрих вылез из автомобиля, с удовлетворением взглянул на пойманных беглянок. Побледневшее лицо Веры показалось ему сейчас ещё более привлекательным. Эта женщина сама шла к нему в руки. Лучшей роли, чем роль спасителя, для установления тёплых отношений между ними невозможно было и придумать.
Он перевёл взгляд на тела застреленных девушек, поморщился. Петер Бруннер был, безусловно, исполнительным офицером, но зачастую понимал приказы слишком буквально.
– Вы несколько поторопились, Петер! – с раздражением сказал Штольц подошедшему к нему адъютанту.
– Я выполнял ваш приказ, герр обер-лейтенант!
В голосе Бруннера при этом прозвучала лёгкая обида.
Генрих вздохнул. В конце концов, солдафон есть солдафон, что с него взять, ничему другому Петер не обучен.
– Лучше это было сделать публично, в назидание остальным, – пояснил он адъютанту.
– Это не поздно сделать и сейчас, за примерами дело не станет.
Петер Бруннер небрежно махнул в сторону подруг.
– Этими женщинами я займусь сам, – спокойно произнёс Генрих. – Вы свободны, Петер. Уберите трупы и вернитесь в комендатуру, займитесь продовольствием.
Адъютант отдал честь и пошёл исполнять приказ. Генрих заметил, что, однако, вид при этом у него был весьма раздосадованный, как у голодного хищника, у которого прямо из-под носа увели добычу.
Солдаты закинули трупы в грузовик, забрались туда же и уехали вслед за Петером.
Генрих, убедившись, что всё исполнено, развернулся к по-прежнему неподвижно стоявшим подругам, с любезной улыбкой приблизился к ним и заговорил, обращаясь преимущественно к Вере:
– Фрейлен Вера и фрейлен… – Он напрягся, припоминая. – …Надя! Какая неожиданная встреча, милые дамы. Похоже, что нам трудно разминуться на этой вверенной мне территории. Впрочем, может быть, это судьба, как вы считаете? Вы верите в судьбу, фрейлен Вера?
– Фрау с вашего разрешения, – серьёзным тоном поправила его Вера.
Генрих перестал улыбаться.
– О, простите, я не знал, что вы замужем, – извинился он. – А ваша подруга?
– Она тоже, – всё так же серьёзно ответила Вера. – Наши мужья на фронте.
Генрих внимательно разглядывал обеих женщин, обдумывал дальнейший план действий. Новость была неприятной, но отступать он не собирался.
Подруги молча ждали, что он скажет. Вера вдруг почувствовала, что ей всё равно, как с ней поступят. Главное, что Наташа в безопасности (она всей душой надеялась на это!), а ей уже нет жизни. Лишь бы поскорей прозвучал приговор.
Вера только знала, что за сегодняшний день остро и навсегда возненавидела немцев, подлых отвратительных убийц, и этот, любезно улыбающийся, с хорошей литературной речью, мерзавец был ещё хуже, чем тот, его помощник.
– Понимаю, – наконец произнёс Генрих, как будто читавший её мысли. – В первую очередь я хотел бы извиниться перед вами за ужасную сцену, свидетелями которой вам довелось стать. Мне очень жаль этих юных девушек. Мой адъютант несколько превысил свои полномочия и безусловно понесёт за это наказание. Но вот что мне пришло в голову. Как бы вы отнеслись к тому, фрау Вера, если бы я предложил вам работу в комендатуре? Я понимаю, что вас может смущать. Ваши мужья на фронте, а вы будете работать на врага. Но, к сожалению, ситуация складывается далеко не в пользу русских. Немецкая армия победоносно наступает, Москва уже почти сдалась. Так что, поверьте, я вам предлагаю наилучший для вас выход, учитывая данные обстоятельства. Мне нужны люди, знающие немецкий. В этом случае, разумеется, вы никуда не будете отправлены, останетесь в Дарьино.
– А как с Надей? – тут же спросила Вера.
Слова про почти сдавшуюся Москву она пропустила мимо ушей: мало ли что болтает немец, верить ему ни в коем случае нельзя!
Генрих прищурился. В заданном вопросе скрывался многообещающий потенциал. Если он пойдёт ей навстречу, поможет в таком непростом деле, то она не сможет этого не оценить.
Но спешить не следует.
– А что, вы так сильно привязаны к подруге? – поинтересовался он.
Вера кивнула.
– Да, очень, мы как сёстры. Росли вместе.
Генрих печально покачал головой.
– Боюсь, что ей придётся поехать в Германию. Но вы не волнуйтесь, я подыщу ей там хорошее место. Кто она по профессии?
Вера в испуге оглянулась на подругу. Надя потерянно переводила свои тёмно-зелёные глаза с одного на другого, пыталась хоть как-то догадаться, о чём идёт речь.
– Что ты ему говоришь? – нервно спросила она. – Что происходит?
– Он предлагает мне работу, – объяснила Вера. – Спрашивает, что ты можешь делать.
– Скажи, что я медкурсы заканчивала, – волнуясь, заговорила Надя. – И в больнице работала… Могу и сейчас там работать, если надо. Что угодно, Вер, только не в Германию!..
– У Нади есть начальное медицинское образование… – перевела Вера. – Она могла бы…
– Вот что, дорогие фрау, – решительно прервал её Генрих, – я приглашаю вас обеих отобедать со мной. Заодно обо всём и поговорим.
Он перевёл взгляд на узелки, которые они держали в руках, и снова улыбнулся.
– Надеюсь, я не очень нарушаю ваши планы, – лукаво произнёс он.
Вера в замешательстве оглянулась на Надю.
– Что он сказал? – беспомощно спросила та.
– Обедать с ним приглашает… Чего решаем? А?
Вера искренно не знала, как поступить. Отказаться от приглашения немца означало лишить Надю, может быть, единственного шанса остаться в Дарьино.
– Езжай сама, я не поеду, – покачала головой Надя. – Я всё равно ничего не понимаю, что вы говорите.
– Нет уж, поедем вместе, – решила Вера. – Деваться всё равно некуда.
Она повернулась к Генриху, посмотрела ему прямо в глаза.
– Мы согласны, спасибо за приглашение.
Он вежливо поклонился, подошёл к машине, галантно распахнул им дверцу. Вера твёрдо подхватила подругу под руку, и они вместе сели на пахнущее хорошей кожей сиденье.
Генрих разместился впереди, и машина тронулась.
Ветер пронёсся по пустой лесной опушке, прикрывая сухой листвой тёмные, уже почти высохшие пятна крови.
ГЛАВА 11
БОЛЬНИЦА
В окно машины Петер Бруннер с усмешкой поглядывал на притихший посёлок. Он вполне мог гордиться собой. Отправка дарьинских молодух в Германию под его надзором прошла почти безупречно. Были, конечно, и крики, и вопли, и слёзы, но в целом никаких особых инцидентов не произошло. Потому что он всё организовал как надо.
Петер достал сигарету, прикурил и с удовольствием затянулся. Главное, сразу показать этим олухам, что такое настоящая дисциплина. Тогда и впредь с ними не будет никаких проблем. Что же касается охраны посёлка, то герр Штольц может быть спокоен на этот счёт. Он так организует охрану, что пресловутые партизаны, о которых стали так много говорить в последние дни, сюда не сунутся. А если сунутся, то уж он, Петер Бруннер, постарается их встретить как следует.
Дарьино теперь опустело окончательно. Застыло, замерло, замкнулось в безмолвном горе. Люди затаились в своих домах, старались высовываться на улицу как можно реже. Старики да старухи появлялись за околицей теперь только по необходимости, стремились поскорее вернуться обратно, в спасительные, как им мнилось, стены. По улицам расхаживали в основном немецкие солдаты да ещё периодически мелькала небольшая группа щеголявших новой формой полицаев.
К удивлению Нади, дарьинская больница, каждую пядь которой она знала превосходно, поскольку когда-то проработала там почти год, в считаные дни изменилась почти неузнаваемо. Она подумала, что так бывает, когда человек надевает новый костюм или форму. Он не только выглядит по-другому, но и ходить, держаться начинает совсем иначе, поскольку ощущает себя теперь другим.
Поселковая больница в одночасье превратилась в немецкий военный госпиталь с жёсткой армейской дисциплиной. Из прежнего персонала были оставлены немногие, только самые необходимые.
Надю по распоряжению коменданта зачислили в медсёстры, поставили на довольствие, даже зарплату определили. С Верой она теперь виделась редко, обе оказались сильно заняты, встречаться удавалось урывками. Краткие эти встречи не приносили никакого успокоения, обрывочные сведения, которыми они обменивались, только усиливали тревогу. Непонятно было, что происходит со страной, что будет дальше, возьмут ли немцы Москву и Ленинград…
Сегодня, на вторую неделю Надиной работы, в половине первого весь персонал срочно собрали внизу, в приёмном покое. Было объявлено, что главный врач госпиталя, герр оберартц Вернер Штефнер, выступит с сообщением. В принципе ничего необычного в этом не было, главврач проводил подобные собрания почти через день.
Оберартц Штефнер был строгим поджарым мужчиной лет сорока пяти, в золочёных очках на сухом лице. Говорил он, помахивая рукой, короткими отрывистыми фразами, будто рубил их на куски. Рядом с ним стоял тот же маленький переводчик с серым лицом, Надя уже знала, что его зовут Клаус.
– Господин Штефнер заявил, – невыразительным голосом бубнил Клаус, – что он не потерпит никакой безалаберности во вверенном ему госпитале. Вчера во время операции медсестра Антонова замешкалась, передавая шприц, господину Штефнеру пришлось ждать. Это совершенно недопустимо. Сегодня утром во время обхода в третьей палате была замечена пыль на подоконнике. Виновные в нарушениях – медсестра Антонова и санитарка Фролова лишаются зарплаты в этом месяце…
– Русских на всю больницу всего ничего, так чуть что, всё на нас и валят, – проворчала стоявшая рядом с Надей санитарка Фролова, она же баба Луша, пожилая нянечка, работавшая в больнице уже лет пятнадцать, с самого её открытия. – Чтоб они подавились, сволочи, своей зарплатой проклятой!
– Молчи, баба Луша! – испугалась Надя. – Ты что! Хуже будет!
– Мы ждём новый транспорт с ранеными, – всё так же коротко произнёс тем временем Вернер Штефнер. – Он должен прибыть в три часа в количестве тридцати восьми человек. Собрание окончено.
– Можете разойтись по своим рабочим местам, – перевёл Клаус. – Будьте готовы встречать раненых в три часа.
Все, кто были на собрании – доктора, медсёстры, санитары, – начали расходиться.
– Ничего, баба Луша, – шепнула напоследок Надя. – Мы выдержим. Мы дождёмся. Это не может продолжаться долго!..
– Господи, знать бы, сколько ждать… – тяжело вздохнула нянечка.
Они расстались. Баба Луша отправилась в дальний конец коридора, в уборную, за тряпками и ведром, а Надя поднялась к себе, в хирургическое, на второй этаж.
В коридоре её окликнул Сергей Петрович Астахов, единственный русский доктор, работавший в госпитале.
– Надя, вторая палата, третья койка, надо срочно перевязку сделать. Хофман, кажется. Прямо сейчас.
– Хорошо, Сергей Петрович, бегу.
Всё, что просил доктор Астахов, Надя выполняла немедленно и с особенным вниманием. Она знала его ещё с прежних лет и относилась к нему с большим доверием.
Астахов был первый, к кому она всегда обращалась, будь то безумная тётка Анисья или, как в последний раз, её собственные проблемы с беременностью. Но к сожалению, несмотря на все свои знания и опыт, ничем помочь он ей так и не сумел.
Петер достал сигарету, прикурил и с удовольствием затянулся. Главное, сразу показать этим олухам, что такое настоящая дисциплина. Тогда и впредь с ними не будет никаких проблем. Что же касается охраны посёлка, то герр Штольц может быть спокоен на этот счёт. Он так организует охрану, что пресловутые партизаны, о которых стали так много говорить в последние дни, сюда не сунутся. А если сунутся, то уж он, Петер Бруннер, постарается их встретить как следует.
Дарьино теперь опустело окончательно. Застыло, замерло, замкнулось в безмолвном горе. Люди затаились в своих домах, старались высовываться на улицу как можно реже. Старики да старухи появлялись за околицей теперь только по необходимости, стремились поскорее вернуться обратно, в спасительные, как им мнилось, стены. По улицам расхаживали в основном немецкие солдаты да ещё периодически мелькала небольшая группа щеголявших новой формой полицаев.
К удивлению Нади, дарьинская больница, каждую пядь которой она знала превосходно, поскольку когда-то проработала там почти год, в считаные дни изменилась почти неузнаваемо. Она подумала, что так бывает, когда человек надевает новый костюм или форму. Он не только выглядит по-другому, но и ходить, держаться начинает совсем иначе, поскольку ощущает себя теперь другим.
Поселковая больница в одночасье превратилась в немецкий военный госпиталь с жёсткой армейской дисциплиной. Из прежнего персонала были оставлены немногие, только самые необходимые.
Надю по распоряжению коменданта зачислили в медсёстры, поставили на довольствие, даже зарплату определили. С Верой она теперь виделась редко, обе оказались сильно заняты, встречаться удавалось урывками. Краткие эти встречи не приносили никакого успокоения, обрывочные сведения, которыми они обменивались, только усиливали тревогу. Непонятно было, что происходит со страной, что будет дальше, возьмут ли немцы Москву и Ленинград…
Сегодня, на вторую неделю Надиной работы, в половине первого весь персонал срочно собрали внизу, в приёмном покое. Было объявлено, что главный врач госпиталя, герр оберартц Вернер Штефнер, выступит с сообщением. В принципе ничего необычного в этом не было, главврач проводил подобные собрания почти через день.
Оберартц Штефнер был строгим поджарым мужчиной лет сорока пяти, в золочёных очках на сухом лице. Говорил он, помахивая рукой, короткими отрывистыми фразами, будто рубил их на куски. Рядом с ним стоял тот же маленький переводчик с серым лицом, Надя уже знала, что его зовут Клаус.
– Господин Штефнер заявил, – невыразительным голосом бубнил Клаус, – что он не потерпит никакой безалаберности во вверенном ему госпитале. Вчера во время операции медсестра Антонова замешкалась, передавая шприц, господину Штефнеру пришлось ждать. Это совершенно недопустимо. Сегодня утром во время обхода в третьей палате была замечена пыль на подоконнике. Виновные в нарушениях – медсестра Антонова и санитарка Фролова лишаются зарплаты в этом месяце…
– Русских на всю больницу всего ничего, так чуть что, всё на нас и валят, – проворчала стоявшая рядом с Надей санитарка Фролова, она же баба Луша, пожилая нянечка, работавшая в больнице уже лет пятнадцать, с самого её открытия. – Чтоб они подавились, сволочи, своей зарплатой проклятой!
– Молчи, баба Луша! – испугалась Надя. – Ты что! Хуже будет!
– Мы ждём новый транспорт с ранеными, – всё так же коротко произнёс тем временем Вернер Штефнер. – Он должен прибыть в три часа в количестве тридцати восьми человек. Собрание окончено.
– Можете разойтись по своим рабочим местам, – перевёл Клаус. – Будьте готовы встречать раненых в три часа.
Все, кто были на собрании – доктора, медсёстры, санитары, – начали расходиться.
– Ничего, баба Луша, – шепнула напоследок Надя. – Мы выдержим. Мы дождёмся. Это не может продолжаться долго!..
– Господи, знать бы, сколько ждать… – тяжело вздохнула нянечка.
Они расстались. Баба Луша отправилась в дальний конец коридора, в уборную, за тряпками и ведром, а Надя поднялась к себе, в хирургическое, на второй этаж.
В коридоре её окликнул Сергей Петрович Астахов, единственный русский доктор, работавший в госпитале.
– Надя, вторая палата, третья койка, надо срочно перевязку сделать. Хофман, кажется. Прямо сейчас.
– Хорошо, Сергей Петрович, бегу.
Всё, что просил доктор Астахов, Надя выполняла немедленно и с особенным вниманием. Она знала его ещё с прежних лет и относилась к нему с большим доверием.
Астахов был первый, к кому она всегда обращалась, будь то безумная тётка Анисья или, как в последний раз, её собственные проблемы с беременностью. Но к сожалению, несмотря на все свои знания и опыт, ничем помочь он ей так и не сумел.
ГЛАВА 12
КОМЕНДАНТ
Всякий раз, когда Вера подходила к хорошо знакомому зданию конторы, которое теперь занимала комендатура, сердце у неё сжималось. Хотя она и работала здесь уже полмесяца, но всё же никак не могла привыкнуть к режущим глаз надписям на немецком языке, к тому, что в кабинете председателя, там, где должен был бы сидеть Коля Антонов, теперь расположился Генрих Штольц.
В этот день Вера только успела войти, сесть за свой стол и заправить чистый лист в новенькую пишущую машинку «Ундервуд», как дверь в кабинет коменданта открылась и на пороге появился Петер Бруннер.
– Фрау Вера, герр комендант почтительно просит вас зайти! – с плохо скрытой насмешкой произнёс он.
Вера пропустила мимо ушей эту вызывающую интонацию.
– Спасибо, Петер, – спокойно ответила она.
Адъютант по-прежнему стоял у открытого кабинета, ждал, высокомерно задрав свой острый птичий нос. Вера неспешно встала, пересекла комнату, вошла внутрь, почти коснувшись его.
Петер Бруннер, холодно улыбаясь, тщательно закрыл за ней дверь.
Герр комендант сидел за письменным столом, что-то писал. Он тут же поднялся ей навстречу, любезно предложил присесть.
Вера опустилась в мягкое старое кожаное кресло, в котором сидела десятки раз. Кресло приветствовало её знакомым скрипом ослабших пружин. С недавних пор ей нравился этот звук.
Когда Генрих Штольц при ней впервые вошёл в кабинет, он крайне презрительно отозвался о местной мебели, назвал её старой рухлядью, обещал всё поменять. Но тем не менее мебель всё ещё оставалась прежней, советской, что незримо поддерживало Веру. Окружавшие предметы, в том числе и это старое кресло, были как бы её союзниками, безмолвно поддерживали Веру в её тайном личном заговоре против новой власти.
– Дорогая, несравненная фрау Вера, – как всегда изысканно обратился к ней Штольц, – согласно справке, которую вы мне представили, в Дарьино почти не было коммунистов, а те немногие коммунистические семейства, которых вы перечислили, по удивительному стечению обстоятельств поголовно эвакуировались. Вы не находите, что это выглядит несколько странно?..
Генрих лукаво поглядывал на свою подчинённую. На сей раз она попалась. Ему надоели эти игры. Он всячески старается вести себя благородно, но она должна окончательно понять, что он и только он является её подлинным покровителем. Она наконец должна сделать хоть какой-то шаг навстречу. Хватит его игнорировать, делать вид, что она не понимает исключительность своего положения, не замечает, как он к ней относится.
– Я не знаю, я всегда была далека от политики, – равнодушно пожала плечами Вера. – Я ведь сама беспартийная, и с членами партии у меня не было никакой связи. Архива нет, никто не в курсе. Все партийные сведения держались в секрете…
В этот день Вера только успела войти, сесть за свой стол и заправить чистый лист в новенькую пишущую машинку «Ундервуд», как дверь в кабинет коменданта открылась и на пороге появился Петер Бруннер.
– Фрау Вера, герр комендант почтительно просит вас зайти! – с плохо скрытой насмешкой произнёс он.
Вера пропустила мимо ушей эту вызывающую интонацию.
– Спасибо, Петер, – спокойно ответила она.
Адъютант по-прежнему стоял у открытого кабинета, ждал, высокомерно задрав свой острый птичий нос. Вера неспешно встала, пересекла комнату, вошла внутрь, почти коснувшись его.
Петер Бруннер, холодно улыбаясь, тщательно закрыл за ней дверь.
Герр комендант сидел за письменным столом, что-то писал. Он тут же поднялся ей навстречу, любезно предложил присесть.
Вера опустилась в мягкое старое кожаное кресло, в котором сидела десятки раз. Кресло приветствовало её знакомым скрипом ослабших пружин. С недавних пор ей нравился этот звук.
Когда Генрих Штольц при ней впервые вошёл в кабинет, он крайне презрительно отозвался о местной мебели, назвал её старой рухлядью, обещал всё поменять. Но тем не менее мебель всё ещё оставалась прежней, советской, что незримо поддерживало Веру. Окружавшие предметы, в том числе и это старое кресло, были как бы её союзниками, безмолвно поддерживали Веру в её тайном личном заговоре против новой власти.
– Дорогая, несравненная фрау Вера, – как всегда изысканно обратился к ней Штольц, – согласно справке, которую вы мне представили, в Дарьино почти не было коммунистов, а те немногие коммунистические семейства, которых вы перечислили, по удивительному стечению обстоятельств поголовно эвакуировались. Вы не находите, что это выглядит несколько странно?..
Генрих лукаво поглядывал на свою подчинённую. На сей раз она попалась. Ему надоели эти игры. Он всячески старается вести себя благородно, но она должна окончательно понять, что он и только он является её подлинным покровителем. Она наконец должна сделать хоть какой-то шаг навстречу. Хватит его игнорировать, делать вид, что она не понимает исключительность своего положения, не замечает, как он к ней относится.
– Я не знаю, я всегда была далека от политики, – равнодушно пожала плечами Вера. – Я ведь сама беспартийная, и с членами партии у меня не было никакой связи. Архива нет, никто не в курсе. Все партийные сведения держались в секрете…