Вельможный пан заметил, что его сигнал принят, но взгляда не отвел – по-прежнему холодно, давяще, мрачно он сверлил отца своими оловянными глазами. Это были антиподы, живое воплощение света и тьмы.
Я наклонился к отцу и сказал вполголоса: «Старик Державин нас заметил». Он кивнул.
20.05.91
Некоторые полагают, что на отца можно было легко воздействовать, что он во всем был мягок и благодушен. Нет, у него была стальная воля, сбить его с пути было невозможно – ни мирянам, ни иерархам. Его пластичность вовсе не исключала несгибаемости и твердости в следовании тому, что он считал главным. А главным были верность Христу, любовь к Богу и людям, служение им. Никакими силами нельзя было заставить его изменить своему призванию.
22.05.91
Сейчас особенно ясно, что весь этот поток новостей, стихия политических страстей, политическая суета, калейдоскопическая смена фигур на сцене политического театра – все это пена, селевый поток, сметающий на своем пути многие жизни, но оставляющий лишь горечь, разочарование и опустошенность.
Пока эта политическая жизнь лишена духовно-нравственного измерения, она обрекает нас на крысиные гонки, на вечный бег в беличьем колесе. И все это очень быстро кончается – личным крахом, смертью, увенчивающей бессмысленную, ничтожную жизнь.
Только следование Христу дает опору в этой жизни, придает ей цель и смысл, оправдывает наше пребывание на земле. Именно этому учил нас отец Александр.
Он был дан нам ввиду нашей духовной немощи. И он отнят у нас ввиду нашего недостоинства. Нашего – в широком смысле: народа, страны, Русской Православной Церкви. Но и в узком смысле – то же, в смысле прихода новодеревенского. Инфантильное сознание, об опасности которого отец нас предупреждал, и не раз, оно невероятно живуче, и оно может привести к страшным последствиям. Это удобно – не только отдать себя на волю Божию (что правильно), но и отрешиться от собственной воли вообще – плыть по течению. Это ленивое, потребительское сознание, которое рассчитывает не на свои внутренние, духовные усилия, а лишь на то, что тебя будут вести, пасти и думать тебе не надо ни о чем.
Это опасное заблуждение, и оно карается сурово. О. Александр говорил, что корень этого заблуждения – в непонимании смысла Богочеловечества, которое (непонимание) ведет к несвободе.
26.05.91
Мне кажется, для человека, еще неустойчивого в вере, о. Александр был великим примером и великим утешением: если есть о. Александр, значит, есть Бог, есть Христос.
Первая старуха: Ну, нашли кто убил?
Вторая старуха: Не нашли.
Я: И не найдут.
Первая старуха: Значит, свои его убили.
Я: Это кто же – «свои»?
Первая: Ну, друзья его.
Я: Да нет, таких «друзей» у него не было. Это именно не свои, а чужие.
Вторая: Мне знакомая рассказывала: он к ней за неделю до смерти приезжал в Калининград и говорил: «Мне так много надо успеть сделать, а жить мне осталось совсем мало». Не знаю, было это или нет, но она говорит – он к каким-то знакомым заезжал.
То к ней самой, то «к каким-то знакомым». Так рождаются мифы. Но в мифе есть и правда: он знал, что жить ему осталось мало…
Другая старуха у могилы о. Александра. Земно кланяется, молится:
– Упокой тебя Боже. С праздником тебя, отче!
14.06.91
О. Александр – гигант духа. Первыми осознали масштаб его личности и масштаб его дела не его друзья, а враги. Именно поэтому он стал объектом дикой ненависти, мишенью самых темных сил.
Это убийство – трагедия не только о. Александра. Это трагедия общества и трагедия Церкви. Всей Церкви. Провал в архаику.
28/29.06.91
Невероятным напряжением сил человечество исторгает из себя такие сгустки энергии, как отец Александр, как Сахаров, как Швейцер. Это протуберанцы света и добра. Это энергия благодатная, спасительная, спасающая всех нас от гибели.
Христос – Он ведь тоже не отклонил чашу.
30.06.91
30 тиранов осудили Сократа на смерть.
30 сребреников получил Иуда.
30 лет служения о. Александра в сане священника.
Выходит, 30 – тоже символическое число.
01.07.91
Сколько я ни подходил к нему под благословение – никогда он меня не благословлял. Только обнимал и целовал… Но это и было благословение.
11.07.91
Отец призывал нас к бодрствованию – и всегда бодрствовал.
Он призывал нас прощать – и прощал нам все наши художества.
Он призывал любить Бога – и любил Его беззаветно, всем сердцем, всей душой, всем разумением, всей крепостью.
Он призывал только к тому, что испытывал и знал сам. Если он умел, испытывал, знал – значит, это возможно.
22.07.91
Я отчетливо понимаю: встреча с отцом Александром – главная удача моей жизни. Она определила мое внутреннее устроение, позволила мне жить осмысленно, дала мне упор и несравненный образец.
27.07.91
Он исцелял людей (духовно и физически) как бы мимоходом, не желая акцентировать свои заслуги, привлекать к себе внимание.
02.08.91
Необозримый космос его души.
Политковский снимал для TV – сначала панихиду в храме, потом ее продолжение на улице, забрался на крышу церкви и снимал оттуда, а потом – на дерево у могилы. Эти съемки – бесценный документ. Куда это пойдет?[6]
Когда закончились наши надгробные слова, а отпевание все не начиналось, желающие стали высказываться с паперти храма. Среди них – высокий человек в монашеской скуфье с бледным одутловатым лицом и ускользающим взглядом. Это он провозгласил, что отца убили «свои», а потом и вовсе, неожиданно для всех, стал распоряжаться похоронами. Где я его видел?.. Вспомнил: в толпе «патриотов» из «Памяти» и прочего сброда.
До чего ж отвратителен этот тусклый мертвенный голос, с точностью метронома повторяющий по мегафону одну и ту же фразу: «Пойте все!» Мы идем со свечами к могиле, прощаться. «Пойте все!» И опять: «Пойте все!»… Господи, да без тебя ж поем! Кто поставил тебя командовать?
Самозванец. Чужой. Эта братия и здесь распоряжается, налагает на святыню свою мохнатую лапу. Примазывается. Наглость – их отличительное свойство.
07.08.91
Эта потеря невосполнима, ее последствия необозримы. Нам еще предстоит осознать, кем был отец Александр для нашей несчастной страны.
14.08.91
Отец Александр – первая жертва советского неофашизма.
29/30.08.91
Постоянно думал о нем в дни путча. По его молитвам Бог сократил эти страшные дни. Воспринимаю все, что свершилось, как его духовную победу.
На похоронах я говорил, что о. Александр будет молитвенником за нас, нашим заступником. Так и произошло.
04/05.09.91
Не оставляй нас своими молитвами, своим попечением. Научи нас служить Христу, служить людям хотя бы в сотую долю того, как им служил ты.
Святый отче Александре, моли Бога о нас!
05.09.91
Даниил Андреев: «Дар святости есть такой же дар, как гениальность или как та же незыблемая ось героического душевного склада, которая делает человека способным не на отдельный героический акт (на это способны многие), но на превращение своей жизни в героическую повесть».
28.09.91
Чтения[7] стали событием, пусть и не очень громким. Почти все пропели песнь любви отцу, хотя временами она звучала фальшиво.
Я хотел бы воспользоваться определением Мераба Мамардашвили, когда он говорит о трагедии человека как конечного существа, решающего бесконечную задачу. И еще (его же): «Многим русским мыслителям пришлось писать свои книги перед лицом смерти», т. е. «философствовать в атмосфере, охваченной смертельной опасностью».
Вот это в полной мере относится к о. Александру. Он жил и трудился перед лицом смерти. Он решал бесконечную задачу и, кажется, решил ее.
30.09/01.10.91
Практически всегда, когда я общался с о. Александром, я испытывал чувство восторга. В этом не было ничего сентиментального. Как я теперь понимаю, это был религиозный восторг. Как всякий великий человек, он несводим к сумме составляющих. В нем была какая-то ускользающая тайна. Я думаю, что эта тайна и этот восторг связаны с одним и тем же – с духом. Дух дышит, где хочет, но Он почему-то хотел дышать (всегда хотел) в этом теле, в этом человеке. Общаясь с ним, вы постоянно взаимодействовали с чудом.
Что такое чудо? Это вторжение мира невидимого в мир видимый, в наш мир. Это и вызывало восторг, который был именно религиозным по своей сути, хотя вы этого могли и не осознавать, да обычно и не осознавали.
15/16.10.91
По мнению о. Александра, разделение на конфессии – человеческое, историческое и условное.
20.10.91
Мгновенный переход от иронии к страстной религиозной мысли, и наоборот.
01.11.91
Вот мои записи (в сокращенном виде), сделанные во время Чтений памяти о. Александра 10–11 сентября.
Открыл Чтения митрополит Ювеналий. Говорил благостно, медленно, но с живым чувством. Прорывалось личное отношение к отцу: назвал его «героем духа». Отметил неизменный оптимизм и жизнерадостность о. Александра, порожденные его «глубоким религиозным и священническим призванием». Сказал о «необычности его пастырского подвига», о том, что его служение – «вопреки окружающему атеистическому миру». (Тут бы надо добавить: «И вопреки официальной церковности» – это еще важнее и еще мучительнее.)
Сослался на слова отца в личной беседе: «Я ни на минуту не переставал писать, и когда мне было особенно трудно, я еще больше трудился». Оценка митрополита точна: «В этом сказалась глубокая вера».
Заметил, что о. Александр использовал возможность нести слово Божие, «может быть, как никто из нас».
Уже не в первый раз упомянул о том, что о. Александр «при его известности, таланте, обаянии» не соблазнился возможностью быть избранным народным депутатом. «Я бы отметил в этом отсутствие в нем греховного человеческого честолюбия, которое сидит в каждом из нас в большей или меньшей мере».
Вывод: «Его жизнь представляется очень цельной, устремленной к Богу и к служению людям».
Таким образом, митрополит Ювеналий понимает, с кем он имел дело. То, что он защищал отца и при жизни, ему безусловно зачтется.
О. Александр «проявил и богословскую ученость, и человеческий ум, и мудрость». Замечательный богослов. Через его книги «молодые впервые приобщались к серьезной религиозной мысли». Его труды много значили для приобщения людей к Церкви и составляют «существенную часть духовной жизни страны».
Во многом благодаря таким людям, как о. Александр, в нашей стране (в отличие от Запада) нет антагонизма между наукой и религией. (Эта мысль Иванова представляется мне спорной: увы, есть такой антагонизм.)
Отметил также, что о. Александр «показал в своих сочинениях, каково реальное соотношение разных истин, какова их духовная перспектива». Считает, что эта, очень существенная, сторона мысли отца должна быть продолжена.
И еще: «Некоторые очень важные открытия современной физики (например, антропный принцип, согласно которому Вселенная с самого начала предполагает появление человека) важны и для развития основной мысли отца Александра о связи современного научного мировоззрения и православного взгляда на мир. Его сочинения – начало плодотворной линии в научной и религиозной мысли. В нем жил дух настоящего пытливого исследователя».
О. Александр всегда стремился согласовывать свои действия с правящим архиереем, негативно относился к позиции Русской Зарубежной Церкви как наиболее консервативной и направленной вспять, к Средневековью.
О. Александр о приходе к власти Андропова: «Наконец стремление тоталитарных сил захватить власть получило воплощение».
О Штейнере: «Если бы он не увлекся антропософией, был бы замечательный священник».
Отметил необычайную широту отца, его терпимость (но далеко не ко всему), целительность общения с ним, его невероятный демократизм, любовь к знанию и культуре, особенно русской.
Еще о терпимости. «Почему, любя свою Церковь, надо искать в чужой недостатки? К сожалению, сейчас эта позиция захватывает многих. Еще не успев ознакомиться с христианством, встретиться со Христом, уже получают инъекцию ненависти». О. Александр был верен своей конфессии, но не забывал: то, что объединяет ее с другими, безмерно больше того, что их разъединяет.
О личном мужестве о. Александра, особенно в последний год его жизни: «Он сказал тогда: «А вот этого я уже не смогу сделать, потому что через год меня убьют». Но это произошло через несколько месяцев».
Потрясающее свидетельство. Борисов полагает, что это было не мистическое знание, а знание определенных фактов. Все же, возможно, и то и другое.
Очень значительны (и созвучны мне) ее слова: «Его судьба идет по Писанию. Это тоже текст. Сбывается Писание». Речь идет о причастности о. Александра к Тексту (Писанию). Стал буквой в Книге жизни. «Оказаться буквой, «виноградной строчкой» в Книге жизни – это и есть бессмертие».
Померанц прав, когда он говорит: «Важен только Христос, спор между вероисповеданиями не имеет сущностного значения».
После лекции оказалось, что у библиотеки стоит машина с крепко сбитыми молодыми людьми. Явно следили за отцом. Он шел к метро «Таганская», перемещаясь так, чтобы быть позади сопровождающих.
«О. Александр был убит, чтобы мы все узнали и почувствовали на собственном опыте, что такое жизнь без учителя, что такое жизнь после Голгофы». Не для этого, конечно, он был убит, но мы действительно это узнали и почувствовали. В остальном она права: «После Голгофы – утешение. Чудо существует каждую минуту среди нас. Мы были свидетелями многочисленных чудес».
Призвала восстановить авторство о. Александра как переводчика «Силы и славы» Грэма Грина и «Благословения на геноцид» Нормана Кона. Рассказала об анонимном звонке в библиотеку после выставки «Мир Анны Франк»: «Не достаточно ли вам о. Александра Меня?»
Говорил о его мастерстве как ученого-гуманитария. «У него была добрая память – на лица, на творчество, на бытие. У него и глубокая историческая память. У настоящих гуманитариев нет злобы против мира и против людей. Батюшкино гуманитарное творчество было таково, каков он сам. Его открытость и любовь вырастают из осознанного чувства присутствия Христа».
Еще сказал ей на исповеди: «Никогда не верьте тому, кто будет говорить, что Церковь наша не свята. Церковь свята не нами, грешными, а Иисусом Христом. Здесь уже Его царство, и врата ада не одолеют ее». Посмотрел на нее и засмеялся. «От переполнявшего его ликования весь сиял, озаренный ярким светом. Светоносный взгляд – было больно смотреть».
О лекции 8 сентября: «Когда он говорил, слова оживали. Происходило таинство пресуществления слова».
«Когда с ним знакомилась, было ощущение, что нахожусь внутри Писания» (замечательно сказано). «Последние три года – разговор об этом Бабилоне. Отец жизнью и смертью доказал, что прав он. Он считал, что есть только несчастные униженные люди, и больше ничего». (Это иллюстрирует ее мысль, что мы все – духовные калеки. Отсюда – наше самовозвеличивание.) «Умел соединять исключительную терпимость с исключительным неравнодушием. Мы должны просить о. Александра о двух добродетелях – об Авраамовой вверенности (вера с надеждой) и милосердии (несусальном)».
О. Александр, как подземные воды, оживотворял нашу культуру. Его музыкальность, модуляции голоса. Выпевал свои проповеди. (Олег дал ритмическую расшифровку его проповедей, показал, как он интонировал.) Его голос феноменально построен по диапазонам: сначала – в низком регистре, в кульминации – верхний регистр. Его фразы очень музыкальны, сравнимы с музыкой Мусоргского, интонационно построены. Большинство его ритмов триольные – как в джазе. Триольная пульсация – когда на ритм накладывается сердце. Наполнял самые простые слова интонационным смыслом. Самое главное – огонь, сердечное биение, кровь – заключено в интонации. У него все фигуры – как в речитативе. Обладал колоссальным слухом, блестяще владел тональностью.
Писал свои книги под музыку. Но слушал пластинки не просто так: в его фильмах (имеются в виду слайд-фильмы) – музыкальные шедевры.
О. Александр – генератор музыкальных идей. Цикл Николая Каретникова об апостоле Павле – реализация идей отца. Сказал Михаилу Смоле (прихожанин о. Александра, директор школы): «Обязательно сделай хор. Хор – это то место, которое стирает грани между людьми».
Организовал музыкальную детскую школу (подпольную). Возобновил древнюю православную мистерию. Мы поставили шесть детских спектаклей: «Франциск», «Сергий Радонежский», «Царь Иудейский» и др. Ребенок превращался из объекта в субъект Священной истории[8].
О. Александр стоял у истоков бардовского христианского движения. Был инициатором фестиваля «Пробуждение». Впервые в русской истории церковная и авангардная музыка встретились вместе. О. Александр: «Слушаю любую музыку. Могу слушать и рок». Помнил всех церковных композиторов. Прекрасно знал «Jesus Christ Superstar» Дюка Эллингтона. Воспитал многих регентов – Нину Фортунатову, Соню Рукову, Володю Шишкарева. Но и натерпелся от хористов. Мало того, они все время писали на него доносы.
Я наклонился к отцу и сказал вполголоса: «Старик Державин нас заметил». Он кивнул.
20.05.91
Некоторые полагают, что на отца можно было легко воздействовать, что он во всем был мягок и благодушен. Нет, у него была стальная воля, сбить его с пути было невозможно – ни мирянам, ни иерархам. Его пластичность вовсе не исключала несгибаемости и твердости в следовании тому, что он считал главным. А главным были верность Христу, любовь к Богу и людям, служение им. Никакими силами нельзя было заставить его изменить своему призванию.
* * *
Во всем, даже в мелочах, он следовал Евангелию, духу Христову. Он смог стать великим наставником, потому что исповедовал своей жизнью великое смирение, был слугой всем нам и тем самым – образцом для всех нас.* * *
Скромность, смирение, простота и непритязательность, присущие, по словам о. Александра, великим святым (напр., Феодосию Печерскому и Сергию Радонежскому), были в высшей степени свойственны ему самому.* * *
Никакой сентиментальности, расслабленности, дряблости духа, никакого святочного добродушия. Нет, трезвость.* * *
Возрождал дух народа после многих десятилетий насилия и одичания.* * *
Харизма духовного водительства, наставничества.* * *
Просто смешно читать о якобы литературной неумелости о. Александра. Всякий, кто читал и слышал его, знает, что он был богословом-художником, замечательным стилистом, мастером слова. Каждая его проповедь, книга, статья – произведение искусства.22.05.91
Сейчас особенно ясно, что весь этот поток новостей, стихия политических страстей, политическая суета, калейдоскопическая смена фигур на сцене политического театра – все это пена, селевый поток, сметающий на своем пути многие жизни, но оставляющий лишь горечь, разочарование и опустошенность.
Пока эта политическая жизнь лишена духовно-нравственного измерения, она обрекает нас на крысиные гонки, на вечный бег в беличьем колесе. И все это очень быстро кончается – личным крахом, смертью, увенчивающей бессмысленную, ничтожную жизнь.
Только следование Христу дает опору в этой жизни, придает ей цель и смысл, оправдывает наше пребывание на земле. Именно этому учил нас отец Александр.
Он был дан нам ввиду нашей духовной немощи. И он отнят у нас ввиду нашего недостоинства. Нашего – в широком смысле: народа, страны, Русской Православной Церкви. Но и в узком смысле – то же, в смысле прихода новодеревенского. Инфантильное сознание, об опасности которого отец нас предупреждал, и не раз, оно невероятно живуче, и оно может привести к страшным последствиям. Это удобно – не только отдать себя на волю Божию (что правильно), но и отрешиться от собственной воли вообще – плыть по течению. Это ленивое, потребительское сознание, которое рассчитывает не на свои внутренние, духовные усилия, а лишь на то, что тебя будут вести, пасти и думать тебе не надо ни о чем.
Это опасное заблуждение, и оно карается сурово. О. Александр говорил, что корень этого заблуждения – в непонимании смысла Богочеловечества, которое (непонимание) ведет к несвободе.
* * *
О. Александр, по слову Христа, познал истину, и она сделала его свободным. Мы истину не познали – и мы несвободны.26.05.91
Мне кажется, для человека, еще неустойчивого в вере, о. Александр был великим примером и великим утешением: если есть о. Александр, значит, есть Бог, есть Христос.
* * *
Новая Деревня. Троица. У могилы о. Александра.Первая старуха: Ну, нашли кто убил?
Вторая старуха: Не нашли.
Я: И не найдут.
Первая старуха: Значит, свои его убили.
Я: Это кто же – «свои»?
Первая: Ну, друзья его.
Я: Да нет, таких «друзей» у него не было. Это именно не свои, а чужие.
Вторая: Мне знакомая рассказывала: он к ней за неделю до смерти приезжал в Калининград и говорил: «Мне так много надо успеть сделать, а жить мне осталось совсем мало». Не знаю, было это или нет, но она говорит – он к каким-то знакомым заезжал.
То к ней самой, то «к каким-то знакомым». Так рождаются мифы. Но в мифе есть и правда: он знал, что жить ему осталось мало…
Другая старуха у могилы о. Александра. Земно кланяется, молится:
– Упокой тебя Боже. С праздником тебя, отче!
* * *
Он создавал вокруг себя особое молитвенное пространство. Это было как бы заряженное духовное поле.14.06.91
О. Александр – гигант духа. Первыми осознали масштаб его личности и масштаб его дела не его друзья, а враги. Именно поэтому он стал объектом дикой ненависти, мишенью самых темных сил.
* * *
Это убийство задумал, подготовил и осуществил симбиоз клерикальных, государственно-репрессивных и правонационалистических (профашистских) сил.* * *
25.06.91Это убийство – трагедия не только о. Александра. Это трагедия общества и трагедия Церкви. Всей Церкви. Провал в архаику.
28/29.06.91
Невероятным напряжением сил человечество исторгает из себя такие сгустки энергии, как отец Александр, как Сахаров, как Швейцер. Это протуберанцы света и добра. Это энергия благодатная, спасительная, спасающая всех нас от гибели.
* * *
Как Сократ, о. Александр не отклонил чашу. Сократ – христианин до Христа. Отец Александр – христианин после Христа.Христос – Он ведь тоже не отклонил чашу.
30.06.91
30 тиранов осудили Сократа на смерть.
30 сребреников получил Иуда.
30 лет служения о. Александра в сане священника.
Выходит, 30 – тоже символическое число.
01.07.91
Сколько я ни подходил к нему под благословение – никогда он меня не благословлял. Только обнимал и целовал… Но это и было благословение.
11.07.91
Отец призывал нас к бодрствованию – и всегда бодрствовал.
Он призывал нас прощать – и прощал нам все наши художества.
Он призывал любить Бога – и любил Его беззаветно, всем сердцем, всей душой, всем разумением, всей крепостью.
Он призывал только к тому, что испытывал и знал сам. Если он умел, испытывал, знал – значит, это возможно.
22.07.91
Я отчетливо понимаю: встреча с отцом Александром – главная удача моей жизни. Она определила мое внутреннее устроение, позволила мне жить осмысленно, дала мне упор и несравненный образец.
* * *
Кто более популярен в нашей стране – о. Александр или какой-нибудь эстрадный идол? Вопрос риторический: конечно, идол. Впрочем, на Западе то же самое – не стоит обольщаться. Поп-культура для нынешнего общества важнее, чем культура. Не говорю уже о том, что превышает культуру и потому превышает разумение толпы.27.07.91
Он исцелял людей (духовно и физически) как бы мимоходом, не желая акцентировать свои заслуги, привлекать к себе внимание.
02.08.91
Необозримый космос его души.
* * *
Снова вспомнил похороны о. Александра. Митрополит Ювеналий, огласив частное послание Патриарха и сказав достаточно тепло об отце, удалился в храм. Начались надгробные речи. Первый – Глеб Якунин. Неожиданно вслед за ним предложили выступить мне (наверно, потому, что я оказался у гроба). Согласен ли я? Да, я согласен. Собраться с мыслями было нелегко. Все как в тумане. Говорил с долгими, мучительными паузами. Все сказано верно, но как мало я сказал, как многое успел забыть в тот момент!Политковский снимал для TV – сначала панихиду в храме, потом ее продолжение на улице, забрался на крышу церкви и снимал оттуда, а потом – на дерево у могилы. Эти съемки – бесценный документ. Куда это пойдет?[6]
Когда закончились наши надгробные слова, а отпевание все не начиналось, желающие стали высказываться с паперти храма. Среди них – высокий человек в монашеской скуфье с бледным одутловатым лицом и ускользающим взглядом. Это он провозгласил, что отца убили «свои», а потом и вовсе, неожиданно для всех, стал распоряжаться похоронами. Где я его видел?.. Вспомнил: в толпе «патриотов» из «Памяти» и прочего сброда.
До чего ж отвратителен этот тусклый мертвенный голос, с точностью метронома повторяющий по мегафону одну и ту же фразу: «Пойте все!» Мы идем со свечами к могиле, прощаться. «Пойте все!» И опять: «Пойте все!»… Господи, да без тебя ж поем! Кто поставил тебя командовать?
Самозванец. Чужой. Эта братия и здесь распоряжается, налагает на святыню свою мохнатую лапу. Примазывается. Наглость – их отличительное свойство.
07.08.91
Эта потеря невосполнима, ее последствия необозримы. Нам еще предстоит осознать, кем был отец Александр для нашей несчастной страны.
* * *
Я уже не представляю своей жизни без отца Александра. Он вошел в нее прочно и навсегда. Без него это была бы другая жизнь. Совсем другая. Страшно подумать, что я мог его не встретить.* * *
Он сумел соединить быт и бытие в одно целое. Быт его был пронизан высоким светом, высоким смыслом.* * *
Его оценки (философов, богословов, литературных произведений) были абсолютно оригинальными, ни у кого не заимствованными. Он мог сколько угодно цитировать (всегда к месту) других авторов, но эти цитаты иллюстрировали его собственные мысли.14.08.91
Отец Александр – первая жертва советского неофашизма.
29/30.08.91
Постоянно думал о нем в дни путча. По его молитвам Бог сократил эти страшные дни. Воспринимаю все, что свершилось, как его духовную победу.
На похоронах я говорил, что о. Александр будет молитвенником за нас, нашим заступником. Так и произошло.
04/05.09.91
Не оставляй нас своими молитвами, своим попечением. Научи нас служить Христу, служить людям хотя бы в сотую долю того, как им служил ты.
Святый отче Александре, моли Бога о нас!
05.09.91
Даниил Андреев: «Дар святости есть такой же дар, как гениальность или как та же незыблемая ось героического душевного склада, которая делает человека способным не на отдельный героический акт (на это способны многие), но на превращение своей жизни в героическую повесть».
28.09.91
Чтения[7] стали событием, пусть и не очень громким. Почти все пропели песнь любви отцу, хотя временами она звучала фальшиво.
Я хотел бы воспользоваться определением Мераба Мамардашвили, когда он говорит о трагедии человека как конечного существа, решающего бесконечную задачу. И еще (его же): «Многим русским мыслителям пришлось писать свои книги перед лицом смерти», т. е. «философствовать в атмосфере, охваченной смертельной опасностью».
Вот это в полной мере относится к о. Александру. Он жил и трудился перед лицом смерти. Он решал бесконечную задачу и, кажется, решил ее.
30.09/01.10.91
Практически всегда, когда я общался с о. Александром, я испытывал чувство восторга. В этом не было ничего сентиментального. Как я теперь понимаю, это был религиозный восторг. Как всякий великий человек, он несводим к сумме составляющих. В нем была какая-то ускользающая тайна. Я думаю, что эта тайна и этот восторг связаны с одним и тем же – с духом. Дух дышит, где хочет, но Он почему-то хотел дышать (всегда хотел) в этом теле, в этом человеке. Общаясь с ним, вы постоянно взаимодействовали с чудом.
Что такое чудо? Это вторжение мира невидимого в мир видимый, в наш мир. Это и вызывало восторг, который был именно религиозным по своей сути, хотя вы этого могли и не осознавать, да обычно и не осознавали.
15/16.10.91
По мнению о. Александра, разделение на конфессии – человеческое, историческое и условное.
20.10.91
Мгновенный переход от иронии к страстной религиозной мысли, и наоборот.
01.11.91
Вот мои записи (в сокращенном виде), сделанные во время Чтений памяти о. Александра 10–11 сентября.
Открыл Чтения митрополит Ювеналий. Говорил благостно, медленно, но с живым чувством. Прорывалось личное отношение к отцу: назвал его «героем духа». Отметил неизменный оптимизм и жизнерадостность о. Александра, порожденные его «глубоким религиозным и священническим призванием». Сказал о «необычности его пастырского подвига», о том, что его служение – «вопреки окружающему атеистическому миру». (Тут бы надо добавить: «И вопреки официальной церковности» – это еще важнее и еще мучительнее.)
Сослался на слова отца в личной беседе: «Я ни на минуту не переставал писать, и когда мне было особенно трудно, я еще больше трудился». Оценка митрополита точна: «В этом сказалась глубокая вера».
Заметил, что о. Александр использовал возможность нести слово Божие, «может быть, как никто из нас».
Уже не в первый раз упомянул о том, что о. Александр «при его известности, таланте, обаянии» не соблазнился возможностью быть избранным народным депутатом. «Я бы отметил в этом отсутствие в нем греховного человеческого честолюбия, которое сидит в каждом из нас в большей или меньшей мере».
Вывод: «Его жизнь представляется очень цельной, устремленной к Богу и к служению людям».
Таким образом, митрополит Ювеналий понимает, с кем он имел дело. То, что он защищал отца и при жизни, ему безусловно зачтется.
* * *
Вяч. Вс. Иванов говорил о соединении науки и религии в творчестве о. Александра, который «был близок к русской религиозной философии, думавшей о единстве христианства в целом», и одновременно считал важным все, в чем мировые религии не противоречат друг другу.О. Александр «проявил и богословскую ученость, и человеческий ум, и мудрость». Замечательный богослов. Через его книги «молодые впервые приобщались к серьезной религиозной мысли». Его труды много значили для приобщения людей к Церкви и составляют «существенную часть духовной жизни страны».
Во многом благодаря таким людям, как о. Александр, в нашей стране (в отличие от Запада) нет антагонизма между наукой и религией. (Эта мысль Иванова представляется мне спорной: увы, есть такой антагонизм.)
Отметил также, что о. Александр «показал в своих сочинениях, каково реальное соотношение разных истин, какова их духовная перспектива». Считает, что эта, очень существенная, сторона мысли отца должна быть продолжена.
И еще: «Некоторые очень важные открытия современной физики (например, антропный принцип, согласно которому Вселенная с самого начала предполагает появление человека) важны и для развития основной мысли отца Александра о связи современного научного мировоззрения и православного взгляда на мир. Его сочинения – начало плодотворной линии в научной и религиозной мысли. В нем жил дух настоящего пытливого исследователя».
* * *
О. Александр Борисов. О нравственной чистоте Александра Меня: «Ни разу не слышал из его уст грубого или бранного слова». Его необычайная любовь к Богу. Другая его черта – противостояние злу. «Люди, ориентированные здраво в политическом смысле, открыты для Бога, здраво смотрят и на вещи религиозные». Тем не менее политика сама по себе о. Александра не увлекала – его интересовали те духовные процессы, которые были основанием политики.О. Александр всегда стремился согласовывать свои действия с правящим архиереем, негативно относился к позиции Русской Зарубежной Церкви как наиболее консервативной и направленной вспять, к Средневековью.
О. Александр о приходе к власти Андропова: «Наконец стремление тоталитарных сил захватить власть получило воплощение».
О Штейнере: «Если бы он не увлекся антропософией, был бы замечательный священник».
Отметил необычайную широту отца, его терпимость (но далеко не ко всему), целительность общения с ним, его невероятный демократизм, любовь к знанию и культуре, особенно русской.
Еще о терпимости. «Почему, любя свою Церковь, надо искать в чужой недостатки? К сожалению, сейчас эта позиция захватывает многих. Еще не успев ознакомиться с христианством, встретиться со Христом, уже получают инъекцию ненависти». О. Александр был верен своей конфессии, но не забывал: то, что объединяет ее с другими, безмерно больше того, что их разъединяет.
О личном мужестве о. Александра, особенно в последний год его жизни: «Он сказал тогда: «А вот этого я уже не смогу сделать, потому что через год меня убьют». Но это произошло через несколько месяцев».
Потрясающее свидетельство. Борисов полагает, что это было не мистическое знание, а знание определенных фактов. Все же, возможно, и то и другое.
* * *
Евгения Завадская (китаист, искусствовед, знала отца с 1962 г.): «Никогда не стремился к исключительности судьбы. История православия будет связана с его именем. Всегда ощущалось, что он в Пути, Истине и Жизни. Подлинная религиозность, приятие жизни как божественного дара, жизнерадостность».Очень значительны (и созвучны мне) ее слова: «Его судьба идет по Писанию. Это тоже текст. Сбывается Писание». Речь идет о причастности о. Александра к Тексту (Писанию). Стал буквой в Книге жизни. «Оказаться буквой, «виноградной строчкой» в Книге жизни – это и есть бессмертие».
* * *
Я прочитал избранные «Строчки из дневника». Когда закончил, у многих – слезы на глазах. Ко мне подошла Завадская, сказала: «Это почти невозможно слушать» (от боли). Предложила отдать в журнал «Человек». Я почему-то не отдал.* * *
Зоя Масленикова. О непрестанной творческой активности о. Александра. Он только начинает по-настоящему жить в людях как закваска. Дело каждого из нас – писать о нем. Его книги войдут в сокровищницу русской духовной литературы. Привела его слова: «Чем силен дятел? Головой. Потому что головой он бьет в одну точку».* * *
Юлий Шрейдер. О фундаменталистской позиции, особенно у христиан-неофитов, только что распрощавшихся с марксизмом. Это позиция человека, обладающего истиной, выраженной в вероучении. «У о. Александра – противоположная позиция: каждый богослов сам ищет истину, открывает ее для себя и для других. То же – у Фомы Аквината. Так же происходит и в серьезной науке: человек хочет вначале понять что-то для себя». О. Александр понимал, что истина вероучения раскрывается постепенно. Бог вечен, но Он раскрывается во времени, Он абсолютен, но мы не можем объять Его. Весь шеститомник отца – история Богоявления. Теистическая позиция проста, но трудна, требует большого мужества для принятия.* * *
Григорий Померанц. Об огромном историческом значении жизни и смерти о. Александра. «Оказавшись в условиях неоязычества, он пытался обосновать свой выбор духовного пути», не унижая другие конфессии. «О. Александр считал, что в духе различия между конфессиями в сущности ничтожны. Он сравнивал выбор вероисповедания с выбором жены. Это как бы брак. Выбирая свою жену, вы не умаляете достоинства другой женщины. Т. е. выбор вероисповедания не связан с тем, что другие вероисповедания стоят ниже. Это выбор любви, а не доказательств, и это является решающим. Нельзя доказать человеку, что он не любит, если он любит. Но остаться на уровне этого утверждения трудно: если полноты любви нет, то появляется необходимость доказательств».Померанц прав, когда он говорит: «Важен только Христос, спор между вероисповеданиями не имеет сущностного значения».
* * *
На этом закончился первый день Чтений. Во второй его половине будто струна натянута была. Все, как на подбор, были хороши. Второй день оказался не менее интересным.* * *
Екатерина Гениева рассказала, что на лекции о. Александра в Библиотеке иностранной литературы 7 сентября 90-го года ему задавали такие вопросы: «Боитесь ли Вы смерти?», «Можно ли убить священника?», «Можно ли убить муравья?» Не хотел оставить своего портфеля в кабинете Иванова (директор ВГБИЛ).После лекции оказалось, что у библиотеки стоит машина с крепко сбитыми молодыми людьми. Явно следили за отцом. Он шел к метро «Таганская», перемещаясь так, чтобы быть позади сопровождающих.
«О. Александр был убит, чтобы мы все узнали и почувствовали на собственном опыте, что такое жизнь без учителя, что такое жизнь после Голгофы». Не для этого, конечно, он был убит, но мы действительно это узнали и почувствовали. В остальном она права: «После Голгофы – утешение. Чудо существует каждую минуту среди нас. Мы были свидетелями многочисленных чудес».
Призвала восстановить авторство о. Александра как переводчика «Силы и славы» Грэма Грина и «Благословения на геноцид» Нормана Кона. Рассказала об анонимном звонке в библиотеку после выставки «Мир Анны Франк»: «Не достаточно ли вам о. Александра Меня?»
* * *
Евгений Рашковский. Доклад «Что дает наследие о. Александра для наук о человеке?» Однажды он сказал Жене: «Надо все же душу питать – почаще на природе бывать, в консерватории бывать». Вывод Жени: «К вселенскому вслушиванию он подключал миры природы и искусства». И еще: «Библейский текст был его Прекрасной Дамой. Он был ее рыцарем без страха и упрека. Знал Библию превосходно и в разных преломлениях».Говорил о его мастерстве как ученого-гуманитария. «У него была добрая память – на лица, на творчество, на бытие. У него и глубокая историческая память. У настоящих гуманитариев нет злобы против мира и против людей. Батюшкино гуманитарное творчество было таково, каков он сам. Его открытость и любовь вырастают из осознанного чувства присутствия Христа».
* * *
Наталья Большакова из Риги была утром 8 сентября в Новой Деревне, когда отец служил, и вечером в Москве на его последней лекции. Эти воспоминания, по ее собственным словам, – «свидетельство о святом». Встречи с ним были всегда судом, но и праздником. Утром на исповеди «были решены два главных вопроса моей жизни». Сказал ей: «Вы только любите». Прерывал ее и отвечал так, будто она все сказала (а она не успела сказать).Еще сказал ей на исповеди: «Никогда не верьте тому, кто будет говорить, что Церковь наша не свята. Церковь свята не нами, грешными, а Иисусом Христом. Здесь уже Его царство, и врата ада не одолеют ее». Посмотрел на нее и засмеялся. «От переполнявшего его ликования весь сиял, озаренный ярким светом. Светоносный взгляд – было больно смотреть».
О лекции 8 сентября: «Когда он говорил, слова оживали. Происходило таинство пресуществления слова».
* * *
Наталия Трауберг. В начале 70-х о. Станислав Добровольский из Литвы, который очень любил о. Александра, писал ему: «О, как труден Ваш пастораций в великом Бабилоне». Н.Т.: «Он действительно очень труден. Это ужас какой-то! Бабилон есть Бабилон. О. Александр приспособился к тому, что мы – обитатели лагеря (говорю об искривленных душах)».«Когда с ним знакомилась, было ощущение, что нахожусь внутри Писания» (замечательно сказано). «Последние три года – разговор об этом Бабилоне. Отец жизнью и смертью доказал, что прав он. Он считал, что есть только несчастные униженные люди, и больше ничего». (Это иллюстрирует ее мысль, что мы все – духовные калеки. Отсюда – наше самовозвеличивание.) «Умел соединять исключительную терпимость с исключительным неравнодушием. Мы должны просить о. Александра о двух добродетелях – об Авраамовой вверенности (вера с надеждой) и милосердии (несусальном)».
* * *
Очень живой и яркий доклад («Отец Александр и музыка») сделал Олег Степурко. Вот что он сказал (без цитат).О. Александр, как подземные воды, оживотворял нашу культуру. Его музыкальность, модуляции голоса. Выпевал свои проповеди. (Олег дал ритмическую расшифровку его проповедей, показал, как он интонировал.) Его голос феноменально построен по диапазонам: сначала – в низком регистре, в кульминации – верхний регистр. Его фразы очень музыкальны, сравнимы с музыкой Мусоргского, интонационно построены. Большинство его ритмов триольные – как в джазе. Триольная пульсация – когда на ритм накладывается сердце. Наполнял самые простые слова интонационным смыслом. Самое главное – огонь, сердечное биение, кровь – заключено в интонации. У него все фигуры – как в речитативе. Обладал колоссальным слухом, блестяще владел тональностью.
Писал свои книги под музыку. Но слушал пластинки не просто так: в его фильмах (имеются в виду слайд-фильмы) – музыкальные шедевры.
О. Александр – генератор музыкальных идей. Цикл Николая Каретникова об апостоле Павле – реализация идей отца. Сказал Михаилу Смоле (прихожанин о. Александра, директор школы): «Обязательно сделай хор. Хор – это то место, которое стирает грани между людьми».
Организовал музыкальную детскую школу (подпольную). Возобновил древнюю православную мистерию. Мы поставили шесть детских спектаклей: «Франциск», «Сергий Радонежский», «Царь Иудейский» и др. Ребенок превращался из объекта в субъект Священной истории[8].
О. Александр стоял у истоков бардовского христианского движения. Был инициатором фестиваля «Пробуждение». Впервые в русской истории церковная и авангардная музыка встретились вместе. О. Александр: «Слушаю любую музыку. Могу слушать и рок». Помнил всех церковных композиторов. Прекрасно знал «Jesus Christ Superstar» Дюка Эллингтона. Воспитал многих регентов – Нину Фортунатову, Соню Рукову, Володю Шишкарева. Но и натерпелся от хористов. Мало того, они все время писали на него доносы.