Владимир Ионов. [e-mail]

   Вот уж верно говорят, что не всякий чернец в игуменах ходит. А Павел уже ходил в этом сане, а потом и дальше пошел. Когда владыку Никодима возвели в сан митрополита русской православной церкви и отдали ему в ведение отдел внешних сношений, он вызвал Павла в Святоданиловский монастырь. Но не для сослужения, а для более великой миссии: принять исповедь самого Патриарха Московского Алексия. Павел и тут не оробел, провел таинство честь по чести и просто, будто у себя в храме исповедал прихожанина. Алексию это пришлось по душе, и Павла стали раз в год перед Рождеством Христовым вывозить в Москву, в Елоховский собор для сослужения с Патриархом и исповеди раба Божия Алексия. А на каждое Воскресение Христово Патриарх присылал игумену Павлу поздравление с собственноручной подписью.
   – Другим монашествующим и клирикам открытку шлют с печатной росписью Святейшего, а мне он сам руку прикладывает, – хвастал Павел Волгарю, всякий раз доставая из-за иконы Спаса дорогие ему открытки. – Гляди, как рука дрогнула у Святейшего. На печатной росписи такого не бывает, – доказывал он.
   После кончины Алексия вывозили Павла и на Поместный собор для выборов местоблюстителя патриаршего престола.
   – Церковь-то хотела митрополита Никодима поставить на святое место. А в ЦеКа решили, что Святейшим быть Пимену. А больше-то я и не ездил в первопрестольную, не звали. Только когда Никодима хоронили, сам напросился у Ювеналия. Тоже ведь митрополитом стал, а я его послушником знал у Никодима. Золотой был человек владыка! Сколько добра для матушки-церкви сделал, Царство ему Небесное! – И Павел трижды осенил себя крестным знамением.
   – Я тоже помню его – молодого, красивого за рулем ЗИЛа, – сказал Волгарь.
   – Да уж, погонять владыка любил! Бывало, как в Москву соберутся, за Кресты выедут, он парня – на заднее сиденье, сам за руль и – только, бывало, ветер свистит!
   …Волгарь часто тогда бывал у Павла. Заворачивал к нему, даже если командирован был в соседний район. Павел радовался гостю, хотя и выговаривал:
   – Ты чего же это не на Троицу явился? Мы б с тобой законьячили. А теперь чемергесить будем. – И он быстро раскочегаривал керогаз, ставил на него чашку луженой меди, выливал туда четверку водки, бросал ложку засахаренного меда и ждал, когда это варево взбулькнет первым пузырем.
   Горячая сладковатая водка с первого же глотка развязывала языки, и они болтали всякий о своем. Питье это было странное: хмель накатывал моментально, и так же быстро голова становилась ясной до следующего глотка.
   Волгарь признавался, что не отрицает Бога, понимая многосложность и многообразие мира, но попов почему-то не жалует. Видно это пришло ему от деда, не признававшего ни бога, ни черта. Не верили и мать с отцом, ибо росли в самые богоборческие времена. А Волгарь закончил философский факультет университета, и безбожие у него не стыковалось с тем, что видел и понимал.
   – Ты уж, отец родной, прости меня за такое отношение к попам, – говорил он, обнимая худенькие плечи Павла. – Я не тебя имею в виду. Ты, во-первых, не поп, а монах, а плохих монахов в игумены не возводят. Во-вторых, ты по-человечески мне по душе.
   – Бог простит, Володюха. Попы-то тоже люди, и бывают разные. Один поп кружечник, ему бы только в кружке звенело, другой – чистый пономарь, отмахал кадилом и вся недолга, а есть поп – пастырь. Это другое дело. Вот владыка Никодим был пастырем. А нонешний – только бы ездить по епархии, да чтобы встречали хорошим столом.
   – И ты – пастырь! – горячо сказал Волгарь.
   – Да ведь кому пастырь, кому – перцовый пластырь.
   – Не! Ты – пастырь! – стоял на своем Волгарь. – Ты простой, бесхитростный, настоящий. И веришь глубоко.
   …Последний раз Волгарь заехал к Павлу, когда работал уже в другом городе. Специально дал крюка на машине, чтобы повидать старого друга. На стук в дверь из дома вышла дородная молодуха с вопросом:
   – Чего надо?
   – Отец Павел дома?
   – А ты кто будешь?
   – Если он дома, скажи, что Волгарь его просит.
   Павел вышел на голоса, суетно ощупал рукой ближнее пространство, нашел лавку, тяжело сел. «Ослеп?!» – изумился Волгарь, не веря собственной догадке.
   – Отец Павел, это я – Владимир Волгарь, Володюха! Помнишь ли? Давно я у тебя не был, работаю теперь далеко в другом городе. А вот случилось поближе приехать – сразу к тебе. Как ты?
   – Не помню такого, – глядя широко открытыми помутневшими глазами мимо гостя, твердо сказал Павел.
   – Ну, как же? Мы же, бывало, не одну черепеньку чемергеса с тобой опростали! Неужели не помнишь?
   – Не помню.
   – Ну, хорошо. А как ты жив-то?
   – Слава Богу…
   – Обворовывали его тут три раза, – сказала молодуха. – Вот так приедут к старому знакомому, да и увезут всё, что могут у слепого. Однех книжек скоко, икон… Евангелие, на кончину приготовленное, и то уперли. Не помнит он тебя. И ступай с Богом, откуда пришёл. – И она сильной рукой подцепила Павла подмышку. – Пойдем, батюшка.
   А спустя ещё какое-то время, разбираясь в споре между музеем и местной епархией из-за икон, Волгарь увидел на столе хранительницы музея фотографию монахини и монаха. И что-то знакомое мелькнуло в лике старца с глазами, вперенными в дальнюю высь.
   – Не знаете, кто это? – спросил он хранительницу.
   – Это Матушка Варвара, игуменья Толгского монастыря и архимандрит Павел. Очень интересный был священнослужитель. Монах, служивший в глухом сельском приходе и одновременно личный духовник Патриарха Алексия Первого. Недавно похоронили в Толге. А пока жив был, приезжал к нам с матушкой игуменьей смотреть иконы бывшего Мологского монастыря. Верите или нет – слепой уж совсем, а узнал иконы Спаса и Богородицы из иконостаса главного собора монастыря. Сразу нашёл в запаснике, будто ему показал их кто.
   – Я знал его еще иеромонахом, потом игуменом, дружил с ним несколько лет. А потом он меня не узнал. Фотографию не можете подарить?
   – Возьмите. Мы ещё напечатаем.

Глава 8.

   – Неужели ты теперь меня узнал? – удивился Волгарь, рассматривая свечение отца Павла. – Мы же столько лет не виделись и, когда я последний раз заезжал к тебе, ты меня не узнал. А теперь я наверно уже старше тебя. И все равно узнал?
   – Здесь, брат, все узнают друг друга. Это божье место, Господь помогает Душе увидеть другую Душу.
   – Интересно, что представляет собой моя Душа? Я другие вижу, а свою – нет.
   – Правильно. Ты свою Душу должен знать, а не видеть. Её другие видят. Уж хоть и говорят: чужая душа – потёмки, а ведь это только про тёмные души. Светлую-то Душу всегда видно. Твоя Душа, хоть не как фонарь горит, а всё ж светлая. Пятна есть на ней, – как не быть, коли не святой? – а и не такие тёмные, чтобы Душу застить. Ты ведь веришь в Творца, живешь по его заветам, а это главное.
   – Но я даже не крещёный,… – смутился Волгарь.
   – Ну, так что же? Иной и крёщеный хуже нехристя. Не это, Володюха, главное перед Создателем. Главное жить по Совести. А ты её не кривил, как сейчас видно.
   – Спасибо, Павел. Я старался. Хотя, наверно, бывали какие-то случаи…
   – Были, были! – хитро улыбнулся Павел, словно знал, что и когда Волгарь делал или говорил, не замечая упрека Совести.
   Слышать голос Совести было для Волгаря главным с тех пор, как он стал осознавать себя. Сначала, наверное, как и всякий человечек, он ощущал только справедливое и несправедливое по отношению к себе, потом осознал, что есть в нём нечто, что не велит ему что-то делать или как-то поступать по отношению к другим. Позже понял, что это самый важный для него голос – голос Совести, и всегда внимал ему.
   – Скажи, отец Павел… Вот мне дали обратный адрес, я сообщил его друзьям, и теперь меня спрашивают: где я, есть ли Здесь ад и рай, а я не знаю, что ответить. Мы с тобой где? – Ты верно сказал – Здесь. А про ад и рай и я не знаю, хотя и поминал их сам, когда служил. Это выдумки тех, кто Там. Писателей разных, попов. Здесь, говорю, Божье место. А уж как его каждая Душа видит, знать дано только Создателю.
   – Но ведь церковь постоянно говорит про ад и рай. Рая достойны только те, кто спасется, люди верящие в Спаса и ведущие праведную жизнь. Всем остальным уготован ад.
   – Ой, Володюха! Я думал, ты умнее, – засмеялся Павел. – Это нужно, чтобы держать людей в узде, чтобы они Бога боялись. А кто не боится, тому, мол, уготован Страшный Суд и гиена огненна. А то ещё говорят про чертей со сковородкой. А это страшит. Надо грехи замаливать. А замаливают где? В церкви. Каются где? В церкви. Туда люди и идут. А куда идут, туда и несут.
   – Но ты же сам призывал и покаяться, и помолиться.
   – Звал. Звал верить в Создателя, чтобы Душа прониклась Им, чтобы знала Совесть свою и вселенскую. И про Страшный Суд говорил, чтобы опамятовался кто-то, чтобы Совесть в нем заговорила. Мы с тобой сколько разговоров вели, а ты про ад от меня слышал? Неет. Ад нужен, чтобы пугать, а рай, чтобы соблазнять вечной жизнью Души в Царствии небесном, райским пением и сладкими плодами. Это и церкви надо, и власть предержащим. Думаешь, зачем царя-батюшку называли помазанником Божьим?
   – Чтобы любили его и боялись, – вставил Волгарь.
   – Вооот! И всякая власть этого хочет, поэтому поддерживает церковь. А церковь всякую власть славит. А чуть разойдутся, церковь власть проклянет, а власть её – прижмет. Вот и нужны друг другу.
   – Что-то ты, отец мой, навалился на свою же жизнь. Ты же, как я помню, с малых лет при монастыре да при церкви её провел…
   – Я, дураха, провел её при вере в Творца, в поклонении святым Его служителям, в любви к совестливым людям. Я чего тебя люблю? Ты Совесть во всём знал и теперь по Совести говоришь. Поэтому в Святом месте со светлой Душой витаешь. А моя Душа не потемнела ли от нашего разговора?
   – Да вроде нет. Все также светится.
   – Ну, и слава Богу.

Глава 9.

   Душа отца Павла растворилась в пространстве, и Волгарь почувствовал настойчивый вопрос Иры Вечерней.
   – Владимир Борисович, мы тут с ума сходим от вопросов и просьб дать ваш обратный адрес, хотя мы же и не скрывали его. Вы не всем отвечаете или до вас не доходят чьи-то послания? Вот Дмитрий Диванов, который уже раз спрашивает, как связаться с вами. Говорит, что он давний ваш знакомый, работали несколько лет вместе.
   – Знаю и помню его. И тоже недавно писал ему, но не получил ответа. Наверно его голос как-то сливался с общей массой вопросов, как и мои к нему вопросы. Он сейчас у тебя на связи, скажи, что я слышу его.
   – Здравствуйте, Владимир свет Борисович! Или как Вас теперь называть? Это некто Диванов Дмитрий, если помните такого. Мы с Вами когда-то работали в ТАСС. Вы – собкорили в Горьком, а я сидел в Конторе, правил заметки…
   – Узнаю Димитрия Диванова! Много лет наблюдал его в телеящике. Что ты хотел, Дима?
   – Я? Мне трудно во всё это поверить… Ты действительно там, где все будут?
   – Я действительно ЗДЕСЬ, ГДЕ БУДУТ ВСЕ.
   – И что ты Там из себя представляешь? Я имею в виду зрительный образ.
   – Это моя Душа. Я не могу тебе её описать. Я вижу только другие Души в виде свечения. У кого-то оно светлее, у кого-то в пятнах. Вижу и земные Души. Твою, например, если подумаю о ней.
   – Это интересно! И что же она собой представляет?
   – Тебе это действительно интересно?
   – Ну, ты что?! Конечно, и ещё как!
   – Она… не очень светлая. Есть несколько расплывчатых пятен, пара довольно темных.
   – И что сие означает?
   – Это тебе лучше самому определить. Задумайся над тем, как жил, что делал или говорил и поймешь… Я мог бы подсказать. Но лучше ты сам. Если правильно осмыслишь свою жизнь, Здесь получишь обратный Адрес для связи с миром живых.
   – Ну, не торопи, не торопи. Я ещё тут не всем надоел!.. Слушай, есть идея! А что если я устрою с тобой сеанс моего телешоу?
   – Зрители поймут это как очередную шутку Диванова. Как ты покажешь мою Душу?
   – Но я же читаю тебя на мониторе! Поставим в твоё кресло большой монитор, и ты будешь сообщать на нём свои ответы… Или рассуждения…
   – Это будет воспринято как твой розыгрыш. Но ты же не Пельш. Нет, Дима, мои земные игры закончились. И тебе пора уже подумать о получении обратного Адреса…
   – Ты хочешь сказать…
   – Я хочу сказать, что никогда не поздно осмыслить свою жизнь. – И Волгарь отвлекся к другим вопросам.
   Диванов откинулся в кресле, нащупал в кармане упаковку гигиенических салфеток, вытер лоб и шею, шумно захлопнул ноутбук. «Называется поговорили… Обломил идею и озадачил на всю оставшуюся жизнь. На всю оставшуюся… На всю… Хотя!.. Вопросик для кого-то… «Тот свет – это: а) – ад, в) – рай, с) – чистилище? Или d) – некое светящееся пространство?» – «C!» – «Вы потеряли вторую несгораемую сумму! Источник? Так пишет мне известный в прошлом журналист Владимир Волгарь, находящийся ныне Там, где все будут. Для недоверчивых сообщаю его адрес для общения on line… Так…, а если он это слышит?» – Диванов открыл компьютер – экран вспыхнул.