Страница:
Она стала ждать, что ответит милиционеру этот толстый мужик в трусах, который и не подумал накинуть что-нибудь на свое блестящее от пота тело.
– Ничего такого, уважаемый, у нас и в помине нет, – сказал Преображенский, почесывая волосатую грудь. – Правильно я говорю, голубушка? – посмотрел он на жену.
– Верно, Женя, – испуганно прошептала та и для убедительности несколько раз кивнула.
– Если есть то, что мы перечислили, лучше выдайте добровольно, – добавил Тимофей Витальевич Юдин, словно не слыша слов женщины. – Мы занесем это в протокол, и это облегчит вашу участь.
– Я все сказал, – махнул рукой толстый мужчина. – Делайте свое дело, а я, Бог даст, буду делать свое…
Оперативники не мешкая приступили к обыску. Проверяли и вещи, и одежду, залезали в карманы пиджаков и кофт.
Понятые, слегка прижавшись друг к другу, жадно наблюдали за картиной обыска. Они толком не понимали, что к чему.
Впрочем, догадка вскоре пришла: милиционеры ищут наркотики.
– А это что? – стажер поднес к яркому торшеру прозрачный пакетик с порошком, отливавшим небесной голубизной. Оперативники не смогли прийти к единому мнению.
– Евгений Васильевич, что это? – показали ему издали пакетик.
– Неужели не узнаете, уважаемые? – пожал плечами Жека, который наблюдал за происходящим с олимпийским спокойствием.
– Не узнаем.
– Ай-яй-яй, а я был лучшего мнения о моей доблестной милиции, которая, говорят, меня бережет.
– Так что это?
– Зубной порошок, – ответил вор в законе не моргнув глазом.
Дежурная по этажу, не выдержав, прыснула в носовой платок.
– Клади в конфискат, в лаборатории разберутся, – распорядился старший.
Обыск продолжался, но никаких наркотиков нигде не находили.
Потехин доложил об этом Батуркину.
– Ищи, ищите лучше! – ответил тот и задумался: «А может быть, действительно у Преображенского нет никаких наркотиков? Зря ищем».
Приехали Бутин и Иванова, тоже подключились к обыску.
Жена Преображенского пошла в ванную комнату за халатом мужа. За ней направилась Людмила Иванова.
Старшего оперуполномоченного поразило количество стоящей под зеркалом на стеклянной полке косметики. Здесь были банки с кремом для бритья, для рук, для век, не говоря уже о тюбиках с губной помадой, на полу ванной комнаты высились дезодоранты, еще какие-то профилактические жидкости…
Иванова доложила об этом Потехину и Юдину, и они тоже заглянули в ванную.
Догадка пришла к ним сразу же.
– Принесите, пожалуйста, нож, которым открывают консервы, – обратился Потехин к дежурной по этажу.
Вскоре консервный нож был у него в руках, и он ловко открывал им дно одной из банок, которую они взяли в ванной комнате.
Бесшумно упал на стол металлический кружок, Потехин с Юдиным увидели белый порошок. Порошок аккуратно высыпали из банки на бумагу, на которой было обозначено «Крем для бритья», а потом вытащили и небольшой металлический контейнер, где помещался наркотик. Банка оказалась с двойным дном.
– Это анаша? – не удержался от вопроса стажер Серегин.
– Героин, – серьезно ответил ему Бутин.
– Ну, что теперь скажете, Евгений Васильевич? – обратился к Хохлову Потехин.
– А что скажу?..
Он помолчал.
– Отдай им все, Надя! – наконец обратился к жене Преображенский. – Их взяла!
Девушка сняла с себя висящий у нее на шее кулон и передала его Людмиле Ивановой. В кулоне тоже были наркотики.
После очередного телефонного разговора с полковником Батуркиным к ним приехали еще два эксперта, и работа по изъятию наркотиков из емкостей и составлению протокола началась.
– Идет, товарищ генерал, – ответил Батуркин, – правда, с трудом…
– Работайте, работайте с ним… А Раиса-то, Раиса… – вспомнил Николай Иванович женщину из Апрелевки. – Как ее?..
– Копытова, – подсказал Анатолий Петрович.
– Да! Копытова! Не бросила, оказывается, свой бизнес…
– Не бросила, товарищ генерал… Как выяснилось, это она доставила Хохлову основную партию наркотиков.
– И как они ловко придумали: в каждой баночке свой контейнер, даже в каждом тюбике для губной помады контейнер-капсула имелась.
– Умельцы! Нечего сказать… – заметил полковник.
– Однако мне непонятно: почему Преображенский сам влез в это дело? Сам приехал в Москву за наркотиками, ведь у него довольно широкая сеть наркокурьеров – мог бы кого-то и послать…
– Не хотел, скорее всего, в данном случае ни с кем делиться. Сам лично решил провернуть операцию. Вот и попался…
Генерал улыбнулся:
– Ты прав, наверное, Анатолий Петрович. Как они говорят: «Жадность губит фраеров…» Вот и его сгубила…
– А может быть, у Преображенского еще были какие-то дела в Москве? – предположил Батуркин.
– Может быть…
Они еще долго разговаривали о проведенной операции, а потом перешли к делам, которые нужно было решать теперь.
– Я уже говорил тебе об одном греке, – начал генерал, посмотрев на Батуркина, – а сейчас хочу продолжить, и продолжить основательно, потому что это станет теперь для тебя одним из самых важных дел.
Клинкин поудобнее устроился в кресле и начал:
– Так вот… Несколько месяцев назад из Казани приехал в Грецию некий Михаил Макариди – грек по национальности, вор по профессии. Сидел несколько раз в тюрьме, но по делам мелочным: с кого-то снял ондатровую шапку, в магазине стащил какую-то водку. По данным милиции Казани, жил он скромно, даже больше чем скромно. Семьи не имел, снимал комнату. Но вот оказался в Греции и неимоверно разбогател.
– В Афинах? – перебил полковник Николая Ивановича.
– Нет, в Салониках. Начал приобретать недвижимость чуть ли не во всех странах Европы. Все объекты высокодоходные, каждая покупка – прямо в яблочко. Такие вещи с кондачка не делаются – видимо, за ним кто-то стоит. Но кто? Это и надо выяснить.
Клинкин отпил из стакана воды и продолжил:
– Конечно, и целая группа людей на него работает… Кто они? Откуда? Это тоже надо узнать. А потом, я думаю, что помимо покупки недвижимости он занимается и еще каким-нибудь бизнесом, а может быть, нет? Тоже надо установить. Вообще личность одиозная… Если его начать изучать, тут такое может открыться… Согласен?
– Согласен, товарищ генерал. Но… Туда нужно кого-то посылать.
– Правильно мыслишь, Анатолий Петрович, – кивнул Николай Иванович.
– Кого? – спросил сам себя полковник.
Глаза генерала не отрываясь смотрели на Батуркина.
– Майора Очеретина, – наконец ответил полковник. – Я его уже и из отпуска отозвал, когда почувствовал после первого нашего разговора, что кому-то из наших нужно будет ехать за границу.
Всегда подтянутый, собранный, он напоминал очень натренированного спортсмена, под пиджаком которого чувствовались налитые мускулы.
Воспитывался Очеретин в детском доме – его родители погибли в автокатастрофе: тяжелый самосвал врезался в их «Жигули», когда они возвращались с дачи. Гриша остался с бабушкой, а после ее смерти его определили в детский дом.
Как отличника, Гришу направили после пятого класса на лето в «Артек», где он и познакомился с Джоном, таким же подростком, как и он.
Джон приехал в «Артек» с группой английских ребят, детей шахтеров, – лагерь в Крыму ведь считался международным: в нем отдыхали и французы, и вьетнамцы, и канадцы – кого только не было!
Познакомившись с Гришей, Джон стал учить его английскому языку, и, как знать, может быть, именно это и повлияло на то, что после окончания школы Григорий Очеретин поступил учиться в институт иностранных языков.
Потом его пригласили на работу в МВД, и он с радостью согласился. Заочно закончил Академию Министерства внутренних дел, часто выезжал в зарубежные командировки, а один раз целых два месяца жил в самом Лондоне: по обмену с нашим министерством изучал постановку полицейского дела в Англии.
И вот теперь предстояло лететь в Грецию…
После многочисленных бесед в МИДе, Интерполе, других службах и организациях, после долгих разговоров с Анатолием Петровичем Очеретин пришел на последнюю беседу к генералу Клинкину.
Полковник Батуркин уже ждал его там.
– Садись, садись, Гриша, – тепло начал генерал, показывая на стул. – Мы в общем-то задерживать тебя не будем, – продолжал Николай Иванович, – но хотим все-таки сказать, что всем этим управляет, как нам кажется, Гоги – Георгий Давидович Чопикашвили… Проработай эту личность, а по возможности и всю его деятельность.
Генерал с полковником не ошиблись – за всеми делами Макариди стоял известный вор в законе…
Свое паучье гнездо Гоги свил в Берлине, где занимался налаживанием связей с зарубежными бандами. Проводил переговоры, координировал действия, планировал преступные акции международного характера.
При всем этом Гоги не забывал и себя, любимого.
Там же, в Германии, в Берлине и его окрестностях, он заодно заграбастал немалую недвижимость, весьма ловко ее замаскировав. ЦРУБОП пришлось много потрудиться, чтобы восстановить подлинную цепочку событий.
Жил в Казани этнический грек Михаил Макариди. Принадлежал он к криминальному миру, но «работал» больше по мелочам: мошенничество учинить, подставить зазевавшегося коммерсанта либо группу бедолаг-челночников ободрать – это по его части.
А на другом конце воровской иерархической лестницы находился Гоги. Понадобилось ему найти в дальнем зарубежье человека, на которого можно было бы записать недвижимость, которую он собрался приобрести на Западе. Ясно, что прежде всего это должен быть человек надежный. А как найти такого в чужой стране? По чьей-то рекомендации? Зыбко: кинуть могут за милую душу. Речь-то идет о миллионах долларов. И тогда Гоги решил вырастить за рубежом своего иностранца, который был бы ему предан телом и душой, а паче всего – собственным кошельком.
Говоря проще, задумал Гоги найти человека, готовившегося эмигрировать «за бугор», и сделать его своей верной «шестеркой».
Членам преступной группировки, которой командовал Гоги, была дана соответствующая команда, и те ринулись на поиски подходящей кандидатуры.
Найдя, на их взгляд, нужного человека, приносили на него шефу подробные «ксивы», но каждый раз Гоги кандидатуру браковал: то не в ту страну собирается выезжать, то сам по себе человек какой-то сомнительный…
Наконец вручили ему бумаги, описывающие Михаила Макариди, понтийского грека, проживающего в Казани, который вроде собирается вернуться на свою историческую родину.
И в Казань приехал неприметный человек с помятым лицом. Покружив по поселку и убедившись, что все спокойно и его персона никого не интересует, он постучался в домик, где снимал комнату Макариди, который жил бобылем и сам вел немудрящее хозяйство. Михаил часто и надолго отлучался из Казани.
– Работа такая, – говорил он любопытным хозяевам и соседям и добавлял: – Волка ноги кормят.
Никто не подозревал, насколько в данном случае была близка к истине приводимая им пословица. Он и в самом деле по своим занятиям был волк, хотя и не матерый.
Заслышав стук в калитку, Макариди подошел и отодвинул засов. Перед ним стоял человек с бегающими глазками и осунувшимся лицом.
– Салям алейкум, Михаил, – сказал пришелец и добавил без церемоний: – Принимай гостя.
– Гостей не принимаем, тем более чужих, – неприветливо ответил Макариди. Он был хмур – в последнее время его дела не ладились. Все, что задумывал, с треском лопалось, и кончилось тем, что местная милиция села на хвост. Пришлось на время затаиться, «лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать». А кушать что? Запасы-то невелики, да и те подъел за месяцы вынужденного безделья.
…Откуда было незадачливому греку знать, что во всех его последних бедах повинен не кто иной, как вор в законе Георгий Давидович – Гоги – собственной персоной? Ведь до него Макариди, простому мошеннику, было так же далеко, как до загадочной планеты Марс.
– Тут будем стоять или пропустишь? – напомнил о себе пришелец.
– Ни то ни другое, – покачал головой Михаил. – Ступай-ка, дружок, подальше подобру-поздорову, – и он приготовился захлопнуть калитку, но незнакомец ловко вставил в щель ногу, обутую в пропыленный сапог, давно позабывший, что такое вакса и сапожная щетка.
– Спешишь, Макариди, спешишь, – заметил гость, казалось, не замечавший хмурости хозяина. – Поспешишь – людей насмешишь.
– Ну, пусть посмеются.
– А я тебе привет привез.
– Некому мне приветы посылать.
Макариди хотел добавить: «Разве что из милиции», – но не стал произносить страшное слово всуе, чтобы и впрямь не накликать беду.
– От главного человека.
– От президента, что ли? Я сам себе главный, – отрезал Михаил. – Убери ногу. Я отдыхать пойду.
– Привет тебе, Михаил, от Гоги, – понизив голос и предварительно оглянувшись, произнес чужак. Произнесенное имя как громом поразило Михаила. Король преступной группировки, всесильный и недосягаемый вор в законе Гоги был от него далек, как Бог.
– Разве он меня знает?
– Гоги все знает, – уверенно произнес пришелец. – Ну как, пустишь?
– Заходи, – посторонился Михаил и тщательно запер за пришельцем калитку.
Час от часу не легче! Может, он провинился чем-то перед собратьями? Тогда расправа будет скорой и беспощадной, и никакая запертая калитка не спасет его.
Войдя в дом, странный гость жадно осушил ковшик холодной воды и коротко бросил:
– Собирайся.
– Куда это?
– В Москву.
– Зачем в Москву?
– Гоги призывает тебя, – в голосе пришельца послышались торжественные нотки. – Да не трясись! Если бы плохое сделал, никто б не тащил тебя в Москву, чучело. Здесь бы порешили, и делу конец.
Это было логично.
– У меня денег нет.
– Вот твой билет, – гость вытащил узкую картонку и, помахав ею перед носом обалдевшего Михаила, сунул ее обратно в карман. Когда он доставал билет, Макариди заметил финку в футляре, болтавшуюся под полой пиджака.
«Зачем поднимать шум? – подумал грек. – Соседи услышат, милицию вызовут. В крайнем случае по дороге сбегу. Слава Богу, путь до Москвы длинный».
– Только без глупостей, – строго сказал пришелец, словно угадав мысли Макариди. – Ему, можно сказать, счастье привалило, а он еще выкаблучивается…
Москва поразила Михаила своим великолепием – Макариди был здесь впервые. «Наверное, Москва не меньше, чем Салоники», – подумал он, когда, слегка очумевший от долгой дороги и невыносимой вагонной духоты, вышел на площадь трех вокзалов. Сопровождающий – он назвался Владимиром – залихватским жестом подозвал такси.
– Гостиница «Центральная», – небрежно бросил он водителю, на котором красовалась щеголеватая кожаная кепка. Тот кивнул, и машина тронулась с места.
Проводив Михаила в шикарный номер, Владимир исчез, словно растворился в серых московских сумерках.
Гоги, одетый с иголочки, словно собрался на дипломатический прием, взял Макариди за руку и ввел в гостиную: Михаил сам не мог сделать ни шагу, словно на него напал столбняк. Все происходящее казалось ему сном, феерическим и неправдоподобным.
Знаменитый вор в законе, перед которым все трепетали, как перед высшей и бесконтрольной властью, в чьей руке жизнь любого уголовника из обширной группировки, подчиненной ему, сам Гоги собственной персоной стоял перед ним и бесцеремонно, чуть брезгливо рассматривал словно комара, случайно залетевшего в комнату.
Макариди переступал с ноги на ногу.
– Знаешь, кто я? – спросил Гоги.
Макариди молча кивнул – у него пересохло в горле от волнения.
– И я тебя знаю, – неожиданно произнес Гоги и улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Что же мы стоим? Садись, дружище, – предложил Гоги и, подавая пример, первым сел за огромный продолговатый стол орехового дерева.
«И совсем он не такой страшный, как рассказывают, – подумал Михаил, усаживаясь поудобнее. – Наверное, напридумывали на него».
– Как доехал?
– Ничего, спасибо.
– Кормили в пути?
Макариди замешкался с ответом, вспомнив, что сопровождающий больше поил его чаем, который сопровождался, правда, неограниченным количеством сушек.
– Ладно, я с этим паразитом потолкую. Жрать хочешь?
Михаил промолчал.
– Вижу, что хочешь. Пойдем в ресторан, там и потолкуем о делах.
Шикарный ресторанный зал подавил Макариди. Он почувствовал себя жалким оборвышем на этом празднике жизни, среди лощеных, самодовольных господ, среди подобострастно снующих официантов, среди женщин в мехах, накинутых на голое тело. На возвышении оркестранты готовили к работе свои сверкающие инструменты.
Не успели они сделать по залу несколько шагов, как к ним подскочил улыбчивый метрдотель.
– Георгий Давидович, добрый вечер, рад видеть, – произнес он радостно, словно встретил лучшего друга.
– Здравствуйте, любезный.
– Чего желаете?
– Кабинет нам сооруди, друг ситный, – небрежно бросил Гоги. – Да поуютней.
Метрдотель изогнулся в легком поклоне:
– Четверной?
– На двоих. Разве не видишь – нас двое?
Метрдотель, похоже, не замечал Макариди.
– Слушаю-с, – снова поклонился он Гоги и поспешно удалился.
– Его бизнес – бабами снабжать, – с презрением пояснил Гоги.
Через несколько минут, едва заиграл оркестр, к ним снова подскочил сияющий, как натертый медный пятак, метрдотель:
– Все готово, Георгий Давидович, – торжественно провозгласил он. – Прошу! – сделал он широкий жест.
Они проследовали в обширное помещение, отделенное от общего зала тяжелой малиновой портьерой.
«Ничего себе – кабинет на двоих, – подумал Макариди. – Да сюда дюжина народу поместится, не меньше».
Едва они успели сесть за стол, как попарно начали сновать безмолвные официанты, и буквально за две-три минуты золотистая, с пушистыми кистями скатерть оказалась уставленной вкусной и разнообразной снедью, так что у голодного Михаила слюнки потекли.
«Как в сказке», – восторженно подумал он. Добрую половину блюд Макариди видел впервые в жизни.
Стол уже ломился от яств, а официанты приносили еще и еще, ловко балансируя блюдами.
«Сколько же деньжищ это стоит? Мне и за год столько не заработать», – мелькнуло у Михаила.
Наконец вереница официантов иссякла. Последним снова вплыл метрдотель:
– Что еще прикажете?
– Ступай, любезнейший, – небрежным жестом отпустил его Гоги. – Мы позовем, если что понадобится.
Это «мы» сладким эхом отозвалось в душе Макариди, и он маленько приободрился.
– Давай наворачивай, – милостиво разрешил Гоги, когда они наконец остались одни. – Оголодал, небось.
Но кусок не лез в горло Макариди, хотя и есть хотелось отчаянно. Его все время сверлила мысль: зачем его позвал грозный вор в законе, оплатив приезд в Москву, и что вообще все это означает? Не для того же, черт возьми, чтобы поужинать в ресторане?
– Вижу твое состояние, Михаил, – ухмыльнулся Гоги. – Ладно, сделаем так. Будем есть и помаленьку разговаривать. Договорились?
Макариди кивнул.
Уже в первые минуты разговора Михаил убедился, что Гоги знает каждую деталь его жизни, всю подноготную. И относится к его, мелкой сошки, проблемам с сочувствием. А под конец и вовсе огорошил, спросив:
– Значит, в Грецию намылился?
Откуда он мог узнать? Ведь Макариди говорил о своей мечте только самым близким ему, буквально два-три человека знали о его замысле – возвратиться на далекую призрачную прародину, землю предков.
– Хотелось бы, но вот…
– Знаю, знаю, – прервал Гоги. – С деньгами, значит, стало туго?
– Да, в последние месяцы – одно к одному…
– С деньгами помогу.
– Спасибо, Георгий Давидович.
Они помолчали.
– Ты спросишь, Михаил, зачем я все это делаю? – произнес наконец Гоги. – Спросишь? Спросишь, – ответил он сам себе, хотя Макариди молчал. – И правильно сделаешь. Хороший вопрос. Законный вопрос. Видишь ли, Михаил…
Отодвинув портьеру, в кабинет заглянула сильно накрашенная и сильно оголенная девица.
– Брысь, – не меняя тона, сказал Гоги, и пленительное видение исчезло, только портьера покачнулась.
– Видишь ли, Михаил, – продолжал вор в законе. – Мне нужен хороший помощник там, за рубежом. Погоди, не перебивай, – поднял он руку, увидев, что Макариди хочет что-то сказать. – Для меня неважно, что на первых порах ты что-то не будешь знать. Знания – дело наживное. Да и потом, у меня такой принцип: пусть человек меньше знает и умеет, зато будет предан мне больше, чем самому себе. Чтобы он, когда надо, жизнь за меня готов был отдать.
Михаил побледнел.
– Впрочем, про жизнь – это я так, для общего понимания. Твоей жизни ничего не грозит; короче, я помогу тебе выехать в Грецию. Никто не будет чинить тебе никаких препятствий, и в деньгах не будешь нуждаться, само собой. Но будешь работать на меня, и только на меня.
– А в чем будет работа? – немного осмелев, спросил Макариди.
– Об этом позже.
– Справлюсь ли?
– Я уже говорил, там будет целая команда, но ты будешь в ней главным. От тебя требуется одно: абсолютная преданность, ничего больше.
– Согласен…
– Но запомни: если попробуешь плутовать, утаить что-нибудь, из-под земли достану. Проткну, как жука булавкой.
Глаза Гоги сверкнули, и Михаил подумал, что в гневе этот человек страшен.
Они чокнулись, выпили по крохотной рюмочке французского коньяка, название которого Макариди никак не мог прочесть на пузатой бутылке. Закусив ломтиком лимона, он почувствовал, как по телу разлилась волна блаженного тепла.
Макариди, разумеется, не знал – да и откуда ему было знать? – что задолго до этой удивительной встречи в ресторане «Центральный» дотошный вор в законе тщательно изучал донесения своих наблюдателей, отслеживавших каждый шаг Михаила после того, как Гоги остановился на его кандидатуре.
После этого Гоги оставалось только дергать нитки, водя Макариди, как искусный кукловод водит куклу. Проверили, своих серьезных активов у него нет – это хорошо. Какие есть, тех последовательно лишить, вырвать постепенно, как ножки у мухи, – тоже сделано в лучшем виде. Далее припугнуть милицией, но не до посинения, только слегка – выполнено и это.
Что Макариди чуток, в меру плутоват – это даже хорошо: тем лучше подойдет для миссии, которую уготовил ему Георгий Давидович. И не наркоманит мужик – это тоже ему в плюс, большой плюс. Наркоман и не захочет, а подведет в самый решающий момент, все пустит под откос за милую душу.
Главное же, на что ушло много сил и времени, уж не говоря о средствах, – это проверить, нет ли у Макариди в Греции родственников, близких или дальних. Сам Михаил грезил родственными душами, которые непременно встретят его на земле отцов, овеянной легендами.
Люди Гоги, однако, установили, что никаких родственников у Макариди за границей нет в помине – если и были, давно вымерли. Был, правда, какой-то дядя, троюродный или четвероюродный, седьмая вода на киселе, в прошлом крупный судовладелец, но и тот год назад разорился в результате конкуренции и помер без гроша в кармане, так что Макариди и с этой стороны не на что было рассчитывать.
Между тем застолье в кабинете близилось к зениту. Михаил все время порывался тяпнуть еще коньячку, который ему очень пришелся по вкусу, но Гоги запретил:
– Ты мне нужен с трезвой головой, – сказал как отрезал, и Михаил поспешно, как от горячего, отдернул руку от соблазнительной фигуристой бутылки.
Сам Гоги почти ничего не ел – только две-три устрицы и немного паштета, и теперь лениво пережевывал листики салата по-гурийски.
«Сколько снеди пропадает. И выпивка вся останется, – прикинул Макариди. – Деньжищи, видно, девать некуда».
– Ты знаешь, что такое «око государево»? – спросил неожиданно Гоги.
Задумавшийся Макариди встрепенулся, застигнутый врасплох.
– «Око… государево»?
– Ну да.
– Это… ну, это человек, который следил за делами царя. И его слугами, – призвал Михаил на помощь скудные школьные познания по истории. – Ну, вроде надзирателя, – добавил он для убедительности.
Ответ развеселил Гоги.
– Вроде надзирателя! – захохотал он и хлопнул ладонью по столу так, что тоненько зазвенели фужеры из дорогого хрусталя. – Точно сказано. Воистину бытие определяет сознание.
– Битие… – печально пошутил Михаил.
– Можно и так, – согласился Гоги. – А ты не такой вахлак, каким кажешься с первого взгляда. Ну вот, слушай и на ус мотай, повторяться не буду. Я собираюсь вложить за границей в недвижимость сумму. Приличную. Понимаешь?
– Ничего такого, уважаемый, у нас и в помине нет, – сказал Преображенский, почесывая волосатую грудь. – Правильно я говорю, голубушка? – посмотрел он на жену.
– Верно, Женя, – испуганно прошептала та и для убедительности несколько раз кивнула.
– Если есть то, что мы перечислили, лучше выдайте добровольно, – добавил Тимофей Витальевич Юдин, словно не слыша слов женщины. – Мы занесем это в протокол, и это облегчит вашу участь.
– Я все сказал, – махнул рукой толстый мужчина. – Делайте свое дело, а я, Бог даст, буду делать свое…
Оперативники не мешкая приступили к обыску. Проверяли и вещи, и одежду, залезали в карманы пиджаков и кофт.
Понятые, слегка прижавшись друг к другу, жадно наблюдали за картиной обыска. Они толком не понимали, что к чему.
Впрочем, догадка вскоре пришла: милиционеры ищут наркотики.
– А это что? – стажер поднес к яркому торшеру прозрачный пакетик с порошком, отливавшим небесной голубизной. Оперативники не смогли прийти к единому мнению.
– Евгений Васильевич, что это? – показали ему издали пакетик.
– Неужели не узнаете, уважаемые? – пожал плечами Жека, который наблюдал за происходящим с олимпийским спокойствием.
– Не узнаем.
– Ай-яй-яй, а я был лучшего мнения о моей доблестной милиции, которая, говорят, меня бережет.
– Так что это?
– Зубной порошок, – ответил вор в законе не моргнув глазом.
Дежурная по этажу, не выдержав, прыснула в носовой платок.
– Клади в конфискат, в лаборатории разберутся, – распорядился старший.
Обыск продолжался, но никаких наркотиков нигде не находили.
Потехин доложил об этом Батуркину.
– Ищи, ищите лучше! – ответил тот и задумался: «А может быть, действительно у Преображенского нет никаких наркотиков? Зря ищем».
Приехали Бутин и Иванова, тоже подключились к обыску.
Жена Преображенского пошла в ванную комнату за халатом мужа. За ней направилась Людмила Иванова.
Старшего оперуполномоченного поразило количество стоящей под зеркалом на стеклянной полке косметики. Здесь были банки с кремом для бритья, для рук, для век, не говоря уже о тюбиках с губной помадой, на полу ванной комнаты высились дезодоранты, еще какие-то профилактические жидкости…
Иванова доложила об этом Потехину и Юдину, и они тоже заглянули в ванную.
Догадка пришла к ним сразу же.
– Принесите, пожалуйста, нож, которым открывают консервы, – обратился Потехин к дежурной по этажу.
Вскоре консервный нож был у него в руках, и он ловко открывал им дно одной из банок, которую они взяли в ванной комнате.
Бесшумно упал на стол металлический кружок, Потехин с Юдиным увидели белый порошок. Порошок аккуратно высыпали из банки на бумагу, на которой было обозначено «Крем для бритья», а потом вытащили и небольшой металлический контейнер, где помещался наркотик. Банка оказалась с двойным дном.
– Это анаша? – не удержался от вопроса стажер Серегин.
– Героин, – серьезно ответил ему Бутин.
– Ну, что теперь скажете, Евгений Васильевич? – обратился к Хохлову Потехин.
– А что скажу?..
Он помолчал.
– Отдай им все, Надя! – наконец обратился к жене Преображенский. – Их взяла!
Девушка сняла с себя висящий у нее на шее кулон и передала его Людмиле Ивановой. В кулоне тоже были наркотики.
После очередного телефонного разговора с полковником Батуркиным к ним приехали еще два эксперта, и работа по изъятию наркотиков из емкостей и составлению протокола началась.
* * *
– Молодцы твои ребята, – говорил Батуркину генерал Клинкин. – Ловко сработали. Хохлов теперь не отмотается… И знаешь, чего мы добились главного?.. Определили связи, установили крупные точки, где занимались зельем, узнали поставщиков… Преображенский в наркобизнесе фигура, как известно, заметная. Теперь нужно раскрутить его до конца. Как он?.. Идет на контакт?– Идет, товарищ генерал, – ответил Батуркин, – правда, с трудом…
– Работайте, работайте с ним… А Раиса-то, Раиса… – вспомнил Николай Иванович женщину из Апрелевки. – Как ее?..
– Копытова, – подсказал Анатолий Петрович.
– Да! Копытова! Не бросила, оказывается, свой бизнес…
– Не бросила, товарищ генерал… Как выяснилось, это она доставила Хохлову основную партию наркотиков.
– И как они ловко придумали: в каждой баночке свой контейнер, даже в каждом тюбике для губной помады контейнер-капсула имелась.
– Умельцы! Нечего сказать… – заметил полковник.
– Однако мне непонятно: почему Преображенский сам влез в это дело? Сам приехал в Москву за наркотиками, ведь у него довольно широкая сеть наркокурьеров – мог бы кого-то и послать…
– Не хотел, скорее всего, в данном случае ни с кем делиться. Сам лично решил провернуть операцию. Вот и попался…
Генерал улыбнулся:
– Ты прав, наверное, Анатолий Петрович. Как они говорят: «Жадность губит фраеров…» Вот и его сгубила…
– А может быть, у Преображенского еще были какие-то дела в Москве? – предположил Батуркин.
– Может быть…
Они еще долго разговаривали о проведенной операции, а потом перешли к делам, которые нужно было решать теперь.
– Я уже говорил тебе об одном греке, – начал генерал, посмотрев на Батуркина, – а сейчас хочу продолжить, и продолжить основательно, потому что это станет теперь для тебя одним из самых важных дел.
Клинкин поудобнее устроился в кресле и начал:
– Так вот… Несколько месяцев назад из Казани приехал в Грецию некий Михаил Макариди – грек по национальности, вор по профессии. Сидел несколько раз в тюрьме, но по делам мелочным: с кого-то снял ондатровую шапку, в магазине стащил какую-то водку. По данным милиции Казани, жил он скромно, даже больше чем скромно. Семьи не имел, снимал комнату. Но вот оказался в Греции и неимоверно разбогател.
– В Афинах? – перебил полковник Николая Ивановича.
– Нет, в Салониках. Начал приобретать недвижимость чуть ли не во всех странах Европы. Все объекты высокодоходные, каждая покупка – прямо в яблочко. Такие вещи с кондачка не делаются – видимо, за ним кто-то стоит. Но кто? Это и надо выяснить.
Клинкин отпил из стакана воды и продолжил:
– Конечно, и целая группа людей на него работает… Кто они? Откуда? Это тоже надо узнать. А потом, я думаю, что помимо покупки недвижимости он занимается и еще каким-нибудь бизнесом, а может быть, нет? Тоже надо установить. Вообще личность одиозная… Если его начать изучать, тут такое может открыться… Согласен?
– Согласен, товарищ генерал. Но… Туда нужно кого-то посылать.
– Правильно мыслишь, Анатолий Петрович, – кивнул Николай Иванович.
– Кого? – спросил сам себя полковник.
Глаза генерала не отрываясь смотрели на Батуркина.
– Майора Очеретина, – наконец ответил полковник. – Я его уже и из отпуска отозвал, когда почувствовал после первого нашего разговора, что кому-то из наших нужно будет ехать за границу.
* * *
Григорию Григорьевичу Очеретину было под сорок, но выглядел он гораздо моложе.Всегда подтянутый, собранный, он напоминал очень натренированного спортсмена, под пиджаком которого чувствовались налитые мускулы.
Воспитывался Очеретин в детском доме – его родители погибли в автокатастрофе: тяжелый самосвал врезался в их «Жигули», когда они возвращались с дачи. Гриша остался с бабушкой, а после ее смерти его определили в детский дом.
Как отличника, Гришу направили после пятого класса на лето в «Артек», где он и познакомился с Джоном, таким же подростком, как и он.
Джон приехал в «Артек» с группой английских ребят, детей шахтеров, – лагерь в Крыму ведь считался международным: в нем отдыхали и французы, и вьетнамцы, и канадцы – кого только не было!
Познакомившись с Гришей, Джон стал учить его английскому языку, и, как знать, может быть, именно это и повлияло на то, что после окончания школы Григорий Очеретин поступил учиться в институт иностранных языков.
Потом его пригласили на работу в МВД, и он с радостью согласился. Заочно закончил Академию Министерства внутренних дел, часто выезжал в зарубежные командировки, а один раз целых два месяца жил в самом Лондоне: по обмену с нашим министерством изучал постановку полицейского дела в Англии.
И вот теперь предстояло лететь в Грецию…
После многочисленных бесед в МИДе, Интерполе, других службах и организациях, после долгих разговоров с Анатолием Петровичем Очеретин пришел на последнюю беседу к генералу Клинкину.
Полковник Батуркин уже ждал его там.
– Садись, садись, Гриша, – тепло начал генерал, показывая на стул. – Мы в общем-то задерживать тебя не будем, – продолжал Николай Иванович, – но хотим все-таки сказать, что всем этим управляет, как нам кажется, Гоги – Георгий Давидович Чопикашвили… Проработай эту личность, а по возможности и всю его деятельность.
Генерал с полковником не ошиблись – за всеми делами Макариди стоял известный вор в законе…
* * *
Гоги имел весьма внушительные международные связи, следил за тем, чтобы действия бандитских группировок не пересекались, не были, не дай Бог, по чистой случайности или чьей-либо халатности направлены на один и тот же банк или фирму. Группировок расплодилось столько, что подобное не исключается.Свое паучье гнездо Гоги свил в Берлине, где занимался налаживанием связей с зарубежными бандами. Проводил переговоры, координировал действия, планировал преступные акции международного характера.
При всем этом Гоги не забывал и себя, любимого.
Там же, в Германии, в Берлине и его окрестностях, он заодно заграбастал немалую недвижимость, весьма ловко ее замаскировав. ЦРУБОП пришлось много потрудиться, чтобы восстановить подлинную цепочку событий.
Жил в Казани этнический грек Михаил Макариди. Принадлежал он к криминальному миру, но «работал» больше по мелочам: мошенничество учинить, подставить зазевавшегося коммерсанта либо группу бедолаг-челночников ободрать – это по его части.
А на другом конце воровской иерархической лестницы находился Гоги. Понадобилось ему найти в дальнем зарубежье человека, на которого можно было бы записать недвижимость, которую он собрался приобрести на Западе. Ясно, что прежде всего это должен быть человек надежный. А как найти такого в чужой стране? По чьей-то рекомендации? Зыбко: кинуть могут за милую душу. Речь-то идет о миллионах долларов. И тогда Гоги решил вырастить за рубежом своего иностранца, который был бы ему предан телом и душой, а паче всего – собственным кошельком.
Говоря проще, задумал Гоги найти человека, готовившегося эмигрировать «за бугор», и сделать его своей верной «шестеркой».
Членам преступной группировки, которой командовал Гоги, была дана соответствующая команда, и те ринулись на поиски подходящей кандидатуры.
Найдя, на их взгляд, нужного человека, приносили на него шефу подробные «ксивы», но каждый раз Гоги кандидатуру браковал: то не в ту страну собирается выезжать, то сам по себе человек какой-то сомнительный…
Наконец вручили ему бумаги, описывающие Михаила Макариди, понтийского грека, проживающего в Казани, который вроде собирается вернуться на свою историческую родину.
И в Казань приехал неприметный человек с помятым лицом. Покружив по поселку и убедившись, что все спокойно и его персона никого не интересует, он постучался в домик, где снимал комнату Макариди, который жил бобылем и сам вел немудрящее хозяйство. Михаил часто и надолго отлучался из Казани.
– Работа такая, – говорил он любопытным хозяевам и соседям и добавлял: – Волка ноги кормят.
Никто не подозревал, насколько в данном случае была близка к истине приводимая им пословица. Он и в самом деле по своим занятиям был волк, хотя и не матерый.
Заслышав стук в калитку, Макариди подошел и отодвинул засов. Перед ним стоял человек с бегающими глазками и осунувшимся лицом.
– Салям алейкум, Михаил, – сказал пришелец и добавил без церемоний: – Принимай гостя.
– Гостей не принимаем, тем более чужих, – неприветливо ответил Макариди. Он был хмур – в последнее время его дела не ладились. Все, что задумывал, с треском лопалось, и кончилось тем, что местная милиция села на хвост. Пришлось на время затаиться, «лечь на дно, как подводная лодка, чтоб не могли запеленговать». А кушать что? Запасы-то невелики, да и те подъел за месяцы вынужденного безделья.
…Откуда было незадачливому греку знать, что во всех его последних бедах повинен не кто иной, как вор в законе Георгий Давидович – Гоги – собственной персоной? Ведь до него Макариди, простому мошеннику, было так же далеко, как до загадочной планеты Марс.
– Тут будем стоять или пропустишь? – напомнил о себе пришелец.
– Ни то ни другое, – покачал головой Михаил. – Ступай-ка, дружок, подальше подобру-поздорову, – и он приготовился захлопнуть калитку, но незнакомец ловко вставил в щель ногу, обутую в пропыленный сапог, давно позабывший, что такое вакса и сапожная щетка.
– Спешишь, Макариди, спешишь, – заметил гость, казалось, не замечавший хмурости хозяина. – Поспешишь – людей насмешишь.
– Ну, пусть посмеются.
– А я тебе привет привез.
– Некому мне приветы посылать.
Макариди хотел добавить: «Разве что из милиции», – но не стал произносить страшное слово всуе, чтобы и впрямь не накликать беду.
– От главного человека.
– От президента, что ли? Я сам себе главный, – отрезал Михаил. – Убери ногу. Я отдыхать пойду.
– Привет тебе, Михаил, от Гоги, – понизив голос и предварительно оглянувшись, произнес чужак. Произнесенное имя как громом поразило Михаила. Король преступной группировки, всесильный и недосягаемый вор в законе Гоги был от него далек, как Бог.
– Разве он меня знает?
– Гоги все знает, – уверенно произнес пришелец. – Ну как, пустишь?
– Заходи, – посторонился Михаил и тщательно запер за пришельцем калитку.
Час от часу не легче! Может, он провинился чем-то перед собратьями? Тогда расправа будет скорой и беспощадной, и никакая запертая калитка не спасет его.
Войдя в дом, странный гость жадно осушил ковшик холодной воды и коротко бросил:
– Собирайся.
– Куда это?
– В Москву.
– Зачем в Москву?
– Гоги призывает тебя, – в голосе пришельца послышались торжественные нотки. – Да не трясись! Если бы плохое сделал, никто б не тащил тебя в Москву, чучело. Здесь бы порешили, и делу конец.
Это было логично.
– У меня денег нет.
– Вот твой билет, – гость вытащил узкую картонку и, помахав ею перед носом обалдевшего Михаила, сунул ее обратно в карман. Когда он доставал билет, Макариди заметил финку в футляре, болтавшуюся под полой пиджака.
«Зачем поднимать шум? – подумал грек. – Соседи услышат, милицию вызовут. В крайнем случае по дороге сбегу. Слава Богу, путь до Москвы длинный».
– Только без глупостей, – строго сказал пришелец, словно угадав мысли Макариди. – Ему, можно сказать, счастье привалило, а он еще выкаблучивается…
Москва поразила Михаила своим великолепием – Макариди был здесь впервые. «Наверное, Москва не меньше, чем Салоники», – подумал он, когда, слегка очумевший от долгой дороги и невыносимой вагонной духоты, вышел на площадь трех вокзалов. Сопровождающий – он назвался Владимиром – залихватским жестом подозвал такси.
– Гостиница «Центральная», – небрежно бросил он водителю, на котором красовалась щеголеватая кожаная кепка. Тот кивнул, и машина тронулась с места.
Проводив Михаила в шикарный номер, Владимир исчез, словно растворился в серых московских сумерках.
Гоги, одетый с иголочки, словно собрался на дипломатический прием, взял Макариди за руку и ввел в гостиную: Михаил сам не мог сделать ни шагу, словно на него напал столбняк. Все происходящее казалось ему сном, феерическим и неправдоподобным.
Знаменитый вор в законе, перед которым все трепетали, как перед высшей и бесконтрольной властью, в чьей руке жизнь любого уголовника из обширной группировки, подчиненной ему, сам Гоги собственной персоной стоял перед ним и бесцеремонно, чуть брезгливо рассматривал словно комара, случайно залетевшего в комнату.
Макариди переступал с ноги на ногу.
– Знаешь, кто я? – спросил Гоги.
Макариди молча кивнул – у него пересохло в горле от волнения.
– И я тебя знаю, – неожиданно произнес Гоги и улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными. – Что же мы стоим? Садись, дружище, – предложил Гоги и, подавая пример, первым сел за огромный продолговатый стол орехового дерева.
«И совсем он не такой страшный, как рассказывают, – подумал Михаил, усаживаясь поудобнее. – Наверное, напридумывали на него».
– Как доехал?
– Ничего, спасибо.
– Кормили в пути?
Макариди замешкался с ответом, вспомнив, что сопровождающий больше поил его чаем, который сопровождался, правда, неограниченным количеством сушек.
– Ладно, я с этим паразитом потолкую. Жрать хочешь?
Михаил промолчал.
– Вижу, что хочешь. Пойдем в ресторан, там и потолкуем о делах.
Шикарный ресторанный зал подавил Макариди. Он почувствовал себя жалким оборвышем на этом празднике жизни, среди лощеных, самодовольных господ, среди подобострастно снующих официантов, среди женщин в мехах, накинутых на голое тело. На возвышении оркестранты готовили к работе свои сверкающие инструменты.
Не успели они сделать по залу несколько шагов, как к ним подскочил улыбчивый метрдотель.
– Георгий Давидович, добрый вечер, рад видеть, – произнес он радостно, словно встретил лучшего друга.
– Здравствуйте, любезный.
– Чего желаете?
– Кабинет нам сооруди, друг ситный, – небрежно бросил Гоги. – Да поуютней.
Метрдотель изогнулся в легком поклоне:
– Четверной?
– На двоих. Разве не видишь – нас двое?
Метрдотель, похоже, не замечал Макариди.
– Слушаю-с, – снова поклонился он Гоги и поспешно удалился.
– Его бизнес – бабами снабжать, – с презрением пояснил Гоги.
Через несколько минут, едва заиграл оркестр, к ним снова подскочил сияющий, как натертый медный пятак, метрдотель:
– Все готово, Георгий Давидович, – торжественно провозгласил он. – Прошу! – сделал он широкий жест.
Они проследовали в обширное помещение, отделенное от общего зала тяжелой малиновой портьерой.
«Ничего себе – кабинет на двоих, – подумал Макариди. – Да сюда дюжина народу поместится, не меньше».
Едва они успели сесть за стол, как попарно начали сновать безмолвные официанты, и буквально за две-три минуты золотистая, с пушистыми кистями скатерть оказалась уставленной вкусной и разнообразной снедью, так что у голодного Михаила слюнки потекли.
«Как в сказке», – восторженно подумал он. Добрую половину блюд Макариди видел впервые в жизни.
Стол уже ломился от яств, а официанты приносили еще и еще, ловко балансируя блюдами.
«Сколько же деньжищ это стоит? Мне и за год столько не заработать», – мелькнуло у Михаила.
Наконец вереница официантов иссякла. Последним снова вплыл метрдотель:
– Что еще прикажете?
– Ступай, любезнейший, – небрежным жестом отпустил его Гоги. – Мы позовем, если что понадобится.
Это «мы» сладким эхом отозвалось в душе Макариди, и он маленько приободрился.
– Давай наворачивай, – милостиво разрешил Гоги, когда они наконец остались одни. – Оголодал, небось.
Но кусок не лез в горло Макариди, хотя и есть хотелось отчаянно. Его все время сверлила мысль: зачем его позвал грозный вор в законе, оплатив приезд в Москву, и что вообще все это означает? Не для того же, черт возьми, чтобы поужинать в ресторане?
– Вижу твое состояние, Михаил, – ухмыльнулся Гоги. – Ладно, сделаем так. Будем есть и помаленьку разговаривать. Договорились?
Макариди кивнул.
Уже в первые минуты разговора Михаил убедился, что Гоги знает каждую деталь его жизни, всю подноготную. И относится к его, мелкой сошки, проблемам с сочувствием. А под конец и вовсе огорошил, спросив:
– Значит, в Грецию намылился?
Откуда он мог узнать? Ведь Макариди говорил о своей мечте только самым близким ему, буквально два-три человека знали о его замысле – возвратиться на далекую призрачную прародину, землю предков.
– Хотелось бы, но вот…
– Знаю, знаю, – прервал Гоги. – С деньгами, значит, стало туго?
– Да, в последние месяцы – одно к одному…
– С деньгами помогу.
– Спасибо, Георгий Давидович.
Они помолчали.
– Ты спросишь, Михаил, зачем я все это делаю? – произнес наконец Гоги. – Спросишь? Спросишь, – ответил он сам себе, хотя Макариди молчал. – И правильно сделаешь. Хороший вопрос. Законный вопрос. Видишь ли, Михаил…
Отодвинув портьеру, в кабинет заглянула сильно накрашенная и сильно оголенная девица.
– Брысь, – не меняя тона, сказал Гоги, и пленительное видение исчезло, только портьера покачнулась.
– Видишь ли, Михаил, – продолжал вор в законе. – Мне нужен хороший помощник там, за рубежом. Погоди, не перебивай, – поднял он руку, увидев, что Макариди хочет что-то сказать. – Для меня неважно, что на первых порах ты что-то не будешь знать. Знания – дело наживное. Да и потом, у меня такой принцип: пусть человек меньше знает и умеет, зато будет предан мне больше, чем самому себе. Чтобы он, когда надо, жизнь за меня готов был отдать.
Михаил побледнел.
– Впрочем, про жизнь – это я так, для общего понимания. Твоей жизни ничего не грозит; короче, я помогу тебе выехать в Грецию. Никто не будет чинить тебе никаких препятствий, и в деньгах не будешь нуждаться, само собой. Но будешь работать на меня, и только на меня.
– А в чем будет работа? – немного осмелев, спросил Макариди.
– Об этом позже.
– Справлюсь ли?
– Я уже говорил, там будет целая команда, но ты будешь в ней главным. От тебя требуется одно: абсолютная преданность, ничего больше.
– Согласен…
– Но запомни: если попробуешь плутовать, утаить что-нибудь, из-под земли достану. Проткну, как жука булавкой.
Глаза Гоги сверкнули, и Михаил подумал, что в гневе этот человек страшен.
Они чокнулись, выпили по крохотной рюмочке французского коньяка, название которого Макариди никак не мог прочесть на пузатой бутылке. Закусив ломтиком лимона, он почувствовал, как по телу разлилась волна блаженного тепла.
Макариди, разумеется, не знал – да и откуда ему было знать? – что задолго до этой удивительной встречи в ресторане «Центральный» дотошный вор в законе тщательно изучал донесения своих наблюдателей, отслеживавших каждый шаг Михаила после того, как Гоги остановился на его кандидатуре.
После этого Гоги оставалось только дергать нитки, водя Макариди, как искусный кукловод водит куклу. Проверили, своих серьезных активов у него нет – это хорошо. Какие есть, тех последовательно лишить, вырвать постепенно, как ножки у мухи, – тоже сделано в лучшем виде. Далее припугнуть милицией, но не до посинения, только слегка – выполнено и это.
Что Макариди чуток, в меру плутоват – это даже хорошо: тем лучше подойдет для миссии, которую уготовил ему Георгий Давидович. И не наркоманит мужик – это тоже ему в плюс, большой плюс. Наркоман и не захочет, а подведет в самый решающий момент, все пустит под откос за милую душу.
Главное же, на что ушло много сил и времени, уж не говоря о средствах, – это проверить, нет ли у Макариди в Греции родственников, близких или дальних. Сам Михаил грезил родственными душами, которые непременно встретят его на земле отцов, овеянной легендами.
Люди Гоги, однако, установили, что никаких родственников у Макариди за границей нет в помине – если и были, давно вымерли. Был, правда, какой-то дядя, троюродный или четвероюродный, седьмая вода на киселе, в прошлом крупный судовладелец, но и тот год назад разорился в результате конкуренции и помер без гроша в кармане, так что Макариди и с этой стороны не на что было рассчитывать.
Между тем застолье в кабинете близилось к зениту. Михаил все время порывался тяпнуть еще коньячку, который ему очень пришелся по вкусу, но Гоги запретил:
– Ты мне нужен с трезвой головой, – сказал как отрезал, и Михаил поспешно, как от горячего, отдернул руку от соблазнительной фигуристой бутылки.
Сам Гоги почти ничего не ел – только две-три устрицы и немного паштета, и теперь лениво пережевывал листики салата по-гурийски.
«Сколько снеди пропадает. И выпивка вся останется, – прикинул Макариди. – Деньжищи, видно, девать некуда».
– Ты знаешь, что такое «око государево»? – спросил неожиданно Гоги.
Задумавшийся Макариди встрепенулся, застигнутый врасплох.
– «Око… государево»?
– Ну да.
– Это… ну, это человек, который следил за делами царя. И его слугами, – призвал Михаил на помощь скудные школьные познания по истории. – Ну, вроде надзирателя, – добавил он для убедительности.
Ответ развеселил Гоги.
– Вроде надзирателя! – захохотал он и хлопнул ладонью по столу так, что тоненько зазвенели фужеры из дорогого хрусталя. – Точно сказано. Воистину бытие определяет сознание.
– Битие… – печально пошутил Михаил.
– Можно и так, – согласился Гоги. – А ты не такой вахлак, каким кажешься с первого взгляда. Ну вот, слушай и на ус мотай, повторяться не буду. Я собираюсь вложить за границей в недвижимость сумму. Приличную. Понимаешь?