Владимир Васильев. Ведьмак из Большого Киева (сборник)

   А секундой позже Синтия поняла, что живой ее тоже видит.
   – Ух ты, – сказал Геральт с намеком на удивление в голосе. – Видеофон! Надо же – в такой дыре!
   – Видеофон? – переспросила Синтия с любопытством. – Что такое – видеофон?
   – То же, что и телефон. Только с передачей не одних голосов, а еще и изображений собеседников.
   – А… – поняла Синтия. – И такое, оказывается, бывает?
   – Бывает еще и не такое, – пожал плечами Геральт.
   Синтия вновь взглянула на экранчик.
   План стал крупнее, словно живой вплотную приблизился к своему аппарату. Теперь он что-то кричал, но ни единого звука видеофон не воспроизводил.
   Геральт несколько секунд изучал надписи на передней панели видеофона, потом нажал на серебристую кнопку в уголке и в сторожку ворвался панический голос живого:
   – …гите!!! Помогите нам!!! Мы заперты!!!
   – Привет, – с ужасающим спокойствием поздоровался ведьмак. – Прекрати, пожалуйста, орать.
   – Мы погибнем!!! – продолжал орать незнакомец. – Я знаю, это не комната, это камера гигантского пресса! Стена уже сдвинулась на целых полшага!! В камере вся моя семья – один я тут, в пультовой! Помогите!
   – Пресс? – хмыкнул Геральт. – Очень интересно. А зачем твоя семья забралась в камеру пресса?
   – Помогите!! – продолжал орать человек. – Жизнью заклинаю, помогите нам!! Я не могу выйти из пультовой, замок заклинило, когда начал работать пресс!! Там жена и дети, помогите!! Все отдам, только спасите их!!
   – Так уж и все, – буркнул Геральт. – Слышь, человече, глянь-ка на пульт. Слева и сбоку. Там должна быть табличка – что там написано?
   Человечек осекся, орать перестал, но послушно шагнул прочь от видеофона и наклонился.
   – Гэ-Пэ сто два! – прочел он. – Завод «ГидроПромАвтоматика»…
   – Понятно, – кивнул Геральт. – Сто второй, значит…
   – Да делайте же что-нибудь!! – снова сорвался на крик человек.
   – А с какой, собственно, стати? – поинтересовался Геральт с прежним леденящим душу спокойствием.
   – У вас что, сердца нет? – Человечек принялся умолять. – Там жена и семеро детей! Младшенькой всего полгода! И собака там!! Они ведь погибнут все!!
   – Надо же, – сокрушенно вздохнул Геральт. – И собака!
   Синтия боялась вмешаться. Она не верила, что ведьмак бросит человека и его семью в беде.
   – А заплатить у тебя найдется чем? – вновь невозмутимо спросил Геральт. – А то, знаешь ли, я не работаю бесплатно. Я – ведьмак.
   Человек умолк, в упор взглянув на Геральта – на лысую голову, на татуировку, на немигающие глаза.
   – Ведьмак, – пробормотал человек.
   На его лице отразилась напряженная работа мысли и целая гамма противоречивых чувств. С одной стороны – радость и надежда, ведь кто, как не ведьмаки, умеет укрощать своенравные машины вроде пресса, заглотившего семью этого несчастного? С другой – естественный страх и недоверие обывателя по отношению к ведьмакам, существам странным, неприятным и плохо постижимым.
   – У меня есть немного денег… Тысячи две.
   – Мало. Меньше чем за двадцать я со сто вторым путаться не буду, здоровье дороже.
   – Я отработаю! – горячо пообещал живой.
   – Не пойдет. Оплата вперед. Ты хоть знаешь, что за монстр этот сто второй?
   Человек в отчаянии оглянулся – Синтия смутно различала за его спиной припавшие к прозрачной стене силуэты.
   – Помоги, ведьмак! Потом разберемся!!
   Но Геральт остался непреклонен и глух к чужим мольбам:
   – Нет, уважаемый. В кредит я не работаю.
   – Бери все, что у меня есть! – Человек едва не плакал. – Машина есть, деньги, у жены кое-какие побрякушки – забирай все! Только спаси их!
   – Говоришь, младшенькой полгода? – задумчиво протянул Геральт. – А остальным сколько?
   – Да какая разница? – взвыл живой. – Старшей уже двенадцать.
   – А вон тому пацану сколько? – не унимался Геральт. – Который с краю.
   – Два… с небольшим.
   – Самое то, – кивнул Геральт. – Хорошо. Я помогу не за деньги. Но если я сумею отключить пресс, ты отдашь мне этого ребенка.
   – Как? – остолбенел человек. – Что значит – отдашь?
   – То и значит, – буркнул Геральт. – Не бойся, я его не съем. Всего лишь предоставлю ему шанс стать ведьмаком. Шанс невеликий, один из десяти. Но все же.
   – Ведьмак, ты с ума сошел? – Голос человека дрожал. – Это же мой сын!!! Как я могу его кому-нибудь отдать?
   – Да запросто. Заделаешь еще одного – если жена выживет, конечно. Да и так у тебя аж шестеро детей остается. Решай: или все погибнут, или ценой сына спасешь жену и остальных.
   Человек, кажется, потерял дар речи.
   – Решай, – холодно посоветовал Геральт. – Стена – а это, чтоб ты знал, не стена, а поршень – движется. Пока мы болтаем – она движется, пядь за пядью. Вон, старшенькую твою уже на метр сдвинуло.
   – Ведьмак, – прошептал человек. – Не губи…
   – Я-то не гублю. – Геральт пожал плечами. – Ты сам губишь. И себя, и семью свою. Я предлагаю тебе сделку, вполне разумную сделку. Я спасаю восемь жизней – твоя в общем-то не в счет. Одну жизнь из восьми я забираю для своих целей. Остальные – ваши, живите и радуйтесь. Или снова в пресс лезьте – ваше право. По-моему, я не слишком много прошу.
   Синтия, нервно сглатывая слюну, слушала отчаянные призывы человека и жутковатые доводы Геральта еще несколько минут.
   – Между прочим, – вскользь заметил Геральт, – вот-вот будет поздно кого-либо спасать. Мне еще до вас добежать нужно.
   – Мы рядом, за стеной. Рядом со входом.
   – Ну, тогда еще десяток минут имеется. Если, конечно, сто второму не надоест двигать поршень в муравьином режиме, по миллиметру в секунду.
   На живого жалко было смотреть.
   – Я согласен, – прошептал он обреченно.
   – Давно бы так, – ворчливо обронил Геральт. – Пошли, Синтия.
   Они покинули сторожку и подошли к запертой двери, о которой упоминал человек в пультовой. На двери имелась табличка именно с этим словом – «ГП-102. Пультовая», так что об ошибке говорить не приходилось. Дверь была не железной, а лишь обита железом. Жестью.
   Геральт меланхолично отстегнул ружье, с хрустом передернул затвор и повернулся к Синтии:
   – Отойди. И уши зажми.
   Синтия повиновалась.
   Сначала звонко – «Бабах! Бабах!». А потом – глухое «Бумм!».
   Это Геральт пнул изувеченный замок подошвой гномьего ботинка. Дверь не выдержала и со скрежетом отворилась.
   Пультовая; белый как мел человек в дверном проеме. Прозрачная стена и несколько силуэтов в полутьме. И низкий утробный звук движущегося поршня. Картина была настолько сюрреалистической и жуткой, что Синтия на несколько мгновений оцепенела.
   Вот она, оказывается, какая – ведьмачья работа…
   – Выходи, дурень, – буркнул Геральт. – И чего вас в камеру понесло…
   – Дети сунулись, – прошептал человек. – Жена со старшими их вывести хотели, а я не успел, дверь захлопнулась.
   – Не захлопнулась, а заблокировалась, – уточнил Геральт. – Одновременно с пуском поршня.
   Синтия усилием воли отогнала оцепенение. В ней шелохнулось любопытство: как ведьмак намеревается остановить пресловутого сто второго? Эдакую махину, вросшую в здание? Страшная штука, если даже Геральт опасается с ним связываться.
   Пройдя несколько шагов к пульту, ведьмак сломал какую-то печать, откинул плоскую крышку и раздавил над черной кнопкой стеклышко. Синтия успела прочесть не вполне понятную фразу на крышке: «Аварийная остановка гидравлики».
   – Кричи «ура», – посоветовал Геральт, нажимая кнопку. Звук поршня оборвался, стало тихо-тихо – Синтия явственно услышала свистящее дыхание незадачливого родителя-заводчанина.
   – Так! – Геральт обошел пульт и потянул на себя ручку единственной двери рядом с прозрачной стеной. Замок звонко щелкнул, дверь безропотно отворилась – была она толстенной, чуть не в локоть толщиной, будто у гигантского сейфа. Нырнув в щель, Геральт открыл и вторую дверь, ведущую непосредственно в рабочую камеру пресса. Женщина принялась бесцеремонно выпихивать из смертельного места детей, потом в щель скользнула рыжая вислоухая собака и последней выскочила сама женщина.
   Семейные объятия сопровождались плачем.
   С полминуты Геральт снисходительно наблюдал за этим, потом тронул размякшего папашу за плечо.
   – Ладно, наобнимаетесь еще. Мы пойдем. Эй, пацан! Иди сюда.
   Упомянутый пацан, размазывая по замурзанной физии слезы, жался к мамкиному подолу. Мамка одной рукой прижимала к себе сверток с грудничком, второй обвила шею мужа. Дети сгрудились вокруг. Собака угрожающе зарычала, но приближаться к Геральту побоялась.
   – Ведьмак, – прошептал заводчанин. – Бери деньги. Не губи малыша. Все бери…
   Геральт досадливо поморщился.
   – Мы, кажется, договорились, уважаемый. Ведьмаки не меняют решений. Так что давай не станем затевать бесплодных дискуссий.
   Шагнув вплотную, Геральт протянул руку и сцапал мальчонку за шиворот. Собака попятилась и зарычала громче. Но нападать по-прежнему боялась.
   – Не отда-а-ам!! – заголосила мать.
   Побелев еще сильнее, человек попытался оттолкнуть Геральта.
   – Даже так? – удивился ведьмак и выстрелил.
   К счастью – в потолок.
   – Синтия! Ружье! – рявкнул он.
   Оружие само прыгнуло в руки. Синтия действовала как в тумане.
   – А ну к стене все! – звонко крикнула она.
   Женщина оцепенела. Дети плакали – особенно те, что помладше. Собака зашлась визгливым лаем. Геральт коротким выверенным ударом сшиб отца семейства наземь, пнул десятилетнего пацана, бросившегося было батьке на помощь, и схватил мальчика-двухлетку. Плату за единственную нажатую кнопку.
   – Уходим! – скомандовал Геральт.
   Синтия, пятясь спиной вперед, отступила к двери, потом тем же манером в коридор. Секундой позже из пультовой выскочил Геральт с ружьем в руке и мальчиком под мышкой. Дверь Геральт захлопнул.
   – К выходу! – приказал он.
   Синтия побежала. Мимо сторожки с видеофоном, к турникетам.
   Из четырех стеклянных дверей была открыта только одна. Поэтому перед самым выходом наружу случилась короткая заминка. Но и ее хватило, чтобы понять – никто их не преследует. Да и уж слишком мирным и бестолковым выглядел попавший в беду заводчанин рядом с Геральтом. Даже рядом с Синтией.
   Мальчишка хныкал.
   А у Синтии в голове под равномерный аккомпанемент пульса бился один-единственный вопрос: зачем? Зачем все это?
   И не было ей ответа.
 
   Они удалились от недоброго района и завода с прессом километров на десять. Смежный район, впрочем, выглядел ненамного лучше – кварталы дряхлых одноэтажных домов с осыпающейся со стен штукатуркой и обветшалыми крышами. Поверх высоких заборов росла трава и даже небольшие деревца. Начинало темнеть, но Геральт только здесь принялся осматриваться в поисках ночлега. Ночлег на территории завода с прессом, равно как и на территории соседних фабрик, ведьмак отверг с ходу. За все время он не проронил ни слова, даже на плачущего малыша не прикрикнул ни разу. Но зато под финал первого часа стремительного рейда сквозь район он вынул мобильник, пару раз щелкнул кнопками и произнес всего одну фразу:
   – У меня найденыш, двухлетка. Пусть кто-нибудь из свободных меня отыщет.
   И тотчас отключился, даже не выслушав ответ. Синтии почему-то показалось, что звонил Геральт не Весемиру, а кому-то другому.
   Ночлег нашелся в доме, который выглядел поновее собратьев. Калитка оказалась запертой лишь на засов, а с этим справиться было нетрудно: пока Синтия держала малыша, Геральт перемахнул через забор и без труда открыл ее изнутри. На захламленном дворе даже не хотелось задерживаться. Геральт сразу вскрыл дверной замок и обошел дом, комнату за комнатой, помещение за помещением.
   Расположились в комнате с камином. Камин Геральт сразу же разжег, натаскав со двора каких-то прелых досок. Горели доски неохотно и дымно и вдобавок источали неприятный посторонний запах – наверное, были чем-то пропитаны. Но выбирать не приходилось. Синтия занялась готовкой. И лишь когда котелок наполнился всем необходимым и был водружен на специальное возвышение с лункой в камине, у самого огня, а пацан от пережитых треволнений уснул рядом, на подстеленном тулупе, полуорка посмела повернуться к Геральту и задать мучивший ее вопрос:
   – Зачем?
   Геральт мрачно взглянул на нее. Именно мрачно – редкий случай, когда лицо ведьмака отражало хоть какие-то эмоции.
   – Что – зачем?
   – Зачем ты отобрал малыша у родителей? Зачем не взял денег, если не можешь поступиться своим дурацким кодексом ради чьих-то жизней?
   – У таких родителей малыш скорее помрет, чем от испытания фармацевтикой, – сказал Геральт тихо. – Считай, он уже мертв. Я вернул его к жизни, но жизнь его теперь принадлежит мне.
   – Мать есть мать, – еще тише возразила Синтия. – Какой бы она ни была – ребенку с ней будет лучше всего.
   – Меня не мать волнует, – пояснил Геральт. – И даже не этот ребенок.
   – А что же тогда?
   – Город. Только город – и больше ничего.
   – А что сделается городу, если ты вытащишь из-под пресса двухлетнего мальчишку и отдашь его матери?
   – У города станет ведьмаком меньше.
   – Так уж и станет! Ему еще нужно выжить после вашего изуверского испытания! Я ведь знаю, выживает один из десяти!
   – Значит, у города станет десятой частью ведьмака меньше. Если мы не станем подбирать себе замену – кто защитит город? Кто завтра вытащит снова попавшую под пресс мать с его братьями и сестрами?
   – Неужели не найдется кому?
   – Если об этом не заботиться уже сегодня – не найдется. Ведьмаков и так становится все меньше и меньше.
   – Потому что чудовищ становится все меньше и меньше.
   Геральт печально улыбнулся:
   – Это только кажется. Чудовищ не стало меньше. Их стало труднее распознавать. И труднее убивать. Вот и все.
   – А если бы у того человека нашлось двадцать тысяч? Ты бы содрал целую кучу денег за разбитое стеклышко и нажатие на кнопку?
   – Я беру деньги не за то, что жму на кнопку. Я беру деньги за то, что всегда знаю, на какую кнопку жать.
   Синтия неожиданно переметнулась на соседнюю ветвь все той же темы:
   – А скажи, Геральт, тебя тоже когда-то вот так же отняли у попавшей в беду матери? В качестве платы за спасение братьев и сестер?
   – Нет.
   – А как же ты стал ведьмаком?
   – Это важно?
   – Да.
   – А по-моему – нет. Совершенно не важно.
   – Важно! – упорствовала Синтия. Что-то такое прозвучало в ее голосе. Что-то такое, что заставило Геральта не отмахнуться, не промолчать, как обычно, а, глядя в сторону, глухо и раздраженно, но все же ответить:
   – Не было у меня родителей. По крайней мере я их не помню. Меня Зигурд на улице подобрал. Бродягой я был. Оборванцем.
   – В два года? – с невольной иронией уточнила Синтия.
   – Мне было около четырех.
   – Но… четыре года – это ведь поздновато для ведьмачьего испытания!
   – Я знаю. Однако я выжил. Тогда у нас совсем плохо было с найденышами. Брали даже заведомых смертников – меня, например, взяли.
   Синтия протестующе покачала головой:
   – Все равно… это ужасно. Вы губите девять подобранных детей, чтобы десятый стал ведьмаком!
   – И спас сотни, а то и тысячи живых, – жестко закончил фразу Геральт. – Не забывай об этом. И не напоминай лишний раз, что я должен хранить Большой Киев и покой киевлян не только за себя, но и за тех девятерых, которые не выжили. Я об этом помню. Получше некоторых. И я не лью слезы по тем, кого уже не спасти, – я просто помню, что они умерли для того, чтобы я выжил. И чтобы город выжил.
   – Но ведь этого малыша еще можно спасти! – воскликнула Синтия.
   – Спасти этого – значит убить другого. Хватит соплей, Синтия. Или ты ведьмачка, а значит, должна понимать. Или ты не понимаешь – тогда вставай и уходи. Навсегда. И даже звонок Весемиру не поможет, потому что Весемир встанет на мою сторону, сколько бы твои богатые родственнички Арзамасу ни заплатили. Есть вещи, которые ведьмаки не продают даже за очень большие деньги. Доступно? А теперь будь добра, помешай супчик, а то пригорит.
   Остаток вечера Синтия промолчала. Примерно через час после того, как она улеглась спать, после мучительных и довольно сумбурных размышлений полуорка поняла: Геральт прав. По-своему. По-ведьмачьи.
   Синтия поняла это умом, но не сердцем.
   И еще она поняла: каждый ведьмак, вставая на эту странную и тяжелую стезю, сначала должен убить свое сердце.
   Сам. Добровольно. Решением разума.
   А наутро она заставила себя молча и по возможности безразлично наблюдать, как из подкатившего к дому внедорожника выходят двое – лысый, чем-то неуловимо похожий на Геральта мужчина неопределенных лет и хромой, седой как лунь старик. Лысый, несомненно, был ведьмаком – голову его украшала не менее свирепая татуировка, чем у Геральта. Звали ведьмака Эскель. Старика – Владзеж. С Эскелем Геральт сухо поздоровался, отчего Синтия сначала решила, будто отношения у них не самые теплые, но потом ведьмаки обнялись. Так обнялись, словно расстались десять лет назад, предварительно пройдя плечом к плечу огонь, воду и мрачные тоннели киевских подземелий. И при этом не раз спасали друг другу жизнь. Старику Геральт просто поклонился. Чуть не до самого щербатого асфальта.
   Что бы ни пережили Геральт и Эскель в прошлом, общались они на удивление мало и все так же сухо.
   – Он чист? – спросил Эскель.
   – Абсолютно. Его, а заодно его мамашу, шестерых братьев и сестер да еще мерзкую псину в придачу я вынул из камеры сто второго пресса. Работающего на сжатие. Тут, неподалеку.
   – Как они туда угодили?
   – А бес их знает! Сдуру, видимо. Папаша ихний в это время сидел в пультовой и голосил в видеофон. Я услышал. Денег у папаши оказалось всего две тысячи. Короче, я сторговался на мальчонку.
   – И папаша его отдал?
   – Нет. Пришлось отбирать.
   – Хоть без трупов?
   – Без. Даже псина уцелела. А пацан вроде здоровый и не отощавший, я глянул. Рефлексы нормальные.
   – Понятно. Где он?
   – Спит в доме.
   – Неси.
   Геральт обернулся к Синтии:
   – Слыхала? Марш!
   Синтия заставила себя остаться холодной – хотя бы с виду. Но когда она несла из комнаты к внедорожнику сладко посапывающего и ничего не подозревающего малыша, сердце ее все-таки предательски сжалось.
   Ведь она еще не ведьмачка.
   Донесла. Передала старому Владзежу. По тому, как ловко и умело старик взял спящего ребенка, Синтия поняла, что Владзеж часто имеет дело с маленькими детьми. Поняла чутьем самки, глубинным и почти мистическим. И – о чудо! – ей стало чуточку легче.
   – Ладно. – Эскель скупо хлопнул Геральта по плечу. – Бывай.
   – Бывай, Эскель. До свидания, Владзеж.
   – Будь здрав, Геральт.
   Хлопнули дверцы. Затарахтел двигатель. Звук его быстро растворился в утренней дали. Почему-то Геральт долго стоял и глядел вслед давно уехавшему внедорожнику. И молчал. И Синтия стояла и глядела, тоже молча. А когда молчать стало невмоготу, спросила:
   – Геральт! А позволено ли интересоваться дальнейшей судьбой ваших… найденышей? Судьбой этого, к примеру, малыша?
   – Нет, – ответил Геральт – уже совершенно безразличным тоном.
   – Значит, я не узнаю – пережил он испытание или нет? Даже имени его не узнаю?
   Геральт скупо пожал плечами:
   – Ты – скорее всего не узнаешь. А я, может, и встречу его когда-нибудь в какой-нибудь жуткой дыре. Иногда ведьмаки работают парами. А что до имени… нет у него больше имени. Завтра появится номер. А об имени ему пока думать рано. Но номера его ты тоже не узнаешь.
   – Ты не веришь, что я стану ведьмачкой? – вспыхнула Синтия, но тотчас же вспомнила о холоде и спокойствии, которое надлежит хранить.
   – Нет, – сказал Геральт без намека на жалость или сочувствие. – Не верю.
   – Зачем же ты меня учишь?
   – Затем, – был ей ответ, – что ведьмаки почти никогда не поступают так, как им хочется. Они всегда поступают как надо.
   – Кому надо?
   – Городу. Хватит болтать, воспитуемая. Занятия ждут. Пять минут тебе на умывание… Зарядку сегодня отменим.

7

   Довольно быстро Синтия поняла: жизнь ведьмака настолько мало походит на ее прежние романтические представления, что называть их иначе чем бреднями как-то совестно. Рутина, каждодневная рутина, состоящая из долгого висения в Сети, впитывания пропасти информации, далеко не всегда интересной, да тренировки до тьмы в глазах. Тренировки не были напрасными (Синтия чувствовала, как крепнет тело, особенно руки), они просто были неотличимы друг от друга, и потому сначала полуорка думала о приближающемся утре со щемящей тоской и неприязнью, а потом вовсе перестала думать. Научилась выключать голову, повелев работать мышцам. Вернее, даже не так: она научилась отрешаться. Тело привычно проделывало упражнения, а голова словно бы улетала далеко-далеко, тянулась за мыслью и растворялась в заоблачных далях.
   Думала Синтия о многом: о том, как изменилась она сама и ее отношение к миру. Как не похож оказался ведьмак Геральт на сложившийся за прежние годы образ абстрактного ведьмака. Какой непростой представлялась теперь окружающая жизнь – куда сложнее, чем считанные недели назад виделась из окон родовой усадьбы. Только об одном Синтия пока себе думать не разрешала.
   Обо всем, что произойдет вскоре на Матвеевском полигоне. А произойдет там… Многое, в этом полуорка не сомневалась. Сомневалась она теперь совсем в другом. А хочет ли она мстить? Совсем недавно о сомнениях не могло быть и речи – только мрачноватая решимость, без оглядки на обстоятельства и опасности. А нынче…
   Синтия знала, что не отступит. И совершит все, что поклялась совершить, безразлично – с помощью Геральта или же самостоятельно. Обязательно совершит, ибо слова клятвы не бросают в небеса попусту.
   Но теперь Синтия совершенно точно знала, что, когда дойдет и сделает все, что задумала, радость при этом вряд ли испытает. Всегдашние невозмутимость и уравновешенность Геральта оказались заразными, тем более что неизменно приносили завидные результаты. Азарт, адреналин, бурлящий в крови, – все это, разумеется, безумно приятно и волнительно. Да вот только, оставаясь холодной, Синтия почему-то всегда добивалась своего меньшими усилиями и, чего греха таить, быстрее и качественнее, чем когда входила в раж.
   Выполнили они с Геральтом и первую настоящую работу – не только тренировками маялись. По просьбе первомайской общины вытурили из подземного гаража злющий одичавший автопогрузчик и прогнали его за пределы района, где успешно сдали на руки магистру приручения Вольво, случайно оказавшемуся поблизости с целой колонной машиноловов.
   До тех мест, что в Большом Киеве издавна зовут Николаевом, оставалось совсем немного, когда размеренное течение пути на юг вновь резко нарушилось, почти как недавно, в истории с отобранным у попавшего в беду заводчанина малышом.
   Первые дни Синтии было как-то не по себе. А потом впечатления малость потускнели, вытеснились новой информацией из Сети и из рассказов Геральта – уж в чем, в чем, а в новой информации недостатка определенно не было. «Наверное, так и надо, – сказала себе полуорка. – Многим и нравы техников кажутся дикими и жестокими. Но ведь кто-то должен хранить город?»
   И Синтия если не успокоилась, то терзаться тяжелыми думами точно перестала.
   И правильно сделала.
   На этот раз заказчик снова нашел их сам. Геральт говорил, что такое – редкость, ведьмаку гораздо чаще приходится работу искать. А тут ближе к обеду, когда Синтия и Геральт уже собирались оставить Сеть и позаботиться об обеде (готовить Синтия, кстати, научилась быстро и – по словам Геральта – весьма вкусно), как за низким заборчиком-плетенкой, называемым на местный манер тыном, затарахтел двигателем старенький пикап «Хорол», рыжий от пыли, ржавчины и остатков краски. Вылез из него дедуля-орк годов эдак тысячи, не меньше, сморщенный, как высохший гриб. Дедуля щеголял в рубахе-вышиванке, подпоясанных кушаком шароварах голубого цвета, тяжелых гномьих сапогах и соломенной шляпе, которую, похоже, когда-то не доели лошади.
   – Чего тебе, отец? – спросила Синтия, завидев его с крылечка.
   – Здорова будь, дочка, – прошамкал дедуля. – Тут сын мой с утра проезжал. Гутарит, ведьмака видел. Лысого такого, с малюнком на башне. Де он?
   – Тут я, – оторвался от ноутбука Геральт, избавив Синтию от необходимости принимать решение – стоит дедуле открываться или же не стоит.
   Старик недоверчиво прищурился из-под шляпы, но, видимо, наружность Геральта его удовлетворила.
   – Ага, здоров будь, сынку. Дело у меня к тебе. Как раз для твоей пушки. Пушка, я гляжу, знатная, сам когда-то такую пользовал. Жаль, рука стала уже не та. Да и негоже старикам, верно я говорю?
   – Как знать, – уклончиво ответил Геральт, даже не скосив взгляда на прислоненную к дверному косяку помповуху.
   – Дело у меня, ведьмак. Трудности, понимаешь ли. Я знаю, вы без монеты не беретесь, так сразу говорю: деньга есть. Правда, не гривны, рубли московские. Не страшно?
   – Не страшно, – пожал плечами Геральт. – Курс какой?
   – А какой скажешь, такой и посчитаем. Только не с неба, ясное дело. Чтоб похож был на гномий в обменниках. А там… копейкой больше, копейкой меньше – какая разница? Верно я говорю?
   – Проходите, – пригласил Геральт и бросил Синтии: – Тащи из дома табурет какой-нить.