Страница:
Там - зрю Венецию, помолвлену с волнами,
450 Престольный Лондон зрю, соседствующий с нами,
И гордый Лиссабон, и занятой Марсель,
И Амстердам, чей блеск неоспорим досель,
И хлебный Данциг зрю, - а вот, по воле Божьей,
Грядут и мавры к нам, сверкая черной кожей,
Кумиру моему воздать по праву честь,
На паруса его глаза горе возвесть.
Земля - поблизости {61}. Вот - лоцманские боты
Спешат избавить нас от страха и заботы,
Умело в порт введя, - и вот, как всякий раз,
460 Тритоны вод морских сопровождают нас.
Вот - крепость Мейдена {62}, очам уже открыта, -
Всем главам таи глава - наш Хофт-архипиита,
И бог залива, Главк {63}, средь волн необорим,
На танец нимф зовет. Беседку Моря зрим {64},
Сей рынок христиан, край роскоши уместной,
Где Биржа славная взнеслась в простор небесный, -
И вот уже причал, желанный столь, и вот
Нас амстердамских дев встречает хоровод,
В нагрудных кружевах, без головных уборов,
470 Танцуют и поют, даря сияньем взоров.
Двух девочек сюда счастливый рок привел {65}
Нас танцем усладить и музыкой виол,
Ведь каждая из них - Дианы светлой жрица.
Что ж, якорь отдадим. Пора остановиться.
Здесь должно обрести конец морской тропы,
Здесь к дому Румера ведут меня стопы,
Истерли славный чей порог за многи леты
Ваятели, певцы, художники, поэты.
досточтимого члена Совета и бургомистра.
широкопрославленного торгового города Амстердама,
блаженно усопшего в первый день 1626 года.
Пусть не колокола, но пени горожан
Того в последний путь сопроводят, кто вдовам
И сиротам всегда на редкость образцовым
Был покровителем, свой уважая сан.
Пусть мантия того, кто презирал обман,
На клиросе висит свидетельством суровым {1},
Что добродетель чтит свое с господним словом
Единство, а отнюдь не собственный карман.
Рыдай, о Амстердам! Скончался муж, который
10 Всю жизнь был для тебя надежнейшей опорой.
Кем заменить того, чей дом теперь в раю?
И все же, гордый град, гордись, гордись по праву -
Как некогда Катон умножил Рима славу,
Так благородный Хофт умножил и твою!
На мотив: "Аренд Питер Гейзен..."
I
Запел пройдоха Рейнчик,
Запел на новый лад:
Уж если есть портвейнчик
В бокалах бесенят,
При них и этот гад.
Почто, прохвост, повесил хвост {1},
Поджал его под зад?
Отменнейшею курой
Почтили небеса
10 Наш Амстердам понурый, -
Ну, чем не чудеса,
И это ль не краса,
И что мудрей, чем власть курой?
Да, ну а что - лиса?
Считалась та наседка
За важное лицо:
Златое - и нередко! -
Несла она яйцо.
Народ тянул винцо,
20 Текла река из молока,
Любой жевал мясцо.
Но Рейнчик морду лисью
Решил явить и там,
И тут же двинул рысью
В беспечный Амстердам,
И приступил к трудам;
Созвал народ - и ну орет:
"Я вам совет подам!
Не быть бы вскоре худу!
30 Вам всем грозит беда!
Вы что же за паскуду
Пустили в сень гнезда?
Горите со стыда!
Я вас навек, - Рейнтьюля рек, -
Спасу, о господа!"
Надзорщик, глупый малый {2},
Все выслушал всерьез, -
Он, взор напрягши вялый,
Порой видал свой нос
40 И мнил: "Рейнтьюля - гез!" {3}
"Ты славно скис!" - подумал лис, -
"Закроем же вопрос".
Лис бедной птахе глотку
Немедля разорвал
И курью плоть в охотку
Терзал и раздавал,
И люто ликовал,
Народ, как встарь, глодал сухарь,
А Рейнтье - пировал.
50 Но с голоду, поди-ка,
Народ, не залютей;
Деревня взвыла дико:
"О, тысяча смертей
На лисовых детей!
Мы все в беде! Где ж кура, где?
Ни мяса, ни костей!"
Заслыша рев мужичий,
Оскалил Рейнтье пасть:
"Блюдите свой обычай!
60 Теперь - лисичья власть,
Я править буду всласть,
Чтоб мой сынок доспел бы в срок
В начальники попасть!"
При сих речах Рейнтьюли
Глаза мужик протер,
И взвыл: "Меня надули!
Да это просто вор!
Невиданный позор!
Ох, и задам да по мордам -
70 Пускай не мелет вздор!"
Тогда дошло до дяди,
Что он не ко двору,
И он, спасенья ради,
Убрался подобру:
Залез в свою нору
И начал пить, чтоб утопить
В вине свою хандру.
Но спрячешься едва ли
На самом дальнем дне:
80 Над ним нужду справляли
Все кобели в стране.
Лис возрыдал к жене,
Она ж ему: "Прилип к дерьму,
Не липни же ко мне".
Тому, кто лис по крови, -
Не верьте чересчур:
Пусть прячется в дуброве
Стервец, крадущий кур, -
Будь рыж он или бур;
90 Прочь словеса - живет лиса
В любой из лисьих шкур!
Пускай поет колоратуру,
Но поначалу снимет лисью шкуру.
(в сопровождении роммелпота)
Чтоб нечто лакомое съесть
И в лужу все-таки не сесть.
Мартен, друг мой и соратник {1},
Начинай свою игру,
К ней слова я подберу,
Растревожу весь курятник.
Есть мотив для песни, друг:
Нынче Коппену каюк {2}.
Чрезвычайно расторопен,
Из Брабанта он пришел;
Средь полей и нищих сел
10 Долго пробирался Коплен,
От испанского меча
Мощно давши стрекача.
Он собранием петушьим,
Чуть явясь ему впервой,
Тут же принят был как свой -
С уваженьем и радушьем,
Но в короткий самый срок
Встал он горла поперек.
Все коллеги по насесту
30 Говорили: "Коппен, друг,
Вырвать жала у гадюк
Нынче очень будет к месту!
Обличительную речь
Гордо нам прокураречь!"
Но отвратен Рыдоглазу {3}
Речи коппеновской пыл;
Сей премудрый возопил:
"Требую унять пролазу!
Мира нам не знать, пока
30 Не впихнем его с шестка!"
Чаще плачут крокодилы {4},
Чем рыдает Рыдоглаз;
Правда, слезы в этот раз
Не явили должной силы,
Ибо на любом углу
Пели Коппену хвалу.
Коппен, в пении неистов,
Слышен был во всех дворах,
Понуждая пасть во прах
40 Сиплых воронов-папистов,
Разносилось далеко
Коппеново "ко-ко-ко".
Но печально знаменитый
Петушонок Толстолоб {5}
Стал протестовать взахлеб:
"Нешто я дурак набитый?
Мне ль возвысить не пора
Знамя птичьего двора?
Я проквохтать честь по чести
50 Все решился петуху {6},
Что в короне, наверху,
На златом сидит насесте!
Я, свой пыл не утоля,
Обкудахтал короля {7}!
Так что горе куролесу,
Словоблуду и хлыщу!
Я хитон с него стащу {8},
Я ему испорчу мессу!
Я спихну еретика
60 Нынче с нашего шестка!"
"Браво! Я вдвоем с тобою!" -
Подпевал ему Кулдык {9},
Подстрекавший забулдыг -
Недорослей к мордобою,
Чтоб растерзан был толпой
Злоязычный Пивопой {10}.
Сброд погром устроил мигом {11}:
В драке наподобье той
Древле пал Стефан святой {12}.
70 Но ответил забулдыгам
Комендант {13}: в конце концов
Пристрелил двух наглецов.
Речь взгремела Дудкодуя [14}:
"Громче грянь, моя труба!
Славься, честная борьба!
Голодранцы, негодуя,
Поведут ужо плечом -
Всем покажут, что почем!"
Глядючи на эту кашу,
80 Тихоплут растил брюшко {15}:
Жить, подлец, тебе легко,
Только надо ль бить мамашу?
Коль осатанел, со зла
Бей осла или козла.
Коменданту сброд в округе
Прочил скорый самосуд:
Об отмщенье вопиют
Убиенные пьянчуги!
Воздавая им почет,
90 Что курятник изречет?
Из побитых забулдыг там
Был один весьма хвалим:
Занялся курятник им:
Забулдыга был эдиктом
Возведен в большой фавор
Святотатцам на позор.
Коменданту петушатней
Был вчинен кровавый иск:
Раздолбать злодея вдрызг {16}!
100 Нет преступника отвратней!
Горе! Кары не понес
Богомерзкий кровосос!
Петухи орали: "Братцы!
Нас покинул куропас!
Ишь, под клювом-то у нас
Поплодились куроядцы!
Птичню вызволим скорей
Из-под вражьих топтарей!
Злость объяла Кокотушу {17}:
110 "Распознавши гнусный ков,
Истребим еретиков!
Вспорем коппенову тушу!
Никаких сомнений нет:
Он - проклятый куроед!"
Копией, ярый в равной мере,
Рек: "Не кинь меня в беде,
Боже, в сей курятне, где
Злочестивцы, аки звери,
Правят шабаш, сообща
120 На невинных клевеща!"
Коппен, полон красноречья,
Проповедовал добром,
Что грешно творить погром,
Наносить грешно увечья, -
И среди пасомых птах
Поутих "кудах-тах-тах".
Но Кулдык молчать не хочет;
"Паства, ты внимать не смей
Чепухе, что этот змей,
130 Этот непотребный кочет
Прочит твоему уму:
Мне внимай, а не ему!"
Собирает Жаднус {18} глупый
Всех ломбардских петухов {19}:
"Зрите скопище грехов!
Се кудахчут курощупы!
Обуздать давно пора
Сих сквернителей добра!
Вы спихните василиска {20}
140 В ядовитую дыру
И ко птичьему двору
Впредь не подпускайте близко;
Он растлит в единый миг
Наших лучших забулдыг!"
Главный Дурень был взволнован {21}
И сказал такую речь:
"Должно клювов не беречь!
Коппен должен быть заклеван,
Раз не в меру языкаст!
150 Клюйте кто во что горазд!"
Мстит курятник за бесчестье:
"Прочь поди, поганый тать,
Ты, посмевший кокотать,
Оскорбляя все насестье!
Разом сгинь, без лишних слов,
Окаянный куропов!"
Не стерпевши клювотычин
И чужих "кукареку",
Коппен скоро впал в тоску,
160 Коппен, скорбен, горемычен,
Потеряв навеки честь,
Должен был с насеста слезть.
Он рыдал: "Уйду! Уеду!"
А в курятне петушки,
Задирая гребешки,
Кукарекали победу:
Был безмерно боевит
Их самодовольный вид.
Но, блюстители порядка,
170 Ждите: Коппена узреть
Вам еще придется впредь,
Распевающего Гладко, -
Все восквохчут, веселясь:
"Славься, Коппен, курий князь!"
Зрите, городские стражи {22},
Как ликует Толстолоб {23},
Пресловутый остолоп,
В проповедническом раже:
Он грозит: пришлет баркас
180 И на нем потопит вас.
Что курятнику приятней,
Чем мечтам отдаться всласть,
Захватить решивши власть
Над валлонскою курятней, -
Но кричит петух-француз:
"Спрячь, бабуся, пятый туз!"
Знайте, страши, что негоже
Петухам впадать во грех:
Покаплунить должно всех!
190 Змей предстанет в новой коже,
Но незыблемо вполне
Благонравье в каплуне.
Коль петух заплакал - значит
Он кого-то наповал
Ненароком заклевал.
Оттого он, аспид, плачет,
Что неслыханно устал:
И клевался, и топтал.
Мартен, яростный рубака,
200 Ритор и головомой,
Подголосок верный мой,
Мартен, певчая макака {24},
Гордо шествуй впереди,
Всех папистов угвозди!
Если, петухи, охота
Перья вам терять в бою,
То терпите песнь мою,
Не хулите роммелпота, -
Не желаю быть в долгу:
210 Вы наврете - я налгу.
Рейнтье, ведь и ты получишь {25}!
Не учи других клевать,
Ибо Коппену плевать,
Что его хулишь и жучишь:
Не притащится тишком
Он с повинным гребешком!
Дурня Главного могу ли
Я в стихе обидеть зря:
Сам себя искостеря,
220 Пусть в Алжир плывет в кастрюле,
Чтобы дотянуть, дрожа,
До кастрильного ножа!
Что нахохлились сердито?
Что цепляетесь к словам?
Это все поведал вам
Безответственный пиита,
Что потщился, не соврав,
Описать куриный прав.
Вопросить всего логичней
230 У апостола Петра {26}:
Птичня, бывшая вчера,
Хуже ли новейшей птични {27}?
Спорим, Петр-ключарь в ответ
Коротко ответит: "Нет!"
Иоганну Волфарду ван Бредероде {1},
барону де Вианен
Светлейший Рейн, мечта моя,
Тебя хвалой восславлю новой.
С высоких Альп твоя струя
Артерией материковой
Прыжками пролагает путь.
Дунай, твой брат, с тобой простился,
Решил к востоку повернуть,
А ты - на север устремился.
Снега, туманы, облака
10 Вас сотворили за века.
Еще Герцинский лес шумел {2},
Служа Германии покровом:
Германцам был сужден удел -
Мужать в смирении суровом.
Тобою, Рейн, о господин {3},
Сам Тибр поставлен на колени,
Когда великий Константин
С далеких рейнских укреплений
Повел под знаменем своим
20 Войска на развращенный Рим.
И принял ты ярмо Христа,
Твои брега поют осанну.
Вод окрещенных чистота
Бросает вызов Иордану.
Но оказался крест Христов
Неизмеримо легче груза
Высоких цезарских мостов,
И горьких слез под властью Друза {4},
И вставших над волной твоей
30 Пятидесяти крепостей.
Ты во Христе неуязвим,
Как злато в пламени горнила.
Пускай бряцаньем боевым
Шум рейнских волн глушил Аттила {5},
Невинной кровью христиан {6}
Он обагрил твое теченье,
Убийствами и злобой пьян,
Он грабил каждое селенье, -
В огне дымились берега,
40 Пустели пашни и луга.
Мольбам о мщении Творец
Внимал и твой возвысил жребий -
Сам Карл Великий {7}, наконец,
От злобных варварских отребий
Сумел очистить берег твой.
Преемник славы Константина,
Он рейнской овладел землей,
Слагая камни воедино. -
И создал сад среди теснин {8}
50 Благочестивый властелин.
О мукомол, о винодел,
О землекоп, градостроитель,
О мастер оружейных дел,
О смелый лоцман и воитель,
Бумагоделатель, молю,
Бумагу дай для этой оды,
Горжусь тобой и восхвалю
Твои стремительные воды, -
Так лебедь резвый хмелю рад,
60 Вкушая рейнский виноград.
Как радуга, твоя краса
Цветет светло и горделиво,
И кажется, что небеса
Тускнеют перед ней стыдливо.
Пунцовый, синий, белый цвет
Тяжелых гроздий виноградных -
В них каждый город твой одет
Среди садов и вод прохладных, -
Со всех сторон любой приток
70 Несет воды тебе глоток.
Вот Майн, холмов лесистых сын,
Вот Мозель, яблоками славный,
Маас, духовный властелин {9},
Что с Рейном спор ведет как равный,
И Рур, журчащий в тростниках,
И Неккар, лозами увитый,
И Липпе в низких берегах,
Среди дубрав, под их защитой, -
И сотни рек и ручейков
80 В венках из трав и васильков.
Стонами ты коснулся гор
Швейцарских, где сыны свободы
Врагам готовы дать отпор;
Ты руки погружаешь в воды
Морские, где стоит оплот
Земли батавов - остров гордый {10},
Где героический народ
Разбил гостей незваных орды,
И плещет рейнская волна,
90 Лишь для свободы рождена.
Ты, словно греческий пифон,
В долине завитки раскинув,
Ползешь и лижешь горный склон,
И пьешь из пенистых кувшинов
Потоки мутных, талых вод.
И пухнет от водянки тело
Твое, и множится твой гнет,
Губя все что в полях созрело, -
Ты гложешь камни горных гряд
100 И дол, где зреет виноград.
Когда-то к Альбиону в дом {11}
Тянулся ты разверстой пастью,
Теперь заплывшею песком;
По ныне Лек и Эйсел, к счастью {12},
Убыток вдвое возместив,
Тебя ведут к морским просторам,
И сдержан дамбами разлив,
Чтоб под губительным напором
Растаявших весной снегов
110 Не вышел ты из берегов.
Река мерцающих светил {13},
Бегущая во тьме аркада, -
Нет, это не роскошный Нил,
Не По - Ломбардии отрада.
Нет, это только Рейн златой,
Где рыбки плещут шаловливо,
И серебристой пестротой
Переливаются игриво,
И по хрустальным небесам
120 В ночи блуждают здесь и там.
Ты утопить, защекотать
Меня могла, русалка Рейна,
Но как тобой гордится знать {14}
И чтит тебя благоговейно.
Ты странам имена дала,
Ты многих рыцарей сманила,
Свершивших славные дела, -
Здесь расцвела их мощь и сила;
Но кровь голландских сыновей
130 Привычна для твоих очей.
Твоей весной мой стих рожден
И в боевых играет горнах, -
Пускай услышу я трезвон
Твоих колоколов соборных,
Пусть проскользнет моя ладья,
Пусть повернет на гребне вала,
Пусть Кельном налюбуюсь я,
Пусть в Базеле сойду с причала,
Где спит Эразм, найдя покой.
140 Средь суетливости мирской {15}.
Ты в Шпейере глядишь на суд {16},
Где тянут тяжебники дело:
Под бременем бумажных груд
Сама Фемида поседела.
Но как ты в Бингене ревешь {17}!
Как полнишь в Нидерландах чаши
Бином, - забыты лесть и ложь,
И беззаботны семьи наши.
Мои чернильницы полны
150 Голубизной твоей волны.
Но горе! Плачу я в беде {18},
И шлю проклятья мерзкой твари -
Церковной злобе и вражде,
Кровавой распре государей:
Сын гидры с тысячью голов,
Убийца, адский отравитель
Сладчайших рейнских берегов -
Погибни! Пусть освободитель {19}
Очистит Рейна берега
160 От ненавистного врага.
Как гордо рейнский Лек вскипит {20}
У стен Вианена волною,
Когда наследника родит
Супруга Болфарду-герою,
Вождю Нассауских знамен {21}.
Пускай хранит наследник нравы
И честь, достойную времен
Минувших и отцовской славы.
Пусть расцветет, творя добро,
170 Достойный сын ван Бредеро.
Лелеять будет рейнский Лек,
Покорный нежному влеченью,
Зеленой поросли побег,
Что защитит своею тенью
Мать и прекрасных дочерей.
Так ждут проснувшиеся лозы
Весенних радостных дождей,
И жаждут вешних ливней розы.
Пусть небеса благословят
180 Ту колыбель и этот сад.
Господину Хофту, стольнику Мейдена.
Как, стольник, возросла людского чванства мера,
Что верою себя зовет любая вера!
Религий множество - неужто навсегда?
Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?
Потребны ль господу такие христиане,
Со словом божиим не в сердце, а в кармане?
И как не помянуть речение Христа {1}
О тех, не сердце кто приблизил, а уста?
Спасителю нужна душа, а не цитата,
10 Что приготовлена всегда у пустосвята;
Подобна братия премерзкая сия
Повапленным гробам {2}, исполненным гнилья.
Был не таков, о нет, отец голландских граждан {3},
Кто в качестве главы народом был возжаждан,
Кто внешностью благой являл благую суть, -
И вот, после того, как он окончил путь,
Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо:
Коль с кем-то он сравним - то с консулами Рима,
Что целью числили раденье о стране, -
20 Был землепашца труд тогда в большой цепе,
А золотой посул из вражьего вертепа
Ценился менее, чем жареная репа {4}.
Таким его навек запомнил город мой -
С морщинистым лицом, зато с душой прямой.
Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,
Опершийся на трость державы столп могучий!
Уж лучше никогда не вспоминать бы мне
Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне {5};
Ты посвящал себя служенья доле славной,
30 Когда твою главу главарь бесчестил главный {6}, -
Ты был бестрепетен и не щадил трудов,
Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.
Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,
Не роскоши мирской, а милосердья ленник,
Всем обездоленным заботливый отец -
Зерцало честности, высокий образец!
Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,
Ты ни одной мольбы не приравнял к докуке,
С которой мыслию оставил ты людей?
40 Коль ты глава для всех - то обо всех радей!
Да, мог бы Амстердам тебя возвысить вдвое,
Возьми он в герб себе реченье таковое, -
Сим принципом навек прославился бы град,
Поскольку следовать ему ценней стократ,
Чем обладать казной реалов и цехинов, -
Страна бы процвела, преграды опрокинув.
Когда б нам не одну иметь, а много глав,
Испанцам убежать осталось бы стремглав,
Воскреснуть бы пришлось велеречивцу Нею {7},
50 Чтоб, мощь узрев сию, склониться перед нею,
На перекладинах, столь безобидным впредь,
Пиратам Дюнкерка {8} висеть бы да висеть,
И кто же посмотреть при этом не захочет
На капера, что нам сегодня гибель прочит,
Что с наших рыбаков дань жизнями берет,
И всюду слышен плач беспомощных сирот
И безутешных вдов, что у беды во власти, -
В корыстолюбии причина сей напасти,
Что выгоду свою за цель велит почесть, -
60 Коль выражусь ясней - меня постигнет месть,
450 Престольный Лондон зрю, соседствующий с нами,
И гордый Лиссабон, и занятой Марсель,
И Амстердам, чей блеск неоспорим досель,
И хлебный Данциг зрю, - а вот, по воле Божьей,
Грядут и мавры к нам, сверкая черной кожей,
Кумиру моему воздать по праву честь,
На паруса его глаза горе возвесть.
Земля - поблизости {61}. Вот - лоцманские боты
Спешат избавить нас от страха и заботы,
Умело в порт введя, - и вот, как всякий раз,
460 Тритоны вод морских сопровождают нас.
Вот - крепость Мейдена {62}, очам уже открыта, -
Всем главам таи глава - наш Хофт-архипиита,
И бог залива, Главк {63}, средь волн необорим,
На танец нимф зовет. Беседку Моря зрим {64},
Сей рынок христиан, край роскоши уместной,
Где Биржа славная взнеслась в простор небесный, -
И вот уже причал, желанный столь, и вот
Нас амстердамских дев встречает хоровод,
В нагрудных кружевах, без головных уборов,
470 Танцуют и поют, даря сияньем взоров.
Двух девочек сюда счастливый рок привел {65}
Нас танцем усладить и музыкой виол,
Ведь каждая из них - Дианы светлой жрица.
Что ж, якорь отдадим. Пора остановиться.
Здесь должно обрести конец морской тропы,
Здесь к дому Румера ведут меня стопы,
Истерли славный чей порог за многи леты
Ваятели, певцы, художники, поэты.
досточтимого члена Совета и бургомистра.
широкопрославленного торгового города Амстердама,
блаженно усопшего в первый день 1626 года.
Пусть не колокола, но пени горожан
Того в последний путь сопроводят, кто вдовам
И сиротам всегда на редкость образцовым
Был покровителем, свой уважая сан.
Пусть мантия того, кто презирал обман,
На клиросе висит свидетельством суровым {1},
Что добродетель чтит свое с господним словом
Единство, а отнюдь не собственный карман.
Рыдай, о Амстердам! Скончался муж, который
10 Всю жизнь был для тебя надежнейшей опорой.
Кем заменить того, чей дом теперь в раю?
И все же, гордый град, гордись, гордись по праву -
Как некогда Катон умножил Рима славу,
Так благородный Хофт умножил и твою!
На мотив: "Аренд Питер Гейзен..."
I
Запел пройдоха Рейнчик,
Запел на новый лад:
Уж если есть портвейнчик
В бокалах бесенят,
При них и этот гад.
Почто, прохвост, повесил хвост {1},
Поджал его под зад?
Отменнейшею курой
Почтили небеса
10 Наш Амстердам понурый, -
Ну, чем не чудеса,
И это ль не краса,
И что мудрей, чем власть курой?
Да, ну а что - лиса?
Считалась та наседка
За важное лицо:
Златое - и нередко! -
Несла она яйцо.
Народ тянул винцо,
20 Текла река из молока,
Любой жевал мясцо.
Но Рейнчик морду лисью
Решил явить и там,
И тут же двинул рысью
В беспечный Амстердам,
И приступил к трудам;
Созвал народ - и ну орет:
"Я вам совет подам!
Не быть бы вскоре худу!
30 Вам всем грозит беда!
Вы что же за паскуду
Пустили в сень гнезда?
Горите со стыда!
Я вас навек, - Рейнтьюля рек, -
Спасу, о господа!"
Надзорщик, глупый малый {2},
Все выслушал всерьез, -
Он, взор напрягши вялый,
Порой видал свой нос
40 И мнил: "Рейнтьюля - гез!" {3}
"Ты славно скис!" - подумал лис, -
"Закроем же вопрос".
Лис бедной птахе глотку
Немедля разорвал
И курью плоть в охотку
Терзал и раздавал,
И люто ликовал,
Народ, как встарь, глодал сухарь,
А Рейнтье - пировал.
50 Но с голоду, поди-ка,
Народ, не залютей;
Деревня взвыла дико:
"О, тысяча смертей
На лисовых детей!
Мы все в беде! Где ж кура, где?
Ни мяса, ни костей!"
Заслыша рев мужичий,
Оскалил Рейнтье пасть:
"Блюдите свой обычай!
60 Теперь - лисичья власть,
Я править буду всласть,
Чтоб мой сынок доспел бы в срок
В начальники попасть!"
При сих речах Рейнтьюли
Глаза мужик протер,
И взвыл: "Меня надули!
Да это просто вор!
Невиданный позор!
Ох, и задам да по мордам -
70 Пускай не мелет вздор!"
Тогда дошло до дяди,
Что он не ко двору,
И он, спасенья ради,
Убрался подобру:
Залез в свою нору
И начал пить, чтоб утопить
В вине свою хандру.
Но спрячешься едва ли
На самом дальнем дне:
80 Над ним нужду справляли
Все кобели в стране.
Лис возрыдал к жене,
Она ж ему: "Прилип к дерьму,
Не липни же ко мне".
Тому, кто лис по крови, -
Не верьте чересчур:
Пусть прячется в дуброве
Стервец, крадущий кур, -
Будь рыж он или бур;
90 Прочь словеса - живет лиса
В любой из лисьих шкур!
Пускай поет колоратуру,
Но поначалу снимет лисью шкуру.
(в сопровождении роммелпота)
Чтоб нечто лакомое съесть
И в лужу все-таки не сесть.
Мартен, друг мой и соратник {1},
Начинай свою игру,
К ней слова я подберу,
Растревожу весь курятник.
Есть мотив для песни, друг:
Нынче Коппену каюк {2}.
Чрезвычайно расторопен,
Из Брабанта он пришел;
Средь полей и нищих сел
10 Долго пробирался Коплен,
От испанского меча
Мощно давши стрекача.
Он собранием петушьим,
Чуть явясь ему впервой,
Тут же принят был как свой -
С уваженьем и радушьем,
Но в короткий самый срок
Встал он горла поперек.
Все коллеги по насесту
30 Говорили: "Коппен, друг,
Вырвать жала у гадюк
Нынче очень будет к месту!
Обличительную речь
Гордо нам прокураречь!"
Но отвратен Рыдоглазу {3}
Речи коппеновской пыл;
Сей премудрый возопил:
"Требую унять пролазу!
Мира нам не знать, пока
30 Не впихнем его с шестка!"
Чаще плачут крокодилы {4},
Чем рыдает Рыдоглаз;
Правда, слезы в этот раз
Не явили должной силы,
Ибо на любом углу
Пели Коппену хвалу.
Коппен, в пении неистов,
Слышен был во всех дворах,
Понуждая пасть во прах
40 Сиплых воронов-папистов,
Разносилось далеко
Коппеново "ко-ко-ко".
Но печально знаменитый
Петушонок Толстолоб {5}
Стал протестовать взахлеб:
"Нешто я дурак набитый?
Мне ль возвысить не пора
Знамя птичьего двора?
Я проквохтать честь по чести
50 Все решился петуху {6},
Что в короне, наверху,
На златом сидит насесте!
Я, свой пыл не утоля,
Обкудахтал короля {7}!
Так что горе куролесу,
Словоблуду и хлыщу!
Я хитон с него стащу {8},
Я ему испорчу мессу!
Я спихну еретика
60 Нынче с нашего шестка!"
"Браво! Я вдвоем с тобою!" -
Подпевал ему Кулдык {9},
Подстрекавший забулдыг -
Недорослей к мордобою,
Чтоб растерзан был толпой
Злоязычный Пивопой {10}.
Сброд погром устроил мигом {11}:
В драке наподобье той
Древле пал Стефан святой {12}.
70 Но ответил забулдыгам
Комендант {13}: в конце концов
Пристрелил двух наглецов.
Речь взгремела Дудкодуя [14}:
"Громче грянь, моя труба!
Славься, честная борьба!
Голодранцы, негодуя,
Поведут ужо плечом -
Всем покажут, что почем!"
Глядючи на эту кашу,
80 Тихоплут растил брюшко {15}:
Жить, подлец, тебе легко,
Только надо ль бить мамашу?
Коль осатанел, со зла
Бей осла или козла.
Коменданту сброд в округе
Прочил скорый самосуд:
Об отмщенье вопиют
Убиенные пьянчуги!
Воздавая им почет,
90 Что курятник изречет?
Из побитых забулдыг там
Был один весьма хвалим:
Занялся курятник им:
Забулдыга был эдиктом
Возведен в большой фавор
Святотатцам на позор.
Коменданту петушатней
Был вчинен кровавый иск:
Раздолбать злодея вдрызг {16}!
100 Нет преступника отвратней!
Горе! Кары не понес
Богомерзкий кровосос!
Петухи орали: "Братцы!
Нас покинул куропас!
Ишь, под клювом-то у нас
Поплодились куроядцы!
Птичню вызволим скорей
Из-под вражьих топтарей!
Злость объяла Кокотушу {17}:
110 "Распознавши гнусный ков,
Истребим еретиков!
Вспорем коппенову тушу!
Никаких сомнений нет:
Он - проклятый куроед!"
Копией, ярый в равной мере,
Рек: "Не кинь меня в беде,
Боже, в сей курятне, где
Злочестивцы, аки звери,
Правят шабаш, сообща
120 На невинных клевеща!"
Коппен, полон красноречья,
Проповедовал добром,
Что грешно творить погром,
Наносить грешно увечья, -
И среди пасомых птах
Поутих "кудах-тах-тах".
Но Кулдык молчать не хочет;
"Паства, ты внимать не смей
Чепухе, что этот змей,
130 Этот непотребный кочет
Прочит твоему уму:
Мне внимай, а не ему!"
Собирает Жаднус {18} глупый
Всех ломбардских петухов {19}:
"Зрите скопище грехов!
Се кудахчут курощупы!
Обуздать давно пора
Сих сквернителей добра!
Вы спихните василиска {20}
140 В ядовитую дыру
И ко птичьему двору
Впредь не подпускайте близко;
Он растлит в единый миг
Наших лучших забулдыг!"
Главный Дурень был взволнован {21}
И сказал такую речь:
"Должно клювов не беречь!
Коппен должен быть заклеван,
Раз не в меру языкаст!
150 Клюйте кто во что горазд!"
Мстит курятник за бесчестье:
"Прочь поди, поганый тать,
Ты, посмевший кокотать,
Оскорбляя все насестье!
Разом сгинь, без лишних слов,
Окаянный куропов!"
Не стерпевши клювотычин
И чужих "кукареку",
Коппен скоро впал в тоску,
160 Коппен, скорбен, горемычен,
Потеряв навеки честь,
Должен был с насеста слезть.
Он рыдал: "Уйду! Уеду!"
А в курятне петушки,
Задирая гребешки,
Кукарекали победу:
Был безмерно боевит
Их самодовольный вид.
Но, блюстители порядка,
170 Ждите: Коппена узреть
Вам еще придется впредь,
Распевающего Гладко, -
Все восквохчут, веселясь:
"Славься, Коппен, курий князь!"
Зрите, городские стражи {22},
Как ликует Толстолоб {23},
Пресловутый остолоп,
В проповедническом раже:
Он грозит: пришлет баркас
180 И на нем потопит вас.
Что курятнику приятней,
Чем мечтам отдаться всласть,
Захватить решивши власть
Над валлонскою курятней, -
Но кричит петух-француз:
"Спрячь, бабуся, пятый туз!"
Знайте, страши, что негоже
Петухам впадать во грех:
Покаплунить должно всех!
190 Змей предстанет в новой коже,
Но незыблемо вполне
Благонравье в каплуне.
Коль петух заплакал - значит
Он кого-то наповал
Ненароком заклевал.
Оттого он, аспид, плачет,
Что неслыханно устал:
И клевался, и топтал.
Мартен, яростный рубака,
200 Ритор и головомой,
Подголосок верный мой,
Мартен, певчая макака {24},
Гордо шествуй впереди,
Всех папистов угвозди!
Если, петухи, охота
Перья вам терять в бою,
То терпите песнь мою,
Не хулите роммелпота, -
Не желаю быть в долгу:
210 Вы наврете - я налгу.
Рейнтье, ведь и ты получишь {25}!
Не учи других клевать,
Ибо Коппену плевать,
Что его хулишь и жучишь:
Не притащится тишком
Он с повинным гребешком!
Дурня Главного могу ли
Я в стихе обидеть зря:
Сам себя искостеря,
220 Пусть в Алжир плывет в кастрюле,
Чтобы дотянуть, дрожа,
До кастрильного ножа!
Что нахохлились сердито?
Что цепляетесь к словам?
Это все поведал вам
Безответственный пиита,
Что потщился, не соврав,
Описать куриный прав.
Вопросить всего логичней
230 У апостола Петра {26}:
Птичня, бывшая вчера,
Хуже ли новейшей птични {27}?
Спорим, Петр-ключарь в ответ
Коротко ответит: "Нет!"
Иоганну Волфарду ван Бредероде {1},
барону де Вианен
Светлейший Рейн, мечта моя,
Тебя хвалой восславлю новой.
С высоких Альп твоя струя
Артерией материковой
Прыжками пролагает путь.
Дунай, твой брат, с тобой простился,
Решил к востоку повернуть,
А ты - на север устремился.
Снега, туманы, облака
10 Вас сотворили за века.
Еще Герцинский лес шумел {2},
Служа Германии покровом:
Германцам был сужден удел -
Мужать в смирении суровом.
Тобою, Рейн, о господин {3},
Сам Тибр поставлен на колени,
Когда великий Константин
С далеких рейнских укреплений
Повел под знаменем своим
20 Войска на развращенный Рим.
И принял ты ярмо Христа,
Твои брега поют осанну.
Вод окрещенных чистота
Бросает вызов Иордану.
Но оказался крест Христов
Неизмеримо легче груза
Высоких цезарских мостов,
И горьких слез под властью Друза {4},
И вставших над волной твоей
30 Пятидесяти крепостей.
Ты во Христе неуязвим,
Как злато в пламени горнила.
Пускай бряцаньем боевым
Шум рейнских волн глушил Аттила {5},
Невинной кровью христиан {6}
Он обагрил твое теченье,
Убийствами и злобой пьян,
Он грабил каждое селенье, -
В огне дымились берега,
40 Пустели пашни и луга.
Мольбам о мщении Творец
Внимал и твой возвысил жребий -
Сам Карл Великий {7}, наконец,
От злобных варварских отребий
Сумел очистить берег твой.
Преемник славы Константина,
Он рейнской овладел землей,
Слагая камни воедино. -
И создал сад среди теснин {8}
50 Благочестивый властелин.
О мукомол, о винодел,
О землекоп, градостроитель,
О мастер оружейных дел,
О смелый лоцман и воитель,
Бумагоделатель, молю,
Бумагу дай для этой оды,
Горжусь тобой и восхвалю
Твои стремительные воды, -
Так лебедь резвый хмелю рад,
60 Вкушая рейнский виноград.
Как радуга, твоя краса
Цветет светло и горделиво,
И кажется, что небеса
Тускнеют перед ней стыдливо.
Пунцовый, синий, белый цвет
Тяжелых гроздий виноградных -
В них каждый город твой одет
Среди садов и вод прохладных, -
Со всех сторон любой приток
70 Несет воды тебе глоток.
Вот Майн, холмов лесистых сын,
Вот Мозель, яблоками славный,
Маас, духовный властелин {9},
Что с Рейном спор ведет как равный,
И Рур, журчащий в тростниках,
И Неккар, лозами увитый,
И Липпе в низких берегах,
Среди дубрав, под их защитой, -
И сотни рек и ручейков
80 В венках из трав и васильков.
Стонами ты коснулся гор
Швейцарских, где сыны свободы
Врагам готовы дать отпор;
Ты руки погружаешь в воды
Морские, где стоит оплот
Земли батавов - остров гордый {10},
Где героический народ
Разбил гостей незваных орды,
И плещет рейнская волна,
90 Лишь для свободы рождена.
Ты, словно греческий пифон,
В долине завитки раскинув,
Ползешь и лижешь горный склон,
И пьешь из пенистых кувшинов
Потоки мутных, талых вод.
И пухнет от водянки тело
Твое, и множится твой гнет,
Губя все что в полях созрело, -
Ты гложешь камни горных гряд
100 И дол, где зреет виноград.
Когда-то к Альбиону в дом {11}
Тянулся ты разверстой пастью,
Теперь заплывшею песком;
По ныне Лек и Эйсел, к счастью {12},
Убыток вдвое возместив,
Тебя ведут к морским просторам,
И сдержан дамбами разлив,
Чтоб под губительным напором
Растаявших весной снегов
110 Не вышел ты из берегов.
Река мерцающих светил {13},
Бегущая во тьме аркада, -
Нет, это не роскошный Нил,
Не По - Ломбардии отрада.
Нет, это только Рейн златой,
Где рыбки плещут шаловливо,
И серебристой пестротой
Переливаются игриво,
И по хрустальным небесам
120 В ночи блуждают здесь и там.
Ты утопить, защекотать
Меня могла, русалка Рейна,
Но как тобой гордится знать {14}
И чтит тебя благоговейно.
Ты странам имена дала,
Ты многих рыцарей сманила,
Свершивших славные дела, -
Здесь расцвела их мощь и сила;
Но кровь голландских сыновей
130 Привычна для твоих очей.
Твоей весной мой стих рожден
И в боевых играет горнах, -
Пускай услышу я трезвон
Твоих колоколов соборных,
Пусть проскользнет моя ладья,
Пусть повернет на гребне вала,
Пусть Кельном налюбуюсь я,
Пусть в Базеле сойду с причала,
Где спит Эразм, найдя покой.
140 Средь суетливости мирской {15}.
Ты в Шпейере глядишь на суд {16},
Где тянут тяжебники дело:
Под бременем бумажных груд
Сама Фемида поседела.
Но как ты в Бингене ревешь {17}!
Как полнишь в Нидерландах чаши
Бином, - забыты лесть и ложь,
И беззаботны семьи наши.
Мои чернильницы полны
150 Голубизной твоей волны.
Но горе! Плачу я в беде {18},
И шлю проклятья мерзкой твари -
Церковной злобе и вражде,
Кровавой распре государей:
Сын гидры с тысячью голов,
Убийца, адский отравитель
Сладчайших рейнских берегов -
Погибни! Пусть освободитель {19}
Очистит Рейна берега
160 От ненавистного врага.
Как гордо рейнский Лек вскипит {20}
У стен Вианена волною,
Когда наследника родит
Супруга Болфарду-герою,
Вождю Нассауских знамен {21}.
Пускай хранит наследник нравы
И честь, достойную времен
Минувших и отцовской славы.
Пусть расцветет, творя добро,
170 Достойный сын ван Бредеро.
Лелеять будет рейнский Лек,
Покорный нежному влеченью,
Зеленой поросли побег,
Что защитит своею тенью
Мать и прекрасных дочерей.
Так ждут проснувшиеся лозы
Весенних радостных дождей,
И жаждут вешних ливней розы.
Пусть небеса благословят
180 Ту колыбель и этот сад.
Господину Хофту, стольнику Мейдена.
Как, стольник, возросла людского чванства мера,
Что верою себя зовет любая вера!
Религий множество - неужто навсегда?
Неужто не в одной, всеобщей, есть нужда?
Потребны ль господу такие христиане,
Со словом божиим не в сердце, а в кармане?
И как не помянуть речение Христа {1}
О тех, не сердце кто приблизил, а уста?
Спасителю нужна душа, а не цитата,
10 Что приготовлена всегда у пустосвята;
Подобна братия премерзкая сия
Повапленным гробам {2}, исполненным гнилья.
Был не таков, о нет, отец голландских граждан {3},
Кто в качестве главы народом был возжаждан,
Кто внешностью благой являл благую суть, -
И вот, после того, как он окончил путь,
Мы сетуем о нем, скорбя неизмеримо:
Коль с кем-то он сравним - то с консулами Рима,
Что целью числили раденье о стране, -
20 Был землепашца труд тогда в большой цепе,
А золотой посул из вражьего вертепа
Ценился менее, чем жареная репа {4}.
Таким его навек запомнил город мой -
С морщинистым лицом, зато с душой прямой.
Как не почтить теперь тебя с печалью жгучей,
Опершийся на трость державы столп могучий!
Уж лучше никогда не вспоминать бы мне
Дни Катилины, дни, сгоревшие в войне {5};
Ты посвящал себя служенья доле славной,
30 Когда твою главу главарь бесчестил главный {6}, -
Ты был бестрепетен и не щадил трудов,
Спасаючи сирот, изгнанников и вдов.
Ты не искал вовек ни почестей, ни денег,
Не роскоши мирской, а милосердья ленник,
Всем обездоленным заботливый отец -
Зерцало честности, высокий образец!
Вовек ни в кровь, ни в грязь не окунал ты руки,
Ты ни одной мольбы не приравнял к докуке,
С которой мыслию оставил ты людей?
40 Коль ты глава для всех - то обо всех радей!
Да, мог бы Амстердам тебя возвысить вдвое,
Возьми он в герб себе реченье таковое, -
Сим принципом навек прославился бы град,
Поскольку следовать ему ценней стократ,
Чем обладать казной реалов и цехинов, -
Страна бы процвела, преграды опрокинув.
Когда б нам не одну иметь, а много глав,
Испанцам убежать осталось бы стремглав,
Воскреснуть бы пришлось велеречивцу Нею {7},
50 Чтоб, мощь узрев сию, склониться перед нею,
На перекладинах, столь безобидным впредь,
Пиратам Дюнкерка {8} висеть бы да висеть,
И кто же посмотреть при этом не захочет
На капера, что нам сегодня гибель прочит,
Что с наших рыбаков дань жизнями берет,
И всюду слышен плач беспомощных сирот
И безутешных вдов, что у беды во власти, -
В корыстолюбии причина сей напасти,
Что выгоду свою за цель велит почесть, -
60 Коль выражусь ясней - меня постигнет месть,