Страница:
– Банда, я хочу объяснить!
– Ладно, валяй.
– Так вот, Толик, с этим человеком я не только дружу, мы вместе прокручивали уже не одно дело, и если кто-нибудь и может нам помочь, так это он! – торжественно заключил Самойленко и победно взглянул на Банду. – И я ручаюсь – если я попрошу его держать кое-какие подробности, в секрете, он никому и никогда их не сообщит. Проверено!
– О'кей, допустим, меня ты представил, и более чем подробно, – кивнул Банда. – А с кем же, интересно, мне придется иметь дело?
– Старшина спецназа группы наших войск в Таджикистане Анатолий Арканов, для некоторых близких друзей можно просто Аркан. Только что уволен из рядов Вооруженных Сил, – представил своего товарища Самойленко. – Он-то и закрутил все дело.
– Ну что ж, Анатолий, вот мы и познакомились, – Банда первым протянул руку, и Аркан удивился силе его рукопожатия – это был, наверное, первый человек, встреченный им, чья ладонь оказалась не меньше и не слабее его собственной.
– Очень приятно.
– Ну а теперь покажи ему, Аркан, что у нас в мешке, – нетерпеливо воскликнул Самойленко.
Как только Банда увидел заполненный наркотиками рюкзак, его лицо сразу стало серьезным.
Он хорошо понимал, что стоимость такого количества порошка здесь, в Москве, достигала астрономических цифр, и каждый, кто оказывался причастным к этому делу, ходил по лезвию ножа.
А по лезвию ходил сейчас его друг.
– Что это значит, Коля? Давай все выкладывай! Ты понимаешь, что это не шутки?
А когда их немного сбивчивый рассказ был закончен, инициатива сразу же перешла в руки майора, и на этот раз и Николай, и Анатолий – оба испытали истинное облегчение: чувствовалось, что этот человек умеет просчитывать комбинации на, несколько ходов вперед и имеет, по крайней мере, в десятки раз больше возможностей влиять на развитие событий.
– Ясно. Хреново, – коротко отреагировал Банда, выслушав ребят.
– Что хреново?
– Если у чеченов не царит полное раздолбайство, то уже через час-два они заметят, что хвосты, посланные за вами, исчезли, а значит, в руках у них останется единственный козырь – этот ваш генерал, как там его...
– Тихонравов, – подсказал Самойленко.
– Вот-вот. Кроме того, не исключено, что и на генерале висит хвост, и для того, чтобы применить "санкции" против него или его семьи, чеченам будет достаточно только подняться к нему в квартиру – вероятно, они сейчас где-то совсем рядом с ним.
– Что же делать?
– Сейчас... Вы его адрес и телефон знаете?
– А как же! Мосфильмовская... – начал читать записанный в блокноте адрес Самойленко, но Банда жестом остановил его и отобрал блокнот:
– Подожди...
Майор подумал еще несколько мгновений, затем, вытащив из кармана трубку сотового телефона, набрал номер:
– Дежурный, это Банда. Мне Руду быстро найти – и на связь. В три секунды... Сашок, ты? Узнал? Сколько времени тебе надо, чтобы быть на Мосфильмовской?..
– Минут тридцать, если с мигалкой, – услышали ребята в тишине голос, доносившийся из трубки, специально прижатой Бандой к уху не слишком плотно.
– Давай, только машину возьми потяжелее и группу экипируй для захвата. Предположительно три-четыре человека, возможно, вооружены. Подъедешь – замри и выходи на связь по внутренней. Я буду там, обговорим детали. Как понял? – по старой привычке к радиосвязи закончил Банда и, получив подтверждение, снова засунул трубку в карман, а сам щелкнул каким-то тумблером под щитком приборов.
Только теперь Аркан заметил, что "опель" снабжен радиостанцией.
– Ну, ребята, все в порядке, – обернулся Банда к своим товарищам. – Машина завертелась, мои ребята вступают в игру. Слышали, они уже выезжают? Сейчас и мы едем к генералу. И едем, предупреждаю, быстро, так что держитесь!..
– Вон его "Жигули"! – радостно воскликнул Самойленко, указывая на машину Тихонравова.
Можно было надеяться, что генерал дома.
– А вон его хвост, – мрачно констатировал Аркан, заприметив у соседнего подъезда серую потрепанную "бээмвуху", в которой сидели два человека с характерными кавказскими профилями.
– Отлично! А вон и мои ребята! – Банда глазами указал на джип "Гранд Чероки" – мощную машину с массивным "кенгурятником" спереди и сзади, с дополнительными дугами безопасности на крыше и с совершенно черными тонированными стеклами, которые, как бы ни старался наблюдатель, не позволяли рассмотреть тех, кто сидел в салоне этого монстра.
– Ого! Круто вы стали ездить! – не сумел сдержать восхищения Самойленко.
– А ты думал! – с некоторой долей гордости за свою команду отозвался Банда. – Страна наконец-то стала понимать, что по некоторым статьям бюджета экономить не стоит – выйдет себе дороже.
Он нажал кнопку рации:
– "Второй", я "Первый"! Как слышно?
– Отлично, – тут же отозвался приемник знакомым голосом. – Я тебя вижу, командир.
– Я тебя тоже. Теперь смотри внимательно – у второго подъезда алая "шестерка".
– Есть.
– Она мне нужна. Из подъезда скоро выйдет человек, сядет в эту машину и поедет. Я за ним.
– Понял.
– Теперь смотри – между третьим подъездом и четвертым припаркована "БМВ"...
– Вижу.
– Они тоже попытаются поехать за "шестеркой", но им этого позволить нельзя.
– Понял.
– Эти двое, возможно, вооружены.
– Понял, командир.
– Надо брать их и, если есть оружие, оформлять по полной программе. Если оружия или наркотиков нет, задержать до моего особого распоряжения.
– Понял. Проверим документы, и отсидят у нас столько, сколько потребуется.
– Доложишь мне обо всем подробно после выполнения задания. Ясно? Все. Конец связи.
– Есть.
Банда выключил рацию и снова повернулся к ребятам, с восхищением слушавшим этот простой и конкретный разговор профессионалов:
– Ну, признавайтесь теперь, кому из вас двоих ваш генерал доверяет больше?
– Наверное, тебе, Аркан, – пожал плечами Самойленко. – Меня он воспринимает как журналиста, а тебя – как сообщника.
– Пожалуй, – согласился с доводами товарища Анатолий, и Банда протянул ему сотовый телефон:
– Звони. Скажи ему, чтобы выходил из дому, садился в машину и ехал... Да куда угодно, только бы ехал. Сам придумай место, где мы сможем с ним побеседовать.
– А предлог?
– Что-нибудь наплети. Ну не подниматься же к нему в квартиру, не наводить же там шухер!
– Хорошо. Только покажите мне, как этой штукой пользоваться, – в нерешительности кивнул Аркан на трубку, которую он впервые держал в руках.
Иришка, которая только одна из всей семьи знала истинные причины его переживаний последнего времени, попыталась пристать к нему с вопросами, заметив, что за утро его настроение поменялось с безоблачного на прямо противоположное.
Однако Борис Степанович грубовато отшил дочь, сославшись на то, что у любого человека есть право на головную боль, а затем заперся у себя в кабинете, никого не впуская и ни с кем из домочадцев не желая разговаривать.
Он отлично понимал, в сколь неприятную ситуацию втянул его Аркан. Муса этой выходки парню не простит ни за что. Даже если послезавтра бандит приготовит деньги и позволит старшине выйти из ресторана с карманами, набитыми баксами, жить новоявленному богачу останется всего ничего – шакалы из своры Багирова вцепятся в него мертвой хваткой и расквитаются за все. А единственной расплатой за избиение Вахи и открытое пренебрежение к авторитету самого Мусы могла быть только смерть обидчика.
Тихо нравов боялся, что гнев Багирова косвенно может ударить и по нему, Борису Степановичу.
Муса может не заплатить столько, сколько стоит этот порошок. Муса может снова натравить подонков на его семью... Да что говорить – Муса все может вытворить, все, что угодно, ведь ни человеческих законов, ни законов общества для этого бандита не существует! Но самым страшным, о чем Борис Степанович боялся даже и думать, могло стать исчезновение Аркана вместе с порошком.
И для этого ему вовсе не нужно было становиться подлецом, предавая его, Тихонравова, интересы. Парень уже сейчас, вот в эту самую минуту, мог запросто плавать где-нибудь в Москве-реке с аккуратненькой дырочкой от пули во лбу! А ведь Муса, завладев партией наркотиков самостоятельно, ни за что не будет делиться прибылью или процентами с ним, с Тихонравовым.
Словом, как ни раскладывал пасьянс возможных будущих ходов генерал, ничего хорошего у него не получалось – полный провал всего его бизнеса был очевиден. И теперь во весь рост перед ним вставала главная проблема и главная беда – как вообще уцелеть после всего, что случилось, как хоть немного обезопасить от головорезов Багирова свою семью?!
Телефонный звонок настолько резко прозвучал в тишине квартиры, что Борис Степанович вздрогнул и посмотрел на аппарат с благоговейным ужасом. "Кто?" – вопрос молнией пронесся в его голове, и Тихонравов, протягивая руку к телефону, заметил, как непроизвольно мелкой дрожью трясутся его пальцы.
– Слушаю вас, – ответил он предательски дрогнувшим голосом и вдруг с облегчением вздохнул – в трубке раздался четкий голос Аркана:
– Борис Степанович?
– Я!
– Это Анатолий.
– Я узнал, Анатолий. Ну, что случилось? Как ты, в порядке? Ты чего звонишь?
– Борис Степанович, я подумал и пришел к выводу, что, наверное, и впрямь сделал большую глупость, когда не отдал Мусе наш товар.
– Конечно, дорогой! Ну как ты мог так поступить, когда я предупреждал тебя...
– Понимаете, я очень хотел получить деньги. Возвращаюсь домой, а в карманах настолько пусто, что даже цветы матери купить не могу!
– Эх, нашел проблему! Да хоть меня попросил бы – я бы тебе пару тысяч уж во всяком случае нашел бы! Решили бы твои проблемы, а зачем же этого бандита напрягать?
– Не подумал.
– И что сейчас делать?
– А что, Борис Степанович, исправить положение сейчас уже никак нельзя?
– Как ты его можешь исправить?
– Давайте отвезем ему порошок прямо сейчас. Я сам извинюсь, скажу, что погорячился, что нервы после этих траханых гор совсем расшатались, в элементарных ситуациях сам себя контролировать не могу. Должен же он понять меня в конце концов! Как вы считаете, Борис Степанович?
Тихонравов беззвучно рассмеялся: ведь это было бы идеальным выходом из ситуации! Он смог бы объяснить Багирову, что мальчишка погорячился, а он, Тихонравов, его сумел уговорить, заставить передумать. Багиров, возможно, на радостях и простил бы их всех, а в первую очередь генерала, своего старого и преданного компаньона, никогда не подводившего Мусу.
– Конечно! – вскричал Борис Степанович в трубку. – Конечно, Толя! Даже не сомневайся! Давай отвезем порошок, а деньги я тебе сразу выдам. То есть не все, конечно, а так, пару тысяч, чтобы ты мог войти в дом родителей достойно – с подарками, с цветами. Чтобы ты мог разжиться одеждой...
– Борис Степанович, тогда давайте не будем терять времени, – перебил генерала вчерашний солдат. – Вы машину где оставляете, возле дома?
– Да!
– Садитесь в нее скорее, приезжайте за мной в Лужники, к метро. Я вас здесь жду. Это же как раз нам по дороге, если я не ошибаюсь.
– Конечно!
– Вы остановитесь у тротуара, а я сам к вам подойду. Вы же понимаете, мне с моим мешком по городу ходить и светиться особенно нельзя...
– Да, да! Конечно! Я выезжаю прямо сейчас! Жди меня там, Анатолий! Ну, ты молодец, брат!..
Несколько минут спустя из подъезда выбежал генерал, который на этот раз был одет в гражданское, и ребята в машине даже не сразу его узнали.
Он впрыгнул за руль своей "шестерки" и рванул с места так резко, что чеченцы, зазевавшись, не успели среагировать на прыткость своей жертвы.
Когда они опомнились и нажали на газ, дорогу их "БМВ" неожиданно преградил огромный шикарный джип.
Делом нескольких мгновений для ребят Александра Рудницкого было повязать чеченцев. Два изъятых при задержании "ствола" и пакетик с наркотиком, который был найден в кармане одного из них, стали вполне весомым аргументом в пользу их ареста, о чем в ту же секунду группой захвата было доложено по радиосвязи Банде.
А "опель" майора уже пробирался в потоке автомашин, стараясь не упустить из виду красную "шестерку" со спешащим в Лужники генералом...
Он не успел еще остановить машину у станции метро, когда из припарковавшегося следом "опеля" выскочили какие-то ребята и в считанные секунды запрыгнули в салон его автомобиля. Кроме Аркана и Самойленко, которых генерал ожидал увидеть, теперь появилось и третье действующее лицо – здоровый мужик в спортивном костюме, от которого так и веяло спокойной уверенностью в собственных силах.
– Вы же солдат, Борис Степанович, – твердо произнес Аркан, и Тихонравов отметил, что таким тоном бывший старшина с ним еще не разговаривал. – Вы должны помнить, если эта наркота вам еще не окончательно запудрила мозги, что такое честь солдата, честь мундира, что такое боевое товарищество, что такое друзья, не сумевшие выйти из боя, в конце-то концов! Вы помните эти вещи, генерал?
– К чему вы клоните, Анатолий?
– За этот порошок, точнее, из-за него, там, в горах, остался взвод ребят. Молодых здоровых ребят, которых дома ждали родители. Мой взвод. И вы надеялись после этого, что я спокойно вернусь, сдам порошок в руки бандитов вроде вас и буду себе жить-поживать, проедая доллары, за которые заплачено чужой невинной кровью?
– Я не знал об этом!
– О чем?
– Я не знал, что погиб целый взвод! – воскликнул Тихонравов. – Как это случилось?
– Какая разница? Результат налицо, а как это произошло – не важно.
– Но я правда ничего не знал!
– Тогда знайте. И знайте, что не отомстить, не покарать виновных я не мог.
– Клянусь, что я не виноват. То есть виноват... Нет, то есть я хотел сказать, что не виноват именно в смерти ваших ребят. Я ведь только организатор, а все приказы отдавал полковник Игнатенко.
Это он руководил всем там, на месте, в Таджикистане.
– Мне кажется, это не так важно сейчас, когда ничего уже не исправить.
– Да, конечно... И все же – вас не останавливает теперь даже то, что вы знаете своего врага? Вы решились отомстить Мусе, Анатолий?
– Наверное, пора представить вам, Борис Степанович, моих друзей, – Аркан обернулся к своим товарищам, усевшимся на заднем сиденье "Жигулей" Тихонравова. – А уж после этого вам останется только решить для самого себя – с кем вы будете, на чьей стороне?
– Да? – Тихонравов забеспокоился – решительность и категоричность Аркана недвусмысленно намекали на то, что его ждет впереди мало приятного. – И кто же ваши друзья, интересно? Господина Самойленко я уже знаю.
– Знаете, конечно, не знаете только одного – деньги, которые он как будто бы желал получить с вас или с этого Мусы за участие в транспортировке наркотиков, для него не имеют ровно никакого значения.
– То есть?
– То есть Николай занимается всем этим делом исключительно по долгу журналиста. Он снимал все, что можно было, и узнавал самые мельчайшие подробности транспортировки порошка только ради того, чтобы его телерепортаж получился покруче и поаргументированнее. Он не на вашей стороне и не имеет ни малейшей заинтересованности в успехе вашего предприятия. Наоборот, он мечтает своим журналистским материалом привлечь к проблеме внимание общественности и так называемых компетентных органов. Правильно, Николай, я говорю? Ни в чем не ошибся?
– Все верно, – подтвердил Самойленко. – Только, возможно, слишком высоким штилем. Я просто "поймал удачу за хвост" – случайно оказался втянут в перипетии доставки наркотиков с помощью наших же военных из Таджикистана. Не использовать этого шанса я просто не мог.
– Вот видите, Борис Степанович, что получается – Самойленко наблюдает со стороны, я пытаюсь отомстить, а вы по уши в дерьме.
– А кто же в таком случае вот этот ваш товарищ? – Тихонравов кивнул на Банду, который молча, не вмешиваясь, слушал весь разговор.
– А этот наш товарищ, Борис Степанович, для вас – сущая катастрофа.
– В каком смысле?
– Александр – офицер ФСБ.
Зловещие аббревиатуры, обозначающие спецслужбы, еще со времен КГБ и НКВД магически действуют на сознание русского человека. Тихонравов сник и съежился буквально на глазах, челюсть его отвисла, а взгляд стал безжизненным и тупым.
"Вот и все, – думал генерал. – Вот и точка. Я все надеялся, все мечтал о том, что как-нибудь пронесет. А халявы не бывает!"
– Эй, Борис Степанович, вы меня слышите? – шутливо потрепал генерала по плечу Аркан. – Или вас последнее известие привело к инфаркту?
– Слышу, – еле выдавил из себя генерал.
– Вот и отлично. Теперь вы знаете, какие козыри у нас на руках.
– А что вы от меня-то хотите?
– Немного, Борис Степанович, честное слово. Всего-то просим вас задуматься. С кем вы? Зачем вам все это надо? Что вас ждет в будущем? – вмешался в разговор Банда, сидевший до этого неподвижно и молча.
– Ну, допустим, я задумаюсь, допустим, я давно уже обо всем задумался. Я что, должен добровольно признаться в своем преступлении? Как это у вас называется – пойти с повинной? – с горькой иронией улыбнулся Борис Степанович. – А вы мне за это скостите срок?
– Срок вам, Борис Степанович, за все ваши грехи будет в любом случае определять суд, а не мы. Мы можем только в какой-то степени помочь вам очиститься от той грязи, в которую вы втоптали свое честное имя офицера, – невозмутимо ответил Банда. – Решайте!
– Что решать-то? За какую такую услугу с моей стороны вы будете мне помогать?
– Борис Степанович, – придвинувшись ближе к генералу, Банда заговорил мягко и вкрадчиво, – вы же умный человек, вы прекрасно знаете, что в нашем обществе давно существует принцип – услуга за услугу. Так?
– И какие мои действия вас устроят? Разве я могу оказать вам такую услугу, которая хоть была бы сравнима по значимости с... в общем, с тем, что вы можете сделать для меня? – генерал Тихонравов взглянул на Банду с недоумением, явно не понимая, почему до сих пор на его запястьях не защелкнулись наручники.
– Можете.
– Что же?
– Сейчас объясню, но сначала... Сначала, Борис Степанович, вы должны сами для себя решить – хотите ли вы с нами сотрудничать? Готовы ли вы к тому, чтобы пойти на некоторый риск, получив взамен гарантии самого лояльного отношения со стороны правоохранительных органов и прокуратуры к вашей роли во всей преступной деятельности по транспортировке наркотиков из Таджикистана и Афганистана и торговле ими здесь, в Москве? Сначала я хочу услышать от вас, понимаете ли вы сами, без постороннего вмешательства, без давления со стороны органов, в какую страшную грязь вы влипли – в грязь, от которой вам уже никогда не отмыться?
Тихонравов надолго задумался.
Впрочем, думал он сейчас не над теми вопросами, которые поставил перед ним этот офицер Федеральной службы безопасности. Вопросы Банды как раз оказались для Бориса Степановича совсем несложными, ответы на них уже давно были у него готовы, да и сама постановка этих вопросов в принципе заранее предопределяла ответы.
Думал генерал о том, как вообще он сумел дойти до такой жизни, до такого позора. Уже не в первый раз за последнее время приходилось генералу Тихонравову размышлять над вопросами, важнейшими для каждого человека во все времена. Эти вопросы донимали его сейчас, жестоко терзая его душу.
Где грань пристойности, приличия и чести?
Как определить грань, отделяющую тягу к здоровому предпринимательству и желанию разбогатеть от подлости, обмана и преступления?
Сколько нужно денег человеку для полного счастья? Какие блага?
Можно ли пожертвовать убеждениями и моральными правилами ради сиюминутной выгоды и материального благополучия?
Где та незримая черта, переступать которую человек, желающий остаться настоящим Человеком, не имеет права ни в коем случае?
Ведь он, Борис Тихонравов, не родился подлецом.
Он ведь долгие годы вообще не знал, что Такое деньги, богатство, благосостояние.
Он вырос в голодной деревне, разоренной войной, и отлично помнил, как всей семьей копошились они перед самым снегопадом в ледяной земле ради того, чтобы, если повезет, отыскать на перекопанном уже поле хотя бы несколько замерзших противно-сладких картофелин.
Да, он с самого детства мечтал о небе – с тех самых времен, когда летчики были национальными героями, а тот же Чкалов – живой легендой.
Он поступил в летное училище, прошел все ступеньки карьеры в Военно-Воздушных Силах, но мало кто из его друзей догадывался, что только после своей первой зарплаты кадрового офицера он узнал вкус шампанского – до этого его денег, стипендии курсанта, хватало разве что на зубной порошок, а других источников дохода он не имел.
Ему, пришедшему в армию без блата и "волосатой руки", пришлось на полную катушку испытать "прелести" самых дальних, самых зачуханных гарнизонов, летать в самых сложных климатических условиях.
Он, желая больше знать и уметь, сделал свою стремительную карьеру только благодаря своим личным качествам – усидчивости, трудолюбию, старательности и... бесстрашию. Он первым в своей части испытывал новые модели самолетов, первым вырабатывал новые методы и приемы ведения воздушного боя, взаимодействия экипажей. Он учился по ночам, мечтая об Академии, а его послали в Корею – помочь местным "товарищам".
Уже после этой по-настоящему опасной командировки, где он приобрел бесценный опыт в сражениях с американцами, он попал в вожделенную Академию и быстро стал одним из лучших на своем курсе, а затем – опытнейшим, высокопрофессиональным специалистом в области боевой авиации.
Он высоко ценил мужскую дружбу, а еще выше – дружбу мужчин, связанных общим опасным делом, армейским братством.
Для него не было ничего страшнее предательства, трусости, малодушия, стремления решить свои проблемы за чужой счет или спрятаться за чьей-то широкой спиной. Он не понимал, как можно ставить свои личные интересы выше интересов всего большого коллектива, в котором ты живешь, трудишься, воюешь.
Он был настоящим, искренним советским человеком, свято верившим в светлые идеалы, к которым стремилось наше общество. Пусть эти идеалы существовали только в речах коммунистических лидеров, но в том-то и дело, что он был убежден в правильности и лозунгов, и критериев подхода к человеческой морали!
Он был как раз из тех настоящих коммунистов, для которых партия являлась не ступенькой в карьере, а убеждением, религией, преобразующей силой.
Сегодня можно спорить, в чем он был прав или не прав, последователен или противоречив, мудр или наивен, но ведь он оставался таким долгие годы!
И как же мог он измениться настолько кардинально, чтобы предавать уже не только собственные моральные убеждения, но и собственных товарищей, ломать не только устоявшиеся стереотипы поведения, но и моральные правила и границы, переступать не только через собственные гордость и честь, но и через рамки закона – справедливого закона, если уж говорить об антинаркотических статьях Уголовного кодекса!
Как же он мог!
Куда подавался, где потерялся искренний, смелый, честный лейтенант ВВС Тихонравов?!
И наконец, главное и самое страшное: как он мог растоптать последнее, что у него оставалось после его падения, – свою семью! Ведь как иначе назвать то, что он ничтоже сумняшеся подставлял под удар всех – от жены до внуков? Как иначе назвать его поведение, когда, узнав от Мусы Багирова, что именно чеченский главарь организовал попытку изнасилования его дочери, он, боевой генерал, не пристрелил подонка на месте, не плюнул ему в морду, не стер его в порошок, а угодливо и льстиво рассыпался в извинениях, обещая исправиться и чуть ли не на коленях умоляя чеченца больше так не делать?!
Все эти мысли, не в первый раз за последнее время наваливавшиеся на Тихонравова, роем пронеслись у него в голове и сейчас – гораздо быстрее, разумеется, чем можно передать их на бумаге.
Последняя же зацепка – имя Мусы – резко встряхнула его, остановив копание в себе так, как останавливается локомотив с сорванным стоп-краном.
"Муса! Как я его ненавижу! Собственными руками готов его разорвать на мелкие клочки, чтобы никогда даже семя его не возродилось на нашей земле! Вот кто должен понести наказание! Вот из-за кого в первую очередь я должен помочь этим ребятам – и пусть они его уничтожат на корню!"
– Я с удовольствием вам помогу. Я сделаю все, что вы прикажете. И, поверьте, не ради собственного спасения, хотя... Хотя, честно говоря, трудно смириться с мыслью, что я стал преступником, которому нужно бояться суда, прокуратуры и... – Борис Степанович горько усмехнулся, кивнув на Банду, – и офицеров из Федеральной службы безопасности.
– Ладно, валяй.
– Так вот, Толик, с этим человеком я не только дружу, мы вместе прокручивали уже не одно дело, и если кто-нибудь и может нам помочь, так это он! – торжественно заключил Самойленко и победно взглянул на Банду. – И я ручаюсь – если я попрошу его держать кое-какие подробности, в секрете, он никому и никогда их не сообщит. Проверено!
– О'кей, допустим, меня ты представил, и более чем подробно, – кивнул Банда. – А с кем же, интересно, мне придется иметь дело?
– Старшина спецназа группы наших войск в Таджикистане Анатолий Арканов, для некоторых близких друзей можно просто Аркан. Только что уволен из рядов Вооруженных Сил, – представил своего товарища Самойленко. – Он-то и закрутил все дело.
– Ну что ж, Анатолий, вот мы и познакомились, – Банда первым протянул руку, и Аркан удивился силе его рукопожатия – это был, наверное, первый человек, встреченный им, чья ладонь оказалась не меньше и не слабее его собственной.
– Очень приятно.
– Ну а теперь покажи ему, Аркан, что у нас в мешке, – нетерпеливо воскликнул Самойленко.
Как только Банда увидел заполненный наркотиками рюкзак, его лицо сразу стало серьезным.
Он хорошо понимал, что стоимость такого количества порошка здесь, в Москве, достигала астрономических цифр, и каждый, кто оказывался причастным к этому делу, ходил по лезвию ножа.
А по лезвию ходил сейчас его друг.
– Что это значит, Коля? Давай все выкладывай! Ты понимаешь, что это не шутки?
* * *
Минут десять – пятнадцать ушло у друзей на то, чтобы вкратце, без лишних подробностей, обрисовать Банде ситуацию, в которую они попали.А когда их немного сбивчивый рассказ был закончен, инициатива сразу же перешла в руки майора, и на этот раз и Николай, и Анатолий – оба испытали истинное облегчение: чувствовалось, что этот человек умеет просчитывать комбинации на, несколько ходов вперед и имеет, по крайней мере, в десятки раз больше возможностей влиять на развитие событий.
– Ясно. Хреново, – коротко отреагировал Банда, выслушав ребят.
– Что хреново?
– Если у чеченов не царит полное раздолбайство, то уже через час-два они заметят, что хвосты, посланные за вами, исчезли, а значит, в руках у них останется единственный козырь – этот ваш генерал, как там его...
– Тихонравов, – подсказал Самойленко.
– Вот-вот. Кроме того, не исключено, что и на генерале висит хвост, и для того, чтобы применить "санкции" против него или его семьи, чеченам будет достаточно только подняться к нему в квартиру – вероятно, они сейчас где-то совсем рядом с ним.
– Что же делать?
– Сейчас... Вы его адрес и телефон знаете?
– А как же! Мосфильмовская... – начал читать записанный в блокноте адрес Самойленко, но Банда жестом остановил его и отобрал блокнот:
– Подожди...
Майор подумал еще несколько мгновений, затем, вытащив из кармана трубку сотового телефона, набрал номер:
– Дежурный, это Банда. Мне Руду быстро найти – и на связь. В три секунды... Сашок, ты? Узнал? Сколько времени тебе надо, чтобы быть на Мосфильмовской?..
– Минут тридцать, если с мигалкой, – услышали ребята в тишине голос, доносившийся из трубки, специально прижатой Бандой к уху не слишком плотно.
– Давай, только машину возьми потяжелее и группу экипируй для захвата. Предположительно три-четыре человека, возможно, вооружены. Подъедешь – замри и выходи на связь по внутренней. Я буду там, обговорим детали. Как понял? – по старой привычке к радиосвязи закончил Банда и, получив подтверждение, снова засунул трубку в карман, а сам щелкнул каким-то тумблером под щитком приборов.
Только теперь Аркан заметил, что "опель" снабжен радиостанцией.
– Ну, ребята, все в порядке, – обернулся Банда к своим товарищам. – Машина завертелась, мои ребята вступают в игру. Слышали, они уже выезжают? Сейчас и мы едем к генералу. И едем, предупреждаю, быстро, так что держитесь!..
* * *
Банда и впрямь несся по Москве как угорелый. Вскоре "опель" оказался у дома генерала. Банда остановился чуть в стороне, чтобы не спеша осмотреться.– Вон его "Жигули"! – радостно воскликнул Самойленко, указывая на машину Тихонравова.
Можно было надеяться, что генерал дома.
– А вон его хвост, – мрачно констатировал Аркан, заприметив у соседнего подъезда серую потрепанную "бээмвуху", в которой сидели два человека с характерными кавказскими профилями.
– Отлично! А вон и мои ребята! – Банда глазами указал на джип "Гранд Чероки" – мощную машину с массивным "кенгурятником" спереди и сзади, с дополнительными дугами безопасности на крыше и с совершенно черными тонированными стеклами, которые, как бы ни старался наблюдатель, не позволяли рассмотреть тех, кто сидел в салоне этого монстра.
– Ого! Круто вы стали ездить! – не сумел сдержать восхищения Самойленко.
– А ты думал! – с некоторой долей гордости за свою команду отозвался Банда. – Страна наконец-то стала понимать, что по некоторым статьям бюджета экономить не стоит – выйдет себе дороже.
Он нажал кнопку рации:
– "Второй", я "Первый"! Как слышно?
– Отлично, – тут же отозвался приемник знакомым голосом. – Я тебя вижу, командир.
– Я тебя тоже. Теперь смотри внимательно – у второго подъезда алая "шестерка".
– Есть.
– Она мне нужна. Из подъезда скоро выйдет человек, сядет в эту машину и поедет. Я за ним.
– Понял.
– Теперь смотри – между третьим подъездом и четвертым припаркована "БМВ"...
– Вижу.
– Они тоже попытаются поехать за "шестеркой", но им этого позволить нельзя.
– Понял.
– Эти двое, возможно, вооружены.
– Понял, командир.
– Надо брать их и, если есть оружие, оформлять по полной программе. Если оружия или наркотиков нет, задержать до моего особого распоряжения.
– Понял. Проверим документы, и отсидят у нас столько, сколько потребуется.
– Доложишь мне обо всем подробно после выполнения задания. Ясно? Все. Конец связи.
– Есть.
Банда выключил рацию и снова повернулся к ребятам, с восхищением слушавшим этот простой и конкретный разговор профессионалов:
– Ну, признавайтесь теперь, кому из вас двоих ваш генерал доверяет больше?
– Наверное, тебе, Аркан, – пожал плечами Самойленко. – Меня он воспринимает как журналиста, а тебя – как сообщника.
– Пожалуй, – согласился с доводами товарища Анатолий, и Банда протянул ему сотовый телефон:
– Звони. Скажи ему, чтобы выходил из дому, садился в машину и ехал... Да куда угодно, только бы ехал. Сам придумай место, где мы сможем с ним побеседовать.
– А предлог?
– Что-нибудь наплети. Ну не подниматься же к нему в квартиру, не наводить же там шухер!
– Хорошо. Только покажите мне, как этой штукой пользоваться, – в нерешительности кивнул Аркан на трубку, которую он впервые держал в руках.
* * *
Настроение у Бориса Степановича после возвращения домой было препоганейшее.Иришка, которая только одна из всей семьи знала истинные причины его переживаний последнего времени, попыталась пристать к нему с вопросами, заметив, что за утро его настроение поменялось с безоблачного на прямо противоположное.
Однако Борис Степанович грубовато отшил дочь, сославшись на то, что у любого человека есть право на головную боль, а затем заперся у себя в кабинете, никого не впуская и ни с кем из домочадцев не желая разговаривать.
Он отлично понимал, в сколь неприятную ситуацию втянул его Аркан. Муса этой выходки парню не простит ни за что. Даже если послезавтра бандит приготовит деньги и позволит старшине выйти из ресторана с карманами, набитыми баксами, жить новоявленному богачу останется всего ничего – шакалы из своры Багирова вцепятся в него мертвой хваткой и расквитаются за все. А единственной расплатой за избиение Вахи и открытое пренебрежение к авторитету самого Мусы могла быть только смерть обидчика.
Тихо нравов боялся, что гнев Багирова косвенно может ударить и по нему, Борису Степановичу.
Муса может не заплатить столько, сколько стоит этот порошок. Муса может снова натравить подонков на его семью... Да что говорить – Муса все может вытворить, все, что угодно, ведь ни человеческих законов, ни законов общества для этого бандита не существует! Но самым страшным, о чем Борис Степанович боялся даже и думать, могло стать исчезновение Аркана вместе с порошком.
И для этого ему вовсе не нужно было становиться подлецом, предавая его, Тихонравова, интересы. Парень уже сейчас, вот в эту самую минуту, мог запросто плавать где-нибудь в Москве-реке с аккуратненькой дырочкой от пули во лбу! А ведь Муса, завладев партией наркотиков самостоятельно, ни за что не будет делиться прибылью или процентами с ним, с Тихонравовым.
Словом, как ни раскладывал пасьянс возможных будущих ходов генерал, ничего хорошего у него не получалось – полный провал всего его бизнеса был очевиден. И теперь во весь рост перед ним вставала главная проблема и главная беда – как вообще уцелеть после всего, что случилось, как хоть немного обезопасить от головорезов Багирова свою семью?!
Телефонный звонок настолько резко прозвучал в тишине квартиры, что Борис Степанович вздрогнул и посмотрел на аппарат с благоговейным ужасом. "Кто?" – вопрос молнией пронесся в его голове, и Тихонравов, протягивая руку к телефону, заметил, как непроизвольно мелкой дрожью трясутся его пальцы.
– Слушаю вас, – ответил он предательски дрогнувшим голосом и вдруг с облегчением вздохнул – в трубке раздался четкий голос Аркана:
– Борис Степанович?
– Я!
– Это Анатолий.
– Я узнал, Анатолий. Ну, что случилось? Как ты, в порядке? Ты чего звонишь?
– Борис Степанович, я подумал и пришел к выводу, что, наверное, и впрямь сделал большую глупость, когда не отдал Мусе наш товар.
– Конечно, дорогой! Ну как ты мог так поступить, когда я предупреждал тебя...
– Понимаете, я очень хотел получить деньги. Возвращаюсь домой, а в карманах настолько пусто, что даже цветы матери купить не могу!
– Эх, нашел проблему! Да хоть меня попросил бы – я бы тебе пару тысяч уж во всяком случае нашел бы! Решили бы твои проблемы, а зачем же этого бандита напрягать?
– Не подумал.
– И что сейчас делать?
– А что, Борис Степанович, исправить положение сейчас уже никак нельзя?
– Как ты его можешь исправить?
– Давайте отвезем ему порошок прямо сейчас. Я сам извинюсь, скажу, что погорячился, что нервы после этих траханых гор совсем расшатались, в элементарных ситуациях сам себя контролировать не могу. Должен же он понять меня в конце концов! Как вы считаете, Борис Степанович?
Тихонравов беззвучно рассмеялся: ведь это было бы идеальным выходом из ситуации! Он смог бы объяснить Багирову, что мальчишка погорячился, а он, Тихонравов, его сумел уговорить, заставить передумать. Багиров, возможно, на радостях и простил бы их всех, а в первую очередь генерала, своего старого и преданного компаньона, никогда не подводившего Мусу.
– Конечно! – вскричал Борис Степанович в трубку. – Конечно, Толя! Даже не сомневайся! Давай отвезем порошок, а деньги я тебе сразу выдам. То есть не все, конечно, а так, пару тысяч, чтобы ты мог войти в дом родителей достойно – с подарками, с цветами. Чтобы ты мог разжиться одеждой...
– Борис Степанович, тогда давайте не будем терять времени, – перебил генерала вчерашний солдат. – Вы машину где оставляете, возле дома?
– Да!
– Садитесь в нее скорее, приезжайте за мной в Лужники, к метро. Я вас здесь жду. Это же как раз нам по дороге, если я не ошибаюсь.
– Конечно!
– Вы остановитесь у тротуара, а я сам к вам подойду. Вы же понимаете, мне с моим мешком по городу ходить и светиться особенно нельзя...
– Да, да! Конечно! Я выезжаю прямо сейчас! Жди меня там, Анатолий! Ну, ты молодец, брат!..
Несколько минут спустя из подъезда выбежал генерал, который на этот раз был одет в гражданское, и ребята в машине даже не сразу его узнали.
Он впрыгнул за руль своей "шестерки" и рванул с места так резко, что чеченцы, зазевавшись, не успели среагировать на прыткость своей жертвы.
Когда они опомнились и нажали на газ, дорогу их "БМВ" неожиданно преградил огромный шикарный джип.
Делом нескольких мгновений для ребят Александра Рудницкого было повязать чеченцев. Два изъятых при задержании "ствола" и пакетик с наркотиком, который был найден в кармане одного из них, стали вполне весомым аргументом в пользу их ареста, о чем в ту же секунду группой захвата было доложено по радиосвязи Банде.
А "опель" майора уже пробирался в потоке автомашин, стараясь не упустить из виду красную "шестерку" со спешащим в Лужники генералом...
* * *
– Я не понимаю, кто вы все-таки такие? – растерянно хлопал глазами Борис Степанович, пытаясь осознать новый поворот, который внезапно приняли события. – На кого вы работаете? Вы же не просто курьер, правда, Анатолий?Он не успел еще остановить машину у станции метро, когда из припарковавшегося следом "опеля" выскочили какие-то ребята и в считанные секунды запрыгнули в салон его автомобиля. Кроме Аркана и Самойленко, которых генерал ожидал увидеть, теперь появилось и третье действующее лицо – здоровый мужик в спортивном костюме, от которого так и веяло спокойной уверенностью в собственных силах.
– Вы же солдат, Борис Степанович, – твердо произнес Аркан, и Тихонравов отметил, что таким тоном бывший старшина с ним еще не разговаривал. – Вы должны помнить, если эта наркота вам еще не окончательно запудрила мозги, что такое честь солдата, честь мундира, что такое боевое товарищество, что такое друзья, не сумевшие выйти из боя, в конце-то концов! Вы помните эти вещи, генерал?
– К чему вы клоните, Анатолий?
– За этот порошок, точнее, из-за него, там, в горах, остался взвод ребят. Молодых здоровых ребят, которых дома ждали родители. Мой взвод. И вы надеялись после этого, что я спокойно вернусь, сдам порошок в руки бандитов вроде вас и буду себе жить-поживать, проедая доллары, за которые заплачено чужой невинной кровью?
– Я не знал об этом!
– О чем?
– Я не знал, что погиб целый взвод! – воскликнул Тихонравов. – Как это случилось?
– Какая разница? Результат налицо, а как это произошло – не важно.
– Но я правда ничего не знал!
– Тогда знайте. И знайте, что не отомстить, не покарать виновных я не мог.
– Клянусь, что я не виноват. То есть виноват... Нет, то есть я хотел сказать, что не виноват именно в смерти ваших ребят. Я ведь только организатор, а все приказы отдавал полковник Игнатенко.
Это он руководил всем там, на месте, в Таджикистане.
– Мне кажется, это не так важно сейчас, когда ничего уже не исправить.
– Да, конечно... И все же – вас не останавливает теперь даже то, что вы знаете своего врага? Вы решились отомстить Мусе, Анатолий?
– Наверное, пора представить вам, Борис Степанович, моих друзей, – Аркан обернулся к своим товарищам, усевшимся на заднем сиденье "Жигулей" Тихонравова. – А уж после этого вам останется только решить для самого себя – с кем вы будете, на чьей стороне?
– Да? – Тихонравов забеспокоился – решительность и категоричность Аркана недвусмысленно намекали на то, что его ждет впереди мало приятного. – И кто же ваши друзья, интересно? Господина Самойленко я уже знаю.
– Знаете, конечно, не знаете только одного – деньги, которые он как будто бы желал получить с вас или с этого Мусы за участие в транспортировке наркотиков, для него не имеют ровно никакого значения.
– То есть?
– То есть Николай занимается всем этим делом исключительно по долгу журналиста. Он снимал все, что можно было, и узнавал самые мельчайшие подробности транспортировки порошка только ради того, чтобы его телерепортаж получился покруче и поаргументированнее. Он не на вашей стороне и не имеет ни малейшей заинтересованности в успехе вашего предприятия. Наоборот, он мечтает своим журналистским материалом привлечь к проблеме внимание общественности и так называемых компетентных органов. Правильно, Николай, я говорю? Ни в чем не ошибся?
– Все верно, – подтвердил Самойленко. – Только, возможно, слишком высоким штилем. Я просто "поймал удачу за хвост" – случайно оказался втянут в перипетии доставки наркотиков с помощью наших же военных из Таджикистана. Не использовать этого шанса я просто не мог.
– Вот видите, Борис Степанович, что получается – Самойленко наблюдает со стороны, я пытаюсь отомстить, а вы по уши в дерьме.
– А кто же в таком случае вот этот ваш товарищ? – Тихонравов кивнул на Банду, который молча, не вмешиваясь, слушал весь разговор.
– А этот наш товарищ, Борис Степанович, для вас – сущая катастрофа.
– В каком смысле?
– Александр – офицер ФСБ.
Зловещие аббревиатуры, обозначающие спецслужбы, еще со времен КГБ и НКВД магически действуют на сознание русского человека. Тихонравов сник и съежился буквально на глазах, челюсть его отвисла, а взгляд стал безжизненным и тупым.
"Вот и все, – думал генерал. – Вот и точка. Я все надеялся, все мечтал о том, что как-нибудь пронесет. А халявы не бывает!"
– Эй, Борис Степанович, вы меня слышите? – шутливо потрепал генерала по плечу Аркан. – Или вас последнее известие привело к инфаркту?
– Слышу, – еле выдавил из себя генерал.
– Вот и отлично. Теперь вы знаете, какие козыри у нас на руках.
– А что вы от меня-то хотите?
– Немного, Борис Степанович, честное слово. Всего-то просим вас задуматься. С кем вы? Зачем вам все это надо? Что вас ждет в будущем? – вмешался в разговор Банда, сидевший до этого неподвижно и молча.
– Ну, допустим, я задумаюсь, допустим, я давно уже обо всем задумался. Я что, должен добровольно признаться в своем преступлении? Как это у вас называется – пойти с повинной? – с горькой иронией улыбнулся Борис Степанович. – А вы мне за это скостите срок?
– Срок вам, Борис Степанович, за все ваши грехи будет в любом случае определять суд, а не мы. Мы можем только в какой-то степени помочь вам очиститься от той грязи, в которую вы втоптали свое честное имя офицера, – невозмутимо ответил Банда. – Решайте!
– Что решать-то? За какую такую услугу с моей стороны вы будете мне помогать?
– Борис Степанович, – придвинувшись ближе к генералу, Банда заговорил мягко и вкрадчиво, – вы же умный человек, вы прекрасно знаете, что в нашем обществе давно существует принцип – услуга за услугу. Так?
– И какие мои действия вас устроят? Разве я могу оказать вам такую услугу, которая хоть была бы сравнима по значимости с... в общем, с тем, что вы можете сделать для меня? – генерал Тихонравов взглянул на Банду с недоумением, явно не понимая, почему до сих пор на его запястьях не защелкнулись наручники.
– Можете.
– Что же?
– Сейчас объясню, но сначала... Сначала, Борис Степанович, вы должны сами для себя решить – хотите ли вы с нами сотрудничать? Готовы ли вы к тому, чтобы пойти на некоторый риск, получив взамен гарантии самого лояльного отношения со стороны правоохранительных органов и прокуратуры к вашей роли во всей преступной деятельности по транспортировке наркотиков из Таджикистана и Афганистана и торговле ими здесь, в Москве? Сначала я хочу услышать от вас, понимаете ли вы сами, без постороннего вмешательства, без давления со стороны органов, в какую страшную грязь вы влипли – в грязь, от которой вам уже никогда не отмыться?
Тихонравов надолго задумался.
Впрочем, думал он сейчас не над теми вопросами, которые поставил перед ним этот офицер Федеральной службы безопасности. Вопросы Банды как раз оказались для Бориса Степановича совсем несложными, ответы на них уже давно были у него готовы, да и сама постановка этих вопросов в принципе заранее предопределяла ответы.
Думал генерал о том, как вообще он сумел дойти до такой жизни, до такого позора. Уже не в первый раз за последнее время приходилось генералу Тихонравову размышлять над вопросами, важнейшими для каждого человека во все времена. Эти вопросы донимали его сейчас, жестоко терзая его душу.
Где грань пристойности, приличия и чести?
Как определить грань, отделяющую тягу к здоровому предпринимательству и желанию разбогатеть от подлости, обмана и преступления?
Сколько нужно денег человеку для полного счастья? Какие блага?
Можно ли пожертвовать убеждениями и моральными правилами ради сиюминутной выгоды и материального благополучия?
Где та незримая черта, переступать которую человек, желающий остаться настоящим Человеком, не имеет права ни в коем случае?
Ведь он, Борис Тихонравов, не родился подлецом.
Он ведь долгие годы вообще не знал, что Такое деньги, богатство, благосостояние.
Он вырос в голодной деревне, разоренной войной, и отлично помнил, как всей семьей копошились они перед самым снегопадом в ледяной земле ради того, чтобы, если повезет, отыскать на перекопанном уже поле хотя бы несколько замерзших противно-сладких картофелин.
Да, он с самого детства мечтал о небе – с тех самых времен, когда летчики были национальными героями, а тот же Чкалов – живой легендой.
Он поступил в летное училище, прошел все ступеньки карьеры в Военно-Воздушных Силах, но мало кто из его друзей догадывался, что только после своей первой зарплаты кадрового офицера он узнал вкус шампанского – до этого его денег, стипендии курсанта, хватало разве что на зубной порошок, а других источников дохода он не имел.
Ему, пришедшему в армию без блата и "волосатой руки", пришлось на полную катушку испытать "прелести" самых дальних, самых зачуханных гарнизонов, летать в самых сложных климатических условиях.
Он, желая больше знать и уметь, сделал свою стремительную карьеру только благодаря своим личным качествам – усидчивости, трудолюбию, старательности и... бесстрашию. Он первым в своей части испытывал новые модели самолетов, первым вырабатывал новые методы и приемы ведения воздушного боя, взаимодействия экипажей. Он учился по ночам, мечтая об Академии, а его послали в Корею – помочь местным "товарищам".
Уже после этой по-настоящему опасной командировки, где он приобрел бесценный опыт в сражениях с американцами, он попал в вожделенную Академию и быстро стал одним из лучших на своем курсе, а затем – опытнейшим, высокопрофессиональным специалистом в области боевой авиации.
Он высоко ценил мужскую дружбу, а еще выше – дружбу мужчин, связанных общим опасным делом, армейским братством.
Для него не было ничего страшнее предательства, трусости, малодушия, стремления решить свои проблемы за чужой счет или спрятаться за чьей-то широкой спиной. Он не понимал, как можно ставить свои личные интересы выше интересов всего большого коллектива, в котором ты живешь, трудишься, воюешь.
Он был настоящим, искренним советским человеком, свято верившим в светлые идеалы, к которым стремилось наше общество. Пусть эти идеалы существовали только в речах коммунистических лидеров, но в том-то и дело, что он был убежден в правильности и лозунгов, и критериев подхода к человеческой морали!
Он был как раз из тех настоящих коммунистов, для которых партия являлась не ступенькой в карьере, а убеждением, религией, преобразующей силой.
Сегодня можно спорить, в чем он был прав или не прав, последователен или противоречив, мудр или наивен, но ведь он оставался таким долгие годы!
И как же мог он измениться настолько кардинально, чтобы предавать уже не только собственные моральные убеждения, но и собственных товарищей, ломать не только устоявшиеся стереотипы поведения, но и моральные правила и границы, переступать не только через собственные гордость и честь, но и через рамки закона – справедливого закона, если уж говорить об антинаркотических статьях Уголовного кодекса!
Как же он мог!
Куда подавался, где потерялся искренний, смелый, честный лейтенант ВВС Тихонравов?!
И наконец, главное и самое страшное: как он мог растоптать последнее, что у него оставалось после его падения, – свою семью! Ведь как иначе назвать то, что он ничтоже сумняшеся подставлял под удар всех – от жены до внуков? Как иначе назвать его поведение, когда, узнав от Мусы Багирова, что именно чеченский главарь организовал попытку изнасилования его дочери, он, боевой генерал, не пристрелил подонка на месте, не плюнул ему в морду, не стер его в порошок, а угодливо и льстиво рассыпался в извинениях, обещая исправиться и чуть ли не на коленях умоляя чеченца больше так не делать?!
Все эти мысли, не в первый раз за последнее время наваливавшиеся на Тихонравова, роем пронеслись у него в голове и сейчас – гораздо быстрее, разумеется, чем можно передать их на бумаге.
Последняя же зацепка – имя Мусы – резко встряхнула его, остановив копание в себе так, как останавливается локомотив с сорванным стоп-краном.
"Муса! Как я его ненавижу! Собственными руками готов его разорвать на мелкие клочки, чтобы никогда даже семя его не возродилось на нашей земле! Вот кто должен понести наказание! Вот из-за кого в первую очередь я должен помочь этим ребятам – и пусть они его уничтожат на корню!"
– Я с удовольствием вам помогу. Я сделаю все, что вы прикажете. И, поверьте, не ради собственного спасения, хотя... Хотя, честно говоря, трудно смириться с мыслью, что я стал преступником, которому нужно бояться суда, прокуратуры и... – Борис Степанович горько усмехнулся, кивнув на Банду, – и офицеров из Федеральной службы безопасности.