Страница:
— На что смотреть-то?
— На экран, естественно. Айн, цвай, драй... оп-ля! Возьми бумагу и карандаш, запиши своей рукой, чтобы потом не было сомнений. Записала? Спрячь в сумочку, утром проверишь.
— Утром я спать буду, — автоматически возразила Валька, недоверчиво разглядывая клочок бумаги, на котором губной помадой было записано отношение доллара к рублю. Числа были близки к тем, которые Валька видела вечером, проезжая мимо обменного пункта, но даже она без труда заметила разницу.
— Ты хочешь сказать, что зеленый опять опустится, а деревянный поднимется?
— Это не я говорю, — сказал Алексей. Язык у него слегка заплетался. — Это математика говорит. Ее величество математика!
— Хорошо, — сдалась Валька, убирая записку в сумочку. — Скажем так: я верю, что ты в это веришь.
— Правда, веришь, не понарошку?
— Верю. И завтра обязательно проверю курс доллара.
— Умница, — сказал Алексей. — Вот за это я тебя люблю.
— И правильно делаешь. Меня все любят, кроме жен. Иди ко мне, компьютер никуда не денется, а мне скоро уходить.
— А может, останешься еще?
— Подумаю, — солгала Валька. — Ну, давай, иди к мамочке!
Через полчаса Алексей уже спал, широко разбросав по кровати худые незагорелые ноги и по-детски подсунув под щеку кулак. Дышал он тяжело, и от него сильно пахло перегаром. Убедившись в том, что клиент спит, Валька бесшумно встала и оделась. Взгляд ее упал на брюки Алексея, из кармана которых высовывался уголок бумажника, но она взяла себя в руки и тихонько выскользнула из квартиры: еще в детстве она прочла у Фенимора Купера, что даже дикие североамериканские индейцы никогда не обижали сумасшедших.
Глава 3
— На экран, естественно. Айн, цвай, драй... оп-ля! Возьми бумагу и карандаш, запиши своей рукой, чтобы потом не было сомнений. Записала? Спрячь в сумочку, утром проверишь.
— Утром я спать буду, — автоматически возразила Валька, недоверчиво разглядывая клочок бумаги, на котором губной помадой было записано отношение доллара к рублю. Числа были близки к тем, которые Валька видела вечером, проезжая мимо обменного пункта, но даже она без труда заметила разницу.
— Ты хочешь сказать, что зеленый опять опустится, а деревянный поднимется?
— Это не я говорю, — сказал Алексей. Язык у него слегка заплетался. — Это математика говорит. Ее величество математика!
— Хорошо, — сдалась Валька, убирая записку в сумочку. — Скажем так: я верю, что ты в это веришь.
— Правда, веришь, не понарошку?
— Верю. И завтра обязательно проверю курс доллара.
— Умница, — сказал Алексей. — Вот за это я тебя люблю.
— И правильно делаешь. Меня все любят, кроме жен. Иди ко мне, компьютер никуда не денется, а мне скоро уходить.
— А может, останешься еще?
— Подумаю, — солгала Валька. — Ну, давай, иди к мамочке!
Через полчаса Алексей уже спал, широко разбросав по кровати худые незагорелые ноги и по-детски подсунув под щеку кулак. Дышал он тяжело, и от него сильно пахло перегаром. Убедившись в том, что клиент спит, Валька бесшумно встала и оделась. Взгляд ее упал на брюки Алексея, из кармана которых высовывался уголок бумажника, но она взяла себя в руки и тихонько выскользнула из квартиры: еще в детстве она прочла у Фенимора Купера, что даже дикие североамериканские индейцы никогда не обижали сумасшедших.
Глава 3
Глеб загнал машину на просторную, выложенную цветной тротуарной плиткой стоянку перед банком, выключил двигатель и посмотрел на часы. Было без семи одиннадцать, он приехал вовремя и не сомневался, что это ему зачтется.
Он вышел из машины и неторопливо привел себя в порядок: поправил на переносице очки с затемненными стеклами, проверил, на месте ли узел галстука, и одернул пиджак. Одет он был с иголочки: инструктируя его перед встречей, генерал Потапчук особо подчеркнул то обстоятельство, что банкир Казаков терпеть не может скверно одетых людей. На безымянном пальце правой руки у него скромно поблескивало обручальное колечко: у банкира имелась молодая дочка, и Глеб не хотел, чтобы его заподозрили в матримониальных намерениях.
Солнце жгло спину, накаляло цементные плиты стоянки и крыши автомобилей. Над разноцветными капотами дрожал и струился горячий воздух, яростные солнечные блики горели на лобовых стеклах и резали глаз даже через темные очки. Над парадным входом в банк варварским блеском сверкали золотые буквы названия. Глеб взял с заднего сиденья тонкий кожаный кейс с документами, запер машину и не спеша двинулся к крыльцу, точно зная, что за каждым его шагом наблюдают внимательные глаза.
Охранник у входа проверил его документы и, на время покинув пуленепробиваемую стеклянную будку, провел по его одежде черным стержнем металлоискателя. Сделано это было вполне корректно и даже любезно; при желании эту процедуру можно было без труда принять за некую услугу, оказываемую банком особо уважаемым клиентам. Затем Глеб предъявил для осмотра кейс, в котором не было ничего, кроме тощей пластиковой папки с его резюме, после чего ему было объявлено, что все в порядке. Другой охранник, уже не в форме, а в темном цивильном костюме с белой рубашкой и строгим галстуком, провел его через операционный зал и сдал с рук на руки миловидной крашеной блондинке в черной юбке и белой блузке. Блондинка сказала: “Следуйте за мной, пожалуйста” — и двинулась впереди, указывая дорогу. Следовать за ней было приятно — вернее, было бы, если бы Глеб имел время и желание разглядывать ее точеную фигурку. Но Сиверова в данный момент интересовало другое: идя по длинному, хорошо освещенному коридору к лифту, он высматривал следящие видеокамеры. Видеокамер было много, и Глебу приходилось напрягаться, чтобы точно запомнить их расположение.
Кабинет банкира находился наверху, под самой крышей, и был обставлен в соответствии с последним писком офисной моды. Огромное, во всю стену, окно из пуленепробиваемого поляризованного стекла давало господину Казакову отличную возможность полюбоваться окрестными крышами, дворами и помойками; на фоне этого громадного окна фигура сидевшего к нему спиной за широким письменным столом банкира автоматически приобретала значительность и даже некоторую монументальность. Дорогой двубортный пиджак спрямлял покатую линию банкирских плеч, а падавший сзади дневной свет благородно серебрил седину на висках, в то время как знаменитая банкирская бородавка скромно пряталась в тени.
В тот самый момент, когда пожилая и некрасивая, но явно опытная секретарша распахнула перед Глебом отделанную фальшивым дубом дверь кабинета, стенные часы в приемной мелодично прозвенели одиннадцать раз. Слепой явился минута в минуту, и то обстоятельство, что славившийся своим хамским отношением к подчиненным банкир не заставил его торчать в приемной, показалось ему обнадеживающим.
— Точность — вежливость королей, — сказал Казаков после небрежного кивка, который, по всей видимости, означал у него приветствие.
— И обязанность свиты, — сдержанно поддакнул Глеб, подходя к столу и кладя ладонь на спинку кресла для посетителей.
— Приятно, что ты это понимаешь, — без лишних церемоний переходя на “ты”, сказал Казаков. — Мне нравятся люди, которые знают свое место. Присаживайся, в ногах правды нет.
— Благодарю вас.
Глеб сел и положил на колени кейс. Казаков откинулся на высокую спинку кресла и сцепил пальцы рук на объемистом животе. В жизни лицо его показалось Глебу еще более неприятным, чем на фотографии; впрочем, Слепой, как никто, знал, насколько обманчивой порой бывает внешность. К тому же инстинктивная неприязнь Сиверова к Казакову могла объясняться спецификой его задания: возможно, в ближайшем будущем Глебу предстоит прострелить эту плешивую голову с надменным обрюзгшим лицом и живыми хитрыми глазками. Стрелять в человека, который тебе противен, гораздо легче, чем в того, к кому ты испытываешь хотя бы тень симпатии, и Глеб, даже не отдавая себе отчета, похоже, уже начал готовить себя к предстоящей ликвидации.
— Итак, — лениво произнес банкир, покачиваясь в кресле, — ты, как я понял, претендуешь на должность начальника службы безопасности моего банка?
Глеб промолчал.
— Превосходно, — продолжал Казаков. — А почему не на мою должность? Чего мелочиться-то, в самом деле?
— Я не знал, что ваша должность тоже вакантна, — огрызнулся Глеб.
— Вот тебе — вакантна, — банкир сделал неприличный жест. — Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? Начальник охраны — это почти что член семьи, а ты приходишь ко мне с улицы и хочешь, чтобы я доверил тебе свою жизнь и свои деньги. На что это похоже?
Глеб пожал плечами.
— Любой выбор сопряжен с определенным риском, — сказал он. — Вы давно могли назначить на эту должность кого-то, кто вам хорошо знаком, однако должность до сих пор никем не занята. Значит, подходящей кандидатуры у вас нет и вам так или иначе придется рискнуть, нанимая кого-то со стороны. Так почему бы не меня?
— А ты, братец, нахал, — с ноткой одобрения в голосе произнес Казаков и взял из лежавшей на столе пачки сигарету с длинным белым фильтром. — Можешь курить, если хочешь.
— Благодарю вас, я не курю, — сказал Глеб.
Это была чистая правда: во время выполнения задания он не курил и не притрагивался к алкоголю. Рука Казакова замерла, не донеся до губ сигарету.
— Вообще не куришь?
— Периодически, — ответил Глеб. — В данный момент не курю, а вообще-то иногда люблю побаловаться хорошей сигареткой.
— Ага, — Казаков, казалось, слегка расслабился, сунул сигарету в зубы и чиркнул зажигалкой. — А как насчет этого дела? — спросил он, характерным жестом щелкнув себя по горлу правее кадыка.
— Аналогично, — ответил Глеб.
— Ага, — повторил Казаков с удовлетворенным кивком. — С силой воли, значит, у нас полный порядок... Не люблю я этих, — признался он, сделав неопределенный жест дымящейся сигаретой, — которые совсем не употребляют. Никогда не знаешь, что у них на уме, у этих психопатов. Ну и алкоголики, само собой, не лучше. Когда тебя сдают за большие деньги, это хотя бы можно понять, но когда за бутылку... — он грязно выругался. — Ну хорошо, давай свое резюме. Посмотрим, что ты за птица.
Глеб спокойно, без суеты открыл кейс и положил на стол перед банкиром свой послужной список, мастерски состряпанный специалистами генерала Потапчука. Документ этот не содержал в себе ничего, кроме стопроцентной липы, однако липа эта была организована таким образом, что уличить Сиверова во лжи банкиру Казакову было не под силу. Конечно, настоящей проверки наспех сооруженная легенда Слепого не выдержала бы, но устройство такой проверки было заведомо не по зубам службе безопасности банка.
Казаков взял бумаги, бросил поверх них испытующий взгляд на Глеба и углубился в чтение — вернее, сделал вид, что углубился, потому что содержание документа наверняка было ему известно заранее. Глеб сидел и с равнодушным видом наблюдал за его лицом, стараясь не слишком пялиться на бородавку.
— Ну-ну, — сказал Казаков, бегло, по диагонали, просмотрев резюме, — Афганистан, Чечня, группа “Альфа” — все это, конечно, хорошо и даже превосходно. Но мне нужен не боевик — их на каждом углу можно набрать хоть целый полк. Мне нужен организатор, который может не только обеспечить безопасность, но и утрясти кое-какие щекотливые вопросы, уладить разногласия... Ты уверен, что можешь с этим справиться? Чего молчишь? Я задал вопрос, отвечай!
— Вопрос риторический, — сказал Глеб, — то есть, не нуждающийся в ответе. Что я могу ответить — что не уверен? Так какой дурак, поступая на работу, рискнет признаться в своей несостоятельности? Ваш вопрос подразумевает утвердительный ответ — ответ, в правдивости которого вы все равно станете сомневаться. Так зачем попусту сотрясать воздух?
Казаков хмыкнул.
— Язык у тебя, по крайней мере, подвешен что надо, — сказал он и оттолкнул от себя резюме. — Не перевариваю тупых солдафонов с куриными мозгами и каменной мускулатурой, которые только и умеют, что кирпичи на черепе ломать. Жрут за троих, а толку от них никакого. Не понимаю, как ты с таким языком в своей конторе до подполковника дослужился.
— Ну, дальше-то, как видите, дело не пошло, — иронично произнес Глеб.
— Вижу, — сказал Казаков. — Трепался, наверное, много, умничал, вот и выставили под зад коленом. Начальство, браток, не любит, когда подчиненные умничают.
— Так точно, — деревянным голосом отчеканил Глеб.
— Ну-ну, — сказал Казаков, — не торопись, ты пока что не мой подчиненный, и неизвестно, будешь ли им. Так что давай производи впечатление.
— Что ж, — сказал Глеб, — на самом деле ваш последний вопрос не такой уж и риторический. Улаживание самых разнообразных проблем — это важнейшая часть процесса обеспечения безопасности. Вы видели мой послужной список. Из него следует, что я умею нападать и защищаться, и притом умею хорошо — лучше, чем те люди, которых, по вашим словам, можно навербовать на любом углу. Кроме того, у меня остались кое-какие связи, так что решить некоторые вопросы мирным путем я тоже могу.
— Скромничаешь, — с укоризной сказал Казаков. — А зря. Судя по тому, что мне удалось разузнать, связи у тебя, дружок, весьма обширные.
Глеб внутренне усмехнулся. Генерал Потапчук не подвел, и та часть операции, за которую отвечали его спецы, похоже, завершилась с блеском: Казаков проглотил наживку вместе с крючком и был этим чрезвычайно доволен. То обстоятельство, что банкир счел нужным продолжить разговор в этом направлении, указывало на близость Сиверова к успеху: Казаков явно был в нем заинтересован и теперь намеревался продемонстрировать свою осведомленность в его делах — осведомленность, которой он был обязан уже упомянутым специалистам из отдела генерала Потапчука.
Глеб удивленно приподнял бровь.
— Не понимаю, — сказал он.
— Понимаешь, — сказал Казаков, — все ты отлично понимаешь, подполковник! А если не понимаешь, я тебе с удовольствием объясню. Видишь ли, человек, который находится в федеральном розыске по довольно серьезному обвинению и при этом рискует явиться сюда, ко мне, и претендовать на весьма видный пост в моем банке, должен обладать очень большими связями и не бояться ни бога, ни черта, ни Федеральной службы безопасности. А?
Глеб сделал каменное лицо.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — твердо сказал он. — Вы либо пытаетесь взять меня на пушку, либо вас самого кто-то, мягко говоря, ввел в заблуждение.
— Я тебе не хрен собачий, чтобы меня куда-то там вводили, — в своей фирменной, широко известной манере ответил господин банкир. — Вот оно, твое досье! — Он вынул из ящика стола и швырнул на стол перед Глебом прозрачную пластиковую папку с какими-то распечатками. — Не хочешь ознакомиться?
— Было бы очень любопытно взглянуть, — лениво произнес Глеб и протянул руку к папке.
Казаков быстро накрыл папку рукой и придвинул поближе к себе, но потом, что-то обдумав и приняв решение, расслабился и снова толкнул пластиковый прямоугольник в сторону посетителя.
— А ты не стесняйся, — сказал он, — взгляни, поинтересуйся. Не такой уж ты человек-невидимка, как тебе, наверное, кажется.
Глеб вынул из папки несколько сколотых скрепкой страничек и бегло их просмотрел. Так называемое “досье” содержало в себе именно то, что и должно было содержать, то есть умело составленный липовый компромат на никогда не существовавшего подполковника ФСБ Комарова, ветерана группы “Альфа”, участника множества боевых операций, погоревшего на транспортировке оружия и фальшивых долларов. Оружие подполковник Комаров поставлял, понятное дело, в Чечню, а фальшивые баксы целыми грузовиками гнал из Чечни в Москву. Предприимчивый, короче говоря, был подполковник, а главное, остроумный — фальшивую валюту он, если верить досье, переправлял в запаянных цинковых гробах, откуда предварительно выбрасывал останки погибших солдат. Останки закапывались на ближайшем пустыре. В Москве же безутешные родственники хоронили дорогого покойника, проливая слезы над цинковой посудиной, в которой на самом деле лежали сотни тысяч фальшивых долларов, а после похорон, ночью, на кладбище приходили ребята с лопатами и извлекали из гроба его содержимое. История была реальная, о ней в свое время много писали в газетах, и Казаков наверняка слышал о нашумевшем деле с “грузом 200”. А теперь, значит, прямо перед ним сидел виновник той заварухи, которого, если верить газетам, не то вовсе не нашли, не то нашли мертвым... Да, у Казакова, пожалуй, были все основания полагать, что он держит своего собеседника в кулаке!
— Чепуха какая-то, — ровным голосом сказал Глеб, дочитав до конца и положив последнюю страничку на стол. — Тем не менее я вижу, что вы воспринимаете эту белиберду всерьез, и не могу не спросить, что вы намерены в связи со всем этим предпринять. Вряд ли вам будет какая-то польза оттого, что я окажусь в следственном изоляторе ФСБ.
— Молодец! — похвалил Казаков. — Схватываешь прямо на лету. Люблю предприимчивых людей с мозгами. А такая вот информация, — он постучал пальцем по досье, — наилучшая основа для близких, доверительных отношений — как раз таких, какие должны быть между банкиром и начальником его охраны. Как ты полагаешь?
— То есть я принят на работу? — напористо произнес Глеб.
— С испытательным сроком, — уточнил Казаков. — Можешь пока оформляться, условия уточним позже, когда войдешь в курс дела. Тогда же и получишь задание, от выполнения которого будет зависеть твое дальнейшее... э... твоя дальнейшая работа.
— Простите, — негромко, но твердо сказал Слепой. — Что значит — условия уточним позже? Я не намерен покупать кота в мешке.
— Ты о деньгах, что ли? — пренебрежительно спросил банкир. — Не волнуйся, деньгами не обижу. Будешь получать как-нибудь побольше, чем командир твоей “Альфы”. И потом, выбирать-то тебе особо не приходится, правда ведь? Ты ведь, насколько я понимаю, решил легализоваться, так? Правильное решение, одобряю. Но осуществить его не так-то просто, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Глеб и встал.
— Понимают, когда вынимают, — в присущей ему манере пошутил Андрей Васильевич Казаков.
Глеб промолчал. Банкир Казаков относился к той категории шутников, которые воспринимают юмор только тогда, когда он не обращен против них.
С того места, где стоял Сиверов, ему была хорошо фотография в простой рамке из красного дерева, установленная на столе Казакова. На снимке была изображена очень красивая блондинка лет двадцати — надо полагать, дочь, о которой упоминал генерал Потапчук. Глеб подумал, что это могла быть и покойная жена банкира в молодости, но тут же отказался от этой мысли: снимок был цифровой, отменного качества — в ту пору, когда жене Казакова было двадцать лет, делать такие еще не умели.
— Ну, чего уставился? — неожиданно агрессивно спросил Казаков, заметив, куда он смотрит. — Хороша Даша, да не ваша!
— Насколько я понимаю, это кто-то из членов вашей семьи, — спокойно ответил Глеб.
— Дочь, — буркнул Казаков. — И если ты, красавчик, начнешь подбивать клинья... Имей в виду, я только с виду такой добрый.
— Кто это вам сказал, что вы с виду добрый? — сказал Глеб. — Кто-нибудь из подчиненных? Ну, так это был обычный подхалимаж.
Казаков вытаращил на него бешеные глаза и несколько раз моргнул, а потом с шумом выпустил из легких воздух и рассмеялся.
— Язык у тебя, конечно, подвешен, — повторил он, все еще посмеиваясь. — Но ты гляди, особенно его не распускай. Я человек прямой и подхалимов не люблю, но знаешь ведь, как древние римляне говорили: что позволено Юпитеру...
— Не позволено быку, — закончил за него Глеб. — Да, я вас отлично понял. Не беспокойтесь. Я человек военный и знаю, что такое дисциплина и субординация. Что же до вашей дочери, то она, как я понял, поступает под мою охрану вместе с вами и вашим имуществом, так что знать ее в лицо — моя прямая обязанность. Приятная обязанность, я бы сказал. У вас очень красивая дочь.
— Сам знаю. Но ты о ней даже и не мечтай, понял?
— Я женат, — напомнил Глеб. Казаков пренебрежительно фыркнул.
— Эка, удивил! Как будто это кому-нибудь мешало. Впрочем, у тебя все равно ни черта не выйдет, через неделю она улетает обратно в Сорбонну. Кстати, организация ее отъезда с этой минуты ложится на тебя — билеты, рейсы, меры безопасности и все такое прочее.
— Разумеется.
— Разумеется, когда имеется, — снова сострил Казаков. — Ну все, свободен. Скажешь моей секретарше, что зачислен с испытательным сроком, она подготовит необходимые бумаги и все тебе объяснит. Да, кстати, напомни, как тебя зовут. У меня, знаешь, память на имена — ну, буквально ни к черту...
Глеб это знал.
— Комаров, — сказал он, — Федор Григорьевич. Казаков почесал лысину согнутым мизинцем, задумчиво потрогал бородавку на носу.
— Будешь Комаром, — сказал он. — Я, знаешь, всем клички даю, мне так проще запоминать. Согласись, кличка — это все-таки лучше, чем когда в тебя тычут пальцем и говорят: “Э!”
Глеб молча наклонил голову. Он не пообщался с банкиром Казаковым и получаса, а ему уже хотелось, чтобы подозрения генерала Потапчука в отношении этого плешивого борова подтвердились, — тогда его можно было бы убрать с чистой совестью.
Через час все необходимые формальности были соблюдены. Подробное ознакомление начальника охраны с делами было решено отложить до завтрашнего утра. Глеб понял это так, что Казаков хочет все хорошенько обдумать, прежде чем подпускать к себе совершенно незнакомого человека.
Выходя из банка, он автоматически бросил взгляд на электронное табло возле окошечка обменного пункта. Курс доллара снова немного понизился, у закрытого по случаю технического перерыва окошечка стояла небольшая терпеливая очередь.
Машина на стоянке за это время успела раскалиться, как доменная печь, к рулю было страшно прикасаться. Усаживаясь на горячее сиденье, Глеб привычно подумал, что автомобильный кондиционер — вещь хоть и дорогая, но порой необходимая. Он с удовольствием содрал с шеи галстук, снял и бросил на заднее сиденье пиджак, после чего запустил двигатель и включил на полную мощность вентилятор. Вентилятор с шумом погнал в салон горячий, пахнущий разогретой пластмассой воздух. Сиверов отпустил энергичное словечко, открыл окно, включил передачу и задним ходом выбрался со стоянки.
В двух, кварталах от банка он заметил, что за ним следят. Преследователи ехали на белой “Мазде”, изо всех сил стараясь оставаться незамеченными. Автомобиль был далеко не первой молодости — тоже, наверное, для того, чтобы не очень бросался в глаза. Сиверов иронически улыбнулся: это была очередная шутка банкира Казакова, решившего проверить своего нового начальника охраны на вшивость, а заодно и проследить, куда тот поедет — не на Лубянку ли?
— Ладно, — вслух сказал Глеб, — шутить так шутить.
Он сделал несколько неожиданных и совершенно ненужных поворотов — просто так, для очистки совести, чтобы окончательно убедиться в том, что и без доказательств было ясно, как божий день. “Мазда”, чуть поотстав, повторила все его маневры. Тогда Слепой увеличил скорость и, больше никуда не сворачивая, поехал за город, чтобы там без помех довести затеянную Казаковым забаву до логического завершения.
Водитель “Мазды” оказался настоящим профессионалом. Движок у него был слабоват для навязанной Глебом гонки, да и необходимость оставаться незамеченным наверняка связывала руки. Однако он ухитрился не отстать от машины Слепого и при этом продолжал мастерски делать вид, что не гонится за объектом слежки, а просто едет по своим делам, хотя и немного торопится. Наблюдая за его маневрами в зеркальце заднего вида, Глеб то и дело одобрительно кивал. От комментариев вслух он решил воздержаться: не было никакой гарантии, что, пока он сидел у Казакова, в его машину не всадили “жучка”. Во всяком случае, если бы Глеб Сиверов действительно намеревался возглавить службу безопасности “Казбанка”, работать с водителем висевшей у него на хвосте “Мазды” было бы приятно — он уважал профессионализм. Похоже, генерал Потапчук не зря хвалил предыдущего начальника охраны Казакова: покойный явно умел подбирать и муштровать людей.
Эта мысль навела Глеба на кое-какие подозрения, и, когда “Мазда” вдруг куда-то исчезла, подозрения эти превратились в уверенность. Убедившись, что за ним никто не едет, Глеб свернул в первую попавшуюся подворотню, остановил машину и, как мог, исследовал днище. Оснащенная магнитной присоской пуговка радиомаяка обнаружилась под задним бампером. Глеб посмотрел на мусоровоз, который урчал и вонял соляркой во дворе, метрах в двадцати от него, но передумал: он вовсе не хотел ускользать от наблюдения. Шутить так шутить!
Он положил радиомаяк в нагрудный карман испачканной пылью с автомобильного днища белой рубашки, рассеянно вытер руки взятой в багажнике тряпкой, сел за руль и снова выехал на улицу. Вторая машина наружного наблюдения обнаружилась уже на подъезде к Кольцевой. Это был мощный японский джип — совсем новый, очень быстроходный и с отличной проходимостью. Все было правильно: водитель “Мазды” понял, что его засекли, понял, что на загородном шоссе неминуемо потеряет объект наблюдения из вида, и передал его напарнику на джипе. “Что ж, господин банкир, — весело подумал Глеб, проскакивая под эстакадой и косясь в зеркало, — тем хуже для вас. Дороже обойдется, только и всего”.
Он увеличил скорость, а когда по сторонам дороги зазеленел лес, резко свернул на первую попавшуюся проселочную дорогу. Здесь он выбросил прямо на дорогу радиомаяк, проехал еще метров двести, резко затормозил и задним ходом, морщась от скрежета по бортам и треска под колесами, загнал машину в какие-то кусты. Он еще успел выйти наружу и убедиться в том, что с дороги машина не видна, как через несколько мгновений вдали, у поворота на шоссе, послышался нарастающий злобный рев мощного автомобильного двигателя.
Потом резко завизжали тормоза. Глеб осторожно выглянул из кустов и увидел то, что ожидал увидеть: окутанный медленно оседающим облаком пыли черный джип замер на том самом месте, где он выбросил из машины радиомаяк. Дверцы машины распахнулись, и на дорогу выбрались четверо крепких ребят, одетых, как личная охрана президента во время дипломатического приема. Один из них наклонился и что-то поднял с дороги. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться, что именно нашел на лесном проселке охранник банкира Казакова. Раздавшийся вслед за этой находкой возглас “Вот сука!” был таким громким и прочувствованным, что его расслышал даже находившийся на приличном удалении Глеб.
— Что сука, то сука, — пробормотал он и стал навинчивать длинный черный глушитель на ствол извлеченного из тайника в машине “глока”.
Охранники поспешно заняли свои места в машине, двигатель натужно взревел, и огромный внедорожник рванул с места так резко, словно намеревался взлететь. Водитель жал на газ, торопясь нагнать ускользнувший объект наблюдения; сидя на корточках за кустом, Глеб слушал, как тот переключает передачи: вторая, третья и почти сразу — четвертая. Когда машина поравнялась с устроенной Слепым засадой, скорость ее приближалась уже к девяноста километрам в час, и в этот момент Глеб открыл прицельный огонь по колесам.
Он вышел из машины и неторопливо привел себя в порядок: поправил на переносице очки с затемненными стеклами, проверил, на месте ли узел галстука, и одернул пиджак. Одет он был с иголочки: инструктируя его перед встречей, генерал Потапчук особо подчеркнул то обстоятельство, что банкир Казаков терпеть не может скверно одетых людей. На безымянном пальце правой руки у него скромно поблескивало обручальное колечко: у банкира имелась молодая дочка, и Глеб не хотел, чтобы его заподозрили в матримониальных намерениях.
Солнце жгло спину, накаляло цементные плиты стоянки и крыши автомобилей. Над разноцветными капотами дрожал и струился горячий воздух, яростные солнечные блики горели на лобовых стеклах и резали глаз даже через темные очки. Над парадным входом в банк варварским блеском сверкали золотые буквы названия. Глеб взял с заднего сиденья тонкий кожаный кейс с документами, запер машину и не спеша двинулся к крыльцу, точно зная, что за каждым его шагом наблюдают внимательные глаза.
Охранник у входа проверил его документы и, на время покинув пуленепробиваемую стеклянную будку, провел по его одежде черным стержнем металлоискателя. Сделано это было вполне корректно и даже любезно; при желании эту процедуру можно было без труда принять за некую услугу, оказываемую банком особо уважаемым клиентам. Затем Глеб предъявил для осмотра кейс, в котором не было ничего, кроме тощей пластиковой папки с его резюме, после чего ему было объявлено, что все в порядке. Другой охранник, уже не в форме, а в темном цивильном костюме с белой рубашкой и строгим галстуком, провел его через операционный зал и сдал с рук на руки миловидной крашеной блондинке в черной юбке и белой блузке. Блондинка сказала: “Следуйте за мной, пожалуйста” — и двинулась впереди, указывая дорогу. Следовать за ней было приятно — вернее, было бы, если бы Глеб имел время и желание разглядывать ее точеную фигурку. Но Сиверова в данный момент интересовало другое: идя по длинному, хорошо освещенному коридору к лифту, он высматривал следящие видеокамеры. Видеокамер было много, и Глебу приходилось напрягаться, чтобы точно запомнить их расположение.
Кабинет банкира находился наверху, под самой крышей, и был обставлен в соответствии с последним писком офисной моды. Огромное, во всю стену, окно из пуленепробиваемого поляризованного стекла давало господину Казакову отличную возможность полюбоваться окрестными крышами, дворами и помойками; на фоне этого громадного окна фигура сидевшего к нему спиной за широким письменным столом банкира автоматически приобретала значительность и даже некоторую монументальность. Дорогой двубортный пиджак спрямлял покатую линию банкирских плеч, а падавший сзади дневной свет благородно серебрил седину на висках, в то время как знаменитая банкирская бородавка скромно пряталась в тени.
В тот самый момент, когда пожилая и некрасивая, но явно опытная секретарша распахнула перед Глебом отделанную фальшивым дубом дверь кабинета, стенные часы в приемной мелодично прозвенели одиннадцать раз. Слепой явился минута в минуту, и то обстоятельство, что славившийся своим хамским отношением к подчиненным банкир не заставил его торчать в приемной, показалось ему обнадеживающим.
— Точность — вежливость королей, — сказал Казаков после небрежного кивка, который, по всей видимости, означал у него приветствие.
— И обязанность свиты, — сдержанно поддакнул Глеб, подходя к столу и кладя ладонь на спинку кресла для посетителей.
— Приятно, что ты это понимаешь, — без лишних церемоний переходя на “ты”, сказал Казаков. — Мне нравятся люди, которые знают свое место. Присаживайся, в ногах правды нет.
— Благодарю вас.
Глеб сел и положил на колени кейс. Казаков откинулся на высокую спинку кресла и сцепил пальцы рук на объемистом животе. В жизни лицо его показалось Глебу еще более неприятным, чем на фотографии; впрочем, Слепой, как никто, знал, насколько обманчивой порой бывает внешность. К тому же инстинктивная неприязнь Сиверова к Казакову могла объясняться спецификой его задания: возможно, в ближайшем будущем Глебу предстоит прострелить эту плешивую голову с надменным обрюзгшим лицом и живыми хитрыми глазками. Стрелять в человека, который тебе противен, гораздо легче, чем в того, к кому ты испытываешь хотя бы тень симпатии, и Глеб, даже не отдавая себе отчета, похоже, уже начал готовить себя к предстоящей ликвидации.
— Итак, — лениво произнес банкир, покачиваясь в кресле, — ты, как я понял, претендуешь на должность начальника службы безопасности моего банка?
Глеб промолчал.
— Превосходно, — продолжал Казаков. — А почему не на мою должность? Чего мелочиться-то, в самом деле?
— Я не знал, что ваша должность тоже вакантна, — огрызнулся Глеб.
— Вот тебе — вакантна, — банкир сделал неприличный жест. — Ты что, не понимаешь, о чем я говорю? Начальник охраны — это почти что член семьи, а ты приходишь ко мне с улицы и хочешь, чтобы я доверил тебе свою жизнь и свои деньги. На что это похоже?
Глеб пожал плечами.
— Любой выбор сопряжен с определенным риском, — сказал он. — Вы давно могли назначить на эту должность кого-то, кто вам хорошо знаком, однако должность до сих пор никем не занята. Значит, подходящей кандидатуры у вас нет и вам так или иначе придется рискнуть, нанимая кого-то со стороны. Так почему бы не меня?
— А ты, братец, нахал, — с ноткой одобрения в голосе произнес Казаков и взял из лежавшей на столе пачки сигарету с длинным белым фильтром. — Можешь курить, если хочешь.
— Благодарю вас, я не курю, — сказал Глеб.
Это была чистая правда: во время выполнения задания он не курил и не притрагивался к алкоголю. Рука Казакова замерла, не донеся до губ сигарету.
— Вообще не куришь?
— Периодически, — ответил Глеб. — В данный момент не курю, а вообще-то иногда люблю побаловаться хорошей сигареткой.
— Ага, — Казаков, казалось, слегка расслабился, сунул сигарету в зубы и чиркнул зажигалкой. — А как насчет этого дела? — спросил он, характерным жестом щелкнув себя по горлу правее кадыка.
— Аналогично, — ответил Глеб.
— Ага, — повторил Казаков с удовлетворенным кивком. — С силой воли, значит, у нас полный порядок... Не люблю я этих, — признался он, сделав неопределенный жест дымящейся сигаретой, — которые совсем не употребляют. Никогда не знаешь, что у них на уме, у этих психопатов. Ну и алкоголики, само собой, не лучше. Когда тебя сдают за большие деньги, это хотя бы можно понять, но когда за бутылку... — он грязно выругался. — Ну хорошо, давай свое резюме. Посмотрим, что ты за птица.
Глеб спокойно, без суеты открыл кейс и положил на стол перед банкиром свой послужной список, мастерски состряпанный специалистами генерала Потапчука. Документ этот не содержал в себе ничего, кроме стопроцентной липы, однако липа эта была организована таким образом, что уличить Сиверова во лжи банкиру Казакову было не под силу. Конечно, настоящей проверки наспех сооруженная легенда Слепого не выдержала бы, но устройство такой проверки было заведомо не по зубам службе безопасности банка.
Казаков взял бумаги, бросил поверх них испытующий взгляд на Глеба и углубился в чтение — вернее, сделал вид, что углубился, потому что содержание документа наверняка было ему известно заранее. Глеб сидел и с равнодушным видом наблюдал за его лицом, стараясь не слишком пялиться на бородавку.
— Ну-ну, — сказал Казаков, бегло, по диагонали, просмотрев резюме, — Афганистан, Чечня, группа “Альфа” — все это, конечно, хорошо и даже превосходно. Но мне нужен не боевик — их на каждом углу можно набрать хоть целый полк. Мне нужен организатор, который может не только обеспечить безопасность, но и утрясти кое-какие щекотливые вопросы, уладить разногласия... Ты уверен, что можешь с этим справиться? Чего молчишь? Я задал вопрос, отвечай!
— Вопрос риторический, — сказал Глеб, — то есть, не нуждающийся в ответе. Что я могу ответить — что не уверен? Так какой дурак, поступая на работу, рискнет признаться в своей несостоятельности? Ваш вопрос подразумевает утвердительный ответ — ответ, в правдивости которого вы все равно станете сомневаться. Так зачем попусту сотрясать воздух?
Казаков хмыкнул.
— Язык у тебя, по крайней мере, подвешен что надо, — сказал он и оттолкнул от себя резюме. — Не перевариваю тупых солдафонов с куриными мозгами и каменной мускулатурой, которые только и умеют, что кирпичи на черепе ломать. Жрут за троих, а толку от них никакого. Не понимаю, как ты с таким языком в своей конторе до подполковника дослужился.
— Ну, дальше-то, как видите, дело не пошло, — иронично произнес Глеб.
— Вижу, — сказал Казаков. — Трепался, наверное, много, умничал, вот и выставили под зад коленом. Начальство, браток, не любит, когда подчиненные умничают.
— Так точно, — деревянным голосом отчеканил Глеб.
— Ну-ну, — сказал Казаков, — не торопись, ты пока что не мой подчиненный, и неизвестно, будешь ли им. Так что давай производи впечатление.
— Что ж, — сказал Глеб, — на самом деле ваш последний вопрос не такой уж и риторический. Улаживание самых разнообразных проблем — это важнейшая часть процесса обеспечения безопасности. Вы видели мой послужной список. Из него следует, что я умею нападать и защищаться, и притом умею хорошо — лучше, чем те люди, которых, по вашим словам, можно навербовать на любом углу. Кроме того, у меня остались кое-какие связи, так что решить некоторые вопросы мирным путем я тоже могу.
— Скромничаешь, — с укоризной сказал Казаков. — А зря. Судя по тому, что мне удалось разузнать, связи у тебя, дружок, весьма обширные.
Глеб внутренне усмехнулся. Генерал Потапчук не подвел, и та часть операции, за которую отвечали его спецы, похоже, завершилась с блеском: Казаков проглотил наживку вместе с крючком и был этим чрезвычайно доволен. То обстоятельство, что банкир счел нужным продолжить разговор в этом направлении, указывало на близость Сиверова к успеху: Казаков явно был в нем заинтересован и теперь намеревался продемонстрировать свою осведомленность в его делах — осведомленность, которой он был обязан уже упомянутым специалистам из отдела генерала Потапчука.
Глеб удивленно приподнял бровь.
— Не понимаю, — сказал он.
— Понимаешь, — сказал Казаков, — все ты отлично понимаешь, подполковник! А если не понимаешь, я тебе с удовольствием объясню. Видишь ли, человек, который находится в федеральном розыске по довольно серьезному обвинению и при этом рискует явиться сюда, ко мне, и претендовать на весьма видный пост в моем банке, должен обладать очень большими связями и не бояться ни бога, ни черта, ни Федеральной службы безопасности. А?
Глеб сделал каменное лицо.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — твердо сказал он. — Вы либо пытаетесь взять меня на пушку, либо вас самого кто-то, мягко говоря, ввел в заблуждение.
— Я тебе не хрен собачий, чтобы меня куда-то там вводили, — в своей фирменной, широко известной манере ответил господин банкир. — Вот оно, твое досье! — Он вынул из ящика стола и швырнул на стол перед Глебом прозрачную пластиковую папку с какими-то распечатками. — Не хочешь ознакомиться?
— Было бы очень любопытно взглянуть, — лениво произнес Глеб и протянул руку к папке.
Казаков быстро накрыл папку рукой и придвинул поближе к себе, но потом, что-то обдумав и приняв решение, расслабился и снова толкнул пластиковый прямоугольник в сторону посетителя.
— А ты не стесняйся, — сказал он, — взгляни, поинтересуйся. Не такой уж ты человек-невидимка, как тебе, наверное, кажется.
Глеб вынул из папки несколько сколотых скрепкой страничек и бегло их просмотрел. Так называемое “досье” содержало в себе именно то, что и должно было содержать, то есть умело составленный липовый компромат на никогда не существовавшего подполковника ФСБ Комарова, ветерана группы “Альфа”, участника множества боевых операций, погоревшего на транспортировке оружия и фальшивых долларов. Оружие подполковник Комаров поставлял, понятное дело, в Чечню, а фальшивые баксы целыми грузовиками гнал из Чечни в Москву. Предприимчивый, короче говоря, был подполковник, а главное, остроумный — фальшивую валюту он, если верить досье, переправлял в запаянных цинковых гробах, откуда предварительно выбрасывал останки погибших солдат. Останки закапывались на ближайшем пустыре. В Москве же безутешные родственники хоронили дорогого покойника, проливая слезы над цинковой посудиной, в которой на самом деле лежали сотни тысяч фальшивых долларов, а после похорон, ночью, на кладбище приходили ребята с лопатами и извлекали из гроба его содержимое. История была реальная, о ней в свое время много писали в газетах, и Казаков наверняка слышал о нашумевшем деле с “грузом 200”. А теперь, значит, прямо перед ним сидел виновник той заварухи, которого, если верить газетам, не то вовсе не нашли, не то нашли мертвым... Да, у Казакова, пожалуй, были все основания полагать, что он держит своего собеседника в кулаке!
— Чепуха какая-то, — ровным голосом сказал Глеб, дочитав до конца и положив последнюю страничку на стол. — Тем не менее я вижу, что вы воспринимаете эту белиберду всерьез, и не могу не спросить, что вы намерены в связи со всем этим предпринять. Вряд ли вам будет какая-то польза оттого, что я окажусь в следственном изоляторе ФСБ.
— Молодец! — похвалил Казаков. — Схватываешь прямо на лету. Люблю предприимчивых людей с мозгами. А такая вот информация, — он постучал пальцем по досье, — наилучшая основа для близких, доверительных отношений — как раз таких, какие должны быть между банкиром и начальником его охраны. Как ты полагаешь?
— То есть я принят на работу? — напористо произнес Глеб.
— С испытательным сроком, — уточнил Казаков. — Можешь пока оформляться, условия уточним позже, когда войдешь в курс дела. Тогда же и получишь задание, от выполнения которого будет зависеть твое дальнейшее... э... твоя дальнейшая работа.
— Простите, — негромко, но твердо сказал Слепой. — Что значит — условия уточним позже? Я не намерен покупать кота в мешке.
— Ты о деньгах, что ли? — пренебрежительно спросил банкир. — Не волнуйся, деньгами не обижу. Будешь получать как-нибудь побольше, чем командир твоей “Альфы”. И потом, выбирать-то тебе особо не приходится, правда ведь? Ты ведь, насколько я понимаю, решил легализоваться, так? Правильное решение, одобряю. Но осуществить его не так-то просто, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Глеб и встал.
— Понимают, когда вынимают, — в присущей ему манере пошутил Андрей Васильевич Казаков.
Глеб промолчал. Банкир Казаков относился к той категории шутников, которые воспринимают юмор только тогда, когда он не обращен против них.
С того места, где стоял Сиверов, ему была хорошо фотография в простой рамке из красного дерева, установленная на столе Казакова. На снимке была изображена очень красивая блондинка лет двадцати — надо полагать, дочь, о которой упоминал генерал Потапчук. Глеб подумал, что это могла быть и покойная жена банкира в молодости, но тут же отказался от этой мысли: снимок был цифровой, отменного качества — в ту пору, когда жене Казакова было двадцать лет, делать такие еще не умели.
— Ну, чего уставился? — неожиданно агрессивно спросил Казаков, заметив, куда он смотрит. — Хороша Даша, да не ваша!
— Насколько я понимаю, это кто-то из членов вашей семьи, — спокойно ответил Глеб.
— Дочь, — буркнул Казаков. — И если ты, красавчик, начнешь подбивать клинья... Имей в виду, я только с виду такой добрый.
— Кто это вам сказал, что вы с виду добрый? — сказал Глеб. — Кто-нибудь из подчиненных? Ну, так это был обычный подхалимаж.
Казаков вытаращил на него бешеные глаза и несколько раз моргнул, а потом с шумом выпустил из легких воздух и рассмеялся.
— Язык у тебя, конечно, подвешен, — повторил он, все еще посмеиваясь. — Но ты гляди, особенно его не распускай. Я человек прямой и подхалимов не люблю, но знаешь ведь, как древние римляне говорили: что позволено Юпитеру...
— Не позволено быку, — закончил за него Глеб. — Да, я вас отлично понял. Не беспокойтесь. Я человек военный и знаю, что такое дисциплина и субординация. Что же до вашей дочери, то она, как я понял, поступает под мою охрану вместе с вами и вашим имуществом, так что знать ее в лицо — моя прямая обязанность. Приятная обязанность, я бы сказал. У вас очень красивая дочь.
— Сам знаю. Но ты о ней даже и не мечтай, понял?
— Я женат, — напомнил Глеб. Казаков пренебрежительно фыркнул.
— Эка, удивил! Как будто это кому-нибудь мешало. Впрочем, у тебя все равно ни черта не выйдет, через неделю она улетает обратно в Сорбонну. Кстати, организация ее отъезда с этой минуты ложится на тебя — билеты, рейсы, меры безопасности и все такое прочее.
— Разумеется.
— Разумеется, когда имеется, — снова сострил Казаков. — Ну все, свободен. Скажешь моей секретарше, что зачислен с испытательным сроком, она подготовит необходимые бумаги и все тебе объяснит. Да, кстати, напомни, как тебя зовут. У меня, знаешь, память на имена — ну, буквально ни к черту...
Глеб это знал.
— Комаров, — сказал он, — Федор Григорьевич. Казаков почесал лысину согнутым мизинцем, задумчиво потрогал бородавку на носу.
— Будешь Комаром, — сказал он. — Я, знаешь, всем клички даю, мне так проще запоминать. Согласись, кличка — это все-таки лучше, чем когда в тебя тычут пальцем и говорят: “Э!”
Глеб молча наклонил голову. Он не пообщался с банкиром Казаковым и получаса, а ему уже хотелось, чтобы подозрения генерала Потапчука в отношении этого плешивого борова подтвердились, — тогда его можно было бы убрать с чистой совестью.
Через час все необходимые формальности были соблюдены. Подробное ознакомление начальника охраны с делами было решено отложить до завтрашнего утра. Глеб понял это так, что Казаков хочет все хорошенько обдумать, прежде чем подпускать к себе совершенно незнакомого человека.
Выходя из банка, он автоматически бросил взгляд на электронное табло возле окошечка обменного пункта. Курс доллара снова немного понизился, у закрытого по случаю технического перерыва окошечка стояла небольшая терпеливая очередь.
Машина на стоянке за это время успела раскалиться, как доменная печь, к рулю было страшно прикасаться. Усаживаясь на горячее сиденье, Глеб привычно подумал, что автомобильный кондиционер — вещь хоть и дорогая, но порой необходимая. Он с удовольствием содрал с шеи галстук, снял и бросил на заднее сиденье пиджак, после чего запустил двигатель и включил на полную мощность вентилятор. Вентилятор с шумом погнал в салон горячий, пахнущий разогретой пластмассой воздух. Сиверов отпустил энергичное словечко, открыл окно, включил передачу и задним ходом выбрался со стоянки.
В двух, кварталах от банка он заметил, что за ним следят. Преследователи ехали на белой “Мазде”, изо всех сил стараясь оставаться незамеченными. Автомобиль был далеко не первой молодости — тоже, наверное, для того, чтобы не очень бросался в глаза. Сиверов иронически улыбнулся: это была очередная шутка банкира Казакова, решившего проверить своего нового начальника охраны на вшивость, а заодно и проследить, куда тот поедет — не на Лубянку ли?
— Ладно, — вслух сказал Глеб, — шутить так шутить.
Он сделал несколько неожиданных и совершенно ненужных поворотов — просто так, для очистки совести, чтобы окончательно убедиться в том, что и без доказательств было ясно, как божий день. “Мазда”, чуть поотстав, повторила все его маневры. Тогда Слепой увеличил скорость и, больше никуда не сворачивая, поехал за город, чтобы там без помех довести затеянную Казаковым забаву до логического завершения.
Водитель “Мазды” оказался настоящим профессионалом. Движок у него был слабоват для навязанной Глебом гонки, да и необходимость оставаться незамеченным наверняка связывала руки. Однако он ухитрился не отстать от машины Слепого и при этом продолжал мастерски делать вид, что не гонится за объектом слежки, а просто едет по своим делам, хотя и немного торопится. Наблюдая за его маневрами в зеркальце заднего вида, Глеб то и дело одобрительно кивал. От комментариев вслух он решил воздержаться: не было никакой гарантии, что, пока он сидел у Казакова, в его машину не всадили “жучка”. Во всяком случае, если бы Глеб Сиверов действительно намеревался возглавить службу безопасности “Казбанка”, работать с водителем висевшей у него на хвосте “Мазды” было бы приятно — он уважал профессионализм. Похоже, генерал Потапчук не зря хвалил предыдущего начальника охраны Казакова: покойный явно умел подбирать и муштровать людей.
Эта мысль навела Глеба на кое-какие подозрения, и, когда “Мазда” вдруг куда-то исчезла, подозрения эти превратились в уверенность. Убедившись, что за ним никто не едет, Глеб свернул в первую попавшуюся подворотню, остановил машину и, как мог, исследовал днище. Оснащенная магнитной присоской пуговка радиомаяка обнаружилась под задним бампером. Глеб посмотрел на мусоровоз, который урчал и вонял соляркой во дворе, метрах в двадцати от него, но передумал: он вовсе не хотел ускользать от наблюдения. Шутить так шутить!
Он положил радиомаяк в нагрудный карман испачканной пылью с автомобильного днища белой рубашки, рассеянно вытер руки взятой в багажнике тряпкой, сел за руль и снова выехал на улицу. Вторая машина наружного наблюдения обнаружилась уже на подъезде к Кольцевой. Это был мощный японский джип — совсем новый, очень быстроходный и с отличной проходимостью. Все было правильно: водитель “Мазды” понял, что его засекли, понял, что на загородном шоссе неминуемо потеряет объект наблюдения из вида, и передал его напарнику на джипе. “Что ж, господин банкир, — весело подумал Глеб, проскакивая под эстакадой и косясь в зеркало, — тем хуже для вас. Дороже обойдется, только и всего”.
Он увеличил скорость, а когда по сторонам дороги зазеленел лес, резко свернул на первую попавшуюся проселочную дорогу. Здесь он выбросил прямо на дорогу радиомаяк, проехал еще метров двести, резко затормозил и задним ходом, морщась от скрежета по бортам и треска под колесами, загнал машину в какие-то кусты. Он еще успел выйти наружу и убедиться в том, что с дороги машина не видна, как через несколько мгновений вдали, у поворота на шоссе, послышался нарастающий злобный рев мощного автомобильного двигателя.
Потом резко завизжали тормоза. Глеб осторожно выглянул из кустов и увидел то, что ожидал увидеть: окутанный медленно оседающим облаком пыли черный джип замер на том самом месте, где он выбросил из машины радиомаяк. Дверцы машины распахнулись, и на дорогу выбрались четверо крепких ребят, одетых, как личная охрана президента во время дипломатического приема. Один из них наклонился и что-то поднял с дороги. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться, что именно нашел на лесном проселке охранник банкира Казакова. Раздавшийся вслед за этой находкой возглас “Вот сука!” был таким громким и прочувствованным, что его расслышал даже находившийся на приличном удалении Глеб.
— Что сука, то сука, — пробормотал он и стал навинчивать длинный черный глушитель на ствол извлеченного из тайника в машине “глока”.
Охранники поспешно заняли свои места в машине, двигатель натужно взревел, и огромный внедорожник рванул с места так резко, словно намеревался взлететь. Водитель жал на газ, торопясь нагнать ускользнувший объект наблюдения; сидя на корточках за кустом, Глеб слушал, как тот переключает передачи: вторая, третья и почти сразу — четвертая. Когда машина поравнялась с устроенной Слепым засадой, скорость ее приближалась уже к девяноста километрам в час, и в этот момент Глеб открыл прицельный огонь по колесам.