Страница:
На шоссе уже царило оживление. Проезжающие автомобили с шумом раздвигали плотный, перегретый воздух, и он обдавал бегущего по обочине человека тугими горячими волнами. Сергей снова подумал, как было бы здорово, если бы в конце маршрута его ждало море. Еще ему невольно подумалось, что человек все-таки ужасно неприспособленное для жизни создание: летом ему жарко, зимой холодно, в дождь сыро, и без дождя тоже плохо… «Как будто нас завезли с какой-то другой планеты, – подумал он. – Ох, не зря многие критикуют старика Дарвина. Вряд ли природа могла по собственному почину создать такой несуразный биологический вид, как мы…»
Возвращаясь, он встретил Пантелеича, который как раз подъезжал к воротам на своем обшарпанном велосипеде. На старике была выгоревшая почти добела солдатская рубаха, ветхие, но чистые серые брюки и неизменные рабочие ботинки. Правая штанина была прихвачена бельевой прищепкой, чтобы не попадала в цепь, а плешивую макушку прикрывала старенькая мятая кепка со сломанным козырьком. В корзине, укрепленной на багажнике велосипеда, как всегда, красовалась трехлитровая банка с молоком и аккуратно завернутый в газету брусок – то ли масло, то ли творог. Увидев Дорогина, старик притормозил и лихо, по-молодому на ходу соскочил с велосипеда.
– Здорово, Муму, – как всегда, солидно и обстоятельно сказал старик. – Все бегаешь? Небось от старости хочешь убежать?
– Оно бы и неплохо, – ответил Сергей, пожимая плоскую и твердую, как дубовая доска, ладонь Пантелеича, – да разве от нее убежишь?
– Не убежишь, это факт, – вздохнув, согласился старик. – Уж это ты мне можешь не рассказывать. Я от нее, проклятой, даже на велосипеде уехать не могу.
– Ты зачем приехал, Пантелеич? – спросил Дорогин. – Работы во дворе никакой. Сидел бы себе на скамеечке, чего по жаре мотаться?
– А чего на ней высидишь, на скамеечке, окромя геморроя? – откликнулся старик, заводя велосипед во двор и прислоняя его к стене сарая. – От старости конечно не убежишь, но ведь она, стерва проклятая, только и ждет, чтобы ты шевелиться перестал.
Сядешь, мхом обрастешь, вот тут она на тебя и навалится. В момент прожует и косточек не выплюнет.
И потом, молочка я вам привез, маслица свежего. Корова – она и есть корова, ей все едино, сидишь ты или бегаешь, она свое дело знает: с одного конца траву в себя заталкивает, а с другого у ней молоко выходит. Не на землю же его выливать…
Говоря, Пантелеич не стоял на месте. Открыв дверь сарая, он выволок на дорожку аккуратно свернутый и перевязанный алюминиевой проволокой резиновый шланг, неторопливо размотал его и подключил к водоразборному крану. Сергей, на долю которого выпала роль пассивного наблюдателя, открыл вентиль, и из разбрызгивателя на конце шланга ударили в разные стороны тонкие струйки воды. Над газоном встала радуга, перемещавшаяся в такт движениям Пантелеича, то исчезая, то возникая снова. Это было красиво, и некоторое время Сергей просто стоял и смотрел, как Пантелеич медленно передвигается по газону, держа в правой руке маленькую радугу.
– Как ты думаешь, Пантелеич, – сказал он наконец, – огонь сюда не дойдет?
– Нет, – авторитетно заявил старик, – не дойдет. Ветер в другую сторону, и вообще… Не волнуйся, Муму, в этом году погорельцем не будешь. А с чего это ты вдруг забеспокоился?
– Уехать хочу, – признался Дорогин. – Недельку-другую У моря посидеть.
– Так какие проблемы? – пожал плечами старик. – Езжай и ни о чем не думай. За домом я присмотрю, все будет в ажуре.
– Ну спасибо, Пантелеич, – сказал Сергей. – Честно говоря, хотел тебя об этом попросить, да неловко как-то…
– А чего тут неловкого? – удивился старик. – Дело твое молодое, да и мне какое-никакое занятие.
Будь спокоен, сберегу все в лучшем виде, и даже трава на газоне не завянет.
– Далась тебе эта трава, – рассмеялся Сергей.
– Трава – тоже тварь живая, – заметил Пантелеич. – И потом, глазу приятно. И подруге твоей будет где босиком походить. От этого дела все здоровье, а какой интерес по сухой траве ходить? И колется, и некрасиво – никакого, одним словом, удовольствия. Вот вернешься с моря, а у тебя тут муравушка – мягкая, зелененькая, не то что в тамошних степях. Ты меня еще добрым словом помянешь.
– Ну и ладно, – сдался Дорогин. – Значит, договорились?
– Само собой, – старик сдержанно кивнул и хитровато покосился на Сергея. – Может, примем по пять капель по такому случаю? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк.
– Да мы только через неделю поедем, – ответил Сергей.
– За неделю я засохну, как трава без полива, – заявил Пантелеич.
– Что ж, – с улыбкой сказал Дорогин, – придется тебя опрыскать, раз такое дело. Только не рановато ли?
– Ну, может, и рановато, – покладисто согласился старик, возвращаясь к своему прерванному занятию. – Можно и подождать чуток.
Глава 2
Возвращаясь, он встретил Пантелеича, который как раз подъезжал к воротам на своем обшарпанном велосипеде. На старике была выгоревшая почти добела солдатская рубаха, ветхие, но чистые серые брюки и неизменные рабочие ботинки. Правая штанина была прихвачена бельевой прищепкой, чтобы не попадала в цепь, а плешивую макушку прикрывала старенькая мятая кепка со сломанным козырьком. В корзине, укрепленной на багажнике велосипеда, как всегда, красовалась трехлитровая банка с молоком и аккуратно завернутый в газету брусок – то ли масло, то ли творог. Увидев Дорогина, старик притормозил и лихо, по-молодому на ходу соскочил с велосипеда.
– Здорово, Муму, – как всегда, солидно и обстоятельно сказал старик. – Все бегаешь? Небось от старости хочешь убежать?
– Оно бы и неплохо, – ответил Сергей, пожимая плоскую и твердую, как дубовая доска, ладонь Пантелеича, – да разве от нее убежишь?
– Не убежишь, это факт, – вздохнув, согласился старик. – Уж это ты мне можешь не рассказывать. Я от нее, проклятой, даже на велосипеде уехать не могу.
– Ты зачем приехал, Пантелеич? – спросил Дорогин. – Работы во дворе никакой. Сидел бы себе на скамеечке, чего по жаре мотаться?
– А чего на ней высидишь, на скамеечке, окромя геморроя? – откликнулся старик, заводя велосипед во двор и прислоняя его к стене сарая. – От старости конечно не убежишь, но ведь она, стерва проклятая, только и ждет, чтобы ты шевелиться перестал.
Сядешь, мхом обрастешь, вот тут она на тебя и навалится. В момент прожует и косточек не выплюнет.
И потом, молочка я вам привез, маслица свежего. Корова – она и есть корова, ей все едино, сидишь ты или бегаешь, она свое дело знает: с одного конца траву в себя заталкивает, а с другого у ней молоко выходит. Не на землю же его выливать…
Говоря, Пантелеич не стоял на месте. Открыв дверь сарая, он выволок на дорожку аккуратно свернутый и перевязанный алюминиевой проволокой резиновый шланг, неторопливо размотал его и подключил к водоразборному крану. Сергей, на долю которого выпала роль пассивного наблюдателя, открыл вентиль, и из разбрызгивателя на конце шланга ударили в разные стороны тонкие струйки воды. Над газоном встала радуга, перемещавшаяся в такт движениям Пантелеича, то исчезая, то возникая снова. Это было красиво, и некоторое время Сергей просто стоял и смотрел, как Пантелеич медленно передвигается по газону, держа в правой руке маленькую радугу.
– Как ты думаешь, Пантелеич, – сказал он наконец, – огонь сюда не дойдет?
– Нет, – авторитетно заявил старик, – не дойдет. Ветер в другую сторону, и вообще… Не волнуйся, Муму, в этом году погорельцем не будешь. А с чего это ты вдруг забеспокоился?
– Уехать хочу, – признался Дорогин. – Недельку-другую У моря посидеть.
– Так какие проблемы? – пожал плечами старик. – Езжай и ни о чем не думай. За домом я присмотрю, все будет в ажуре.
– Ну спасибо, Пантелеич, – сказал Сергей. – Честно говоря, хотел тебя об этом попросить, да неловко как-то…
– А чего тут неловкого? – удивился старик. – Дело твое молодое, да и мне какое-никакое занятие.
Будь спокоен, сберегу все в лучшем виде, и даже трава на газоне не завянет.
– Далась тебе эта трава, – рассмеялся Сергей.
– Трава – тоже тварь живая, – заметил Пантелеич. – И потом, глазу приятно. И подруге твоей будет где босиком походить. От этого дела все здоровье, а какой интерес по сухой траве ходить? И колется, и некрасиво – никакого, одним словом, удовольствия. Вот вернешься с моря, а у тебя тут муравушка – мягкая, зелененькая, не то что в тамошних степях. Ты меня еще добрым словом помянешь.
– Ну и ладно, – сдался Дорогин. – Значит, договорились?
– Само собой, – старик сдержанно кивнул и хитровато покосился на Сергея. – Может, примем по пять капель по такому случаю? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк.
– Да мы только через неделю поедем, – ответил Сергей.
– За неделю я засохну, как трава без полива, – заявил Пантелеич.
– Что ж, – с улыбкой сказал Дорогин, – придется тебя опрыскать, раз такое дело. Только не рановато ли?
– Ну, может, и рановато, – покладисто согласился старик, возвращаясь к своему прерванному занятию. – Можно и подождать чуток.
Глава 2
Дорогин присел на корточки за верстаком и, отвалив в сторону хлам, поднял тяжелую крышку, закрывавшую закопанный в углу гаража стеклянный цилиндр. На глаз денег здесь было столько же, сколько и вначале. Сколько бы ни тратил Дорогин, их количество словно бы не уменьшалось. По сравнению с начальной суммой все его траты были мизерными, и он невольно вспомнил мучения завладевшего миллионом Остапа Бендера. Впрочем, сын турецкоподданного был натурой артистической и хотел, чтобы жизнь его была похожа на фейерверк. Дорогин же, в отличие от него, давно перерос подобные мечты.
Говоря по совести, он уже не первый год пытался понять, что ему делать дальше – с собой, со своей жизнью, с этими деньгами, наконец.
Присев на ящик с инструментом, он задумчиво закурил, глядя на открытый тайник, в глубине которого грудой лежали пачки долларов. Здесь были миллионы, но это зрелище, способное свести с ума кого угодно, не возбуждало в Сергее Дорогине никаких эмоций, кроме равнодушного недоумения: ну и что? Он был гораздо счастливее в своей предыдущей жизни, где не было этих денег, но была семья, любимое дело и мечты. Ему подумалось, что такие мысли не совсем честны по отношению к Тамаре: она вовсе не заслуживала того, чтобы даже мысленно быть отодвинутой на второй план, но так уж распорядилась судьба, разделившая жизнь Сергея Дорогина на две неравные половины – прежняя жизнь и нынешнее загробное существование человека-невидимки.
С улицы донесся голос Тамары, которая звала его.
Видимо, пришло такси. Дорогин вздрогнул, возвращаясь к действительности, растоптал окурок, и, небрежно затолкав в карман две пачки, закрыл тайник.
Он так и не показал Тамаре, где спрятаны деньги: во-первых, она наотрез отказывалась от этого, а во-вторых, меньше знаешь – лучше спишь.
Выйдя из гаража, он увидел на подъездной дорожке яично-желтую «Волгу» с включенными фарами. Было еще очень рано, небо на востоке только начало светлеть, приобретая розоватый оттенок, и фигура копошившегося у открытого багажника водителя такси смутным силуэтом выделялась на светлом фоне забора. Поодаль неторопливо разгорался и снова затухал красновато-оранжевый огонек сигареты:
Пантелеич, явившийся проводить Дорогина в путешествие, стоял в сторонке, чтобы не путаться под ногами, и задумчиво покуривал, наблюдая за тем, как водитель загружает в багажник дорожную сумку.
Сергей подошел к нему.
– Ну, Пантелеич, счастливо оставаться. Не хулигань здесь.
– Да какой из меня теперь хулиган, – давя окурок заскорузлыми от многолетней работы пальцами, ответил старик. – Разве что пару молодух приведу в твои апартаменты, да и то вряд ли. У моей старухи на эти дела нюх почище, чем у милицейской овчарки.
Враз охоту отобьет, так что будь спокоен.
Они посмеялись, и Сергей в который уже раз с удивлением поймал себя на том, что воспринимает этого старика как лучшего своего друга. От Пантелеича исходила спокойная мудрость и уверенность в том, что все на свете делается к лучшему. Он не задавался глобальными вопросами и не искал смысла жизни, а просто жил, как умел, стараясь оставаться в ладу со своей совестью, и Дорогину все чаще приходило в голову, что это, возможно, и есть наиболее правильный образ жизни, «Другое дело, – с затаенным вздохом подумал Сергей, – что мне он, пожалуй, уже недоступен. Хотя неизвестно, как я буду вести себя, когда достигну пенсионного возраста…»
Он попытался представить себе это, но у него ничего не вышло – скорее всего просто потому, что он давно уже не пытался заглядывать вперед дальше чем на пару дней. Пожав Пантелеичу руку, он уселся в машину, где его уже ждала Тамара. Водитель захлопнул багажник и сел за руль. Машина тронулась.
Пантелеич помахал ей вслед, запер ворота и, вздохнув, вынул из кармана мятую пачку «Примы». Он уже начал скучать, и это было странно: сроду ему не приходилось состоять в приятельских отношениях с людьми, на которых он работал. Да и какая это работа! Тут подправил, там подбил, здесь подмел – так, видимость одна… Зато денег Муму дает не скупясь, даже больше, чем покойный Рычагов, земля ему пухом. Пантелеич подумал, что деньги эти, пожалуй, только мешают их приятельским отношениям, но, когда Дорогин дает, отказаться невозможно: такой уж он человек, что спорить с ним трудно.
– Будь спокоен, – повторил Пантелеич, обращаясь к закрытым воротам, – все будет в полном ажуре.
…Таксист им попался неразговорчивый: не то еще как следует не проснулся, не то устал под конец смены. На заднем сиденье было тепло и уютно, вездесущий запах дыма здесь почти не ощущался, мягко светилась приборная панель, и Тамара незаметно для себя задремала, положив голову Сергею на плечо.
Просыпаясь от толчков, она ощущала под своей щекой надежную округлость плеча и снова проваливалась в сон, всякий раз успевая подумать, как здорово все получилось – и отпуск, и эта поездка к морю. То, что они ехали туристским автобусом в Одессу, которая никогда не могла похвастать ни роскошными пляжами, ни фешенебельными отелями, было просто капризом, минутной прихотью, превратившейся в реальность, стоило лишь высказать ее вслух. Все это опять напомнило ей арабскую сказку, в которой богатый и могущественный калиф путешествовал инкогнито. Тамара улыбнулась сквозь сон и потерлась щекой о плечо Дорогина.
Она проснулась окончательно только на окраине Москвы и посмотрела сквозь пыльное боковое стекло на неторопливо проплывающие мимо знакомые улицы, на которых понемногу закипала дневная суета.
Пройдет еще какой-нибудь час, и слабый людской поток превратится в бурлящее варево, а потом спальные районы опустеют до вечера, отданные во власть пенсионеров и домохозяек. Светофоры на перекрестках продирали сонные разноцветные глаза, полупустые троллейбусы лихо завывали на перегонах, по газонам бродили собаки, волоча за собой хозяев, – в Москве было утро. Несколькими километрами южнее того места, на котором находилось сейчас яично-желтое такси, неутомимый и пронырливый фокстерьер Кузя отыскал в кустах труп старшего лейтенанта Кострецова, о чем оповестил своего хозяина, пенсионера Гаврилова. К тому моменту, когда Дорогин и Тамара Солодкина добрались до места отправки автобуса, пенсионер Гаврилов уже отыскал исправный телефон-автомат и набрал 02 в то самое мгновение, когда Сергей подхватил выставленную таксистом из багажника сумку и двинулся к волнующейся неподалеку группе людей.
В этих людях, топтавшихся на замусоренной платформе пригородной автостанции, только слепой не узнал бы туристов, готовящихся к путешествию. Пестро одетая толпа, с бдительностью наседок оберегающая свои сумки, чемоданы и расползающихся как тараканы детишек, вызвала у Дорогина улыбку. Уже очень давно ему не приходилось путешествовать подобным образом, и теперь он находил это довольно забавным, тем более что автобус, как и следовало ожидать, почему-то опаздывал. Отдыхающие возбужденно переговаривались, кто-то громко возмущался.
Дорогин посмотрел на часы. Он, как всегда, точно рассчитал время: до оговоренного момента отправления оставалось чуть меньше десяти минут, а ничего похожего на обещанный ему в туристическом агентстве «комфортабельный транспорт» поблизости не просматривалось. Здесь стояло несколько «икарусов» и ЛиАЗов, поодаль потная и агрессивная толпа дачников с ведрами и граблями наперевес штурмовала потрепанный ЛАЗ с темными от многодневной пыли бортами. Все это было не то, и Дорогин, поставив сумку на землю, неторопливо закурил, разглядывая своих попутчиков. Народ здесь, судя по виду, собрался небогатый: мелкие служащие, работяги, несколько теток, от которых за версту несло народным образованием и которые уже успели сбиться в отдельную стайку, одна величественная старуха с ярко подмалеванными губами и в огромной пляжной шляпе с искусственными розами, издалека выглядевшей так, словно она валялась в шкафу с одна тысяча девятьсот двадцатого года. Это была публика, которая покупает дешевые туры и еще не утратила способности получать удовольствие от таких простых вещей, как солнце, море, дешевые фрукты и молодое домашнее вино.
Сергей представил себе наробразовских теток, принявших на грудь по литру виноградного вина и отплясывающих на танцплощадке под бормотание группы «Руки вверх», и ему стало весело.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Тамара.
– Не знаю, – пожал плечами Дорогин. – Представил себе вечер отдыха в пансионате.
Тамара проследила за направлением его взгляда, заметила группку учительниц и, вообразив, по всей видимости, сходную картину, хихикнула в кулак.
– Ну вот, – с шутливым укором сказал Сергей, – сама все придумала, а теперь фыркаешь.
– Чудак, – улыбнувшись, ответила Тамара, – мне просто хорошо.
– Ну тогда и мне хорошо, – заявил Дорогин. – Вот только автобус задерживается.
– А какая же без этого поездка?
– И то верно.
Сергей снова посмотрел на часы. По времени пора было отправляться, но ни автобуса, ни представителей турагентства на горизонте не было. Дети, которым надоело слоняться вокруг чемоданов, принялись с гиканьем носиться по автостанции, давая выход своей энергии. Дорогин с невольным сочувствием наблюдал за родителями, на лицах которых было отчетливо написано предвкушение всех прелестей предстоящего путешествия. Какой-то пацан лет восьми уже принялся занудливо канючить, требуя кока-колы и наотрез отказываясь от домашнего компота. Старуха в пляжной шляпе вдруг извлекла откуда-то папиросу с длинным мундштуком, постучала ею о ноготь большого пальца, вытряхивая крошки табака, и с величественным видом закурила, щелкнув изящной зажигалкой. Папиросу она держала в углу рта, сильно щуря при этом левый глаз, так что казалось, будто она целится из пистолета. В ее прицельном взгляде, брошенном на занудливого любителя кока-колы, Дорогин без труда прочел неодобрение, адресованное не столько мальчишке, сколько его родителям. Со старухой трудно было не согласиться.
Немного поодаль, неприкрыто сторонясь этой пестрой толпы, небрежно привалившись задом к металлической трубе ограждения, покуривал молодой человек в светлых джинсах и белой рубашке. Несмотря на летний наряд и фигуру пляжного атлета, которую не могла скрыть даже просторная рубашка, вид у молодого человека был совершенно не курортный. Некоторое время Дорогин разглядывал его, пытаясь понять, что именно кажется ему несообразным в этой вполне заурядной фигуре, и в конце концов до него дошло: молодой человек выглядел совсем не так, как должен выглядеть отпускник, с трудом отжалевший некоторую сумму на дешевый тур. Сергею немедленно подумалось, что и они с Тамарой должны точно так же выделяться из остальной компании, и он не ошибся: пляжный атлет вдруг приподнял солнцезащитные очки и окинул их внимательным взглядом, немного дольше, чем того требовало простое любопытство, задержав его на стройных ногах Тамары.
– Ну вот, – негромко сказал Сергей, когда молодой человек отвернулся, – у меня уже появился соперник.
– Не волнуйся, – ответила Тамара, тоже заметившая пляжного атлета, – он не в моем вкусе.
– Чем же он тебе не потрафил? – полушутливо поинтересовался Дорогин.
– Да всем подряд, – сказала Тамара. – Не люблю качков. Они мне напоминают мясной прилавок на базаре – сплошная говядина. И потом, взгляд у него… Насмотрелась я на эти рожи, когда Рычагов бандитов штопал.
– С чего ты взяла, что он бандит?
– Да ты посмотри на него! На нем же все большими буквами написано: кто он, что он, чем занимается и на что живет. Не понимаю, что он здесь делает?
– А он не понимает, что мы здесь делаем. Могут у человека быть странные фантазии?
– Так то ж у человека…
Сергей еще раз внимательно оглядел плечистого брюнета, стараясь не слишком пялиться, чтобы не показаться невежливым. Никаких особенных патологий, указывающих на криминальные наклонности, он в нем не усмотрел, но решил, что Тамаре виднее: женщины такие вещи просто чуют, в то время как мужчинам необходимы свидетельства, доказательства и умозаключения. Атлет был как атлет: рост под метр девяносто, широченные плечи, могучие бицепсы, выпуклая грудь, красивое, но какое-то малоподвижное лицо, глаза закрыты темными очками, но и так ясно, что карие, одет с иголочки, явно не с дешевой распродажи, а из бутика, у ног – полупустая спортивная сумка, в нагрудном кармане пачка сигарет, из заднего кармана джинсов с нарочитой небрежностью выглядывает туго набитый кожаный бумажник, – словом, гроза девичьих сердец. Дорогин отвернулся. Возможно, мужик и в самом деле искал острых ощущений или ехал по каким-то своим делам бандит – какая, в сущности, разница?
«Лишь бы под ногами не путался», – равнодушно подумал Сергей, но удовольствие от предстоящего путешествия слегка поблекло: у него было неприятное предчувствие, что этот тип так или иначе все равно станет путаться под ногами. Дорогину очень не понравился оценивающий взгляд, которым пляжный атлет окинул Тамару.
«Эге, – подумал Сергей, – да я, оказывается, становлюсь ревнивцем. Вот уж чего я за собой никогда не замечал!»
Он упрощал: дело вовсе не в ревности, и ему это было отлично известно, просто не хотелось портить себе настроение.
От неприятных раздумий его отвлекла Тамара.
Дернув за рукав, она указала куда-то вправо.
– А вот и автобус, – сказала она.
Дорогин повернул голову и увидел автобус. Серебристо-голубой двухэтажный красавец с тонированными стеклами величественно, как сухопутный «Титаник», выплыл из-за угла и, негромко клокоча мощным двигателем, вкатился на стоянку автостанции.
Толпа отдыхающих взволнованно заколыхалась, подхватывая сумки и на всякий случай ловя за что попало своих проносящихся мимо отпрысков. Сергей автоматически посмотрел на часы. Автобус опоздал на целых полчаса.
– Куда ни шло, – пробормотал он.
Старуха в пляжной шляпе небрежным жестом уронила окурок своей ненормально длинной папиросы в урну, причем у Дорогина сложилось впечатление, что урна словно бы возникла из ничего в тот самый момент, когда в ней возникла необходимость: до этого она была совершенно незаметна, оттертая на задний план монументальной фигурой пожилой дамы. Понаблюдав за этим фокусом, Сергей окончательно преисполнился к ней уважением – к даме, разумеется, а не к урне. Это была именно дама, и назвать ее старухой не поворачивался язык.
– Посмотри, какая прелесть, – сказал он Тамаре, незаметным кивком указывая на объект своих наблюдений.
– Да, – согласилась та, – сейчас такое не часто встречается.
– Что именно? – спросил Сергей.
– Достойная старость.
Дорогин сделал глубокомысленное движение бровями. Тамара, как всегда, нашла наиболее точное определение – ни прибавить, ни отнять. От старухи в шляпе и в самом деле волнами исходило чувство собственного достоинства – не пренебрежительное, но твердое и непоколебимое, основанное не на деньгах и силе, а на железном характере и хорошем воспитании. Это проглядывало даже в том, как она посторонилась, пропуская рванувших к автобусу отпускников. Из багажа при ней была только полосатая пляжная сумка и большой пляжный зонт – тоже полосатый.
Автобус остановился. Из него вышел немолодой водитель, показавшийся Дорогину не то заспанным, не то испуганным, который, протиснувшись сквозь толпу, принялся открывать крышки багажных люков, никак не реагируя на возмущенные реплики и язвительные замечания, градом сыпавшиеся со всех сторон. Второй водитель, молодой и нагловатый, встал в дверях, сдерживая напор желающих захватить места получше. Сергей заметил, что в автобусе сидит еще кто-то, но сквозь темные стекла разглядеть этого человека было трудновато.
Откуда-то сзади набежала кривоногая, сильно накрашенная девица в широченных синих шортах с белыми накладными якорями и с пачкой каких-то бумаг. Судя по всему, это была сопровождающая, которая до сих пор пряталась от народного гнева в здании автостанции. Когда она пробегала мимо, Дорогин уловил исходивший от нее запах пива и мятной жевательной резинки. Он невольно улыбнулся: путешествие начиналось в истинно русских традициях.
Девица взгромоздилась на подножку автобуса, оттерев молодого шофера, попыталась пересчитать своих подопечных по головам, сбилась, попробовала снова, опять запуталась и, махнув рукой, принялась проверять состав группы по списку, выкрикивая фамилии раздраженно-плаксивым голосом. Сергей отметил про себя, что фамилия дамы в пляжной шляпе была Прохорова, а фамилия молодого человека с фигурой пляжного атлета не была упомянута вовсе, хотя он и оказался в автобусе раньше всех, небрежно отодвинув в сторону и девицу со списком, и загораживавшего проход водителя.
В конце концов все разместились, багажные люки захлопнулись, список был зачитан еще раз, девица, обмахиваясь своими бумагами, обессиленно опустилась на сиденье с таким утомленным видом, словно только что разгрузила платформу со щебнем, и автобус тронулся. Свободный водитель немедленно включил видеомагнитофон, под потолком салона засветился экран телевизора, и Чак Норрис немедленно вмазал кому-то по зубам. Сергей Дорогин отвернулся от экрана и стал смотреть в окно, уделяя, впрочем, гораздо больше внимания красиво очерченному профилю Тамары Солодкиной, чем урбанистическому пейзажу, проплывавшему за тонированным стеклом.
– Трогай.
Водитель запустил двигатель, и тяжелый внедорожник, давно утративший свое изначальное предназначение и превратившийся в один из атрибутов богатства и престижа, мягко покатился вдоль улицы.
– Покатили ребятки, – с облегчением сказал водитель.
Хозяин ничего не ответил, но водитель, возивший его не первый год, понимал своего работодателя без слов, и теперь легко уловил в его молчании недовольство. Водителю были известны причины этого недовольства. За собой лично он никакой вины не видел, но попадать под раздачу ему не хотелось, и он тоже замолчал, внимательно следя за дорогой и скрупулезно выполняя правила движения.
– Высадишь меня у метро, – нарушил молчание хозяин. – Машину отгони куда-нибудь за город и брось в лесу. Да отпечатки не забудь стереть!
Вернешься на попутке, возьмешь в гараже «лексус» и приедешь в офис. Думаю, часов до трех обернешься.
– Раньше, – сказал водитель. – Только зачем машину бросать? Нас же не видел никто!
– А ты что же, и опрос свидетелей успел провести? – осведомился хозяин между двумя затяжками, и водитель тут же увял.
– Извините, Владлен Михайлович, – негромко и вежливо, именно так, как любил хозяин, сказал он.
– «Извините», – недовольно проворчал с заднего сиденья Владлен Михайлович. – В нашем деле, Дмитрий, извинения – пустой звук. Все должно быть учтено, предусмотрено и рассчитано до мелочей, и проколы здесь недопустимы. А то, что у нас вышло с этим участковым, – это не прокол, а вообще черт знает что. С самого утра все вверх ногами. Я уже начинаю подумывать, не зря ли я все это затеял.
– Что затеяли-то, Владлен Михайлович? – спросил водитель, чтобы поддержать разговор, и немедленно испугался: вопрос явно был неуместный.
Некоторое время Владлен Михайлович молчал, пыхтя трубкой, и от этого молчания по спине у водителя поползли холодные мурашки. «Рвануть бы от него подальше, – тоскливо подумал он. – Прямо на этом джипе и рвануть… Да что джип! Пешком бы убежал, если бы было куда. Так ведь от него не спрячешься. Из-под земли достанет и обратно закопает, но уже без головы…»
– Есть хорошая английская пословица, – медленно, с расстановкой проговорил Владлен Михайлович. – Любопытство кошку сгубило. Надеюсь, комментировать ее не нужно?
– Нет, – виновато пробормотал водитель.
Спина у него затекла от напряжения, затылок окаменел. За три года работы на Владлена Михайловича он насмотрелся на любопытных «кошек» и «котов» так, что иному хватило бы на три жизни. Бывало всякое, и не всегда причиной несчастья становилось любопытство, но Владлен Михайлович всегда выходил сухим из воды. Хозяин не был ни профессиональным мокрушником, ни уголовным авторитетом, но бизнес, особенно большой бизнес, – вещь жесткая, порой непредсказуемая и весьма опасная. Склонный, как и все водители, к философствованиям, Дмитрий давно пришел к выводу, что телегу бизнеса нужно тащить собственным горбом только на первых порах, а потом она начинает катиться сама, все убыстряя ход и поддавая тебе под зад оглоблями, – только успевай перебирать ногами, чтобы не раздавила. А когда у тебя на пути оказывается препятствие, существует только два приемлемых выхода: его нужно либо перепрыгнуть, либо разнести в клочья, если хватит сил и умения. Владлен Михайлович был чересчур солидным мужчиной для того, чтобы прыгать, и всякий, кто вставал на его пути, очень скоро убеждался, что совершал роковую ошибку.
Говоря по совести, он уже не первый год пытался понять, что ему делать дальше – с собой, со своей жизнью, с этими деньгами, наконец.
Присев на ящик с инструментом, он задумчиво закурил, глядя на открытый тайник, в глубине которого грудой лежали пачки долларов. Здесь были миллионы, но это зрелище, способное свести с ума кого угодно, не возбуждало в Сергее Дорогине никаких эмоций, кроме равнодушного недоумения: ну и что? Он был гораздо счастливее в своей предыдущей жизни, где не было этих денег, но была семья, любимое дело и мечты. Ему подумалось, что такие мысли не совсем честны по отношению к Тамаре: она вовсе не заслуживала того, чтобы даже мысленно быть отодвинутой на второй план, но так уж распорядилась судьба, разделившая жизнь Сергея Дорогина на две неравные половины – прежняя жизнь и нынешнее загробное существование человека-невидимки.
С улицы донесся голос Тамары, которая звала его.
Видимо, пришло такси. Дорогин вздрогнул, возвращаясь к действительности, растоптал окурок, и, небрежно затолкав в карман две пачки, закрыл тайник.
Он так и не показал Тамаре, где спрятаны деньги: во-первых, она наотрез отказывалась от этого, а во-вторых, меньше знаешь – лучше спишь.
Выйдя из гаража, он увидел на подъездной дорожке яично-желтую «Волгу» с включенными фарами. Было еще очень рано, небо на востоке только начало светлеть, приобретая розоватый оттенок, и фигура копошившегося у открытого багажника водителя такси смутным силуэтом выделялась на светлом фоне забора. Поодаль неторопливо разгорался и снова затухал красновато-оранжевый огонек сигареты:
Пантелеич, явившийся проводить Дорогина в путешествие, стоял в сторонке, чтобы не путаться под ногами, и задумчиво покуривал, наблюдая за тем, как водитель загружает в багажник дорожную сумку.
Сергей подошел к нему.
– Ну, Пантелеич, счастливо оставаться. Не хулигань здесь.
– Да какой из меня теперь хулиган, – давя окурок заскорузлыми от многолетней работы пальцами, ответил старик. – Разве что пару молодух приведу в твои апартаменты, да и то вряд ли. У моей старухи на эти дела нюх почище, чем у милицейской овчарки.
Враз охоту отобьет, так что будь спокоен.
Они посмеялись, и Сергей в который уже раз с удивлением поймал себя на том, что воспринимает этого старика как лучшего своего друга. От Пантелеича исходила спокойная мудрость и уверенность в том, что все на свете делается к лучшему. Он не задавался глобальными вопросами и не искал смысла жизни, а просто жил, как умел, стараясь оставаться в ладу со своей совестью, и Дорогину все чаще приходило в голову, что это, возможно, и есть наиболее правильный образ жизни, «Другое дело, – с затаенным вздохом подумал Сергей, – что мне он, пожалуй, уже недоступен. Хотя неизвестно, как я буду вести себя, когда достигну пенсионного возраста…»
Он попытался представить себе это, но у него ничего не вышло – скорее всего просто потому, что он давно уже не пытался заглядывать вперед дальше чем на пару дней. Пожав Пантелеичу руку, он уселся в машину, где его уже ждала Тамара. Водитель захлопнул багажник и сел за руль. Машина тронулась.
Пантелеич помахал ей вслед, запер ворота и, вздохнув, вынул из кармана мятую пачку «Примы». Он уже начал скучать, и это было странно: сроду ему не приходилось состоять в приятельских отношениях с людьми, на которых он работал. Да и какая это работа! Тут подправил, там подбил, здесь подмел – так, видимость одна… Зато денег Муму дает не скупясь, даже больше, чем покойный Рычагов, земля ему пухом. Пантелеич подумал, что деньги эти, пожалуй, только мешают их приятельским отношениям, но, когда Дорогин дает, отказаться невозможно: такой уж он человек, что спорить с ним трудно.
– Будь спокоен, – повторил Пантелеич, обращаясь к закрытым воротам, – все будет в полном ажуре.
…Таксист им попался неразговорчивый: не то еще как следует не проснулся, не то устал под конец смены. На заднем сиденье было тепло и уютно, вездесущий запах дыма здесь почти не ощущался, мягко светилась приборная панель, и Тамара незаметно для себя задремала, положив голову Сергею на плечо.
Просыпаясь от толчков, она ощущала под своей щекой надежную округлость плеча и снова проваливалась в сон, всякий раз успевая подумать, как здорово все получилось – и отпуск, и эта поездка к морю. То, что они ехали туристским автобусом в Одессу, которая никогда не могла похвастать ни роскошными пляжами, ни фешенебельными отелями, было просто капризом, минутной прихотью, превратившейся в реальность, стоило лишь высказать ее вслух. Все это опять напомнило ей арабскую сказку, в которой богатый и могущественный калиф путешествовал инкогнито. Тамара улыбнулась сквозь сон и потерлась щекой о плечо Дорогина.
Она проснулась окончательно только на окраине Москвы и посмотрела сквозь пыльное боковое стекло на неторопливо проплывающие мимо знакомые улицы, на которых понемногу закипала дневная суета.
Пройдет еще какой-нибудь час, и слабый людской поток превратится в бурлящее варево, а потом спальные районы опустеют до вечера, отданные во власть пенсионеров и домохозяек. Светофоры на перекрестках продирали сонные разноцветные глаза, полупустые троллейбусы лихо завывали на перегонах, по газонам бродили собаки, волоча за собой хозяев, – в Москве было утро. Несколькими километрами южнее того места, на котором находилось сейчас яично-желтое такси, неутомимый и пронырливый фокстерьер Кузя отыскал в кустах труп старшего лейтенанта Кострецова, о чем оповестил своего хозяина, пенсионера Гаврилова. К тому моменту, когда Дорогин и Тамара Солодкина добрались до места отправки автобуса, пенсионер Гаврилов уже отыскал исправный телефон-автомат и набрал 02 в то самое мгновение, когда Сергей подхватил выставленную таксистом из багажника сумку и двинулся к волнующейся неподалеку группе людей.
В этих людях, топтавшихся на замусоренной платформе пригородной автостанции, только слепой не узнал бы туристов, готовящихся к путешествию. Пестро одетая толпа, с бдительностью наседок оберегающая свои сумки, чемоданы и расползающихся как тараканы детишек, вызвала у Дорогина улыбку. Уже очень давно ему не приходилось путешествовать подобным образом, и теперь он находил это довольно забавным, тем более что автобус, как и следовало ожидать, почему-то опаздывал. Отдыхающие возбужденно переговаривались, кто-то громко возмущался.
Дорогин посмотрел на часы. Он, как всегда, точно рассчитал время: до оговоренного момента отправления оставалось чуть меньше десяти минут, а ничего похожего на обещанный ему в туристическом агентстве «комфортабельный транспорт» поблизости не просматривалось. Здесь стояло несколько «икарусов» и ЛиАЗов, поодаль потная и агрессивная толпа дачников с ведрами и граблями наперевес штурмовала потрепанный ЛАЗ с темными от многодневной пыли бортами. Все это было не то, и Дорогин, поставив сумку на землю, неторопливо закурил, разглядывая своих попутчиков. Народ здесь, судя по виду, собрался небогатый: мелкие служащие, работяги, несколько теток, от которых за версту несло народным образованием и которые уже успели сбиться в отдельную стайку, одна величественная старуха с ярко подмалеванными губами и в огромной пляжной шляпе с искусственными розами, издалека выглядевшей так, словно она валялась в шкафу с одна тысяча девятьсот двадцатого года. Это была публика, которая покупает дешевые туры и еще не утратила способности получать удовольствие от таких простых вещей, как солнце, море, дешевые фрукты и молодое домашнее вино.
Сергей представил себе наробразовских теток, принявших на грудь по литру виноградного вина и отплясывающих на танцплощадке под бормотание группы «Руки вверх», и ему стало весело.
– Чему ты улыбаешься? – спросила Тамара.
– Не знаю, – пожал плечами Дорогин. – Представил себе вечер отдыха в пансионате.
Тамара проследила за направлением его взгляда, заметила группку учительниц и, вообразив, по всей видимости, сходную картину, хихикнула в кулак.
– Ну вот, – с шутливым укором сказал Сергей, – сама все придумала, а теперь фыркаешь.
– Чудак, – улыбнувшись, ответила Тамара, – мне просто хорошо.
– Ну тогда и мне хорошо, – заявил Дорогин. – Вот только автобус задерживается.
– А какая же без этого поездка?
– И то верно.
Сергей снова посмотрел на часы. По времени пора было отправляться, но ни автобуса, ни представителей турагентства на горизонте не было. Дети, которым надоело слоняться вокруг чемоданов, принялись с гиканьем носиться по автостанции, давая выход своей энергии. Дорогин с невольным сочувствием наблюдал за родителями, на лицах которых было отчетливо написано предвкушение всех прелестей предстоящего путешествия. Какой-то пацан лет восьми уже принялся занудливо канючить, требуя кока-колы и наотрез отказываясь от домашнего компота. Старуха в пляжной шляпе вдруг извлекла откуда-то папиросу с длинным мундштуком, постучала ею о ноготь большого пальца, вытряхивая крошки табака, и с величественным видом закурила, щелкнув изящной зажигалкой. Папиросу она держала в углу рта, сильно щуря при этом левый глаз, так что казалось, будто она целится из пистолета. В ее прицельном взгляде, брошенном на занудливого любителя кока-колы, Дорогин без труда прочел неодобрение, адресованное не столько мальчишке, сколько его родителям. Со старухой трудно было не согласиться.
Немного поодаль, неприкрыто сторонясь этой пестрой толпы, небрежно привалившись задом к металлической трубе ограждения, покуривал молодой человек в светлых джинсах и белой рубашке. Несмотря на летний наряд и фигуру пляжного атлета, которую не могла скрыть даже просторная рубашка, вид у молодого человека был совершенно не курортный. Некоторое время Дорогин разглядывал его, пытаясь понять, что именно кажется ему несообразным в этой вполне заурядной фигуре, и в конце концов до него дошло: молодой человек выглядел совсем не так, как должен выглядеть отпускник, с трудом отжалевший некоторую сумму на дешевый тур. Сергею немедленно подумалось, что и они с Тамарой должны точно так же выделяться из остальной компании, и он не ошибся: пляжный атлет вдруг приподнял солнцезащитные очки и окинул их внимательным взглядом, немного дольше, чем того требовало простое любопытство, задержав его на стройных ногах Тамары.
– Ну вот, – негромко сказал Сергей, когда молодой человек отвернулся, – у меня уже появился соперник.
– Не волнуйся, – ответила Тамара, тоже заметившая пляжного атлета, – он не в моем вкусе.
– Чем же он тебе не потрафил? – полушутливо поинтересовался Дорогин.
– Да всем подряд, – сказала Тамара. – Не люблю качков. Они мне напоминают мясной прилавок на базаре – сплошная говядина. И потом, взгляд у него… Насмотрелась я на эти рожи, когда Рычагов бандитов штопал.
– С чего ты взяла, что он бандит?
– Да ты посмотри на него! На нем же все большими буквами написано: кто он, что он, чем занимается и на что живет. Не понимаю, что он здесь делает?
– А он не понимает, что мы здесь делаем. Могут у человека быть странные фантазии?
– Так то ж у человека…
Сергей еще раз внимательно оглядел плечистого брюнета, стараясь не слишком пялиться, чтобы не показаться невежливым. Никаких особенных патологий, указывающих на криминальные наклонности, он в нем не усмотрел, но решил, что Тамаре виднее: женщины такие вещи просто чуют, в то время как мужчинам необходимы свидетельства, доказательства и умозаключения. Атлет был как атлет: рост под метр девяносто, широченные плечи, могучие бицепсы, выпуклая грудь, красивое, но какое-то малоподвижное лицо, глаза закрыты темными очками, но и так ясно, что карие, одет с иголочки, явно не с дешевой распродажи, а из бутика, у ног – полупустая спортивная сумка, в нагрудном кармане пачка сигарет, из заднего кармана джинсов с нарочитой небрежностью выглядывает туго набитый кожаный бумажник, – словом, гроза девичьих сердец. Дорогин отвернулся. Возможно, мужик и в самом деле искал острых ощущений или ехал по каким-то своим делам бандит – какая, в сущности, разница?
«Лишь бы под ногами не путался», – равнодушно подумал Сергей, но удовольствие от предстоящего путешествия слегка поблекло: у него было неприятное предчувствие, что этот тип так или иначе все равно станет путаться под ногами. Дорогину очень не понравился оценивающий взгляд, которым пляжный атлет окинул Тамару.
«Эге, – подумал Сергей, – да я, оказывается, становлюсь ревнивцем. Вот уж чего я за собой никогда не замечал!»
Он упрощал: дело вовсе не в ревности, и ему это было отлично известно, просто не хотелось портить себе настроение.
От неприятных раздумий его отвлекла Тамара.
Дернув за рукав, она указала куда-то вправо.
– А вот и автобус, – сказала она.
Дорогин повернул голову и увидел автобус. Серебристо-голубой двухэтажный красавец с тонированными стеклами величественно, как сухопутный «Титаник», выплыл из-за угла и, негромко клокоча мощным двигателем, вкатился на стоянку автостанции.
Толпа отдыхающих взволнованно заколыхалась, подхватывая сумки и на всякий случай ловя за что попало своих проносящихся мимо отпрысков. Сергей автоматически посмотрел на часы. Автобус опоздал на целых полчаса.
– Куда ни шло, – пробормотал он.
Старуха в пляжной шляпе небрежным жестом уронила окурок своей ненормально длинной папиросы в урну, причем у Дорогина сложилось впечатление, что урна словно бы возникла из ничего в тот самый момент, когда в ней возникла необходимость: до этого она была совершенно незаметна, оттертая на задний план монументальной фигурой пожилой дамы. Понаблюдав за этим фокусом, Сергей окончательно преисполнился к ней уважением – к даме, разумеется, а не к урне. Это была именно дама, и назвать ее старухой не поворачивался язык.
– Посмотри, какая прелесть, – сказал он Тамаре, незаметным кивком указывая на объект своих наблюдений.
– Да, – согласилась та, – сейчас такое не часто встречается.
– Что именно? – спросил Сергей.
– Достойная старость.
Дорогин сделал глубокомысленное движение бровями. Тамара, как всегда, нашла наиболее точное определение – ни прибавить, ни отнять. От старухи в шляпе и в самом деле волнами исходило чувство собственного достоинства – не пренебрежительное, но твердое и непоколебимое, основанное не на деньгах и силе, а на железном характере и хорошем воспитании. Это проглядывало даже в том, как она посторонилась, пропуская рванувших к автобусу отпускников. Из багажа при ней была только полосатая пляжная сумка и большой пляжный зонт – тоже полосатый.
Автобус остановился. Из него вышел немолодой водитель, показавшийся Дорогину не то заспанным, не то испуганным, который, протиснувшись сквозь толпу, принялся открывать крышки багажных люков, никак не реагируя на возмущенные реплики и язвительные замечания, градом сыпавшиеся со всех сторон. Второй водитель, молодой и нагловатый, встал в дверях, сдерживая напор желающих захватить места получше. Сергей заметил, что в автобусе сидит еще кто-то, но сквозь темные стекла разглядеть этого человека было трудновато.
Откуда-то сзади набежала кривоногая, сильно накрашенная девица в широченных синих шортах с белыми накладными якорями и с пачкой каких-то бумаг. Судя по всему, это была сопровождающая, которая до сих пор пряталась от народного гнева в здании автостанции. Когда она пробегала мимо, Дорогин уловил исходивший от нее запах пива и мятной жевательной резинки. Он невольно улыбнулся: путешествие начиналось в истинно русских традициях.
Девица взгромоздилась на подножку автобуса, оттерев молодого шофера, попыталась пересчитать своих подопечных по головам, сбилась, попробовала снова, опять запуталась и, махнув рукой, принялась проверять состав группы по списку, выкрикивая фамилии раздраженно-плаксивым голосом. Сергей отметил про себя, что фамилия дамы в пляжной шляпе была Прохорова, а фамилия молодого человека с фигурой пляжного атлета не была упомянута вовсе, хотя он и оказался в автобусе раньше всех, небрежно отодвинув в сторону и девицу со списком, и загораживавшего проход водителя.
В конце концов все разместились, багажные люки захлопнулись, список был зачитан еще раз, девица, обмахиваясь своими бумагами, обессиленно опустилась на сиденье с таким утомленным видом, словно только что разгрузила платформу со щебнем, и автобус тронулся. Свободный водитель немедленно включил видеомагнитофон, под потолком салона засветился экран телевизора, и Чак Норрис немедленно вмазал кому-то по зубам. Сергей Дорогин отвернулся от экрана и стал смотреть в окно, уделяя, впрочем, гораздо больше внимания красиво очерченному профилю Тамары Солодкиной, чем урбанистическому пейзажу, проплывавшему за тонированным стеклом.
* * *
Когда высокая корма туристского автобуса скрылась за поворотом, пожилой темнолицый мужчина с фигурой кадрового военного, сидевший на заднем сиденье большого черного джипа, неторопливо раскурил большую английскую трубку и негромко скомандовал:– Трогай.
Водитель запустил двигатель, и тяжелый внедорожник, давно утративший свое изначальное предназначение и превратившийся в один из атрибутов богатства и престижа, мягко покатился вдоль улицы.
– Покатили ребятки, – с облегчением сказал водитель.
Хозяин ничего не ответил, но водитель, возивший его не первый год, понимал своего работодателя без слов, и теперь легко уловил в его молчании недовольство. Водителю были известны причины этого недовольства. За собой лично он никакой вины не видел, но попадать под раздачу ему не хотелось, и он тоже замолчал, внимательно следя за дорогой и скрупулезно выполняя правила движения.
– Высадишь меня у метро, – нарушил молчание хозяин. – Машину отгони куда-нибудь за город и брось в лесу. Да отпечатки не забудь стереть!
Вернешься на попутке, возьмешь в гараже «лексус» и приедешь в офис. Думаю, часов до трех обернешься.
– Раньше, – сказал водитель. – Только зачем машину бросать? Нас же не видел никто!
– А ты что же, и опрос свидетелей успел провести? – осведомился хозяин между двумя затяжками, и водитель тут же увял.
– Извините, Владлен Михайлович, – негромко и вежливо, именно так, как любил хозяин, сказал он.
– «Извините», – недовольно проворчал с заднего сиденья Владлен Михайлович. – В нашем деле, Дмитрий, извинения – пустой звук. Все должно быть учтено, предусмотрено и рассчитано до мелочей, и проколы здесь недопустимы. А то, что у нас вышло с этим участковым, – это не прокол, а вообще черт знает что. С самого утра все вверх ногами. Я уже начинаю подумывать, не зря ли я все это затеял.
– Что затеяли-то, Владлен Михайлович? – спросил водитель, чтобы поддержать разговор, и немедленно испугался: вопрос явно был неуместный.
Некоторое время Владлен Михайлович молчал, пыхтя трубкой, и от этого молчания по спине у водителя поползли холодные мурашки. «Рвануть бы от него подальше, – тоскливо подумал он. – Прямо на этом джипе и рвануть… Да что джип! Пешком бы убежал, если бы было куда. Так ведь от него не спрячешься. Из-под земли достанет и обратно закопает, но уже без головы…»
– Есть хорошая английская пословица, – медленно, с расстановкой проговорил Владлен Михайлович. – Любопытство кошку сгубило. Надеюсь, комментировать ее не нужно?
– Нет, – виновато пробормотал водитель.
Спина у него затекла от напряжения, затылок окаменел. За три года работы на Владлена Михайловича он насмотрелся на любопытных «кошек» и «котов» так, что иному хватило бы на три жизни. Бывало всякое, и не всегда причиной несчастья становилось любопытство, но Владлен Михайлович всегда выходил сухим из воды. Хозяин не был ни профессиональным мокрушником, ни уголовным авторитетом, но бизнес, особенно большой бизнес, – вещь жесткая, порой непредсказуемая и весьма опасная. Склонный, как и все водители, к философствованиям, Дмитрий давно пришел к выводу, что телегу бизнеса нужно тащить собственным горбом только на первых порах, а потом она начинает катиться сама, все убыстряя ход и поддавая тебе под зад оглоблями, – только успевай перебирать ногами, чтобы не раздавила. А когда у тебя на пути оказывается препятствие, существует только два приемлемых выхода: его нужно либо перепрыгнуть, либо разнести в клочья, если хватит сил и умения. Владлен Михайлович был чересчур солидным мужчиной для того, чтобы прыгать, и всякий, кто вставал на его пути, очень скоро убеждался, что совершал роковую ошибку.