Страница:
– Так в чем же дело? – Олегу вдруг на миг показалось, что он сумеет уговорить друга. Что Банда вопреки своему упрямству и категоричности на этот раз сдастся, уступит под напором здравого смысла – Оставайся! Мы сегодня же, прямо сейчас, поедем на фирму. Я начну тебе все объяснять, показывать. А завтра махнем за товаром в Одессу...
– Олег, я в этой жизни кто?
От неожиданного вопроса друга Востряков опешил. Несколько томительных секунд с недоумением всматривался он в лицо Банды: пытаясь понять, к чему тот клонит, но так и не врубившись, неуверенно произнес:
– Как – кто? Человек.
– Ты тоже человек. И Ахмет был человеком. И "духи", которых мы пачками валили в Афгане, тоже были человеками... А вот лично я – кто?
– Банда, чего ты хочешь?
– Я хочу знать, кто я. Ты мне можешь ответить?
– Конечно. Ты – Александр Бондарович, бывший офицер-десантник...
– Еще?
– Ну... бывший детдомовец...
– Что ты все "бывший", "бывший"... А еще?
– Тьфу, черт! Просто парень хороший, вот и все!
– Вот именно! – Банда в сердцах даже сплюнул. – Просто хороший парень! Что, профессия у меня такая? Что, предназначение в жизни у меня такое? Что это значит – "хороший парень"? И кто сказал, что я был хорошим в том же Афгане, или в Москве, или в лагере Ахмета? Может, "зэки" или "духи" меня хорошим парнем считали, а?
– Зато я так считаю!
– Ты! – и вдруг Банда как-то враз сник и успокоился. – Ты, Олежка, если на то пошло, куда лучше меня будешь. Но даже не в этом дело... Понимаешь, если я останусь здесь, у тебя, я знаю, что ты мне поможешь. И жизнь моя наладится, все пойдет, как надо. Как говорится, все у меня будет по-людски...
– Ты говори-говори, не молчи.
– Я и говорю, – Банда вытянул из пачки сигарету и протянул Вострякову, затем закурил сам. – Ты мне поможешь. Это чертовски здорово – иметь такого друга, как ты, готового на все... Но я хочу добиться чего-то сам. И вот тогда я приеду к тебе. Я буду уверен, что я не лишний человек на земле, даже когда на ней все спокойно и вокруг нет врагов, которых надо уничтожать. Я хочу, Олег, доказать сам себе, что я не только робот-убийца, что я нормальный мужик, способный на многое... Или хотя бы на самую малость.
– Так я тебе...
– Ты мне предлагаешь все готовенькое. А я хочу сам. Мне надо обрести уверенность в себе, понимаешь? Я хочу хоть что-то доказать самому себе Востряков давно уже все понял, и последняя надежда удержать друга рухнула. Он молча курил, думая теперь только об одном – лишь бы Банда не исчез навсегда, не сгинул навечно на жутких поворотах своей странной судьбы.
– Я уеду, но ты будешь теперь всегда знать, где я и что со мной, – Банда как будто читал мысли Олега. – Я тебе и писать буду, и звонить. Я буду к тебе приезжать и сам с радостью приму в гости, как только у меня будет своя крыша.
– Я знаю.
– Вот видишь!
– Вернее, Банда, я надеюсь, что ты не исчезнешь, как в прошлый раз. Это ж кому скажи – за три года ни единой весточки не прислал!
– Извини, Олежка, еще раз. Виноват я. Но теперь все будет иначе. Ты – единственный близкий мне человек. Ты мне как брат родной. Которого у меня и не было никогда.
– Эх, Банда! – Востряков вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются непрошенные слезы, и поспешил отвернуться и закашляться, будто поперхнулся сигаретным дымом. Но это не укрылось от взгляда Бондаровича, и Сашка положил руку другу на плечо:
– Олег, так и будет!
Они снова замолчали, думая каждый об одном и том же – о предстоящем через несколько часов, а может быть, и минут отъезде, и первым молчание нарушил Востряков:
– Банда, может, тебе денег дать? Хотя бы на первое время. У меня есть, пару тысяч баксов запросто одолжу. Потом вернешь, – Олег специально акцентировал внимание на том, что деньги пойдут в долг, чтобы не ставить друга в неловкое положение, но Банда в ответ лишь покачал головой.
– Спасибо, но мне не надо. У меня еще осталось тысяч пять долларов, наверное...
– Сколько?!
– Тысяч пять. Мне хватит. Я их у Ахмета в сейфе взял, когда из лагеря уезжал. Плюс свои – зарплата, так сказать... А еще машина есть. Так что первое время выдержу, не пропаду.
– Ты точно не пропадешь! – убежденно подтвердил Востряков, ни на секунду в этом не усомнившись.
– Ладно, оставим. Давай лучше вот о чем... – и Банда чуть заметно кивнул в сторону сарая.
С улицы, кроме главных ворот, в сарай вело еще три входа: двери в коровник, в стойло для лошадей, теперь пустовавшее, и вход к свиньям "с тылу", незаменимый при очистке загородок для хрюшек.
Все сооружение венчал огромный чердак, на который вела лестница прямо с тока и в котором умещалось по меньшей мере тонн пять – семь сена.
– Это еще дед строил! – с гордостью похвалился Востряков в первый же день, когда они с Бандой осматривали подворье. – У нас такие сараи называют "клуня".
Именно здесь они и спрятали оружие, привезенное Бандой.
Когда ребята загнали джип в клуню, на всякий случай поплотнее прикрыв за собой, хоронясь от постороннего взгляда, ворота, Банда удивленно осмотрелся, не представляя себе, где именно в такой активно эксплуатируемой постройке можно найти надежный тайник под столь необычный и опасный груз, как десяток боевых гранат, добрая дюжина самых крутых "стволов" и пара ящиков патронов.
– В сене, что ли, оружие зароем? – спросил Сашка Вострякова, пытаясь угадать, что придумал Олег, но тот лишь покачал головой.
– Зачем? Не хватало еще, чтобы мама наткнулась. У меня тут куда лучшая схованка есть. Пошли!
Олег толкнул одну из дверей и потянул Банду за собой. Темная, без единого окошка, комнатка оказалась совсем маленькой и тесной. Стены ее были совершенно голыми, и лишь огромные лари, установленные вдоль стен, занимали почти все пространство, оставляя лишь узкий, на две доски, проход между ними.
– Что здесь? – спросил Банда, озадаченно кивая на огромные ящики, таящие в себе, казалось, невиданные чудеса.
– А ты крышку откинь да посмотри.
– Песок?
– Копни-копни, не стесняйся. Он мягкий, рыхлый, руками разгребешь.
Банда углубился в песок примерно на длину ладони, как вдруг его рука наткнулась на что-то круглое и твердое, по-видимому, железное.
– Что это?
– Вытягивай.
Теперь Банда уже понимал, ощупав предмет, что это крышка закатанной банки, и сильно потянул вверх, вытаскивая ее из песочного плена.
В трехлитровой банке красивыми розовыми кусочками лежала подкопченная буженина, с виду совершенно свеженькая и ужасно аппетитная.
– Паляндвица! – авторитетно прокомментировал Востряков. – Теперь поройся с другой стороны.
Через несколько мгновений из другого угла ларя Банда извлек на свет божий еще одну банку, полную сочных аппетитных колец домашней копченой колбасы, залитой небольшим количеством жира.
– Ухты!
– Самое лучшее хранилище для консервов – зимой не промерзает, летом не портится. Мясо – круглый год. Ну по праздникам, конечно...
– А как их теперь назад-то закопать?
– Ты что – "назад"! Ты, может, настоящей хохляцкой колбаски или паляндвички попробовать не хочешь? – Востряков даже вздрогнул от эдакого кощунства. – Банки эти мы с собой заберем. Дома откроем.
Он осмотрелся и повернулся наконец к Банде.
– Вроде все нормально. Ты тащи "пушки", а я принесу ветошь, бумагу и масло.
– Ты что, решил среди колбас автоматы спрятать? А если мать твоя за банкой какой в песок полезет, а вместо нее "узи" вытянет? – Банда совсем не чувствовал восторга по поводу тайника, придуманного другом. – Давай уж лучше в сено, и то, по-моему, надежнее будет...
– А кто тебе сказал, что среди колбас? Смотри! – с этими словами Востряков поддел принесенным с собой топором одну из досок пола и, с трудом приподняв ее, отвалил в сторону. Под досками тоже оказался желтый сыпучий песочек – такой же, как в ларях. – Эту схованку я еще в детстве обнаружил. У деда, видать, хозяйство помощнее нашего было, места больше требовалось. А может, время неспокойное было, стоило кое-что припрятывать. Словом, он, окромя ларей, здесь тоже продукты прятал. Мать про это даже и не догадывается.
– Ну тогда совсем другое дело! – успокоенно протянул Банда. – Тогда мне это место нравится.
Вдвоем они быстро почистили и смазали все оружие, старательно завернули в промасленную ветошь и, обвязав плотной бумагой, тщательно закопали свой арсенал в жвир: так называл Востряков этот замечательный мелкий желтый песок.
– Теперь ни одна собака, если и захочет что найти, не докопается! – удовлетворенно хмыкнул Востряков, ловко прилаживая доску на старое место и присыпая песком стыки, обеспечивая максимальную маскировку их тайника. – За свои "пушки" ты теперь спокоен будешь, надеюсь?
Банда улыбнулся и, забирая банки с деревенскими деликатесами, ответил одним словом:
– Вполне!
– Не волнуйся.
– Ты анекдот про старого литовца знаешь?
– Какой?
– Ну про то, как шел однажды один литовец мимо соседского хутора, глядит – а его сосед машинным маслом клумбу поливает... Слышал?
– Нет вроде.
– Останавливается литовец да спрашивает: "Эй, Юозас, что ты делаешь? Ведь у тебя все цветы завянут!" А сосед отвечает: "Цветы? Бог с ними, Гражина новые посадит. Главное, чтобы пулемет не заржавел!.." Что, правда, не слышал? – Банда сам не смог сдержать улыбки, глядя на рассмеявшегося друга.
– Нет!.. Классный анекдот, в самый раз про нас с тобой.
– Так и я о том же: смазывай иногда, посматривай...
– Кого ты учишь, командир? – попробовал возмутиться Востряков, но Банда поспешил успокоить друга:
– Да я так, на всякий случай... Не пропадать же такому добру, правда?
– Еще бы! Да и денег это сейчас немалых стоит.
– Вот-вот. А глядишь, может, и самим когда пригодится. Кстати, если что, если тут какие разборки начнутся, с тем же Быком, или другая какая необходимость, так ты пользуйся, не стесняйся. Смотри только осторожно, чтоб ментовка не загребла.
– Вот ведь любишь ты людей поучать, Банда!
– Да нет, Олег, я не то сказать хотел... Я ведь тебя подставляю в конечном счете... Статья же есть – за незаконное хранение.
– Я про это не слышал никогда как будто!
– Да послушай ты хоть минуту, Олег, не перебивай! – искренне возмутился Банда. – Что ты мне никак высказаться не даешь!
– И так все ясно. Что тут еще говорить?
– Я про то, что если что случится, ты все на меня сваливай – мол, ты тут ни при чем, приезжал к тебе летом друг, в сарае несколько раз ночевал, на сеновале. А что он там делал, что прятал – ему одному и известно. Твоя, мол, хата, вообще с краю, и ничего-то ты не знаешь.
– Ага, прямо так и скажу: ищите бывшего старлея Вооруженных Сил Сашку Бондаровича и сажайте его подальше и покрепче – это он подкинул мне все эти игрушки. Здорово ты, Банда, придумал, ничего не скажешь!
– Олег, ну послушай ты, черт возьми. Я же серьезно! – Банда, навоображав множество сцен обыска в клуне Вострякова, все никак не мог успокоиться. – Бог знает, откуда эти "пушки" к Ахмету попали и какие на них дела висят. Может, их по всей Европе и Азии Интерпол ищет. Может, за этим самым "узи" десяток трупов числится.
– Банда, да не волнуйся ты так, никто здесь никогда ничего искать не будет.
– Правильно, и я про то же. Но если что – вали все на меня, потому как Банду они все равно не найдут. Москва большая, и человека без квартиры да без прописки, без семьи и без родных, как бы "опера" ни старались, найти никогда не смогут. Так что меня сдать не бойся.
– Знаешь, Банда, а иди-ка ты... Достал уже! – Востряков не на шутку рассердился.
– Не кипятись, Олежка. Я же как лучше хочу. И пойдем – собираться надо, – Банда встал и сладко потянулся. – Здорово я у тебя, Олежка, отдохнул.
Отоспался, отожрался, отлежался. Отпьянствовал в конце концов.
– Жаль, Сашка, что ты меня слушать не хочешь. Пожил бы еще хотя бы пару деньков. Ты же ко мне приехал совсем трупом ходячим, а теперь вроде как отошел слегка...
– Ага, на таких-то харчах!
– Какие там харчи! Я тебя еще и не начинал угощать как следует, – снова принялся уговаривать друга Востряков, но Банда решительно прервал его:
– Пойдем, Олежка, собираться в дорогу буду. И знаешь, самое главное – не обижайся. Я к тебе еще обязательно вернусь, слово даю...
Они тепло распрощались с Олегом и с его мамой, и улыбка долго еще блуждала по лицу, Бондаровича.
Но чем дальше удалялся он от города, тем строже и серьезнее становилось выражение его лица.
Он снова гнал на Москву, во второй раз собираясь покорить этот город и доказать самому себе свою силу, стойкость, способность жить в этом гражданском мире.
Теперь он был твердо уверен, что не повторит ошибок своего первого московского периода жизни. Он теперь стал стреляным воробьем, знает, что к чему в этой жизни, и уж во всяком случае постарается быть поосторожнее и с выбором друзей, и с поисками работы.
Он, по правде говоря, даже и смутно не представлял, чем займется в столице, как, в какой сфере деятельности попытается себя найти.
Но он был почему-то уверен, что сможет найти свою дорогу и дорога эта не будет больше совершать крутых зигзагов, не будет более устлана подлостью, жестокостью и трупами.
Но он также знал, что найти эту дорогу будет ох как нелегко. И именно поэтому он становился тем более серьезным, чем дальше удалялся от гостеприимного дома Востряковых и чем ближе подъезжал к Москве, к своей новой и непредсказуемой жизни...
Часть четвертая
– Олег, я в этой жизни кто?
От неожиданного вопроса друга Востряков опешил. Несколько томительных секунд с недоумением всматривался он в лицо Банды: пытаясь понять, к чему тот клонит, но так и не врубившись, неуверенно произнес:
– Как – кто? Человек.
– Ты тоже человек. И Ахмет был человеком. И "духи", которых мы пачками валили в Афгане, тоже были человеками... А вот лично я – кто?
– Банда, чего ты хочешь?
– Я хочу знать, кто я. Ты мне можешь ответить?
– Конечно. Ты – Александр Бондарович, бывший офицер-десантник...
– Еще?
– Ну... бывший детдомовец...
– Что ты все "бывший", "бывший"... А еще?
– Тьфу, черт! Просто парень хороший, вот и все!
– Вот именно! – Банда в сердцах даже сплюнул. – Просто хороший парень! Что, профессия у меня такая? Что, предназначение в жизни у меня такое? Что это значит – "хороший парень"? И кто сказал, что я был хорошим в том же Афгане, или в Москве, или в лагере Ахмета? Может, "зэки" или "духи" меня хорошим парнем считали, а?
– Зато я так считаю!
– Ты! – и вдруг Банда как-то враз сник и успокоился. – Ты, Олежка, если на то пошло, куда лучше меня будешь. Но даже не в этом дело... Понимаешь, если я останусь здесь, у тебя, я знаю, что ты мне поможешь. И жизнь моя наладится, все пойдет, как надо. Как говорится, все у меня будет по-людски...
– Ты говори-говори, не молчи.
– Я и говорю, – Банда вытянул из пачки сигарету и протянул Вострякову, затем закурил сам. – Ты мне поможешь. Это чертовски здорово – иметь такого друга, как ты, готового на все... Но я хочу добиться чего-то сам. И вот тогда я приеду к тебе. Я буду уверен, что я не лишний человек на земле, даже когда на ней все спокойно и вокруг нет врагов, которых надо уничтожать. Я хочу, Олег, доказать сам себе, что я не только робот-убийца, что я нормальный мужик, способный на многое... Или хотя бы на самую малость.
– Так я тебе...
– Ты мне предлагаешь все готовенькое. А я хочу сам. Мне надо обрести уверенность в себе, понимаешь? Я хочу хоть что-то доказать самому себе Востряков давно уже все понял, и последняя надежда удержать друга рухнула. Он молча курил, думая теперь только об одном – лишь бы Банда не исчез навсегда, не сгинул навечно на жутких поворотах своей странной судьбы.
– Я уеду, но ты будешь теперь всегда знать, где я и что со мной, – Банда как будто читал мысли Олега. – Я тебе и писать буду, и звонить. Я буду к тебе приезжать и сам с радостью приму в гости, как только у меня будет своя крыша.
– Я знаю.
– Вот видишь!
– Вернее, Банда, я надеюсь, что ты не исчезнешь, как в прошлый раз. Это ж кому скажи – за три года ни единой весточки не прислал!
– Извини, Олежка, еще раз. Виноват я. Но теперь все будет иначе. Ты – единственный близкий мне человек. Ты мне как брат родной. Которого у меня и не было никогда.
– Эх, Банда! – Востряков вдруг почувствовал, что на глаза наворачиваются непрошенные слезы, и поспешил отвернуться и закашляться, будто поперхнулся сигаретным дымом. Но это не укрылось от взгляда Бондаровича, и Сашка положил руку другу на плечо:
– Олег, так и будет!
Они снова замолчали, думая каждый об одном и том же – о предстоящем через несколько часов, а может быть, и минут отъезде, и первым молчание нарушил Востряков:
– Банда, может, тебе денег дать? Хотя бы на первое время. У меня есть, пару тысяч баксов запросто одолжу. Потом вернешь, – Олег специально акцентировал внимание на том, что деньги пойдут в долг, чтобы не ставить друга в неловкое положение, но Банда в ответ лишь покачал головой.
– Спасибо, но мне не надо. У меня еще осталось тысяч пять долларов, наверное...
– Сколько?!
– Тысяч пять. Мне хватит. Я их у Ахмета в сейфе взял, когда из лагеря уезжал. Плюс свои – зарплата, так сказать... А еще машина есть. Так что первое время выдержу, не пропаду.
– Ты точно не пропадешь! – убежденно подтвердил Востряков, ни на секунду в этом не усомнившись.
– Ладно, оставим. Давай лучше вот о чем... – и Банда чуть заметно кивнул в сторону сарая.
* * *
Сарай во дворе Востряковых был поистине уникальным сооружением. Здесь, в этой части Украины, сараи строили с размахом и выдумкой. Под общей двускатной крышей умещалось с десяток разнообразнейших помещений. Огромные двустворчатые ворота открывали вход в центральную часть – ток с глинобитным, твердым, как бетон, полом. Сюда мог спокойненько заехать небольшой грузовик типа распространенного в деревнях пятьдесят третьего "газона". Когда-то именно здесь вручную цепями молотили пшеницу, рожь, овес. В дальнем углу тока стояла старинная, еще с польских времен, ручная сенорезка – агрегат, позволявший измельчать сено и солому в мелкую сечку, нарубая корм для скота двумя огромными, как косы, закрепленными на колесе ножами. В боковых стенах тока было множество дверей – помещения под зерно и под дрова, под торфобрикеты и под комбикорм, закуток для теленка и несколько загородок для свиней, скромная мастерская с набором простейших, но самых необходимых в хозяйстве инструментов и наконец кладовка.С улицы, кроме главных ворот, в сарай вело еще три входа: двери в коровник, в стойло для лошадей, теперь пустовавшее, и вход к свиньям "с тылу", незаменимый при очистке загородок для хрюшек.
Все сооружение венчал огромный чердак, на который вела лестница прямо с тока и в котором умещалось по меньшей мере тонн пять – семь сена.
– Это еще дед строил! – с гордостью похвалился Востряков в первый же день, когда они с Бандой осматривали подворье. – У нас такие сараи называют "клуня".
Именно здесь они и спрятали оружие, привезенное Бандой.
Когда ребята загнали джип в клуню, на всякий случай поплотнее прикрыв за собой, хоронясь от постороннего взгляда, ворота, Банда удивленно осмотрелся, не представляя себе, где именно в такой активно эксплуатируемой постройке можно найти надежный тайник под столь необычный и опасный груз, как десяток боевых гранат, добрая дюжина самых крутых "стволов" и пара ящиков патронов.
– В сене, что ли, оружие зароем? – спросил Сашка Вострякова, пытаясь угадать, что придумал Олег, но тот лишь покачал головой.
– Зачем? Не хватало еще, чтобы мама наткнулась. У меня тут куда лучшая схованка есть. Пошли!
Олег толкнул одну из дверей и потянул Банду за собой. Темная, без единого окошка, комнатка оказалась совсем маленькой и тесной. Стены ее были совершенно голыми, и лишь огромные лари, установленные вдоль стен, занимали почти все пространство, оставляя лишь узкий, на две доски, проход между ними.
– Что здесь? – спросил Банда, озадаченно кивая на огромные ящики, таящие в себе, казалось, невиданные чудеса.
– А ты крышку откинь да посмотри.
– Песок?
– Копни-копни, не стесняйся. Он мягкий, рыхлый, руками разгребешь.
Банда углубился в песок примерно на длину ладони, как вдруг его рука наткнулась на что-то круглое и твердое, по-видимому, железное.
– Что это?
– Вытягивай.
Теперь Банда уже понимал, ощупав предмет, что это крышка закатанной банки, и сильно потянул вверх, вытаскивая ее из песочного плена.
В трехлитровой банке красивыми розовыми кусочками лежала подкопченная буженина, с виду совершенно свеженькая и ужасно аппетитная.
– Паляндвица! – авторитетно прокомментировал Востряков. – Теперь поройся с другой стороны.
Через несколько мгновений из другого угла ларя Банда извлек на свет божий еще одну банку, полную сочных аппетитных колец домашней копченой колбасы, залитой небольшим количеством жира.
– Ухты!
– Самое лучшее хранилище для консервов – зимой не промерзает, летом не портится. Мясо – круглый год. Ну по праздникам, конечно...
– А как их теперь назад-то закопать?
– Ты что – "назад"! Ты, может, настоящей хохляцкой колбаски или паляндвички попробовать не хочешь? – Востряков даже вздрогнул от эдакого кощунства. – Банки эти мы с собой заберем. Дома откроем.
Он осмотрелся и повернулся наконец к Банде.
– Вроде все нормально. Ты тащи "пушки", а я принесу ветошь, бумагу и масло.
– Ты что, решил среди колбас автоматы спрятать? А если мать твоя за банкой какой в песок полезет, а вместо нее "узи" вытянет? – Банда совсем не чувствовал восторга по поводу тайника, придуманного другом. – Давай уж лучше в сено, и то, по-моему, надежнее будет...
– А кто тебе сказал, что среди колбас? Смотри! – с этими словами Востряков поддел принесенным с собой топором одну из досок пола и, с трудом приподняв ее, отвалил в сторону. Под досками тоже оказался желтый сыпучий песочек – такой же, как в ларях. – Эту схованку я еще в детстве обнаружил. У деда, видать, хозяйство помощнее нашего было, места больше требовалось. А может, время неспокойное было, стоило кое-что припрятывать. Словом, он, окромя ларей, здесь тоже продукты прятал. Мать про это даже и не догадывается.
– Ну тогда совсем другое дело! – успокоенно протянул Банда. – Тогда мне это место нравится.
Вдвоем они быстро почистили и смазали все оружие, старательно завернули в промасленную ветошь и, обвязав плотной бумагой, тщательно закопали свой арсенал в жвир: так называл Востряков этот замечательный мелкий желтый песок.
– Теперь ни одна собака, если и захочет что найти, не докопается! – удовлетворенно хмыкнул Востряков, ловко прилаживая доску на старое место и присыпая песком стыки, обеспечивая максимальную маскировку их тайника. – За свои "пушки" ты теперь спокоен будешь, надеюсь?
Банда улыбнулся и, забирая банки с деревенскими деликатесами, ответил одним словом:
– Вполне!
* * *
– Пусть оружие пока у тебя полежит. Я с собой только "вальтер" возьму, – Банда машинально дотронулся до подмышки, проверяя, на месте ли наплечная кобура с любимым пистолетом. – А ты за всем остальным присмотри, ладно?– Не волнуйся.
– Ты анекдот про старого литовца знаешь?
– Какой?
– Ну про то, как шел однажды один литовец мимо соседского хутора, глядит – а его сосед машинным маслом клумбу поливает... Слышал?
– Нет вроде.
– Останавливается литовец да спрашивает: "Эй, Юозас, что ты делаешь? Ведь у тебя все цветы завянут!" А сосед отвечает: "Цветы? Бог с ними, Гражина новые посадит. Главное, чтобы пулемет не заржавел!.." Что, правда, не слышал? – Банда сам не смог сдержать улыбки, глядя на рассмеявшегося друга.
– Нет!.. Классный анекдот, в самый раз про нас с тобой.
– Так и я о том же: смазывай иногда, посматривай...
– Кого ты учишь, командир? – попробовал возмутиться Востряков, но Банда поспешил успокоить друга:
– Да я так, на всякий случай... Не пропадать же такому добру, правда?
– Еще бы! Да и денег это сейчас немалых стоит.
– Вот-вот. А глядишь, может, и самим когда пригодится. Кстати, если что, если тут какие разборки начнутся, с тем же Быком, или другая какая необходимость, так ты пользуйся, не стесняйся. Смотри только осторожно, чтоб ментовка не загребла.
– Вот ведь любишь ты людей поучать, Банда!
– Да нет, Олег, я не то сказать хотел... Я ведь тебя подставляю в конечном счете... Статья же есть – за незаконное хранение.
– Я про это не слышал никогда как будто!
– Да послушай ты хоть минуту, Олег, не перебивай! – искренне возмутился Банда. – Что ты мне никак высказаться не даешь!
– И так все ясно. Что тут еще говорить?
– Я про то, что если что случится, ты все на меня сваливай – мол, ты тут ни при чем, приезжал к тебе летом друг, в сарае несколько раз ночевал, на сеновале. А что он там делал, что прятал – ему одному и известно. Твоя, мол, хата, вообще с краю, и ничего-то ты не знаешь.
– Ага, прямо так и скажу: ищите бывшего старлея Вооруженных Сил Сашку Бондаровича и сажайте его подальше и покрепче – это он подкинул мне все эти игрушки. Здорово ты, Банда, придумал, ничего не скажешь!
– Олег, ну послушай ты, черт возьми. Я же серьезно! – Банда, навоображав множество сцен обыска в клуне Вострякова, все никак не мог успокоиться. – Бог знает, откуда эти "пушки" к Ахмету попали и какие на них дела висят. Может, их по всей Европе и Азии Интерпол ищет. Может, за этим самым "узи" десяток трупов числится.
– Банда, да не волнуйся ты так, никто здесь никогда ничего искать не будет.
– Правильно, и я про то же. Но если что – вали все на меня, потому как Банду они все равно не найдут. Москва большая, и человека без квартиры да без прописки, без семьи и без родных, как бы "опера" ни старались, найти никогда не смогут. Так что меня сдать не бойся.
– Знаешь, Банда, а иди-ка ты... Достал уже! – Востряков не на шутку рассердился.
– Не кипятись, Олежка. Я же как лучше хочу. И пойдем – собираться надо, – Банда встал и сладко потянулся. – Здорово я у тебя, Олежка, отдохнул.
Отоспался, отожрался, отлежался. Отпьянствовал в конце концов.
– Жаль, Сашка, что ты меня слушать не хочешь. Пожил бы еще хотя бы пару деньков. Ты же ко мне приехал совсем трупом ходячим, а теперь вроде как отошел слегка...
– Ага, на таких-то харчах!
– Какие там харчи! Я тебя еще и не начинал угощать как следует, – снова принялся уговаривать друга Востряков, но Банда решительно прервал его:
– Пойдем, Олежка, собираться в дорогу буду. И знаешь, самое главное – не обижайся. Я к тебе еще обязательно вернусь, слово даю...
* * *
Спустя несколько часов, когда солнце уже успело добраться до самой высокой точки небосклона и теперь медленно скатывалось вниз, "мицубиси-паджеро" вырулила со двора Востряковых. За рулем сидел Банда, только что отобедавший на дорожку и теперь полный сил и желания их реализовать.Они тепло распрощались с Олегом и с его мамой, и улыбка долго еще блуждала по лицу, Бондаровича.
Но чем дальше удалялся он от города, тем строже и серьезнее становилось выражение его лица.
Он снова гнал на Москву, во второй раз собираясь покорить этот город и доказать самому себе свою силу, стойкость, способность жить в этом гражданском мире.
Теперь он был твердо уверен, что не повторит ошибок своего первого московского периода жизни. Он теперь стал стреляным воробьем, знает, что к чему в этой жизни, и уж во всяком случае постарается быть поосторожнее и с выбором друзей, и с поисками работы.
Он, по правде говоря, даже и смутно не представлял, чем займется в столице, как, в какой сфере деятельности попытается себя найти.
Но он был почему-то уверен, что сможет найти свою дорогу и дорога эта не будет больше совершать крутых зигзагов, не будет более устлана подлостью, жестокостью и трупами.
Но он также знал, что найти эту дорогу будет ох как нелегко. И именно поэтому он становился тем более серьезным, чем дальше удалялся от гостеприимного дома Востряковых и чем ближе подъезжал к Москве, к своей новой и непредсказуемой жизни...
Часть четвертая
Счастье и боль
"Олежка, привет!
Вот уже полгода, как я уехал от тебя, а впечатления от нашей встречи, от этих двух незабываемых недель остаются все такими же яркими и живыми.
Мне кажется, что все это было только вчера, а завтра я уже снова увижу тебя, и снова будут лунные ночи над рекой, сенокос, наши бесконечные разговоры в вашем саду...
Как видишь, я пишу тебе регулярно, и это, несмотря даже на наши телефонные звонки. По телефону я успеваю тебе сказать всего несколько слов, а бумага позволяет сосредоточиться, подумать, вычленить что-то главное и важное, что никогда не удастся высказать по телефону.
Ты часто расспрашиваешь меня о моих делах и все время обижаешься, что на вопросы о работе я отвечаю односложно. Что ж, кажется, пришло время похвалиться своими успехами. Я, Олег, – тьфу, тьфу! – вроде бы наконец, чего-то добился!
Я говорил тебе, что работаю в фирме. Фирма эта частная, а занимается детективной и охранной деятельностью. «Валекс», может, слышал? Контора довольно знаменитая – ни на рекламу денег не жалеют, ни на громкие дела. Честно говоря, особых проблем попасть сюда у меня не было. Пришел по объявлению, они посмотрели мои документы, привезли из московского офиса на пригородную базу. Там у них что-то вроде военно-спортивного лагеря: казармы, спортгородок, полоса препятствий... Кстати, здесь я и живу – для безквартирных и особо ценных кадров в казарме выделяют комнатку. Вот я и получил такое жилье.
Так вот. Дали мне камуфляж переодеться и вывели на площадку во двор. Там, смотрю, трое кадров стоят, в шлемах и спецперчатках. Тоже, оказывается, претенденты. Инструктор выдал шлем и мне, а затем мы получили задание: разбиться по парам и, не выходя за пределы площадки, по-мужски выяснить отношения. Инструктор попросил работать в полную силу, только постараться не калечить друг друга.
Моего напарника быстро завалили, а я в это время, тоже справился с одним из соперников. Ну и сошлись один на один с парнем. Ты знаешь, крепкий орешек оказался! Уж я ему и «мельницу», и свой коронный в голову правой ногой с разворота, и с кувырком вперед, и назад – ничего не помогает: всюду на блоки натыкаюсь. Правда, я тоже ни одного удара не пропустил.
Инструктор, смотрю краем глаза, уже на часы посматривает, поединок прекратить желает.
Ну я в это время и схитрил: сделал выпад вправо с намечанием удара, парень поддался, а я резкий переход влево и задний удар по почкам. Тот не успел среагировать и «кайф», конечно, поймал. Ну, несколько мгновений, пока парень отходил, мне хватило – я его завалил и закрутил руки за спину, заламывая голову.
Потом стометровку сдали, пять километров, полосу препятствий – программа, словом, как обычно.
Из четверых нас с этим парнем, с которым несколько промучился на площадке, только и взяли. Отбор, я скажу тебе, суровый у них!
Потом, в раздевалке ив душе, мы с ним познакомились. Оказалось, капитан госбезопасности, служил в "Альфе ", но после всех этих подставок уволился.
Белый дом, рассказывает, еще пережил кое-как, перетерпел, но когда Степашин с Ериным «Альфу» в Буденновске подставили, окончательно не выдержал, свалил на хрен, не желая больше работать на такое государство.
Ты знаешь, я его понимаю на все сто! Какого черта элитному подразделению, в котором каждый парень знает, что делать, и умеет это делать, чувствовать себя по жизни, во-первых, виноватым перед кем-то, а во-вторых, сносить все эти насмешки и подколки – мол, до «Кондора» израильского вам далеко, «коммандос» в подметки не годитесь и вообще ничего толком не умеете. Вот он и свалил. Зато теперь служит там, где его по-настоящему ценят и уважают, а к тому же и деньги за это получает. У него жена, двое детей, отца и мужа иногда неделями не видят и не знают, вернется живым или в ящике цинковом, – так теперь когда материально особых трудностей не испытывают...
Сначала меня на охрану ресторана определили.
Раньше у них мода была в камуфляже в ресторанах торчать, но когда мэр Москвы Лужков подписал Указ об упорядочении ношения одежды военного образца, на костюмы перешли. Знаешь, все чин-чинарем было – строгий черный костюм, галстук, пластиковая карточка на кармане со словами «Служба безопасности».
Милое дело – уже не пугалом огородным торчишь, а представительным мужчиной. Однажды даже девушка какая-то на танец пригласила, так отказать неудобно было, отвлекся на пяток минут от выполнения служебного долга.
Потом, после того, как я пару драк локализовал и еще пяток предотвратил, заметили, на повышение отправили. Тут между прочим все очень четко учитывается, за заслуги перед фирмой и перед клиентами «в звании» регулярно повышают – более интересная работа, более высокая оплата. Меня из охранников ресторана в инкассаторы перевели, в одном крупном банке (ты прости, Олег, но коммерческая тайна – кого мы охраняем!) отвечал за обеспечение безопасности провоза валюты по городу.
Но там ребята тоже долго не задерживаются – по убеждению нашего руководства, инкассаторы, даже самые надежные, не должны задерживаться на одном месте дольше трех месяцев. Наверное, чтобы соблазна не возникало. Знаешь, странноватое чувство испытываешь, когда пару десятков миллионов долларов сопровождаешь, а они – вот рядом, руками пощупать можно.
И меня снова переместили. Теперь я – боец отряда «сил быстрого реагирования», как называют здесь нашу резервную группу. Это, знаешь ли, элитное подразделение в «Валексе», что-то типа той же «Альфы» или «Вымпела». Если заказ особой важности или сложности, нас используют. А в остальное время деньги платят – не поверишь – за совершенствование боевого мастерства! Вот так-то.
Ладно, Олежка, я так расписался, что не знаю, как и в конверт эти листы засунуть, придется, видимо, в двух отправлять.
Сейчас мы уезжаем на одно интересное мероприятие, как вернусь, обязательно продолжу. Я теперь тебе все в подробностях буду рассказывать. Потому как вроде на человека наконец стал похож. Вроде бы и моя совсем не мирная профессия в наше мирное время на хорошие дела сгодиться может, понимаешь? Я, Олежка, перестал сам себя стесняться, перестал мучиться вроде бы от собственной бестолковости и никому ненужности.
Но, впрочем, все. Времени нет. Пока, пиши мне тоже, не ленись. Звонки писем никогда не заменят.
Твой Банда".
Она была студенткой шестого курса юридического факультета МГУ, специализировалась на государственном праве, и ее дипломная работа по реформированию судебной системы в Российской Федерации требовала слишком много сил и огромное количество специальной литературы. Ей приходилось засиживаться в библиотеках допоздна, изучая то опыт США в этой сфере, то традиции европейского суда, снова и снова углубляясь в Римское публичное право в поисках истоков традиций и истины, перекапывая десятки судебных дел современной России в области уголовного, экономического, межгосударственного законодательства.
Ее куратор, профессор Гайворонский, был необычайно доволен своей подопечной, поражаясь ее работоспособности и умению вылавливать самые важные штрихи, подмечать и анализировать самые типичные и определяющие черты. Он всячески помогал Алине, предрекая колоссальный успех ее дипломной работе и намекая на то, что впоследствии из нее получилась бы неплохая кандидатская диссертация.
Гайворонский был уже стар и иногда, глядя на Алину по-отечески добрыми глазами, любил приговаривать:
– Эх, Алинушка, ну чего тебе сдалась эта юриспруденция? Ты такая красавица, к чему тебе свою молодую головку над этими талмудами засушивать!
Нашла бы лучше парня, достойного тебя, влюбилась бы по уши. Меня бы на свадьбу пригласили...
Куда между прочим более приятное времяпрепровождение, нежели корпение над трудами таких же старых маразматиков, как я сам!
– Да полно вам, Евгений Эммануилович! Еще тысячу раз погулять на свадьбе успеем, – отшучивалась в таких случаях Алина, скромно улыбаясь. – Кому скажи – вы, мой преподаватель, меня от учебы отговариваете. Где ж это видано такое?
И девушка с удвоенной энергией хваталась за работу, погружаясь в море бесконечных терминов, положений, указов и постановлений правительств и судов всех времен и народов.
Этим вечером она поработала совсем неплохо, и закончив, слава Богу, сбор материала для той части своей работы, в которой обобщался опыт человеческой цивилизации в судебном праве, и возвращалась домой в отличном настроении, решив в остаток вечера полностью отдаться во власть музыки, восстанавливая силы и отгоняя накопившуюся усталость.
Последний февральский морозец заставлял утоптанный снег под ногами звонко поскрипывать, тысячами искорок блестели в свете фонарей сугробы, и Алина зябко передернула плечами, повыше поднимая воротник шубки и искренне сожалея, что не послушалась утром маму и выбежала в университет без шапки, распустив по плечам свои темные густые волосы.
Ей самой нравились собственные волосы – длинные, чуть волнистые, того неопределенного каштаново-пепельного цвета, какой только и бывает у натуральных волос. Что скрывать – ей нравилось и собственное лицо. Она находила его довольно милым и привлекательным – задорно вздернутый носик, маленькие пухлые губки и выразительные карие глаза. Она любила рассматривать себя в зеркале и с удовольствием замечала, какие красивые у нее бедра, какая тонкая талия, нежные плечи... ну, и все такое.
К сожалению, с парнями ей действительно не везло. Многие искали ее расположения, еще с детских лет, с той спецшколы, в которой она училась, где сынки высокопоставленных родителей, подражая своим папашкам, с нарочитой небрежностью и откровенным цинизмом предлагали ей прийти послушать на квартире музыку, посмотреть новые фильмы и вообще поразвлечься, пока предков дома нету. Теперь, в университете, к этим отпрыскам добавились еще одни "хозяева жизни", не имевшие папочек-начальников, но умевшие шуршать баксами в карманах. Многие ее подруги с головой ныряли в омут удовольствий и веселого времяпрепровождения, влюбляясь в очередной раз чуть ли не ежемесячно, а через пару-тройку недель, после нескольких интимных свиданий, бурно переживая очередную жестокую катастрофу на любовном фронте.
Вот уже полгода, как я уехал от тебя, а впечатления от нашей встречи, от этих двух незабываемых недель остаются все такими же яркими и живыми.
Мне кажется, что все это было только вчера, а завтра я уже снова увижу тебя, и снова будут лунные ночи над рекой, сенокос, наши бесконечные разговоры в вашем саду...
Как видишь, я пишу тебе регулярно, и это, несмотря даже на наши телефонные звонки. По телефону я успеваю тебе сказать всего несколько слов, а бумага позволяет сосредоточиться, подумать, вычленить что-то главное и важное, что никогда не удастся высказать по телефону.
Ты часто расспрашиваешь меня о моих делах и все время обижаешься, что на вопросы о работе я отвечаю односложно. Что ж, кажется, пришло время похвалиться своими успехами. Я, Олег, – тьфу, тьфу! – вроде бы наконец, чего-то добился!
Я говорил тебе, что работаю в фирме. Фирма эта частная, а занимается детективной и охранной деятельностью. «Валекс», может, слышал? Контора довольно знаменитая – ни на рекламу денег не жалеют, ни на громкие дела. Честно говоря, особых проблем попасть сюда у меня не было. Пришел по объявлению, они посмотрели мои документы, привезли из московского офиса на пригородную базу. Там у них что-то вроде военно-спортивного лагеря: казармы, спортгородок, полоса препятствий... Кстати, здесь я и живу – для безквартирных и особо ценных кадров в казарме выделяют комнатку. Вот я и получил такое жилье.
Так вот. Дали мне камуфляж переодеться и вывели на площадку во двор. Там, смотрю, трое кадров стоят, в шлемах и спецперчатках. Тоже, оказывается, претенденты. Инструктор выдал шлем и мне, а затем мы получили задание: разбиться по парам и, не выходя за пределы площадки, по-мужски выяснить отношения. Инструктор попросил работать в полную силу, только постараться не калечить друг друга.
Моего напарника быстро завалили, а я в это время, тоже справился с одним из соперников. Ну и сошлись один на один с парнем. Ты знаешь, крепкий орешек оказался! Уж я ему и «мельницу», и свой коронный в голову правой ногой с разворота, и с кувырком вперед, и назад – ничего не помогает: всюду на блоки натыкаюсь. Правда, я тоже ни одного удара не пропустил.
Инструктор, смотрю краем глаза, уже на часы посматривает, поединок прекратить желает.
Ну я в это время и схитрил: сделал выпад вправо с намечанием удара, парень поддался, а я резкий переход влево и задний удар по почкам. Тот не успел среагировать и «кайф», конечно, поймал. Ну, несколько мгновений, пока парень отходил, мне хватило – я его завалил и закрутил руки за спину, заламывая голову.
Потом стометровку сдали, пять километров, полосу препятствий – программа, словом, как обычно.
Из четверых нас с этим парнем, с которым несколько промучился на площадке, только и взяли. Отбор, я скажу тебе, суровый у них!
Потом, в раздевалке ив душе, мы с ним познакомились. Оказалось, капитан госбезопасности, служил в "Альфе ", но после всех этих подставок уволился.
Белый дом, рассказывает, еще пережил кое-как, перетерпел, но когда Степашин с Ериным «Альфу» в Буденновске подставили, окончательно не выдержал, свалил на хрен, не желая больше работать на такое государство.
Ты знаешь, я его понимаю на все сто! Какого черта элитному подразделению, в котором каждый парень знает, что делать, и умеет это делать, чувствовать себя по жизни, во-первых, виноватым перед кем-то, а во-вторых, сносить все эти насмешки и подколки – мол, до «Кондора» израильского вам далеко, «коммандос» в подметки не годитесь и вообще ничего толком не умеете. Вот он и свалил. Зато теперь служит там, где его по-настоящему ценят и уважают, а к тому же и деньги за это получает. У него жена, двое детей, отца и мужа иногда неделями не видят и не знают, вернется живым или в ящике цинковом, – так теперь когда материально особых трудностей не испытывают...
Сначала меня на охрану ресторана определили.
Раньше у них мода была в камуфляже в ресторанах торчать, но когда мэр Москвы Лужков подписал Указ об упорядочении ношения одежды военного образца, на костюмы перешли. Знаешь, все чин-чинарем было – строгий черный костюм, галстук, пластиковая карточка на кармане со словами «Служба безопасности».
Милое дело – уже не пугалом огородным торчишь, а представительным мужчиной. Однажды даже девушка какая-то на танец пригласила, так отказать неудобно было, отвлекся на пяток минут от выполнения служебного долга.
Потом, после того, как я пару драк локализовал и еще пяток предотвратил, заметили, на повышение отправили. Тут между прочим все очень четко учитывается, за заслуги перед фирмой и перед клиентами «в звании» регулярно повышают – более интересная работа, более высокая оплата. Меня из охранников ресторана в инкассаторы перевели, в одном крупном банке (ты прости, Олег, но коммерческая тайна – кого мы охраняем!) отвечал за обеспечение безопасности провоза валюты по городу.
Но там ребята тоже долго не задерживаются – по убеждению нашего руководства, инкассаторы, даже самые надежные, не должны задерживаться на одном месте дольше трех месяцев. Наверное, чтобы соблазна не возникало. Знаешь, странноватое чувство испытываешь, когда пару десятков миллионов долларов сопровождаешь, а они – вот рядом, руками пощупать можно.
И меня снова переместили. Теперь я – боец отряда «сил быстрого реагирования», как называют здесь нашу резервную группу. Это, знаешь ли, элитное подразделение в «Валексе», что-то типа той же «Альфы» или «Вымпела». Если заказ особой важности или сложности, нас используют. А в остальное время деньги платят – не поверишь – за совершенствование боевого мастерства! Вот так-то.
Ладно, Олежка, я так расписался, что не знаю, как и в конверт эти листы засунуть, придется, видимо, в двух отправлять.
Сейчас мы уезжаем на одно интересное мероприятие, как вернусь, обязательно продолжу. Я теперь тебе все в подробностях буду рассказывать. Потому как вроде на человека наконец стал похож. Вроде бы и моя совсем не мирная профессия в наше мирное время на хорошие дела сгодиться может, понимаешь? Я, Олежка, перестал сам себя стесняться, перестал мучиться вроде бы от собственной бестолковости и никому ненужности.
Но, впрочем, все. Времени нет. Пока, пиши мне тоже, не ленись. Звонки писем никогда не заменят.
Твой Банда".
* * *
Алина возвращалась теперь домой почти ночью.Она была студенткой шестого курса юридического факультета МГУ, специализировалась на государственном праве, и ее дипломная работа по реформированию судебной системы в Российской Федерации требовала слишком много сил и огромное количество специальной литературы. Ей приходилось засиживаться в библиотеках допоздна, изучая то опыт США в этой сфере, то традиции европейского суда, снова и снова углубляясь в Римское публичное право в поисках истоков традиций и истины, перекапывая десятки судебных дел современной России в области уголовного, экономического, межгосударственного законодательства.
Ее куратор, профессор Гайворонский, был необычайно доволен своей подопечной, поражаясь ее работоспособности и умению вылавливать самые важные штрихи, подмечать и анализировать самые типичные и определяющие черты. Он всячески помогал Алине, предрекая колоссальный успех ее дипломной работе и намекая на то, что впоследствии из нее получилась бы неплохая кандидатская диссертация.
Гайворонский был уже стар и иногда, глядя на Алину по-отечески добрыми глазами, любил приговаривать:
– Эх, Алинушка, ну чего тебе сдалась эта юриспруденция? Ты такая красавица, к чему тебе свою молодую головку над этими талмудами засушивать!
Нашла бы лучше парня, достойного тебя, влюбилась бы по уши. Меня бы на свадьбу пригласили...
Куда между прочим более приятное времяпрепровождение, нежели корпение над трудами таких же старых маразматиков, как я сам!
– Да полно вам, Евгений Эммануилович! Еще тысячу раз погулять на свадьбе успеем, – отшучивалась в таких случаях Алина, скромно улыбаясь. – Кому скажи – вы, мой преподаватель, меня от учебы отговариваете. Где ж это видано такое?
И девушка с удвоенной энергией хваталась за работу, погружаясь в море бесконечных терминов, положений, указов и постановлений правительств и судов всех времен и народов.
Этим вечером она поработала совсем неплохо, и закончив, слава Богу, сбор материала для той части своей работы, в которой обобщался опыт человеческой цивилизации в судебном праве, и возвращалась домой в отличном настроении, решив в остаток вечера полностью отдаться во власть музыки, восстанавливая силы и отгоняя накопившуюся усталость.
Последний февральский морозец заставлял утоптанный снег под ногами звонко поскрипывать, тысячами искорок блестели в свете фонарей сугробы, и Алина зябко передернула плечами, повыше поднимая воротник шубки и искренне сожалея, что не послушалась утром маму и выбежала в университет без шапки, распустив по плечам свои темные густые волосы.
Ей самой нравились собственные волосы – длинные, чуть волнистые, того неопределенного каштаново-пепельного цвета, какой только и бывает у натуральных волос. Что скрывать – ей нравилось и собственное лицо. Она находила его довольно милым и привлекательным – задорно вздернутый носик, маленькие пухлые губки и выразительные карие глаза. Она любила рассматривать себя в зеркале и с удовольствием замечала, какие красивые у нее бедра, какая тонкая талия, нежные плечи... ну, и все такое.
К сожалению, с парнями ей действительно не везло. Многие искали ее расположения, еще с детских лет, с той спецшколы, в которой она училась, где сынки высокопоставленных родителей, подражая своим папашкам, с нарочитой небрежностью и откровенным цинизмом предлагали ей прийти послушать на квартире музыку, посмотреть новые фильмы и вообще поразвлечься, пока предков дома нету. Теперь, в университете, к этим отпрыскам добавились еще одни "хозяева жизни", не имевшие папочек-начальников, но умевшие шуршать баксами в карманах. Многие ее подруги с головой ныряли в омут удовольствий и веселого времяпрепровождения, влюбляясь в очередной раз чуть ли не ежемесячно, а через пару-тройку недель, после нескольких интимных свиданий, бурно переживая очередную жестокую катастрофу на любовном фронте.