Воронин Андрей Николаевич. Пощады не будет никому

   Теперь же ему приходилось удивляться собственной пьяной прыти в любовном исступлении.
   Он медленно полез в карман, вытащил очки и водрузил их на переносицу.
   — Правильно, — услышал он сзади голос прокурора, — а то еще что плохо рассмотришь.
   Юрий Михайлович ничего на это не ответил. В это время он на экране то чокался с Чеканом, то вяло тискал баб. Про себя Прошкин отметил, что кассета смонтирована, значит, не может явиться доказательством в суде.
   Что-что, а такие тонкости он знал отлично. К рассмотрению может быть принят только несмонтированный вариант записи.
   Чувства, которые ему приходилось сейчас испытывать, являлись как бы зеркальным отражением тех, которые он пережил в бане. На экране Прошкин испытывал оргазм, а созерцая это неприглядное зрелище, чувствовал, как холодеет его затылок, кровь останавливается в теле, а язык намертво прилипает к небу.
   «Прошкин, — уговаривал он самого себя, — не умирай раньше расстрела, ясно? Ни о чем не спрашивай, только отвечай».
   И тут ему вспомнилась фраза:
   «Все, что будет сказано вами, может будет использовано против вас».
   «Золотые слова, — подумал Прошкин, — все, что я могу сказать… Нет уж, я буду молчать, пусть спрашивает. А отвечать надо односложно и уклончиво».
   Сюжеты поразили самого Юрия Михайловича, он и не подозревал, что так отвратительно выглядит со стороны, когда пьян и трахается с проститутками.
   «Вот же падла какая-то камеру поставила! Неужто сам Чекан? Но какой ему смысл? Он сам кассету отдал или Чекана взяли? Нет, не могут его взять.., если бы его взяли, я бы об этом уже знал».
   Картинка оборвалась так же неожиданно, как и началась.
   — Вот, собственно, и все.
   Экран телевизора погас, и тут же прокурор столицы окончательно перешел с Юрием Михайловичем на «вы»:
   — И что вы об этом думаете?
   Прошкин пожал плечами:
   — Это грязная инсинуация, подделка.
   — Я бы хотел в это поверить, — сказал прокурор, подсовывая акт, прикрывая рукой подписи. — Взгляните, здесь эксперты утверждают, что запись подлинная.
   — Но она монтированная?
   — Это вы точно заметили, Юрий Михайлович, монтированная. Но монтированная с подлинной записи. Я, конечно, понимаю, в суде это доказательством являться не может, да и криминалом баня, голые женщины не являются. Это, так сказать, частная жизнь отдельно взятого гражданина, который занимает не маленький пост. В свободное время вы, Юрий Михайлович, конечно же, можете располагать собой и своим телом по собственному усмотрению. Можете ходить в баню, париться, мыться, тереть себя мочалкой, можете трахаться. Но… — здесь прокурор смолк, и это молчание было красноречивее любых слов.
   Прошкин еле сдерживался, чтобы не начать оправдываться. — Значит, так… Вы этого человека знаете?
   — Какого? — спросил Прошкин.
   — Мне снова включить запись?
   — Нет, не надо.
   — Так знаете или нет?
   — Главное, что вы его знаете.
   — Назовите его имя.
   — Кличка, кажется, у него Чекан?
   — Я думаю, его знают многие. Но ведь это все происходит не в тюрьме.
   — Какой здесь криминал?
   — Криминала, к счастью, большого нет, но ваш моральный облик…
   — О боже, — всплеснул руками Юрий Михайлович, — неужели вы думаете, что такой дряни нельзя наснимать про кого-нибудь, занимающего…
   — Конечно, можно, — сказал прокурор, — но представьте себе, что подумают люди, попади эта запись не ко мне на стол, а в какую-нибудь желтую газетенку. Они напечатают материал с биографиями, с послужными списками. Выбирать здесь есть из чего, и, уж поверьте, они выберут самые пикантные моменты видеозаписи и подадут все это так, что чертям станет тошно, что меня сразу же призовет к себе генпрокурор и начнет разбираться — какие люди работают в нашем аппарате и куда это я смотрю.
   — А если не попадет?
   — Она уже попала ко мне.
   — Кто ее принес? — воскликнул Прошкин, начиная терять самообладание.
   — Если сочту нужным, то вы узнаете.
   «Значит, не знает, — обрадованно и судорожно подумал Прошкин. — Значит, кассету подбросили. Но только ли ему? Вот в чем вопрос, — и он понял, что вечером будет бояться включить телевизор. — А что если эту кассету подсунули его жене? Может, она сейчас сидит и смотрит? Тогда развод, тогда шум и дрязги. Хотя нет, она умеет водить машину, а вот пользоваться видеомагнитофоном не умеет. Но ведь есть сын, он-то умеет, и если она попросит. — магнитофонов в доме два. Господи, что делать?»
   — Я вас пока отстраняю от всех дел. Напишите заявление, и лучше всего, напишите вчерашним числом, на очередной отпуск. Все, можете быть свободны.
   — А я могу взять кассету?
   — Нет, не можете, — сказал прокурор, багровея и пыхтя.
   — Понятно, — Прошкин поднялся и быстро покинул кабинет.
   «Какое свинство, какая мерзость!» — размышлял Юрий Михайлович Прошкин, быстро двигаясь по коридору и так же быстро, не останавливаясь, кивая встречным сотрудникам прокуратуры.
   Теперь ему казалось, что на него все смотрят так, будто он выскочил голый из бани, а все вокруг одеты, и ему приходится прикрывать срамные места растопыренными пальцами, а у него с собой ни тазика, ни веника, ни мочалки. В общем, гол как сокол.
   "Это же надо так глупо втяпаться на какой-то херне!
   Ну, помылся с бабами, ну, выпил водки, потрахался.
   На хрена это было снимать? — то, зачем Чекан снимал, Прошкину было абсолютно ясно. — Как это зачем, а в случае чего, если я откажусь выполнить его просьбу или затребую слишком большую сумму, тогда можно воспользоваться кассетой. Ведь пока мы все решали полюбовно, все возникающие вопросы решались легко. У меня же на него тоже дряни полный сейф, на чемодане компромата сижу, как сейчас говорят. Но куда я сейчас этот компромат суну?
   Правильно — в задницу, а потом спустить в унитаз. «Эх, попался, попался, и на такой херне…»
   Прошкин уселся за свой стол, положил руку на телефон, но понял, что звонить из прокуратуры Чекану уже не стоит.
   «Черт бы вас всех подрал, мерзавцы!»
   Он испортил два листа бумаги, пока написал заявление на отпуск. Размашисто расписавшись, он занес заявление секретарше, быстро оделся, схватил дорогой кожаный портфель. Уже у двери остановился, вернулся, открыл сейф и начал не глядя складывать в портфель все то, что казалось ему ценным и что могло быть использовано против него.
   — Вот они, вот они, — глядя на копии страниц протоколов, бормотал Прошкин, без всякого порядка запихивая их в портфель.
   Тот невероятно раздулся, словно бы в него всунули четыре буханки хлеба. Выскочив на улицу, он подбежал к первому попавшемуся таксофону и принялся вызванивать Чекана. Тот трубку не брал.
   "Будь ты неладен, скотина! Такую дрянь спорол! Хотя это, может быть, и не он, ему-то какой смысл? — полностью в растерянных чувствах, ожидая всего самого неприятного, Прошкин подбежал к газетному киоску, купил всю свежую прессу.
   С пачкой газет под мышкой он прыгнул в машину и, хотя чувствовал, что лучше сейчас не ехать, что лучше посидеть, успокоиться, прийти в себя, все-таки погнал. Во дворе дома остановился и стал просматривать одну газету за другой. Он даже не смотрел заголовки, его интересовали только фотографии. К его радости, в газетах пока еще ничего не было.
   «Вот именно, пока», — подумал Юрий Михайлович, быстро поднимаясь домой.
   Жена удивленно открыла глаза, увидев вернувшегося мужа.
   — Что случилось, забыл чего?
   — Ничего не забыл, — буркнул Юрий Михайлович, прямо в одежде закрылся в кабинете.
   — Ты сейчас уходишь?
   — Меня не беспокоить!
   Он схватил телефон, плюхнулся в вертящееся кресло, принялся набирать один номер за другим, пока наконец не дозвонился в кафе и дежуривший там бандит не ответил Юрию Михайловичу:
   — Да.
   — Это говорит Прошкин.
   — Прошкин?
   — Да, Прошкин, прокурор, мать твою. Мне нужен Чекан, срочно, из-под земли достань!
   — Так позвоните ему, — равнодушно ответил мужчина, выключая телефон.
   — Будь вы все неладны! Позвонил бы, если бы знал, где он и почему не берет телефон.
   Уже ни на что не рассчитывая, Прошкин набрал номер сотового телефона Чекана. На этот раз Чекан ответил ему сам.
   — Ну, — сказал он как-то невнятно и рассерженно, словно что-то дожевывая, — Это Прошкин.
   — А, Прошкин, давно тебя не слышал, прокурор ты наш хренов.
   — Чекан, слушай, дело есть.
   — Так говори.
   — Надо встретиться, не по телефону.
   — Тогда приезжай, если что-то важное. Если какая-то херня, то поверь, Прошкин, я очень занят.
   — Нет, Чекан, не херня и тебя, кстати, тоже касается.
   — Меня? — в голосе Чекана слышалось явное недоверие.
   «Почему это Прошкин звонит мне, ведь все свои вопросы я решаю через адвоката. Что-то у них случилось, может, у них какая-то размолвка? Небось с деньгами не разобрались!»
   Но, как было известно Чекану, последний процесс был оговорен, и все случилось именно так, как договорились между собой прокурор и адвокат.
   — Ладно, через час, если хочешь, подъезжай ко мне домой.
   — Ты будешь один?
   — Не имеет значения, — сказал Чекан, отключая телефон.
   Прошкин выскочил, оставив портфель под своим письменным столом, заперев кабинет на ключ. Он так и не удосужился ничего объяснить жене, хотя та дважды вопросительно посмотрела на мужа.
   — Скоро будешь?
   — Не знаю.
   — Не знаешь так не знаешь, — в сердцах выругалась женщина, — никогда ничего толком от тебя не добьешься, как пленный немец.
   Прошкин примчался намного раньше назначенного времени, вбежал наверх, позвонил в дверь. Открыл хозяин. Чекан встретил его в дорогом костюме, в свитере под горло. За столом сидел Михара.
   — О, Прошкин! — Михара осклабился, но из-за стола не встал.
   Прошкин сам подошел, подал руку. Михара вяло пожал холеные пальцы прокурора.
   — Ну, что привело, какие проблемы? Не часто ты ко мне обращаешься, — сказал Чекан, немного презрительно и с нелюбовью глядя на прокурора.
   — Слушай, Чекан, помнишь, ты меня приглашал как-то в баню?
   — Тебя? Я вообще баню люблю, много кого туда приглашаю, может, и тебя когда-то приглашал.
   — Вспомни, вспомни, Чекан, — Прошкин назвал число и день. — Это было в начале года.
   — Ну, что-то припоминаю…
   Чекан с Михарой переглянулись, Михара взял бутылку водки, подвинул к себе чистый хрустальный стакан, налил до половины.
   — Ну что, прокурор, со свиданьицем. Выпей.
   — Не буду, в горло не полезет.
   — А ты выпей, надо себя заставить. Оно сразу как-то яснее все станет.
   — Яснее некуда. Ты на хрена меня подставил, что я тебе плохого сделал?
   — О чем ты, Прошкин? — сказал Чекан, вопросительно глядя на прокурора.
   — Ты зачем в бане снимал?
   — А, ты про это, — тут же Чекан насторожился.
   Кассета, на которой был снят он, прокурор и еще кое-кто из влиятельных людей, существовала, как думал Чекан, только в одном экземпляре. Оригинал на маленькой кассете, стоявшей в камере, стерли сразу же после перегонки, в этом Чекан был уверен.
   Он поморщился, словно от зубной боли, подошел к видеомагнитофону, нажал кнопку возврата. Из видеомагнитофона ничего не вылезло. Тогда он приоткрыл крышечку, заглянул вовнутрь. Кассеты внутри не оказалось, а он прекрасно помнил, что она оставалась в видеомагнитофоне.
   Чекан опустился на колени, вытащил коробку с записями, принялся их перебирать. Искомой кассеты не оказалось. Он посмотрел на Михару, словно бы тот мог ответить, куда подевалась видеозапись. Михара покачал головой, но уже сообразил, что кассету кто-то вынес прямо из квартиры.
   — Да еще с неделю назад, за пару дней до твоего приезда, — тихо прошептал Чекан, обращаясь к Михаре, — она была у меня, я ее смотрел. Ты не пользовался магнитофоном?
   — Нет, — сказал Михара.
   — Подожди, подожди… — Чекан вновь принялся копаться в кассетах.
   — Что, нету? — закричал Прошкин. — Так я, если тебе интересно, Чекан, скажу, где она.
   — И скажи, — спокойно произнес Чекан.
   — Она у прокурора столицы в кабинете, в сейфе.
   Ты понял, Чекан, где кассета? Он мне ее два часа назад показал.
   — Ну и как, понравилось? — ухмыльнулся Чекан, понимая, что ничего страшного не произошло, во всяком случае, для него лично.
   «Прокурора Прошкина отстранили от работы? Так это его проблемы. Денег у этого козла хватит, чтобы жить безбедно».
   Но то, что кассету выкрали из его же квартиры, это для Чекана было крайне неожиданным сюрпризом. И обсуждать это при Прошкине Чекан не хотел.
   — Я разберусь, — спокойно сказал он.
   — Уж разберись.
   — А ты что, прокурор, может, подумал, это я ее дал твоему начальству? Смотри у меня, я такими делами не занимаюсь.
   — А на хрена снимал? — выходя из себя, закричал Прошкин.
   — Выпей ты водки, прокурор, успокойся.
   — Я за рулем.
   — За рулем, за рулем… Завезет тебя такси, вызовешь и заедешь. А сейчас выпей, приди в себя.
   — На хрен мне приходить в себя, я хочу разобраться, кому это…
   — Я того же хочу, — сказал Михара, — только с тобой этим заниматься мы не будем, разберемся без тебя.
   Езжай домой, пей, кушай, отдыхай.
   Выпроводив Прошкина, Чекан и Михара сели к столу.
   — Ты что-нибудь понимаешь, Михара? — дрогнувшим голосом спросил Чекан.
   — Понимаю, — кивнув головой, сказал Михара, — кассету украли прямо из дому.
   — Значит, кто-то о ней знал? — предположил Чекан.
   — Вполне возможно, что кто-то знал.
   — А кому она нужна?
   — Вот это вопрос серьезный, — хмыкнул Михара. — Если бы мы знали, кому она нужна, мы бы знали и человека, который ее уволок, — Михара грязно выругался, что с ним случалось крайне редко. — Говорил же я тебе, замки надо иметь надежные, а ты мне: кто сюда полезет, кто сунется, все знают, кто здесь живет… Вот и получается…
   — А что уж сейчас думать!
   — Что было еще на этой кассете?
   — Да всякое разное, — и Чекан принялся рассказывать, как ему пришла в голову мысль снять на видеокамеру все то, что происходит в балашихинской сауне, когда он туда привозит важных людей и подкладывает под них проституток.
   — Да, дело хорошее ты задумал, — сказал Михара, — только получилось все непутево. Эту кассету хранить надо было, как справку об освобождении. А ты вот так, оставил…
   — Кто же знал?
   — Кто-то знал, — резонно заметил Михара, — а может, случайно, — опять же предположил он. — Открыл замки, полазал по квартире, кстати, ничего больше не пропало?
   — Да все на месте, ты же знаешь, если бы что, я бы тебе сразу сказал.
   — Когда ее взяли?
   Чекан пожал плечами.
   — Ты когда вернулся, мы с тобой видак не включали, а она торчала в видаке за два дня, — пытаясь припомнить, говорил Чекан, — я ее смотрел. Значит, прошло дней десять. У нас здесь, кроме Бориса, никто не появлялся, он взять не мог, дальше прихожей не заходит.
   — Да, бля… — проговорил Михара. Ему уже несколько дней было не по себе. Он чувствовал, что с этой квартиры надо съехать, но пока не решил куда. Сейчас он уже жалел, что вообще приехал и остался у Чекана. Рискованно было затевать дело с алмазами, не зная, кто это так наехал на кореша. Вполне возможно, это тот, кто ему звонил и угрожал, тот, в кого Чекан стрелял, попутав с собственным отражением.
   — Слушай, кажется, я знаю, — сказал Михара.
   — Что? — пробормотал Чекан"
   — Это сделал тот человек, который тебе звонил. Помнишь, позвонил при мне?
   — Наверное, — выдавил из себя Чекан, и его щека дернулась, а руки сжались в кулаки.
   Казалось, что он сейчас выхватит пистолет и начнет испуганно отступать к стене, стреляя налево и направо.
   Чекан сдержался, он лишь схватил стакан, в который Михара налил водку для Прошкина, и залпом, так, как изголодавшийся человек пьет воду, вылакал алкоголь.
   Затем вытер губы, тряхнул головой.
   — Что-то никак не могу сообразить, кому это я так стал поперек горла, какая падла ко мне подбирается. Если бы менты, они бы наверняка действовали по-другому, заломили бы руки и завезли в КПЗ, а там начали бы разбираться по-своему. Это не менты, Михара.
   — И я думаю, что не менты, почерк на них не похож.
   Кто-то другой, отвязанный. Есть у меня предположение, Чекан, что все это с общаком связано, оттуда ножки растут, там копать надо.
   — Может быть.
   — Знаешь, что надо сделать? — вновь спросил Чекан, присаживаясь на край стула. — Надо к этому доктору в его дом, в его тайную загородную больницу, завезти кого-нибудь из наших, пусть полежит недельку, принюхается, присмотрится, может, чего и высмотрит. А доктору сказать, что наш человек не больной, а просто его на время надо припрятать.
   — Это можно будет сделать.
   — Правда, может не согласиться, тоже ведь упрямый.
   — Да мы и не таких ломали, — ответил Михара, — только сделать все аккуратно.

Глава 14

   Варвару Белкину знали не только в журналистских кругах. По-своему она была довольно-таки знаменитым человеком. Ни один скандал, особенно грязный, в Москве не обходился без ее участия. Хотя профессия у нее была вроде как интеллигентная.
   В свое время она закончила журфак МГУ, успела поработать в «Комсомольской правде», в «Московских новостях», а затем, как многие знакомые над ней подшучивали, разменяла талант публициста на талант скандалиста.
   Ушла в очень популярную желтую газетину «Свободные новости плюс».
   Вот тут, на страницах этой шестнадцатиполосной газеты, она развернулась на всю мощь своего таланта. Газета выходила раз в неделю, продавалась в основном с рук. Весь тираж расходился мгновенно, ее разносили по электричкам, по поездам метро, приторговывали на входах в станции подземки и на базарах. Ее буквально выхватывали из рук.
   А почитать в этой газетке было что. Если вам хотелось узнать о похудении Аллы Борисовны Пугачевой, то на этот вопрос газета отвечала полностью и без утайки. О гигантских крысах-мутантах, достигающих семидесяти сантиметров в холке, написала именно эта газета. Прочитав такую статейку, люди опасливо заходили в вагоны и поглядывали в темные стекла полными ужаса глазами, боясь увидеть на трубах и кабелях, тянущихся вдоль бетонных стен тоннеля, огромных животных с желтыми алчными глазами и клыками, как у тигров-людоедов.
   А если уж поезд останавливался по какой-то причине посреди перегона, то люди отшатывались от стекол и настороженно вслушивались в тревожные звуки, заполнявшие темноту. Там что-то шуршало, что-то твердое царапало камень стен.
   — Наверное, крысы, — переговаривались между собой мирные обыватели.
   — Да-да, крысы. Вот и в газете об этом пишут. Их тут расплодилось видимо-невидимо, уже четырех путейцев сожрали, только каски, фонари и ботинки остались, а так даже желтые жилеты пожрали.
   — Не может быть!
   — Вы почитайте, Белкина об этом писала.
   — Ну если уж она.., тогда, в самом деле."
   Автором всей этой фантастической, в то же время очень правдоподобной галиматьи была, конечно же, Варвара Белкина. Подобные новости рождались прямо в ее кабинете. Редактор, получая от нее новый материал, морщился, и мурашки пробегали у него по спине.
   — Что это, правда? — спрашивал он, глядя поверх очков на попыхивающую длинной сигаркой Варвару.
   Та подбоченивалась, поправляла огромную грудь под вязаным свитером.
   — А что, не похоже? — морщилась она и выпускала две струи дыма так, как это делает паровоз с паром, трогаясь с места и набирая скорость.
   — Вроде похоже, что такое может быть.
   — Конечно, может быть! Не сейчас, так завтра случится. Зато газетку раскупят.
   — Ты, Варвара, о чем-нибудь приличном написала бы. А?
   — О чем, например?
   — О политике.
   — Могу и о политике, о думском туалете большую статью, на весь разворот.
   — Что, про надписи на дверях кабинок? Так про это уже писали.
   — Про какие надписи! Про них я уже писала. Про то, кто кому дает.
   — Где дает? — вскидывал голову от бумаг главный редактор.
   — В туалете и дает, и берет.
   — Да ты что, с ума сошла?
   — Интервью с уборщицей. Милая женщина, я с ней знакома накоротке. Она в любое время вхожа в мужской туалет Государственной думы.
   — Так ее же уволят!
   — Ее уволят? Ну и что, — спокойно говорила Варвара, — за правду надо платить. А за сотню баксов она подпишет всю эту галиматью. К тому же ее и так скоро выгонят за пьянство.
   — Ты бы женщину старую пожалела.
   — Ничего, потом сможет всем рассказывать, что ее выгнали за политику, если захочет, сможет попросить политического убежища в Штатах.
   — Ты с ума сошла, Варвара! Ладно, иди, я дочитаю.
   Редактор, морщась, с нескрываемым интересом перелистывал страницу за страницей, приходя в ужас от торговли детьми и детскими органами в московских больницах, читая про то, как из «Скорой помощи», попавшей в аварию на углу Тверской, посыпались детские трупы со вспоротыми животами и грудными клетками. Внутри трупов органов, естественно, не было, и журналистка вела свое расследование дальше. Органы всплывали на Западе, в дорогих клиниках со звучными названиями. Все это вранье, в которое с радостью верили обыватели, было приправлено фотографиями из редакционного архива, не имеющими к делу ни малейшего отношения. Но подписи заставляли верить. Фотографию плачущей девчушки, племянницы фотографа, Белкина комментировала так:
   «У Наташи Т, похитившие ее бандиты в белых халатах под наркозом вырезали одну почку, а через месяц оставили девочку на Павелецком вокзале. Ей еще повезло, другие дети были разобраны на отдельные органы так, как разбирают на запчасти краденую машину. Их искалеченные тела нашли на городской свалке».
   В общем, редактор знал: все, что ни поручишь Варваре Белкиной, она преподнесет так, как преподносят катаклизмы всемирного масштаба. Стоит ей пронюхать, что в больницу попал какой-нибудь летчик или отдыхающий с каким-нибудь банальным инфекционным заболеванием, как тут же появлялась большая статья о червях, живущих под кожей, завезенных в Россию туристами, побывавшими в Египте. Бороться с подобной заразой почти невозможно, и лучше вообще не ездить в Египет, — утверждала всеведущая журналистка. Абсолютно точно приводились адреса клиник, где сейчас находятся больные, к которым боятся приближаться даже врачи.
   Да уж, Белкина была мастером своего дела. Правда, ей за это и доставалось. На газету постоянно наезжали то турбюро, то санэпидемстанция, то Минздрав, подавали в суд после выхода почти каждого номера. И газете пришлось даже нанять парочку квалифицированных юристов, которые занимались исключительно тяжбами и разборками с читателями, с организациями, указанными в статьях. Но овчинка стоила выделки, штрафы хоть и были большими, но не могли сравниться с тиражом и доходом.
   А самое главное, почти все скандальные материалы с удовольствием перепечатывали те газеты, которые считали себя солидными. И, чтобы не утратить свое реноме и не скатиться до бульварщины, они указывали источник информации, то есть указывали «Свободные новости плюс». А для редакции только этого и надо было. Теперь скандальные материалы сами стекались в редакцию, только фильтруй и выбирай, а затем отдавай сюжеты Белкиной и ее коллегам. А те уж расцветят, напустят, нагонят такой ужас, что мороз пойдет по коже, а к стакану водки и притронуться не захочется, потому что в водке вся отрава, этому были посвящены самые убойные материалы в двух последних номерах.
   Все, о чем ни писали «Свободные новости», приобретало скандальный оттенок. Стоило какой-нибудь из московских звезд взять напрокат лимузин и один раз проехать в нем по городу, как тут же выходила статья о сверхдоходах звезды и неуплаченных налогах. Упоминались побочные дети, двоюродные братья, сестры, дома в деревнях и огромные дачи в три этажа сверху и три этажа вниз, со стеклянными лифтами, оранжереями и зоопарками.
   Газета «Свободные новости плюс» устойчиво занимала одну из верхних строчек в рейтинге московской прессы.
   Если ее и мог кто-то потеснить, то это «Московский комсомолец», слишком уж там был огромный коллектив.
   А в «Свободных новостях» коллектив был небольшой, но все журналисты этого издания были преданы своему делу душой и телом, о репутации своей газеты пеклись денно и ношно. До хрипоты спорили, какой материал ставить в номер, а какой выбросить в корзину или продать на сторону, другой газете, менее скандальной.
   Вернувшись от главного редактора, Варвара Белкина, дымя длинной сигаретой, поругиваясь матом направо и налево, набирала материал, свой очередной материал в ближайший номер. Он казался ей пресным, не было в нем никакой изюминки. А разговор велся, между прочим, про коррупцию в правоохранительных органах. Вроде бы и фамилии вспоминались звучные, вроде и тарифы взяток назывались, но все это выглядело безлико, чего-то не хватало. Парочку бы снимков, вот тогда дело завертелось бы! Тут не обойдешься фотографией плачущей племянницы фотокора, даже приправив ее подписью: «Эту девочку изнасиловал прокурор».
   Варвара даже и не думала, даже не предполагала, что ее спасение совсем рядом, вернее, приближается ее спаситель.
   Зазвенел телефон. Варвара кивнула одной из молоденьких журналисток:
   — Люся, возьми трубку, послушай, чего надо этим уродам.
   Авторов, а тем более посетителей она иначе, чем уродами и ублюдками, не называла.
   — А самой тебе западло?
   — Ты, Люся, молодой боец, тебе и трубки снимать, и очко драить по чину положено.