Страница:
Катя принялась большой розовой мочалкой тереть мужчине спину.
– Хватит, – строго сказал Синеглазов. – А теперь засунь мне пальцы в зад.
Катя вздрогнула.
– Я кому сказал!
– А вот так мы не договаривались, – запинаясь, проговорила она.
– Мы с тобой вообще ни о чем не договаривались, кроме цены, – не оборачиваясь, сказал Григорий, – быстро выполняй.
Катя просунула два пальца в задний проход Синеглазову. Мужчина выгнул спину, пальцы его правой руки обхватили змеевик отопления.
– А теперь другой рукой возьми мой член.
Девочка, вся дрожа, нащупала напрягшийся член Синеглазова.
– Что ты его сжимаешь, как поручень в троллейбусе? Нежнее, нежнее двигай… – приказал Синеглазов.
Катя, не вынимая пальцев из анального отверстия Григория, продолжала мастурбировать его огромный член.
– Пошевели пальцами, пошевели! – захлебываясь слюной, приказал Синеглазов.
Катя выполнила и это.
Затем Синеглазов резко разогнулся и повернулся к Кате лицом.
– А теперь – в рот, крошка, в рот.
– Не хочу, – сказала Катя сквозь сжатые зубы.
– Это что значит «не хочу»? Не можешь или не хочешь?
– Не хочу! Не хочу! – истерично выкрикнула девочка, и по ее щекам покатились слезы, смешиваясь с каплями воды, в глазах появился страх.
Вот этого момента Синеглазов и ждал. Он схватил девочку за плечи и заставил стать на колени. А затем принялся тыкать членом в ее плотно сжатые губы. Член упирался в закрытые глаза, в нос, в щеки, в уши. Но Катя упрямо не открывала рот.
– Что же ты, недотрога? – сказал Синеглазов. – И никогда этого не делала даже со своими мальчиками?
– Никогда, – сквозь зубы прошипела Катя.
– А вот со мной будешь делать.
Катя смотрела сквозь ресницы на черные мокрые носки Синеглазова. Пальцы Синеглазова сжали голову Кати так сильно, что ее рот открылся. Жилистый член Синеглазова еще раз ткнулся в ее губы и скользнул в рот. Катя едва не задохнулась. Она попыталась вырваться, но это ей не удалось.
– Не нравится? – рычал Синеглазов и заглядывал в полные смертельного ужаса глаза Кати. – Совсем не нравится? А говорила, любишь сладкое. Только попробуй сжать зубы, и я размозжу тебе голову о стену! Ясно, маленькая стерва?
Катя покорно делала все, что хотел этот страшный мужчина. А он, как она ни старалась, никак не мог кончить. Он буквально рвал ее на куски, тряс, заставлял лизать ему ноги, лизать задницу. Катю от отвращения стало поташнивать.
Наконец, она не смогла удержаться и ее вырвало. Это привело Синеглазова в неописуемый восторг. Он принялся пачкать Катино тело рвотной массой. Он обмазывал ее лицо и просил:
– Еще, еще блевани…
Катю продолжало рвать. И не потому, что она подчинялась его требованию, она просто не могла сдержаться. Она сотрясалась от судорог, хлебала воду, а ее все выворачивало.
Член Синеглазова вошел в ее промежность. Но, как ни старался мужчина, все попытки кончить были безуспешны. И тогда он принялся хлестать ладонью девочку по лицу. Та от ужаса даже не могла кричать.
– Сволочь! Сволочь! Стерва! – шептал Синеглазов.
Кровь сочилась по губам Кати, а на лице Синеглазова застыла гримаса неудовольствия.
– Мало крови, мало! – и он ударил девочку кулаком в нос.
Катя потеряла сознание, и если бы Синеглазов не держал ее, то рухнула бы на дно ванны, где винтом закручивалась и пропадала в водостоке вода, смешанная с кровью и пеной.
Синеглазов поднял Катю за волосы, переключил воду и направил холодные струи ей в лицо. Она быстро очнулась.
– Отпусти… Отпустите меня… Отпустите, я вас прошу… – лепетала девочка, захлебываясь водой.
– Это только начало, – прошептал мужчина и, перевалившись через край ванны, потянулся и взял свой кожаный ремень.
Он сделал петлю и быстро привязал ее руки к змеевику.
– А теперь я завяжу тебе рот, чтобы ты не вздумала крикнуть…
Он полотенцем завязал рот девочки.
Затем Григорий Синеглазов вышел из ванной и вернулся, держа в руках чемоданчик, с какими ходят, как правило, водопроводчики, и стул, захваченный им в кухне. Он поставил стул возле ванны, на него с грохотом водрузил чемоданчик и раскрыл его.
Катя пришла в себя и глазами, полными смертельного ужаса, посмотрела на страшные инструменты. Вернее, страшными они были только в этой ситуации.
Поблескивали огромные никелированные скальпели, щипцы, ножи, пилы, какие-то странные сверла. Катя закрыла глаза и потеряла сознание. Она висела на ремне, который не давал ей упасть. Пальцы ее рук посинели.
Синеглазов вновь исчез в недрах своей квартиры и вернулся с маленькой бутылочкой нашатырного спирта и фотоаппаратом. Он повесил фотоаппарат на шею и придирчиво осмотрел висящую на ремне бесчувственную девочку.
– Хороша, чертовка, – пробурчал он и облизал пересохшие губы и принялся ощупывать ее худые колени.
А затем прижался спиной к белому кафелю стены и щелкнул фотоаппаратом.
Вспышка была мгновенной. Синеглазов сладострастно поежился.
– Еще парочку снимков на память. Парочку снимков для начала. Это первый этап. Пока ты, крошка, цела.
Еще несколько раз вспышка залила безжизненным светом ванную комнату.
Затем Синеглазов поднес бинт, смоченный нашатырем, к лицу Кати. Та поморщилась, открыла глаза и попыталась подняться на ноги. Но ванна была мокрая. Она поскользнулась и вновь повисла на ремне.
– Вот так-то будет лучше. Смотри сюда, смотри внимательно – прямо в объектив! – приказал Синеглазов и нажал кнопку.
Это повторилось несколько раз. Кате казалось, что она уже ослепла от вспышек.
– Повернись! – приказывал мужчина. И Катя выполняла его приказы.
– А теперь улыбнись, – Синеглазов снял полотенце. – А если будешь кричать – отрежу язык.
Катя попыталась улыбнуться в кровь разбитыми губами. Улыбка получилась страшной, глаза были полны страха, зрачки расширились.
Синеглазов был удовлетворен. Он закрыл объектив крышечкой, снял аппарат с шеи и положил на ящик с бельем.
– А теперь начнется самое интересное!
Далее началось самое ужасное. Через час растерзанное, исполосованное тело Кати Фроловой покоилось на дне ванны. Все вены были вскрыты, горло перерезано от уха до уха, живот распорот. И уже не вода, а темная кровь вертелась в водостоке…
Синеглазов сидел на краю ванны, улыбаясь, глядя на свой вялый член. Он опускал ладонь в кровь, пачкал себе лицо, грудь, вымазывал еще почти горячей кровью свой член. Тот от прикосновений набухал, наливаясь силой.
Сделав еще с десяток снимков, Синеглазов остался удовлетворен сделанным. Он сел в ванну прямо на ноги Кати Фроловой и двумя руками вцепился в девичью грудь. Он мял и терзал ее так сильно, словно это были мячики для тренировки пальцев. А потом принялся мыться, словно абсолютно не замечал того, что у него под ногами.
Вымыв голову шампунем, Синеглазов вытерся и причесался. Вся кровь из тела девочки уже ушла.
Затем тело было расчленено на куски, каждый кусок тщательно вымыт. В коридоре, рядом с ванной, Синеглазов расстелил целлофан и принялся паковать в него то, что еще недавно было гимназисткой, то, что еще недавно смеялось, двигалось, то, что хотело жить. Синеглазов, как мясник, взвешивал в руках каждый кусок обескровленной плоти, тщательно заворачивал его в целлофан и завязывал бечевки аккуратными бантиками.
Затем он поднял голову девочки за волосы и посмотрел в пустые глазницы.
– Ну что, крошка, побалдела? Тебе понравилось с дядей? – спокойно сказал мужчина, завязывая крепкий узел на целлофановом мешке.
Когда все было упаковано и разложено, Синеглазов занялся уборкой. К шести часам утра все было закончено. Ванная и вся квартира сияли чистотой. Вещи Кати Фроловой он сложил в отдельный мешок, а вот серебряный крестик на витой цепочке почему-то оставил себе. Цепочку он не расстегивал. Он снял крестик, когда отделил голову от туловища.
Затем он вновь принял душ, смыв с себя пот и возбуждение, тщательно высушил голову феном и аккуратно расчесал свои седеющие волосы. Он хотел побриться, но передумал. Вместо этого он взял флакон дорогого дезодоранта, побрызгал им ванную и себя.
Теперь Григорий Синеглазов выглядел помолодевшим и отдохнувшим, словно он только что вернулся с удачного уик-энда. Оставалось еще одно дело – избавиться от останков Кати Фроловой. Но технология была отработана до мельчайших деталей.
Существовал один канализационный люк во дворах вечно ремонтирующегося квартала. Синеглазов знал, что этот люк, кроме него, никто открывать не будет.
Туда он отправлял головы своих жертв. А вот остальные части, по которым нельзя было опознать убитых, он разбрасывал по мусорным контейнерам. Это он делал для того, чтобы о преступлении стало известно.
На этот раз он не надел свое шикарное кашемировое пальто. Он облачился в джинсы и джинсовую куртку, накинул ветровку с капюшоном, разложил целлофановые мешки по спортивным сумкам, застегнул молнии И спустился к машине.
Внизу он встретил соседку. Та прогуливала во дворе своего спаниеля.
Собака тут же подбежала к сумкам и, обнюхав, принялась тявкать.
– Фу, Тим, фу! – закричала хозяйка.
– Да ничего страшного, – махнул рукой Синеглазов, – я тут мясо для шашлыков везу, так он и радуется. Нельзя тебе, Тим, нельзя! – сказал Синеглазов, помня о том, что спаниеля мучат глисты.
– А вы никак за город собрались? – осведомилась соседка.
– Да, вот договорились с друзьями встретиться… Надо же хоть когда-нибудь отдыхать!
– Ну, удачного вам отдыха, – сказала соседка, взглянув на серое осеннее небо. – Это ничего, что дождь, – поймал ее взгляд Григорий Синеглазов, – там есть навес, а под крышей не капает.
Женщина согласно закивала головой и раскрыла над собой зонт.
Синеглазов загрузил сумки в багажник, нагнулся к спаниелю и потрепал его за длинные мохнатые уши.
– Хороший пес, умный. Ты, Тим, поправляйся, не расстраивай хозяйку, она у тебя хорошая.
Соседка улыбнулась доброму слову. Тим сердито заворчал и попятился.
Глава 2
– Хватит, – строго сказал Синеглазов. – А теперь засунь мне пальцы в зад.
Катя вздрогнула.
– Я кому сказал!
– А вот так мы не договаривались, – запинаясь, проговорила она.
– Мы с тобой вообще ни о чем не договаривались, кроме цены, – не оборачиваясь, сказал Григорий, – быстро выполняй.
Катя просунула два пальца в задний проход Синеглазову. Мужчина выгнул спину, пальцы его правой руки обхватили змеевик отопления.
– А теперь другой рукой возьми мой член.
Девочка, вся дрожа, нащупала напрягшийся член Синеглазова.
– Что ты его сжимаешь, как поручень в троллейбусе? Нежнее, нежнее двигай… – приказал Синеглазов.
Катя, не вынимая пальцев из анального отверстия Григория, продолжала мастурбировать его огромный член.
– Пошевели пальцами, пошевели! – захлебываясь слюной, приказал Синеглазов.
Катя выполнила и это.
Затем Синеглазов резко разогнулся и повернулся к Кате лицом.
– А теперь – в рот, крошка, в рот.
– Не хочу, – сказала Катя сквозь сжатые зубы.
– Это что значит «не хочу»? Не можешь или не хочешь?
– Не хочу! Не хочу! – истерично выкрикнула девочка, и по ее щекам покатились слезы, смешиваясь с каплями воды, в глазах появился страх.
Вот этого момента Синеглазов и ждал. Он схватил девочку за плечи и заставил стать на колени. А затем принялся тыкать членом в ее плотно сжатые губы. Член упирался в закрытые глаза, в нос, в щеки, в уши. Но Катя упрямо не открывала рот.
– Что же ты, недотрога? – сказал Синеглазов. – И никогда этого не делала даже со своими мальчиками?
– Никогда, – сквозь зубы прошипела Катя.
– А вот со мной будешь делать.
Катя смотрела сквозь ресницы на черные мокрые носки Синеглазова. Пальцы Синеглазова сжали голову Кати так сильно, что ее рот открылся. Жилистый член Синеглазова еще раз ткнулся в ее губы и скользнул в рот. Катя едва не задохнулась. Она попыталась вырваться, но это ей не удалось.
– Не нравится? – рычал Синеглазов и заглядывал в полные смертельного ужаса глаза Кати. – Совсем не нравится? А говорила, любишь сладкое. Только попробуй сжать зубы, и я размозжу тебе голову о стену! Ясно, маленькая стерва?
Катя покорно делала все, что хотел этот страшный мужчина. А он, как она ни старалась, никак не мог кончить. Он буквально рвал ее на куски, тряс, заставлял лизать ему ноги, лизать задницу. Катю от отвращения стало поташнивать.
Наконец, она не смогла удержаться и ее вырвало. Это привело Синеглазова в неописуемый восторг. Он принялся пачкать Катино тело рвотной массой. Он обмазывал ее лицо и просил:
– Еще, еще блевани…
Катю продолжало рвать. И не потому, что она подчинялась его требованию, она просто не могла сдержаться. Она сотрясалась от судорог, хлебала воду, а ее все выворачивало.
Член Синеглазова вошел в ее промежность. Но, как ни старался мужчина, все попытки кончить были безуспешны. И тогда он принялся хлестать ладонью девочку по лицу. Та от ужаса даже не могла кричать.
– Сволочь! Сволочь! Стерва! – шептал Синеглазов.
Кровь сочилась по губам Кати, а на лице Синеглазова застыла гримаса неудовольствия.
– Мало крови, мало! – и он ударил девочку кулаком в нос.
Катя потеряла сознание, и если бы Синеглазов не держал ее, то рухнула бы на дно ванны, где винтом закручивалась и пропадала в водостоке вода, смешанная с кровью и пеной.
Синеглазов поднял Катю за волосы, переключил воду и направил холодные струи ей в лицо. Она быстро очнулась.
– Отпусти… Отпустите меня… Отпустите, я вас прошу… – лепетала девочка, захлебываясь водой.
– Это только начало, – прошептал мужчина и, перевалившись через край ванны, потянулся и взял свой кожаный ремень.
Он сделал петлю и быстро привязал ее руки к змеевику.
– А теперь я завяжу тебе рот, чтобы ты не вздумала крикнуть…
Он полотенцем завязал рот девочки.
Затем Григорий Синеглазов вышел из ванной и вернулся, держа в руках чемоданчик, с какими ходят, как правило, водопроводчики, и стул, захваченный им в кухне. Он поставил стул возле ванны, на него с грохотом водрузил чемоданчик и раскрыл его.
Катя пришла в себя и глазами, полными смертельного ужаса, посмотрела на страшные инструменты. Вернее, страшными они были только в этой ситуации.
Поблескивали огромные никелированные скальпели, щипцы, ножи, пилы, какие-то странные сверла. Катя закрыла глаза и потеряла сознание. Она висела на ремне, который не давал ей упасть. Пальцы ее рук посинели.
Синеглазов вновь исчез в недрах своей квартиры и вернулся с маленькой бутылочкой нашатырного спирта и фотоаппаратом. Он повесил фотоаппарат на шею и придирчиво осмотрел висящую на ремне бесчувственную девочку.
– Хороша, чертовка, – пробурчал он и облизал пересохшие губы и принялся ощупывать ее худые колени.
А затем прижался спиной к белому кафелю стены и щелкнул фотоаппаратом.
Вспышка была мгновенной. Синеглазов сладострастно поежился.
– Еще парочку снимков на память. Парочку снимков для начала. Это первый этап. Пока ты, крошка, цела.
Еще несколько раз вспышка залила безжизненным светом ванную комнату.
Затем Синеглазов поднес бинт, смоченный нашатырем, к лицу Кати. Та поморщилась, открыла глаза и попыталась подняться на ноги. Но ванна была мокрая. Она поскользнулась и вновь повисла на ремне.
– Вот так-то будет лучше. Смотри сюда, смотри внимательно – прямо в объектив! – приказал Синеглазов и нажал кнопку.
Это повторилось несколько раз. Кате казалось, что она уже ослепла от вспышек.
– Повернись! – приказывал мужчина. И Катя выполняла его приказы.
– А теперь улыбнись, – Синеглазов снял полотенце. – А если будешь кричать – отрежу язык.
Катя попыталась улыбнуться в кровь разбитыми губами. Улыбка получилась страшной, глаза были полны страха, зрачки расширились.
Синеглазов был удовлетворен. Он закрыл объектив крышечкой, снял аппарат с шеи и положил на ящик с бельем.
– А теперь начнется самое интересное!
Далее началось самое ужасное. Через час растерзанное, исполосованное тело Кати Фроловой покоилось на дне ванны. Все вены были вскрыты, горло перерезано от уха до уха, живот распорот. И уже не вода, а темная кровь вертелась в водостоке…
Синеглазов сидел на краю ванны, улыбаясь, глядя на свой вялый член. Он опускал ладонь в кровь, пачкал себе лицо, грудь, вымазывал еще почти горячей кровью свой член. Тот от прикосновений набухал, наливаясь силой.
Сделав еще с десяток снимков, Синеглазов остался удовлетворен сделанным. Он сел в ванну прямо на ноги Кати Фроловой и двумя руками вцепился в девичью грудь. Он мял и терзал ее так сильно, словно это были мячики для тренировки пальцев. А потом принялся мыться, словно абсолютно не замечал того, что у него под ногами.
Вымыв голову шампунем, Синеглазов вытерся и причесался. Вся кровь из тела девочки уже ушла.
Затем тело было расчленено на куски, каждый кусок тщательно вымыт. В коридоре, рядом с ванной, Синеглазов расстелил целлофан и принялся паковать в него то, что еще недавно было гимназисткой, то, что еще недавно смеялось, двигалось, то, что хотело жить. Синеглазов, как мясник, взвешивал в руках каждый кусок обескровленной плоти, тщательно заворачивал его в целлофан и завязывал бечевки аккуратными бантиками.
Затем он поднял голову девочки за волосы и посмотрел в пустые глазницы.
– Ну что, крошка, побалдела? Тебе понравилось с дядей? – спокойно сказал мужчина, завязывая крепкий узел на целлофановом мешке.
Когда все было упаковано и разложено, Синеглазов занялся уборкой. К шести часам утра все было закончено. Ванная и вся квартира сияли чистотой. Вещи Кати Фроловой он сложил в отдельный мешок, а вот серебряный крестик на витой цепочке почему-то оставил себе. Цепочку он не расстегивал. Он снял крестик, когда отделил голову от туловища.
Затем он вновь принял душ, смыв с себя пот и возбуждение, тщательно высушил голову феном и аккуратно расчесал свои седеющие волосы. Он хотел побриться, но передумал. Вместо этого он взял флакон дорогого дезодоранта, побрызгал им ванную и себя.
Теперь Григорий Синеглазов выглядел помолодевшим и отдохнувшим, словно он только что вернулся с удачного уик-энда. Оставалось еще одно дело – избавиться от останков Кати Фроловой. Но технология была отработана до мельчайших деталей.
Существовал один канализационный люк во дворах вечно ремонтирующегося квартала. Синеглазов знал, что этот люк, кроме него, никто открывать не будет.
Туда он отправлял головы своих жертв. А вот остальные части, по которым нельзя было опознать убитых, он разбрасывал по мусорным контейнерам. Это он делал для того, чтобы о преступлении стало известно.
На этот раз он не надел свое шикарное кашемировое пальто. Он облачился в джинсы и джинсовую куртку, накинул ветровку с капюшоном, разложил целлофановые мешки по спортивным сумкам, застегнул молнии И спустился к машине.
Внизу он встретил соседку. Та прогуливала во дворе своего спаниеля.
Собака тут же подбежала к сумкам и, обнюхав, принялась тявкать.
– Фу, Тим, фу! – закричала хозяйка.
– Да ничего страшного, – махнул рукой Синеглазов, – я тут мясо для шашлыков везу, так он и радуется. Нельзя тебе, Тим, нельзя! – сказал Синеглазов, помня о том, что спаниеля мучат глисты.
– А вы никак за город собрались? – осведомилась соседка.
– Да, вот договорились с друзьями встретиться… Надо же хоть когда-нибудь отдыхать!
– Ну, удачного вам отдыха, – сказала соседка, взглянув на серое осеннее небо. – Это ничего, что дождь, – поймал ее взгляд Григорий Синеглазов, – там есть навес, а под крышей не капает.
Женщина согласно закивала головой и раскрыла над собой зонт.
Синеглазов загрузил сумки в багажник, нагнулся к спаниелю и потрепал его за длинные мохнатые уши.
– Хороший пес, умный. Ты, Тим, поправляйся, не расстраивай хозяйку, она у тебя хорошая.
Соседка улыбнулась доброму слову. Тим сердито заворчал и попятился.
Глава 2
– Да вы закуривайте, не стесняйтесь, – предложил человек, сидевший за привинченным к полу столом, и положил перед Глебом Сиверовым пачку дорогих американских сигарет.
– Вы даже знаете, что я курю? – улыбнулся Глеб. Бесцветные глаза незнакомца смерили его, как сперва показалось Сиверову, безразличным взглядом.
– Я знаю о вас очень многое.
«Интересно, знает ли он мое настоящее имя? – подумал Сиверов и взял сигарету. – Да, он, несомненно, из ФСБ. Пусть спрашивает, помогать я ему не собираюсь. Посмотрим, так ли много он знает, как говорит».
– Ну что ж, рассказывайте, – улыбнулся чин из ФСБ и, явно демонстрируя свое превосходство в данной ситуации, подошел к окну и поднял раму. Свежий морской ветер ворвался в каюту.
«Наверняка он здесь не один, – подумал Сиверов, – иначе бы не стал поворачиваться ко мне спиной».
– А собственно, о чем вам рассказывать?
– Ну как же, дел наворотили вы немало.
– Не понимаю…
– Признаюсь, впервые мне приходится встречаться с таким человеком, как вы, у меня не хватит пальцев на двух руках, чтобы пересчитать все ваши жертвы.
Глеб пожал плечами и продолжал курить.
– Ах, да, – спохватился чин из ФСБ, – я забыл представиться: полковник Студинский Владимир Анатольевич.
За этим последовала пауза, явно предполагавшая то, что представится Глеб Сиверов. Но Глеб схитрил:
– Мое имя, надеюсь, вам известно.
– Неужели вы считаете меня таким идиотом? – искренне рассмеялся полковник Студинский, возвращаясь к столу и пряча сигареты.
– Так вы и впрямь не знаете моего имени?
– Я хотел бы услышать его от вас.
– Я не настроен сейчас беседовать с вами.
Полковник пожал плечами.
– Хорошо. Я оставлю вас минут на пять, и когда вернусь, мы продолжим разговор.
Владимир Студинский поднялся, вышел на палубу, и Глеб услышал, как ключ поворачивается в замке.
И только теперь Сиверов почувствовал, как он устал за последние дни. И даже пожалел, что сейчас рядом с ним нет полковника Студинского. Смертельную усталость нельзя победить бездельем. Только крайнее напряжение нервов может вывести человека из тупика.
А тут Глеб позволил себе непростительную роскошь расслабиться. Ему вспомнилась сегодняшняя ночь, пьяный разгул во дворе пансионата «Самшитовая роща», вспомнился вкрадчивый голос Лады. Эта женщина, его первая любовь, возникла из небытия и так же быстро ушла в него. Так быстро гаснут искры, улетающие в ночь от костра.
«Она была лишь воспоминанием, – сказал сам себе Глеб Сиверов, – милым воспоминанием детства, и не больше. Она была уже совсем не та и тоже лишь на два дня вернулась в прошлое. Забудь о ней, – приказал себе Глеб, – забудь».
Но приказ не так-то легко было выполнить. Едва он прикрывал глаза, как вновь видел ее распущенные, мокрые после купания волосы. И на мгновение ему даже показалось, что он все еще ощущает на губах вкус ее поцелуя.
"Этого не было, – сказал Глеб, – не было, и все. Как не было меня в прошлой жизни. Совсем другие люди, иные заботы. Ты, Глеб, решил поиграть в прятки со смертью, и до сегодняшнего дня тебе это удавалось. Но вот уже двое людей погибли, – ему тяжело было это произнести, но он все-таки, беззвучно шевеля губами, проговорил и эту фразу:
– благодаря тебе, Глеб. Если бы не ты, Соловьев и Лада остались бы живы. Если бы не ты… – повторил Глеб. – Ты сумел уничтожить лучшие воспоминания, ты сумел предать дружбу, любовь. Единственная вещь в этом мире, которой ты не изменял, – это смерть. И чего же ты теперь хочешь? Затеял игру в прятки со смертью и теперь, когда тебя нашли, ты пытаешься сделать вид, будто и не собирался играть. Да, ты последний из всех. И теперь тебя заставят закрыть глаза, стать лицом к стенке, и ты сам или кто-нибудь другой, начнет отсчет: раз, два, три… А когда ты обернешься, никого рядом не будет – ты один. И сколько ни ищи своих друзей – не найдешь. Их надежно спрятала смерть".
Вновь повернулся ключ в замке, и полковник Студинский зашел в каюту.
Удобно устроился за столом и принялся барабанить по пачке сигарет.
– Я вижу, вы не намерены делиться со мной своими секретами?
– Не намерен, – улыбнулся Сиверов.
– Неужели вы считаете, что мы берем вас на пушку? – рассмеялся полковник Студинский. – Да, к сожалению, ваш друг Соловьев мертв и не может рассказать о том, как вы его убили.
– Я не убивал его, – сквозь зубы прошептал Глеб.
– А может, вы и в поезде Москва-Адлер никого не убивали? Кстати, о поезде, – спохватился Студинский, – именно благодаря ему мы и сумели понять, куда вы направляетесь.
«Да, не стоило мне вмешиваться в разборки с террористами», – подумал Глеб.
– Только таинственный Слепой из отчетов Соловьева мог совершить подобное, – улыбнулся полковник Студинский.
– Вы льстите мне.
– Ничуть, – полковник подался вперед и сказал Глебу:
– На вашем месте я тоже все отрицал бы, ни в чем не сознавался. Но дело в том, что это бесполезно, поверьте мне.
– Но и вреда мне не принесет.
– Тут вы тоже правы.
Вновь наступило тягостное молчание. Первым прервал его Глеб.
– И все-таки, может, вы соблаговолите объяснить мне, полковник, в каком качестве я нахожусь на катере абхазской береговой охраны или морских погранвойск, не знаю, как это у них называется?
– А какое качество устроило бы вас лично?
– Меня – любое. Могу быть и пленником, могу быть и гостем. Но больше всего мне нравится считать себя левым пассажиром.
– Я и сам левый пассажир, – Студинский принялся нервно вертеть в руках пачку сигарет. – Мне многое не нравится из того, что вы совершили, но я уважаю профессионалов. Одно дело, когда человек убивает из озорства, из желания самоутвердиться, и совсем другое, когда он делает это за деньги, без всякой ненависти к своим жертвам. Поэтому мне хотелось бы наставить вас на истинный путь. Потому что в последнее время вы убивали бессистемно и действовали, как дешевый герой из третьесортного фильма. А это для профессионала непростительно.
Ненависть – вот что погубило вас.
– По-моему, я еще жив, – усмехнулся Глеб.
– Ладно, – полковник Студинский хлопнул ладонью по столу, как бы отбрасывая все ранее сказанное, – я не враг вам и, тем более, не враг себе.
Давайте играть в открытую.
– Сперва я должен узнать, что вам от меня нужно.
– Я хочу вернуть вас к прежней жизни.
– Прежней? Это какой? – усмехнулся Сиверов.
– А вы знаете другой способ зарабатывать себе на жизнь?
– Мне нравится моя работа, – скромно заметил Глеб.
– А мне нравится, как вы работаете. И все же, – продолжал полковник Студинский, – мне как-то неудобно разговаривать с вами, называя по кличке.
– Пожалуйста, – Глеб опустил руку в карман куртки и положил на стол паспорт, но открывать его не спешил.
– Боже мой, как официально! – воскликнул Студинский.
– Нет, это игра, – усмехнулся Глеб. – Назовите имя, известное вам, и посмотрим, совпадет ли оно с тем, которое написано в паспорте.
– Не знаю, настоящее оно или поддельное, – рассмеялся полковник, – но мне известно, что вас зовут Федор Анатольевич Молчанов.
– Пожалуйста, – Глеб щелчком передвинул паспорт поближе клолковнику.
Тот, не скрывая своего любопытства, взял книжечку в руки и пролистнул несколько страниц.
В том, что паспорт сделан по всем правилам, Сиверов не сомневался. Вряд ли Сергей Соловьев собирался подставлять его. Но он знал и другое – обычно спецслужбы во всех фальшивых документах делают какую-нибудь пометочку. Это может быть даже маленькое пятнышко, на первый взгляд похожее на полиграфический брак, но он с завидным постоянством будет повторяться в нескольких десятках документов. Потом эта отметка меняется на другую. Правда, когда Глеб получил этот паспорт, он долго его изучал и не нашел ни одной из известных ему отметок.
– И впрямь, Федор Анатольевич Молчанов, – полковник Студинский старательно изучал страничку за страничкой и явно был разочарован, обнаружив, что паспорт не поддельный. – Ну, если вам нравится быть Молчановым Федором Анатольевичем, то пожалуйста.
Глеб глубоко вздохнул.
«Значит, сработало! Или… – тут же задумался он, – ему нет никакого интереса раскрывать мое настоящее имя. Значит, дела мои еще не так плохи».
– Вы согласны вернуться, Федор Анатольевич, к своей прежней работе?
– Я ее и не оставлял.
– Ну вот и чудесно, – полковник Студинский поднялся из-за стола и пригласил Глеба следовать за собой.
Они оказались на палубе.
– Меняем флаг! – скомандовал Студинский. И вот уже на корме вместо абхазского развевался российский флаг. Вовсю заработали двигатели, и катер понесся на север.
– Я обещаю вам, – сказал полковник Студинский, – никогда не напоминать о том, что случилось в «Самшитовой роще», ведь это не наши дела. Пусть с ними разбираются в Абхазии. К тому же, признаюсь вам откровенно, нам было известно о бандитской сходке, и всех ее участников, лишь только они окажутся у российских берегов, арестуют.
– Так ли уж всех? – усмехнулся Глеб.
– Нет. Как всегда, окажутся нужные люди, с которыми придется подписать контракт и время от времени пользоваться их услугами, что, признаюсь, не очень приятно, – и тут же полковник Студинский спохватился:
– Я не имею в виду вас, Федор Анатольевич, вы мне симпатичны.
Глеб подумал:
«Наверное, этот мерзавец всю жизнь мечтал кого-нибудь убить, но у него не хватило на это мужества, и теперь он попросту мне завидует».
Это теперь Глебу легко отправлять людей в иной мир, а раньше, прежде чем нажать на курок, ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не смалодушничать.
– Куда мы плывем?
– Вы спрашиваете меня так, словно вы здесь и впрямь левый пассажир, который боится проехать свой поворот. Не беспокойтесь ни о чем, мы плывем вместе.
– До самой Москвы? – улыбнулся Сиверов.
– Да, до самой.
– Я хочу побыть один, – сказал Глеб.
– Пожалуйста, – полковник Студинский кивнул, – потому что как только мы ступим на берег, я не оставлю вас ни на минуту. И хочу вас предупредить: не делайте глупостей.
Двое матросов по знаку Студийского заняли позиции у него за спиной.
Каждый из них сжимал в руках автомат, но, даже несмотря на это, лица молодых парней выглядели испуганными. Глеб повернулся к ним и ободряюще улыбнулся. Те постарались сделать вид, что не заметили этого.
А тем временем полковник Студинский зашел в радиорубку и отправил шифрограмму следующего содержания: «Слепой в дороге. Готовьте почву». Он вновь появился на палубе, радостно потирая руки. Все складывалось для него как нельзя более удачно. Правда, предстояла еще дорога до Москвы, но особых трудностей не предвиделось. Он чувствовал, что его пленник, которого он искренне считал Федором Молчановым, морально подавлен и не способен сейчас на какие-нибудь решительные действия…
Глеб так и стоял возле поручней. Он не отошел от них даже тогда, когда показался берег и знакомые пейзажи Адлера.
Катер уже находился в паре миль от побережья, когда полковник Студинский напомнил Глебу о своем существовании.
– Я уверен, Федор Анатольевич, что вы не собираетесь никуда убегать. Но думаю, не лишними окажутся кое-какие предосторожности.
– Я согласен, – кивнул Глеб.
Полковник отвел его в каюту и извлек из шкафа тяжелый атгаше-кейс с цифровыми замочками и металлической ручкой.
– Попробуйте, не слишком тяжел для вас? Глеб взвесил кейс в руке.
– Килограммов десять, не меньше, – изумился он, – что там внутри?
– Да всякая ерунда, – полковник Студинский не глядя набрал на замочке код и отбросил крышку.
В портфеле лежали камни, подобранные на пляже, – отшлифованная морем галька.
– Так, возьмите портфель в руку, а теперь я пристегну его.
Полковник Студинский достал из ящика стола пару наручников. Один из браслетов прикрепил к ручке кейса, второй защелкнул на запястье Глеба.
– Ну вот и отлично. Он достаточно тяжелый, чтобы вы могли с ним далеко убежать.
– А если мне взбредет блажь ударить им вам по голове?
– Во-первых, должен предупредить: ключи от наручников я в кармане не ношу. А во-вторых, он достаточно увесистый для того, чтобы вы не могли им быстро размахнуться. А теперь, если не возражаете, прикроем наручники сложенным плащом, не стоит шокировать публику.
«Он, наверное, идиот, – подумал Сиверов, глядя на то, как полковник старательно расправляет складки плаща, пытаясь замаскировать им браслеты».
– Это ваше личное изобретение? – поинтересовался он.
– А что, разве плохо придумано?
– Я бы сделал по-другому.
– Вот именно поэтому я и сделал так, – не без гордости сообщил полковник.
Катер тем временем уже вплотную подошел к причалу. Послышались голоса матросов и грохот перекидываемых мостков.
– Пошли. У нас не так уж много времени, – взглянул на часы Владимир Студинский.
– Надеюсь, вы не заставите меня идти пешком до самого аэропорта?
Никто из матросов не сошел на берег, и лишь только полковник и Сиверов оказались на причале, катер вновь вышел в море.
Пара рыбаков, застывших с удочками, загорелые до черноты местные дети – вот и все встречающие.
– Что, система дала сбой? – улыбнулся Глеб.
– Нет, все идет по графику, – полковник поглядывал на часы.
Глеб ухе успел заскучать, когда наконец показалась черная машина с антенной радиотелефона на крыше. По прояснившемуся лицу полковника Студийского Сиверов без труда догадался – это та машина, которую они ждут. И уже было сделал шаг вперед, как его остановил тихий голос полковника:
– Стойте!
Оставалось только добавить: «стрелять буду». Автомобиль свернул с променада и въехал прямо на пирс. Задние дверцы открылись одновременно, и из них появились похожие, как братья-близнецы, двое рослых парней в джинсовых костюмах – коротко стриженные, в черных очках. Они стали по обе стороны от Глеба, и полковник скомандовал:
– Пошли!
«А все-таки они боятся меня», – подумал Глеб, садясь на заднее сиденье.
Парни устроились по обе стороны от него, и только после этого полковник Студинский уселся на переднем сиденье. Шофер с виду больше напоминал обыкновенного таксиста, чем сотрудника Федеральной службы безопасности.
Студинский вновь посмотрел на часы и самодовольно улыбнулся. Наверное, больше всего его волновало, совпадет ли реальность с составленным планом.
Шофер вел машину аккуратно, соблюдая все правила дорожного движения.
Глеб смотрел на дорогу через тонированное стекло. Яркое осеннее солнце словно померкло. Люди, проходившие мимо, никакого интереса к машине не выказывали.
Тяжелый кейс-атташе покоился на коленях.
«А вот если взять, – подумал Глеб, – и садануть сейчас этим портфелем Студийского по голове. Просто так, ради собственного удовольствия. Интересно, что бы предприняли эти амбалы, мнящие себя суперменами?» Уже из чистого любопытства Глеб скосил глаза и рассмотрел желтую кобуру с пистолетом, спрятанную под полой джинсовой куртки сидящего рядом с ним парня.
«Можно спокойно вытащить из кармана носовой платок, медленно поднести его к лицу, промокнуть пот, а затем на повороте выхватить пистолет. И он даже не успеет вскрикнуть. Но только зачем? – равнодушно подумал Глеб. – Насколько я понимаю, никто не собирается судить меня. Им вновь понадобилось мое умение. А самое странное то, что полковник Студинский уверен, это я убил Соловьева. Черт с ним, пусть считает! Мне безразлично, что думают другие, главное то, что ты сам думаешь о себе».
– Вы даже знаете, что я курю? – улыбнулся Глеб. Бесцветные глаза незнакомца смерили его, как сперва показалось Сиверову, безразличным взглядом.
– Я знаю о вас очень многое.
«Интересно, знает ли он мое настоящее имя? – подумал Сиверов и взял сигарету. – Да, он, несомненно, из ФСБ. Пусть спрашивает, помогать я ему не собираюсь. Посмотрим, так ли много он знает, как говорит».
– Ну что ж, рассказывайте, – улыбнулся чин из ФСБ и, явно демонстрируя свое превосходство в данной ситуации, подошел к окну и поднял раму. Свежий морской ветер ворвался в каюту.
«Наверняка он здесь не один, – подумал Сиверов, – иначе бы не стал поворачиваться ко мне спиной».
– А собственно, о чем вам рассказывать?
– Ну как же, дел наворотили вы немало.
– Не понимаю…
– Признаюсь, впервые мне приходится встречаться с таким человеком, как вы, у меня не хватит пальцев на двух руках, чтобы пересчитать все ваши жертвы.
Глеб пожал плечами и продолжал курить.
– Ах, да, – спохватился чин из ФСБ, – я забыл представиться: полковник Студинский Владимир Анатольевич.
За этим последовала пауза, явно предполагавшая то, что представится Глеб Сиверов. Но Глеб схитрил:
– Мое имя, надеюсь, вам известно.
– Неужели вы считаете меня таким идиотом? – искренне рассмеялся полковник Студинский, возвращаясь к столу и пряча сигареты.
– Так вы и впрямь не знаете моего имени?
– Я хотел бы услышать его от вас.
– Я не настроен сейчас беседовать с вами.
Полковник пожал плечами.
– Хорошо. Я оставлю вас минут на пять, и когда вернусь, мы продолжим разговор.
Владимир Студинский поднялся, вышел на палубу, и Глеб услышал, как ключ поворачивается в замке.
И только теперь Сиверов почувствовал, как он устал за последние дни. И даже пожалел, что сейчас рядом с ним нет полковника Студинского. Смертельную усталость нельзя победить бездельем. Только крайнее напряжение нервов может вывести человека из тупика.
А тут Глеб позволил себе непростительную роскошь расслабиться. Ему вспомнилась сегодняшняя ночь, пьяный разгул во дворе пансионата «Самшитовая роща», вспомнился вкрадчивый голос Лады. Эта женщина, его первая любовь, возникла из небытия и так же быстро ушла в него. Так быстро гаснут искры, улетающие в ночь от костра.
«Она была лишь воспоминанием, – сказал сам себе Глеб Сиверов, – милым воспоминанием детства, и не больше. Она была уже совсем не та и тоже лишь на два дня вернулась в прошлое. Забудь о ней, – приказал себе Глеб, – забудь».
Но приказ не так-то легко было выполнить. Едва он прикрывал глаза, как вновь видел ее распущенные, мокрые после купания волосы. И на мгновение ему даже показалось, что он все еще ощущает на губах вкус ее поцелуя.
"Этого не было, – сказал Глеб, – не было, и все. Как не было меня в прошлой жизни. Совсем другие люди, иные заботы. Ты, Глеб, решил поиграть в прятки со смертью, и до сегодняшнего дня тебе это удавалось. Но вот уже двое людей погибли, – ему тяжело было это произнести, но он все-таки, беззвучно шевеля губами, проговорил и эту фразу:
– благодаря тебе, Глеб. Если бы не ты, Соловьев и Лада остались бы живы. Если бы не ты… – повторил Глеб. – Ты сумел уничтожить лучшие воспоминания, ты сумел предать дружбу, любовь. Единственная вещь в этом мире, которой ты не изменял, – это смерть. И чего же ты теперь хочешь? Затеял игру в прятки со смертью и теперь, когда тебя нашли, ты пытаешься сделать вид, будто и не собирался играть. Да, ты последний из всех. И теперь тебя заставят закрыть глаза, стать лицом к стенке, и ты сам или кто-нибудь другой, начнет отсчет: раз, два, три… А когда ты обернешься, никого рядом не будет – ты один. И сколько ни ищи своих друзей – не найдешь. Их надежно спрятала смерть".
Вновь повернулся ключ в замке, и полковник Студинский зашел в каюту.
Удобно устроился за столом и принялся барабанить по пачке сигарет.
– Я вижу, вы не намерены делиться со мной своими секретами?
– Не намерен, – улыбнулся Сиверов.
– Неужели вы считаете, что мы берем вас на пушку? – рассмеялся полковник Студинский. – Да, к сожалению, ваш друг Соловьев мертв и не может рассказать о том, как вы его убили.
– Я не убивал его, – сквозь зубы прошептал Глеб.
– А может, вы и в поезде Москва-Адлер никого не убивали? Кстати, о поезде, – спохватился Студинский, – именно благодаря ему мы и сумели понять, куда вы направляетесь.
«Да, не стоило мне вмешиваться в разборки с террористами», – подумал Глеб.
– Только таинственный Слепой из отчетов Соловьева мог совершить подобное, – улыбнулся полковник Студинский.
– Вы льстите мне.
– Ничуть, – полковник подался вперед и сказал Глебу:
– На вашем месте я тоже все отрицал бы, ни в чем не сознавался. Но дело в том, что это бесполезно, поверьте мне.
– Но и вреда мне не принесет.
– Тут вы тоже правы.
Вновь наступило тягостное молчание. Первым прервал его Глеб.
– И все-таки, может, вы соблаговолите объяснить мне, полковник, в каком качестве я нахожусь на катере абхазской береговой охраны или морских погранвойск, не знаю, как это у них называется?
– А какое качество устроило бы вас лично?
– Меня – любое. Могу быть и пленником, могу быть и гостем. Но больше всего мне нравится считать себя левым пассажиром.
– Я и сам левый пассажир, – Студинский принялся нервно вертеть в руках пачку сигарет. – Мне многое не нравится из того, что вы совершили, но я уважаю профессионалов. Одно дело, когда человек убивает из озорства, из желания самоутвердиться, и совсем другое, когда он делает это за деньги, без всякой ненависти к своим жертвам. Поэтому мне хотелось бы наставить вас на истинный путь. Потому что в последнее время вы убивали бессистемно и действовали, как дешевый герой из третьесортного фильма. А это для профессионала непростительно.
Ненависть – вот что погубило вас.
– По-моему, я еще жив, – усмехнулся Глеб.
– Ладно, – полковник Студинский хлопнул ладонью по столу, как бы отбрасывая все ранее сказанное, – я не враг вам и, тем более, не враг себе.
Давайте играть в открытую.
– Сперва я должен узнать, что вам от меня нужно.
– Я хочу вернуть вас к прежней жизни.
– Прежней? Это какой? – усмехнулся Сиверов.
– А вы знаете другой способ зарабатывать себе на жизнь?
– Мне нравится моя работа, – скромно заметил Глеб.
– А мне нравится, как вы работаете. И все же, – продолжал полковник Студинский, – мне как-то неудобно разговаривать с вами, называя по кличке.
– Пожалуйста, – Глеб опустил руку в карман куртки и положил на стол паспорт, но открывать его не спешил.
– Боже мой, как официально! – воскликнул Студинский.
– Нет, это игра, – усмехнулся Глеб. – Назовите имя, известное вам, и посмотрим, совпадет ли оно с тем, которое написано в паспорте.
– Не знаю, настоящее оно или поддельное, – рассмеялся полковник, – но мне известно, что вас зовут Федор Анатольевич Молчанов.
– Пожалуйста, – Глеб щелчком передвинул паспорт поближе клолковнику.
Тот, не скрывая своего любопытства, взял книжечку в руки и пролистнул несколько страниц.
В том, что паспорт сделан по всем правилам, Сиверов не сомневался. Вряд ли Сергей Соловьев собирался подставлять его. Но он знал и другое – обычно спецслужбы во всех фальшивых документах делают какую-нибудь пометочку. Это может быть даже маленькое пятнышко, на первый взгляд похожее на полиграфический брак, но он с завидным постоянством будет повторяться в нескольких десятках документов. Потом эта отметка меняется на другую. Правда, когда Глеб получил этот паспорт, он долго его изучал и не нашел ни одной из известных ему отметок.
– И впрямь, Федор Анатольевич Молчанов, – полковник Студинский старательно изучал страничку за страничкой и явно был разочарован, обнаружив, что паспорт не поддельный. – Ну, если вам нравится быть Молчановым Федором Анатольевичем, то пожалуйста.
Глеб глубоко вздохнул.
«Значит, сработало! Или… – тут же задумался он, – ему нет никакого интереса раскрывать мое настоящее имя. Значит, дела мои еще не так плохи».
– Вы согласны вернуться, Федор Анатольевич, к своей прежней работе?
– Я ее и не оставлял.
– Ну вот и чудесно, – полковник Студинский поднялся из-за стола и пригласил Глеба следовать за собой.
Они оказались на палубе.
– Меняем флаг! – скомандовал Студинский. И вот уже на корме вместо абхазского развевался российский флаг. Вовсю заработали двигатели, и катер понесся на север.
– Я обещаю вам, – сказал полковник Студинский, – никогда не напоминать о том, что случилось в «Самшитовой роще», ведь это не наши дела. Пусть с ними разбираются в Абхазии. К тому же, признаюсь вам откровенно, нам было известно о бандитской сходке, и всех ее участников, лишь только они окажутся у российских берегов, арестуют.
– Так ли уж всех? – усмехнулся Глеб.
– Нет. Как всегда, окажутся нужные люди, с которыми придется подписать контракт и время от времени пользоваться их услугами, что, признаюсь, не очень приятно, – и тут же полковник Студинский спохватился:
– Я не имею в виду вас, Федор Анатольевич, вы мне симпатичны.
Глеб подумал:
«Наверное, этот мерзавец всю жизнь мечтал кого-нибудь убить, но у него не хватило на это мужества, и теперь он попросту мне завидует».
Это теперь Глебу легко отправлять людей в иной мир, а раньше, прежде чем нажать на курок, ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не смалодушничать.
– Куда мы плывем?
– Вы спрашиваете меня так, словно вы здесь и впрямь левый пассажир, который боится проехать свой поворот. Не беспокойтесь ни о чем, мы плывем вместе.
– До самой Москвы? – улыбнулся Сиверов.
– Да, до самой.
– Я хочу побыть один, – сказал Глеб.
– Пожалуйста, – полковник Студинский кивнул, – потому что как только мы ступим на берег, я не оставлю вас ни на минуту. И хочу вас предупредить: не делайте глупостей.
Двое матросов по знаку Студийского заняли позиции у него за спиной.
Каждый из них сжимал в руках автомат, но, даже несмотря на это, лица молодых парней выглядели испуганными. Глеб повернулся к ним и ободряюще улыбнулся. Те постарались сделать вид, что не заметили этого.
А тем временем полковник Студинский зашел в радиорубку и отправил шифрограмму следующего содержания: «Слепой в дороге. Готовьте почву». Он вновь появился на палубе, радостно потирая руки. Все складывалось для него как нельзя более удачно. Правда, предстояла еще дорога до Москвы, но особых трудностей не предвиделось. Он чувствовал, что его пленник, которого он искренне считал Федором Молчановым, морально подавлен и не способен сейчас на какие-нибудь решительные действия…
Глеб так и стоял возле поручней. Он не отошел от них даже тогда, когда показался берег и знакомые пейзажи Адлера.
Катер уже находился в паре миль от побережья, когда полковник Студинский напомнил Глебу о своем существовании.
– Я уверен, Федор Анатольевич, что вы не собираетесь никуда убегать. Но думаю, не лишними окажутся кое-какие предосторожности.
– Я согласен, – кивнул Глеб.
Полковник отвел его в каюту и извлек из шкафа тяжелый атгаше-кейс с цифровыми замочками и металлической ручкой.
– Попробуйте, не слишком тяжел для вас? Глеб взвесил кейс в руке.
– Килограммов десять, не меньше, – изумился он, – что там внутри?
– Да всякая ерунда, – полковник Студинский не глядя набрал на замочке код и отбросил крышку.
В портфеле лежали камни, подобранные на пляже, – отшлифованная морем галька.
– Так, возьмите портфель в руку, а теперь я пристегну его.
Полковник Студинский достал из ящика стола пару наручников. Один из браслетов прикрепил к ручке кейса, второй защелкнул на запястье Глеба.
– Ну вот и отлично. Он достаточно тяжелый, чтобы вы могли с ним далеко убежать.
– А если мне взбредет блажь ударить им вам по голове?
– Во-первых, должен предупредить: ключи от наручников я в кармане не ношу. А во-вторых, он достаточно увесистый для того, чтобы вы не могли им быстро размахнуться. А теперь, если не возражаете, прикроем наручники сложенным плащом, не стоит шокировать публику.
«Он, наверное, идиот, – подумал Сиверов, глядя на то, как полковник старательно расправляет складки плаща, пытаясь замаскировать им браслеты».
– Это ваше личное изобретение? – поинтересовался он.
– А что, разве плохо придумано?
– Я бы сделал по-другому.
– Вот именно поэтому я и сделал так, – не без гордости сообщил полковник.
Катер тем временем уже вплотную подошел к причалу. Послышались голоса матросов и грохот перекидываемых мостков.
– Пошли. У нас не так уж много времени, – взглянул на часы Владимир Студинский.
– Надеюсь, вы не заставите меня идти пешком до самого аэропорта?
Никто из матросов не сошел на берег, и лишь только полковник и Сиверов оказались на причале, катер вновь вышел в море.
Пара рыбаков, застывших с удочками, загорелые до черноты местные дети – вот и все встречающие.
– Что, система дала сбой? – улыбнулся Глеб.
– Нет, все идет по графику, – полковник поглядывал на часы.
Глеб ухе успел заскучать, когда наконец показалась черная машина с антенной радиотелефона на крыше. По прояснившемуся лицу полковника Студийского Сиверов без труда догадался – это та машина, которую они ждут. И уже было сделал шаг вперед, как его остановил тихий голос полковника:
– Стойте!
Оставалось только добавить: «стрелять буду». Автомобиль свернул с променада и въехал прямо на пирс. Задние дверцы открылись одновременно, и из них появились похожие, как братья-близнецы, двое рослых парней в джинсовых костюмах – коротко стриженные, в черных очках. Они стали по обе стороны от Глеба, и полковник скомандовал:
– Пошли!
«А все-таки они боятся меня», – подумал Глеб, садясь на заднее сиденье.
Парни устроились по обе стороны от него, и только после этого полковник Студинский уселся на переднем сиденье. Шофер с виду больше напоминал обыкновенного таксиста, чем сотрудника Федеральной службы безопасности.
Студинский вновь посмотрел на часы и самодовольно улыбнулся. Наверное, больше всего его волновало, совпадет ли реальность с составленным планом.
Шофер вел машину аккуратно, соблюдая все правила дорожного движения.
Глеб смотрел на дорогу через тонированное стекло. Яркое осеннее солнце словно померкло. Люди, проходившие мимо, никакого интереса к машине не выказывали.
Тяжелый кейс-атташе покоился на коленях.
«А вот если взять, – подумал Глеб, – и садануть сейчас этим портфелем Студийского по голове. Просто так, ради собственного удовольствия. Интересно, что бы предприняли эти амбалы, мнящие себя суперменами?» Уже из чистого любопытства Глеб скосил глаза и рассмотрел желтую кобуру с пистолетом, спрятанную под полой джинсовой куртки сидящего рядом с ним парня.
«Можно спокойно вытащить из кармана носовой платок, медленно поднести его к лицу, промокнуть пот, а затем на повороте выхватить пистолет. И он даже не успеет вскрикнуть. Но только зачем? – равнодушно подумал Глеб. – Насколько я понимаю, никто не собирается судить меня. Им вновь понадобилось мое умение. А самое странное то, что полковник Студинский уверен, это я убил Соловьева. Черт с ним, пусть считает! Мне безразлично, что думают другие, главное то, что ты сам думаешь о себе».