Страница:
И так же отвечал камергер, человек по прозванию Рюм:
— Ты сам видишь, пресвитер.
Тогда Энунд громко воскликнул:
— Хайль тем, кто находится здесь! Хайль, о члены Совета, те, кто пришел!
Традиционная формула закончилась. Заседание Совета Лиги началось. И тут же ему возникло первое препятствие.
— Я отказываюсь принимать участие в заседании Совета, которому не хватает трех человек до полного состава!
Говорил Ланглоар, бургграф Оруна, маленький, хорькоподобный, в старой вытертой мантии с золотой цепью бургграфа на шее.
Его зять Кальв, квадратный человек с вытаращенными, стеклянистыми глазами, тут же поддержал его.
— Бургграф Орун и я — мы оба отказываемся от участия в Совете.
Энунд встал, и его страшный шрам медленно налился кровью.
— А когда ты участвовал в заседаниях Совета, бургграф? Но ты прав: здесь действительно не хватает троих. Вот они.
В зал входили Князья Границы. Зрелище было отталкивающим. Один Дюри Урмойр имел какое-то подобие человеческого вида. Голова Арнгейра Кхата была рысьей, а мантию Брэттуэйра Дионды сзади оттопыривал огромный бурый хвост, волочащийся по полу. Князья Границы заняли свои места.
Энунд молча повернулся к Дюри. Тот пожал плечами и устремил на пресвитера взгляд горящих огнем, узких, без век, глаз. — Я не понимаю причину такого скорого созыва Совета, — сказал он. Энунд отбросил его слова мановением руки.
— Почему на твоей земле, князь Дюри, были замечены существа из ВОА?
Повисло молчание. Этим вопросом пресвитер Энунд открывал все свои карты, но теперь Урмойр не сможет увернуться от ответа. Пауза длилась долго.
— Ах-ха-ха! — наконец зашелся в смехе Дюри.
Лицо Энунда потемнело.
— Это оскорбление, — произнес Гутхорм, пресвитер Тохума, бледнокожий, с льдистыми глазами. — Прямое оскорбление.
— Это были торговцы, — проговорил Дюри, отдышавшись. — Всего лишь торговцы.
Сидящий рядом с ним Арнгейр оскалил хищные клыки в странной улыбке.
— Князь Арнгейр, — обратился к нему Энунд, — на твоей земле тоже шатаются торговцы из ВОА?
— Возможно, — мяукнул тот.
— Всем известно, — внушительно проговорил Энунд, — что ВОА ни с кем не торгует. Там не нужна торговля. Там царят разбой и грабеж.
— «Вера и верность, вера и верность», — негромко пропел Дюри, насмешливо воззрясь на Энунда.
Становилось ясно, что некоторые правители Лиги поддерживают Князей Границы.
Но не все были с ними. Гутхорм сказал, и гром его слов прокатился по залу, приближая развязку:
— Зачем упорствовать, Граница? Если с вами некоторые из нас, это еще ничего не решает.
— Я правильно догадался о цели созыва Совета, — хлопнув по подлокотнику и вскочив, закричал Дюри.
— Сознайтесь! — также крикнул Гутхорм, и глаза его сверкнули. — Сознайтесь. Ибо вы в наших руках.
Арнгейр медленно поднялся, и так же медленно шерсть на его загривке стала дыбом.
— Ты смеешь говорить так, Гутхорм?
Тот не смутился.
— Молчи, Кхат! Ты тоже с ним.
— И меня подозреваете? — лениво шевельнул своим хвостом Брэттуэйр, князь Диондский. Но ответа на свои слова так и не услышал.
— Кончать с ними!
Слова эти враз успокоили забушевавшую бурю обвинений. Собрание повернулось к дверям. В проеме, широко расставив ноги, стоял человек, быть может, самый страшный в Лиге. Блакк, черный гонфалоньер, был разящим мечом пресвитера Энунда. Это был огромный человек с тяжеловесным сонным лицом, которому как-то не шли безжалостные проницательные глаза дознатчика. Рядом с ним стоял Чойс. В последний момент он все же нашел человека, который также предпочитал разговорам дело, как и он сам.
Ланглоар сразу догадался, какой стороной все оборачивается. И сразу всплыли на поверхность все тайные узлы этой загадки.
— Я беру их под свою защиту, — завопил он.
Блакк, не обращая внимания на эти слова, приблизился к Дюри и положил свою огромную лапу тому на плечо. Дюри рухнул в кресло, заметно осев под этой тяжестью.
Чойс подошел к Брэттуэйру. Тот уставился на него.
— Ты кто такой?
— Это мой видам, — раздался голос Энунда, — а также гонфалоньер Фафтского пресвитерства.
— Предательство! — завопил Арнгейр, которого Чойс как-то упустил из виду, и его меч возник возле самого его уха. В следующее мгновение тело Арнгейра уже сложилось пополам, перечеркнутое лучом бластера, а меч зазвенел на плитах, выпав из его руки. Князь Арнгейр Кхат, мертвый, распростерся на полу.
— О-о-о!
Вздох собрания выражал очевидное.
— Бери их, Блакк, — произнес Чойс, пряча бластер обратно.
— Что?! — завопил Дюри.
— Не князья, — раздельно произнес Блакк. Это были ритуальные слова низложения. Дюри и Брэттуэйр поникли. Их увели.
Настала тишина. Чойс проследовал к своему креслу рядом с Энундом и опустился в него.
— Господи, надеюсь, ты делаешь все правильно, Эдмунд, — услышал он слова пресвитера.
— Мы надеемся, что ты объяснишь нам все, Энунд, — сказал Гутхорм, обращаясь прямо к пресвитеру.
— Это мой новый видам-гонфалоньер Эдмунд, — повторил тот. — Он расскажет вам все.
— Залетевший к нам торговец, — презрительно просипел Кальв.
Чойс не обратил на него внимания.
— Мне кажется, что вы упускаете главный довод, — сказал он.
— Что это за довод? — спросил Гутхорм.
— Владетельные гранды, наверное, не знают, — медленно произнес Чойс, — что альбегинские войска вот уже двое суток находятся в пределах Лиги.
Это заявление вызвало бурю. Несколько человек вскочило, опрокидывая свои кресла, раздались гневные вопли:
— Пределы Лиги священны!
— К ответу за такие слова!
— Доказательства! Доказательства!
Когда шум понемногу стих, Чойс спокойно спросил:
— Вы хотите доказательств? Я удивлюсь, если вы их не увидите перед собой.
Члены Совета начали озираться по сторонам.
— Да вот же они! — Указующий перст Чойса ткнул в пустые сиденья кресел Князей. — Дюри, Арнгейр и Брэттуэйр запамятовали, что такое границы, и к ним в гости нахлынула такая толпа, что мне, например, уже становится страшно за наш кров.
— Это были альбегинцы? — отрывисто спросил Рэгнвальд, бургграф Стиндалета, которого Чойс уважал за ум и ясность мышления.
— Да, — ответил Чойс. — Если вы еще не знаете этого, моему изумлению нет пределов.
— Всему есть предел, гонфалоньер Эдмунд, — промолвил Рэгнвальд. — Нет предела только глупости и невежеству. Княжества заняты врагом. Это должно хоть что-то говорить тем из нас, чьи владения граничат с ними.
Все взгляды тут же обратились к двум старикам, которые похожестью облика напоминали близнецов. Однако Льот и Гудлауг, приоры-правители Ксойнского приората, не были даже дальней родней. Просто много лет, проведенных в совместных аферах, не только сплотили их, но и даже стерли все внешние различия.
— Не понимаю волнения бургграфа, — продребезжал Льот. — Пока что нашим границам не угрожает ни одна живая душа.
— А мертвая? — спросил Чойс. Он не шутил.
— Какая? — приложил ладонь к уху Гудлауг.
— Среди тварей Альбегина, — твердо сказал Чойс, — торговцами было замечено немало разлагающихся трупов, которые таскались по лагерю на негнущихся ногах, надеясь чем-нибудь поживиться.
Собрание всколыхнулось.
— Хакты, — негромко сказал Рэгнвальд. Несколько голов кивнули. — Они не появлялись уже давно, ведь верно? — встревожено спросил молодой Роаберт, майордом Тохума.
— Это Вольфганг, — бросил человек, сидящий рядом с дверями. Он был рыжебород, голубые глаза смотрели со странной безжалостностью. Бурис, владетель небольшого фьефа, был членом Совета только лишь благодаря древности своего рода.
— Ты что-нибудь знаешь, Бурис? — спросил Энунд.
Тот медленно поднялся и вышел на середину зала, выпрямившись под взглядами.
— Мой фьеф Сдогнар, как вы знаете, тоже имеет границу с Княжествами, не очень протяженную — всего с четверть мили. Но недавно мои люди заметили там отряд хактов, вооруженных длинными ножами. Завидев моих людей, хакты бросились на них. Но наших было больше, и хактов порезали в куски. Так вот мои люди говорят, что Ожившие были одеты в тарлтарские плащи.
Будто ветер пронесся по залу после этих слов.
— Вольфганг! Их оживил Вольфганг!
— Но это были не Великие Мертвые, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Гутхорм.
— Конечно, нет, — ответил Бурис, повернувшись к нему. — Ведь Великих Мертвых никто не может организовать. Они появляются и уходят, как прилив, в определенное время года.
— Значит, Вольфганг еще жив, — задумчиво сказал Гутхорм. — Жив и продолжает строить свои козни.
— Войне с Альбегином быть! — прихлопнул ладонью Энунд по подлокотнику своего кресла. — Никто еще безнаказанно не переходил пределов Лиги.
Вверх взметнулся лес блистающих мечей.
— Совет постановил! Совет постановил!
— Ты сам видишь, пресвитер.
Тогда Энунд громко воскликнул:
— Хайль тем, кто находится здесь! Хайль, о члены Совета, те, кто пришел!
Традиционная формула закончилась. Заседание Совета Лиги началось. И тут же ему возникло первое препятствие.
— Я отказываюсь принимать участие в заседании Совета, которому не хватает трех человек до полного состава!
Говорил Ланглоар, бургграф Оруна, маленький, хорькоподобный, в старой вытертой мантии с золотой цепью бургграфа на шее.
Его зять Кальв, квадратный человек с вытаращенными, стеклянистыми глазами, тут же поддержал его.
— Бургграф Орун и я — мы оба отказываемся от участия в Совете.
Энунд встал, и его страшный шрам медленно налился кровью.
— А когда ты участвовал в заседаниях Совета, бургграф? Но ты прав: здесь действительно не хватает троих. Вот они.
В зал входили Князья Границы. Зрелище было отталкивающим. Один Дюри Урмойр имел какое-то подобие человеческого вида. Голова Арнгейра Кхата была рысьей, а мантию Брэттуэйра Дионды сзади оттопыривал огромный бурый хвост, волочащийся по полу. Князья Границы заняли свои места.
Энунд молча повернулся к Дюри. Тот пожал плечами и устремил на пресвитера взгляд горящих огнем, узких, без век, глаз. — Я не понимаю причину такого скорого созыва Совета, — сказал он. Энунд отбросил его слова мановением руки.
— Почему на твоей земле, князь Дюри, были замечены существа из ВОА?
Повисло молчание. Этим вопросом пресвитер Энунд открывал все свои карты, но теперь Урмойр не сможет увернуться от ответа. Пауза длилась долго.
— Ах-ха-ха! — наконец зашелся в смехе Дюри.
Лицо Энунда потемнело.
— Это оскорбление, — произнес Гутхорм, пресвитер Тохума, бледнокожий, с льдистыми глазами. — Прямое оскорбление.
— Это были торговцы, — проговорил Дюри, отдышавшись. — Всего лишь торговцы.
Сидящий рядом с ним Арнгейр оскалил хищные клыки в странной улыбке.
— Князь Арнгейр, — обратился к нему Энунд, — на твоей земле тоже шатаются торговцы из ВОА?
— Возможно, — мяукнул тот.
— Всем известно, — внушительно проговорил Энунд, — что ВОА ни с кем не торгует. Там не нужна торговля. Там царят разбой и грабеж.
— «Вера и верность, вера и верность», — негромко пропел Дюри, насмешливо воззрясь на Энунда.
Становилось ясно, что некоторые правители Лиги поддерживают Князей Границы.
Но не все были с ними. Гутхорм сказал, и гром его слов прокатился по залу, приближая развязку:
— Зачем упорствовать, Граница? Если с вами некоторые из нас, это еще ничего не решает.
— Я правильно догадался о цели созыва Совета, — хлопнув по подлокотнику и вскочив, закричал Дюри.
— Сознайтесь! — также крикнул Гутхорм, и глаза его сверкнули. — Сознайтесь. Ибо вы в наших руках.
Арнгейр медленно поднялся, и так же медленно шерсть на его загривке стала дыбом.
— Ты смеешь говорить так, Гутхорм?
Тот не смутился.
— Молчи, Кхат! Ты тоже с ним.
— И меня подозреваете? — лениво шевельнул своим хвостом Брэттуэйр, князь Диондский. Но ответа на свои слова так и не услышал.
— Кончать с ними!
Слова эти враз успокоили забушевавшую бурю обвинений. Собрание повернулось к дверям. В проеме, широко расставив ноги, стоял человек, быть может, самый страшный в Лиге. Блакк, черный гонфалоньер, был разящим мечом пресвитера Энунда. Это был огромный человек с тяжеловесным сонным лицом, которому как-то не шли безжалостные проницательные глаза дознатчика. Рядом с ним стоял Чойс. В последний момент он все же нашел человека, который также предпочитал разговорам дело, как и он сам.
Ланглоар сразу догадался, какой стороной все оборачивается. И сразу всплыли на поверхность все тайные узлы этой загадки.
— Я беру их под свою защиту, — завопил он.
Блакк, не обращая внимания на эти слова, приблизился к Дюри и положил свою огромную лапу тому на плечо. Дюри рухнул в кресло, заметно осев под этой тяжестью.
Чойс подошел к Брэттуэйру. Тот уставился на него.
— Ты кто такой?
— Это мой видам, — раздался голос Энунда, — а также гонфалоньер Фафтского пресвитерства.
— Предательство! — завопил Арнгейр, которого Чойс как-то упустил из виду, и его меч возник возле самого его уха. В следующее мгновение тело Арнгейра уже сложилось пополам, перечеркнутое лучом бластера, а меч зазвенел на плитах, выпав из его руки. Князь Арнгейр Кхат, мертвый, распростерся на полу.
— О-о-о!
Вздох собрания выражал очевидное.
— Бери их, Блакк, — произнес Чойс, пряча бластер обратно.
— Что?! — завопил Дюри.
— Не князья, — раздельно произнес Блакк. Это были ритуальные слова низложения. Дюри и Брэттуэйр поникли. Их увели.
Настала тишина. Чойс проследовал к своему креслу рядом с Энундом и опустился в него.
— Господи, надеюсь, ты делаешь все правильно, Эдмунд, — услышал он слова пресвитера.
— Мы надеемся, что ты объяснишь нам все, Энунд, — сказал Гутхорм, обращаясь прямо к пресвитеру.
— Это мой новый видам-гонфалоньер Эдмунд, — повторил тот. — Он расскажет вам все.
— Залетевший к нам торговец, — презрительно просипел Кальв.
Чойс не обратил на него внимания.
— Мне кажется, что вы упускаете главный довод, — сказал он.
— Что это за довод? — спросил Гутхорм.
— Владетельные гранды, наверное, не знают, — медленно произнес Чойс, — что альбегинские войска вот уже двое суток находятся в пределах Лиги.
Это заявление вызвало бурю. Несколько человек вскочило, опрокидывая свои кресла, раздались гневные вопли:
— Пределы Лиги священны!
— К ответу за такие слова!
— Доказательства! Доказательства!
Когда шум понемногу стих, Чойс спокойно спросил:
— Вы хотите доказательств? Я удивлюсь, если вы их не увидите перед собой.
Члены Совета начали озираться по сторонам.
— Да вот же они! — Указующий перст Чойса ткнул в пустые сиденья кресел Князей. — Дюри, Арнгейр и Брэттуэйр запамятовали, что такое границы, и к ним в гости нахлынула такая толпа, что мне, например, уже становится страшно за наш кров.
— Это были альбегинцы? — отрывисто спросил Рэгнвальд, бургграф Стиндалета, которого Чойс уважал за ум и ясность мышления.
— Да, — ответил Чойс. — Если вы еще не знаете этого, моему изумлению нет пределов.
— Всему есть предел, гонфалоньер Эдмунд, — промолвил Рэгнвальд. — Нет предела только глупости и невежеству. Княжества заняты врагом. Это должно хоть что-то говорить тем из нас, чьи владения граничат с ними.
Все взгляды тут же обратились к двум старикам, которые похожестью облика напоминали близнецов. Однако Льот и Гудлауг, приоры-правители Ксойнского приората, не были даже дальней родней. Просто много лет, проведенных в совместных аферах, не только сплотили их, но и даже стерли все внешние различия.
— Не понимаю волнения бургграфа, — продребезжал Льот. — Пока что нашим границам не угрожает ни одна живая душа.
— А мертвая? — спросил Чойс. Он не шутил.
— Какая? — приложил ладонь к уху Гудлауг.
— Среди тварей Альбегина, — твердо сказал Чойс, — торговцами было замечено немало разлагающихся трупов, которые таскались по лагерю на негнущихся ногах, надеясь чем-нибудь поживиться.
Собрание всколыхнулось.
— Хакты, — негромко сказал Рэгнвальд. Несколько голов кивнули. — Они не появлялись уже давно, ведь верно? — встревожено спросил молодой Роаберт, майордом Тохума.
— Это Вольфганг, — бросил человек, сидящий рядом с дверями. Он был рыжебород, голубые глаза смотрели со странной безжалостностью. Бурис, владетель небольшого фьефа, был членом Совета только лишь благодаря древности своего рода.
— Ты что-нибудь знаешь, Бурис? — спросил Энунд.
Тот медленно поднялся и вышел на середину зала, выпрямившись под взглядами.
— Мой фьеф Сдогнар, как вы знаете, тоже имеет границу с Княжествами, не очень протяженную — всего с четверть мили. Но недавно мои люди заметили там отряд хактов, вооруженных длинными ножами. Завидев моих людей, хакты бросились на них. Но наших было больше, и хактов порезали в куски. Так вот мои люди говорят, что Ожившие были одеты в тарлтарские плащи.
Будто ветер пронесся по залу после этих слов.
— Вольфганг! Их оживил Вольфганг!
— Но это были не Великие Мертвые, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Гутхорм.
— Конечно, нет, — ответил Бурис, повернувшись к нему. — Ведь Великих Мертвых никто не может организовать. Они появляются и уходят, как прилив, в определенное время года.
— Значит, Вольфганг еще жив, — задумчиво сказал Гутхорм. — Жив и продолжает строить свои козни.
— Войне с Альбегином быть! — прихлопнул ладонью Энунд по подлокотнику своего кресла. — Никто еще безнаказанно не переходил пределов Лиги.
Вверх взметнулся лес блистающих мечей.
— Совет постановил! Совет постановил!
7
Судьбы бесстрастной щелкнул кнут,
Проснулись во гробах отцы:
На стыке лет слепцы идут,
Идут слепцы.
Идут слепцы.
У них застывший, дикий взгляд
И света не узрят уже.
Плетутся, выстроившись в ряд,
К твоей душе,
К твоей душе.
Безгласны, страшны и тупы,
Они как вороны в ночи.
Слепцы, конечны, не слепы,
Как ни кричи.
Как ни кричи.
Шагают, взгляда не тая,
От них все в ужасе бегут
В чужие дальние края.
Слепцы идут.
Слепцы идут.
На Де-Мойре существовало древнее поверье: если вдруг откуда-то нежданно-негаданно является длинная вереница Слепцов, быть страшной беде. От Слепцов нужно было бежать, ибо если кто хоть раз взглядывал в их зрачие-незрячие глаза, тот погибал. Ибо Слепцы были — Слепцы Судьбы. Они несли вести, ужаснее которых не могло быть.
В тот вечер Чойс ехал во главе конного отряда, который был отдан в его распоряжение. Недавно он стал помощником главнокомандующего объединенными силами Лиги Хаоэя. Кроме него, помощниками стали Роаберт, Бурис и Кальв. На кандидатуре последнего настоял бургграф Орун. Сейчас в обязанности Чойса входило патрулирование границы между фьефом Буриса Сдогнар и Княжествами Границы.
Ехали по густому лесу. Видимо, так выглядел континент Джерт, единственный обитаемый на Де-Мойре, до колонизации планеты в древности: сплошные буреломы твердых, отливающих синевой деревьев, переплетения гигантских древовидных папоротников, меж которых тянулись кверху плети жухлой синеватой травы. Чойс не понимал, почему сам Бурис заброшен высшим командованием далеко на восток, — охранять границы Ксойна, когда его собственное владение находится под угрозой. Видимо, у начальства были свои прихоти. К непониманию примешивалась тревога: минуту назад краем уха он уловил такой разговор:
— На юге видели Слепцов.
— Я тоже слышал. Быть беде…
Этими фразами перекинулись двое солдат в середине колонны. За свое пребывание здесь Чойс услыхал много легенд, которые подчас оказывались вовсе не легендами, а страшной реальностью. Но о неких загадочных Слепцах он слышал впервые. Видимо, поэтому он насторожился и приказал ехать медленнее, внимательно оглядываясь по сторонам. Они выехали из леса и очутились в холмистой местности, кое-где резко понижающейся до появления глубоких ложбин, заполненных непроглядной тенью. Солнце уже заходило, и от этого ложбины казались черными норами, уходящими вглубь земли. Где-то здесь, по словам Буриса, и произошла схватка с хактами. Проехав еще немного, Чойс увидал и их самих.
Их было довольно много, темных кучек, разбросанных там и сям. Подъехав поближе, он отметил, что, несмотря на действие солнечных лучей и открытого пространства, одежда хактов осталась в относительной целости. Наверно, их хоронили в этой одежде и в ней же они восстали из земли: плотные коричневые плащи с кожаной подбивкой. Тела самих хактов окончательно разложились и были неузнаваемы. Но, во всяком случае, при жизни они были людьми.
Чойс спешился возле одного из трупов, желая внимательнее рассмотреть клинок длинного ножа ,валяющегося рядом с рассыпавшейся кистью. Он был покрыт золоченой резью рун. Череп трупа был расколот: каждый мужчина на Де-Мойре знал, что хакта может свалить только удар в голову.
Позади внезапно раздался сдавленный крик. Чойс резко обернулся. Молодой парень в круглом шишаке, с ружьем Фаулера в руках с ужасом вперился во что-то, находящееся за спиной Чойса. Чойс посмотрел туда и увидел их.
Из черного зева одной из глубоких ложбин медленно выходила вереница странных фигур в широких балахонах. Фигуры казались какими-то расплывчатыми, будто сотканными из той темноты, которую только что покинули. Приглядевшись, Чойс со смешанным чувством понял, что непонятные фигуры ступают по воздуху, поднимаясь будто по невидимой лестнице вверх. Их шаги были неверны, руки крепко лежали на плечах друг друга, но сами фигуры в то же время были исполнены какого-то удивительного равновесия. Это и были Слепцы Судьбы.
Чойс повернулся к своим людям. Как и следовало ожидать, они стояли, скованные мистическим ознобом, тем ужасом, который на протяжении веков внушался им таинственными Слепцами. Чойс повернулся к ложбине. Величественно-страшное шествие поднялось уже довольно высоко. Вдруг, сам не зная зачем, он рванул поводья на себя и пришпорил лошадь, которая, также обезумев, шальным галопом поскакала к пасти ложбины. Почти у самого ее зева лошадь круто поднялась на дыбы, чуть не скинув Чойса, который вовремя соскочил наземь.
Слепцы были над Чойсом. Теперь это были колоссальные темные силуэты в развивающихся рубищах-пелеринах, отчетливо рисующиеся в предзакатном небе. Их туманные лица были страшны. Будто сошедшие с древней картины Брейгеля, опираясь на тонкие извилистые посохи, Слепцы шли. И Чойс, боясь, что они исчезнут, оставив его без ответа на вопрос, с ударившей в голову хмельной отвагой, выдернув из ножен свой меч, закричал, и эхо его голоса вернулось к нему из горла ложбины:
— Кого? Кого следует опасаться им?
Огромные фигуры в воздухе остановились, будто споткнувшись, грозные неясные лица опустились к Чойсу, и он смело встретил убийственный взгляд. Поднялся ветер, солнце, покидая этот мир, осветило напоследок его и фигуры в небе ярким багрянцем, и сверху в порывах ветра донесся шепот, перерастающий в крик:
— Вольфганг! Вольфганг! Эдмунд! Эдмунд!
Проснулись во гробах отцы:
На стыке лет слепцы идут,
Идут слепцы.
Идут слепцы.
У них застывший, дикий взгляд
И света не узрят уже.
Плетутся, выстроившись в ряд,
К твоей душе,
К твоей душе.
Безгласны, страшны и тупы,
Они как вороны в ночи.
Слепцы, конечны, не слепы,
Как ни кричи.
Как ни кричи.
Шагают, взгляда не тая,
От них все в ужасе бегут
В чужие дальние края.
Слепцы идут.
Слепцы идут.
На Де-Мойре существовало древнее поверье: если вдруг откуда-то нежданно-негаданно является длинная вереница Слепцов, быть страшной беде. От Слепцов нужно было бежать, ибо если кто хоть раз взглядывал в их зрачие-незрячие глаза, тот погибал. Ибо Слепцы были — Слепцы Судьбы. Они несли вести, ужаснее которых не могло быть.
В тот вечер Чойс ехал во главе конного отряда, который был отдан в его распоряжение. Недавно он стал помощником главнокомандующего объединенными силами Лиги Хаоэя. Кроме него, помощниками стали Роаберт, Бурис и Кальв. На кандидатуре последнего настоял бургграф Орун. Сейчас в обязанности Чойса входило патрулирование границы между фьефом Буриса Сдогнар и Княжествами Границы.
Ехали по густому лесу. Видимо, так выглядел континент Джерт, единственный обитаемый на Де-Мойре, до колонизации планеты в древности: сплошные буреломы твердых, отливающих синевой деревьев, переплетения гигантских древовидных папоротников, меж которых тянулись кверху плети жухлой синеватой травы. Чойс не понимал, почему сам Бурис заброшен высшим командованием далеко на восток, — охранять границы Ксойна, когда его собственное владение находится под угрозой. Видимо, у начальства были свои прихоти. К непониманию примешивалась тревога: минуту назад краем уха он уловил такой разговор:
— На юге видели Слепцов.
— Я тоже слышал. Быть беде…
Этими фразами перекинулись двое солдат в середине колонны. За свое пребывание здесь Чойс услыхал много легенд, которые подчас оказывались вовсе не легендами, а страшной реальностью. Но о неких загадочных Слепцах он слышал впервые. Видимо, поэтому он насторожился и приказал ехать медленнее, внимательно оглядываясь по сторонам. Они выехали из леса и очутились в холмистой местности, кое-где резко понижающейся до появления глубоких ложбин, заполненных непроглядной тенью. Солнце уже заходило, и от этого ложбины казались черными норами, уходящими вглубь земли. Где-то здесь, по словам Буриса, и произошла схватка с хактами. Проехав еще немного, Чойс увидал и их самих.
Их было довольно много, темных кучек, разбросанных там и сям. Подъехав поближе, он отметил, что, несмотря на действие солнечных лучей и открытого пространства, одежда хактов осталась в относительной целости. Наверно, их хоронили в этой одежде и в ней же они восстали из земли: плотные коричневые плащи с кожаной подбивкой. Тела самих хактов окончательно разложились и были неузнаваемы. Но, во всяком случае, при жизни они были людьми.
Чойс спешился возле одного из трупов, желая внимательнее рассмотреть клинок длинного ножа ,валяющегося рядом с рассыпавшейся кистью. Он был покрыт золоченой резью рун. Череп трупа был расколот: каждый мужчина на Де-Мойре знал, что хакта может свалить только удар в голову.
Позади внезапно раздался сдавленный крик. Чойс резко обернулся. Молодой парень в круглом шишаке, с ружьем Фаулера в руках с ужасом вперился во что-то, находящееся за спиной Чойса. Чойс посмотрел туда и увидел их.
Из черного зева одной из глубоких ложбин медленно выходила вереница странных фигур в широких балахонах. Фигуры казались какими-то расплывчатыми, будто сотканными из той темноты, которую только что покинули. Приглядевшись, Чойс со смешанным чувством понял, что непонятные фигуры ступают по воздуху, поднимаясь будто по невидимой лестнице вверх. Их шаги были неверны, руки крепко лежали на плечах друг друга, но сами фигуры в то же время были исполнены какого-то удивительного равновесия. Это и были Слепцы Судьбы.
Чойс повернулся к своим людям. Как и следовало ожидать, они стояли, скованные мистическим ознобом, тем ужасом, который на протяжении веков внушался им таинственными Слепцами. Чойс повернулся к ложбине. Величественно-страшное шествие поднялось уже довольно высоко. Вдруг, сам не зная зачем, он рванул поводья на себя и пришпорил лошадь, которая, также обезумев, шальным галопом поскакала к пасти ложбины. Почти у самого ее зева лошадь круто поднялась на дыбы, чуть не скинув Чойса, который вовремя соскочил наземь.
Слепцы были над Чойсом. Теперь это были колоссальные темные силуэты в развивающихся рубищах-пелеринах, отчетливо рисующиеся в предзакатном небе. Их туманные лица были страшны. Будто сошедшие с древней картины Брейгеля, опираясь на тонкие извилистые посохи, Слепцы шли. И Чойс, боясь, что они исчезнут, оставив его без ответа на вопрос, с ударившей в голову хмельной отвагой, выдернув из ножен свой меч, закричал, и эхо его голоса вернулось к нему из горла ложбины:
— Кого? Кого следует опасаться им?
Огромные фигуры в воздухе остановились, будто споткнувшись, грозные неясные лица опустились к Чойсу, и он смело встретил убийственный взгляд. Поднялся ветер, солнце, покидая этот мир, осветило напоследок его и фигуры в небе ярким багрянцем, и сверху в порывах ветра донесся шепот, перерастающий в крик:
— Вольфганг! Вольфганг! Эдмунд! Эдмунд!
8
После этого происшествия к Чойсу перестали относиться как к безместному чужаку, неизвестно откуда свалившемуся на их землю. Его авторитет возрос, став чуть ли не непререкаемым, — ведь он не только видел злонесущих Слепцов, не только не умер при взгляде на них, но еще и получил ответ, чего вообще никогда не случалось. Мало того, после приключения возле ложбины Чойс получил прозвище — Эдмунд Любимец Слепцов. Как сказал ему Бурис, знаток подобных вещей, этим прозвищем Чойс должен был гордиться по праву как честно заработавший его. Но сам Чойс находился в сомнении. Ему не давал покоя странный ответ Слепцов, поставивших его в один ряд с Вольфгангом. Почему также и его должны опасаться люди Де-Мойра? Разве он не на стороне Государств Порядка? Разве он не хочет добра этому миру? И Чойс пришел к выводу, что Слепцы просто выжили из ума и потеряли рассудок. Глупые, тупые Слепцы они, а не Слепцы Судьбы.
Однажды они с Бурисом сидели в лесу у костра. Недалеко горели огни: там расположился отряд Чойса. Бурис приехал недавно, соскучившись по родному владению и наплевав на повеление главнокомандующего Хаоэя, указующий ему находиться на границе между Ксойном и Диондой. Разговор как-то сам собой зашел о том, как с недавних пор стали называть Чойса. Бурис сказал:
— Мы здесь любим присовокуплять к личному имени человека какое-нибудь прозвище. Потому, наверное, и делим прозвища на хорошие и плохие.
— Ты говорил, у меня хорошее.
— Да. У тебя — да. А вот Ланглоара называют Ноги В Дерьме.
Чойс засмеялся.
— По сравнению с этим мое звучит как хорал.
— Или Хрут, хевдинг Йитурша, — продолжал Бурис. — Его зовут Саблезубый. Но таков его облик. Ты же можешь гордиться своим прозвищем как определением твоей внутренней сущности, которая в решающий момент одержала победу над страхом перед неведомыми Слепцами. Никто еще не уходил от их взгляда живьем, а тем более не говорил с ними.
— А какое у тебя прозвище? — спросил Чойс.
— На советах меня зовут по имени моего родового надела — Бурис Сдогнар. Но некоторые называют меня еще Бурис Кровь. Ибо хоть мой фьеф мал и приграничен, на него все равно делаются набеги — с той стороны. Отвратительные твари, лезущие из Княжеств и разоряющие мои деревни, до смерти прискучили мне. И я взялся за дело по-своему. Пока Лгун на Дереве лгал, как он это делает всегда, твердя, что никаких альбегинских жителей на его земле нет, я десятками брал в полон этих самых альбегинских жителей на своей собственной земле. Головы их я катапультой закидывал на его территорию. С тех пор он ненавидит меня.
Он замолк, усмехаясь чему-то своему. Спускалась ночь. Тихо потрескивал костер, сыпля искрами.
— Много у вас здесь разных существ, — медленно произнес Чойс, глядя в пламя. — Тпоты, лаоны, Эрги, вирги…
При слове «эрги» Бурис вздрогнул.
— Не к темноте это. — Он оглянулся и, придвинувшись к Чойсу, зашептал: — Тех, кто рядом живет, мы еще как-то можем разобрать. Но из ВОА ползут на нас неведомые, страшные… Я знаешь, что скажу тебе, Эдмунд? Торговцы идут из Альбегина, говорят: ВОА расширяется. Она пожрет и Альбегин, и нас.
— Мне уже говорил об этом Энунд. Он считает, что я должен опрокинуть Зло ВОА.
— Один?
— Он так сказал.
Бурис покачал головой.
— Не знаю, удастся ли тебе это. У тебя есть хотя бы один козырь?
— Только вот это.
На ладони Чойса в пламени костра блеснул темным металлом бластер.
— Что это? — спросил Бурис, осторожно дотрагиваясь до его рукоятки.
— Это оружие. Оно в сто раз мощнее ваших ружей и катапульт.
С минуту Бурис молча смотрел на него, потом сказал:
— Знаешь, Эдмунд, временами в тебе ясно виден свет иного мира, который ушел далеко-далеко вперед. Изредка блик от этого света падает на нашу убогую землю. Ты — этот блик, Эдмунд. Ты несешь внутри Знание.
— Да ты спятил, Бурис, — попробовал отмахнуться от него Чойс. — О каком знании ты говоришь?
— Нет, ты просто не понимаешь, — перебил его Бурис. — Мне кажется, тебе удастся сделать это.
Чойс поперхнулся.
— Я всего лишь…
— Да. Ты человек.
Чтобы скрыть свое замешательство, Чойс подкинул в костер еще хворосту. Бурис смотрел в огонь.
— Первый симптом того, что ВОА расширяется, — сказал он, — это хакты. Раньше они никогда не появлялись здесь. А теперь наводнили не только Альбегин, но и наши Княжества. Это не зря. Мне кажется, Вольфганг посылает их сюда. Ведь Альбегин и Княжества лежат рядом с нашими территориями, и оттуда удобнее всего вредить нам. А сам Вольфганг не может нас беспокоить.
— Почему?
— Потому что Тарлтар лежит за Альбегинскими горами. Раньше, когда он входил в Стикскую Лигу, Альбегин был зажат между землями Лиги как в тисках. Мы били их как хотели. Теперь же Тарлтар наводнен тьмой. Этот враг еще хуже гор. И… — Бурис покосился на Чойса.
— Чаша? — догадался тот.
— Да, — кивнул Бурис. — Ведь Вольфганг не отказался от своей идеи опрокинуть ее. И он знает, где она.
— Откуда?
— Ты удивлен? Но в этом нет ничего удивительного. Пока мы там, в Лиге, грызлись между собой и портили девок, Вольфганг наводнил своими лазутчиками весь Де-Мойр. Ты знаешь, где находится Ползущая Гора?
— Нет.
— Она на экваторе, на Берлихуте, втором континенте Де-Мойра, ползет из одного конца в другой с большой скоростью. Это единственное место, где, по заверениям Вольфганга, может быть спрятана Последняя Чаша Гнева.
— Откуда такие точные сведения?
— При дворе Вольфганга сидит заложником Аудун, сын Ярнберра, шателен Корка. Каким-то непостижимым образом он нашел канал связи с нами и умудряется передавать все, о чем говорит и что делает Вольфганг.
— Хорошие сведения.
— Да, сведения действительно хорошие. — Бурис посмотрел прямиком в глаза Чойсу. — Но что будет, если Аудуна разоблачат? Естественно, его убьют, и вообще удивительно, как еще не убили: ВОА, как и Альбегин, находится в состоянии войны с нами. И вот когда Аудуна не станет, тогда в Совете возникнет вопрос — что делать дальше? Как узнать, что предпримет Вольфганг?
— Тебя не беспокоят войска Альбегина в Княжествах?
— Это не проблема, — презрительно скривился Бурис. — Мы побьем их. Но с нашим войском не залезешь в ВОА. Они связались с силами древнего де-мойрского зла. Ты знаешь о том, что каждому миру выделена толика зла, и из этого слагается общее великое Мировое Зло? Так вот на Де-Мойре хранятся не самые большие запасы его, но они концентрированные. Одной капли хватит, чтобы нарушить Великое Равновесие… Мать моя занималась ведовством. Это я узнал от нее.
Бурис снова смотрел в огонь.
— Значит, нужно идти кому-нибудь одному. Или вдвоем. В крайнем случае, вчетвером. В общем, малыми силами. Нужно помешать Вольфгангу привести в действие его замысел.
— Ты хочешь, чтобы я пошел на это? — спросил Чойс.
— Если бы я… — вздохнул Бурис, не отрывая глаз от пламени. — Правители Лиги сказали мне, чтобы я говорил с тобою. Что скажешь?
— Буду думать, — ответил Чойс. — Один я не пойду — если пойду вообще. Так что посмотрю, кого взять с собой.
Однажды они с Бурисом сидели в лесу у костра. Недалеко горели огни: там расположился отряд Чойса. Бурис приехал недавно, соскучившись по родному владению и наплевав на повеление главнокомандующего Хаоэя, указующий ему находиться на границе между Ксойном и Диондой. Разговор как-то сам собой зашел о том, как с недавних пор стали называть Чойса. Бурис сказал:
— Мы здесь любим присовокуплять к личному имени человека какое-нибудь прозвище. Потому, наверное, и делим прозвища на хорошие и плохие.
— Ты говорил, у меня хорошее.
— Да. У тебя — да. А вот Ланглоара называют Ноги В Дерьме.
Чойс засмеялся.
— По сравнению с этим мое звучит как хорал.
— Или Хрут, хевдинг Йитурша, — продолжал Бурис. — Его зовут Саблезубый. Но таков его облик. Ты же можешь гордиться своим прозвищем как определением твоей внутренней сущности, которая в решающий момент одержала победу над страхом перед неведомыми Слепцами. Никто еще не уходил от их взгляда живьем, а тем более не говорил с ними.
— А какое у тебя прозвище? — спросил Чойс.
— На советах меня зовут по имени моего родового надела — Бурис Сдогнар. Но некоторые называют меня еще Бурис Кровь. Ибо хоть мой фьеф мал и приграничен, на него все равно делаются набеги — с той стороны. Отвратительные твари, лезущие из Княжеств и разоряющие мои деревни, до смерти прискучили мне. И я взялся за дело по-своему. Пока Лгун на Дереве лгал, как он это делает всегда, твердя, что никаких альбегинских жителей на его земле нет, я десятками брал в полон этих самых альбегинских жителей на своей собственной земле. Головы их я катапультой закидывал на его территорию. С тех пор он ненавидит меня.
Он замолк, усмехаясь чему-то своему. Спускалась ночь. Тихо потрескивал костер, сыпля искрами.
— Много у вас здесь разных существ, — медленно произнес Чойс, глядя в пламя. — Тпоты, лаоны, Эрги, вирги…
При слове «эрги» Бурис вздрогнул.
— Не к темноте это. — Он оглянулся и, придвинувшись к Чойсу, зашептал: — Тех, кто рядом живет, мы еще как-то можем разобрать. Но из ВОА ползут на нас неведомые, страшные… Я знаешь, что скажу тебе, Эдмунд? Торговцы идут из Альбегина, говорят: ВОА расширяется. Она пожрет и Альбегин, и нас.
— Мне уже говорил об этом Энунд. Он считает, что я должен опрокинуть Зло ВОА.
— Один?
— Он так сказал.
Бурис покачал головой.
— Не знаю, удастся ли тебе это. У тебя есть хотя бы один козырь?
— Только вот это.
На ладони Чойса в пламени костра блеснул темным металлом бластер.
— Что это? — спросил Бурис, осторожно дотрагиваясь до его рукоятки.
— Это оружие. Оно в сто раз мощнее ваших ружей и катапульт.
С минуту Бурис молча смотрел на него, потом сказал:
— Знаешь, Эдмунд, временами в тебе ясно виден свет иного мира, который ушел далеко-далеко вперед. Изредка блик от этого света падает на нашу убогую землю. Ты — этот блик, Эдмунд. Ты несешь внутри Знание.
— Да ты спятил, Бурис, — попробовал отмахнуться от него Чойс. — О каком знании ты говоришь?
— Нет, ты просто не понимаешь, — перебил его Бурис. — Мне кажется, тебе удастся сделать это.
Чойс поперхнулся.
— Я всего лишь…
— Да. Ты человек.
Чтобы скрыть свое замешательство, Чойс подкинул в костер еще хворосту. Бурис смотрел в огонь.
— Первый симптом того, что ВОА расширяется, — сказал он, — это хакты. Раньше они никогда не появлялись здесь. А теперь наводнили не только Альбегин, но и наши Княжества. Это не зря. Мне кажется, Вольфганг посылает их сюда. Ведь Альбегин и Княжества лежат рядом с нашими территориями, и оттуда удобнее всего вредить нам. А сам Вольфганг не может нас беспокоить.
— Почему?
— Потому что Тарлтар лежит за Альбегинскими горами. Раньше, когда он входил в Стикскую Лигу, Альбегин был зажат между землями Лиги как в тисках. Мы били их как хотели. Теперь же Тарлтар наводнен тьмой. Этот враг еще хуже гор. И… — Бурис покосился на Чойса.
— Чаша? — догадался тот.
— Да, — кивнул Бурис. — Ведь Вольфганг не отказался от своей идеи опрокинуть ее. И он знает, где она.
— Откуда?
— Ты удивлен? Но в этом нет ничего удивительного. Пока мы там, в Лиге, грызлись между собой и портили девок, Вольфганг наводнил своими лазутчиками весь Де-Мойр. Ты знаешь, где находится Ползущая Гора?
— Нет.
— Она на экваторе, на Берлихуте, втором континенте Де-Мойра, ползет из одного конца в другой с большой скоростью. Это единственное место, где, по заверениям Вольфганга, может быть спрятана Последняя Чаша Гнева.
— Откуда такие точные сведения?
— При дворе Вольфганга сидит заложником Аудун, сын Ярнберра, шателен Корка. Каким-то непостижимым образом он нашел канал связи с нами и умудряется передавать все, о чем говорит и что делает Вольфганг.
— Хорошие сведения.
— Да, сведения действительно хорошие. — Бурис посмотрел прямиком в глаза Чойсу. — Но что будет, если Аудуна разоблачат? Естественно, его убьют, и вообще удивительно, как еще не убили: ВОА, как и Альбегин, находится в состоянии войны с нами. И вот когда Аудуна не станет, тогда в Совете возникнет вопрос — что делать дальше? Как узнать, что предпримет Вольфганг?
— Тебя не беспокоят войска Альбегина в Княжествах?
— Это не проблема, — презрительно скривился Бурис. — Мы побьем их. Но с нашим войском не залезешь в ВОА. Они связались с силами древнего де-мойрского зла. Ты знаешь о том, что каждому миру выделена толика зла, и из этого слагается общее великое Мировое Зло? Так вот на Де-Мойре хранятся не самые большие запасы его, но они концентрированные. Одной капли хватит, чтобы нарушить Великое Равновесие… Мать моя занималась ведовством. Это я узнал от нее.
Бурис снова смотрел в огонь.
— Значит, нужно идти кому-нибудь одному. Или вдвоем. В крайнем случае, вчетвером. В общем, малыми силами. Нужно помешать Вольфгангу привести в действие его замысел.
— Ты хочешь, чтобы я пошел на это? — спросил Чойс.
— Если бы я… — вздохнул Бурис, не отрывая глаз от пламени. — Правители Лиги сказали мне, чтобы я говорил с тобою. Что скажешь?
— Буду думать, — ответил Чойс. — Один я не пойду — если пойду вообще. Так что посмотрю, кого взять с собой.
9
Корабль появился в небе Де-Мойра ранним утром, когда солнце только взошло. Небольшое судно темно-синего цвета с желтой каймой вокруг иллюминаторов зависло, свистя генераторами, над большим вспаханным полем, на окраине которого расположился разом всполошившийся отряд Чойса. Срочно вызвали его самого. Судно висело над глубокими бороздами, слепя белым огнем дюзов. Ни названия, ни опознавательных огней у него на бортах не было. Чойс, прикрывшись рукой, долго всматривался. Затем вздохнул и покачал головой. Окружившая его толпа солдат боязливо глазела на это. Чойс ступил на мягкую землю поля и, немного пройдя по ней, остановился и усиленно замахал рукой. Корабль тут же дрогнул и, взметнув комья жженной почвы, сел.
К Чойсу подошел встревоженный Роаберт, который вчера приехал в лагерь.
— Это твои друзья? — спросил он.
— Вроде того, — ответил Чойс.
В это время люк корабля автоматически откинулся, с громким звоном ударив по корпусу, и из открывшегося отверстия к земле пополз трап. Когда до земли оставалось совсем немного, трап заело, и он начал с шипением и лязгом дергаться. Большая толпа риббальдов-наемников и солдат Лиги молча смотрела. Из люка появилась нога, обутая в обтягивающий гладкий сапог. Нога приподнялась и с силой ударила по трапу. Тот замер, и на нем появился человек. Человек был приземист, рыжеволос и краснолиц.
— Армстронг Лоу! — удостоверился Чойс. — Только не это, Господи! Человек на трапе осклабился, спрыгнул на землю и, пропахивая собственную борозду в мягкой земле пашни, приблизился к Чойсу.
— Эдмунд Чойс, — с удовольствием произнес он. — Какая удача! Я так и знал, что ты именно здесь, а не где-нибудь.
— Как ты нашел меня?
— Путем собственных логических умозаключений. Умереть ты не мог, Чойс. Это, кажется, не в твоих правилах.
— Что, Содружество отыскало меня и здесь? — мрачно осведомился Чойс.
— Оно уже забыло про тебя. Ты не такая уж важная птица. Главное, Браун мертв. А ты не сможешь создать своей собственной Консилии. Я прибыл сюда по собственной инициативе. Полетал здесь поблизости и нашел тебя.
— Как это просто у тебя получается, — заметил Чойс.
Армстронг Лоу занимал когда-то видное место в окружении Макалистера Брауна. Но узнав, что дела ВАЛАБ плохи и дело движется к вооруженному столкновению, он перешел на сторону Содружества. Сначала они с Чойсом были друзья. Потом их разделило меж двумя противоборствующими лагерями. Чойс не винил его в измене. Он отлично понимал, что будь он на месте Лоу, он поступил бы также.
Тут только новоприбывший заметил огромную молчаливую толпу, окружившую их.
— Га! — заорал он так, что люди вокруг отшатнулись. — Да эта планетенка населена! — И, повернувшись к Чойсу, подмигнул: Вот-то Шамиссо обрадуется!
— Кто? — переспросил Чойс, но Лоу, повернувшись к кораблю, уже орал:
— Шамиссо!
— Как! — огорчился Чойс. — Еще один!
На трапе появилась новая личность. Имела невозмутимый бесстрастный вид. Была одета в широкие темные штаны и летную куртку со споротыми нашивками пилота Содружества, такую же, как у Лоу. Личность спрыгнула с трапа и, неторопливо пробредя через поле, оказалась рядом с Чойсом.
— Это Шамиссо, — сказал довольный Лоу. — Ты разве его не знаешь? — Мог бы и не представлять, — ответил Чойс, пожимая холодную руку Шамиссо. — Я его знаю.
Ги Шамиссо считался одним из лучших стрелков во флоте Содружества. Бессчетное количество загубленных им жизней совсем не ввергало его совесть в состояние слезного раскаяния и тем более никак не отразилось на его лице, бесстрастность и неподвижность которого уже вошла в поговорку. Чойс в душе недоумевал, что делают здесь эти двое, которым отлично жилось при режиме Коммонуэлта, убийственном для других.
— Надо выгрузить припасы, Лоу, — невыразительным голосом произнес Шамиссо, оглядываясь. — По-видимому, мы здесь надолго.
К Чойсу подошел встревоженный Роаберт, который вчера приехал в лагерь.
— Это твои друзья? — спросил он.
— Вроде того, — ответил Чойс.
В это время люк корабля автоматически откинулся, с громким звоном ударив по корпусу, и из открывшегося отверстия к земле пополз трап. Когда до земли оставалось совсем немного, трап заело, и он начал с шипением и лязгом дергаться. Большая толпа риббальдов-наемников и солдат Лиги молча смотрела. Из люка появилась нога, обутая в обтягивающий гладкий сапог. Нога приподнялась и с силой ударила по трапу. Тот замер, и на нем появился человек. Человек был приземист, рыжеволос и краснолиц.
— Армстронг Лоу! — удостоверился Чойс. — Только не это, Господи! Человек на трапе осклабился, спрыгнул на землю и, пропахивая собственную борозду в мягкой земле пашни, приблизился к Чойсу.
— Эдмунд Чойс, — с удовольствием произнес он. — Какая удача! Я так и знал, что ты именно здесь, а не где-нибудь.
— Как ты нашел меня?
— Путем собственных логических умозаключений. Умереть ты не мог, Чойс. Это, кажется, не в твоих правилах.
— Что, Содружество отыскало меня и здесь? — мрачно осведомился Чойс.
— Оно уже забыло про тебя. Ты не такая уж важная птица. Главное, Браун мертв. А ты не сможешь создать своей собственной Консилии. Я прибыл сюда по собственной инициативе. Полетал здесь поблизости и нашел тебя.
— Как это просто у тебя получается, — заметил Чойс.
Армстронг Лоу занимал когда-то видное место в окружении Макалистера Брауна. Но узнав, что дела ВАЛАБ плохи и дело движется к вооруженному столкновению, он перешел на сторону Содружества. Сначала они с Чойсом были друзья. Потом их разделило меж двумя противоборствующими лагерями. Чойс не винил его в измене. Он отлично понимал, что будь он на месте Лоу, он поступил бы также.
Тут только новоприбывший заметил огромную молчаливую толпу, окружившую их.
— Га! — заорал он так, что люди вокруг отшатнулись. — Да эта планетенка населена! — И, повернувшись к Чойсу, подмигнул: Вот-то Шамиссо обрадуется!
— Кто? — переспросил Чойс, но Лоу, повернувшись к кораблю, уже орал:
— Шамиссо!
— Как! — огорчился Чойс. — Еще один!
На трапе появилась новая личность. Имела невозмутимый бесстрастный вид. Была одета в широкие темные штаны и летную куртку со споротыми нашивками пилота Содружества, такую же, как у Лоу. Личность спрыгнула с трапа и, неторопливо пробредя через поле, оказалась рядом с Чойсом.
— Это Шамиссо, — сказал довольный Лоу. — Ты разве его не знаешь? — Мог бы и не представлять, — ответил Чойс, пожимая холодную руку Шамиссо. — Я его знаю.
Ги Шамиссо считался одним из лучших стрелков во флоте Содружества. Бессчетное количество загубленных им жизней совсем не ввергало его совесть в состояние слезного раскаяния и тем более никак не отразилось на его лице, бесстрастность и неподвижность которого уже вошла в поговорку. Чойс в душе недоумевал, что делают здесь эти двое, которым отлично жилось при режиме Коммонуэлта, убийственном для других.
— Надо выгрузить припасы, Лоу, — невыразительным голосом произнес Шамиссо, оглядываясь. — По-видимому, мы здесь надолго.