Дживс... Сэр Уоткин Бассет.
-- А кто вы такой будете, уважаемый?
-- Попали в точку: это в высшей степени уважаемый человек. Мой
камердинер. Я питаю к нему глубочайшее уважение.
-- Благодарю вас, сэр.
-- За что же, Дживс. Я только воздаю вам должное.
Папаша Бассет гнусно ухмыльнулся, отчего его физиономия стала еще
безобразнее, если только это возможно.
-- Сожалею, мистер Вустер, но я не могу считать ничем не подтвержденное
заявление вашего слуги бесспорным доказательством вашей невиновности.
-- Ничем не подтвержденное, так вы сказали? Дживс, подите к мистеру
Споду и пригласите его сюда. Скажите, что он должен прийти и подтвердить мое
алиби.
-- Слушаюсь, сэр.
Дживс выскользнул, будто танцуя шимми, а папаша Бассет принялся глотать
что-то твердое с острыми углами.
-- Сэр Родерик Спод был с вами?
-- Конечно. Может быть, ему вы поверите?
-- Да, Родерику Споду я поверю.
-- Ну что ж, отлично. Он сейчас будет здесь.
Старый хрыч вроде бы задумался.
-- Та-а-ак. Видно, я ошибся, заподозрив, что вы спрятали мою корову.
Наверно, ее похитил кто-то другой.
-- Если хотите знать мое мнение, тут орудовали посторонние, -- заявила
тетя Далия.
-- Возможно, международная банда преступников, -- подкинул мыслишку я.
-- Очень похоже.
-- Думаю, всем в Лондоне известно, что сэр Уоткин купил эту вещь.
Помнится, дяде Тому она тоже приглянулась, и, конечно, он рассказывал всем
направо и налево, кто стал ее обладателем. Очень скоро новость разнеслась по
всем международным бандам. Они всегда держат нос по ветру.
-- А уж до чего коварны, -- вторила мне тетушка.
Когда я помянул дядю Тома, папаша Бассет слегка трепыхнулся. Нечистая
совесть, надо полагать, поди избавься от ее угрызений.
-- Что ж, нет смысла больше обсуждать этот вопрос, -- сказал он. --
Признаю, что в отношении коровы вы доказали свою непричастность. Теперь
перейдем ко второму обвинению: хищение каски полицейского Оутса. Она, мистер
Вустер, находится у вас, мне это доподлинно известно.
-- Да неужто?
-- Не посетуйте. Полицейский получил достоверные сведения касательно
этого непосредственно от свидетеля преступления. Поэтому я без проволочек
приступаю к обыску вашей комнаты.
-- Вы в самом деле считаете, что подобное возможно?
-- Считаю. Я пожал плечами.
-- Хорошо, -- сказал я, -- отлично. Если вы так представляете себе
обязанности хозяина по отношению к гостю, что ж, валяйте. Мы всячески
приветствуем проверку. Но должен заметить, у вас весьма экзотические взгляды
на то, как следует развлекать гостей, которых вы пригласили к себе
отдохнуть. Не надейтесь, что я еще хоть раз нанесу вам визит.
Я предсказывал Дживсу, что будет потеха, когда этот троглодит и его
коллега примутся обшаривать комнату, и как в воду глядел. Не помню, когда я
еще так веселился. Но всякому веселью приходит конец. Минут через десять
стало ясно, что ищейки сворачивают свою деятельность и собираются отчалить.
Сказать, что физиономия папаши Бассета была перекошена от злобы, когда
он обратился ко мне, оставив поиски, значит не сказать ничего.
-- По-видимому, мистер Вустер, я должен принести вам извинения.
-- Сэр У. Бассет, никогда в жизни вы не произносили более справедливых
слов, -- изрек ответчик.
И, сложив руки на груди и выпрямившись во весь рост, я выслушал его
извинения.
К сожалению, я не могу слово в слово воспроизвести речь, которую тогда
дернул. Жаль также, некому было ее застенографировать, но я без
преувеличения скажу, что превзошел сам себя. Раза два я в легком подпитии
срывал аплодисменты, выступая на кутежах в "Трутнях", уж не знаю,
заслуживало их мое красноречие или нет, но до таких высот, как нынче, я еще
не воспарял. Из старика Бассета, как из чучела, прямо на глазах полезла
набивка.
Вот я дошел до заключительной части и вдруг заметил, что его внимание
ускользнуло. Он больше не слушал, он глядел мимо меня на что-то, что
находилось вне моего поля зрения. Судя по его выражению, предмет
действительно заслуживал пристального интереса, поэтому я тоже
полюбопытствовал, что там такое.
Внимание сэра Уоткина Бассета было приковано к его дворецкому.
Дворецкий стоял в дверях, держа в правой руке серебряный поднос для писем и
визитных карточек. На подносе лежала каска полицейского.
Помню, Растяпа Пинкер, который, завершая свое образование в Оксфорде,
работал в социальной сфере и обслуживал неблагополучные районы Лондона, --
так вот. Пинкер описывал мне в подробностях ощущения, которые он испытал,
когда в один прекрасный день распространял свет слова Божьего в Бетнал-Грин,
а рыбный торговец неожиданно лягнул его ногой в живот. У него возникло
странное чувство нереальности окружающего и одновременно почему-то
показалось, что он вступил в густой туман. Почему я об этом вспомнил? Да
очень просто: в тот миг я испытал нечто до смешного похожее.
Вы, вероятно, помните, в последний раз я видел дворецкого, когда он
пришел доложить мне, что Мадлен Бассет будет рада, если я смогу уделить ей
несколько минут, и я еще признался, что он как бы плыл перед моими глазами.
Сейчас он не столько плавал, сколько смутно колыхался среди плотного
клубящегося тумана. Но вот с моих глаз пала пелена, теперь я был в состоянии
посмотреть, а что же остальные.
Все были ошарашены. Папаша Бассет напоминал героя стихотворения,
которое мне пришлось переписать в школе пятьдесят раз в наказание за то, что
я принес белую мышь на урок английской литературы: он смотрел на каску, как
астроном на открытую им новую планету; тетя Далия и полицейский Оутс
напоминали -- одна отважного Кортеса, безмолвно взирающего на просторы
океана с берега, другой -- матросов, которых осенила фантастическая догадка.
Долгое время никто не мог пошевельнуться. Потом полицейский Оутс издал
полузадушенный вопль, точно мать, увидевшая в море своего потерявшегося
ребенка, коршуном кинулся к дворецкому, схватил свой головной убор и, вне
себя от счастья, прижал к груди.
Все очнулись от столбняка. Старик Бассет ожил -- будто кто-то кнопку
нажал.
-- Где... где вы ее взяли, Баттерфилд?
-- Нашел в клумбе, сэр Уоткин.
-- Как вы сказали -- в клумбе?
-- Странно, -- заметил я. -- Очень странно.
-- Да, сэр. Я выгуливал собачку мисс Бинг и, когда проходил вдоль дома,
с этой стороны, заметил, что мистер Вустер выбросил что-то из своего окна.
Предмет упал в клумбу и при рассмотрении оказался каской.
Старик Бассет глубоко вздохнул:
-- Благодарю вас, Баттерфилд.
Дворецкого будто ветром сдуло, а старый хрыч повернулся на сто
восемьдесят градусов и сверкнул на меня стеклышками пенсне.
-- Ну-с, что скажете?
Трудно ответить что-то остроумное, когда вам приставляют к горлу нож:
"Ну-с, что скажете?" Я счел самым мудрым промолчать.
-- Это ошибка, -- безапелляционно заявила тетя Далия, и, нужно сказать,
эта манера как нельзя более соответствовала ее облику. -- Каска наверняка
упала из другого окна. В темноте очень легко перепутать.
-- Ха!
-- А может быть, ваш слуга просто лжет. Да, это очень похоже на правду.
Кажется, я все поняла. Этот ваш Баттерфилд и есть злоумышленник. Он украл
краску и, зная, что ее ищут и разоблачение неизбежно, решил пойти напролом и
обвинить Берти. Верно, Берти?
-- Не удивлюсь, если так все и было, тетя Далия.
-- Конечно, именно так все и произошло. Картина проясняется с каждой
минутой. Этим слугам с елейным видом совершенно нельзя доверять.
-- Совершенно.
-- Помню, я еще подумала, что у него взгляд вороватый.
-- Я тоже подумал.
-- И ты обратил на это внимание?
-- Сразу же.
-- Он напомнил мне Мергатройда. Берти, помнишь Мергатройда?
-- Это ваш дворецкий, который служил перед Помроем? Осанистый такой
детина?
-- Именно. А физиономия -- ну до того благообразная, архиепископ
позавидует. Этой физиономией он нас всех и купил. Мы ему слепо доверяли. И
чем все кончилось? Украл серебряный нож для разделывания рыбы и заложил в
ломбард, а деньги просадил на собачьих бегах. Этот Баттерфилд -- второй
Мергатройд.
-- Может быть, родственник.
-- Не удивлюсь. Ну вот, все разъяснилось ко всеобщему удовлетворению,
Берти вне подозрений, на его репутации ни пятнышка, так что не разойтись ли
наконец нам всем по своим спальням? Уже поздно, и если я не просплю своих
положенных восьми часов, от меня останутся одни ошметки.
Она говорила так мило, сердечно, приветливо, будто мы все лучшие в мире
друзья, о пустячном недоразумении и вспоминать не стоит, и когда выяснилось,
что старый хрыч Бассет не разделяет ее настроения, мы пережили легкий шок.
Его тон прозвучал полнейшим диссонансом:
-- Я с удовольствием подтверждаю вашу гипотезу, миссис Траверс, что
кто-то здесь лжет. Но вы заявили, что лжет мой дворецкий, и тут я вынужден
не согласиться с вами. Мистер Вустер чрезвычайно умен... на редкость
изобретателен...
-- Благодарю вас.
-- ...но, боюсь, я не могу разделить вашу уверенность, что он вне
подозрений. Напротив, буду с сами откровенен: именно его я и подозреваю.
Пенсне посмотрело на меня холодно и с угрозой. В жизни не встречал
человека, чье выражение нравилось бы мне так мало.
-- Вы, вероятно, помните, мистер Вустер, что в ходе нашей беседы в
библиотеке я поставил вас в известность, с какой серьезностью подхожу к
совершенному преступлению. Я также довел до вашего сведения, что считаю
неприемлемым ваше предположение, будто на злоумышленника довольно наложить
штраф в размере пяти фунтов, каковым отделались вы, когда предстали передо
мной на Бошер-стрит по обвинению в аналогичном проступке. Я сообщил вам,
что, когда хулиган, нанесший столь тяжкое оскорбление действием полицейскому
Оутсу, будет арестован, его ожидает заключение в тюрьму. И я не вижу
оснований пересматривать свое решение.
Заявление вызвало смешанную реакцию у прессы. Юстас Оутс, несомненно,
его поддержал. Он на миг оторвал взгляд от каски и в знак одобрения
улыбнулся; если бы не въевшаяся в плоть и кровь привычка к дисциплине, он бы
наверняка крикнул: "Правильно! Правильно!" Мы же с тетей Далией, напротив,
не одобрили выступавшего.
-- Полно, сэр Уоткин, перестаньте, ну что вы, в самом деле, -- кинулась
увещевать его тетя Далия, всегда грудью встающая на защиту интересов клана.
-- Вы не можете так поступить.
-- Могу, мадам, и непременно поступлю. -- Он протянул руку в сторону
Юстаса Оутса:
-- Полицейский!
Он не добавил: "Арестуйте этого человека" или "Выполняйте ваш долг!",
но бравый служака и без того понял. Он истово заковылял ко мне. Я не
удивился бы, положи он мне руку на плечо или достань наручники и защелкни на
моих запястьях, однако ничего подобного не произошло. Он просто встал рядом
со мной, будто мы собирались исполнить танцевальный дуэт, и остался стоять,
раздуваясь от важности.
Тетя Далия продолжала улещивать и урезонивать папашу Бассета:
-- На что это похоже? Вы приглашаете человека к себе в гости и, едва он
переступает порог вашего дома, препровождаете его в кутузку. Если таково
глостерширское гостеприимство, тогда помоги Бог Глостерширу.
-- Мистер Вустер явился не по моему приглашению, его пригласила моя
дочь.
-- Не вижу разницы. С вас это не снимает ответственности. Он ваш гость.
Он ел ваш хлеб и соль. И уж раз речь зашла о соли, позвольте сказать вам,
что суп сегодня вечером был пересолен.
-- Вы так считаете? -- спросил я. -- На мой вкус, в самый раз.
-- Нет. Пересолен.
-- Приношу извинения за промах моей поварихи, -- включился в обсуждение
папаша Бассет. -- Возможно, скоро у меня будет другой повар. А пока вернемся
к предмету, который мы обсуждали. Мистер Вустер арестован, и завтра я
предприму необходимые шаги, чтобы... -- А что с ним будет сейчас?
-- У нас в деревне есть небольшой, но отлично оборудованный полицейский
участок, им ведает полицейский Оутс. Без сомнения, Оутс сможет устроить там
мистера Вустера.
-- Неужели вы собираетесь волочь беднягу в полицейский участок среди
ночи? Пусть он хоть выспится в приличной постели.
-- Ну что ж, не вижу препятствий. Зачем проявлять ненужную жестокость.
Мистер Вустер, вы можете остаться в этой комнате до завтра.
-- Благодарю вас.
-- Я запру дверь...
-- Пожалуйста.
-- И возьму с собой ключ.
-- Сделайте одолжение.
-- А полицейский Оутс остаток ночи будет стоять под окном на посту.
-- Как вы сказали, сэр?
-- Мистер Вустер славится своим пристрастием кидать из окна все, что
попадется под руку, -- так я принял меры предосторожности. Оутс, советую вам
занять ваш пост немедля.
-- Слушаю, сэр.
В голосе служаки я уловил покорную тоску, было ясно, что от
самодовольного злорадства, с которым он наблюдал только что разыгравшуюся
сцену, не осталось и следа. Видно, он разделял мнение тети Далии касательно
восьми часов сна. Уныло отдал честь и с угнетенным видом поплелся выполнять
приказание. Ему вернули каску, но, судя по его виду, он задавал себе вопрос,
каской ли единой жив человек.
-- А теперь, миссис Траверс, мне бы хотелось побеседовать с вами
наедине, если вы не против.
Они отчалили, и я остался один.
Не стыжусь признаться, что, когда ключ повернулся в замке, меня будто
ножом полоснули. С одной стороны, было приятно сознавать, что хоть несколько
минут ко мне в спальню никто не ворвется, с другой -- никуда не денешься от
мысли, что я в заточении и что в оном мне пребывать долго.
Конечно, Бертраму Вустеру все это было не внове, ведь я слышал, с каким
лязгом захлопнулась за мною дверь камеры на Бошер-стрит. Но тогда меня
поддерживала уверенность, что в крайнем случае меня ожидает выговор, ну на
худой конец -- позднее это подтвердилось -- урон моему бумажнику. Тогда мне
не грозило, проснувшись завтра, отправиться на тридцать дней за решетку, где
мне вряд ли будут подавать по утрам любимую чашку чаю.
Не помогало и сознание того. что я невиновен. Стиффи Бинг сравнила меня
с Сидни Картоном, но это слабо утешало. Я с этим субъектом не знаком, слышал
только, что он вроде бы подставил себя ради девушки, и потому в моих глазах
он побил все рекорды по дурости. Сидни Картон и Бертрам Вустер, вы друг
друга стоите, вам обоим принадлежит пальма первенства.
Я подошел к окну, выглянул. Вспомнив, какое отвращение выразилось на
физиономии стража закона, когда ему приказали стоять на посту всю ночь, я
подумал со слабой надеждой: может быть, он плюнет на свои обязанности, едва
начальство уберется, и -- домой, дрыхнуть. Но Оутс был на месте, вышагивал
взад-вперед по газону, воплощенная бдительность. И только я подошел к
умывальнику, взял кусок мыла, чтобы запустить в него -- надо же хоть как-то
облегчить истерзанную душу, -- как вдруг услышал, что кто-то поворачивает
дверную ручку.
Я подкрался к двери и прижал губы к замочной скважине:
-- Кто там?
-- Это я, сэр. Дживс.
-- А, Дживс, привет.
-- Кажется, дверь заперта, сэр.
-- Вам правильно кажется, Дживс, так оно и есть. Меня запер папаша
Бассет и ключ унес с собой.
-- Что это значит, сэр?
-- Я арестован.
-- Не может быть, сэр.
-- Что вы сказали?
-- Я сказал: "Не может быть, сэр".
-- Вы так считаете? Еще как может. Увы. Сейчас все расскажу.
Я сделал precis [Краткий очерк, обзор (фр.)] того, что здесь произошло.
Слышно было плохо, мы говорили через дверь, но, мне кажется, рассказ вызвал
множество сочувственных комментариев.
-- Ужасная незадача, сэр.
-- Хуже не придумаешь. А какие новости у вас, Дживс?
-- Я пытался разыскать мистера Спода, сэр, но он пошел погулять по
окрестностям. Без сомнения, скоро вернется.
-- Бог с ним, он нам больше не нужен. События развивались с такой
скоростью, что Спод ничего уже не мог бы сделать. Что-нибудь еще разузнали?
-- Перебросился словечком с мисс Бинг, сэр.
-- Я бы сам не прочь переброситься с ней словечком. Что эта особа
сказала вам?
-- Мисс Бинг, сэр, находилась в чрезвычайном расстройстве, сэр Уоткин
Бассет запретил ей думать о браке с преподобным мистером Пинкером.
-- Боже милосердный! Но почему, Дживс?
-- У сэра Уоткина Бассета возникли подозрения относительно той роли,
которую сыграл мистер Пинкер в инциденте с коровой, позволив ее похитителю
скрыться.
-- Почему вы говорите "похитителю"?
-- Из осторожности, сэр. И у стен есть уши.
-- Ага, понимаю. Очень мудро с вашей стороны, Дживс.
-- Благодарю вас, сэр.
Я принялся размышлять о том, что узнал от Дживса. Да, этой ночью в
Глостершире не одно сердце истекает кровью. Меня кольнула жалость. Хоть я и
вляпался в эту абракадабру по вине Стиффи, я не желал вздорной девице зла и
сочувствовал ей в этот горестный час.
-- Итак, он разбил жизнь не только Гасси и Мадлен, но также Стиффи и
Пинкеру. Старый хрен уж очень разошелся нынче, вы согласны, Дживс?
-- Как не согласиться, сэр.
-- И, как я понимаю, ничем беде помочь нельзя. Вы не можете что-нибудь
сочинить?
-- Нет, сэр.
-- А если вспомнить о беде, в которую попал я, вам пока не пришло в
голову, как меня вызволить?
-- Пока ясного плана нет, сэр. Но я обдумываю одну идею.
-- Думайте, Дживс, хорошенько думайте. Не жалейте мозгов.
-- Сейчас пока все очень туманно.
-- Наверно, в вашем плане нужна большая тонкость?
-- Именно, сэр.
Я покачал головой. Конечно, зря старался, не видел он меня через
стенку. Однако ж все равно покачал.
-- Дживс, у нас нет времени плести хитроумные интриги и проявлять
змеиное коварство. Нужно действовать быстро. И вот о чем я подумал. Мы с
вами давеча вспоминали, как сэра Родерика Глоссопа заточили в теплицу, а
полицейский Добсон охранял все выходы. Не забыли, какую спасательную
операцию придумал папаша Стокер?
-- Если я не ошибаюсь, сэр, мистер Стокер выдвинул идею о физическом
нападении на полицейского. "Огреть его по башке лопатой!" -- кажется, так он
это сформулировал.
-- Совершенно верно, Дживс, именно эти слова он и произнес. И хотя мы
отвергли его идею, сейчас мне кажется, что он проявил немного грубоватый, но
крепкий и надежный здравый смысл. Эти простые, выбившиеся из низов люди идут
прямо к цели, не отвлекаясь ни на что второстепенное. Полицейский Оутс
сторожит меня под окном. Связанные простыни по-прежнему у меня. Я легко могу
привязать их к ножке кровати или еще к чему-нибудь. Если вы найдете лопату
и...
-- Боюсь, сэр...
-- Ну же, Дживс. Сейчас не время для nolle prosequis. Знаю, вы любите
действовать тонко, но поймите, сейчас это не даст толку. Сейчас только
лопата и поможет. Можете подойти к нему, затейте разговор, держа лопату за
спиной, чтоб он не видел, и, дождавшись психологически удобного...
-- Прошу прощения, сэр. По-моему, сюда идут.
-- Так поразмыслите над тем, что я сказал. Кто идет сюда?
-- Сэр Уоткин и миссис Траверс, сэр. По-моему, они хотят нанести вам
визит.
-- А я-то мечтал, что меня долго не будут тревожить. Но все равно,
пусть войдут. У нас, Вустеров, для всех открыта дверь.
Но когда дверь отперли, вошла только моя тетушка. Она направилась к
своему любимому креслу и всей тяжестью плюхнулась в него. Вид у нее был
мрачный, ничто не пробуждало надежды, что она принесла благую весть, что-де
папаша Бассет, вняв доводам разума, решил отпустить меня на волю. Но, черт
меня подери, именно эту благую весть она и принесла.
-- Ну что же, Берти, -- сказала она, немного погрустив в молчании, --
можешь складывать свой чемодан.
-- Что? -- Он дал задний ход.
-- Как, задний ход?
-- Да. Снимает обвинение.
-- Вы хотите сказать, меня не упекут в кутузку?
-- Не упекут.
-- И я, как принято говорить, свободен как ветер?
-- Свободен.
Возликовав в сердце своем, я так увлекся отбиванием чечетки, что прошло
немало времени, пока я наконец заметил: а ведь кровная родственница не
рукоплещет моему искусству. Сидит все такая же мрачная. Я не без укора
посмотрел на нее. -- Вид у вас не слишком довольный.
-- Ах, я просто счастлива.
-- Не обнаруживаю симптомов означенного состояния, -- сказал я
обиженно. -- Племяннику даровали помилование у самого подножья эшафота,
можно было бы попрыгать и поплясать с ним.
Тяжелый вздох вырвался из самых глубин ее существа.
-- Все не так просто. Берти, тут есть закавыка. Старый хрен выставил
условие.
-- Какое же?
-- Я должна уступить ему Анатоля.
На меня напал столбняк.
-- То есть как -- уступить Анатоля?
-- Да, милый племянник, такова цена твоей свободы. Негодяй обещает не
выдвигать против тебя обвинение, если я соглашусь уступить Анатоля. Старый
шантажист, гореть ему синим пламенем прямо здесь, на земле!
Какое страдание было в ее лице! А ведь совсем недавно я слышал от нее
похвальное слово шантажу, просто дифирамбы, хотя истинное удовольствие от
шантажа получает лишь тот, кто правильно выбрал роль. Оказавшись в роли
жертвы, эта женщина страдала.
Мне и самому было тошно. Рассказывая эту историю, я не упускал случая
выразить свое восхищение всякий раз, как речь заходила об Анатоле, этом
несравненном кудеснике, и вы, несомненно, помните, что, узнав от тетки о
подлой попытке сэра Уоткина Бассета переманить его к себе во время визита в
"Бринкли-Корт", я был потрясен до глубины души.
Конечно, тем, кто не едал вдохновенных творений этого великого маэстро,
трудно вообразить, какую огромную роль в общем ходе событий играют его
жаркие и супы. Могу сказать только одно: если вы хоть раз вкусили одно из
его блюд, вам открывается истина: жизнь лишится смысла и поэзии, если у вас
отнимут надежду вкушать его изыски и дальше. Мысль, что тетя Далия готова
пожертвовать этим восьмым чудом света всего лишь ради того, чтобы спасти
племянника от кутузки, поразила меня в самое сердце.
Не помню, чтобы я когда-то в своей жизни был так глубоко растроган. На
глаза навернулись слезы. Она напомнила мне Сидни Картона.
-- И вы всерьез решили отказаться от Анатоля ради моего спасения? --
прошептал я.
-- Конечно.
-- Никогда! Я и слышать об этом не хочу.
-- Но ты не можешь сесть в тюрьму.
-- С удовольствием сяду, если этот виртуоз, этот волшебник останется
по-прежнему у вас. Не вздумайте согласиться на наглые посягательства хрыча
Бассета.
-- Берти! Ты это серьезно?
-- Более чем серьезно. Что такое тридцать дней усиленного тюремного
режима? Сущий пустяк. Они пролетят как одна минута. Пусть Бассет лопнет от
злости. А когда я отсижу свой срок, -- продолжал я мечтательно, -- и снова
окажусь на свободе, пусть Анатоль покажет, на что он способен. За месяц на
хлебе и воде или на баланде -- чем там кормят в этих заведениях -- я нагуляю
зверский аппетит. В тот день, когда меня выпустят, я хочу, чтоб меня ожидал
обед, о котором будут слагать песни и легенды.
-- Он будет тебя ждать, клянусь.
-- Можем прямо сейчас составить предварительное меню.
-- Конечно, зачем терять время. Начнем с черной икры? Или с дыни
канталупы?
-- Не "или", а "и". Потом суп.
-- Суп или бульон?
-- Бульон, прозрачный крепкий бульон.
-- Ты не забыл суп-пюре из крошечных кабачков?
-- Ни на миг. А что вы скажете относительно консоме из помидоров?
-- Может быть, ты прав.
-- Думаю, что прав. Просто уверен.
-- Пожалуй, стоит предоставить составление меню тебе.
-- Это самое мудрое.
Я взял карандаш и лист бумаги и через каких-нибудь десять минут был
готов огласить результаты.
-- Вот меню обеда, как я его себе представляю, не считая дополнений,
которые мне придут в голову во время пребывания в камере. И я прочел:
"LE ОБЕД
Икра черная свежая
Дыня канталупа
Консоме из помидоров
Сильфиды под раковым соусом
Мечта гурмана из цыплят "Маленький герцог"
Молодая спаржа с соусом сабайон а-ля Мистингет
Паштет из гусиных печенок, вымоченных в шампанском "Альпийские
жемчужины"
Зобные железы двухнедельных телят, запеченные в тесте по-тулузски
Салат из цикория и сельдерея
Сливовый пудинг
"Вечерняя звезда"
"Белые бенедиктинцы"
Пломбир "Нерон"
Les пирожные, торты, желе, муссы, бланманже, петиту, булочки, пышки
"Дьяволята"
Фрукты"
-- Ну как, тетя Далия, ничего не упустил?
-- Если и упустил, то не слишком много.
-- В таком случае позовем этого негодяя и объявим, что плевать мы на
него хотели! Эй, Бассет! -- закричал я.
-- Бассет! -- подхватила тетя Далия.
-- Бассет! -- рявкнул я так, что стекла задрожали. Стекла продолжали
дрожать, когда в комнату влетел недовольный Бассет.
-- Какого дьявола вы тут разорались?
-- А, пожаловали наконец.
-- Я без преамбулы перешел к сути:
-- Бассет, мы на вас плюем.
Старик был явно обескуражен. Вопросительно поглядел на тетю Далию.
Видно, подумал, что Бертрам Вустер изъясняется загадками.
-- Он говорит о вашем идиотском предложении снять обвинение, если я
уступлю вам Анатоля, -- объяснила любимая родственница. -- В жизни не
слышала ничего глупее. Мы хорошо посмеялись, верно. Берти?
-- Чуть со смеху не лопнули.
На старика напала оторопь.
-- Вы что же, отказываетесь?
-- Конечно, отказываемся. Уж я-то должна была знать своего племянника:
разве можно хоть на минуту предположить, что он способен принести в дом
тетки горе и лишения, лишь бы избавить себя от мелких неудобств? Вустеры так
не поступают, верно, Берти?
-- Никогда.
-- Они не из тех, кто думает только о себе.
-- Что нет, то нет.
-- Как я могла оскорбить его, рассказав о вашем предложении? Берти,
прости меня.
-- Ну что вы, что вы, дорогая тетушка. Она стиснула мою руку.
-- Спокойной ночи, Берти, спокойной ночи -- вернее, аu revoir. До
скорой встречи.
-- Именно до скорой. Мы увидимся, когда на полях расцветут маргаритки,
а может, еще скорее.
-- Кстати, ты не забыл средиземноморскую форель, посыпанную укропом?
-- Ах, черт, забыл. И седло барашка с салатом-латуком по-гречески
-- А кто вы такой будете, уважаемый?
-- Попали в точку: это в высшей степени уважаемый человек. Мой
камердинер. Я питаю к нему глубочайшее уважение.
-- Благодарю вас, сэр.
-- За что же, Дживс. Я только воздаю вам должное.
Папаша Бассет гнусно ухмыльнулся, отчего его физиономия стала еще
безобразнее, если только это возможно.
-- Сожалею, мистер Вустер, но я не могу считать ничем не подтвержденное
заявление вашего слуги бесспорным доказательством вашей невиновности.
-- Ничем не подтвержденное, так вы сказали? Дживс, подите к мистеру
Споду и пригласите его сюда. Скажите, что он должен прийти и подтвердить мое
алиби.
-- Слушаюсь, сэр.
Дживс выскользнул, будто танцуя шимми, а папаша Бассет принялся глотать
что-то твердое с острыми углами.
-- Сэр Родерик Спод был с вами?
-- Конечно. Может быть, ему вы поверите?
-- Да, Родерику Споду я поверю.
-- Ну что ж, отлично. Он сейчас будет здесь.
Старый хрыч вроде бы задумался.
-- Та-а-ак. Видно, я ошибся, заподозрив, что вы спрятали мою корову.
Наверно, ее похитил кто-то другой.
-- Если хотите знать мое мнение, тут орудовали посторонние, -- заявила
тетя Далия.
-- Возможно, международная банда преступников, -- подкинул мыслишку я.
-- Очень похоже.
-- Думаю, всем в Лондоне известно, что сэр Уоткин купил эту вещь.
Помнится, дяде Тому она тоже приглянулась, и, конечно, он рассказывал всем
направо и налево, кто стал ее обладателем. Очень скоро новость разнеслась по
всем международным бандам. Они всегда держат нос по ветру.
-- А уж до чего коварны, -- вторила мне тетушка.
Когда я помянул дядю Тома, папаша Бассет слегка трепыхнулся. Нечистая
совесть, надо полагать, поди избавься от ее угрызений.
-- Что ж, нет смысла больше обсуждать этот вопрос, -- сказал он. --
Признаю, что в отношении коровы вы доказали свою непричастность. Теперь
перейдем ко второму обвинению: хищение каски полицейского Оутса. Она, мистер
Вустер, находится у вас, мне это доподлинно известно.
-- Да неужто?
-- Не посетуйте. Полицейский получил достоверные сведения касательно
этого непосредственно от свидетеля преступления. Поэтому я без проволочек
приступаю к обыску вашей комнаты.
-- Вы в самом деле считаете, что подобное возможно?
-- Считаю. Я пожал плечами.
-- Хорошо, -- сказал я, -- отлично. Если вы так представляете себе
обязанности хозяина по отношению к гостю, что ж, валяйте. Мы всячески
приветствуем проверку. Но должен заметить, у вас весьма экзотические взгляды
на то, как следует развлекать гостей, которых вы пригласили к себе
отдохнуть. Не надейтесь, что я еще хоть раз нанесу вам визит.
Я предсказывал Дживсу, что будет потеха, когда этот троглодит и его
коллега примутся обшаривать комнату, и как в воду глядел. Не помню, когда я
еще так веселился. Но всякому веселью приходит конец. Минут через десять
стало ясно, что ищейки сворачивают свою деятельность и собираются отчалить.
Сказать, что физиономия папаши Бассета была перекошена от злобы, когда
он обратился ко мне, оставив поиски, значит не сказать ничего.
-- По-видимому, мистер Вустер, я должен принести вам извинения.
-- Сэр У. Бассет, никогда в жизни вы не произносили более справедливых
слов, -- изрек ответчик.
И, сложив руки на груди и выпрямившись во весь рост, я выслушал его
извинения.
К сожалению, я не могу слово в слово воспроизвести речь, которую тогда
дернул. Жаль также, некому было ее застенографировать, но я без
преувеличения скажу, что превзошел сам себя. Раза два я в легком подпитии
срывал аплодисменты, выступая на кутежах в "Трутнях", уж не знаю,
заслуживало их мое красноречие или нет, но до таких высот, как нынче, я еще
не воспарял. Из старика Бассета, как из чучела, прямо на глазах полезла
набивка.
Вот я дошел до заключительной части и вдруг заметил, что его внимание
ускользнуло. Он больше не слушал, он глядел мимо меня на что-то, что
находилось вне моего поля зрения. Судя по его выражению, предмет
действительно заслуживал пристального интереса, поэтому я тоже
полюбопытствовал, что там такое.
Внимание сэра Уоткина Бассета было приковано к его дворецкому.
Дворецкий стоял в дверях, держа в правой руке серебряный поднос для писем и
визитных карточек. На подносе лежала каска полицейского.
Помню, Растяпа Пинкер, который, завершая свое образование в Оксфорде,
работал в социальной сфере и обслуживал неблагополучные районы Лондона, --
так вот. Пинкер описывал мне в подробностях ощущения, которые он испытал,
когда в один прекрасный день распространял свет слова Божьего в Бетнал-Грин,
а рыбный торговец неожиданно лягнул его ногой в живот. У него возникло
странное чувство нереальности окружающего и одновременно почему-то
показалось, что он вступил в густой туман. Почему я об этом вспомнил? Да
очень просто: в тот миг я испытал нечто до смешного похожее.
Вы, вероятно, помните, в последний раз я видел дворецкого, когда он
пришел доложить мне, что Мадлен Бассет будет рада, если я смогу уделить ей
несколько минут, и я еще признался, что он как бы плыл перед моими глазами.
Сейчас он не столько плавал, сколько смутно колыхался среди плотного
клубящегося тумана. Но вот с моих глаз пала пелена, теперь я был в состоянии
посмотреть, а что же остальные.
Все были ошарашены. Папаша Бассет напоминал героя стихотворения,
которое мне пришлось переписать в школе пятьдесят раз в наказание за то, что
я принес белую мышь на урок английской литературы: он смотрел на каску, как
астроном на открытую им новую планету; тетя Далия и полицейский Оутс
напоминали -- одна отважного Кортеса, безмолвно взирающего на просторы
океана с берега, другой -- матросов, которых осенила фантастическая догадка.
Долгое время никто не мог пошевельнуться. Потом полицейский Оутс издал
полузадушенный вопль, точно мать, увидевшая в море своего потерявшегося
ребенка, коршуном кинулся к дворецкому, схватил свой головной убор и, вне
себя от счастья, прижал к груди.
Все очнулись от столбняка. Старик Бассет ожил -- будто кто-то кнопку
нажал.
-- Где... где вы ее взяли, Баттерфилд?
-- Нашел в клумбе, сэр Уоткин.
-- Как вы сказали -- в клумбе?
-- Странно, -- заметил я. -- Очень странно.
-- Да, сэр. Я выгуливал собачку мисс Бинг и, когда проходил вдоль дома,
с этой стороны, заметил, что мистер Вустер выбросил что-то из своего окна.
Предмет упал в клумбу и при рассмотрении оказался каской.
Старик Бассет глубоко вздохнул:
-- Благодарю вас, Баттерфилд.
Дворецкого будто ветром сдуло, а старый хрыч повернулся на сто
восемьдесят градусов и сверкнул на меня стеклышками пенсне.
-- Ну-с, что скажете?
Трудно ответить что-то остроумное, когда вам приставляют к горлу нож:
"Ну-с, что скажете?" Я счел самым мудрым промолчать.
-- Это ошибка, -- безапелляционно заявила тетя Далия, и, нужно сказать,
эта манера как нельзя более соответствовала ее облику. -- Каска наверняка
упала из другого окна. В темноте очень легко перепутать.
-- Ха!
-- А может быть, ваш слуга просто лжет. Да, это очень похоже на правду.
Кажется, я все поняла. Этот ваш Баттерфилд и есть злоумышленник. Он украл
краску и, зная, что ее ищут и разоблачение неизбежно, решил пойти напролом и
обвинить Берти. Верно, Берти?
-- Не удивлюсь, если так все и было, тетя Далия.
-- Конечно, именно так все и произошло. Картина проясняется с каждой
минутой. Этим слугам с елейным видом совершенно нельзя доверять.
-- Совершенно.
-- Помню, я еще подумала, что у него взгляд вороватый.
-- Я тоже подумал.
-- И ты обратил на это внимание?
-- Сразу же.
-- Он напомнил мне Мергатройда. Берти, помнишь Мергатройда?
-- Это ваш дворецкий, который служил перед Помроем? Осанистый такой
детина?
-- Именно. А физиономия -- ну до того благообразная, архиепископ
позавидует. Этой физиономией он нас всех и купил. Мы ему слепо доверяли. И
чем все кончилось? Украл серебряный нож для разделывания рыбы и заложил в
ломбард, а деньги просадил на собачьих бегах. Этот Баттерфилд -- второй
Мергатройд.
-- Может быть, родственник.
-- Не удивлюсь. Ну вот, все разъяснилось ко всеобщему удовлетворению,
Берти вне подозрений, на его репутации ни пятнышка, так что не разойтись ли
наконец нам всем по своим спальням? Уже поздно, и если я не просплю своих
положенных восьми часов, от меня останутся одни ошметки.
Она говорила так мило, сердечно, приветливо, будто мы все лучшие в мире
друзья, о пустячном недоразумении и вспоминать не стоит, и когда выяснилось,
что старый хрыч Бассет не разделяет ее настроения, мы пережили легкий шок.
Его тон прозвучал полнейшим диссонансом:
-- Я с удовольствием подтверждаю вашу гипотезу, миссис Траверс, что
кто-то здесь лжет. Но вы заявили, что лжет мой дворецкий, и тут я вынужден
не согласиться с вами. Мистер Вустер чрезвычайно умен... на редкость
изобретателен...
-- Благодарю вас.
-- ...но, боюсь, я не могу разделить вашу уверенность, что он вне
подозрений. Напротив, буду с сами откровенен: именно его я и подозреваю.
Пенсне посмотрело на меня холодно и с угрозой. В жизни не встречал
человека, чье выражение нравилось бы мне так мало.
-- Вы, вероятно, помните, мистер Вустер, что в ходе нашей беседы в
библиотеке я поставил вас в известность, с какой серьезностью подхожу к
совершенному преступлению. Я также довел до вашего сведения, что считаю
неприемлемым ваше предположение, будто на злоумышленника довольно наложить
штраф в размере пяти фунтов, каковым отделались вы, когда предстали передо
мной на Бошер-стрит по обвинению в аналогичном проступке. Я сообщил вам,
что, когда хулиган, нанесший столь тяжкое оскорбление действием полицейскому
Оутсу, будет арестован, его ожидает заключение в тюрьму. И я не вижу
оснований пересматривать свое решение.
Заявление вызвало смешанную реакцию у прессы. Юстас Оутс, несомненно,
его поддержал. Он на миг оторвал взгляд от каски и в знак одобрения
улыбнулся; если бы не въевшаяся в плоть и кровь привычка к дисциплине, он бы
наверняка крикнул: "Правильно! Правильно!" Мы же с тетей Далией, напротив,
не одобрили выступавшего.
-- Полно, сэр Уоткин, перестаньте, ну что вы, в самом деле, -- кинулась
увещевать его тетя Далия, всегда грудью встающая на защиту интересов клана.
-- Вы не можете так поступить.
-- Могу, мадам, и непременно поступлю. -- Он протянул руку в сторону
Юстаса Оутса:
-- Полицейский!
Он не добавил: "Арестуйте этого человека" или "Выполняйте ваш долг!",
но бравый служака и без того понял. Он истово заковылял ко мне. Я не
удивился бы, положи он мне руку на плечо или достань наручники и защелкни на
моих запястьях, однако ничего подобного не произошло. Он просто встал рядом
со мной, будто мы собирались исполнить танцевальный дуэт, и остался стоять,
раздуваясь от важности.
Тетя Далия продолжала улещивать и урезонивать папашу Бассета:
-- На что это похоже? Вы приглашаете человека к себе в гости и, едва он
переступает порог вашего дома, препровождаете его в кутузку. Если таково
глостерширское гостеприимство, тогда помоги Бог Глостерширу.
-- Мистер Вустер явился не по моему приглашению, его пригласила моя
дочь.
-- Не вижу разницы. С вас это не снимает ответственности. Он ваш гость.
Он ел ваш хлеб и соль. И уж раз речь зашла о соли, позвольте сказать вам,
что суп сегодня вечером был пересолен.
-- Вы так считаете? -- спросил я. -- На мой вкус, в самый раз.
-- Нет. Пересолен.
-- Приношу извинения за промах моей поварихи, -- включился в обсуждение
папаша Бассет. -- Возможно, скоро у меня будет другой повар. А пока вернемся
к предмету, который мы обсуждали. Мистер Вустер арестован, и завтра я
предприму необходимые шаги, чтобы... -- А что с ним будет сейчас?
-- У нас в деревне есть небольшой, но отлично оборудованный полицейский
участок, им ведает полицейский Оутс. Без сомнения, Оутс сможет устроить там
мистера Вустера.
-- Неужели вы собираетесь волочь беднягу в полицейский участок среди
ночи? Пусть он хоть выспится в приличной постели.
-- Ну что ж, не вижу препятствий. Зачем проявлять ненужную жестокость.
Мистер Вустер, вы можете остаться в этой комнате до завтра.
-- Благодарю вас.
-- Я запру дверь...
-- Пожалуйста.
-- И возьму с собой ключ.
-- Сделайте одолжение.
-- А полицейский Оутс остаток ночи будет стоять под окном на посту.
-- Как вы сказали, сэр?
-- Мистер Вустер славится своим пристрастием кидать из окна все, что
попадется под руку, -- так я принял меры предосторожности. Оутс, советую вам
занять ваш пост немедля.
-- Слушаю, сэр.
В голосе служаки я уловил покорную тоску, было ясно, что от
самодовольного злорадства, с которым он наблюдал только что разыгравшуюся
сцену, не осталось и следа. Видно, он разделял мнение тети Далии касательно
восьми часов сна. Уныло отдал честь и с угнетенным видом поплелся выполнять
приказание. Ему вернули каску, но, судя по его виду, он задавал себе вопрос,
каской ли единой жив человек.
-- А теперь, миссис Траверс, мне бы хотелось побеседовать с вами
наедине, если вы не против.
Они отчалили, и я остался один.
Не стыжусь признаться, что, когда ключ повернулся в замке, меня будто
ножом полоснули. С одной стороны, было приятно сознавать, что хоть несколько
минут ко мне в спальню никто не ворвется, с другой -- никуда не денешься от
мысли, что я в заточении и что в оном мне пребывать долго.
Конечно, Бертраму Вустеру все это было не внове, ведь я слышал, с каким
лязгом захлопнулась за мною дверь камеры на Бошер-стрит. Но тогда меня
поддерживала уверенность, что в крайнем случае меня ожидает выговор, ну на
худой конец -- позднее это подтвердилось -- урон моему бумажнику. Тогда мне
не грозило, проснувшись завтра, отправиться на тридцать дней за решетку, где
мне вряд ли будут подавать по утрам любимую чашку чаю.
Не помогало и сознание того. что я невиновен. Стиффи Бинг сравнила меня
с Сидни Картоном, но это слабо утешало. Я с этим субъектом не знаком, слышал
только, что он вроде бы подставил себя ради девушки, и потому в моих глазах
он побил все рекорды по дурости. Сидни Картон и Бертрам Вустер, вы друг
друга стоите, вам обоим принадлежит пальма первенства.
Я подошел к окну, выглянул. Вспомнив, какое отвращение выразилось на
физиономии стража закона, когда ему приказали стоять на посту всю ночь, я
подумал со слабой надеждой: может быть, он плюнет на свои обязанности, едва
начальство уберется, и -- домой, дрыхнуть. Но Оутс был на месте, вышагивал
взад-вперед по газону, воплощенная бдительность. И только я подошел к
умывальнику, взял кусок мыла, чтобы запустить в него -- надо же хоть как-то
облегчить истерзанную душу, -- как вдруг услышал, что кто-то поворачивает
дверную ручку.
Я подкрался к двери и прижал губы к замочной скважине:
-- Кто там?
-- Это я, сэр. Дживс.
-- А, Дживс, привет.
-- Кажется, дверь заперта, сэр.
-- Вам правильно кажется, Дживс, так оно и есть. Меня запер папаша
Бассет и ключ унес с собой.
-- Что это значит, сэр?
-- Я арестован.
-- Не может быть, сэр.
-- Что вы сказали?
-- Я сказал: "Не может быть, сэр".
-- Вы так считаете? Еще как может. Увы. Сейчас все расскажу.
Я сделал precis [Краткий очерк, обзор (фр.)] того, что здесь произошло.
Слышно было плохо, мы говорили через дверь, но, мне кажется, рассказ вызвал
множество сочувственных комментариев.
-- Ужасная незадача, сэр.
-- Хуже не придумаешь. А какие новости у вас, Дживс?
-- Я пытался разыскать мистера Спода, сэр, но он пошел погулять по
окрестностям. Без сомнения, скоро вернется.
-- Бог с ним, он нам больше не нужен. События развивались с такой
скоростью, что Спод ничего уже не мог бы сделать. Что-нибудь еще разузнали?
-- Перебросился словечком с мисс Бинг, сэр.
-- Я бы сам не прочь переброситься с ней словечком. Что эта особа
сказала вам?
-- Мисс Бинг, сэр, находилась в чрезвычайном расстройстве, сэр Уоткин
Бассет запретил ей думать о браке с преподобным мистером Пинкером.
-- Боже милосердный! Но почему, Дживс?
-- У сэра Уоткина Бассета возникли подозрения относительно той роли,
которую сыграл мистер Пинкер в инциденте с коровой, позволив ее похитителю
скрыться.
-- Почему вы говорите "похитителю"?
-- Из осторожности, сэр. И у стен есть уши.
-- Ага, понимаю. Очень мудро с вашей стороны, Дживс.
-- Благодарю вас, сэр.
Я принялся размышлять о том, что узнал от Дживса. Да, этой ночью в
Глостершире не одно сердце истекает кровью. Меня кольнула жалость. Хоть я и
вляпался в эту абракадабру по вине Стиффи, я не желал вздорной девице зла и
сочувствовал ей в этот горестный час.
-- Итак, он разбил жизнь не только Гасси и Мадлен, но также Стиффи и
Пинкеру. Старый хрен уж очень разошелся нынче, вы согласны, Дживс?
-- Как не согласиться, сэр.
-- И, как я понимаю, ничем беде помочь нельзя. Вы не можете что-нибудь
сочинить?
-- Нет, сэр.
-- А если вспомнить о беде, в которую попал я, вам пока не пришло в
голову, как меня вызволить?
-- Пока ясного плана нет, сэр. Но я обдумываю одну идею.
-- Думайте, Дживс, хорошенько думайте. Не жалейте мозгов.
-- Сейчас пока все очень туманно.
-- Наверно, в вашем плане нужна большая тонкость?
-- Именно, сэр.
Я покачал головой. Конечно, зря старался, не видел он меня через
стенку. Однако ж все равно покачал.
-- Дживс, у нас нет времени плести хитроумные интриги и проявлять
змеиное коварство. Нужно действовать быстро. И вот о чем я подумал. Мы с
вами давеча вспоминали, как сэра Родерика Глоссопа заточили в теплицу, а
полицейский Добсон охранял все выходы. Не забыли, какую спасательную
операцию придумал папаша Стокер?
-- Если я не ошибаюсь, сэр, мистер Стокер выдвинул идею о физическом
нападении на полицейского. "Огреть его по башке лопатой!" -- кажется, так он
это сформулировал.
-- Совершенно верно, Дживс, именно эти слова он и произнес. И хотя мы
отвергли его идею, сейчас мне кажется, что он проявил немного грубоватый, но
крепкий и надежный здравый смысл. Эти простые, выбившиеся из низов люди идут
прямо к цели, не отвлекаясь ни на что второстепенное. Полицейский Оутс
сторожит меня под окном. Связанные простыни по-прежнему у меня. Я легко могу
привязать их к ножке кровати или еще к чему-нибудь. Если вы найдете лопату
и...
-- Боюсь, сэр...
-- Ну же, Дживс. Сейчас не время для nolle prosequis. Знаю, вы любите
действовать тонко, но поймите, сейчас это не даст толку. Сейчас только
лопата и поможет. Можете подойти к нему, затейте разговор, держа лопату за
спиной, чтоб он не видел, и, дождавшись психологически удобного...
-- Прошу прощения, сэр. По-моему, сюда идут.
-- Так поразмыслите над тем, что я сказал. Кто идет сюда?
-- Сэр Уоткин и миссис Траверс, сэр. По-моему, они хотят нанести вам
визит.
-- А я-то мечтал, что меня долго не будут тревожить. Но все равно,
пусть войдут. У нас, Вустеров, для всех открыта дверь.
Но когда дверь отперли, вошла только моя тетушка. Она направилась к
своему любимому креслу и всей тяжестью плюхнулась в него. Вид у нее был
мрачный, ничто не пробуждало надежды, что она принесла благую весть, что-де
папаша Бассет, вняв доводам разума, решил отпустить меня на волю. Но, черт
меня подери, именно эту благую весть она и принесла.
-- Ну что же, Берти, -- сказала она, немного погрустив в молчании, --
можешь складывать свой чемодан.
-- Что? -- Он дал задний ход.
-- Как, задний ход?
-- Да. Снимает обвинение.
-- Вы хотите сказать, меня не упекут в кутузку?
-- Не упекут.
-- И я, как принято говорить, свободен как ветер?
-- Свободен.
Возликовав в сердце своем, я так увлекся отбиванием чечетки, что прошло
немало времени, пока я наконец заметил: а ведь кровная родственница не
рукоплещет моему искусству. Сидит все такая же мрачная. Я не без укора
посмотрел на нее. -- Вид у вас не слишком довольный.
-- Ах, я просто счастлива.
-- Не обнаруживаю симптомов означенного состояния, -- сказал я
обиженно. -- Племяннику даровали помилование у самого подножья эшафота,
можно было бы попрыгать и поплясать с ним.
Тяжелый вздох вырвался из самых глубин ее существа.
-- Все не так просто. Берти, тут есть закавыка. Старый хрен выставил
условие.
-- Какое же?
-- Я должна уступить ему Анатоля.
На меня напал столбняк.
-- То есть как -- уступить Анатоля?
-- Да, милый племянник, такова цена твоей свободы. Негодяй обещает не
выдвигать против тебя обвинение, если я соглашусь уступить Анатоля. Старый
шантажист, гореть ему синим пламенем прямо здесь, на земле!
Какое страдание было в ее лице! А ведь совсем недавно я слышал от нее
похвальное слово шантажу, просто дифирамбы, хотя истинное удовольствие от
шантажа получает лишь тот, кто правильно выбрал роль. Оказавшись в роли
жертвы, эта женщина страдала.
Мне и самому было тошно. Рассказывая эту историю, я не упускал случая
выразить свое восхищение всякий раз, как речь заходила об Анатоле, этом
несравненном кудеснике, и вы, несомненно, помните, что, узнав от тетки о
подлой попытке сэра Уоткина Бассета переманить его к себе во время визита в
"Бринкли-Корт", я был потрясен до глубины души.
Конечно, тем, кто не едал вдохновенных творений этого великого маэстро,
трудно вообразить, какую огромную роль в общем ходе событий играют его
жаркие и супы. Могу сказать только одно: если вы хоть раз вкусили одно из
его блюд, вам открывается истина: жизнь лишится смысла и поэзии, если у вас
отнимут надежду вкушать его изыски и дальше. Мысль, что тетя Далия готова
пожертвовать этим восьмым чудом света всего лишь ради того, чтобы спасти
племянника от кутузки, поразила меня в самое сердце.
Не помню, чтобы я когда-то в своей жизни был так глубоко растроган. На
глаза навернулись слезы. Она напомнила мне Сидни Картона.
-- И вы всерьез решили отказаться от Анатоля ради моего спасения? --
прошептал я.
-- Конечно.
-- Никогда! Я и слышать об этом не хочу.
-- Но ты не можешь сесть в тюрьму.
-- С удовольствием сяду, если этот виртуоз, этот волшебник останется
по-прежнему у вас. Не вздумайте согласиться на наглые посягательства хрыча
Бассета.
-- Берти! Ты это серьезно?
-- Более чем серьезно. Что такое тридцать дней усиленного тюремного
режима? Сущий пустяк. Они пролетят как одна минута. Пусть Бассет лопнет от
злости. А когда я отсижу свой срок, -- продолжал я мечтательно, -- и снова
окажусь на свободе, пусть Анатоль покажет, на что он способен. За месяц на
хлебе и воде или на баланде -- чем там кормят в этих заведениях -- я нагуляю
зверский аппетит. В тот день, когда меня выпустят, я хочу, чтоб меня ожидал
обед, о котором будут слагать песни и легенды.
-- Он будет тебя ждать, клянусь.
-- Можем прямо сейчас составить предварительное меню.
-- Конечно, зачем терять время. Начнем с черной икры? Или с дыни
канталупы?
-- Не "или", а "и". Потом суп.
-- Суп или бульон?
-- Бульон, прозрачный крепкий бульон.
-- Ты не забыл суп-пюре из крошечных кабачков?
-- Ни на миг. А что вы скажете относительно консоме из помидоров?
-- Может быть, ты прав.
-- Думаю, что прав. Просто уверен.
-- Пожалуй, стоит предоставить составление меню тебе.
-- Это самое мудрое.
Я взял карандаш и лист бумаги и через каких-нибудь десять минут был
готов огласить результаты.
-- Вот меню обеда, как я его себе представляю, не считая дополнений,
которые мне придут в голову во время пребывания в камере. И я прочел:
"LE ОБЕД
Икра черная свежая
Дыня канталупа
Консоме из помидоров
Сильфиды под раковым соусом
Мечта гурмана из цыплят "Маленький герцог"
Молодая спаржа с соусом сабайон а-ля Мистингет
Паштет из гусиных печенок, вымоченных в шампанском "Альпийские
жемчужины"
Зобные железы двухнедельных телят, запеченные в тесте по-тулузски
Салат из цикория и сельдерея
Сливовый пудинг
"Вечерняя звезда"
"Белые бенедиктинцы"
Пломбир "Нерон"
Les пирожные, торты, желе, муссы, бланманже, петиту, булочки, пышки
"Дьяволята"
Фрукты"
-- Ну как, тетя Далия, ничего не упустил?
-- Если и упустил, то не слишком много.
-- В таком случае позовем этого негодяя и объявим, что плевать мы на
него хотели! Эй, Бассет! -- закричал я.
-- Бассет! -- подхватила тетя Далия.
-- Бассет! -- рявкнул я так, что стекла задрожали. Стекла продолжали
дрожать, когда в комнату влетел недовольный Бассет.
-- Какого дьявола вы тут разорались?
-- А, пожаловали наконец.
-- Я без преамбулы перешел к сути:
-- Бассет, мы на вас плюем.
Старик был явно обескуражен. Вопросительно поглядел на тетю Далию.
Видно, подумал, что Бертрам Вустер изъясняется загадками.
-- Он говорит о вашем идиотском предложении снять обвинение, если я
уступлю вам Анатоля, -- объяснила любимая родственница. -- В жизни не
слышала ничего глупее. Мы хорошо посмеялись, верно. Берти?
-- Чуть со смеху не лопнули.
На старика напала оторопь.
-- Вы что же, отказываетесь?
-- Конечно, отказываемся. Уж я-то должна была знать своего племянника:
разве можно хоть на минуту предположить, что он способен принести в дом
тетки горе и лишения, лишь бы избавить себя от мелких неудобств? Вустеры так
не поступают, верно, Берти?
-- Никогда.
-- Они не из тех, кто думает только о себе.
-- Что нет, то нет.
-- Как я могла оскорбить его, рассказав о вашем предложении? Берти,
прости меня.
-- Ну что вы, что вы, дорогая тетушка. Она стиснула мою руку.
-- Спокойной ночи, Берти, спокойной ночи -- вернее, аu revoir. До
скорой встречи.
-- Именно до скорой. Мы увидимся, когда на полях расцветут маргаритки,
а может, еще скорее.
-- Кстати, ты не забыл средиземноморскую форель, посыпанную укропом?
-- Ах, черт, забыл. И седло барашка с салатом-латуком по-гречески