выдающийся ум спасовал. Дживс обдумал положение всесторонне, но выхода не
видит.
Тетя Далия с благодарностью выпила бренди, и ее лицо слегка оживилось.
-- А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? -- спросила она.
-- Поделитесь со мной, кровная моя родственница, -- ответил я все так
же безнадежно. -- Уверен, ваша идея гроша ломаного не стоит.
-- А вот и ошибаешься, племянничек. Может быть, я нашла ключ. Я
подумала, а вдруг у этого негодяя Спода есть какая-нибудь позорная тайна?
Дживс, вы о нем что-нибудь знаете?
-- Нет, мадам.
-- При чем тут тайны?
-- Найти бы его уязвимое место и нацелить в него удар, он тут же
присмиреет. Помню, когда я была девочкой, я нечаянно увидела, как твой дядя
Джордж целует мою гувернантку, и ты не представляешь, какая у меня после
этого началась райская жизнь: только ей вздумается оставить меня после
уроков выписывать основные статьи импорта и экспорта Великобритании, как я
тут же... Словом, вы меня понимаете. Предположим, мы узнали, что Спод
застрелил лису из ружья, вместо того чтобы забить хлыстом. По-твоему, на
этом нельзя сыграть? -- спросила она, потому что я в сомнении скривил
физиономию.
-- Умозрительно я это приветствую. Но существует одно непреодолимое
препятствие: нам ничего не известно.
-- Да, ты прав. -- Она поднялась. -- Впрочем, я просто так сказала.
Чего только не придет в голову. Пойду-ка я к себе в комнату, смочу виски
одеколоном. Голова раскалывается -- боюсь, разлетится на тысячу осколков.
Дверь закрылась. Я опустился в кресло, в котором она сидела, и вытер
лоб.
-- Уф, пронесло, -- сказал я с облегчением. -- Она перенесла удар
лучше, чем я думал. "Куорн" отлично дрессирует своих дочерей. Держалась она
великолепно, но все равно чувствовалось, что она ранена в самое сердце, и
бренди пришелся очень кстати. Между прочим, где это вы столько времени
пропадали? Собака-поводырь принесла бы в десять раз быстрее.
-- Вы правы, сэр. Прошу прощения. Я задержался, потому что беседовал с
мистером Финк-Ноттлом.
Я посидел, подумал.
-- А знаете, Дживс, тетя Далия высказала неплохую мысль: узнать о Споде
что-то компрометирующее. По-моему, мысль на редкость здравая. Если Споду
есть что скрывать и мы его уличим, враг будет в тот же миг устранен. Но вы
говорите, что ничего о нем не знаете.
-- Нет, сэр, не знаю.
-- Да я и сомневаюсь, что он что-то скрывает. Есть типы до того
правильные, что просто тошнит, сроду ни на шаг от дозволенного, их с первого
взгляда узна шь, так вот, подозреваю, даже среди них Родерик Спод -- пример
для подражания и восхищения. Боюсь, самые скрупулезные расследования всего,
что касается этой персоны, не выявят ничего более криминального, чем эти его
усики, а он, естественно, не против, чтобы весь мир сосредоточил на них
внимание, иначе не вырастил бы на лице такую мерзость.
-- Вы совершенно правы, сэр. Однако дознание все же провести стоит.
-- Да, но где?
-- Я подумал о "Юном Ганимеде", сэр. Это клуб для камердинеров на
Керзон-стрит, я уже довольно давно в нем состою. Не сомневаюсь, что слуга
джентльмена, занимающего столь заметное положение в обществе, как мистер
Спод, тоже в него входит и, уж конечно, сообщил секретарю немало сведений о
своем хозяине, которые и занесены в клубную книгу.
-- Как вы сказали?
-- Согласно параграфу одиннадцатому устава заведения, каждый вступающий
в клуб обязан открыть клубу все, что он знает о своем хозяине. Из этих
сведений составляется увлекательное чтение, к тому же книга наталкивает на
размышления тех членов клуба, кто задумал перейти на службу к джентльменам,
чью репутацию не назовешь безупречной.
Меня пронзила некая мысль, и я вздрогнул. Чуть ли не подпрыгнул.
-- А что было, когда вы вступали?
-- Простите, сэр?
-- Вы рассказали им все об мне?
-- Да, конечно, сэр.
-- Как, все?! Даже тот случай, когда я удирал с яхты Стокера и мне
пришлось для маскировки намазать физиономию гуталином?
-- Да, сэр.
-- И о том вечере, когда я вернулся домой после дня рождения Понго
Твистлтона и принял торшер за грабителя?
-- Да, сэр. Дождливыми вечерами члены клуба с удовольствием читают
подобные истории.
-- Ах вот как, с удовольствием? А если однажды дождливым вечером их
прочтет тетушка Агата? Вам это не приходило в голову?
-- Вероятность того, что миссис Спенсер Грегсон получит доступ к
клубной книге, чрезвычайно мала.
-- Надеюсь. Однако события, произошедшие под крышей этого дома не далее
как вчера, несомненно, продемонстрировали вам, каким способом женщины
получают доступ к книгам.
Я погрузился в молчание, дивясь открывшейся мне картине жизни
заведений, подобных "Юному Ганимеду", о которых я до сих пор и понятия не
имел. Конечно, я знал, что после скромного ужина Дживс надевает свой добрый
старый котелок и исчезает за углом, но мне почему-то казалось, что
направляется он в бар какого-нибудь ресторанчика по соседству. О
существовании клубов на Керзон-стрит я и не предполагал.
Еще меньше я мог предположить, что в клубной книге записаны самые
скандальные из всех курьезных проделок Бертрама Вустера. Вспомнился Абу
Бен-Адем и ангелы со скрижалями, на душе было погано, я даже нахмурился.
Но изменить что-либо было не в моей власти, и потому я вернулся к тому,
что относится к делу, как определил бы полицейский Оутс.
-- Что вы задумали? Обратиться к секретарю за сведениями о Споде?
-- Да, сэр.
-- Вы думаете, он раскроет их вам?
-- Конечно, сэр.
-- То есть как, он готов раздавать эти сведения, чрезвычайно интимные и
важные, сведения, которые могут погубить человека, если попадут в руки
врага, -- он готов раздавать их направо и налево?!
-- Только членам клуба, сэр.
-- Когда вы можете с ним связаться?
-- Могу позвонить ему прямо сейчас, сэр.
-- Так звоните, Дживс, и постарайтесь записать разговор на счет сэра
Уоткина Бассета. Пусть телефонистка предупреждает вас: "Три минуты истекли",
-- не обращайте внимания, говорите хоть час, плевать на расходы. Ваш
секретарь должен понять -- обязательно должен, -- что сейчас все, кто
способен испытывать сострадание, просто обязаны кинуться нам на помощь.
-- Надеюсь, я сумею убедить его, что это случай чрезвычайной важности,
сэр.
-- Если вам не удастся, свяжите с ним меня.
-- Хорошо, сэр.
И он пошел выполнять благородную миссию спасения.
-- Кстати, Дживс, -- сказал я, когда он уже открыл дверь, -- вы,
кажется, сказали, что говорили с Гасси?
-- Да, сэр.
-- У него есть какие-нибудь новости?
-- Да, сэр. Судя по всему, мисс Бассет порвала с ним отношения.
Помолвка расторгнута.
Он выплыл из комнаты, а я чуть не к потолку подскочил. Это довольно
трудно из положения "сидя", но я умудрился.
-- Дживс!!! -- завопил я.
Но его уже и след простыл.
Внизу неожиданно раздался звук гонга, сзывавшего к ужину.
Я до сих пор жалею, вспоминая тот ужин, что душевные терзания помешали
мне по достоинству оценить трапезу, которая при других обстоятельствах
доставила бы мне истинное удовольствие. Конечно, сэр Уоткин Бассет --
гнуснейшая личность, но закатывает своим гостям настоящие пиры, и как я ни
был погружен в свои заботы, очень скоро понял, что у его поварихи талант от
Бога. После великолепного супа подали рыбу -- пальчики оближешь, потом рагу
из дичи в вине и с острым соусом, которого не постыдился бы и Анатоль.
Добавьте к этому спаржу, омлет с джемом, восхитительные сардины на ломтиках
хлеба, и вы меня поймете.
Конечно, я почти ни к чему не прикоснулся. Как справедливо заметил
мудрец, лучше блюдо зелени и при нем никто никого не подсиживает, чем
обжираловка и все зверем глядят друг на друга, так что, когда я глядел на
Гасси и Мадлен Бассет, которые сидели рядом напротив меня, мне казалось, что
я жую вату. Мне было их очень жалко.
Вы ведь знаете, как обычно ведут себя в обществе обрученные. Вечно
шепчутся, склонив друг к другу головы, играют в ладушки и заливаются смехом,
шутливо поддразнивают друг друга, ловят, увертываются. Однажды я даже видел,
как женская половина обрученной парочки кормила мужскую с вилки. Ничего
подобного не происходило между Мадлен Бассет и Гасси. Он был бледен как
мертвец, она держалась холодно, надменно и отчужденно. Оба катали хлебные
шарики и, насколько я мог заметить, за все время не перебросились и словом.
Хотя нет, он попросил ее передать соль, и она подала ему перец, он сказал:
"Я просил соль", а она процедила: "В самом деле?" -- и сунула ему горчицу.
Дживс сказал правду, нет никаких сомнений. Они больше не жених и
невеста, это трагедия, но за ней кроется тайна. Я ничего не понимал, как ни
бейся, и с нетерпением ждал конца ужина, когда дамы удалятся и я наконец
узнаю у Гасси за портвейном, что стряслось.
Однако, к моему изумлению, едва последняя представительница слабого
пола вышла в дверь, которую держал перед дамами Гасси, как сам он пулей
вылетел вслед и не вернулся, оставив меня в обществе хозяина дома и Родерика
Спода. Они сидели рядышком на противоположном конце стола, тихо
разговаривали и бросали на меня такие взгляды, будто я -- досрочно
освобожденный из тюрьмы уголовник, который вломился к ним без приглашения и
за которым надо неусыпно следить, иначе прикарманит ложку-другую, и потому
довольно скоро я тоже встал из-за стола. Пробормотал, что-де забыл свой
портсигар, поскорей из столовой и к себе в комнату. Я надеялся, что рано или
поздно сюда обязательно заглянут Гасси и Дживс.
В камине весело горел огонь, и, чтобы не скучать, я пододвинул к нему
кресло и открыл детективный роман, который привез с собой из Лондона. Роман
был отличный -- я в такого рода литературе собаку съел, -- полный
головоломных улик и загадочных убийств, и я с наслаждением погрузился в
перипетии интриги, забыв обо всем на свете, но вскоре дверная ручка
повернулась -- и кто бы, вы думали, возник передо мной? Родерик Спод
собственной персоной.
Ну и ну! Вот кого я меньше всего ждал, а он возьми и ворвись в мою
спальню. И вовсе не для того, чтобы извиниться за свое недопустимое
поведение на веранде, где он не только угрожал мне, но еще и назвал жалкой
козявкой, и за оскорбительные взгляды во время ужина. Какие там извинения!
Когда человек хочет извиниться, на лице у него дружелюбная улыбка, а тут
улыбкой и не пахло.
Наоборот, таким свирепым я его еще не видел, и мне это так не
понравилось, что я сам изобразил на своем лице дружелюбную улыбку. Конечно,
я не надеялся умиротворить грубияна, но ни одной мелочью не стоит
пренебрегать.
-- А, Спод, привет, -- доброжелательно сказал я. -- Входите. Чем могу
быть полезен?
Будто не слыша моих слов, он ринулся к стенному шкафу, бесцеремонно
распахнул дверцу и сунул туда голову. Потом так же злобно уставился на меня.
-- Я думал, Финк-Ноттл там.
-- Как видите, нет.
-- Вижу.
-- Вы предполагали найти его в платяном шкафу?
-- Да.
-- В самом деле?
Он промолчал.
-- Что-нибудь передать ему, если я увижу его?
-- Передать. Скажите, что я сверну ему шею.
-- Свернете шею?
-- Да. Вы что, глухой? Сверну шею.
Я умиротворяюще кивнул:
-- Понятно. Свернете ему шею. Так и передам. А если он спросит почему?
-- Он знает -- почему. Потому что он мотылек, который порхает по
женским сердцам, а потом бросает их, как грязные перчатки.
-- Вот как. -- Я и понятия не имел, что мотыльки поступают подобным
образом. Интересное открытие. -- Ну что ж, поставлю его в известность, если
случайно встречу.
-- Спасибо.
Он ушел, хлопнув дверью, а я стал размышлять. Странно, как все в жизни
повторяется. Всего несколько месяцев назад в Бринкли произошел точно такой
же эпизод: ко мне в комнату вбежал Таппи Глоссоп и выразил аналогичное
намерение. Правда, Таппи, если я не перепутал, хотел вывернуть Гасси
наизнанку и заставить его проглотить самого себя, в то время как Спод
грозился свернуть ему шею, но суть от этого не меняется.
Я, конечно, сразу понял, что случилось. Именно такого развития событий
я и ожидал. Во время полдника Гасси мне рассказывал, что Спод известил его о
своем намерении свернуть ему шею, если тот причинит Мадлен Бассет хоть
малейшее зло. Несомненно, за кофе Спод что-то узнал от нее и теперь жаждет
выполнить угрозу.
А вот что именно произошло -- я не имел ни малейшего представления.
Судя по воинственному настроению Спода, поступок Гасси не делает моему другу
чести. Видно, он здорово опозорился.
Да, скверно, что и говорить; если бы я мог хоть как-нибудь помочь беде,
я бы без колебаний бросился на выручку. Однако не видел, куда можно
приложить силы, и решил, что кривая вывезет. Вздохнул и снова взялся за свое
щекочущее нервы чтение, проглотил несколько страниц, как вдруг загробный
голос произнес: "Послушай, Берти". Я задрожал всем телом. Казалось,
привидение этого дома подкралось ко мне и дохнуло в затылок.
Я оглянулся и увидел, что из-под кровати вылезает Огастус Финк-Ноттл.
От потрясения язык у меня прилип к гортани, дыхание перехватило, и я
лишился дара речи. Я лишь таращился на Гасси, хотя сразу догадался, что он
слышал мой диалог со Сподом от первого до последнего слова. Вид у него был
такой, будто за ним гонится Родерик Спод и вот-вот схватит. Волосы
всклокочены, глаза безумные, ноздри подергиваются -- точь-в-точь заяц,
убегающий от волка, только, конечно, на зайце не было бы очков в черепаховой
оправе.
-- Берти, ведь я на волоске висел, -- проговорил он срывающимся
голосом. Прошелся по комнате на полусогнутых ногах. Лицо было цвета молодой
весенней зелени. -- Пожалуй, стоит запереть дверь, если ты не против. Он
может вернуться. Ума не приложу, почему он не заглянул под кровать. Я всегда
считал, что диктаторы очень дотошные субъекты.
Я наконец отлепил язык от гортани.
-- Плевать на кровати и диктаторов. Что произошло у вас с Мадлен
Бассет?
Он вздрогнул всем телом.
-- Прошу тебя, не будем говорить об этом.
-- И не проси, будем. Только это меня и интересует. Почему, черт
возьми, она разорвала помолвку? Что ты ей сделал?
Он снова вздрогнул. Я видел, что дотрагиваюсь до обнаженного нерва.
-- Ей я ничего не сделал, не в том беда, беда в том, что я сделал
Стефани Бинг.
-- Стиффи?
-- Да.
-- А что ты сделал Стиффи? Весь вид его выразил смущение.
-- Я... э... Понимаешь, я... Поверь, теперь я сознаю, как сильно
ошибался, но тогда мне показалось, что это очень удачная мысль... Видишь ли,
дело в том...
-- Перестань мямлить. Он сделал усилие и взял себя в руки.
-- Так вот, Берти, надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой перед
ужином... Ну, о том, что она, возможно, носит блокнот с собой... Я
предположил, если ты по мнишь, что он может быть у нее за чулком... И я
хотел, если ты напряжешь память, попытаться...
Я похолодел -- до меня дошло.
-- Неужели ты?..
-- Да.
-- Когда?
Его лицо снова выразило нестерпимую боль.
-- Перед самым ужином. Помнишь, мы услышали, как она поет народные
песни в гостиной? Я спустился туда, она сидела за фортепьяно, совершенно
одна... Так мне, во всяком случае, показалось, что она одна... И вдруг меня
озарило: вот отличная возможность осуществить... Откуда мне было знать, что
Мадлен тоже там, хоть ее и не видно. Она была за ширмами в углу, хотела
взять еще несколько народных песен с полки, где у них лежат ноты... и... ну,
словом, в ту самую минуту, когда я... короче, в тот самый... миг... Ну, как
бы это выразить?.. Когда я, так сказать, приступил к делу, она появилась
из-за ширм... и... Ну, ты, конечно, понимаешь... все это случилось так
быстро после того, как я в конюшенном дворе вынимал у этой девицы мошку из
глаза, что обратить все в шутку было не так-то просто. Мне, во всяком
случае, не удалось. Вот и вся история. Берти, ты умеешь связывать простыни?
Столь резкий переход с одной темы на другую ошарашил меня.
-- Связывать простыни?
-- Я все обдумал под кроватью, пока вы со Сподом беседовали, и пришел к
заключению, что выход один: мы должны снять простыни с твоей постели,
скрутить и связать их, ты спустишь меня на них из окна. Я читал о таком
способе в романах и, помнится, видел в кино. Как только выберусь из дома,
возьму твой автомобиль и в Лондон. Что потом, я еще не решил. Может быть,
уеду в Калифорнию.
-- В Калифорнию?!
-- До нее семь тысяч миль. Спод вряд ли кинется за мной в Калифорнию.
Я похолодел от ужаса.
-- Ты что же, хочешь бежать?
-- Конечно, я хочу бежать. Не теряя ни минуты. Ты разве не слышал, что
говорил Спод?
-- Но ведь ты его не боишься.
-- Еще как боюсь.
-- Но ты же сам говорил, что это просто здоровенная туша, пока он
повернется, тебя и след простыл.
-- Помню, говорил. Но тогда я думал, что он за тобой охотится. Взгляды
меняются.
-- Послушай, Гасси, возьми себя в руки. Ты не имеешь права бросить все
и убежать.
-- А что мне еще остается?
-- Как что? Непременно помириться с Мадлен. Пока что ты для этого палец
о палец не стукнул.
-- Стукнул, и еще как. За ужином, когда подали рыбу. Никакого толку.
Облила меня ледяным взглядом и принялась катать хлебные шарики.
Я стал лихорадочно соображать. Выход есть, я в этом уверен, надо только
его найти, и через минуту меня осенило.
-- Знаешь, что ты должен сделать? Раздобыть этот злосчастный блокнот.
Если ты его отыщешь и дашь прочесть Мадлен, его содержание убедит ее, что
она заблуждалась относительно мотивов твоего поведения со Стиффи, и увидит,
что они чисты, как слеза ребенка. Она поймет, что твои поступки... как это
там, сейчас вспомню... вот: твоим советником было отчаяние. Она поймет и
простит.
Слабый проблеск надежды вроде бы промелькнул на его искаженном лице.
-- Да, может быть, -- подтвердил он. -- Неплохая мысль, Берти. Кажется,
ты прав.
-- Успех обеспечен. Tout comprendre, c'est tout pardonner [Кто все
поймет, тот все простит (фр.)] -- в этом вся суть.
Надежда на его лице погасла.
-- Только как раздобыть блокнот? Где он?
-- У нее с собой его не было?
-- По-моему, нет. Хотя при сложившихся обстоятельствах мое обследование
было, как ты понимаешь, весьма поверхностным.
-- Тогда он, наверное, в ее комнате.
-- Час от часу не легче. Не могу же я обыскивать комнату молодой
девушки.
-- Почему не можешь? Когда ты появился, я читал вот эту книгу. Конечно,
случайное совпадение -- я говорю "случайное", но, может быть, в нем нет
ничего случайного, -- там как раз была именно такая сцена. Гасси, иди прямо
сейчас. Она наверняка просидит в гостиной часа полтора-два.
-- Между прочим, она ушла в деревню. Священник рассказывает местным
прихожанкам в рабочем клубе о Святой земле и показывает цветные слайды, а
она сопровождает его рассказ игрой на пианино. Но все равно... Нет, Берти,
не могу. Может быть, так и надо сделать... я и сам понимаю, что надо, но
духу не хватает. Вдруг забредет Спод и увидит там меня.
-- Что Споду делать в комнате молодой девушки?
-- Мало ли какая глупость взбредет ему в голову. От него чего угодно
жди. По-моему, он всюду так и рыщет, так и рыщет. Нет. Сердце мое разбито,
будущее покрыто мраком, и ничего исправить нельзя, остается смириться с
судьбой и начать связывать простыни. Давай, Берти, приступим.
-- Никаких простыней я тебе связывать не позволю.
-- Черт возьми, ведь речь идет о моей жизни.
-- Плевал я. Не желаю быть соучастником в этом трусливом бегстве.
-- И это говорит Берти Вустер?
-- Ты уже задавал этот вопрос.
-- И снова его задаю. В последний раз спрашиваю тебя, Берти, ты дашь
мне две простыни и поможешь связать их?
-- Нет.
-- Тогда я уйду, спрячусь где-нибудь и буду ждать первого пригородного
поезда. Прощай, Берти. Ты разочаровал меня.
-- А ты меня. Я думал, ты мужчина.
-- И не ошибся. Только не хочу, чтобы Родерик Спод вышиб из этого
мужчины мозги.
Он опять посмотрел на меня как издыхающий тритон и осторожно приоткрыл
дверь. Выглянул в коридор и, убедившись, что Спода поблизости нет,
выскользнул из комнаты и испарился. А я снова взялся за детективное чтение.
Это был единственный доступный мне способ избавиться от невыносимых терзаний
и душераздирающих предчувствий.
Немного погодя я почувствовал, что в комнате появился Дживс. Я не
слышал, как он вошел, но ведь он почти всегда возникает незаметно. Он
беззвучно перемещается из пункта А в пункт Б, как облако газа.
Не могу сказать, что Дживс самодовольно ухмылялся, однако его спокойное
лицо явно выражало удовлетворение, и я вдруг вспомнил то, что отвратительная
сцена с Гасси напрочь вышибла у меня из памяти, а именно: в последний раз я
его видел, когда он направлялся звонить по телефону секретарю клуба "Юный
Ганимед". Я в волнении вскочил с кресла. Если я правильно интерпретировал
его выражение, ему было что сказать.
-- Дживс, вы связались с вашим секретарем?
-- Да, сэр. Я только что закончил беседу с ним.
-- Перемыли косточки?
-- Разговор был в высшей степени содержательный, сэр.
-- Есть у Спода позорная тайна?
-- Да, сэр.
Я радостно дрыгнул ногой, расправляя брючину.
-- Какой же я балда -- не верил тете Далии. Тетки всегда все знают. У
них интуиция. Расскажите мне все, Дживс.
-- Боюсь, это невозможно, сэр. Правила клуба, касающиеся
распространения сведений, которые записаны в книге, чрезвычайно строги.
-- Вы хотите сказать, что должны молчать?
-- Да, сэр.
-- В таком случае зачем было звонить?
-- Мне запрещено разглашать подробности, сэр. Но я имею полное право
сообщить вам, что возможность мистера Спода творить зло значительно
уменьшится, если вы намекнете ему, сэр, что вам все известно о Юлейлии.
-- О Юлейлии?
-- Да, сэр, о Юлейлии.
-- И он действительно присмиреет?
-- Да, сэр.
Я задумался. Как-то это все не очень убедительно.
-- Может быть, вы посвятите меня в тему поглубже?
-- Увы, сэр. Если я исполню вашу просьбу, вполне возможно, что клуб не
пожелает больше видеть меня своим членом.
-- Я ни в коем случае не допущу ничего подобного. -- Какая ужасная
картина -- взвод дворецких выстроился ровным каре, а внутри него члены
клубного комитета срезают пуговицы с форменного пиджака Дживса. -- Но вы
уверены, что, если я насмешливо посмотрю Споду в глаза и произнесу эту
абракадабру, он в самом деле испугается? Давайте поставим точки над "i".
Вообразим, что вы -- Спод. Я подхожу к вам и говорю: "Спод, мне все известно
о Юлейлии", -- и вы сразу чувствуете желание провалиться сквозь землю?
-- Да, сэр. Я убежден: джентльмен, занимающий в обществе такое
положение, как мистер Спод, сделал бы все, чтобы избежать даже упоминания
темы Юлейлии.
Я начал репетировать. Подошел вразвалочку к комоду, руки в карманах, и
объявил: "Спод, мне все известно о Юлейлии". Повторил, на сей раз грозя
пальцем. Потом сложил руки на груди, и все равно, как мне казалось,
получалось не слишком внушительно.
Однако я напомнил себе, что Дживс всегда знает, что делает.
-- Ну что ж, Дживс, раз вы так считаете, значит, так оно и есть.
Пойду-ка я поскорей к Гасси и обрадую известием, что жизнь его вне
опасности.
-- Простите, сэр?
-- Ах да, вы ведь ничего не знаете. Должен признаться вам, Дживс, что
за то время, пока вас не было, опять произошло множество событий. Вы знали,
что Спод давным-давно влюблен в мисс Бассет?
-- Нет, сэр.
-- И тем не менее это так. Счастье мисс Бассет для него превыше всего,
а теперь вот она порвала с женихом по причинам, отнюдь не делающим ему
чести, и Спод жаждет свернуть Гасси шею.
-- В самом деле, сэр?
-- Уж поверьте мне. Он недавно был здесь и объявил о своем намерении, а
Гасси, который лежал в это время под кроватью, все слышал. Теперь он только
и твердит, что надо спуститься на связанных простынях из окна и бежать в
Калифорнию. И тогда разразится катастрофа. Надо, чтобы он непременно остался
и добился примирения.
-- Да, сэр.
-- Если он уедет в Калифорнию, никакого примирения ему не добиться.
-- Не добиться, сэр.
-- Поэтому мне надо попытаться разыскать его. Хотя, как вы сами
понимаете, я сомневаюсь, что в подобных обстоятельствах это будет легко.
Наверно, он на крыше, размышляет, как бы ему незаметно улизнуть.
Мои опасения, увы, оправдались. Я обошел весь дом, и нигде ни следа.
Конечно, Огастус Финк-Ноттл затаился в каком-то укромном уголке усадьбы
"Тотли-Тауэрс", и этот уголок надежно его укрыл. В конце концов я сдался и
пошел к себе, и как вы думаете, кого я увидел, открыв дверь? Гасси
Финк-Ноттла, разрази меня гром. Он стоял возле кровати и связывал простыни
узлом.
Стоял он спиной к двери, а ковер был толстый, поэтому он не слышал, как
я вошел, и лишь когда я крикнул "Эй!" -- нужно сказать, очень сердито,
потому что взбеленился, увидев, как безобразно разворошена моя постель, --
он пошатнулся и обернул ко мне лицо, бледное до синевы.
-- Уф, слава Богу! -- воскликнул он. -- Я думал, это Спод.
Паника сменилась негодованием. Он вонзил в меня взгляд. Глаза за
стеклами очков были ледяные. Он был похож на обозленного палтуса.
-- Какой же ты гнусный тип, Вустер! Незаметно подкрался и крикнул в
самое ухо "Эй!". Да как ты посмел! Я чуть не умер от разрыва сердца.
-- А ты, Финк-Ноттл, ты -- омерзительный тип! Как ты посмел превратить
мою постель в воронье гнездо? Ведь я запретил тебе прикасаться к ней! У тебя
есть свои простыни, возьми их и связывай.
-- Не могу. На моей кровати сидит Спод.
-- Да что ты?
-- В том-то и дело. Меня ждет. После тебя я пошел к себе, а он там.
Хорошо, он кашлянул, а то бы я влип.
Я понял, что пора наконец успокоить эту исстрадавшуюся душу.
-- Гасси, тебе больше не надо бояться Спода.
-- Что значит -- не надо бояться Спода? Объясни толком.
-- Все очень просто. Спод qua [В роли, в качестве (лат.)] угроза, --
надеюсь, именно qua, я не перепутал, -- канул в Лету. Благодаря доведенной
видит.
Тетя Далия с благодарностью выпила бренди, и ее лицо слегка оживилось.
-- А знаешь, что мне сейчас пришло в голову? -- спросила она.
-- Поделитесь со мной, кровная моя родственница, -- ответил я все так
же безнадежно. -- Уверен, ваша идея гроша ломаного не стоит.
-- А вот и ошибаешься, племянничек. Может быть, я нашла ключ. Я
подумала, а вдруг у этого негодяя Спода есть какая-нибудь позорная тайна?
Дживс, вы о нем что-нибудь знаете?
-- Нет, мадам.
-- При чем тут тайны?
-- Найти бы его уязвимое место и нацелить в него удар, он тут же
присмиреет. Помню, когда я была девочкой, я нечаянно увидела, как твой дядя
Джордж целует мою гувернантку, и ты не представляешь, какая у меня после
этого началась райская жизнь: только ей вздумается оставить меня после
уроков выписывать основные статьи импорта и экспорта Великобритании, как я
тут же... Словом, вы меня понимаете. Предположим, мы узнали, что Спод
застрелил лису из ружья, вместо того чтобы забить хлыстом. По-твоему, на
этом нельзя сыграть? -- спросила она, потому что я в сомнении скривил
физиономию.
-- Умозрительно я это приветствую. Но существует одно непреодолимое
препятствие: нам ничего не известно.
-- Да, ты прав. -- Она поднялась. -- Впрочем, я просто так сказала.
Чего только не придет в голову. Пойду-ка я к себе в комнату, смочу виски
одеколоном. Голова раскалывается -- боюсь, разлетится на тысячу осколков.
Дверь закрылась. Я опустился в кресло, в котором она сидела, и вытер
лоб.
-- Уф, пронесло, -- сказал я с облегчением. -- Она перенесла удар
лучше, чем я думал. "Куорн" отлично дрессирует своих дочерей. Держалась она
великолепно, но все равно чувствовалось, что она ранена в самое сердце, и
бренди пришелся очень кстати. Между прочим, где это вы столько времени
пропадали? Собака-поводырь принесла бы в десять раз быстрее.
-- Вы правы, сэр. Прошу прощения. Я задержался, потому что беседовал с
мистером Финк-Ноттлом.
Я посидел, подумал.
-- А знаете, Дживс, тетя Далия высказала неплохую мысль: узнать о Споде
что-то компрометирующее. По-моему, мысль на редкость здравая. Если Споду
есть что скрывать и мы его уличим, враг будет в тот же миг устранен. Но вы
говорите, что ничего о нем не знаете.
-- Нет, сэр, не знаю.
-- Да я и сомневаюсь, что он что-то скрывает. Есть типы до того
правильные, что просто тошнит, сроду ни на шаг от дозволенного, их с первого
взгляда узна шь, так вот, подозреваю, даже среди них Родерик Спод -- пример
для подражания и восхищения. Боюсь, самые скрупулезные расследования всего,
что касается этой персоны, не выявят ничего более криминального, чем эти его
усики, а он, естественно, не против, чтобы весь мир сосредоточил на них
внимание, иначе не вырастил бы на лице такую мерзость.
-- Вы совершенно правы, сэр. Однако дознание все же провести стоит.
-- Да, но где?
-- Я подумал о "Юном Ганимеде", сэр. Это клуб для камердинеров на
Керзон-стрит, я уже довольно давно в нем состою. Не сомневаюсь, что слуга
джентльмена, занимающего столь заметное положение в обществе, как мистер
Спод, тоже в него входит и, уж конечно, сообщил секретарю немало сведений о
своем хозяине, которые и занесены в клубную книгу.
-- Как вы сказали?
-- Согласно параграфу одиннадцатому устава заведения, каждый вступающий
в клуб обязан открыть клубу все, что он знает о своем хозяине. Из этих
сведений составляется увлекательное чтение, к тому же книга наталкивает на
размышления тех членов клуба, кто задумал перейти на службу к джентльменам,
чью репутацию не назовешь безупречной.
Меня пронзила некая мысль, и я вздрогнул. Чуть ли не подпрыгнул.
-- А что было, когда вы вступали?
-- Простите, сэр?
-- Вы рассказали им все об мне?
-- Да, конечно, сэр.
-- Как, все?! Даже тот случай, когда я удирал с яхты Стокера и мне
пришлось для маскировки намазать физиономию гуталином?
-- Да, сэр.
-- И о том вечере, когда я вернулся домой после дня рождения Понго
Твистлтона и принял торшер за грабителя?
-- Да, сэр. Дождливыми вечерами члены клуба с удовольствием читают
подобные истории.
-- Ах вот как, с удовольствием? А если однажды дождливым вечером их
прочтет тетушка Агата? Вам это не приходило в голову?
-- Вероятность того, что миссис Спенсер Грегсон получит доступ к
клубной книге, чрезвычайно мала.
-- Надеюсь. Однако события, произошедшие под крышей этого дома не далее
как вчера, несомненно, продемонстрировали вам, каким способом женщины
получают доступ к книгам.
Я погрузился в молчание, дивясь открывшейся мне картине жизни
заведений, подобных "Юному Ганимеду", о которых я до сих пор и понятия не
имел. Конечно, я знал, что после скромного ужина Дживс надевает свой добрый
старый котелок и исчезает за углом, но мне почему-то казалось, что
направляется он в бар какого-нибудь ресторанчика по соседству. О
существовании клубов на Керзон-стрит я и не предполагал.
Еще меньше я мог предположить, что в клубной книге записаны самые
скандальные из всех курьезных проделок Бертрама Вустера. Вспомнился Абу
Бен-Адем и ангелы со скрижалями, на душе было погано, я даже нахмурился.
Но изменить что-либо было не в моей власти, и потому я вернулся к тому,
что относится к делу, как определил бы полицейский Оутс.
-- Что вы задумали? Обратиться к секретарю за сведениями о Споде?
-- Да, сэр.
-- Вы думаете, он раскроет их вам?
-- Конечно, сэр.
-- То есть как, он готов раздавать эти сведения, чрезвычайно интимные и
важные, сведения, которые могут погубить человека, если попадут в руки
врага, -- он готов раздавать их направо и налево?!
-- Только членам клуба, сэр.
-- Когда вы можете с ним связаться?
-- Могу позвонить ему прямо сейчас, сэр.
-- Так звоните, Дживс, и постарайтесь записать разговор на счет сэра
Уоткина Бассета. Пусть телефонистка предупреждает вас: "Три минуты истекли",
-- не обращайте внимания, говорите хоть час, плевать на расходы. Ваш
секретарь должен понять -- обязательно должен, -- что сейчас все, кто
способен испытывать сострадание, просто обязаны кинуться нам на помощь.
-- Надеюсь, я сумею убедить его, что это случай чрезвычайной важности,
сэр.
-- Если вам не удастся, свяжите с ним меня.
-- Хорошо, сэр.
И он пошел выполнять благородную миссию спасения.
-- Кстати, Дживс, -- сказал я, когда он уже открыл дверь, -- вы,
кажется, сказали, что говорили с Гасси?
-- Да, сэр.
-- У него есть какие-нибудь новости?
-- Да, сэр. Судя по всему, мисс Бассет порвала с ним отношения.
Помолвка расторгнута.
Он выплыл из комнаты, а я чуть не к потолку подскочил. Это довольно
трудно из положения "сидя", но я умудрился.
-- Дживс!!! -- завопил я.
Но его уже и след простыл.
Внизу неожиданно раздался звук гонга, сзывавшего к ужину.
Я до сих пор жалею, вспоминая тот ужин, что душевные терзания помешали
мне по достоинству оценить трапезу, которая при других обстоятельствах
доставила бы мне истинное удовольствие. Конечно, сэр Уоткин Бассет --
гнуснейшая личность, но закатывает своим гостям настоящие пиры, и как я ни
был погружен в свои заботы, очень скоро понял, что у его поварихи талант от
Бога. После великолепного супа подали рыбу -- пальчики оближешь, потом рагу
из дичи в вине и с острым соусом, которого не постыдился бы и Анатоль.
Добавьте к этому спаржу, омлет с джемом, восхитительные сардины на ломтиках
хлеба, и вы меня поймете.
Конечно, я почти ни к чему не прикоснулся. Как справедливо заметил
мудрец, лучше блюдо зелени и при нем никто никого не подсиживает, чем
обжираловка и все зверем глядят друг на друга, так что, когда я глядел на
Гасси и Мадлен Бассет, которые сидели рядом напротив меня, мне казалось, что
я жую вату. Мне было их очень жалко.
Вы ведь знаете, как обычно ведут себя в обществе обрученные. Вечно
шепчутся, склонив друг к другу головы, играют в ладушки и заливаются смехом,
шутливо поддразнивают друг друга, ловят, увертываются. Однажды я даже видел,
как женская половина обрученной парочки кормила мужскую с вилки. Ничего
подобного не происходило между Мадлен Бассет и Гасси. Он был бледен как
мертвец, она держалась холодно, надменно и отчужденно. Оба катали хлебные
шарики и, насколько я мог заметить, за все время не перебросились и словом.
Хотя нет, он попросил ее передать соль, и она подала ему перец, он сказал:
"Я просил соль", а она процедила: "В самом деле?" -- и сунула ему горчицу.
Дживс сказал правду, нет никаких сомнений. Они больше не жених и
невеста, это трагедия, но за ней кроется тайна. Я ничего не понимал, как ни
бейся, и с нетерпением ждал конца ужина, когда дамы удалятся и я наконец
узнаю у Гасси за портвейном, что стряслось.
Однако, к моему изумлению, едва последняя представительница слабого
пола вышла в дверь, которую держал перед дамами Гасси, как сам он пулей
вылетел вслед и не вернулся, оставив меня в обществе хозяина дома и Родерика
Спода. Они сидели рядышком на противоположном конце стола, тихо
разговаривали и бросали на меня такие взгляды, будто я -- досрочно
освобожденный из тюрьмы уголовник, который вломился к ним без приглашения и
за которым надо неусыпно следить, иначе прикарманит ложку-другую, и потому
довольно скоро я тоже встал из-за стола. Пробормотал, что-де забыл свой
портсигар, поскорей из столовой и к себе в комнату. Я надеялся, что рано или
поздно сюда обязательно заглянут Гасси и Дживс.
В камине весело горел огонь, и, чтобы не скучать, я пододвинул к нему
кресло и открыл детективный роман, который привез с собой из Лондона. Роман
был отличный -- я в такого рода литературе собаку съел, -- полный
головоломных улик и загадочных убийств, и я с наслаждением погрузился в
перипетии интриги, забыв обо всем на свете, но вскоре дверная ручка
повернулась -- и кто бы, вы думали, возник передо мной? Родерик Спод
собственной персоной.
Ну и ну! Вот кого я меньше всего ждал, а он возьми и ворвись в мою
спальню. И вовсе не для того, чтобы извиниться за свое недопустимое
поведение на веранде, где он не только угрожал мне, но еще и назвал жалкой
козявкой, и за оскорбительные взгляды во время ужина. Какие там извинения!
Когда человек хочет извиниться, на лице у него дружелюбная улыбка, а тут
улыбкой и не пахло.
Наоборот, таким свирепым я его еще не видел, и мне это так не
понравилось, что я сам изобразил на своем лице дружелюбную улыбку. Конечно,
я не надеялся умиротворить грубияна, но ни одной мелочью не стоит
пренебрегать.
-- А, Спод, привет, -- доброжелательно сказал я. -- Входите. Чем могу
быть полезен?
Будто не слыша моих слов, он ринулся к стенному шкафу, бесцеремонно
распахнул дверцу и сунул туда голову. Потом так же злобно уставился на меня.
-- Я думал, Финк-Ноттл там.
-- Как видите, нет.
-- Вижу.
-- Вы предполагали найти его в платяном шкафу?
-- Да.
-- В самом деле?
Он промолчал.
-- Что-нибудь передать ему, если я увижу его?
-- Передать. Скажите, что я сверну ему шею.
-- Свернете шею?
-- Да. Вы что, глухой? Сверну шею.
Я умиротворяюще кивнул:
-- Понятно. Свернете ему шею. Так и передам. А если он спросит почему?
-- Он знает -- почему. Потому что он мотылек, который порхает по
женским сердцам, а потом бросает их, как грязные перчатки.
-- Вот как. -- Я и понятия не имел, что мотыльки поступают подобным
образом. Интересное открытие. -- Ну что ж, поставлю его в известность, если
случайно встречу.
-- Спасибо.
Он ушел, хлопнув дверью, а я стал размышлять. Странно, как все в жизни
повторяется. Всего несколько месяцев назад в Бринкли произошел точно такой
же эпизод: ко мне в комнату вбежал Таппи Глоссоп и выразил аналогичное
намерение. Правда, Таппи, если я не перепутал, хотел вывернуть Гасси
наизнанку и заставить его проглотить самого себя, в то время как Спод
грозился свернуть ему шею, но суть от этого не меняется.
Я, конечно, сразу понял, что случилось. Именно такого развития событий
я и ожидал. Во время полдника Гасси мне рассказывал, что Спод известил его о
своем намерении свернуть ему шею, если тот причинит Мадлен Бассет хоть
малейшее зло. Несомненно, за кофе Спод что-то узнал от нее и теперь жаждет
выполнить угрозу.
А вот что именно произошло -- я не имел ни малейшего представления.
Судя по воинственному настроению Спода, поступок Гасси не делает моему другу
чести. Видно, он здорово опозорился.
Да, скверно, что и говорить; если бы я мог хоть как-нибудь помочь беде,
я бы без колебаний бросился на выручку. Однако не видел, куда можно
приложить силы, и решил, что кривая вывезет. Вздохнул и снова взялся за свое
щекочущее нервы чтение, проглотил несколько страниц, как вдруг загробный
голос произнес: "Послушай, Берти". Я задрожал всем телом. Казалось,
привидение этого дома подкралось ко мне и дохнуло в затылок.
Я оглянулся и увидел, что из-под кровати вылезает Огастус Финк-Ноттл.
От потрясения язык у меня прилип к гортани, дыхание перехватило, и я
лишился дара речи. Я лишь таращился на Гасси, хотя сразу догадался, что он
слышал мой диалог со Сподом от первого до последнего слова. Вид у него был
такой, будто за ним гонится Родерик Спод и вот-вот схватит. Волосы
всклокочены, глаза безумные, ноздри подергиваются -- точь-в-точь заяц,
убегающий от волка, только, конечно, на зайце не было бы очков в черепаховой
оправе.
-- Берти, ведь я на волоске висел, -- проговорил он срывающимся
голосом. Прошелся по комнате на полусогнутых ногах. Лицо было цвета молодой
весенней зелени. -- Пожалуй, стоит запереть дверь, если ты не против. Он
может вернуться. Ума не приложу, почему он не заглянул под кровать. Я всегда
считал, что диктаторы очень дотошные субъекты.
Я наконец отлепил язык от гортани.
-- Плевать на кровати и диктаторов. Что произошло у вас с Мадлен
Бассет?
Он вздрогнул всем телом.
-- Прошу тебя, не будем говорить об этом.
-- И не проси, будем. Только это меня и интересует. Почему, черт
возьми, она разорвала помолвку? Что ты ей сделал?
Он снова вздрогнул. Я видел, что дотрагиваюсь до обнаженного нерва.
-- Ей я ничего не сделал, не в том беда, беда в том, что я сделал
Стефани Бинг.
-- Стиффи?
-- Да.
-- А что ты сделал Стиффи? Весь вид его выразил смущение.
-- Я... э... Понимаешь, я... Поверь, теперь я сознаю, как сильно
ошибался, но тогда мне показалось, что это очень удачная мысль... Видишь ли,
дело в том...
-- Перестань мямлить. Он сделал усилие и взял себя в руки.
-- Так вот, Берти, надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой перед
ужином... Ну, о том, что она, возможно, носит блокнот с собой... Я
предположил, если ты по мнишь, что он может быть у нее за чулком... И я
хотел, если ты напряжешь память, попытаться...
Я похолодел -- до меня дошло.
-- Неужели ты?..
-- Да.
-- Когда?
Его лицо снова выразило нестерпимую боль.
-- Перед самым ужином. Помнишь, мы услышали, как она поет народные
песни в гостиной? Я спустился туда, она сидела за фортепьяно, совершенно
одна... Так мне, во всяком случае, показалось, что она одна... И вдруг меня
озарило: вот отличная возможность осуществить... Откуда мне было знать, что
Мадлен тоже там, хоть ее и не видно. Она была за ширмами в углу, хотела
взять еще несколько народных песен с полки, где у них лежат ноты... и... ну,
словом, в ту самую минуту, когда я... короче, в тот самый... миг... Ну, как
бы это выразить?.. Когда я, так сказать, приступил к делу, она появилась
из-за ширм... и... Ну, ты, конечно, понимаешь... все это случилось так
быстро после того, как я в конюшенном дворе вынимал у этой девицы мошку из
глаза, что обратить все в шутку было не так-то просто. Мне, во всяком
случае, не удалось. Вот и вся история. Берти, ты умеешь связывать простыни?
Столь резкий переход с одной темы на другую ошарашил меня.
-- Связывать простыни?
-- Я все обдумал под кроватью, пока вы со Сподом беседовали, и пришел к
заключению, что выход один: мы должны снять простыни с твоей постели,
скрутить и связать их, ты спустишь меня на них из окна. Я читал о таком
способе в романах и, помнится, видел в кино. Как только выберусь из дома,
возьму твой автомобиль и в Лондон. Что потом, я еще не решил. Может быть,
уеду в Калифорнию.
-- В Калифорнию?!
-- До нее семь тысяч миль. Спод вряд ли кинется за мной в Калифорнию.
Я похолодел от ужаса.
-- Ты что же, хочешь бежать?
-- Конечно, я хочу бежать. Не теряя ни минуты. Ты разве не слышал, что
говорил Спод?
-- Но ведь ты его не боишься.
-- Еще как боюсь.
-- Но ты же сам говорил, что это просто здоровенная туша, пока он
повернется, тебя и след простыл.
-- Помню, говорил. Но тогда я думал, что он за тобой охотится. Взгляды
меняются.
-- Послушай, Гасси, возьми себя в руки. Ты не имеешь права бросить все
и убежать.
-- А что мне еще остается?
-- Как что? Непременно помириться с Мадлен. Пока что ты для этого палец
о палец не стукнул.
-- Стукнул, и еще как. За ужином, когда подали рыбу. Никакого толку.
Облила меня ледяным взглядом и принялась катать хлебные шарики.
Я стал лихорадочно соображать. Выход есть, я в этом уверен, надо только
его найти, и через минуту меня осенило.
-- Знаешь, что ты должен сделать? Раздобыть этот злосчастный блокнот.
Если ты его отыщешь и дашь прочесть Мадлен, его содержание убедит ее, что
она заблуждалась относительно мотивов твоего поведения со Стиффи, и увидит,
что они чисты, как слеза ребенка. Она поймет, что твои поступки... как это
там, сейчас вспомню... вот: твоим советником было отчаяние. Она поймет и
простит.
Слабый проблеск надежды вроде бы промелькнул на его искаженном лице.
-- Да, может быть, -- подтвердил он. -- Неплохая мысль, Берти. Кажется,
ты прав.
-- Успех обеспечен. Tout comprendre, c'est tout pardonner [Кто все
поймет, тот все простит (фр.)] -- в этом вся суть.
Надежда на его лице погасла.
-- Только как раздобыть блокнот? Где он?
-- У нее с собой его не было?
-- По-моему, нет. Хотя при сложившихся обстоятельствах мое обследование
было, как ты понимаешь, весьма поверхностным.
-- Тогда он, наверное, в ее комнате.
-- Час от часу не легче. Не могу же я обыскивать комнату молодой
девушки.
-- Почему не можешь? Когда ты появился, я читал вот эту книгу. Конечно,
случайное совпадение -- я говорю "случайное", но, может быть, в нем нет
ничего случайного, -- там как раз была именно такая сцена. Гасси, иди прямо
сейчас. Она наверняка просидит в гостиной часа полтора-два.
-- Между прочим, она ушла в деревню. Священник рассказывает местным
прихожанкам в рабочем клубе о Святой земле и показывает цветные слайды, а
она сопровождает его рассказ игрой на пианино. Но все равно... Нет, Берти,
не могу. Может быть, так и надо сделать... я и сам понимаю, что надо, но
духу не хватает. Вдруг забредет Спод и увидит там меня.
-- Что Споду делать в комнате молодой девушки?
-- Мало ли какая глупость взбредет ему в голову. От него чего угодно
жди. По-моему, он всюду так и рыщет, так и рыщет. Нет. Сердце мое разбито,
будущее покрыто мраком, и ничего исправить нельзя, остается смириться с
судьбой и начать связывать простыни. Давай, Берти, приступим.
-- Никаких простыней я тебе связывать не позволю.
-- Черт возьми, ведь речь идет о моей жизни.
-- Плевал я. Не желаю быть соучастником в этом трусливом бегстве.
-- И это говорит Берти Вустер?
-- Ты уже задавал этот вопрос.
-- И снова его задаю. В последний раз спрашиваю тебя, Берти, ты дашь
мне две простыни и поможешь связать их?
-- Нет.
-- Тогда я уйду, спрячусь где-нибудь и буду ждать первого пригородного
поезда. Прощай, Берти. Ты разочаровал меня.
-- А ты меня. Я думал, ты мужчина.
-- И не ошибся. Только не хочу, чтобы Родерик Спод вышиб из этого
мужчины мозги.
Он опять посмотрел на меня как издыхающий тритон и осторожно приоткрыл
дверь. Выглянул в коридор и, убедившись, что Спода поблизости нет,
выскользнул из комнаты и испарился. А я снова взялся за детективное чтение.
Это был единственный доступный мне способ избавиться от невыносимых терзаний
и душераздирающих предчувствий.
Немного погодя я почувствовал, что в комнате появился Дживс. Я не
слышал, как он вошел, но ведь он почти всегда возникает незаметно. Он
беззвучно перемещается из пункта А в пункт Б, как облако газа.
Не могу сказать, что Дживс самодовольно ухмылялся, однако его спокойное
лицо явно выражало удовлетворение, и я вдруг вспомнил то, что отвратительная
сцена с Гасси напрочь вышибла у меня из памяти, а именно: в последний раз я
его видел, когда он направлялся звонить по телефону секретарю клуба "Юный
Ганимед". Я в волнении вскочил с кресла. Если я правильно интерпретировал
его выражение, ему было что сказать.
-- Дживс, вы связались с вашим секретарем?
-- Да, сэр. Я только что закончил беседу с ним.
-- Перемыли косточки?
-- Разговор был в высшей степени содержательный, сэр.
-- Есть у Спода позорная тайна?
-- Да, сэр.
Я радостно дрыгнул ногой, расправляя брючину.
-- Какой же я балда -- не верил тете Далии. Тетки всегда все знают. У
них интуиция. Расскажите мне все, Дживс.
-- Боюсь, это невозможно, сэр. Правила клуба, касающиеся
распространения сведений, которые записаны в книге, чрезвычайно строги.
-- Вы хотите сказать, что должны молчать?
-- Да, сэр.
-- В таком случае зачем было звонить?
-- Мне запрещено разглашать подробности, сэр. Но я имею полное право
сообщить вам, что возможность мистера Спода творить зло значительно
уменьшится, если вы намекнете ему, сэр, что вам все известно о Юлейлии.
-- О Юлейлии?
-- Да, сэр, о Юлейлии.
-- И он действительно присмиреет?
-- Да, сэр.
Я задумался. Как-то это все не очень убедительно.
-- Может быть, вы посвятите меня в тему поглубже?
-- Увы, сэр. Если я исполню вашу просьбу, вполне возможно, что клуб не
пожелает больше видеть меня своим членом.
-- Я ни в коем случае не допущу ничего подобного. -- Какая ужасная
картина -- взвод дворецких выстроился ровным каре, а внутри него члены
клубного комитета срезают пуговицы с форменного пиджака Дживса. -- Но вы
уверены, что, если я насмешливо посмотрю Споду в глаза и произнесу эту
абракадабру, он в самом деле испугается? Давайте поставим точки над "i".
Вообразим, что вы -- Спод. Я подхожу к вам и говорю: "Спод, мне все известно
о Юлейлии", -- и вы сразу чувствуете желание провалиться сквозь землю?
-- Да, сэр. Я убежден: джентльмен, занимающий в обществе такое
положение, как мистер Спод, сделал бы все, чтобы избежать даже упоминания
темы Юлейлии.
Я начал репетировать. Подошел вразвалочку к комоду, руки в карманах, и
объявил: "Спод, мне все известно о Юлейлии". Повторил, на сей раз грозя
пальцем. Потом сложил руки на груди, и все равно, как мне казалось,
получалось не слишком внушительно.
Однако я напомнил себе, что Дживс всегда знает, что делает.
-- Ну что ж, Дживс, раз вы так считаете, значит, так оно и есть.
Пойду-ка я поскорей к Гасси и обрадую известием, что жизнь его вне
опасности.
-- Простите, сэр?
-- Ах да, вы ведь ничего не знаете. Должен признаться вам, Дживс, что
за то время, пока вас не было, опять произошло множество событий. Вы знали,
что Спод давным-давно влюблен в мисс Бассет?
-- Нет, сэр.
-- И тем не менее это так. Счастье мисс Бассет для него превыше всего,
а теперь вот она порвала с женихом по причинам, отнюдь не делающим ему
чести, и Спод жаждет свернуть Гасси шею.
-- В самом деле, сэр?
-- Уж поверьте мне. Он недавно был здесь и объявил о своем намерении, а
Гасси, который лежал в это время под кроватью, все слышал. Теперь он только
и твердит, что надо спуститься на связанных простынях из окна и бежать в
Калифорнию. И тогда разразится катастрофа. Надо, чтобы он непременно остался
и добился примирения.
-- Да, сэр.
-- Если он уедет в Калифорнию, никакого примирения ему не добиться.
-- Не добиться, сэр.
-- Поэтому мне надо попытаться разыскать его. Хотя, как вы сами
понимаете, я сомневаюсь, что в подобных обстоятельствах это будет легко.
Наверно, он на крыше, размышляет, как бы ему незаметно улизнуть.
Мои опасения, увы, оправдались. Я обошел весь дом, и нигде ни следа.
Конечно, Огастус Финк-Ноттл затаился в каком-то укромном уголке усадьбы
"Тотли-Тауэрс", и этот уголок надежно его укрыл. В конце концов я сдался и
пошел к себе, и как вы думаете, кого я увидел, открыв дверь? Гасси
Финк-Ноттла, разрази меня гром. Он стоял возле кровати и связывал простыни
узлом.
Стоял он спиной к двери, а ковер был толстый, поэтому он не слышал, как
я вошел, и лишь когда я крикнул "Эй!" -- нужно сказать, очень сердито,
потому что взбеленился, увидев, как безобразно разворошена моя постель, --
он пошатнулся и обернул ко мне лицо, бледное до синевы.
-- Уф, слава Богу! -- воскликнул он. -- Я думал, это Спод.
Паника сменилась негодованием. Он вонзил в меня взгляд. Глаза за
стеклами очков были ледяные. Он был похож на обозленного палтуса.
-- Какой же ты гнусный тип, Вустер! Незаметно подкрался и крикнул в
самое ухо "Эй!". Да как ты посмел! Я чуть не умер от разрыва сердца.
-- А ты, Финк-Ноттл, ты -- омерзительный тип! Как ты посмел превратить
мою постель в воронье гнездо? Ведь я запретил тебе прикасаться к ней! У тебя
есть свои простыни, возьми их и связывай.
-- Не могу. На моей кровати сидит Спод.
-- Да что ты?
-- В том-то и дело. Меня ждет. После тебя я пошел к себе, а он там.
Хорошо, он кашлянул, а то бы я влип.
Я понял, что пора наконец успокоить эту исстрадавшуюся душу.
-- Гасси, тебе больше не надо бояться Спода.
-- Что значит -- не надо бояться Спода? Объясни толком.
-- Все очень просто. Спод qua [В роли, в качестве (лат.)] угроза, --
надеюсь, именно qua, я не перепутал, -- канул в Лету. Благодаря доведенной