— Познакомься с Освальдом, — сказал Бинго.
— Очень приятно, — вежливо произнёс я. — Как дела, Освальд?
— Нормально.
— Тебе удобно сидеть?
— Нормально.
— Хорошо клюёт?
— Нормально.
Малыш Бинго отвёл меня в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— Какой Освальд разговорчивый, — сказал я. — У тебя никогда не болит голова от его болтовни?
Бинго вздохнул.
— Это тяжкий труд, Берти.
— Что именно?
— Любить Освальда.
— Разве ты его любишь? — с удивлением спросил я. Лично мне казалось, что это невозможно.
— Я пытаюсь, — признался малыш Бинго, — ради Неё. Она возвращается завтра, Берти.
— Знаю.
— Она возвращается, моя любовь, моя единственная…
— Точно, — перебил его я. — Кстати, об Освальде. В твои обязанности входит проводить с ним весь день? Как ты выдерживаешь?
— О, он не причиняет мне особых хлопот. Когда мы не занимаемся, он торчит на мосту и ловит уклеек.
— Почему бы тебе не спихнуть его в воду?
— Спихнуть?
— По-моему, эта мысль напрашивается сама собой, — сказал я, с неприязнью глядя на спину подростка. — Может, он тогда хоть немного расшевелится и начнёт интересоваться жизнью.
Бинго покачал головой, как мне показалось, с сожалением.
— Заманчивая мысль, — согласился он, — но боюсь, ничего не выйдет. Видишь ли, Она никогда мне этого не простит. Она обожает своего брата.
— Великий боже! — вскричал я. — Эврика!
Не знаю, бывает ли у вас такое чувство, когда в голову вам приходит шикарная мысль, — будто мурашки побежали от мягкого воротничка, какие сейчас носят, до пяток в кожаных штиблетах? Я думаю, Дживз постоянно испытывает подобные ощущения, но меня они посещают крайне редко. Сейчас же всё вокруг, казалось, громко крикнуло: «Ты попал в яблочко!», и я схватил малыша Бинго за руку с такой силой, что физиономия бедолаги перекосилась от боли и он спросил, какая муха меня укусила.
— Бинго, — сказал я, — как поступил бы Дживз?
— В каком смысле как поступил бы Дживз?
— В прямом смысле. Что посоветовал бы Дживз в данном случае? Я имею в виду, ты ведь хочешь произвести впечатление на Гонорию Глоссоп и всё такое? Ну так вот, можешь не сомневаться, старичок, Дживз засадил бы тебя вон в те кусты, предложил бы мне как-нибудь заманить Гонорию на мост, а затем в назначенную минуту велел бы подпихнуть Освальда под одно место, чтобы он полетел в воду, а ты нырнул бы и спас его от смерти. Ну, как тебе?
— Ты ведь не сам это придумал, Берти? — внезапно охрипшим голосом спросил Бинго.
— Конечно, сам. Дживз не единственный малый, у которого варит голова.
— Но ведь это потрясающий план!
— Да брось ты. Ничего особенного.
— Единственный его недостаток заключается в том, что ты можешь попасть в неприятное положение. Я имею в виду, парень может сказать, что ты его толкнул, и тогда Она на тебя рассердится.
— Знаешь, ради тебя я это переживу.
— Берти, какой ты благородный!
— Нет, нет.
Он молча пожал мне руку, затем усмехнулся, издав звук, похожий на журчание последней струйки воды, вытекающей из ванны.
— Что с тобой? — спросил я.
— Я представил себе Освальда, — сказал малыш Бинго. — Господи, какое счастье!
ГЛАВА 6. Награда герою
ГЛАВА 7. Познакомьтесь с Клодом и Юстасом
ГЛАВА 8. Сэр Родерик приходит на ленч
— Очень приятно, — вежливо произнёс я. — Как дела, Освальд?
— Нормально.
— Тебе удобно сидеть?
— Нормально.
— Хорошо клюёт?
— Нормально.
Малыш Бинго отвёл меня в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз.
— Какой Освальд разговорчивый, — сказал я. — У тебя никогда не болит голова от его болтовни?
Бинго вздохнул.
— Это тяжкий труд, Берти.
— Что именно?
— Любить Освальда.
— Разве ты его любишь? — с удивлением спросил я. Лично мне казалось, что это невозможно.
— Я пытаюсь, — признался малыш Бинго, — ради Неё. Она возвращается завтра, Берти.
— Знаю.
— Она возвращается, моя любовь, моя единственная…
— Точно, — перебил его я. — Кстати, об Освальде. В твои обязанности входит проводить с ним весь день? Как ты выдерживаешь?
— О, он не причиняет мне особых хлопот. Когда мы не занимаемся, он торчит на мосту и ловит уклеек.
— Почему бы тебе не спихнуть его в воду?
— Спихнуть?
— По-моему, эта мысль напрашивается сама собой, — сказал я, с неприязнью глядя на спину подростка. — Может, он тогда хоть немного расшевелится и начнёт интересоваться жизнью.
Бинго покачал головой, как мне показалось, с сожалением.
— Заманчивая мысль, — согласился он, — но боюсь, ничего не выйдет. Видишь ли, Она никогда мне этого не простит. Она обожает своего брата.
— Великий боже! — вскричал я. — Эврика!
Не знаю, бывает ли у вас такое чувство, когда в голову вам приходит шикарная мысль, — будто мурашки побежали от мягкого воротничка, какие сейчас носят, до пяток в кожаных штиблетах? Я думаю, Дживз постоянно испытывает подобные ощущения, но меня они посещают крайне редко. Сейчас же всё вокруг, казалось, громко крикнуло: «Ты попал в яблочко!», и я схватил малыша Бинго за руку с такой силой, что физиономия бедолаги перекосилась от боли и он спросил, какая муха меня укусила.
— Бинго, — сказал я, — как поступил бы Дживз?
— В каком смысле как поступил бы Дживз?
— В прямом смысле. Что посоветовал бы Дживз в данном случае? Я имею в виду, ты ведь хочешь произвести впечатление на Гонорию Глоссоп и всё такое? Ну так вот, можешь не сомневаться, старичок, Дживз засадил бы тебя вон в те кусты, предложил бы мне как-нибудь заманить Гонорию на мост, а затем в назначенную минуту велел бы подпихнуть Освальда под одно место, чтобы он полетел в воду, а ты нырнул бы и спас его от смерти. Ну, как тебе?
— Ты ведь не сам это придумал, Берти? — внезапно охрипшим голосом спросил Бинго.
— Конечно, сам. Дживз не единственный малый, у которого варит голова.
— Но ведь это потрясающий план!
— Да брось ты. Ничего особенного.
— Единственный его недостаток заключается в том, что ты можешь попасть в неприятное положение. Я имею в виду, парень может сказать, что ты его толкнул, и тогда Она на тебя рассердится.
— Знаешь, ради тебя я это переживу.
— Берти, какой ты благородный!
— Нет, нет.
Он молча пожал мне руку, затем усмехнулся, издав звук, похожий на журчание последней струйки воды, вытекающей из ванны.
— Что с тобой? — спросил я.
— Я представил себе Освальда, — сказал малыш Бинго. — Господи, какое счастье!
ГЛАВА 6. Награда герою
Не знаю, замечали вы это или нет, но как ни крути, в нашем мире ничто не совершенно. Недостаток моего шикарного плана заключался в том, что Дживза не было поблизости, чтобы понаблюдать меня в действии. Других изъянов я не видел. Всё гениальное — просто, поэтому осечки не должно было произойти. Ведь дураку ясно, что, усложнив дело и, скажем, заставив парня А быть в пункте Б в тот момент, когда парню В следует быть в пункте Г, вы лишаетесь шансов на успех. Попытаюсь объяснить понятнее на примере генерала, который, к примеру, проводит военную операцию. Он велит захватить холм с мельницей одному полку в тот самый момент, когда второй полк займёт мост через реку в долине, или где-нибудь ещё, и в результате никто ничего не понимает. А когда вечером все возвращаются в лагерь, командир первого полка говорит: «Простите, вы приказали захватить холм с мельницей? А мне показалось, со стадом коров.» И что дальше? Но в нашем случае ничего такого произойти не могло, потому что Бинго и Освальд торчали на мосту с утра до вечера, и мне надо было лишь вытащить Гонорию из дому и привести к озеру. А это оказалось до смешного просто. Не успел я заикнуться, что мне надо с ней поговорить, как она тут же согласилась пойти со мной прогуляться.
Гонория и девица Брейтуэйт приехали на машине сразу после ленча. Меня представили последней — высокой блондинке с голубыми глазами. Она мне понравилась хотя бы потому, что абсолютно не была похожа на Гонорию, и я с удовольствием поболтал бы с ней о том о сём, если б у меня было время. Но дело прежде всего. Я договорился, что Бинго спрячется за кусты ровно в три часа, и поэтому незаметно увлекал Гонорию в нужном мне направлении.
— Вы сегодня очень задумчивы, мистер Вустер.
Я вздрогнул. По правде говоря, мне сейчас было не до неё. Впереди показалось озеро, и я быстро огляделся по сторонам. Вроде бы всё шло по плану. Мальчишка сидел на парапете, а Бинго отсутствовал, из чего я заключил, что он занял свою позицию. Мои часы показывали две или три минуты четвёртого.
— Что? — рассеянно спросил я. — Ах да, конечно. Я задумался.
— Вы говорили, что хотите сообщить мне нечто очень важное.
— Точно!
Я решил протоптать для Бинго тропинку, если вы понимаете, что я имею в виду. Одним словом, я намеревался, не называя имени, подготовить девушку к тому, что, как ни странно, на свете существует некто, втюрившийся в неё по уши и стесняющийся признаться ей в своих чувствах. В общем, наболтать ей всякой ерунды в этом роде.
— Понимаете, — сказал я, — может, вам покажется это нелепым, но один человек в вас влюбился, ну, и всё такое. Мой приятель, знаете ли.
— Вот как? Ваш приятель?
— Да.
Она как— то чудно усмехнулась.
— Почему же он сам ничего мне не скажет?
— Видите ли, такой уж он уродился. Стесняется, понимаете ли. Смущается дальше некуда. По правде говоря, смелости у него не хватает. Ему кажется, что он вас недостоин, вот в чём дело. Смотрит на вас, как на богиню, если уж на то пошло. Так сказать, боготворит землю, по которой вы ступаете, но не способен из себя и слова выдавить.
— Как интересно.
— Да. Он парень неплохой, грубо говоря. Олух царя небесного, конечно, но мухи не обидит. Ну вот, кажется, всё. Вы ведь подумаете о бедняге, что?
— Какой вы смешной!
Она откинула голову назад и рассмеялась. Такой жуткий смех я слышал впервые. Мне показалось, я сижу в поезде, который на полном ходу идёт по тоннелю. Освальд повернулся и недовольно на нас посмотрел.
— Послушайте, нельзя ли потише? — прошипел он. — Вы распугаете мне всю рыбу.
Его вмешательство разрядило обстановку. Гонория поменяла тему разговора.
— Мне не нравится, что Освальд сидит на парапете, — заявила она. — Это очень опасно. Он может упасть с моста.
— Пойду предупрежу его, — сказал я.
На глаз расстояние между мной и подростком составляло не более пяти ярдов, но мне показалось, что я прошагал не меньше сотни. И после первого же шага у меня возникло совершенно идиотское ощущенье, что всё это происходило со мной раньше. Затем я понял, в чём тут дело. Много лет назад, на вечере в одном загородном доме, меня уговорили сыграть роль дворецкого в любительской пьесе, которую давали в каких-то гнусных благотворительных целях; в самом начале спектакля я должен был выйти слева, пересечь пустую сцену и поставить поднос с напитками на столик в её правом углу. На репетициях мне без устали вдалбливали, что я не спринтер, и в результате я шёл так медленно, что вообще потерял надежду дойти до этого треклятого столика. Сцена словно превратилась в безбрежную пустыню, а весь мир, казалось, замер, уставившись на меня в немом недоумении. Ну так вот, сейчас я испытывал примерно такое же ощущенье. В горле у меня пересохло до такой степени, что я не мог сглотнуть, и чем ближе я подходил к мальчику, тем дальше, казалось, он от меня отодвигался; а затем, непонятно каким образом, я очутился с ним рядом.
— Привет, — сказал я, выдавив из себя улыбку, которой он не заметил, потому что даже не потрудился ко мне повернуться. Лишь его левое ухо шевельнулось, вроде как выражая презрение. За всю свою жизнь я ещё не встречал особ, которые так ясно давали бы мне понять, как мало я для них значу.
— Привет! — повторил я и небрежно, так сказать, по-братски, положил руку ему на плечо. — Рыбачишь?
— Эй! Поосторожней! — воскликнул он, покачнувшись.
Такое надо делать либо сразу, либо никогда. Я закрыл глаза и пнул его что было сил. Раздался вопль, потом послышались какие-то непонятные звуки и громкий всплеск, после чего время продолжало идти своим чередом.
Я открыл глаза. Как раз в эту минуту Освальд вынырнул на поверхность.
— Помогите! — завопил я, скосив глаза на кусты, откуда должен был появиться малыш Бинго.
Кусты даже не шевельнулись.
— Кто-нибудь! Помогите! — снова завопил я.
Мне бы не хотелось наскучить вам своими театральными воспоминаниями, но я вновь хочу вернуться к тому спектаклю, где я играл роль дворецкого. Мне нужно было поставить поднос на столик, выслушать несколько слов от героини и уйти. Так вот, в тот вечер рассеянная девица забыла о своём выходе, и прошло не меньше минуты, прежде чем поисковая партия наткнулась на неё и приволокла на сцену. А я тем временем стоял как пень, не зная, чем всё это кончится. Жуткое ощущение, можете мне поверить, и сейчас я чувствовал примерно то же самое, если не хуже. Только теперь я понял, что означала фраза «время остановилось», которую так любят современные писатели.
А пока что Освальд погибал во цвете лет, и мне подумалось, что по этому поводу необходимо принять какие-то меры. Правда, парень не вызывал у меня особых симпатий, но этого было всё-таки недостаточно, чтобы позволить ему утонуть. Нет ничего более неприятного, чем вид на озеро с моста, но в моём положении выбирать не приходилось. Я скинул куртку и бросился в воду.
Я никогда не понимал, почему вода становится мокрее, когда ты ныряешь в одежде, а не просто купаешься, но, поверьте мне на слово, так оно и есть. Я пробыл в озере не больше трёх секунд, а уже чувствовал себя как тот, о котором пишут в газетах: «Очевидно, труп находился в воде не менее трёх дней». Мне было ужасно неуютно.
В этот момент сценарий изменился. Я предполагал, что схвачу мальчишку за шиворот и бесстрашно выволоку его на берег. Но Освальд не пожелал ждать, когда его выволокут. Отфыркавшись и протерев глаза, я увидел, что он находится ярдах в десяти от меня и уверенно плывёт к берегу по-собачьи. Это зрелище окончательно сломило мой дух. Как вы понимаете, при спасении утопающих самое главное, чтобы они оставались на месте и особо не рыпались. А если утопающий вдруг начинает плыть самостоятельно и при этом может дать тебе в заплыве на сто ярдов сорок ярдов форы, что тогда? Когда я с трудом добрался до берега, мальчишка, по-моему, уже подходил к дому. Короче, как ни крути, мой план с треском провалился.
Мои раздумья прервал шум поезда, идущего в тоннеле. Гонория Глоссоп снова смеялась. Она стояла рядом со мной и как-то чудно на меня смотрела.
— Ох, Берти, вы такой забавный! — сказала она. Поверьте, уже тогда мне показалось, что голос её звучит зловеще. До сих пор девица называла меня не иначе, как мистер Вустер. — Какой вы мокрый!
— Да, я мокрый.
— Скорее бегите в дом и переоденьтесь.
— Хорошо.
Я выжал из своей одежды пару галлонов воды.
— Какой вы забавный! — повторила она. — Сначала вы самым необычным образом сделали мне предложение, а потом столкнули Освальда в воду, чтобы спасти его и произвести на меня впечатление своей храбростью.
Как только мне удалось частично избавиться от воды в лёгких, я попытался исправить эту ужасную ошибку с её стороны.
— Нет, нет!
— Он сказал, что вы его толкнули, и я видела это собственными глазами. О, я не сержусь, Берти! Я польщена! Но я считаю, мне необходимо вами заняться. Вам нельзя больше оставаться без присмотра. Должно быть, вы насмотрелись разных фильмов. Я не удивлюсь, если в следующий раз вам придёт в голову мысль поджечь наш дом, чтобы меня спасти. — Она посмотрела на меня, как на принадлежность своего туалета. — Я думаю, мне удастся сделать из вас настоящего человека, Берти. До сих пор вы лишь прожигали жизнь, это так, но вы всё ещё молоды, и в вашей душе есть много хорошего.
— Нет, нет, что вы.
— А я говорю, есть. Вам просто необходимо осознать, на что вы способны, и я вам в этом помогу. А сейчас идите скорей в дом и переоденьтесь, а то простудитесь.
И, если вы понимаете, о чём я говорю, в её голосе проскользнули материнские нотки, которые сказали мне лучше всяких слов, что я попался. Как кур в ощип.
Когда я переоделся и спустился в холл, я увидел Бинго, сиявшего как медный таз.
— Берти! — воскликнул он. — Ты-то мне и нужен! Берти, ты даже не представляешь, как удивительно мне повезло!
— Ты, придурок! — вскричал я. — Куда ты запропастился? Ты знаешь, что…
— Ты спрашиваешь, почему меня не оказалось на месте? Я просто не успел тебе рассказать. Всё отменяется.
— Отменяется?
— Берти, честное слово, я уже пошёл к озеру, чтобы спрятаться в кустах, когда произошло нечто необычайное. Проходя по лужайке, я встретил самую красивую, самую ослепительную девушку во всём мире. Таких, как она, нет и никогда не было. Берти, ты веришь в любовь с первого взгляда? Ты ведь веришь в любовь с первого взгляда, старина? Как только я её увидел, меня потянуло к ней, как магнитом. Я позабыл обо всём на свете. Её зовут мисс Брейтуэйт, Берти, Дафна Брейтуэйт. Как только наши глаза встретились, я понял, что горько ошибался, принимая простую увлечённость Гонорией за истинную любовь. Берти, ты ведь веришь в любовь с первого взгляда? Дафна такая замечательная, такая добрая. Нежная богиня…
В этот момент я ушёл, оставив придурка в одиночестве.
Через два дня я получил письмо от Дживза.
«…Погода, — заканчивалось оно, — стоит прекрасная. Я купаюсь каждый день.» Я рассмеялся утробным или, если хотите, замогильным смехом и спустился в холл. Гонория назначила мне свидание в гостиной. Она собиралась почитать мне Рёскина.
Гонория и девица Брейтуэйт приехали на машине сразу после ленча. Меня представили последней — высокой блондинке с голубыми глазами. Она мне понравилась хотя бы потому, что абсолютно не была похожа на Гонорию, и я с удовольствием поболтал бы с ней о том о сём, если б у меня было время. Но дело прежде всего. Я договорился, что Бинго спрячется за кусты ровно в три часа, и поэтому незаметно увлекал Гонорию в нужном мне направлении.
— Вы сегодня очень задумчивы, мистер Вустер.
Я вздрогнул. По правде говоря, мне сейчас было не до неё. Впереди показалось озеро, и я быстро огляделся по сторонам. Вроде бы всё шло по плану. Мальчишка сидел на парапете, а Бинго отсутствовал, из чего я заключил, что он занял свою позицию. Мои часы показывали две или три минуты четвёртого.
— Что? — рассеянно спросил я. — Ах да, конечно. Я задумался.
— Вы говорили, что хотите сообщить мне нечто очень важное.
— Точно!
Я решил протоптать для Бинго тропинку, если вы понимаете, что я имею в виду. Одним словом, я намеревался, не называя имени, подготовить девушку к тому, что, как ни странно, на свете существует некто, втюрившийся в неё по уши и стесняющийся признаться ей в своих чувствах. В общем, наболтать ей всякой ерунды в этом роде.
— Понимаете, — сказал я, — может, вам покажется это нелепым, но один человек в вас влюбился, ну, и всё такое. Мой приятель, знаете ли.
— Вот как? Ваш приятель?
— Да.
Она как— то чудно усмехнулась.
— Почему же он сам ничего мне не скажет?
— Видите ли, такой уж он уродился. Стесняется, понимаете ли. Смущается дальше некуда. По правде говоря, смелости у него не хватает. Ему кажется, что он вас недостоин, вот в чём дело. Смотрит на вас, как на богиню, если уж на то пошло. Так сказать, боготворит землю, по которой вы ступаете, но не способен из себя и слова выдавить.
— Как интересно.
— Да. Он парень неплохой, грубо говоря. Олух царя небесного, конечно, но мухи не обидит. Ну вот, кажется, всё. Вы ведь подумаете о бедняге, что?
— Какой вы смешной!
Она откинула голову назад и рассмеялась. Такой жуткий смех я слышал впервые. Мне показалось, я сижу в поезде, который на полном ходу идёт по тоннелю. Освальд повернулся и недовольно на нас посмотрел.
— Послушайте, нельзя ли потише? — прошипел он. — Вы распугаете мне всю рыбу.
Его вмешательство разрядило обстановку. Гонория поменяла тему разговора.
— Мне не нравится, что Освальд сидит на парапете, — заявила она. — Это очень опасно. Он может упасть с моста.
— Пойду предупрежу его, — сказал я.
На глаз расстояние между мной и подростком составляло не более пяти ярдов, но мне показалось, что я прошагал не меньше сотни. И после первого же шага у меня возникло совершенно идиотское ощущенье, что всё это происходило со мной раньше. Затем я понял, в чём тут дело. Много лет назад, на вечере в одном загородном доме, меня уговорили сыграть роль дворецкого в любительской пьесе, которую давали в каких-то гнусных благотворительных целях; в самом начале спектакля я должен был выйти слева, пересечь пустую сцену и поставить поднос с напитками на столик в её правом углу. На репетициях мне без устали вдалбливали, что я не спринтер, и в результате я шёл так медленно, что вообще потерял надежду дойти до этого треклятого столика. Сцена словно превратилась в безбрежную пустыню, а весь мир, казалось, замер, уставившись на меня в немом недоумении. Ну так вот, сейчас я испытывал примерно такое же ощущенье. В горле у меня пересохло до такой степени, что я не мог сглотнуть, и чем ближе я подходил к мальчику, тем дальше, казалось, он от меня отодвигался; а затем, непонятно каким образом, я очутился с ним рядом.
— Привет, — сказал я, выдавив из себя улыбку, которой он не заметил, потому что даже не потрудился ко мне повернуться. Лишь его левое ухо шевельнулось, вроде как выражая презрение. За всю свою жизнь я ещё не встречал особ, которые так ясно давали бы мне понять, как мало я для них значу.
— Привет! — повторил я и небрежно, так сказать, по-братски, положил руку ему на плечо. — Рыбачишь?
— Эй! Поосторожней! — воскликнул он, покачнувшись.
Такое надо делать либо сразу, либо никогда. Я закрыл глаза и пнул его что было сил. Раздался вопль, потом послышались какие-то непонятные звуки и громкий всплеск, после чего время продолжало идти своим чередом.
Я открыл глаза. Как раз в эту минуту Освальд вынырнул на поверхность.
— Помогите! — завопил я, скосив глаза на кусты, откуда должен был появиться малыш Бинго.
Кусты даже не шевельнулись.
— Кто-нибудь! Помогите! — снова завопил я.
Мне бы не хотелось наскучить вам своими театральными воспоминаниями, но я вновь хочу вернуться к тому спектаклю, где я играл роль дворецкого. Мне нужно было поставить поднос на столик, выслушать несколько слов от героини и уйти. Так вот, в тот вечер рассеянная девица забыла о своём выходе, и прошло не меньше минуты, прежде чем поисковая партия наткнулась на неё и приволокла на сцену. А я тем временем стоял как пень, не зная, чем всё это кончится. Жуткое ощущение, можете мне поверить, и сейчас я чувствовал примерно то же самое, если не хуже. Только теперь я понял, что означала фраза «время остановилось», которую так любят современные писатели.
А пока что Освальд погибал во цвете лет, и мне подумалось, что по этому поводу необходимо принять какие-то меры. Правда, парень не вызывал у меня особых симпатий, но этого было всё-таки недостаточно, чтобы позволить ему утонуть. Нет ничего более неприятного, чем вид на озеро с моста, но в моём положении выбирать не приходилось. Я скинул куртку и бросился в воду.
Я никогда не понимал, почему вода становится мокрее, когда ты ныряешь в одежде, а не просто купаешься, но, поверьте мне на слово, так оно и есть. Я пробыл в озере не больше трёх секунд, а уже чувствовал себя как тот, о котором пишут в газетах: «Очевидно, труп находился в воде не менее трёх дней». Мне было ужасно неуютно.
В этот момент сценарий изменился. Я предполагал, что схвачу мальчишку за шиворот и бесстрашно выволоку его на берег. Но Освальд не пожелал ждать, когда его выволокут. Отфыркавшись и протерев глаза, я увидел, что он находится ярдах в десяти от меня и уверенно плывёт к берегу по-собачьи. Это зрелище окончательно сломило мой дух. Как вы понимаете, при спасении утопающих самое главное, чтобы они оставались на месте и особо не рыпались. А если утопающий вдруг начинает плыть самостоятельно и при этом может дать тебе в заплыве на сто ярдов сорок ярдов форы, что тогда? Когда я с трудом добрался до берега, мальчишка, по-моему, уже подходил к дому. Короче, как ни крути, мой план с треском провалился.
Мои раздумья прервал шум поезда, идущего в тоннеле. Гонория Глоссоп снова смеялась. Она стояла рядом со мной и как-то чудно на меня смотрела.
— Ох, Берти, вы такой забавный! — сказала она. Поверьте, уже тогда мне показалось, что голос её звучит зловеще. До сих пор девица называла меня не иначе, как мистер Вустер. — Какой вы мокрый!
— Да, я мокрый.
— Скорее бегите в дом и переоденьтесь.
— Хорошо.
Я выжал из своей одежды пару галлонов воды.
— Какой вы забавный! — повторила она. — Сначала вы самым необычным образом сделали мне предложение, а потом столкнули Освальда в воду, чтобы спасти его и произвести на меня впечатление своей храбростью.
Как только мне удалось частично избавиться от воды в лёгких, я попытался исправить эту ужасную ошибку с её стороны.
— Нет, нет!
— Он сказал, что вы его толкнули, и я видела это собственными глазами. О, я не сержусь, Берти! Я польщена! Но я считаю, мне необходимо вами заняться. Вам нельзя больше оставаться без присмотра. Должно быть, вы насмотрелись разных фильмов. Я не удивлюсь, если в следующий раз вам придёт в голову мысль поджечь наш дом, чтобы меня спасти. — Она посмотрела на меня, как на принадлежность своего туалета. — Я думаю, мне удастся сделать из вас настоящего человека, Берти. До сих пор вы лишь прожигали жизнь, это так, но вы всё ещё молоды, и в вашей душе есть много хорошего.
— Нет, нет, что вы.
— А я говорю, есть. Вам просто необходимо осознать, на что вы способны, и я вам в этом помогу. А сейчас идите скорей в дом и переоденьтесь, а то простудитесь.
И, если вы понимаете, о чём я говорю, в её голосе проскользнули материнские нотки, которые сказали мне лучше всяких слов, что я попался. Как кур в ощип.
* * *
Когда я переоделся и спустился в холл, я увидел Бинго, сиявшего как медный таз.
— Берти! — воскликнул он. — Ты-то мне и нужен! Берти, ты даже не представляешь, как удивительно мне повезло!
— Ты, придурок! — вскричал я. — Куда ты запропастился? Ты знаешь, что…
— Ты спрашиваешь, почему меня не оказалось на месте? Я просто не успел тебе рассказать. Всё отменяется.
— Отменяется?
— Берти, честное слово, я уже пошёл к озеру, чтобы спрятаться в кустах, когда произошло нечто необычайное. Проходя по лужайке, я встретил самую красивую, самую ослепительную девушку во всём мире. Таких, как она, нет и никогда не было. Берти, ты веришь в любовь с первого взгляда? Ты ведь веришь в любовь с первого взгляда, старина? Как только я её увидел, меня потянуло к ней, как магнитом. Я позабыл обо всём на свете. Её зовут мисс Брейтуэйт, Берти, Дафна Брейтуэйт. Как только наши глаза встретились, я понял, что горько ошибался, принимая простую увлечённость Гонорией за истинную любовь. Берти, ты ведь веришь в любовь с первого взгляда? Дафна такая замечательная, такая добрая. Нежная богиня…
В этот момент я ушёл, оставив придурка в одиночестве.
* * *
Через два дня я получил письмо от Дживза.
«…Погода, — заканчивалось оно, — стоит прекрасная. Я купаюсь каждый день.» Я рассмеялся утробным или, если хотите, замогильным смехом и спустился в холл. Гонория назначила мне свидание в гостиной. Она собиралась почитать мне Рёскина.
ГЛАВА 7. Познакомьтесь с Клодом и Юстасом
Бомба разорвалась ровно в один час сорок пять минут (время летнее). В этот момент Спенсер, дворецкий тёти Агаты, стоял передо мной с блюдом картофеля, и, потрясённый до глубины души, я ложкой отправил шесть хрустящих, обжаренных картофелин в полёт к буфету. Да, такой шок я испытал впервые в жизни.
К тому же не забудьте, что я находился в ослабленном состоянии. Я был помолвлен с Гонорией Глоссоп около двух недель, и ни одного дня не проходило, чтобы она не пыталась из меня что-нибудь «вылепить», как сказала бы моя тётя Агата. Я начитался серьёзной литературы до одури и до боли в глазах; прошагал не один десяток миль по картинным галереям и побывал на таком количестве концертов классической музыки, что сбился со счёта. Короче, я действительно был не в том состоянии, чтобы испытывать душевные потрясения, в особенности такие, как это. Гонория затащила меня на ленч к тёте Агате, и я сидел за столом, спрашивая у самого себя: «Благая смерть, когда же ты придёшь?» — когда моя нарёченная взорвала подо мной бомбу.
— Берти, — внезапно спросила она, словно вспомнив нечто очень важное, — как зовут твоего слугу, я имею в виду, камердинера?
— А? Дживз.
— Мне кажется, он плохо на тебя влияет — решительно произнесла Гонория. — Когда мы поженимся, тебе придётся его уволить.
Именно в этот момент я дёрнул ложкой и запустил шестью хрустящими и обжаренными картофелинами в буфет, а Спенсер тут же погнался за ними, как собака за палкой.
— Уволить Дживза? — прохрипел я.
— Да. Он мне не нравится.
— Мне он тоже не нравится, — заявила тётя Агата.
— Но это невозможно. Я имею в виду, я и дня без него не проживу.
— Придётся, — приказала Гонория. — Он мне совсем не нравится.
— Мне он тоже совсем не нравится, — сказала тётя Агата. — И никогда не нравился.
Кошмар какой-то, что? Я всегда считал, что женитьба — дело гиблое, но никогда не думал, что она требует от парня таких страшных жертв. Я был не в силах вымолвить ни слова.
После ленча, насколько я помнил, мне надлежало поймать кэб и отправиться с Гонорией за покупками на Риджент-стрит; но когда она встала из-за стола и взяла сумочку, тётя Агата не позволила ей прихватить заодно и меня.
— Беги по своим делам, дорогая, — нежно произнесла она. — Я хочу сказать Берти пару слов.
Когда Гонория ушла, тётя Агата села со мной рядом.
— Берти, — немного помолчав, начала говорить она, — дорогая Гонория этого не знает, но заключение вашего брака может быть связано с определёнными трудностями.
— Да ну! Правда? — спросил я с надеждой в голосе.
— О, ничего серьёзного, не беспокойся. Пустые, хоть и не очень приятные формальности. Сэру Родерику неймётся.
— Он считает, что мы с Гонорией не пара? Хочет меня отшить? Ну, может, он и прав.
— Прошу тебя, не неси ахинеи, Берти. Всё не так страшно, как ты думаешь. Но профессия сэра Родерика, к сожалению, заставляет его быть чрезмерно осторожным.
По правде говоря, до меня не дошло, о чем она говорит.
— Чрезмерно осторожным?
— Да. Ничего не поделаешь: невропатолог с такой обширной практикой поневоле относится ко всем людям подозрительно.
Теперь я понял, на что она намекала. Сэра Родерика Глоссопа, отца Гонории, все называют невропатологом, хотя каждому известно, что он не кто иной, как поставщик дурдома. Я имею в виду, что если, к примеру, ваш дядя герцог вдруг начинает втыкать себе в волосы соломинки для коктейля, вы первым делом приглашаете старикана Глоссопа. Он вас навещает, осматривает герцога со всех сторон, долго рассуждает о переутомлении нервной системы, а затем рекомендует полный отдых, уединение и всё такое прочее. Почти все знатные семьи страны время от времени пользуются его услугами (я хочу сказать, ему постоянно приходится сидеть у кого-нибудь на голове, пока ближайшие и дражайшие больного звонят в психушку и вызывают санитаров со смирительной рубашкой), и мне кажется, в его положении нетрудно было стать самым настоящим психоманом и начать относиться подозрительно ко всем без исключения.
— Ты имеешь в виду, он считает меня психом, а сумасшедший зять его не устраивает? — спросил я.
Моя сообразительность почему-то ужасно разозлила тётю Агату.
— Естественно, он так не думает. Я ведь сказала тебе, сэр Родерик чрезмерно осторожен и поэтому хочет убедиться, что ты абсолютно нормален. — Тут она умолкла, потому что Спенсер принёс кофе. Когда он ушёл, тётя Агата продолжила прерванную мысль. — Сэр Родерик слышал нелепую историю о том, что, находясь в Диттеридже, ты столкнул его сына с моста в воду. Невероятно! Даже ты не так глуп, чтобы выкинуть подобный фокус.
— Ну, видишь ли, я случайно к нему прислонился, и он плюхнулся в озеро.
— Освальд совершенно определённо заявил, что ты толкнул его намеренно. Это встревожило сэра Родерика и, к несчастью, заставило его навести справки о нашей семье. Естественно, он теперь знает о твоём бедном дяде Генри.
Она многозначительно на меня посмотрела, а я опустил голову и сделал глоток кофе. Мы начали рыться в семейном белье и выволокли на свет грязную простыню. Дело в том, что покойный дядя Генри был, если можно так выразиться, пятном на нашей репутации. Человек прекрасный во всех отношениях, он очень хорошо ко мне относился, щедро снабжая меня и деньгами, и советами, пока я учился в школе, но, не стану скрывать, его поведение иногда казалось несколько странным, например, когда он начал разводить в своей спальне кроликов. Думаю, какой-нибудь придира запросто мог посчитать его более или менее свихнувшимся. По правде говоря, он умер в окружении кроликов, до последней минуты радуясь жизни в какой-то частной клинике.
— Конечно, всё это глупости, — продолжала тётя Агата. — Унаследовать эксцентричность — и не более того — бедного Генри могли разве что Клод с Юстасом, а я в жизни своей не видела более смышлёных детей.
Клод и Юстас были близнецами, поступившими в школу, когда я её заканчивал. Вспоминая их проделки, я подумал, что слово «смышлёные» как нельзя больше им подходило: в первом классе они попадали из одной переделки в другую.
— Только посмотри, как прекрасно они зарекомендовали себя в Оксфорде. Не далее как вчера твоя тётя Эмилия получила письмо от Клода, где он пишет, что вскоре их примут в очень престижный клуб колледжа, который называется «Искатели».
— «Искатели»? Помнится, когда я учился в Оксфорде, такого клуба не существовало. Что они ищут?
— О6 этом Клод не написал. Должно быть, истину или знания. Наверное, в этот клуб нелегко попасть, потому что Клод говорит, что лорд Рэйнсби, сын эрла Датчета, тоже является одним из соискателей. Однако мы отвлеклись, а речь шла о том, что сэр Родерик желает побеседовать с тобой наедине в спокойной обстановке. Учти, Берти, я полагаюсь если не на твой разум, то по крайней мере на твой здравый смысл. Не хихикай, не смотри на него своим идиотским взглядом, не зевай, не ёрзай и помни, что он президент лиги «Против азартных игр», так что не обсуждай с ним скачки. Он придёт к тебе на ленч завтра в час тридцать. Пожалуйста, не забудь, что он не пьёт крепких напитков, отрицательно относится к курению и кушает самую простую пищу, так как у него больной желудок. Не предлагай ему кофе, потому что он считает этот напиток основой всех нервных заболеваний в мире.
— Я думаю, собачья галета и стакан воды пойдут ему на пользу, что? — сказал я.
— Берти!
— Ох, ну хорошо. Я пошутил.
— Идиотские высказывания подобного рода мгновенно подтвердят худшие опасения сэра Родерика. Пожалуйста, попытайся не паясничать, когда будешь находиться в его обществе. Он человек серьёзный. Ты уже уходишь? Будь любезен, не забудь того, что я тебе сказала. Я полагаюсь на тебя, Берти, и если ты меня подведёшь, пеняй на себя.
— Да, да, конечно.
И я пошёл домой, стараясь не думать о предстоящей мне пытке.
На следующее утро я встал поздно и, позавтракав, сразу отправился прогуляться. Мне казалось, я должен сделать всё, чтобы в мозгу у меня прояснилось, а свежий воздух обычно рассеивает туман, который, как правило, поутру клубится в моей голове. Я шёл не спеша и добрался до Гайд-парка, когда какой-то придурок хлопнул меня по спине между лопатками. Обернувшись, я увидел малыша Юстаса, моего кузена. Он и ещё два парня держались под руки, причём левым крайним был мой кузен Клод, а посередине стоял розовощёкий незнакомец со светлыми волосами и виноватым выражением на лице.
— Берти, старичок! — дружелюбно воскликнул малыш Юстас.
— Привет! — сказал я без всякого энтузиазма в голосе.
— Это надо же! Кто б мог подумать, что мы встретим в Лондоне единственного человека, который поможет нам достойно провести время! Кстати, ты не знаком с Пёсьей Мордой? Пёсья Морда, это мой кузен Берти. Лорд Рэйнсби
— мистер Вустер. Мы только что от тебя, Берти. К несчастью, ты уже смылся, но старина Дживз принял нас лучше некуда. Этот малый сокровище, Берти. Держись за него обеими руками.
— Что вы делаете в Лондоне? — спросил я.
— О, развлекаемся потихоньку. Приехали всего на день. На три десять отчаливаем обратно. А сейчас, Берти, поговорим о ленче, которым ты так любезно согласился нас угостить. Куда пойдём? «Ритц»? «Савой»? «Карлтон»? Если ты вхож в «Киро» или «Посольство», нас это тоже устраивает.
— Я не могу пригласить вас на ленч. У меня деловое свидание. И, прах побери, я опоздал! — воскликнул я, глядя на часы и останавливая проходящее мимо такси. — Приношу свои извинения.
— В таком случае будь мужчиной и одолжи нам пятёрку, — заявил малыш Юстас.
У меня не было времени спорить. Я отстегнул им пятёрку и вскочил в машину. Ровно без двадцати два я ворвался в гостиную, но, к счастью, сэра Родерика в ней не оказалось.
Дживз, по своему обыкновению, вплыл в комнату.
— Сэр Родерик ещё не пришёл, сэр.
— Слава богу! — воскликнул я. — А я думал, он тут буйствует.
По собственному опыту я знал, что чем меньше ты хочешь кого-то видеть, тем пунктуальнее этот кто-то приходит на свидание. Сидя в такси, я представил себе, как старикан бродит взад-вперёд по моему ковру, бормоча: «Он нейдёт» — и распаляясь всё больше и больше.
— Надеюсь, вы останетесь довольны ленчем, сэр.
— Что ты собираешься подать на стол?
— Холодное consomme, телячьи отбивные и салат, сэр. А также лимонный сок с содовой и льдом.
— Что ж, надеюсь, желудок сэра Родерика не пострадает. Только не вздумай увлечься и принести кофе.
— Ни в коем случае, сэр.
— И не стой с идиотским выражением на лице, потому что ты оглянуться не успеешь, как загремишь в психушку.
— Слушаюсь, сэр.
В дверь позвонили.
— Начали! — сказал я. — Не подкачай, Дживз!
К тому же не забудьте, что я находился в ослабленном состоянии. Я был помолвлен с Гонорией Глоссоп около двух недель, и ни одного дня не проходило, чтобы она не пыталась из меня что-нибудь «вылепить», как сказала бы моя тётя Агата. Я начитался серьёзной литературы до одури и до боли в глазах; прошагал не один десяток миль по картинным галереям и побывал на таком количестве концертов классической музыки, что сбился со счёта. Короче, я действительно был не в том состоянии, чтобы испытывать душевные потрясения, в особенности такие, как это. Гонория затащила меня на ленч к тёте Агате, и я сидел за столом, спрашивая у самого себя: «Благая смерть, когда же ты придёшь?» — когда моя нарёченная взорвала подо мной бомбу.
— Берти, — внезапно спросила она, словно вспомнив нечто очень важное, — как зовут твоего слугу, я имею в виду, камердинера?
— А? Дживз.
— Мне кажется, он плохо на тебя влияет — решительно произнесла Гонория. — Когда мы поженимся, тебе придётся его уволить.
Именно в этот момент я дёрнул ложкой и запустил шестью хрустящими и обжаренными картофелинами в буфет, а Спенсер тут же погнался за ними, как собака за палкой.
— Уволить Дживза? — прохрипел я.
— Да. Он мне не нравится.
— Мне он тоже не нравится, — заявила тётя Агата.
— Но это невозможно. Я имею в виду, я и дня без него не проживу.
— Придётся, — приказала Гонория. — Он мне совсем не нравится.
— Мне он тоже совсем не нравится, — сказала тётя Агата. — И никогда не нравился.
Кошмар какой-то, что? Я всегда считал, что женитьба — дело гиблое, но никогда не думал, что она требует от парня таких страшных жертв. Я был не в силах вымолвить ни слова.
После ленча, насколько я помнил, мне надлежало поймать кэб и отправиться с Гонорией за покупками на Риджент-стрит; но когда она встала из-за стола и взяла сумочку, тётя Агата не позволила ей прихватить заодно и меня.
— Беги по своим делам, дорогая, — нежно произнесла она. — Я хочу сказать Берти пару слов.
Когда Гонория ушла, тётя Агата села со мной рядом.
— Берти, — немного помолчав, начала говорить она, — дорогая Гонория этого не знает, но заключение вашего брака может быть связано с определёнными трудностями.
— Да ну! Правда? — спросил я с надеждой в голосе.
— О, ничего серьёзного, не беспокойся. Пустые, хоть и не очень приятные формальности. Сэру Родерику неймётся.
— Он считает, что мы с Гонорией не пара? Хочет меня отшить? Ну, может, он и прав.
— Прошу тебя, не неси ахинеи, Берти. Всё не так страшно, как ты думаешь. Но профессия сэра Родерика, к сожалению, заставляет его быть чрезмерно осторожным.
По правде говоря, до меня не дошло, о чем она говорит.
— Чрезмерно осторожным?
— Да. Ничего не поделаешь: невропатолог с такой обширной практикой поневоле относится ко всем людям подозрительно.
Теперь я понял, на что она намекала. Сэра Родерика Глоссопа, отца Гонории, все называют невропатологом, хотя каждому известно, что он не кто иной, как поставщик дурдома. Я имею в виду, что если, к примеру, ваш дядя герцог вдруг начинает втыкать себе в волосы соломинки для коктейля, вы первым делом приглашаете старикана Глоссопа. Он вас навещает, осматривает герцога со всех сторон, долго рассуждает о переутомлении нервной системы, а затем рекомендует полный отдых, уединение и всё такое прочее. Почти все знатные семьи страны время от времени пользуются его услугами (я хочу сказать, ему постоянно приходится сидеть у кого-нибудь на голове, пока ближайшие и дражайшие больного звонят в психушку и вызывают санитаров со смирительной рубашкой), и мне кажется, в его положении нетрудно было стать самым настоящим психоманом и начать относиться подозрительно ко всем без исключения.
— Ты имеешь в виду, он считает меня психом, а сумасшедший зять его не устраивает? — спросил я.
Моя сообразительность почему-то ужасно разозлила тётю Агату.
— Естественно, он так не думает. Я ведь сказала тебе, сэр Родерик чрезмерно осторожен и поэтому хочет убедиться, что ты абсолютно нормален. — Тут она умолкла, потому что Спенсер принёс кофе. Когда он ушёл, тётя Агата продолжила прерванную мысль. — Сэр Родерик слышал нелепую историю о том, что, находясь в Диттеридже, ты столкнул его сына с моста в воду. Невероятно! Даже ты не так глуп, чтобы выкинуть подобный фокус.
— Ну, видишь ли, я случайно к нему прислонился, и он плюхнулся в озеро.
— Освальд совершенно определённо заявил, что ты толкнул его намеренно. Это встревожило сэра Родерика и, к несчастью, заставило его навести справки о нашей семье. Естественно, он теперь знает о твоём бедном дяде Генри.
Она многозначительно на меня посмотрела, а я опустил голову и сделал глоток кофе. Мы начали рыться в семейном белье и выволокли на свет грязную простыню. Дело в том, что покойный дядя Генри был, если можно так выразиться, пятном на нашей репутации. Человек прекрасный во всех отношениях, он очень хорошо ко мне относился, щедро снабжая меня и деньгами, и советами, пока я учился в школе, но, не стану скрывать, его поведение иногда казалось несколько странным, например, когда он начал разводить в своей спальне кроликов. Думаю, какой-нибудь придира запросто мог посчитать его более или менее свихнувшимся. По правде говоря, он умер в окружении кроликов, до последней минуты радуясь жизни в какой-то частной клинике.
— Конечно, всё это глупости, — продолжала тётя Агата. — Унаследовать эксцентричность — и не более того — бедного Генри могли разве что Клод с Юстасом, а я в жизни своей не видела более смышлёных детей.
Клод и Юстас были близнецами, поступившими в школу, когда я её заканчивал. Вспоминая их проделки, я подумал, что слово «смышлёные» как нельзя больше им подходило: в первом классе они попадали из одной переделки в другую.
— Только посмотри, как прекрасно они зарекомендовали себя в Оксфорде. Не далее как вчера твоя тётя Эмилия получила письмо от Клода, где он пишет, что вскоре их примут в очень престижный клуб колледжа, который называется «Искатели».
— «Искатели»? Помнится, когда я учился в Оксфорде, такого клуба не существовало. Что они ищут?
— О6 этом Клод не написал. Должно быть, истину или знания. Наверное, в этот клуб нелегко попасть, потому что Клод говорит, что лорд Рэйнсби, сын эрла Датчета, тоже является одним из соискателей. Однако мы отвлеклись, а речь шла о том, что сэр Родерик желает побеседовать с тобой наедине в спокойной обстановке. Учти, Берти, я полагаюсь если не на твой разум, то по крайней мере на твой здравый смысл. Не хихикай, не смотри на него своим идиотским взглядом, не зевай, не ёрзай и помни, что он президент лиги «Против азартных игр», так что не обсуждай с ним скачки. Он придёт к тебе на ленч завтра в час тридцать. Пожалуйста, не забудь, что он не пьёт крепких напитков, отрицательно относится к курению и кушает самую простую пищу, так как у него больной желудок. Не предлагай ему кофе, потому что он считает этот напиток основой всех нервных заболеваний в мире.
— Я думаю, собачья галета и стакан воды пойдут ему на пользу, что? — сказал я.
— Берти!
— Ох, ну хорошо. Я пошутил.
— Идиотские высказывания подобного рода мгновенно подтвердят худшие опасения сэра Родерика. Пожалуйста, попытайся не паясничать, когда будешь находиться в его обществе. Он человек серьёзный. Ты уже уходишь? Будь любезен, не забудь того, что я тебе сказала. Я полагаюсь на тебя, Берти, и если ты меня подведёшь, пеняй на себя.
— Да, да, конечно.
И я пошёл домой, стараясь не думать о предстоящей мне пытке.
* * *
На следующее утро я встал поздно и, позавтракав, сразу отправился прогуляться. Мне казалось, я должен сделать всё, чтобы в мозгу у меня прояснилось, а свежий воздух обычно рассеивает туман, который, как правило, поутру клубится в моей голове. Я шёл не спеша и добрался до Гайд-парка, когда какой-то придурок хлопнул меня по спине между лопатками. Обернувшись, я увидел малыша Юстаса, моего кузена. Он и ещё два парня держались под руки, причём левым крайним был мой кузен Клод, а посередине стоял розовощёкий незнакомец со светлыми волосами и виноватым выражением на лице.
— Берти, старичок! — дружелюбно воскликнул малыш Юстас.
— Привет! — сказал я без всякого энтузиазма в голосе.
— Это надо же! Кто б мог подумать, что мы встретим в Лондоне единственного человека, который поможет нам достойно провести время! Кстати, ты не знаком с Пёсьей Мордой? Пёсья Морда, это мой кузен Берти. Лорд Рэйнсби
— мистер Вустер. Мы только что от тебя, Берти. К несчастью, ты уже смылся, но старина Дживз принял нас лучше некуда. Этот малый сокровище, Берти. Держись за него обеими руками.
— Что вы делаете в Лондоне? — спросил я.
— О, развлекаемся потихоньку. Приехали всего на день. На три десять отчаливаем обратно. А сейчас, Берти, поговорим о ленче, которым ты так любезно согласился нас угостить. Куда пойдём? «Ритц»? «Савой»? «Карлтон»? Если ты вхож в «Киро» или «Посольство», нас это тоже устраивает.
— Я не могу пригласить вас на ленч. У меня деловое свидание. И, прах побери, я опоздал! — воскликнул я, глядя на часы и останавливая проходящее мимо такси. — Приношу свои извинения.
— В таком случае будь мужчиной и одолжи нам пятёрку, — заявил малыш Юстас.
У меня не было времени спорить. Я отстегнул им пятёрку и вскочил в машину. Ровно без двадцати два я ворвался в гостиную, но, к счастью, сэра Родерика в ней не оказалось.
Дживз, по своему обыкновению, вплыл в комнату.
— Сэр Родерик ещё не пришёл, сэр.
— Слава богу! — воскликнул я. — А я думал, он тут буйствует.
По собственному опыту я знал, что чем меньше ты хочешь кого-то видеть, тем пунктуальнее этот кто-то приходит на свидание. Сидя в такси, я представил себе, как старикан бродит взад-вперёд по моему ковру, бормоча: «Он нейдёт» — и распаляясь всё больше и больше.
— Надеюсь, вы останетесь довольны ленчем, сэр.
— Что ты собираешься подать на стол?
— Холодное consomme, телячьи отбивные и салат, сэр. А также лимонный сок с содовой и льдом.
— Что ж, надеюсь, желудок сэра Родерика не пострадает. Только не вздумай увлечься и принести кофе.
— Ни в коем случае, сэр.
— И не стой с идиотским выражением на лице, потому что ты оглянуться не успеешь, как загремишь в психушку.
— Слушаюсь, сэр.
В дверь позвонили.
— Начали! — сказал я. — Не подкачай, Дживз!
ГЛАВА 8. Сэр Родерик приходит на ленч
Я конечно, уже встречался с сэром Родериком, но только в компании Гонории, а рядом с Гонорией любой человек выглядит жалким замухрышкой. До этого момента я даже не подозревал, какой устрашающей внешностью обладает старикан. Вместо бровей у него росли кусты, придававшие свирепость его пронзительному взгляду, который трудно было переварить на голодный желудок. Сэр Родерик был высок, широкоплеч и являлся обладателем огромной лысой головы, напоминавшей своими размерами и формой купол собора Святого Павла. Должно быть, он носил девятый размер шляпы, никак не меньше. Кстати, это доказывает, как глупо развивать свои мозги.