- Да, я к вам, Григорий Иванович. - Корнилов достал удостоверение, представился.
Мокригин хотел что-то сказать, но только облизнул вдруг свою толстую нижнюю губу. В лице у него ничего не изменилось, не дрогнуло. Он замер.
- Григорий Иванович, я пришел к вам поговорить о леснике Зотове. Мне сказали, что вы были с ним друзьями...
Бухгалтер по-прежнему был спокоен. Никаких признаков паники. Только сузились глаза, стали маленькими точками зрачки. "Он давно ждал, что к нему придут, - подумал Корнилов. - Успел приготовить себя".
- А что бы вы хотели узнать о Зотове? - Мокригин явно не собирался распространяться о своей дружбе с лесником.
- Вы, наверное, знаете, Григорий Иванович, что Зотов убил сына и сам повесился. - Корнилов сказал это нарочито спокойно, буднично. - Мне хотелрсь бы знать об их отношениях.
Мокригин неопределенно пожал плечами:
- Что ж рассказывать? Я не знаю. - Он посмотрел на Корнилова чуть-чуть прищурившись. - Вы лучше задавайте вопросы. Я отвечу.
"Ого, да он тертый калач, - подумал Корнилов. - Школа видна. Такого голыми руками не возьмешь", - и спросил:
- С Зотовым вы давно знакомы?
- Давно.
- А вы неразговорчивы, Григорий Иванович. С вами трудно, - улыбнулся Корнилов. Бухгалтер пожал плечами, машинально крутанул ручку арифмометра.
"Так мы будем разговаривать неделю, - подумал Корнилов. - Интересно, надолго ли ему хватит выдержки?"
- Вы были знакомы с Тельманом Алексеевым, сыном Зотова?
- Нет.
"Отвечает не задумываясь. На лице ни один мускул не дрогнет".
- А знали о его существовании?
- Знал.
- Они были в ссоре?
Мокригин усмехнулся:
- Так... расплевались однажды. Сын-то тогда от горшка два вершка был! Они же с войны не виделись. О покойниках плохо не говорят, но сынок его свинья свиньей оказался. Даже не подумал разыскать старика, помочь ему... - Лицо бухгалтера стало злым.
- А Зотов просил его о помощи?
- С какой стати?! Он и не искал сына. Случайно узнал о нем! неожиданно выкрикнул Мокригин. - Чего ему унижаться перед "чистеньким" сыном! Я, я только и помогал старику, - сказал он с необычной горячностью. - И деньгами, и по хозяйству. Да мало ли! - Он с какой-то безнадежностью махнул рукой и замолк, словно испугался своего порыва.
- А как узнал старик о сыне?
- В журнале портрет увидел. В "Огоньке".
- И решил его разыскать?
- Откуда я знаю? - проворчал бухгалтер. - Он мне не докладывал.
"Наверняка знает, что старик разыскивал сына, - решил Корнилов. Только зачем скрывает?"
- А где вы познакомились с Зотовым, Григорий Иванович.
Бухгалтер вдруг посмотрел на Корнилова с откровенной ненавистью.
- Там и познакомились. Будто не справились... - И сказал с вызовом: Кто еще у бывшего зека другом может быть? Такой же зек, как и он. Вот мы со стариком и держались друг друга.
- Вы правы. Я наводил справки: в одной колонии отбывали наказание.
"Старый друг лучше новых двух, - вдруг вспомнилась Корнилову поговорка. - Старый друг лучше новых двух..." И какая-то совсем смутная догадка мелькнула у него, скорее не догадка, а предчувствие, что за этой неожиданной горячностью бухгалтера, за его словами о старой дружбе отверженных обществом людей и кроется разгадка трагедии.
- Вы, Григорий Иванович, не женаты? - спросил Корнилов. Он всегда так вел беседы, перескакивал с одного вопроса на другой, лишая своего собеседника возможности понять, что же интересует полковника больше всего.
- Нет, - отчужденно ответил Мокригин.
- А у вас есть родные?
- Какое это имеет значение? Вы ведь хотели узнать о Зотове, а не обо мне?
- Простите, если задал неприятный вопрос, - дружелюбно сказал Игорь Васильевич. - Я не хотел вас обидеть.
Бухгалтер смотрел на Корнилова с ненавистью.
- Да, да! Нет у меня родных! Не знал никогда о них и знать не хочу!
- А друзья?
- Что вы ко мне в душу лезете?
"Одиночество, одиночество его мучает!" - подумал Корнилов.
- А зачем Зотов убил сына?
- Откуда я знаю? - закричал бухгалтер. Веко на правом глазу у него задергалось. От его несокрушимого спокойствия не осталось и следа. - Что вы не даете покоя старику? Он умер! Умер! И никто не узнает, зачем он убил сына.
Корнилов подождал, пока бухгалтер успокоится, и примирительно сказал:
- Ладно, оставим в покое Зотова, начнем с другой стороны...
Он достал из папки стопку бумаги, авторучку. И вдруг почувствовал, как напрягся Мокригин. Лицо у него стало каменным, только зрачки еще больше сузились.
- Григорий Иванович, - сказал Корнилов. - У меня есть поручение следователя допросить вас по делу об убийстве Тельмана Алексеева. По вновь открывшимся обстоятельствам...
Мокригин молчал.
- Когда вы виделись с Зотовым в последний раз?
- Пятого января... На день рождения он ко мне приезжал.
- А вы?
- Что я? - не понял бухгалтер.
- Вы когда у него были? У Зотова.
- Сразу после Нового года. Съездил, по хозяйству помог.
- Как вы праздновали день рождения? Много было гостей?
- Нет, никого не было, кроме Коли. Посидели в ресторане - и домой.
- В каком ресторане?
Мокригин осклабился:
- И этим интересуетесь? В "Радуге".
- Где вы были тринадцатого января с часу дня и до двенадцати?
- Ездил в Ленинград, - нехотя процедил Мокригин. - На электричке в тринадцать тридцать.
- Расскажите мне последовательно, где вы были в Ленинграде.
Бухгалтер недобро усмехнулся:
- Если это так необходимо... Попробую вспомнить. - И начал перечислять магазины. Он врал умно, с оглядкой. Корнилов мысленно проследил его путь по городу - все магазины выстраивались по маршруту третьего трамвая.
- Ни один из этих магазинов не был закрыт на переучет? - Корнилов заметил, как на скулах Мокригина вздулись желваки.
- Нет, на переучет закрыты не были, - медленно ответил он. - Правда, в каком-то из них отдел не работал... Только не помню в каком.
"Интересно, почему Мокригин не спрашивает меня, для чего этот допрос и в чем он провинился? - подумал Корнилов. - Хочет показать свое безразличие?"
- Вы что-нибудь купили себе?
- Нет. Искал пальто на меховой подкладке, да не повезло...
"Еще бы! Такое пальто и летом по большому блату не достанешь. А уж то, что его зимой в магазинах не бывает, в этом-то, голубчик, ты уверен. Беспроигрышно играешь".
- Значит, ничего не купили?
- Ничего.
- Когда вы приехали в Ленинград, какая там была погода?
- Пасмурно. Снежок шел, - сказал Мокригин, и Корнилов вдруг увидел, как его лоб внезапно покрылся мелкими капельками пота. Бухгалтер заерзал, стал вдруг перекладывать с места на место бумаги, лежавшие перед ним на столе.
Корнилов помнил, что по сводке метеобюро пасмурная погода со снегом была на Мшинской, а в Ленинграде днем было ясно. Светило солнце. Он почувствовал резкий запах мужского пота.
- Григорий Иванович, а когда вы уезжали из Ленинграда? Время? Погода?
- Не помню, - отрывисто бросил Мокригин. Похоже, что нервы у него совсем сдали.
- Когда пришли домой?
- В двенадцать.
- Это вы на фото? - Корнилов вынул из кармана фотографию Мокригина, которую по его просьбе сделали гатчинские оперативники.
- А вы что, не видите? - огрызнулся бухгалтер. - И что это за допрос?! Я в чем-то виноват? Вы даже не потрудились мне объяснить!
- Служащие станции Мшинская, Григорий Иванович, опознали в этом мужчине пассажира, который сошел с трехчасового поезда и направился по лесной тропе в сторону деревни Владычкино...
- Я был в Ленинграде, - упрямо сказал бухгалтер.
- С этого же поезда сошел и Алексеев, - продолжал Корнилов. - У него были лыжи. Он ушел вперед, но на одной сломалось крепление. - Мокригин уже не мог справиться с собой. Лицо его перекосила какая-то странная гримаса. Он весь подался к Корнилову, впился в него взглядом. - Да, забыл одну деталь - у Тельмана Алексеева была такая же шапка, как у вас. - Он повернулся к вешалке, на которой висели пальто и рыжая мохнатая шапка бухгалтера. И тут его обожгла шальная мысль: "А не бухгалтеру ли предназначалась пуля? Ведь у него и у художника не только шапки похожие. И фигуры тоже одинаковые. Оба широкоплечие, высокие..."
Мокригин молчал.
Тогда Корнилов наклонился к нему и сказал, положив свою руку на руку бухгалтера:
- А ведь это вам приготовил старик пулю, Григорий Иванович. За что?
Мокригин резко вскочил, уронил стул. Несколько секунд он молча смотрел на Корнилова, словно не зная, что предпринять, а потом вдруг громко, горячечно зашептал:
- Не докажете, не докажете! Не мог он в меня. У него и был-то один друг на свете - Гриша Мокригин! Один! Все от него отвернулись, все! И Тельман этот тридцать лет не знался, а тут нате, поперся к папочке. Кому он нужен, Павлик Морозов! Говорил я деду: доживай свой век без чистеньких. Не послушал - умереть ему прощеным захотелось! Тьфу! - Мокригин плюнул и, будто опомнившись, спросил, пристально глядя в глаза Корнилову: - А я-то, я в чем виноват, товарищ хороший? Мне-то вы зачем о прошлом напоминаете? Мало ли в кого стрелял старик. Он и расчелся. Не я ведь стрелял! - И снова закричал: - Что вы мне душу терзаете, всё старых грехов забыть не можете? Вам дай волю - клеймо бы на лбу выжгли!
Дверь в комнату приоткрылась, и заглянула испуганная женщина. Мокригин посмотрел на нее со злостью, и женщина моментально исчезла.
- Вы садитесь, - спокойно, но настойчиво попросил Корнилов. Так мучивший его все последние дни вопрос, зачем убил старый лесник своего сына, перестал быть вопросом. - Я не о старом пришел напоминать. Мокригин сел. Веко у него все дергалось, а руки не находили покоя. Он хватался то за лицо, то за шею. - Дело ведь вот в чем, Григорий Иванович: бросили вы Тельмана Алексеева в беспомощном состоянии. Умирать в лесу. А его спасти можно было, если бы вы сходили за помощью.
- Мертвый он был, мертвый, - упавшим голосом пробормотал бухгалтер. Старик без промаха бил. - Мокригина передернуло, словно от холода.
- Экспертиза свидетельствует - несколько часов жил. Вот за это преступление вам отвечать придется. Оно доказуемо...
- Мертвый он был, - опять сказал Мокригин. Вид у него был затравленный.
"Опытный дядя, - думал Корнилов, разглядывая бухгалтера, - а нервишки подводят. Эк он распсиховался, когда я сказал, что пуля ему предназначалась!" И быстро спросил еще раз:
- Григорий Иванович, а за что все-таки хотел убить вас лесник? Неужели не догадываетесь?
Мокригин шумно набрал в легкие воздуха, лицо его сделалось таким багровым, что Корнилов испугался, не хватит ли бухгалтера удар.
- А если и догадываюсь, - наконец выдохнул он, - вам-то какая с этого корысть? К делу не пришьете! - Мокригин неожиданно улыбнулся, улыбнулся дико и зловеще. Глаза у него блеснули. Корнилову даже показалось, что как-то гордо блеснули.
- Боялся меня Николка, - сказал бухгалтер. - Своего прошлого боялся. Сыну хотел чистеньким представиться. А меня, значит, побоку?! Рылом в чистенькие не вышел? Курва! - Он так же внезапно погасил свою жуткую улыбку и замолк.
Остальная часть допроса пошла спокойно. На все вопросы Мокригин отвечал безучастно и односложно: "да", "нет". Он подтвердил, что услышал выстрел перед тем, как выйти из леса на поляну, и через несколько минут наткнулся на тело лыжника. Думал якобы сначала, что выстрел случайный, что поблизости охотники. Боясь, что могут выстрелить еще, он спрятался за ель и только тогда увидел справа на горке спину удалявшегося человека. Это был Зотов.
О лыжнике Мокригин все время твердил: "Он был мертвый, лыжник-то. Мертвый. Я ничем не мог помочь". О том, что это был Тельман Алексеев, сын лесника, Мокригин узнал только вчера от директора лесхоза.
Но когда Корнилов снова спросил бухгалтера, за что все-таки хотел его убить лесник, он заложил руки за спину и молчал, стиснув зубы. Корнилов понял: на этот вопрос ответа не получить.
Он сел за соседний столик, где стояла большая пишущая машинка, и начал печатать протокол допроса. Бухгалтер сидел понурый, время от времени исподлобья поглядывая на него. Когда протокол был готов, Корнилов мельком перечитал его и дал Мокригину. Ознакомиться и подписать. Бухгалтер спокойно взял листки и, глядя прямо в глаза Корнилову, разорвал протокол на мелкие кусочки. В лице у него ничего не дрогнуло, ни один мускул.
- Ничего не докажете. Можете хоть сто опознаний делать. - И бросил бумажки на пол.
Корнилову стоило большого труда, чтобы не показать бешенства, которое им овладело. "Ох какой подонок, какой подонок", - подумал он, ощущая нестерпимое желание ударить.
- Вы можете сколько угодно рвать бумажки, но от ответа вам не уйти, Мокригин!
Возвращаясь в райотдел, Корнилов думал о том, что же могло связывать этого злобного бухгалтера и лесника Зотова. Бухгалтера и лесника. Сидели вместе? Верно, сидели. Но раскаявшиеся-то преступники на свободе избегают друг друга. А уж если объединяются, то закоренелые. На дурное. Наперекор пословице: "В счастье - вместе, в горе - врозь".
Бухгалтер и лесник. Правил без исключений нет, но необязательно ведь эта пара - исключение. Нет, недаром держались они вместе столько лет. Лесник и бухгалтер лесхоза. Что же их связывало? Лес? Воровали лес? Слишком на поверхности...
В райотделе Игорь Васильевич рассказал обо всем начальнику уголовного розыска Финогенову.
- Берите дело в свои руки. Свяжитесь с Лужской прокуратурой. У них делом об убийстве следователь Каликов занимается. Но стерегите бухгалтера. Сбежать может. Сердцем чую. Попросите обэхээссэсовцев - пусть займутся лесхозом. Что-то тут нечисто. Бухгалтер и лесник - улавливаете? Сидели вместе. Я вам свою точку зрения не навязываю, но посмотрите, разберитесь. Я так думаю, что если человек мог одну подлость совершить, он и на другую способен. У подленького за душой не один грешок найдется.
...Дня через два после всех этих событий Корнилова остановил в коридоре управления Белянчиков...
- Все забываю тебя спросить, Игорь. Когда ты понял, что лесник не в сына стрелял? - Белянчиков немножко слукавил - они с Корниловым встречались постоянно, на дню по нескольку раз. И давно бы он мог спросить, да просто дулся за тот разговор. Белянчиков обиды долго помнил.
- На репетиции в театре.
- При чем здесь театр? - удивился Белянчиков.
- Да как тебе сказать, - задумчиво начал Корнилов. - В двух словах не расскажешь.
Они подошли к окну, Корнилов закурил.
- Пригласили меня консультировать одну пьесу. На нашу тему. Там в третьем действии молодой парень убивает свою знакомую. Бежит к другой подружке и в любви ей объясняется, пьют вместе вино как ни в чем не бывало. А на репетиции заминка произошла: не получается эта сцена у молодого актера, и все тут. "Дайте, - говорит, - мне еще время в образ вжиться".
Я сначала решил - не под силу актеру роль. А потом, когда подумал всерьез да всю пьесу вспомнил, другое понял. Это не актера вина. Он-то молодчина. Фальшь уловил. Интуитивно почувствовал, что его герой не мог совершить это преднамеренное убийство, да еще тут же с новой милашкой объясняться!
- Что значит "не мог"? - спросил Белянчиков.
- Ну конечно, в жизни все бывает: случай, пьянка, вспышка гнева. А чтобы преднамеренно - нет! Этот герой не мог, понимаешь? Логика характера не позволяет. Уж таким сотворил его автор. А потом ссамовольничал.
Белянчиков засмеялся:
- Ну ты чудишь, Игорь! Это уж дело автора, как повернуть...
- Ничего смешного не вижу. Я с тобой как с другом... - Корнилов сердито поглядел на Белянчикова. - Не могу я тебе объяснить, что уж там автор думал...
- Ну а к чему ты мне всю эту историю рассказал? Я ж тебя о другом спросил.
- С логикой у тебя слабовато, Юра. Логикой тебе подзаняться не мешало бы. Да, наверное, поздно. Чему Ваня не выучился, тому Ивана не обучишь... А если говорить серьезно, то слишком уж страшное это преступление сыноубийство. Да особенно если совершено оно так расчетливо, обдуманно. Для этого ох какие основания иметь надо! А Зотов полжизни врозь с сыном прожил, даже не встречался.
- Ну и довод у тебя, - тихо сказал Белянчиков. - Не слишком профессиональный.
- Логичный довод, - сказал Корнилов. - Простой, человеческий. Да ведь еще и шапки у Мокригина и у Тельмана Алексеева одинаковые были. Мне это сразу в глаза бросилось. Вот так-то, товарищ капитан. А все-таки бесплодных истин не бывает!
1975
Мокригин хотел что-то сказать, но только облизнул вдруг свою толстую нижнюю губу. В лице у него ничего не изменилось, не дрогнуло. Он замер.
- Григорий Иванович, я пришел к вам поговорить о леснике Зотове. Мне сказали, что вы были с ним друзьями...
Бухгалтер по-прежнему был спокоен. Никаких признаков паники. Только сузились глаза, стали маленькими точками зрачки. "Он давно ждал, что к нему придут, - подумал Корнилов. - Успел приготовить себя".
- А что бы вы хотели узнать о Зотове? - Мокригин явно не собирался распространяться о своей дружбе с лесником.
- Вы, наверное, знаете, Григорий Иванович, что Зотов убил сына и сам повесился. - Корнилов сказал это нарочито спокойно, буднично. - Мне хотелрсь бы знать об их отношениях.
Мокригин неопределенно пожал плечами:
- Что ж рассказывать? Я не знаю. - Он посмотрел на Корнилова чуть-чуть прищурившись. - Вы лучше задавайте вопросы. Я отвечу.
"Ого, да он тертый калач, - подумал Корнилов. - Школа видна. Такого голыми руками не возьмешь", - и спросил:
- С Зотовым вы давно знакомы?
- Давно.
- А вы неразговорчивы, Григорий Иванович. С вами трудно, - улыбнулся Корнилов. Бухгалтер пожал плечами, машинально крутанул ручку арифмометра.
"Так мы будем разговаривать неделю, - подумал Корнилов. - Интересно, надолго ли ему хватит выдержки?"
- Вы были знакомы с Тельманом Алексеевым, сыном Зотова?
- Нет.
"Отвечает не задумываясь. На лице ни один мускул не дрогнет".
- А знали о его существовании?
- Знал.
- Они были в ссоре?
Мокригин усмехнулся:
- Так... расплевались однажды. Сын-то тогда от горшка два вершка был! Они же с войны не виделись. О покойниках плохо не говорят, но сынок его свинья свиньей оказался. Даже не подумал разыскать старика, помочь ему... - Лицо бухгалтера стало злым.
- А Зотов просил его о помощи?
- С какой стати?! Он и не искал сына. Случайно узнал о нем! неожиданно выкрикнул Мокригин. - Чего ему унижаться перед "чистеньким" сыном! Я, я только и помогал старику, - сказал он с необычной горячностью. - И деньгами, и по хозяйству. Да мало ли! - Он с какой-то безнадежностью махнул рукой и замолк, словно испугался своего порыва.
- А как узнал старик о сыне?
- В журнале портрет увидел. В "Огоньке".
- И решил его разыскать?
- Откуда я знаю? - проворчал бухгалтер. - Он мне не докладывал.
"Наверняка знает, что старик разыскивал сына, - решил Корнилов. Только зачем скрывает?"
- А где вы познакомились с Зотовым, Григорий Иванович.
Бухгалтер вдруг посмотрел на Корнилова с откровенной ненавистью.
- Там и познакомились. Будто не справились... - И сказал с вызовом: Кто еще у бывшего зека другом может быть? Такой же зек, как и он. Вот мы со стариком и держались друг друга.
- Вы правы. Я наводил справки: в одной колонии отбывали наказание.
"Старый друг лучше новых двух, - вдруг вспомнилась Корнилову поговорка. - Старый друг лучше новых двух..." И какая-то совсем смутная догадка мелькнула у него, скорее не догадка, а предчувствие, что за этой неожиданной горячностью бухгалтера, за его словами о старой дружбе отверженных обществом людей и кроется разгадка трагедии.
- Вы, Григорий Иванович, не женаты? - спросил Корнилов. Он всегда так вел беседы, перескакивал с одного вопроса на другой, лишая своего собеседника возможности понять, что же интересует полковника больше всего.
- Нет, - отчужденно ответил Мокригин.
- А у вас есть родные?
- Какое это имеет значение? Вы ведь хотели узнать о Зотове, а не обо мне?
- Простите, если задал неприятный вопрос, - дружелюбно сказал Игорь Васильевич. - Я не хотел вас обидеть.
Бухгалтер смотрел на Корнилова с ненавистью.
- Да, да! Нет у меня родных! Не знал никогда о них и знать не хочу!
- А друзья?
- Что вы ко мне в душу лезете?
"Одиночество, одиночество его мучает!" - подумал Корнилов.
- А зачем Зотов убил сына?
- Откуда я знаю? - закричал бухгалтер. Веко на правом глазу у него задергалось. От его несокрушимого спокойствия не осталось и следа. - Что вы не даете покоя старику? Он умер! Умер! И никто не узнает, зачем он убил сына.
Корнилов подождал, пока бухгалтер успокоится, и примирительно сказал:
- Ладно, оставим в покое Зотова, начнем с другой стороны...
Он достал из папки стопку бумаги, авторучку. И вдруг почувствовал, как напрягся Мокригин. Лицо у него стало каменным, только зрачки еще больше сузились.
- Григорий Иванович, - сказал Корнилов. - У меня есть поручение следователя допросить вас по делу об убийстве Тельмана Алексеева. По вновь открывшимся обстоятельствам...
Мокригин молчал.
- Когда вы виделись с Зотовым в последний раз?
- Пятого января... На день рождения он ко мне приезжал.
- А вы?
- Что я? - не понял бухгалтер.
- Вы когда у него были? У Зотова.
- Сразу после Нового года. Съездил, по хозяйству помог.
- Как вы праздновали день рождения? Много было гостей?
- Нет, никого не было, кроме Коли. Посидели в ресторане - и домой.
- В каком ресторане?
Мокригин осклабился:
- И этим интересуетесь? В "Радуге".
- Где вы были тринадцатого января с часу дня и до двенадцати?
- Ездил в Ленинград, - нехотя процедил Мокригин. - На электричке в тринадцать тридцать.
- Расскажите мне последовательно, где вы были в Ленинграде.
Бухгалтер недобро усмехнулся:
- Если это так необходимо... Попробую вспомнить. - И начал перечислять магазины. Он врал умно, с оглядкой. Корнилов мысленно проследил его путь по городу - все магазины выстраивались по маршруту третьего трамвая.
- Ни один из этих магазинов не был закрыт на переучет? - Корнилов заметил, как на скулах Мокригина вздулись желваки.
- Нет, на переучет закрыты не были, - медленно ответил он. - Правда, в каком-то из них отдел не работал... Только не помню в каком.
"Интересно, почему Мокригин не спрашивает меня, для чего этот допрос и в чем он провинился? - подумал Корнилов. - Хочет показать свое безразличие?"
- Вы что-нибудь купили себе?
- Нет. Искал пальто на меховой подкладке, да не повезло...
"Еще бы! Такое пальто и летом по большому блату не достанешь. А уж то, что его зимой в магазинах не бывает, в этом-то, голубчик, ты уверен. Беспроигрышно играешь".
- Значит, ничего не купили?
- Ничего.
- Когда вы приехали в Ленинград, какая там была погода?
- Пасмурно. Снежок шел, - сказал Мокригин, и Корнилов вдруг увидел, как его лоб внезапно покрылся мелкими капельками пота. Бухгалтер заерзал, стал вдруг перекладывать с места на место бумаги, лежавшие перед ним на столе.
Корнилов помнил, что по сводке метеобюро пасмурная погода со снегом была на Мшинской, а в Ленинграде днем было ясно. Светило солнце. Он почувствовал резкий запах мужского пота.
- Григорий Иванович, а когда вы уезжали из Ленинграда? Время? Погода?
- Не помню, - отрывисто бросил Мокригин. Похоже, что нервы у него совсем сдали.
- Когда пришли домой?
- В двенадцать.
- Это вы на фото? - Корнилов вынул из кармана фотографию Мокригина, которую по его просьбе сделали гатчинские оперативники.
- А вы что, не видите? - огрызнулся бухгалтер. - И что это за допрос?! Я в чем-то виноват? Вы даже не потрудились мне объяснить!
- Служащие станции Мшинская, Григорий Иванович, опознали в этом мужчине пассажира, который сошел с трехчасового поезда и направился по лесной тропе в сторону деревни Владычкино...
- Я был в Ленинграде, - упрямо сказал бухгалтер.
- С этого же поезда сошел и Алексеев, - продолжал Корнилов. - У него были лыжи. Он ушел вперед, но на одной сломалось крепление. - Мокригин уже не мог справиться с собой. Лицо его перекосила какая-то странная гримаса. Он весь подался к Корнилову, впился в него взглядом. - Да, забыл одну деталь - у Тельмана Алексеева была такая же шапка, как у вас. - Он повернулся к вешалке, на которой висели пальто и рыжая мохнатая шапка бухгалтера. И тут его обожгла шальная мысль: "А не бухгалтеру ли предназначалась пуля? Ведь у него и у художника не только шапки похожие. И фигуры тоже одинаковые. Оба широкоплечие, высокие..."
Мокригин молчал.
Тогда Корнилов наклонился к нему и сказал, положив свою руку на руку бухгалтера:
- А ведь это вам приготовил старик пулю, Григорий Иванович. За что?
Мокригин резко вскочил, уронил стул. Несколько секунд он молча смотрел на Корнилова, словно не зная, что предпринять, а потом вдруг громко, горячечно зашептал:
- Не докажете, не докажете! Не мог он в меня. У него и был-то один друг на свете - Гриша Мокригин! Один! Все от него отвернулись, все! И Тельман этот тридцать лет не знался, а тут нате, поперся к папочке. Кому он нужен, Павлик Морозов! Говорил я деду: доживай свой век без чистеньких. Не послушал - умереть ему прощеным захотелось! Тьфу! - Мокригин плюнул и, будто опомнившись, спросил, пристально глядя в глаза Корнилову: - А я-то, я в чем виноват, товарищ хороший? Мне-то вы зачем о прошлом напоминаете? Мало ли в кого стрелял старик. Он и расчелся. Не я ведь стрелял! - И снова закричал: - Что вы мне душу терзаете, всё старых грехов забыть не можете? Вам дай волю - клеймо бы на лбу выжгли!
Дверь в комнату приоткрылась, и заглянула испуганная женщина. Мокригин посмотрел на нее со злостью, и женщина моментально исчезла.
- Вы садитесь, - спокойно, но настойчиво попросил Корнилов. Так мучивший его все последние дни вопрос, зачем убил старый лесник своего сына, перестал быть вопросом. - Я не о старом пришел напоминать. Мокригин сел. Веко у него все дергалось, а руки не находили покоя. Он хватался то за лицо, то за шею. - Дело ведь вот в чем, Григорий Иванович: бросили вы Тельмана Алексеева в беспомощном состоянии. Умирать в лесу. А его спасти можно было, если бы вы сходили за помощью.
- Мертвый он был, мертвый, - упавшим голосом пробормотал бухгалтер. Старик без промаха бил. - Мокригина передернуло, словно от холода.
- Экспертиза свидетельствует - несколько часов жил. Вот за это преступление вам отвечать придется. Оно доказуемо...
- Мертвый он был, - опять сказал Мокригин. Вид у него был затравленный.
"Опытный дядя, - думал Корнилов, разглядывая бухгалтера, - а нервишки подводят. Эк он распсиховался, когда я сказал, что пуля ему предназначалась!" И быстро спросил еще раз:
- Григорий Иванович, а за что все-таки хотел убить вас лесник? Неужели не догадываетесь?
Мокригин шумно набрал в легкие воздуха, лицо его сделалось таким багровым, что Корнилов испугался, не хватит ли бухгалтера удар.
- А если и догадываюсь, - наконец выдохнул он, - вам-то какая с этого корысть? К делу не пришьете! - Мокригин неожиданно улыбнулся, улыбнулся дико и зловеще. Глаза у него блеснули. Корнилову даже показалось, что как-то гордо блеснули.
- Боялся меня Николка, - сказал бухгалтер. - Своего прошлого боялся. Сыну хотел чистеньким представиться. А меня, значит, побоку?! Рылом в чистенькие не вышел? Курва! - Он так же внезапно погасил свою жуткую улыбку и замолк.
Остальная часть допроса пошла спокойно. На все вопросы Мокригин отвечал безучастно и односложно: "да", "нет". Он подтвердил, что услышал выстрел перед тем, как выйти из леса на поляну, и через несколько минут наткнулся на тело лыжника. Думал якобы сначала, что выстрел случайный, что поблизости охотники. Боясь, что могут выстрелить еще, он спрятался за ель и только тогда увидел справа на горке спину удалявшегося человека. Это был Зотов.
О лыжнике Мокригин все время твердил: "Он был мертвый, лыжник-то. Мертвый. Я ничем не мог помочь". О том, что это был Тельман Алексеев, сын лесника, Мокригин узнал только вчера от директора лесхоза.
Но когда Корнилов снова спросил бухгалтера, за что все-таки хотел его убить лесник, он заложил руки за спину и молчал, стиснув зубы. Корнилов понял: на этот вопрос ответа не получить.
Он сел за соседний столик, где стояла большая пишущая машинка, и начал печатать протокол допроса. Бухгалтер сидел понурый, время от времени исподлобья поглядывая на него. Когда протокол был готов, Корнилов мельком перечитал его и дал Мокригину. Ознакомиться и подписать. Бухгалтер спокойно взял листки и, глядя прямо в глаза Корнилову, разорвал протокол на мелкие кусочки. В лице у него ничего не дрогнуло, ни один мускул.
- Ничего не докажете. Можете хоть сто опознаний делать. - И бросил бумажки на пол.
Корнилову стоило большого труда, чтобы не показать бешенства, которое им овладело. "Ох какой подонок, какой подонок", - подумал он, ощущая нестерпимое желание ударить.
- Вы можете сколько угодно рвать бумажки, но от ответа вам не уйти, Мокригин!
Возвращаясь в райотдел, Корнилов думал о том, что же могло связывать этого злобного бухгалтера и лесника Зотова. Бухгалтера и лесника. Сидели вместе? Верно, сидели. Но раскаявшиеся-то преступники на свободе избегают друг друга. А уж если объединяются, то закоренелые. На дурное. Наперекор пословице: "В счастье - вместе, в горе - врозь".
Бухгалтер и лесник. Правил без исключений нет, но необязательно ведь эта пара - исключение. Нет, недаром держались они вместе столько лет. Лесник и бухгалтер лесхоза. Что же их связывало? Лес? Воровали лес? Слишком на поверхности...
В райотделе Игорь Васильевич рассказал обо всем начальнику уголовного розыска Финогенову.
- Берите дело в свои руки. Свяжитесь с Лужской прокуратурой. У них делом об убийстве следователь Каликов занимается. Но стерегите бухгалтера. Сбежать может. Сердцем чую. Попросите обэхээссэсовцев - пусть займутся лесхозом. Что-то тут нечисто. Бухгалтер и лесник - улавливаете? Сидели вместе. Я вам свою точку зрения не навязываю, но посмотрите, разберитесь. Я так думаю, что если человек мог одну подлость совершить, он и на другую способен. У подленького за душой не один грешок найдется.
...Дня через два после всех этих событий Корнилова остановил в коридоре управления Белянчиков...
- Все забываю тебя спросить, Игорь. Когда ты понял, что лесник не в сына стрелял? - Белянчиков немножко слукавил - они с Корниловым встречались постоянно, на дню по нескольку раз. И давно бы он мог спросить, да просто дулся за тот разговор. Белянчиков обиды долго помнил.
- На репетиции в театре.
- При чем здесь театр? - удивился Белянчиков.
- Да как тебе сказать, - задумчиво начал Корнилов. - В двух словах не расскажешь.
Они подошли к окну, Корнилов закурил.
- Пригласили меня консультировать одну пьесу. На нашу тему. Там в третьем действии молодой парень убивает свою знакомую. Бежит к другой подружке и в любви ей объясняется, пьют вместе вино как ни в чем не бывало. А на репетиции заминка произошла: не получается эта сцена у молодого актера, и все тут. "Дайте, - говорит, - мне еще время в образ вжиться".
Я сначала решил - не под силу актеру роль. А потом, когда подумал всерьез да всю пьесу вспомнил, другое понял. Это не актера вина. Он-то молодчина. Фальшь уловил. Интуитивно почувствовал, что его герой не мог совершить это преднамеренное убийство, да еще тут же с новой милашкой объясняться!
- Что значит "не мог"? - спросил Белянчиков.
- Ну конечно, в жизни все бывает: случай, пьянка, вспышка гнева. А чтобы преднамеренно - нет! Этот герой не мог, понимаешь? Логика характера не позволяет. Уж таким сотворил его автор. А потом ссамовольничал.
Белянчиков засмеялся:
- Ну ты чудишь, Игорь! Это уж дело автора, как повернуть...
- Ничего смешного не вижу. Я с тобой как с другом... - Корнилов сердито поглядел на Белянчикова. - Не могу я тебе объяснить, что уж там автор думал...
- Ну а к чему ты мне всю эту историю рассказал? Я ж тебя о другом спросил.
- С логикой у тебя слабовато, Юра. Логикой тебе подзаняться не мешало бы. Да, наверное, поздно. Чему Ваня не выучился, тому Ивана не обучишь... А если говорить серьезно, то слишком уж страшное это преступление сыноубийство. Да особенно если совершено оно так расчетливо, обдуманно. Для этого ох какие основания иметь надо! А Зотов полжизни врозь с сыном прожил, даже не встречался.
- Ну и довод у тебя, - тихо сказал Белянчиков. - Не слишком профессиональный.
- Логичный довод, - сказал Корнилов. - Простой, человеческий. Да ведь еще и шапки у Мокригина и у Тельмана Алексеева одинаковые были. Мне это сразу в глаза бросилось. Вот так-то, товарищ капитан. А все-таки бесплодных истин не бывает!
1975