Высоцкий Сергей. Выстрел в Орлиной Гриве

   - Есть вопросы к капитану? - спросил Корнилов. Все молчали, и только участковый поднял было, как школьник, руку и тут же отдернул. Видно, хотел что-то спросить, да застеснялся.
   - Что дал дополнительный опрос на станции? - нарушил тишину Белозеров.
   - Ничего нового. С пятнадцатичасового поезда в сторону Владычкина пошли двое. Один с лыжами, другой без. Дежурный по станции говорит, что мог бы опознать человека, шедшего без лыж. Установить людей, которые приехали этой же электричкой, пока не удалось.
   - Очень важно, что дежурный сможет опознать пассажира, - сказал Корнилов.
   - Некого только предъявить ему на опознание... - невесело ответил Белянчиков.
   - Скажите, а вы оформили процессуально найденные вещественные доказательства? - поинтересовался следователь.
   Корнилов видел, как заиграли на скулах у Белянчикова желваки, и почувствовал, что запахло порохом.
   - Ну а как же, товарищ Каликов, - сказал он примирительно. - Об этом даже и говорить не стоит...
   Белянчиков, усмехнувшись, глянул на Корнилова и покачал головой.
   - Василий Васильевич, а что дал ваш поход?
   Участковый хотел встать, но Корнилов остановил его:
   - Сидите, сидите.
   - Товарищ подполковник, егерь Вадим Аркадьич утверждает, что у лесника наверняка винтовка есть, - торопясь, начал участковый. - На Николу он лося свалил...
   - Ты давай поточней, - сердито сказал Белозеров, - числа называй. А то "на Николу"!
   - Девятнадцатого декабря, - поправился участковый. - Только егерь сам винтовку не видел, а нашел лося. Уже освежеванного. По ране определил - из винтовки стреляли. И женка егерева подтверждает - она рану видела.
   Все засмеялись.
   - Ну раз женка видела, тогда дело в шляпе, - сказал Белянчиков. - А почему он думает, что это лесникова работа?
   - Следы, товарищ капитан. К самому кордону. Лесниковы, говорит, широкие лыжи.
   - Акт составил? - строго спросил следователь.
   - Не составил, - тихо сказал участковый, будто сам и был виноват в том, что акт не составлен. - Пожалел он его. По-соседски, видать.
   Следователь, недовольно покрутив головой, легонько стукнул ладонью по столу. Получилось это у него немного картинно, наигранно. Он и сам, видать, почувствовал это, смутился.
   - Ты у лесника был? - тревожась, спросил Корнилов.
   - Был, товарищ подполковник. Только он, наверное, выехатчи. Запертый дом. Одна собака в сенях воет.
   - Интересно, интересно, - глубокомысленно произнес Белозеров и посмотрел на подполковника.
   - Молодец, участковый, - похвалил Корнилов и спросил у Белозерова: У вас, Александр Григорьевич, по версии "Санпан" есть что-нибудь новенькое?
   - Есть, Игорь Васильевич, - ответил начальник уголовного розыска. Наши только что произвели еще один обыск у кузнеца Левашова. Жена показала, где у него спрятан пистолет. В бочке с капустой держал, товарищ подполковник. Закатал в полиэтилен. Придется дело заводить!
   - Экспертизу уже провели, - сказал следователь. - Из пистолета очень давно не стреляли. Мое мнение: версия "Санпан" отпадает. Многие люди подтвердили, что в день убийства Полевой был в Пехенце, напился до бесчувствия и на попутке отвезен домой...
   - Что касается охотников, - продолжал Белозеров, - то и эта версия отпадает. По оперативным данным, за последнюю неделю не было в том районе охотников. И местные мужики на охоту не выходили...
   Корнилов слушал Белозерова и невольно сравнивал его с Белянчиковым. Вместе учились, наверное, одногодки, а как небо и земля. Юрий Евгеньевич подтянутый, сосредоточенный, в черных волосах ни одного седого волоска. Вот только угрюмоват. А Белозеров располнел, голова совсем седая... Говорит - руками машет, словно мельница. Да и следы неряшливости заметны. Нет, что ни говори, работа в большом, слаженном аппарате заставляет человека следить за собой, подтягивает. Хотя работник Александр Григорьевич и хороший, но уж какой-то очень домашний. А может быть, это и неплохо, что не сухарь?
   Когда Корнилов, раздав каждому из присутствующих по фотографии, сделанной Спиридоновым, рассказал о своих предположениях, в кабинете стало совсем тихо.
   - Неужели заметенная снегом лыжня так хорошо видна? - удивился следователь Каликов, первым нарушив молчание.
   - Не так уж и хорошо, - сказал Корнилов. - Но разглядеть можно.
   - Да, похоже, что к леснику один след ведет, - со вздохом произнес участковый. - Значит, ой. А ведь все говорят, хороший мужик. Я вот беседовал...
   - Да, это уже кое-что значит! - прервал его Корнилов. - Версия, пожалуй, самая перспективная. Завтра утром надо пойти по следу и провести следственный эксперимент на месте убийства. И взять разрешение на обыск и задержание лесника. Если он появится. Ну, это уже ваше дело. Справитесь теперь без нас. А мы с Юрием Евгеньевичем поедем в Ленинград. - Он посмотрел на Белянчикова.
   Тот оживился:
   - Конечно, поедем. Ехали-то на день, а сидим вторые сутки!
   Несмотря на настойчивые уговоры Белозерова, Корнилов отказался даже поужинать.
   - Нет, нет, не уговаривай, - сказал он начальнику розыска, когда они спускались по лестнице к выходу, - я устал, спать хочу. А ужинать и вам, капитан, не советую. Будете стройным, как кедр ливанский...
   - А я думал, вы дождетесь разультатов, - уныло пробормотал Белозеров.
   - Сами не маленькие, - усмехнулся Корнилов. - Дело-то сделано! Чего же нам тут торчать? Мне шеф до утра срок дал. - И вдруг неожиданно вспылил: - Хватит! Ты что же, считаешь, что мы двужильные? - Он перевел дыхание и сказал уже тихо, с укором: - Ты меня спроси, сколько вечеров за последние два месяца я дома провел? Да не больше десяти... - Корнилов хотел еще сказать, что книги ему приходится читать по ночам, но сдержался. "Белозеров-то тут при чем? - подумал он. - Сам небось минуты свободной не имеет".
   Белозеров шел за Корниловым понурый, лицо у него было расстроенное.
   "Чего это разошелся шеф, - думал Белянчиков, - нервы сдавать стали, что ли?" Таким раздраженным он видел Корнилова редко.
   Они уже вышли на улицу, к машине, когда Белозеров робко попросил:
   - Вы, может быть, участкового подбросите до Мшинской? Электричка не скоро...
   - Пусть едет! - махнул рукой Корнилов.
   Он с Белянчиковым сел на заднее сиденье, посадив участкового рядом с Углевым. Белянчиков сразу как-то съежился в своем углу, поднял воротник дубленки и через несколько минут стал похрапывать. А Корнилов и хотел заснуть, да никак не мог. Его всегда одолевало такое чувство, что стоит ему закрыть в машине глаза, задремать, как сразу что-нибудь случится, произойдет авария, катастрофа. И как бы он ни хотел спать, пересилить себя и заснуть никак не мог.
   "Зря я распалился, - пожалел он. - Обидится Белозеров теперь!"
   Им овладела вдруг апатия, безразличие ко всему на свете - и к тому, чем он занимался здесь, в Луге, двое суток, и к лыжне, которую он отыскал. "Ну и что? Очередное дело, - думал он. - Сколько их было! И сколько будет. А все одно и то же, одно и то же. Мельтешишься, суетишься, а годы идут, и на свете столько всего интересного, но не для тебя. Все мимо, мимо. Грубеть я стал, явно грубеть. Вбили себе в голову, что стараемся дни и ночи для людей, а ведь и сами мы люди. Себя забываем, для себя не стараемся. А для кого мы старались эти двое суток? Для кого? Для убитого художника, которого даже, как звать, не знаем? Ему ведь уже все равно".
   Потом Корнилов вспомнил о том, что ему предстоит еще неприятное дело - писать отзыв на одну диссертацию. Диссертация слабая. Повторение старых прописных истин. Чего стоит хотя бы эта врезавшаяся в память фраза: "Совершая преступление, преступник во многих случаях старается согласовать свои действия с конкретной обстановкой". Да ведь это каждому известно еще со студенческой скамьи! Зачем же толочь воду в ступе, ради чего выдавать банальность за открытие? Ради прибавки в жалованье? За такие диссертации надо бы лишать права заниматься научной работой! Но шеф просил поддержать. Он официальный оппонент, неудобно устраивать погром. Придется писать уклончиво, хитрить.
   - Товарищ подполковник, - вдруг тихо сказал участковый, нарушив его невеселые мысли. - А почему вы так поспешили уехать из Владычкина? После разговора со старухой Кашиной?
   Корнилов вздохнул, ему не хотелось ничего вспоминать, вообще не хотелось говорить, но в голосе участкового была такая искренняя заинтересованность, что он не смог промолчать.
   - Она, лейтенант, про лесникова дружка говорила, помнишь? Видный, говорит, мужчина, в большой рыжей шапке. Я и вспомнил - убитый тоже был в большой шапке. Фигуристый... Решил позвонить, проверить...
   - Понятно, - сказал участковый. - А нас в школе учили, что надо все последовательно делать. Проверять все версии.
   - Правильно вас учили. Только надо еще вовремя за самую перспективную ухватиться. А то увязнешь в этих версиях, как в сугробе... А тебя одного я решил оставить, когда заметил на снегу против солнца старую лыжню. Попытаю, подумал, счастья. И видишь - повезло. Да ты, лейтенант, и без меня прекрасно справился. Про карабин - бесценные сведения. Тебе в уголовный розыск надо переходить.
   - Ну уж! - смущенно пробормотал участковый и спохватился: - Надо бы остановиться. Мне выходить.
   Тут только Корнилов заметил, что они, проскочив центр Мшинской, едут уже по окраине.
   - Ты чего же не сказал, что приехали? - удивился он. - Саша, давай развернемся, подбросим лейтенанта до центра.
   - Да что вы, что вы! - запротестовал участковый. - Мне тут десять минут. До свидания, товарищи!
   Корнилов протянул ему руку:
   - Будь здоров, Василий! Научись еще со старухами говорить, буду в угрозыск рекомендовать.
   - Чего таким сосункам в розыске делать? - проворчал Углев, когда они тронулись дальше. - Пускай тут самогонщиц гоняет.
   Корнилов усмехнулся, но промолчал. Ему лень было разговаривать, объяснять. Хотелось ехать, ехать бесконечно, смотреть по сторонам на заснеженный лес, на редкие, плохо освещенные деревеньки и не думать ни о чем.
   7
   На следующий день утром, просматривая у себя в кабинете оперативную сводку происшествий за день, Корнилов подумал о том, что же скажет лесник, когда к нему нагрянут Каликов с Белозеровым. Сам ли он стрелял или кто-то пришлый, какой-нибудь гость или охотник, вышел с кордона, чтобы всадить пулю в лыжника? Значит, ждали того человека. С трехчасового поезда ждали.
   Все время звонил телефон. "Два дня не посидел в управлении - сразу всем понадобился!" Из гороно напоминали, что через пять дней его доклад перед директорами школ о профилактике преступности. Девушка из общества "Знание" просила выступить с лекцией на заводе имени Ломоносова. Позвонил Белянчиков. Доложил, что находится в Худфонде, пытается узнать, кто мог купить через магазин Худфонда французскую сангину.
   - Ты очень-то не надейся, - сказал ему Корнилов. - Если у них такое же снабжение, как и везде, то дефицитные краски и сангину скорее всего у спекулянтов достают.
   Потом позвонил Грановский, главный режиссер театра "Балтика". Просил завтра прийти на репетицию. Он ставил пьесу "Полночный вызов" по роману Сорокина "Бармен из "Астории"". Пьеса об уголовном розыске, и Корнилова пригласили консультантом. Да какое там пригласили! Грановский просил начальника управления порекомендовать опытного сотрудника, и Владимир Степанович назвал Корнилова.
   - Дружочек, - позвонил Игорю Васильевичу месяца полтора тому назад режиссер, - вы назначены ко мне консультантом. Репетиции начнутся через неделю. Будьте добреньки полистать пьесу...
   Игорь Васильевич слегка опешил от такого напора и от "дружочка", но сказал твердо:
   - Увы, Андрей Илларионович, пьесу полистать не смогу, уголовные дела листаю. Кого-нибудь другого поищите. И рад бы в рай...
   - Ну-ну, - только и произнес Грановский и повесил трубку.
   "А в общем-то было бы интересно побывать на репетициях, познакомиться с театральной кухней, - с некоторым даже сожалением подумал Корнилов. - Но время, время..."
   Однако прошло не больше пяти минут, и загудел прямой телефон начальника управления.
   - Товарищ подполковник, - сказал Владимир Степанович, - вы что же меня подводите? Я вас любителем Мельпомены представил, а вы известному режиссеру от ворот поворот?
   - Товарищ генерал, со временем туго... - начал было Корнилов, но Владимир Степанович перебил его:
   - У нас в управлении бездельников нет, со временем у всех туго. Беритесь за дело. Я давно хочу с театрами дружбу завести. Пусть побольше спектаклей про милицию ставят.
   Корнилов еще не успел положить телефонную трубку, как зазвонил городской телефон. Снова Грановский.
   - Так я напоминаю, Игорь Васильевич, первая репетиция через неделю. В двенадцать. Куда адресовать вам пьесу?
   - Пришлите в управление.
   Грановский оказался на редкость приятным человеком: молодым - ему было не больше сорока, - красивым, чуть располневшим блондином. Корнилов обратил внимание на очень мягкие, немного женственные черты лица режиссера. Могло даже показаться, что Грановский слишком мягок, безволен. Но его глаза время от времени поблескивали из-под больших очков холодными голубыми льдинками так пронзительно, что наблюдательный человек сразу отбрасывал всякие мысли о безвольности режиссера. И в то же время он был мягким, обходительным...
   ...Переговорив с режиссером и пообещав обязательно побывать на репетиции, Корнилов пригласил Бугаева.
   - Как с поисками, Семен? - спросил он старшего инспектора. - Ты райотдельцев привлек?
   - Конечно. Они и сегодня ищут. Я, как узнал, что убитый скорее всего художник, позвонил им. Сказал, чтобы в первую очередь за художников взялись. Вчера-то я не знал этого! - сказал он недовольно. - В два счета бы нашли. Теперь взяли в Союзе художников адреса проживающих в районе. Да ведь, может, он не член союза!
   - Хвастун, - усмехнулся Корнилов. - Давай держи связь с райотделом.
   Варя, техсекретарь Корнилова, приоткрыла дверь, сказала чуть раздраженно:
   - Опять этот Гусельников звонит. Требует приема.
   Корнилов вздохнул. Гусельников осаждал его уже месяц. Сначала прислал длинное и вежливое письмо. Чувствовалось, что у автора дрожат руки - буквы были большие и волнистые. Гусельников жаловался на то, что уже два года, как уголовный розыск установил у него в квартире, в настольной лампе, подслушивающее устройство и следит за каждым его словом.
   "Нельзя преследовать человека всю жизнь, - писал Гусельников. - Я уже давно стал честным человеком. Три года назад сотрудники стадиона имени Сергея Мироновича Кирова с почетом проводили меня на пенсию. Подарили телевизор и оставили постоянный пропуск на стадион. И вот теперь я снова на подозрении. Почему? Стыдно травить старого, больного и ныне беспредельно честного человека". Заканчивалось письмо просьбой убрать магнитофон из квартиры.
   "Что за бред? - подумал Корнилов. - Какой магнитофон, какая слежка? Этот Гусельников явный псих!" Он повертел письмо в руках, не зная, что с ним делать, а потом написал на нем: "В архив".
   Но Гусельников продолжал писать. Начальнику управления, в горком партии, в Министерство внутренних дел. И все письма стекались к Корнилову. Он попросил сотрудников райотдела навести справки о К. Гусельникове. Оказалось, что он действительно болен. Несколько лет страдает психическим расстройством. Мания преследования. А двадцать лет тому назад был приговорен к десяти годам заключения за крупные взятки - он работал в отделе учета и распределения жилплощади. Отсидел он семь лет и все последние годы проработал сторожем на стадионе...
   И вот теперь просится на прием... Что ему сказать? Как объяснить ему, что никакие магнитофоны уголовный розыск никому не подключает? Как разговаривать с больным? Не принимать? Но он опять будет писать во все концы.
   - Ну так что ему сказать? - спросила Варя.
   - Пусть приходит! - решился Корнилов. - Позвони, чтобы пропустили ко мне.
   Варя удивленно посмотрела на своего начальника и хотела уже закрыть дверь, но Корнилов остановил ее:
   - Нет, Варя, он больной человек, еще заблудится в наших коридорах. Сходи-ка за ним сама...
   - И-и-и-горь Васильевич, - недоуменно протянула Варя.
   - Иди-иди!
   Через десять минут Гусельников сидел в кресле перед Корниловым и быстро-быстро моргал длинными белесыми ресницами. Он был высок, тощ, как дистрофик, и вся кожа у него - на лице и на руках - пестрела от крупных рыжих веснушек. Корнилов ожидал увидеть дергающегося психа с шалыми глазами, готового забиться в падучей, но Гусельников смотрел на него осмысленно и спокойно, и походил он скорее на старого доктора, чем на больного.
   - Я вас слушаю, - сказал Корнилов.
   Гусельников поерзал в кресле, наморщил и без того морщинистый лоб и, весь подавшись к Корнилову, сказал тихо, просительно:
   - Уберите магнитофон, товарищ начальник, перед вами как на духу расквитался я сполна за грехи. Честно живу на свою кровную пенсию... - Он хотел что-то еще сказать, но в это время дверь отворилась и снова вошел Семен Бугаев.
   - Разрешите, Игорь Васильевич? - он подошел к столу.
   - Что-нибудь срочное у тебя? - спросил Корнилов.
   Бугаев пожал плечами:
   - Мне Варя сказала зайти к вам.
   Корнилов усмехнулся. "Варюха, видать, решила, что с сумасшедшими надо разговаривать вдвоем". Сказал Бугаеву:
   - Садись, поговорим вместе. - И, обернувшись к Гусельникову, отрекомендовал: - Это наш работник - старший уполномоченный Бугаев. Я думаю, он нам поможет...
   Бугаев удивленно поднял брови.
   - Товарищ Гусельников пришел к нам с жалобой на действия уголовного розыска. Обижается, что мы до сих пор следим за ним... Вмонтировали в настольную лампу магнитофон. - Подполковник в упор смотрел на Бугаева. Лицо у Корнилова было серьезное, и только глаза смеялись. - Товарищ Гусельников много лет назад совершил преступление, но стал честным человеком, сейчас на пенсии...
   - Истинно так, - кивнул головой Гусельников, - доживаю свой век честно и праведно. Любим сослуживцами. Бывшими сослуживцами.
   - Н-н-да, - произнес нерешительно Бугаев и стал медленно потирать подбородок. - Н-н-да, - повторил он, глядя то на Корнилова, то на Гусельникова.
   - Поймите, - Гусельников придвинулся вместе с креслом к сидящему напротив Бугаеву, - поймите, молодой человек. - Он положил свои длинные веснушчатые ладони на колени старшему инспектору угрозыска. - Расходовать магнитофонную ленту на мои старческие разговоры с такими же Никчемными стариками, как я, - непозволительная роскошь для уголовки...
   Игорь Васильевич улыбнулся, видя растерянность Бугаева. А про Гусельникова подумал: "Интеллигент, интеллигент, а прошлое еще напоминает о себе - вот как он про нас: "уголовка"".
   - Я пришел к выводу, товарищ Бугаев, - сказал Корнилов, - что наблюдение за Корнеем Корнеевичем Гусельниковым надо полностью прекратить. Полностью и навсегда, - повторил он с нажимом.
   Бугаев сидел с каменным лицом.
   - Семен, ты пойдешь сейчас с товарищем Гусельниковым и заберешь передающее устройство. У тебя есть ко мне вопросы?
   Бугаев вдруг усмехнулся и отрицательно покачал головой. По тому, как блеснули его глаза, Корнилов догадался, что Бугаев наконец все понял...
   - Товарищ начальник, - сказал Гусельников радостно. - Товарищ начальник... Я так благодарен, что вы мне поверили. Я старый, по гроб жизни честный человек...
   - Корней Корнеич, - Корнилов встал, - не будем терять время. Садитесь в машину вместе с сотрудником и поезжайте. - И, обернувшись к Бугаеву, сказал: - Семен, одна нога там, другая здесь. Ты мне будешь нужен.
   - Товарищ Корнилов! - двигаясь к дверям, причитал Гусельников с умилением. - Какой человек, какой человек!
   Как только они ушли, Корнилов вызвал секретаршу.
   - Варвара Григорьевна, - начал он строго, - это вы прислали ко мне Бугаева?
   Варвара покраснела:
   - Игорь Васильевич, сумасшедший же... Мало ли что!
   - Старик ведь, - уже мягче сказал Корнилов.
   - Все равно, - упрямо сказала Варвара. - Вон в Москве сумасшедший с ножичком ходит...
   - Эх ты, Варвара, в уголовном розыске работаешь, а слухами пользуешься!
   Варвара вдруг засмеялась:
   - Приходится, товарищ начальник. Вы ведь все секреты секретничаете.
   Корнилов махнул рукой:
   - Тебя переубеждать - себе дороже. А Семена ты, Варя, подвела. Дал я ему ответственное заданьице - шизофреника Гусельникова излечить.
   Варвара недоуменно уставилась на Корнилова.
   - Редкий случай - человек свихнулся на почве своих старых преступлений. Мания преследования.
   "А что? - подумал Корнилов, когда Варя ушла. - Вдруг этот псих поверит нам и вылечится? И перестанет писать свои дурацкие письма!"
   8
   И в машине Гусельников продолжал бубнить себе под нос, какой чуткий человек товарищ Корнилов. Жил он на Петроградской, и, когда ехали по Кировскому, Бугаев вспомнил, что как раз вчера исходил в этом районе все улицы, расспрашивал в ЖЭКах, не пропал ли за последние дни кто-нибудь из жильцов.
   - Корней Корнеич, так вы в каком доме живете? - спросил он заинтересованно, обернувшись к Гусельникову.
   - Профессора Попова, дом тридцать восемь. Я уже докладывал вам, ответил старик и, неожиданно хихикнув, погрозил Бугаеву пальцем: - А вы все хитрые ребята в угро! Шустрики.
   - Да, да, говорили, - пробормотал Бугаев, - это я так, засмотрелся по сторонам, забыл.
   Бугаев вспомнил: он был в этом доме. Разговаривал в ЖЭКе с паспортисткой. С дворником. Колоритный такой дворник - огромного роста, с большой бородой. Бугаев еще подумал: "Наверное, до революции были такие дворники. Сидели у ворот с свистками и помогали жандармам выслеживать революционеров..."
   Машина остановилась у большого грязно-серого дома.
   "Да был же я здесь, точно", - подумал Бугаев, вылезая из "Волги".
   - Товарищ Бугаев, нам во вторую парадную, - тронул его за руку старик. Они пошли через маленький садик. Дорожка была хорошо расчищена, посыпана песком, и Бугаев снова вспомнил про дворника.
   - Наш дворник ужасный человек, - сказал неожиданно Гусельников, будто подслушал мысли Бугаева. - Всегда за всеми наблюдает. Вон и сейчас борода в окошке торчит! - Бугаев и правда увидел в окне первого этажа наблюдавшего за ними дворника. - Он ведь, наверное, у вас служит? спросил Гусельников.
   "Этому маньяку уже ничто не поможет", - подумал Бугаев, начиная злиться, и спросил:
   - Народ тут у вас хороший живет?
   - Народ разный, - хитро сощурился Гусельников, открывая перед Семеном двери парадной. - Все больше хитрецы да соглядатаи. Но есть и душевные люди.
   На втором этаже Гусельников показал на дверь, обитую черной клеенкой:
   - Вот здесь живет, например, хороший человек. Мой сосед. - Он достал из кармана связку ключей и с тревогой посмотрел на Бугаева. Лицо у него напряглось, он нерешительно оглянулся, словно потерял что...
   - Что, пришли? - спросил Бугаев.
   - Да, но видите ли...
   - Да открывайте вы свою квартиру, я отвернусь! - Бугаев понял, что старик не хочет показать ему свои секреты.
   Гусельников долго возился с дверью, гремя ключами и рассказывая:
   - Сосед мой - хороший человек, только совсем неопытный. Простуха. Я ему рассказываю, что меня подслушивают, а он смеется: "Не те сейчас времена, Корней Корнеич!" А при чем тут времена? Это всегда было и будет... - Он наконец открыл дверь и первый вошел в квартиру. Зажег свет. На Бугаева пахнуло затхлостью.
   - Разоблачайтесь, товарищ! Шапочку вот сюда, пальто на вешалочку. Не очень-то тепло вас в угро одевают. Не балуют. А если под окном где-нибудь простоять ночь придется? Замерзнете ведь. - Он так и сыпал, так и сыпал словами. Так медленно и значительно говорил в кабинете у Корнилова, а тут словно прорвало.
   Они прошли в большую комнату, обставленную очень скромно, и Бугаев сразу же увидел эту злополучную настольную лампу, с большим зеленым абажуром, какие нет-нет да еще встречаются в некоторых богом забытых учреждениях. Сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Бугаев подошел к ней. Гусельников перестал болтать и молча следил за Семеном.
   - У вас есть запасная лампочка и патрон?
   Старик кивнул.
   - Принесите. И какую-нибудь коробочку. Я их увезу...
   Гусельников принес лампочку и маленькую картонную коробку из-под шалфея.
   - Только давайте договоримся твердо, - сказал Бугаев. - Никому ни слова! Секрет! - А сам подумал: "Все равно болтать будет. Понесет уголовный розыск моральные издержки. Лучше взял бы да выбросил эту лампу, чем жалобы писать!"
   - Мой сосед приходил, крутил лампу. "Ничего нет", - говорит. Да что он понимает, неопытный в этих делах. А художник хороший, - болтал Гусельников.
   - Художник? - задумчиво спросил Бугаев. - Он сейчас дома?
   - Уехал. Наверное, на этюды за город.
   - Когда уехал? - перебил старика Бугаев.
   - Да недавно...
   - Ну вот что, - Бугаев быстро вывинтил лампочку с патроном, положил в коробку, коробку сунул в карман. - Ну вот что, товарищ Гусельников, аппаратуру я снял, заберу с собой. Живите спокойно. А сейчас поговорим... - Он сел на стул, напряженно глядя на старика.
   - Художнику сколько лет?
   Гусельников испуганно таращил глаза.
   - Да садитесь вы, Корней Корнеич. Это очень важно.
   Гусельников сел. Лицо его напряглось. А губы расплылись в какой-то совершенно неестественной улыбке. "Да он ведь действительно псих, испугался Бугаев. - Как бы не было приступа!"
   - Художник молодой, - выдавил наконец Гусельников. - Тельманом зовут.
   - Молодой? - переспросил Бугаев.
   - Да не то чтоб уж очень, - замялся старик. - Года сорок два - сорок три...