Страница:
Обозленные постыдными неудачами в Лодзинской операции Гинденбург и Людендорф втянулись в затяжные бои. Проученные авантюристы оставили охваты. Отложив в сторону ненужный инвентарь – шлиффеновские клещи и прочее, они занялись тем, чего раньше избегали, — стали бросать свои дивизии в лобовые атаки на русские позиции. Пошла война на истребление, в ходе которой русские войска несли значительные потери, но немецким доставалось больше.
Русские солдаты и офицеры столкнулись с поразившей их особенностью немцев – замордованные казарменной муштрой, они не умели наступать рассыпным строем. Вновь и вновь в открытом поле вырастали не только густые цепи, но и сомкнутые колонны немцев, обычно пьяных, пытавшихся пробить русский фронт.
«Эту колонну косят пулеметы, – записал очевидец, – ужасающие пулеметы, вырывающие буквально целый строй,– первая шеренга падает, выступает вторая и, отбивая такт кованным альпийскими гвоздями сапогом по лицам, по телам павших, наступает, как первая, и погибает. За ней третья, четвертая, а пулеметы трещат, особый, с характерным сухим звуком немецкий барабан рокочет в опьянении, и рожки, коротенькие медные германские рожки, пронзительно завывают – и люди падают горой трупов. Из тел образуется вал, – настоящий вал в рост человека,– но и это не останавливает упорного наступления; пьяные немецкие солдаты карабкаются по трупам, пулемет русских поднимает свой смертоносный хобот, и влезшие на груду павших раньше, венчают ее своими трупами».
Но откуда у врага новые войска, ведь люди тысячами бездумно расходуются каждый день. Пленные с готовностью поясняют:
«С французкого фронта. Два месяца были там, потом посадили нас в вагоны и перевезли сюда. Оттуда все время берут – по восемьдесят поездов в день отправляют — и все сюда».
Принятое 20 ноября 1914 года решение о переброске на Восточный фронт еще пяти корпусов из Франции стратегически было сущей чепухой. Если бы оно было принято на две недели раньше, затеянный Шеффером охват 2-ой и 5-ой русских армий мог бы удасться. Теперь новые германские части, конечно, уплотнившие фронт, бессмысленно расточались в напрасной надежде хоть на какой-нибудь успех. Разумеется, в отличие от России, в Германии военная пропаганда, как тяжелый молот, вколачивала в сознание тыла: кайзеровские войска безупречны.
Обилие войск не давало покоя немецким генералам, у них чесались руки, они затевали большие и малые неизменно захлебывающиеся наступательные операции. Не помогала и тевтонская военная хитрость, которую в немецких штабах считали совершенно недоступной для низшей расы.
В католический сочельник 25 декабря 1914 года немцы вознамерились форсировать реку Бзуру и улучшить свои позиции. Дабы усыпить нашу бдительность, немецкие самолеты накануне забросали русские окопы вместо бомб листовками с сообщением, что стрельбы на следующий день не будет.
Со значительным чувством юмора русский журналист описал дальнейшее: «Сидевшие в укреплениях на правом берегу православные сначала так было и порешили:
– Оно известно тоже, чай, не без Бога живут… Конечно, тоже, как полагается, праздник свой имеют. Что ж, пущай себе, чего ж им мешать? Наше дело с уважением, чтобы, потому каждому своя вера дорога!..
Так рассуждал православный, всем своим существом воспринимавший право другого человека, против которого он «орудует винтовкой», на его праздник. Но другой православный, умудренный практикой этой войны, видевший своими глазами, как немцы палят в Красный Крест, как,спрятав у себя за спиной целый отряд стрелков, они поднимают руки и коварно заявляют о своем желании сдаться в плен, дабы приманить к себе доверчивых русских солдат и в самый последний момент открыть по ним огонь из винтовок, этот другой православный с обер-офицерскими и штаб-офицерскими погонами на плечах озабоченно хмурился и простуженным, охрипшим от командного крика, сырости и холода, голосом ворчал:
— Гм… конечно, само собой разумеется – праздник… Сами говорят, можно сказать, демонстративно заявляют!.. А все-таки… Кто его знает, народ лукавый, примеров тому не искать стать! Как бы чего не вышло, – на всякий случай… Эй, Воронков! Распорядись-ка, любезный, чтобы на флангах окопа пулеметы были в порядке, людям раздать патроны полным комплектом… Но… без приказания ни одного выстрела!!! Слышишь?
Ты отвечаешь, понимаешь? За ночь немецкие понтонеры подготовили у берега плоты,
которые с рассветом двинулись через студенную реку.
— «Ах, нехристи! – изумлялся засевший на правом берегу православный, осматривая затвор винтовки и вдавливая в магазин новую обойму. – Вот нехристи-то… Сами же заявление кидали, а гляди, что делают! Ладно же!
Плоты заняли соответствующее положение, и … два полка двинулись встречать Рождество. Им дали дойти до половины реки. Они шли уверенные в своей безопасности, потому что они сделали заявление, чтобы не стрелять. К тому же эти дикари — русские,— называющие какие-то бумажонки международными договорами, эти сибирские медведи ведь совершенно не знают великого дела войны и не могут разгадать простой военной хитрости!»
Потом случилось то, что должно было случиться. Ударила русская артиллерия, включились пулеметы и винтовки. Темные воды Бзури закружили трупы — даже легкораненые моментально захлебывались в ледяной декабрьской реке. Более трех тысяч немцев погибли совершенно напрасно, немногие чудом выплыли на русский берег и, дрожа, как мокрые собаки, подползли к русским окопам, моля о пощаде. Их взяли в плен…
* * *
Снег укрыл траншеи, изуродовавшие Европу. Как мираж представало перед миллионами солдат по обе стороны фронта канувшее в Лету лето 1914 года – время несбывшихся прекрасных надежд. Теперь горизонт, видимый в прицелах и через узкие амбразуры блиндажей, сузился до минимума – свои и вражеские проволочные заграждения, клочок земли, искалеченный снарядами. Позиционная война стала суровой реальностью, конечный исход отныне зависел не столько от воинской доблести, сколько от мощности заводов, дымивших в далеком тылу.
В 1914 году Россия в сражениях против Германии, Австро-Венгрии и Турции положила почти всех тех, кто мог бы быть костяком многомиллионных вооруженных сил военного времени— офицеров, унтер-офицеров и старослужащих солдат.
Генерал Н.Н. Головин с позиций эмигранта, натерпевшийся и намыкавшийся на Западе, настаивал: «Действия русских армии в конце 1914 года руководились той же резко и со страшнейшим напряжением проводимой идеей выручать наших союзников. Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич со свойственным ему рыцарством решает стратегические задачи, выпадающие на русский фронт,не с узкой точки зрения национальной выгоды, а с широкой, общесоюзнической точки зрения. Но эта жертвенная роль обходится России очень дорого. Русская армия теряет убитыми и ранеными около 1 000 000 людей, и что делает особо чувствительными эти потери – это то, что они почти всецело выпадают на долю кадрового состава».
Впоследствии указывали, что тем были спасены Франция и Англия, что совершенно верно. В коалиционной войне все взаимосвязано; и говоря словами виднейшего русского военачальника той войны генерала АЛ. Брусилова, «с начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич совершенно правильно решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий. Потом это ставилось ему в вину, но в дейстительности это было единственное правильное решение. Немцы, действуя по внутренним операционным линиям, естественно, должны были стараться бить врагов поочередно, пользуясь своей сетью развитых железных дорог. Мы же с союзниками, действуя по внешним линиям, должны были навалиться на врага сразу со всех сторон, чтобы не дать немцам, возможности уничтожить противников поочередно и перекидывать свои войска по собственному произволу… Францию же необходимо было спасти, иначе и мы, с выбытием ее из строя, сразу проиграли бы войну».
Английский премьер времен первой мировой войны Дэвид Ллойд Джордж в канун второй мировой войны, в апреле 1939 года; напомнил : «Идеалом Германии является и всегда была война, быстро доводимая до конца… В 1914 году планы были составлены точно с такой целью, и она чуть-чуть не была достигнута, если бы не Россия… Если бы не было жертв со стороны России в 1914 году, то немецкие войска не только захватили бы Париж, но их гарнизоны по сие время находились бы в Бельгии и Франции». «Мудрые слова», – писал У. Черчиль об этой речи Ллойд Джорджа в своих мемуарах в 1948 году…
Это было ясно в Париже и Лондоне в 1914 году, но вопрос о том, в какой мере Франция и Англия оплатят громадный долг России,оставался открытым.
1915-Й, ФАТАЛЬНЫЙ
Пролог кампании 1915 года
Русские солдаты и офицеры столкнулись с поразившей их особенностью немцев – замордованные казарменной муштрой, они не умели наступать рассыпным строем. Вновь и вновь в открытом поле вырастали не только густые цепи, но и сомкнутые колонны немцев, обычно пьяных, пытавшихся пробить русский фронт.
«Эту колонну косят пулеметы, – записал очевидец, – ужасающие пулеметы, вырывающие буквально целый строй,– первая шеренга падает, выступает вторая и, отбивая такт кованным альпийскими гвоздями сапогом по лицам, по телам павших, наступает, как первая, и погибает. За ней третья, четвертая, а пулеметы трещат, особый, с характерным сухим звуком немецкий барабан рокочет в опьянении, и рожки, коротенькие медные германские рожки, пронзительно завывают – и люди падают горой трупов. Из тел образуется вал, – настоящий вал в рост человека,– но и это не останавливает упорного наступления; пьяные немецкие солдаты карабкаются по трупам, пулемет русских поднимает свой смертоносный хобот, и влезшие на груду павших раньше, венчают ее своими трупами».
Но откуда у врага новые войска, ведь люди тысячами бездумно расходуются каждый день. Пленные с готовностью поясняют:
«С французкого фронта. Два месяца были там, потом посадили нас в вагоны и перевезли сюда. Оттуда все время берут – по восемьдесят поездов в день отправляют — и все сюда».
Принятое 20 ноября 1914 года решение о переброске на Восточный фронт еще пяти корпусов из Франции стратегически было сущей чепухой. Если бы оно было принято на две недели раньше, затеянный Шеффером охват 2-ой и 5-ой русских армий мог бы удасться. Теперь новые германские части, конечно, уплотнившие фронт, бессмысленно расточались в напрасной надежде хоть на какой-нибудь успех. Разумеется, в отличие от России, в Германии военная пропаганда, как тяжелый молот, вколачивала в сознание тыла: кайзеровские войска безупречны.
Обилие войск не давало покоя немецким генералам, у них чесались руки, они затевали большие и малые неизменно захлебывающиеся наступательные операции. Не помогала и тевтонская военная хитрость, которую в немецких штабах считали совершенно недоступной для низшей расы.
В католический сочельник 25 декабря 1914 года немцы вознамерились форсировать реку Бзуру и улучшить свои позиции. Дабы усыпить нашу бдительность, немецкие самолеты накануне забросали русские окопы вместо бомб листовками с сообщением, что стрельбы на следующий день не будет.
Со значительным чувством юмора русский журналист описал дальнейшее: «Сидевшие в укреплениях на правом берегу православные сначала так было и порешили:
– Оно известно тоже, чай, не без Бога живут… Конечно, тоже, как полагается, праздник свой имеют. Что ж, пущай себе, чего ж им мешать? Наше дело с уважением, чтобы, потому каждому своя вера дорога!..
Так рассуждал православный, всем своим существом воспринимавший право другого человека, против которого он «орудует винтовкой», на его праздник. Но другой православный, умудренный практикой этой войны, видевший своими глазами, как немцы палят в Красный Крест, как,спрятав у себя за спиной целый отряд стрелков, они поднимают руки и коварно заявляют о своем желании сдаться в плен, дабы приманить к себе доверчивых русских солдат и в самый последний момент открыть по ним огонь из винтовок, этот другой православный с обер-офицерскими и штаб-офицерскими погонами на плечах озабоченно хмурился и простуженным, охрипшим от командного крика, сырости и холода, голосом ворчал:
— Гм… конечно, само собой разумеется – праздник… Сами говорят, можно сказать, демонстративно заявляют!.. А все-таки… Кто его знает, народ лукавый, примеров тому не искать стать! Как бы чего не вышло, – на всякий случай… Эй, Воронков! Распорядись-ка, любезный, чтобы на флангах окопа пулеметы были в порядке, людям раздать патроны полным комплектом… Но… без приказания ни одного выстрела!!! Слышишь?
Ты отвечаешь, понимаешь? За ночь немецкие понтонеры подготовили у берега плоты,
которые с рассветом двинулись через студенную реку.
— «Ах, нехристи! – изумлялся засевший на правом берегу православный, осматривая затвор винтовки и вдавливая в магазин новую обойму. – Вот нехристи-то… Сами же заявление кидали, а гляди, что делают! Ладно же!
Плоты заняли соответствующее положение, и … два полка двинулись встречать Рождество. Им дали дойти до половины реки. Они шли уверенные в своей безопасности, потому что они сделали заявление, чтобы не стрелять. К тому же эти дикари — русские,— называющие какие-то бумажонки международными договорами, эти сибирские медведи ведь совершенно не знают великого дела войны и не могут разгадать простой военной хитрости!»
Потом случилось то, что должно было случиться. Ударила русская артиллерия, включились пулеметы и винтовки. Темные воды Бзури закружили трупы — даже легкораненые моментально захлебывались в ледяной декабрьской реке. Более трех тысяч немцев погибли совершенно напрасно, немногие чудом выплыли на русский берег и, дрожа, как мокрые собаки, подползли к русским окопам, моля о пощаде. Их взяли в плен…
* * *
Снег укрыл траншеи, изуродовавшие Европу. Как мираж представало перед миллионами солдат по обе стороны фронта канувшее в Лету лето 1914 года – время несбывшихся прекрасных надежд. Теперь горизонт, видимый в прицелах и через узкие амбразуры блиндажей, сузился до минимума – свои и вражеские проволочные заграждения, клочок земли, искалеченный снарядами. Позиционная война стала суровой реальностью, конечный исход отныне зависел не столько от воинской доблести, сколько от мощности заводов, дымивших в далеком тылу.
В 1914 году Россия в сражениях против Германии, Австро-Венгрии и Турции положила почти всех тех, кто мог бы быть костяком многомиллионных вооруженных сил военного времени— офицеров, унтер-офицеров и старослужащих солдат.
Генерал Н.Н. Головин с позиций эмигранта, натерпевшийся и намыкавшийся на Западе, настаивал: «Действия русских армии в конце 1914 года руководились той же резко и со страшнейшим напряжением проводимой идеей выручать наших союзников. Верховный Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич со свойственным ему рыцарством решает стратегические задачи, выпадающие на русский фронт,не с узкой точки зрения национальной выгоды, а с широкой, общесоюзнической точки зрения. Но эта жертвенная роль обходится России очень дорого. Русская армия теряет убитыми и ранеными около 1 000 000 людей, и что делает особо чувствительными эти потери – это то, что они почти всецело выпадают на долю кадрового состава».
Впоследствии указывали, что тем были спасены Франция и Англия, что совершенно верно. В коалиционной войне все взаимосвязано; и говоря словами виднейшего русского военачальника той войны генерала АЛ. Брусилова, «с начала войны, чтобы спасти Францию, Николай Николаевич совершенно правильно решил нарушить выработанный раньше план войны и быстро перейти в наступление, не ожидая окончания сосредоточения и развертывания армий. Потом это ставилось ему в вину, но в дейстительности это было единственное правильное решение. Немцы, действуя по внутренним операционным линиям, естественно, должны были стараться бить врагов поочередно, пользуясь своей сетью развитых железных дорог. Мы же с союзниками, действуя по внешним линиям, должны были навалиться на врага сразу со всех сторон, чтобы не дать немцам, возможности уничтожить противников поочередно и перекидывать свои войска по собственному произволу… Францию же необходимо было спасти, иначе и мы, с выбытием ее из строя, сразу проиграли бы войну».
Английский премьер времен первой мировой войны Дэвид Ллойд Джордж в канун второй мировой войны, в апреле 1939 года; напомнил : «Идеалом Германии является и всегда была война, быстро доводимая до конца… В 1914 году планы были составлены точно с такой целью, и она чуть-чуть не была достигнута, если бы не Россия… Если бы не было жертв со стороны России в 1914 году, то немецкие войска не только захватили бы Париж, но их гарнизоны по сие время находились бы в Бельгии и Франции». «Мудрые слова», – писал У. Черчиль об этой речи Ллойд Джорджа в своих мемуарах в 1948 году…
Это было ясно в Париже и Лондоне в 1914 году, но вопрос о том, в какой мере Франция и Англия оплатят громадный долг России,оставался открытым.
1915-Й, ФАТАЛЬНЫЙ
Затишье на фронтах на рубеже 1914/1915 годов предвещало бурю. Германия, обманувшись в надеждах окончить войну до «осеннего листопада», лихорадочно изыскивала методы и средства ликвидировать тупик позиционной войны, сулившей ей конечное поражение. Рыбьи глаза немецких генштабистов не отрывались от карт. На Западе благополучно — кайзеровские войска глубоко вторглись на территорию Франции. Французы и англичане, опутавшись колючей проволокой, зализывают раны.
Непосредственная опасность — с Востока! Картина на русском театре для срединных империй удручающая. Кровопролитные беспросветные бои дали немцам крошечную часть Польши на левом берегу Вислы, которую по плану войны русская армия и не собиралась сохранять за собой. Россия завладела куда большим. В Восточной Пруссии – русские снова у Мазурских озер. На южное крыло фронта лучше не смотреть — русские армии, взяв Галицию, у Карпат. На Кавказком фронте — турок бьют. Они попытались было окружить русские войска у Сарыкамыша. Итог – в окружении оказались турки, потерявшие 70 тыс. человек против 20 тыс. у русских. В тяжелых горных условиях русские войска медленно продвигались по вражеской земле.
В отличие от Франции, Россия как начала, так и воюет в основном на чужой территории. В итоге 1914 года на Западе начертание фронта для нее улучшилось — сократилась глубина передового театра,или «Польского мешка».
Стают снега, просохнет земля и русская армия снова двинется на Запад на жизненные центры Германии, а Австро-Венгрия уже под ударом.
Германские штабы единодушны – решение искать на Востоке, сокрушив русский колосс. В противном случае неизбежен прорыв Юго-Западного фронта через Карпаты – и конец Австро-Венгрии не за горами. Вену уже опутали проволочные заграждения, прикрывавшие окопы, блиндажи и столицу империи. Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн считал: «Относительно состояния союзных войск возникли серьезные сомнения, насколько их фронт вообще может быть прочен без сильной немецкой поддержки…. Надо было переходить к немедленной и непосредственной поддержке Карпатского фронта… Вот почему с болью в сердце начальник генерального штаба должен был решиться на использование на Востоке молодых корпусов – единственного к тому моменту общего резерва… Такое решение знаменовало собой отказ, и притом уже на долгое время, от всяких активных предприятий крупного размаха на Западе».
Восточный фронт, отсасывавший войска с западного уже с августа 1914 года, с начала 1915 года превратился в исполинский магнит, притянувший к себе громадные силы. Против России в Восточную Пруссию ушел тот единственный резерв, о котором писал Фалькенгайн,— четыре новых корпуса. Поредел и Западный фронт, все новые и новые дивизии отправлялись на Восток. В конце 1914 года русский военный агент во Франции АЛ. Игнатьев сообщает особенно тревожную весть: идет «переброска сил на Восточный фронт. По многим признакам, немцы сняли с фронта большую часть тяжелой артиллерии».
Германские генералы не опасались за последствия на Западе. Спокойствие, воцарившееся там, замечает Н.И. Головин, «наводило немцев на мысль, что французское и британское главнокомандование окажутся более эгоистичными, чем русское, что армии наших союзников не проявят такого же жертвенного порыва для того, чтобы оттянуть на себя германские силы, как это сделала русская армия в кампанию 1914 года, что помощь союзников ограничится формулой «постольку поскольку», а при таких условиях немцы смогут спокойно навалиться всеми силами на Россию». Военные руководители Германии сочли, что в 1915 году они смогут выбить Россию из войны. «Поставить на колени», – процедил Гинденбург.
Было решено осуществить гигантский охват всего русского фронта от Балтийского моря до Карпат — ударные группировки сосредоточились в Восточной Пруссии и у Карпат. Отсюда и должны были последовать два сходящихся удара. Австрийцы еще торопили побыстрее деблокировать Перемышль. Фалькенгайн с определенными опасениями смотрел в будущее. Что бы ни твердили Гинденбург и Людендорф, заручившиеся могущественными союзниками в Берлине, начальник германского генерального штаба полагал, что исход «оставался совершенно туманным. Опыт Наполеона не вызывал на подражание его примеру».
День и ночь в Восточной Германии и к востоку от Вены стучали колеса – сотни и сотни эшелонов везли к русскому фронту войска и боевую технику. Хотя точные намерения врага не могли быть известны, общий замысел сомнений не вызывал — Рос сию ожидал бешеный натиск. Размеры нависшей угрозы были реалистически оценены Верховным главнокомандующим, который в директиве фронтам в феврале 1915 года реалистически указал: «К сожалению, мы в настоящее время ни по средствам, ни по состоянию наших армий не можем предпринять решительного общего контрманевра, которым мы могли бы вырвать инициативу из рук противника и нанести ему поражение в одном из наиболее выгодных для нас направлений. Единственным способом действий, подсказываемым обстановкой, является ослабление до крайнего предела войск левого берега р. Вислы с целью частыми контрманеврами на правом берегу Вислы и в Карпатах, по выборам главнокомандующих фронтами, остановить противника в развитии им наступательных действий и нанести ему хотя бы частичные поражения».
В высшей степени компетентное заключение, однако, не оказало надлежащего влияния ни на работу самой Ставки, ни на командование обоих русских фронтов. Как Иванов, так и Рузский давно разглядели, что за импозантной наружностью двухметрового великого князя и внешней жесткостью его обращения крылись нерешительность, вера в то, что некая высшая сила творит дела человеческие. Как замечал С.Ю. Витте, знавший Николая Николаевича еще до войны, он был «вообще мистически тронут… постоянно занимался шарлатанами мистицизма… Он натворил и, вероятно, еще натворит много бед России». Весной 1915 года случай для этого представился: великий князь не пресек стратегического праздномыслия как в собственной ставке, так и в штабах фронтов.
Генерал-квартирмейстер Ставки «черный» Данилов сочинил план — идти на Берлин. Хотя армия была потрепана, выявилась нехватка винтовок, снарядов, Данилов самоуверенно считал, что марш на Берлин в пределах возможности. Иванов и Рузский горячо согласились с ним, но с не меньшим пылом, на котором лежала печать местничества, стали отстаивать собственные варианты. Упрямец Иванов, опираясь на советы своего начальника штаба, очень не глупого, хотя и склонного к колебаниям, Алексеева, доказывал – «путь на Берлин лежит через Вену». Громогласные настояния Иванова и заслуженная репутация Алексеева как стратега сделали свое дело –Ставка разрешила им, уже на целившимся на Карпаты, идти через горы на Венгерскую равнину. А пылкий Рузский, вызвав из небытия тени самсоновских солдат, добился согласия Ставки с тем, чтобы овладение Восточной Пруссией совершенно обязательно для обеспечения правого фланга победоносного шествия на Берлин.
Вместо того чтобы зарыться в землю, разумно использовать ресурсы для отражения германо-австрийского нашествия, русские генералы с величайшим воодушевлением окунулись в подготовку наступлений на флангах фронта, как раз в тех местах, где сосредоточивались ударные группировки врага. Вероятно, помимо прочего, им не. терпелось предстать героями в глазах любезного Парижа. Результаты безалаберщины предстояло исправить русскому солдату, который, проявив чудеса храбрости, оправдал самые черные опасения Фалькенгайна.
Непосредственная опасность — с Востока! Картина на русском театре для срединных империй удручающая. Кровопролитные беспросветные бои дали немцам крошечную часть Польши на левом берегу Вислы, которую по плану войны русская армия и не собиралась сохранять за собой. Россия завладела куда большим. В Восточной Пруссии – русские снова у Мазурских озер. На южное крыло фронта лучше не смотреть — русские армии, взяв Галицию, у Карпат. На Кавказком фронте — турок бьют. Они попытались было окружить русские войска у Сарыкамыша. Итог – в окружении оказались турки, потерявшие 70 тыс. человек против 20 тыс. у русских. В тяжелых горных условиях русские войска медленно продвигались по вражеской земле.
В отличие от Франции, Россия как начала, так и воюет в основном на чужой территории. В итоге 1914 года на Западе начертание фронта для нее улучшилось — сократилась глубина передового театра,или «Польского мешка».
Стают снега, просохнет земля и русская армия снова двинется на Запад на жизненные центры Германии, а Австро-Венгрия уже под ударом.
Германские штабы единодушны – решение искать на Востоке, сокрушив русский колосс. В противном случае неизбежен прорыв Юго-Западного фронта через Карпаты – и конец Австро-Венгрии не за горами. Вену уже опутали проволочные заграждения, прикрывавшие окопы, блиндажи и столицу империи. Начальник германского генерального штаба Фалькенгайн считал: «Относительно состояния союзных войск возникли серьезные сомнения, насколько их фронт вообще может быть прочен без сильной немецкой поддержки…. Надо было переходить к немедленной и непосредственной поддержке Карпатского фронта… Вот почему с болью в сердце начальник генерального штаба должен был решиться на использование на Востоке молодых корпусов – единственного к тому моменту общего резерва… Такое решение знаменовало собой отказ, и притом уже на долгое время, от всяких активных предприятий крупного размаха на Западе».
Восточный фронт, отсасывавший войска с западного уже с августа 1914 года, с начала 1915 года превратился в исполинский магнит, притянувший к себе громадные силы. Против России в Восточную Пруссию ушел тот единственный резерв, о котором писал Фалькенгайн,— четыре новых корпуса. Поредел и Западный фронт, все новые и новые дивизии отправлялись на Восток. В конце 1914 года русский военный агент во Франции АЛ. Игнатьев сообщает особенно тревожную весть: идет «переброска сил на Восточный фронт. По многим признакам, немцы сняли с фронта большую часть тяжелой артиллерии».
Германские генералы не опасались за последствия на Западе. Спокойствие, воцарившееся там, замечает Н.И. Головин, «наводило немцев на мысль, что французское и британское главнокомандование окажутся более эгоистичными, чем русское, что армии наших союзников не проявят такого же жертвенного порыва для того, чтобы оттянуть на себя германские силы, как это сделала русская армия в кампанию 1914 года, что помощь союзников ограничится формулой «постольку поскольку», а при таких условиях немцы смогут спокойно навалиться всеми силами на Россию». Военные руководители Германии сочли, что в 1915 году они смогут выбить Россию из войны. «Поставить на колени», – процедил Гинденбург.
Было решено осуществить гигантский охват всего русского фронта от Балтийского моря до Карпат — ударные группировки сосредоточились в Восточной Пруссии и у Карпат. Отсюда и должны были последовать два сходящихся удара. Австрийцы еще торопили побыстрее деблокировать Перемышль. Фалькенгайн с определенными опасениями смотрел в будущее. Что бы ни твердили Гинденбург и Людендорф, заручившиеся могущественными союзниками в Берлине, начальник германского генерального штаба полагал, что исход «оставался совершенно туманным. Опыт Наполеона не вызывал на подражание его примеру».
День и ночь в Восточной Германии и к востоку от Вены стучали колеса – сотни и сотни эшелонов везли к русскому фронту войска и боевую технику. Хотя точные намерения врага не могли быть известны, общий замысел сомнений не вызывал — Рос сию ожидал бешеный натиск. Размеры нависшей угрозы были реалистически оценены Верховным главнокомандующим, который в директиве фронтам в феврале 1915 года реалистически указал: «К сожалению, мы в настоящее время ни по средствам, ни по состоянию наших армий не можем предпринять решительного общего контрманевра, которым мы могли бы вырвать инициативу из рук противника и нанести ему поражение в одном из наиболее выгодных для нас направлений. Единственным способом действий, подсказываемым обстановкой, является ослабление до крайнего предела войск левого берега р. Вислы с целью частыми контрманеврами на правом берегу Вислы и в Карпатах, по выборам главнокомандующих фронтами, остановить противника в развитии им наступательных действий и нанести ему хотя бы частичные поражения».
В высшей степени компетентное заключение, однако, не оказало надлежащего влияния ни на работу самой Ставки, ни на командование обоих русских фронтов. Как Иванов, так и Рузский давно разглядели, что за импозантной наружностью двухметрового великого князя и внешней жесткостью его обращения крылись нерешительность, вера в то, что некая высшая сила творит дела человеческие. Как замечал С.Ю. Витте, знавший Николая Николаевича еще до войны, он был «вообще мистически тронут… постоянно занимался шарлатанами мистицизма… Он натворил и, вероятно, еще натворит много бед России». Весной 1915 года случай для этого представился: великий князь не пресек стратегического праздномыслия как в собственной ставке, так и в штабах фронтов.
Генерал-квартирмейстер Ставки «черный» Данилов сочинил план — идти на Берлин. Хотя армия была потрепана, выявилась нехватка винтовок, снарядов, Данилов самоуверенно считал, что марш на Берлин в пределах возможности. Иванов и Рузский горячо согласились с ним, но с не меньшим пылом, на котором лежала печать местничества, стали отстаивать собственные варианты. Упрямец Иванов, опираясь на советы своего начальника штаба, очень не глупого, хотя и склонного к колебаниям, Алексеева, доказывал – «путь на Берлин лежит через Вену». Громогласные настояния Иванова и заслуженная репутация Алексеева как стратега сделали свое дело –Ставка разрешила им, уже на целившимся на Карпаты, идти через горы на Венгерскую равнину. А пылкий Рузский, вызвав из небытия тени самсоновских солдат, добился согласия Ставки с тем, чтобы овладение Восточной Пруссией совершенно обязательно для обеспечения правого фланга победоносного шествия на Берлин.
Вместо того чтобы зарыться в землю, разумно использовать ресурсы для отражения германо-австрийского нашествия, русские генералы с величайшим воодушевлением окунулись в подготовку наступлений на флангах фронта, как раз в тех местах, где сосредоточивались ударные группировки врага. Вероятно, помимо прочего, им не. терпелось предстать героями в глазах любезного Парижа. Результаты безалаберщины предстояло исправить русскому солдату, который, проявив чудеса храбрости, оправдал самые черные опасения Фалькенгайна.
Пролог кампании 1915 года
7—8 февраля, Восточная Пруссия. Ревут орудия, немцы идут на двусторонний охват 10-й русской армии, стоявшей на 170 километровом фронте перед Мазурскими озерами. Гинденбург надеется развить его в глубокий прорыв. В занесенных снегами лесах, на безымянных высотах и глухих болотах вспыхнули жестокие бои. Армия в относительном порядке отошла, немцам удалось отрезать в Августовских лесах только ХХ-й русский корпус. Русское командование попыталось вызволить попавшие в беду войска, но из-за ошибок в управлении это не удалось.
Воины XX корпуса десять дней бились в лесах. Они приковали к себе силы, которые немцы намечали для развития наступления, и своим стойким сопротивлением сорвали его. Корпусу пришлось испить горькую чашу до дна. Потеряв надежду на выручку извне, ХХ-ый корпус попытался вырваться из кольца и выйти к Гродно. Остатки корпуса, расстреляв все патроны и снаряды, 15 февраля 1915 года бросились в последнюю отчаянную атаку буквально с голыми руками. Волна русских солдат сбив пехоту противника, докатилась до огневых позиций немецких батарей, стрелявших сначала беглым огнем, гранатой на удар и, наконец, картечью. Бойцы ХХ-го корпуса падали чуть ли не у колес вражеских орудий.
Корпус нашел гибель в Августовских лесах. Германский генерал, руководивший боем, обратился к кучке израненных и контуженных русских офицеров, затащенных в плен: «Все возможное в человеческих руках, вы, господа, сделали: ведь, несмотря на то, что вы были окружены (руками он показал полный охват), вы все-таки ринулись в атаку, навстречу смерти. Преклоняюсь, господа русские, перед вашим мужеством». И отдал честь.
Известный тогда немецкий военный корреспондент Р. Брандт писал 2 марта 1915 года в «Шлезише Фолькцайтунг»: «Честь ХХ-го корпуса была спасена, и цена этого спасения — 7000 убитых, которые пали в атаке в один день битвы на пространстве 2-х километров, найдя здесь геройскую смерть! Попытка прорваться была полнейшее безумие, но святое безумие – геройство, которое показало русского воина в полном его свете, которого мы знаем со времен Скобелева, времен штурма Плевны, битв на Кавказе и штурма Варшавы! Русский солдат умеет сражаться очень хорошо, он переносит всякие лишения и способен быть стойким, даже если неминуема при этом и верная смерть!»
Бои в Восточной Пруссии с августа 1914 года до ранней весны 1915 года, когда русские войска были в третий и последний раз вытеснены отсюда, отличались невиданным упорством. Немцы ожесточенно дрались в обороне и не считались с потерями в наступлении. «Восточная Пруссия далась русскому солдату нелегко, — писал очевидец журналист B.В. Муйжель. — Если на войне каждая пядь пройденной земли полита кровью, то в Восточной Пруссии эта кровь лилась широкой и страшной рекой. Упорство врага — упорство, победа над которым венчает неувядаемой славой русское войско, — поставило вопрос о занятии Восточной Пруссии едва ли не на почву личного дела каждого участвовавшего в этом кровавом шествии».
Уходя в феврале — марте 1915 года из Восточной Пруссии, русские оставляли бесчисленные дорогие могилы. Струганные белые кресты, торопливые надписи химическим карандашом: «Здесь погребено столько-то нижних чинов и столько-то офицеров N-ского пехотного полка. До скорой встречи, товарищи!»
Писавшие трезво смотрели на свою судьбу – многие из них тоже отошли в братские могилы.
Восточная Пруссия познакомила русские войска с коварством врага. Вступив на территорию Германии, они расплачивались за все полноценной монетой — никаких реквизиций. Публицист Муйжель рассказывал, как офицеры делали все возможное, чтобы не утеснить мирных жителей: «Понимаете, у них дети, сестры, все такое… Конечно, война,-я понимаю, а все-таки по-человечески… Они, дураки, думают, что пришла чуть не татарская орда, боятся, так, понимаете, такое дело…
Так шла армия восточных варваров, эта некультурная дикая орда, среди которой, как известно с детства каждому Фрицу, есть племена, питающиеся сырым мясом, а при случае не прочь полакомиться человечинкой, носящие общее название: солдат –казак», — саркастически заканчивает публицист.
Русские войска действовали в районах, где многие годы готовились к войне. Среди жителей была развернута агентурная сеть, устроены скрытые телефонные линии.
Эскадрон втянулся в деревушку, полуразрушенную снарядами. «Жителей не видно, – рассказывал русский офицер, – кто не убежал, отсиживался в подвалах. Спешились мы, ходим по этим подвалам, вытаскиваем засевших. Откровенно говоря, я немного опасался засады и осматривал лично сам. Вдруг вижу — старуха. Старая, как гриб сушеный, – юрк в какую-то дыру. Я за нею; что же вы думаете? Подвал уже разрушен. Вместо дома развалины, и пол провалился. Этакий немного фантастичный верхний свет. Гора мусора от разрушения. Слышу — старуха моя говорит с кем-то. Я ближе, но за мусором все же прячусь –черт его знает? Погибнуть так, зря, в каком-то подвале — обидно! Смотрю: что же вы думаете? Телефончик! Самый настоящий телефончик с черной трубкой и всем прочим. И моя старушка изволит сообщать о том, что вошла кавалерийская часть, очевидно, передовая, в количестве одного эскадрона и т.д. и т.д., словно она сама-была драгуном! Вот как у них дело обставлено!»
А когда русским приходилось отходить, в спину отступавшим били пулеметы, укрытые в домах «мирных» жителей, где задолго до войны были залиты цементные площадки. Восточная Пруссия вполне оправдала свою репутацию осиного гнезда военщины.
Русские уходили из Восточной Пруссии, подавленные превосходством врага, особенно в артиллерии. «На одну «очередь» нашей батареи, – писал офицер, участник тех трагических боев, –немцы отвечают десятью: шрапнелью и гранатами по нашим окопам, а «чемоданами»— по резервам и штабам. Но иногда тяжелый снаряд попадал и к нам… Я никогда в жизни не забуду впечатления от разрыва этих «чемоданов». Сидишь себе в грязном, холодном окопе. Слышишь где-то у немцев тупой звук далекого выстрела, потом ухо улавливает звук приближающегося снаряда, режущий воздух,и хрипящий звук «хрр-о-о» где-то высоко в небе, все увеличивающийся, ближе, ближе и все ниже!.. На мгновение этот звук замирает… с ним вместе замирают наш слух и наше дыхание… И затем: «Тра-а-ах!» – взрыв. Трясется земля! Дух захватывает от сотрясения воздуха! Видишь огромный столб земли, дыма и огня, высоко поднявшийся к небу, разрушивший все, что было живого и не живого на месте взрыва… Впечатление от рук, ног и прочих частей человеческого тела, разбросанных после взрыва этого снаряда,– невыносимо для человека, оставшегося в живых. Душу раздирающие крики и стоны тяжело раненных снарядом людей завершают его страшный эффект!»
Израсходовав людские резервы и материальные средства, германское командование было вынуждено констатировать, что его оперативные предположения сорваны в самом начале — русский фронт местами отодвинут, но нигде не прорван. Больше того, оправившись, Северо-Западный фронт контратаковал с величайшей энергией. Гвардия отбросила немцев к Августовским лесам, а у Нарева сибирские дивизии снова взяли Прасныш, захватив до десяти тысяч пленными.
Сильнейшие атаки врага против русской крепости Осовец, прикрывшей пятидесятикилометровый участок меду 12-й и 10-й русскими армиями, были отбиты с исключительно тяжелыми потерями блокадного германского корпуса. У Осовца германцы столкнулись с глубоким построением обороны — за предпольем следовали три оборонительных позиции: первая – на расстоянии около 10 километров от крепости. Дальше второй оборонительной позиции в четырех-пяти километрах от Осовца враг так и не прошел. Безрезультатные штурмы фортов Осовца посеяли в германских войсках глубокое уныние, опрокинув уже сложившееся представление о том, что крепости в эту войну берутся в несколько дней. Осовец несокрушимым бастионом стоял на пути врага более полугода. К концу 1915 года, имитируя русских, стали применять глубокое построение обороны и на Западном фронте.
С глубоким отчаянием Фалькенгайн подводил итоги: «Немецкие силы дошли до пределов боеспособности. При своем состоянии… они не могли уже сломить сопротивления скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений». Фронт снова стабилизировался, Алексеев, назначенный сюда главнокомандующим вместо Рузского, деятельно крепил оборону. Как русское, так и германское командование были вынуждены признать, что их планы не удались. В результате этих боев, отмечает А. Зайончковский: «Больше всех оказались в выигрыше французы и англичане, так как отвлечение на Восточный фронт 4 германских корпусов явилось крайне благоприятным фактором для Антанты. Подготовлявшийся против нее удар был отведен на русскую сторону. Англичане получили время для работ по дальнейшему развитию своих вооруженных сил, а французы могли заняться накоплением крупных артиллерийских запасов для будущих операций».
Воины XX корпуса десять дней бились в лесах. Они приковали к себе силы, которые немцы намечали для развития наступления, и своим стойким сопротивлением сорвали его. Корпусу пришлось испить горькую чашу до дна. Потеряв надежду на выручку извне, ХХ-ый корпус попытался вырваться из кольца и выйти к Гродно. Остатки корпуса, расстреляв все патроны и снаряды, 15 февраля 1915 года бросились в последнюю отчаянную атаку буквально с голыми руками. Волна русских солдат сбив пехоту противника, докатилась до огневых позиций немецких батарей, стрелявших сначала беглым огнем, гранатой на удар и, наконец, картечью. Бойцы ХХ-го корпуса падали чуть ли не у колес вражеских орудий.
Корпус нашел гибель в Августовских лесах. Германский генерал, руководивший боем, обратился к кучке израненных и контуженных русских офицеров, затащенных в плен: «Все возможное в человеческих руках, вы, господа, сделали: ведь, несмотря на то, что вы были окружены (руками он показал полный охват), вы все-таки ринулись в атаку, навстречу смерти. Преклоняюсь, господа русские, перед вашим мужеством». И отдал честь.
Известный тогда немецкий военный корреспондент Р. Брандт писал 2 марта 1915 года в «Шлезише Фолькцайтунг»: «Честь ХХ-го корпуса была спасена, и цена этого спасения — 7000 убитых, которые пали в атаке в один день битвы на пространстве 2-х километров, найдя здесь геройскую смерть! Попытка прорваться была полнейшее безумие, но святое безумие – геройство, которое показало русского воина в полном его свете, которого мы знаем со времен Скобелева, времен штурма Плевны, битв на Кавказе и штурма Варшавы! Русский солдат умеет сражаться очень хорошо, он переносит всякие лишения и способен быть стойким, даже если неминуема при этом и верная смерть!»
Бои в Восточной Пруссии с августа 1914 года до ранней весны 1915 года, когда русские войска были в третий и последний раз вытеснены отсюда, отличались невиданным упорством. Немцы ожесточенно дрались в обороне и не считались с потерями в наступлении. «Восточная Пруссия далась русскому солдату нелегко, — писал очевидец журналист B.В. Муйжель. — Если на войне каждая пядь пройденной земли полита кровью, то в Восточной Пруссии эта кровь лилась широкой и страшной рекой. Упорство врага — упорство, победа над которым венчает неувядаемой славой русское войско, — поставило вопрос о занятии Восточной Пруссии едва ли не на почву личного дела каждого участвовавшего в этом кровавом шествии».
Уходя в феврале — марте 1915 года из Восточной Пруссии, русские оставляли бесчисленные дорогие могилы. Струганные белые кресты, торопливые надписи химическим карандашом: «Здесь погребено столько-то нижних чинов и столько-то офицеров N-ского пехотного полка. До скорой встречи, товарищи!»
Писавшие трезво смотрели на свою судьбу – многие из них тоже отошли в братские могилы.
Восточная Пруссия познакомила русские войска с коварством врага. Вступив на территорию Германии, они расплачивались за все полноценной монетой — никаких реквизиций. Публицист Муйжель рассказывал, как офицеры делали все возможное, чтобы не утеснить мирных жителей: «Понимаете, у них дети, сестры, все такое… Конечно, война,-я понимаю, а все-таки по-человечески… Они, дураки, думают, что пришла чуть не татарская орда, боятся, так, понимаете, такое дело…
Так шла армия восточных варваров, эта некультурная дикая орда, среди которой, как известно с детства каждому Фрицу, есть племена, питающиеся сырым мясом, а при случае не прочь полакомиться человечинкой, носящие общее название: солдат –казак», — саркастически заканчивает публицист.
Русские войска действовали в районах, где многие годы готовились к войне. Среди жителей была развернута агентурная сеть, устроены скрытые телефонные линии.
Эскадрон втянулся в деревушку, полуразрушенную снарядами. «Жителей не видно, – рассказывал русский офицер, – кто не убежал, отсиживался в подвалах. Спешились мы, ходим по этим подвалам, вытаскиваем засевших. Откровенно говоря, я немного опасался засады и осматривал лично сам. Вдруг вижу — старуха. Старая, как гриб сушеный, – юрк в какую-то дыру. Я за нею; что же вы думаете? Подвал уже разрушен. Вместо дома развалины, и пол провалился. Этакий немного фантастичный верхний свет. Гора мусора от разрушения. Слышу — старуха моя говорит с кем-то. Я ближе, но за мусором все же прячусь –черт его знает? Погибнуть так, зря, в каком-то подвале — обидно! Смотрю: что же вы думаете? Телефончик! Самый настоящий телефончик с черной трубкой и всем прочим. И моя старушка изволит сообщать о том, что вошла кавалерийская часть, очевидно, передовая, в количестве одного эскадрона и т.д. и т.д., словно она сама-была драгуном! Вот как у них дело обставлено!»
А когда русским приходилось отходить, в спину отступавшим били пулеметы, укрытые в домах «мирных» жителей, где задолго до войны были залиты цементные площадки. Восточная Пруссия вполне оправдала свою репутацию осиного гнезда военщины.
Русские уходили из Восточной Пруссии, подавленные превосходством врага, особенно в артиллерии. «На одну «очередь» нашей батареи, – писал офицер, участник тех трагических боев, –немцы отвечают десятью: шрапнелью и гранатами по нашим окопам, а «чемоданами»— по резервам и штабам. Но иногда тяжелый снаряд попадал и к нам… Я никогда в жизни не забуду впечатления от разрыва этих «чемоданов». Сидишь себе в грязном, холодном окопе. Слышишь где-то у немцев тупой звук далекого выстрела, потом ухо улавливает звук приближающегося снаряда, режущий воздух,и хрипящий звук «хрр-о-о» где-то высоко в небе, все увеличивающийся, ближе, ближе и все ниже!.. На мгновение этот звук замирает… с ним вместе замирают наш слух и наше дыхание… И затем: «Тра-а-ах!» – взрыв. Трясется земля! Дух захватывает от сотрясения воздуха! Видишь огромный столб земли, дыма и огня, высоко поднявшийся к небу, разрушивший все, что было живого и не живого на месте взрыва… Впечатление от рук, ног и прочих частей человеческого тела, разбросанных после взрыва этого снаряда,– невыносимо для человека, оставшегося в живых. Душу раздирающие крики и стоны тяжело раненных снарядом людей завершают его страшный эффект!»
Израсходовав людские резервы и материальные средства, германское командование было вынуждено констатировать, что его оперативные предположения сорваны в самом начале — русский фронт местами отодвинут, но нигде не прорван. Больше того, оправившись, Северо-Западный фронт контратаковал с величайшей энергией. Гвардия отбросила немцев к Августовским лесам, а у Нарева сибирские дивизии снова взяли Прасныш, захватив до десяти тысяч пленными.
Сильнейшие атаки врага против русской крепости Осовец, прикрывшей пятидесятикилометровый участок меду 12-й и 10-й русскими армиями, были отбиты с исключительно тяжелыми потерями блокадного германского корпуса. У Осовца германцы столкнулись с глубоким построением обороны — за предпольем следовали три оборонительных позиции: первая – на расстоянии около 10 километров от крепости. Дальше второй оборонительной позиции в четырех-пяти километрах от Осовца враг так и не прошел. Безрезультатные штурмы фортов Осовца посеяли в германских войсках глубокое уныние, опрокинув уже сложившееся представление о том, что крепости в эту войну берутся в несколько дней. Осовец несокрушимым бастионом стоял на пути врага более полугода. К концу 1915 года, имитируя русских, стали применять глубокое построение обороны и на Западном фронте.
С глубоким отчаянием Фалькенгайн подводил итоги: «Немецкие силы дошли до пределов боеспособности. При своем состоянии… они не могли уже сломить сопротивления скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений». Фронт снова стабилизировался, Алексеев, назначенный сюда главнокомандующим вместо Рузского, деятельно крепил оборону. Как русское, так и германское командование были вынуждены признать, что их планы не удались. В результате этих боев, отмечает А. Зайончковский: «Больше всех оказались в выигрыше французы и англичане, так как отвлечение на Восточный фронт 4 германских корпусов явилось крайне благоприятным фактором для Антанты. Подготовлявшийся против нее удар был отведен на русскую сторону. Англичане получили время для работ по дальнейшему развитию своих вооруженных сил, а французы могли заняться накоплением крупных артиллерийских запасов для будущих операций».