Фантастика и авантюра нужны здесь для того, чтобы поместить её участников в исключительную кризисную ситуацию порога, в которой можно было бы свободно искать и испытывать правду. «Мениппея любит играть резкими переходами и сменами, верхом и низом, подъёмами и падениями, неожиданными сближениями далёкого и разъединённого, мезальянсами всякого рода». Менипея многоголоса, многостильна, невероятно пластична. Она свободно использует различные виды диалогов, превращает понятия в концепты, метафоризует однотонную действительность и генерирует элементы различных социальных утопий. Оба этих жанра органически вплетаются в разноцветный узор карнавального хронотопа. Пространство карнавала - площадь, улица. Её особенности - всенародность, универсальность, фамильярность для всех. Главное предназначение карнавала: «переводить последние вопросы [бытия] из отвлечённо-философской сферы через карнавальное мироощущение в конкретно-чувственный план образов и событий, по карнавальному динамичных, разнообразных и ярких». В карнавале «нет ни грана нигилизма, нет…и ни грана пустого легкомыслия и пошлого богемного индивидуализма». Поэтому необходимо отличать неонацистские проявления в панк-культуре, которые всецело проникнуты духом крайнего нигилизма и индивидуализма от карнавального панк-анархизма, как органического феномена современной культуры.
Карнавализация бунта, помещение человека в зону кризиса, зону двусмысленности, создаёт уникальную возможность его самораскрытия, обретения, пусть временной, точки опоры в царстве живой утопии. Карнавальное мироощущение порождает гротескный образ телесности. Гротескный образ как бы вмещает два тела в одном: рождающее и рождаемое, умирающее и рождаемое и т.п. Он выставляет явление в его постоянном становлении. Здесь метаморфоза ещё не завершена. «В отличие от канонов нового времени, гротескное тело не отграничено от остального мира, не замкнуто. Не завершено, не готово, перерастает себя самого, выходит за свои пределы». Амбивалентный карнавальный смех заканчивается катарсисом, преображением, очищением. Но он не ставит завершающую точку, ибо ничего окончательного в мире ещё не произошло, «п о с л е д н е е с л о в о о м и р е е щ ё н е с к а з а н о, м и р о т к р ы т и с в о б о д е н, ещ ё в с ё в п е р е д и и в с е г д а б у д е т в п е р е д и». Карнавальное мироощущение преодолевает эсхатологические страхи. Двутонное смеховое слово порождает парные образы (хвала-брань, верх-низ, смерть-рождение). Происходит как бы диалог между этими образами внутри смехового слова. «К о с м и ч е с к а я к а т а с т р о ф а, изображённая с помощью о б р а з о в м а т е р и а л ь н о - т е л е с н о г о н и з а, с н и ж а е т с я и п р е в р а щ а е т ся в с м е ш н о е с т р а ш и л и щ е. Космический страх побеждён смехом». Если нигилизм отрицает прошлое и идеализирует туманное будущее, то карнавальный бунт уплотняет в «здесь и сейчас» Золотой век прошлого и возможное царство равенства и свободы будущего. Карнавальный бунт существует в Большом времени. Именно в его необъятных просторах он празднует «победу всенародного изобилия материальных благ, свободы, равенства, братства. Эта победа будущего обеспечена народным бессмертием». Карнавальный бунт имеет ярко выраженные черты хилиастической формы утопического мышления. Царство Божие на Земле, согласно современной леворадикальной мысли, есть, прежде всего, Царство свободы и безвластия. "Жизнь в Боге есть свобода, вольность, свободный полёт, безвластие, ан-архия". История кончается там, где кончается власть. Там, где начинается метаистория, там начинается царство анархии, царство гармонии, гармонии между человеком и природой. Предпосылки гармонизации отношений с природой носят, прежде всего, социальный характер: это гармонизация отношений между людьми. "Для этого необходимо избавиться от иерархий во всех её формах - психологических, культурных и социальных, а так же от классов, частной собственности и государства". Прорыв в светлое будущее мыслится только через творческий акт; акт эсхатологический, ибо он завершит историю "падшести" этого мира; акт мессианский, так как за творческой личностью, за мессией-пассионарием последуют многие кого волнует хилиастическая надежда; акт оргиастический, экстатический, так как здесь время перестаёт дифференцироваться. Настоящее переносится в абсолют. Чувственный опыт выступает во всей своей непосредственности, выплёскивая экстаз и оргиастическую энергию глубоко материальную и высоко духовную в мирскую жизнь. Здесь "интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность".
Там, в будущем результатом деятельности и исканий солидаризирующихся творческих личностей станет создание соборного сообщества образуемого системой горизонтальных связей; сообщества живущего в гармонии с природой и гармонии между людьми. Там уже не будет страдания, наука победит смерть. Восторжествует справедливость. Отчуждённость всех видов канет в лету. Будет создано "экологическое общество, структурированное вокруг кон федеральной Коммуны коммун, из которых она [будет] организована согласно с экосистемами и биорегионом ". Достижение этой цели не откладывается "на завтра". Именно "здесь и сейчас" бунтари могут изменить мир. Для этого используется тактика "прямого действия". Захватывается конкретный участок улицы и, буквально за ночь, на ранее оживлённой дороге создаётся сад. На месте строительства автотрассы возникает укреплённый лагерь. Вершиной карнавального творчества является экотопия, экологические коммуны и сквоты где все чаяния и надежды осуществляются на практике: альтернативный стиль жизни, альтернативные источники энергии, альтернативное искусство и образование. Бунтарь, входя в зону карнавала, как бы вливается в народное тело. В известной степени его индивидуальное тело перестаёт быть самим собой: «можно как бы о б м е н и в а т ь с я д р у г с д р у г о м т е л а м и, о б н о в л я т ь с я». Народ ощущает своё чувственное конкретное, материально-телесное единство. Но это совсем не значит, что бунтарь вступает в царство полной безнаказанности и безответственности. Он не растворяет своё сознание в коллективном бессознательном К. Юнга. Практика современного лево радикального движения, как это видно из первой главы нашей диссертации, подтверждает идею Бахтина о существовании некой метафизической ответственности человека в условиях карнавального бунта. Для человеческого духа всегда были доступны только две универсалии: универсалия священного и универсалия бунта. Исчезновение одного означает автоматическое появление другого. И исторический опыт это живописно нам доказывает. Бунт не истребим, ибо он «одно из существенных измерений человека. Он является нашей исторической реальностью. И нам нужно не бежать от неё, а найти в ней наши ценности». Таким образом, исходным пунктом понимания, оценки и оформления действительности в процессе карнавального бунта служит живая, злободневная современность. Карнавализация современного бунта является ещё одним доказательством вступления человечества в новое средневековье.
Карнавализация бунта, помещение человека в зону кризиса, зону двусмысленности, создаёт уникальную возможность его самораскрытия, обретения, пусть временной, точки опоры в царстве живой утопии. Карнавальное мироощущение порождает гротескный образ телесности. Гротескный образ как бы вмещает два тела в одном: рождающее и рождаемое, умирающее и рождаемое и т.п. Он выставляет явление в его постоянном становлении. Здесь метаморфоза ещё не завершена. «В отличие от канонов нового времени, гротескное тело не отграничено от остального мира, не замкнуто. Не завершено, не готово, перерастает себя самого, выходит за свои пределы». Амбивалентный карнавальный смех заканчивается катарсисом, преображением, очищением. Но он не ставит завершающую точку, ибо ничего окончательного в мире ещё не произошло, «п о с л е д н е е с л о в о о м и р е е щ ё н е с к а з а н о, м и р о т к р ы т и с в о б о д е н, ещ ё в с ё в п е р е д и и в с е г д а б у д е т в п е р е д и». Карнавальное мироощущение преодолевает эсхатологические страхи. Двутонное смеховое слово порождает парные образы (хвала-брань, верх-низ, смерть-рождение). Происходит как бы диалог между этими образами внутри смехового слова. «К о с м и ч е с к а я к а т а с т р о ф а, изображённая с помощью о б р а з о в м а т е р и а л ь н о - т е л е с н о г о н и з а, с н и ж а е т с я и п р е в р а щ а е т ся в с м е ш н о е с т р а ш и л и щ е. Космический страх побеждён смехом». Если нигилизм отрицает прошлое и идеализирует туманное будущее, то карнавальный бунт уплотняет в «здесь и сейчас» Золотой век прошлого и возможное царство равенства и свободы будущего. Карнавальный бунт существует в Большом времени. Именно в его необъятных просторах он празднует «победу всенародного изобилия материальных благ, свободы, равенства, братства. Эта победа будущего обеспечена народным бессмертием». Карнавальный бунт имеет ярко выраженные черты хилиастической формы утопического мышления. Царство Божие на Земле, согласно современной леворадикальной мысли, есть, прежде всего, Царство свободы и безвластия. "Жизнь в Боге есть свобода, вольность, свободный полёт, безвластие, ан-архия". История кончается там, где кончается власть. Там, где начинается метаистория, там начинается царство анархии, царство гармонии, гармонии между человеком и природой. Предпосылки гармонизации отношений с природой носят, прежде всего, социальный характер: это гармонизация отношений между людьми. "Для этого необходимо избавиться от иерархий во всех её формах - психологических, культурных и социальных, а так же от классов, частной собственности и государства". Прорыв в светлое будущее мыслится только через творческий акт; акт эсхатологический, ибо он завершит историю "падшести" этого мира; акт мессианский, так как за творческой личностью, за мессией-пассионарием последуют многие кого волнует хилиастическая надежда; акт оргиастический, экстатический, так как здесь время перестаёт дифференцироваться. Настоящее переносится в абсолют. Чувственный опыт выступает во всей своей непосредственности, выплёскивая экстаз и оргиастическую энергию глубоко материальную и высоко духовную в мирскую жизнь. Здесь "интересен лишь человек, в котором есть прорыв в бесконечность".
Там, в будущем результатом деятельности и исканий солидаризирующихся творческих личностей станет создание соборного сообщества образуемого системой горизонтальных связей; сообщества живущего в гармонии с природой и гармонии между людьми. Там уже не будет страдания, наука победит смерть. Восторжествует справедливость. Отчуждённость всех видов канет в лету. Будет создано "экологическое общество, структурированное вокруг кон федеральной Коммуны коммун, из которых она [будет] организована согласно с экосистемами и биорегионом ". Достижение этой цели не откладывается "на завтра". Именно "здесь и сейчас" бунтари могут изменить мир. Для этого используется тактика "прямого действия". Захватывается конкретный участок улицы и, буквально за ночь, на ранее оживлённой дороге создаётся сад. На месте строительства автотрассы возникает укреплённый лагерь. Вершиной карнавального творчества является экотопия, экологические коммуны и сквоты где все чаяния и надежды осуществляются на практике: альтернативный стиль жизни, альтернативные источники энергии, альтернативное искусство и образование. Бунтарь, входя в зону карнавала, как бы вливается в народное тело. В известной степени его индивидуальное тело перестаёт быть самим собой: «можно как бы о б м е н и в а т ь с я д р у г с д р у г о м т е л а м и, о б н о в л я т ь с я». Народ ощущает своё чувственное конкретное, материально-телесное единство. Но это совсем не значит, что бунтарь вступает в царство полной безнаказанности и безответственности. Он не растворяет своё сознание в коллективном бессознательном К. Юнга. Практика современного лево радикального движения, как это видно из первой главы нашей диссертации, подтверждает идею Бахтина о существовании некой метафизической ответственности человека в условиях карнавального бунта. Для человеческого духа всегда были доступны только две универсалии: универсалия священного и универсалия бунта. Исчезновение одного означает автоматическое появление другого. И исторический опыт это живописно нам доказывает. Бунт не истребим, ибо он «одно из существенных измерений человека. Он является нашей исторической реальностью. И нам нужно не бежать от неё, а найти в ней наши ценности». Таким образом, исходным пунктом понимания, оценки и оформления действительности в процессе карнавального бунта служит живая, злободневная современность. Карнавализация современного бунта является ещё одним доказательством вступления человечества в новое средневековье.