Теперь многие задают такой вопрос — как же мог Саш-Баш покончить с собой, ведь он был очень светлым человеком, умеющим поддерживать других людей вокруг себя.
Мы с Костей после того, как это случилось, засели на два дня вдвоем — пили, пытались воспроизвести эту ситуацию, пытались представить себе, как это могло произойти. Как это произошло — мы сумели понять, но вот — почему…
Я все-таки думаю, что самоубийством это не было — по крайней мере, самоубийством в классическом виде. Я склоняюсь к мысли, что тут виноваты грибы. В последние годы в питерской тусовке это увлечение было очень модным — впрочем, мне кажется, теперь оно идет на спад. Грибы — исконно русский наркотик: на Руси ведь никогда не было химических наркотиков, не было опиума, гашиша, но скоморохи издревле «торчали» на мухоморах. Ни к чему хорошему, как правило, это и тогда не приводило. Наркотики вообще сначала дают иллюзию "расширения сознания", но это очень опасный путь, на нем многие гибнут — гибли на Западе, среди рок-музыкантов, и у нас… Я знаю, что в последнее время перед смертью Саш-Баш очень активно общался с одной девушкой, которая, так сказать, как раз поощряла распространение этого увлечения. И грибы действуют на психику очень странным, непредсказуемым образом — особенно на такую восприимчивую психику, какая и была у Саши. Могут подтолкнуть к самым невероятным действиям. Мне кажется, ему в тот момент показалось, что он сможет полететь. И он полетел.
Приятели, ночевавшие У него в квартире, рассказывали, что он начал будить их в восемь утра со словами: смотрите, солнышко восходит, пойдемте-ка в баню… Ему сказали: да ты с ума сошел, такая рань, какая сейчас баня? ОН будил их через какое-то время опятьснова с тем же предложением. А потом они проснулись часов в двенадцать, Женя Каменецкая подошла к окну и увидела уже только кровавое пятно внизу, на снегу. Тело уже убрала милиция. В квартиру не поднимались, потому что не смогли сразу вычислить, откуда же он упал — дом-то высотный, многоквартирный.
Проводятся сейчас многочисленные концерты, сейшены памяти Башлачева. Я к таким мероприятиям не отношусь ни плохо, ни хорошо, — никак. Наверное, это нормально. Но мне это не нужно как-то я просто храню его в сердце, как своего брата. И все.
Через какое-то время я написал ему письмо. Туда, где он сейчас находится. Говорят, самоубийц пятнадцать лет на небо не пускают так что, возможно, он еще находится где-то среди нас. И когда о нем вспоминают, поют его песни, то как бы «подкачивают» его своей энергией. Но это, конечно, может, только фантазия моя, — не знаю.
Это не было песней, посвященной памяти Башлачева — просто письмом ему.
Однажды Сергей Фирсов обратился с разговором к некоторым музыкантам рок-клуба по поводу Очень Выгодной Работы. Дело в том, что как раз в тот период угроза безработицы нависла над Санкт-Петербургом, как черная туча над Уфой. Он предложил: делать, говорит, там ничего не надо, два разаподкинул уголь и пошел. Отапливать женское общежитие. И — набрал гвардию. Работали там Цой, художник Олег Котельников, Саш-Баш — не в натуре, а, что называется, "на подвесе", заменяя других — и, Начальник и Фирик. И мы заступили на работу. Сначала, пока было тепло, все действительно было хорошо — делать и впрямь почти ничего не нужно. Закинешь лопаточку — другую — и, если нет никого, садишься за гитарку, либо за книжку, либо за перо, либо за чаек-сахарок, либо за сальце с хлебушком, либо вообще — спишь просто, как Емеля на печи. С утра просыпаешься — и домой пошел. Опять же гости-приятели, опяжки. Собственно говоря, группа «Нате» начала репетировать прямо в котельной. Мои борзые парни притащили туда колонки и там начали играть.
И все бы вроде хорошо, но потом начало подмораживать. Потихонечку-полегонечку, но начало. А дело в том, что друзья-то приходят, Петроградская — место центральное, если засидишься — в крайнем случае, потом можно пешком дойти. Тот же Саш-Баш — приходит к нам, смотрит гости сидят. А там американцы-голландцы, водка «Смирновская», пряники, пирожки, конфетки, все песни поют, оттягиваются. Выходит иногда только кочегар за дверь, а вся остальная компания сидит себе. А там выйдешь за дверь, и нет никого. Котлы гудят, проклятые, и нужно взять кочергой, вытащить оттуда уголь раскаленный, все прочистить, — а вокруг угарный газ, как в аду, все очень люто, хотя делается это за пятнадцать минут. Условий никаких. И я еще говорил тогда: как вы думаете, где будет место рокера в аду? Конечно же, уголек под котлы подгребать. Опыт же есть… Ну, ведь не в самих же котлах — не за что…
И Саш-Баш говорит Фирику: а что это я на «подвесе» работаю, давай, я буду работать, как все. И вот проработал он одну ночь, я за ним следом прихожу в смену. Он сидит такой — с черными подводками под глазами, как бывает у кочегаров и нефтяников после того, даже когда они в душе помоются, — угольная пыль вьедается. И он говорит: я уезжаю в Москву, я так не могу. И уехал под крылышко к своей любимой девушке Насте.
Цой работал, как зверь, сказать нечего. Гастроли — гастролями, это дело СВятое, у нас так было заведено. Но приезжали с гастролей и снова становились к котлам. Кочегар он был добросовестный — ну, кореец, одно слово.
Уехал Саш-Баш под крылышко к Насте — остались мы без него, одинокие сотрудники зимы. Грянули тут в Питере морозы градусов под сорок пять. Люди по улицам ходили, обернув лица шарфами. Любая машина останавливалась, как позовешь — без разговоров. Денег даже не брали. Ну, далеко не везли, но если рядом — непременно.
Я вышел однажды из котельной на улицу, где был свален уголь. Подошел к этой черной горке. А там нужно было набросать тринадцать тачек, все эти тачки загрузить в котлы, чтобы они прогрелись, потом все это вычистить, и так раза три или четыре. Я взял ломик, ударил по горке, она — дзынь! Я второй раз, она снова — дзынь! Как медной горы хозяйка. Я воткнул ломик в снег и сказал себе: все, я пошел спать. Через какое-то время прибежали девочки — человека три-четыре. Говорят: что такое, холодно, замерзаем, котельная не работает… Я им говорю: девочки, лучше приходите по одной, я вас сам буду греть, а гору эту не разрублю.
За что и был уволен по тридцать третьей статье…
Он вышел на улицу, Москва встретила его запахом паленого асфальта, жареных баранок, духотой улиц. Человек, который его вел, сказал ему: пойдем, я покажу тебе умных людей, они тебе расскажут то, о чем мы не говорим.
"Так куда же мы денемся?" — "Денемся туда, куда нужно. Я тебя приведу". — "Ну, пойдем".
Из ненаписанного сценария к не отснятому фильму.
Это совершенно невозможно. Они взяли все одновременно с трех мест. Подставили сразу три точки. Они думали, что они могут сделать из треугольника круг, квадрат, вообще, все, что им угодно. Они думали, что они всевластны над фигурами, людьми, очертаниями, способностями и сознаниями. Но они сделали сразу три ловушки — тут, эдесь и там.
Машина ехала совершенно спокойно. Они заскочили в нее сразу все трое. Кто там за рулем? Зто она, наша девушка. Голая, красивая девушка с калейдоскопическими глазами.
- Как тебя зовут? — крикнули они.
— Любовь — ответила она. — Успокойтесь, парни, я везу вас туда, куда надо.
3начит, ей можно довериться, сказали они и успокоились.
Этот фильм должен был снимать Рашид Нугуманов. Мы придумывали сценарий втроем — с Доктором и Саш-Башом. Сценарий должен был писать Аркаша Высоцкий, но у нас как-то так не сложилось.
Про Злату Бабу на цепочках — символ покоя — придумал Саш-Баш. А у Доктора действительно была такая ситуация, он мне рассказывал — когда его друг разбился, прыгая в море с пирса, и он, вытаскивая его на берег, почувствовал, что его рука проваливается в мозг разбившегося.
Пересказывая этот сюжет, я везде говорю «он». Хотя на самом деле тут три героя.
Мы с Костей после того, как это случилось, засели на два дня вдвоем — пили, пытались воспроизвести эту ситуацию, пытались представить себе, как это могло произойти. Как это произошло — мы сумели понять, но вот — почему…
Я все-таки думаю, что самоубийством это не было — по крайней мере, самоубийством в классическом виде. Я склоняюсь к мысли, что тут виноваты грибы. В последние годы в питерской тусовке это увлечение было очень модным — впрочем, мне кажется, теперь оно идет на спад. Грибы — исконно русский наркотик: на Руси ведь никогда не было химических наркотиков, не было опиума, гашиша, но скоморохи издревле «торчали» на мухоморах. Ни к чему хорошему, как правило, это и тогда не приводило. Наркотики вообще сначала дают иллюзию "расширения сознания", но это очень опасный путь, на нем многие гибнут — гибли на Западе, среди рок-музыкантов, и у нас… Я знаю, что в последнее время перед смертью Саш-Баш очень активно общался с одной девушкой, которая, так сказать, как раз поощряла распространение этого увлечения. И грибы действуют на психику очень странным, непредсказуемым образом — особенно на такую восприимчивую психику, какая и была у Саши. Могут подтолкнуть к самым невероятным действиям. Мне кажется, ему в тот момент показалось, что он сможет полететь. И он полетел.
Приятели, ночевавшие У него в квартире, рассказывали, что он начал будить их в восемь утра со словами: смотрите, солнышко восходит, пойдемте-ка в баню… Ему сказали: да ты с ума сошел, такая рань, какая сейчас баня? ОН будил их через какое-то время опятьснова с тем же предложением. А потом они проснулись часов в двенадцать, Женя Каменецкая подошла к окну и увидела уже только кровавое пятно внизу, на снегу. Тело уже убрала милиция. В квартиру не поднимались, потому что не смогли сразу вычислить, откуда же он упал — дом-то высотный, многоквартирный.
Проводятся сейчас многочисленные концерты, сейшены памяти Башлачева. Я к таким мероприятиям не отношусь ни плохо, ни хорошо, — никак. Наверное, это нормально. Но мне это не нужно как-то я просто храню его в сердце, как своего брата. И все.
Через какое-то время я написал ему письмо. Туда, где он сейчас находится. Говорят, самоубийц пятнадцать лет на небо не пускают так что, возможно, он еще находится где-то среди нас. И когда о нем вспоминают, поют его песни, то как бы «подкачивают» его своей энергией. Но это, конечно, может, только фантазия моя, — не знаю.
Это не было песней, посвященной памяти Башлачева — просто письмом ему.
Ты был разведчиком солнца во всех городах,
Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.
Чтоб вернулись все птицы,
которых не слышал никто никогда
Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех.
Двадцать пять — это зона любви,
двадцать семь — это вышка.
Солнце входит в две тысячи нищих, больных городов…
Чело Века в наказ,
как субстанцию, данную нам в ощущеньях,
Впрочем, это песня — и ее лучше слушать, а не читать.
На двенадцать апостолов — струн оставляет любовь.
Каждый поэт здесь богат, как цepковная крыса:
Сотни бездомных детей — невоспитанных слов…
Но если небо — в крестах…
то дорога мостится
Битыми
черепами
колоколов.
Ах, эти песни — сестренки,
ах, колокола — колокольчики,
Над хрипящею тройкой, даль око сияющей зги…
Только лед на виски…
и под марш примитивных аккордов
Принимайте парад на плацу всероссийской тоски.
Кто соревнуется с колоколом в молчаньи
Тот проиграет, оглохнув под собственный крик.
Счастливой дороги, Икар!
Когда им в раю станет жарко
От песен
Ты новым отцом возвращайся к нам на материк.
Синий лед отзвонит нам дорогу весеннею течкой.
Мы вернемся в две тысячи нищих больных городов.
И тебя поцелует красивая черная ведьма
В улыбку ребенка под хохот седых колдунов.
Мы пройдемся чертями по каменной коже Арбата,
Пошишкуем в лесу да попугаем бездарных ворон…
… Только кровь на снегу…
земляникой в февральском лукошке
К нам гражданская смерть без чинов, орденов и погон.
Ты был разведчиком солнца во всех городах.
Они нашли тебя мальчиком, знавшим дорогу наверх.
Чтоб вернулись все птицы,
которых не слышал никто никогда
Ты должен отдать им свой звон, заклинанья и смех.
Есть в Питере знаменитая история о котельной по имени "Камчатка".
…Счастливой дороги, Икар.
Однажды Сергей Фирсов обратился с разговором к некоторым музыкантам рок-клуба по поводу Очень Выгодной Работы. Дело в том, что как раз в тот период угроза безработицы нависла над Санкт-Петербургом, как черная туча над Уфой. Он предложил: делать, говорит, там ничего не надо, два разаподкинул уголь и пошел. Отапливать женское общежитие. И — набрал гвардию. Работали там Цой, художник Олег Котельников, Саш-Баш — не в натуре, а, что называется, "на подвесе", заменяя других — и, Начальник и Фирик. И мы заступили на работу. Сначала, пока было тепло, все действительно было хорошо — делать и впрямь почти ничего не нужно. Закинешь лопаточку — другую — и, если нет никого, садишься за гитарку, либо за книжку, либо за перо, либо за чаек-сахарок, либо за сальце с хлебушком, либо вообще — спишь просто, как Емеля на печи. С утра просыпаешься — и домой пошел. Опять же гости-приятели, опяжки. Собственно говоря, группа «Нате» начала репетировать прямо в котельной. Мои борзые парни притащили туда колонки и там начали играть.
И все бы вроде хорошо, но потом начало подмораживать. Потихонечку-полегонечку, но начало. А дело в том, что друзья-то приходят, Петроградская — место центральное, если засидишься — в крайнем случае, потом можно пешком дойти. Тот же Саш-Баш — приходит к нам, смотрит гости сидят. А там американцы-голландцы, водка «Смирновская», пряники, пирожки, конфетки, все песни поют, оттягиваются. Выходит иногда только кочегар за дверь, а вся остальная компания сидит себе. А там выйдешь за дверь, и нет никого. Котлы гудят, проклятые, и нужно взять кочергой, вытащить оттуда уголь раскаленный, все прочистить, — а вокруг угарный газ, как в аду, все очень люто, хотя делается это за пятнадцать минут. Условий никаких. И я еще говорил тогда: как вы думаете, где будет место рокера в аду? Конечно же, уголек под котлы подгребать. Опыт же есть… Ну, ведь не в самих же котлах — не за что…
И Саш-Баш говорит Фирику: а что это я на «подвесе» работаю, давай, я буду работать, как все. И вот проработал он одну ночь, я за ним следом прихожу в смену. Он сидит такой — с черными подводками под глазами, как бывает у кочегаров и нефтяников после того, даже когда они в душе помоются, — угольная пыль вьедается. И он говорит: я уезжаю в Москву, я так не могу. И уехал под крылышко к своей любимой девушке Насте.
Цой работал, как зверь, сказать нечего. Гастроли — гастролями, это дело СВятое, у нас так было заведено. Но приезжали с гастролей и снова становились к котлам. Кочегар он был добросовестный — ну, кореец, одно слово.
Уехал Саш-Баш под крылышко к Насте — остались мы без него, одинокие сотрудники зимы. Грянули тут в Питере морозы градусов под сорок пять. Люди по улицам ходили, обернув лица шарфами. Любая машина останавливалась, как позовешь — без разговоров. Денег даже не брали. Ну, далеко не везли, но если рядом — непременно.
Я вышел однажды из котельной на улицу, где был свален уголь. Подошел к этой черной горке. А там нужно было набросать тринадцать тачек, все эти тачки загрузить в котлы, чтобы они прогрелись, потом все это вычистить, и так раза три или четыре. Я взял ломик, ударил по горке, она — дзынь! Я второй раз, она снова — дзынь! Как медной горы хозяйка. Я воткнул ломик в снег и сказал себе: все, я пошел спать. Через какое-то время прибежали девочки — человека три-четыре. Говорят: что такое, холодно, замерзаем, котельная не работает… Я им говорю: девочки, лучше приходите по одной, я вас сам буду греть, а гору эту не разрублю.
За что и был уволен по тридцать третьей статье…
Он вышел на улицу, Москва встретила его запахом паленого асфальта, жареных баранок, духотой улиц. Человек, который его вел, сказал ему: пойдем, я покажу тебе умных людей, они тебе расскажут то, о чем мы не говорим.
"Так куда же мы денемся?" — "Денемся туда, куда нужно. Я тебя приведу". — "Ну, пойдем".
Из ненаписанного сценария к не отснятому фильму.
Это совершенно невозможно. Они взяли все одновременно с трех мест. Подставили сразу три точки. Они думали, что они могут сделать из треугольника круг, квадрат, вообще, все, что им угодно. Они думали, что они всевластны над фигурами, людьми, очертаниями, способностями и сознаниями. Но они сделали сразу три ловушки — тут, эдесь и там.
Машина ехала совершенно спокойно. Они заскочили в нее сразу все трое. Кто там за рулем? Зто она, наша девушка. Голая, красивая девушка с калейдоскопическими глазами.
- Как тебя зовут? — крикнули они.
— Любовь — ответила она. — Успокойтесь, парни, я везу вас туда, куда надо.
3начит, ей можно довериться, сказали они и успокоились.
Этот фильм должен был снимать Рашид Нугуманов. Мы придумывали сценарий втроем — с Доктором и Саш-Башом. Сценарий должен был писать Аркаша Высоцкий, но у нас как-то так не сложилось.
Про Злату Бабу на цепочках — символ покоя — придумал Саш-Баш. А у Доктора действительно была такая ситуация, он мне рассказывал — когда его друг разбился, прыгая в море с пирса, и он, вытаскивая его на берег, почувствовал, что его рука проваливается в мозг разбившегося.
Пересказывая этот сюжет, я везде говорю «он». Хотя на самом деле тут три героя.