Страница:
– Вот так подарочек мы получили, – говорила симпатичная, крепко сбитая торговка яйцами, в пару к цветастой юбке надевшая овечий полушубок и торговавшая своей снедью из глубокой овальной корзины, – сперва нас напугали этой заморской герцогиней, чтобы потом сделать еще хуже и все передать этому кровопивцу.
– Теперь он потребует именовать себя их императорским величеством, точно великий князь, – резонно вставил мужчина с русой бородой, несший на голове поднос с ликерами, – вот прохвост.
– Я все никак не могу взять в толк, почему гвардейцы-то ведут себя так спокойно, – прошептал купец в длинном, подпоясанном синим кушаком армяке и широкополой фетровой шляпе на голове, – на кой ляд нам сдались чужаки, разве у нас русских людей нет с настоящей царской кровью?
– Кого вы имеете в виду? – спросил крестьянин с коротким обушком за поясом и волосами, остриженными в кружок.
– Кого же еще, как не великую княжну Елизавету Петровну, – вмешался в разговор какой-то солдат.
– Конечно, зачем нам невесть откуда взявшиеся пришельцы, – пробормотал продавец ликеров, – когда у нас есть законная императрица, дочь Петра Великого?
– Если бы хоть кто-нибудь решился начать, – раздались голоса в кучке солдат, – вся армия и весь народ последовали бы за ним, но ведь и генералы-то все сплошь иноземцы и сговорились с этим тираном, чтобы сгубить нас.
– Боже, помоги нам, – вздохнула торговка яйцами.
– Бог далече, милая женщина, – возразил купец, – а пословица недаром гласит: «Бог-то бог, да сам не будь плох».
6
7
– Теперь он потребует именовать себя их императорским величеством, точно великий князь, – резонно вставил мужчина с русой бородой, несший на голове поднос с ликерами, – вот прохвост.
– Я все никак не могу взять в толк, почему гвардейцы-то ведут себя так спокойно, – прошептал купец в длинном, подпоясанном синим кушаком армяке и широкополой фетровой шляпе на голове, – на кой ляд нам сдались чужаки, разве у нас русских людей нет с настоящей царской кровью?
– Кого вы имеете в виду? – спросил крестьянин с коротким обушком за поясом и волосами, остриженными в кружок.
– Кого же еще, как не великую княжну Елизавету Петровну, – вмешался в разговор какой-то солдат.
– Конечно, зачем нам невесть откуда взявшиеся пришельцы, – пробормотал продавец ликеров, – когда у нас есть законная императрица, дочь Петра Великого?
– Если бы хоть кто-нибудь решился начать, – раздались голоса в кучке солдат, – вся армия и весь народ последовали бы за ним, но ведь и генералы-то все сплошь иноземцы и сговорились с этим тираном, чтобы сгубить нас.
– Боже, помоги нам, – вздохнула торговка яйцами.
– Бог далече, милая женщина, – возразил купец, – а пословица недаром гласит: «Бог-то бог, да сам не будь плох».
6
Макиавелли
[26]в женском обличье
Едва Бирон захватил в свои руки бразды правления, он не стал заигрывать со своими подданными, повел себя еще более высокомерно и самовластно, чем прежде. Он ежедневно унижал старую знать, к которой питал жгучую ненависть, так как она отказывалась принять его, выскочку, в свой круг, и так увлекся мыслью о мести, что забыл даже вознаградить приверженцев. Напрасно в первую очередь Миних ждал обещанного ему назначения на пост верховного главнокомандующего армией и флотом. Прождав три дня, он решил напомнить Бирону о его посулах.
– Это дело сейчас не самое срочное, – выслушав его, возразил герцог с насмешливой улыбкой, – мы при случае еще вернемся к разговору на эту тему.
– Когда я смогу напомнить об этом вашему императорскому высочеству? – с прежним верноподданнейшим смирением спросил гордый победитель османского полумесяца.
– Когда у меня для этого будет более подходящее настроение, – ответил Бирон, – может, завтра, а может быть, только через год.
– Это последнее слово вашего высочества? – запинаясь, пробормотал побледнев Миних.
– Уж не собираетесь ли вы, генерал, мне предписывать, – закричал Бирон, внезапно вскакивая с кресла, – как мне следует вознаграждать своих слуг? Я никому не позволю диктовать себе, я не императрица Анна, я буду управлять вами так, как вы того заслуживаете – железным скипетром.
Миних хотел было что-то возразить.
– Ни слова больше, – приказал регент, – я господин, вы слуга, и не забывайте, пожалуйста, этого. Ступайте.
Миних ушел, но ушел прямо к герцогине Брауншвейгской, которой и предложил свои услуги.
Несмотря на свое низкое происхождение и поверхностное образование [27], Бирон понял, что Миних покинул его заклятым врагом, однако он твердо решил не выпускать из собственных рук командование на суше и на море, этот важнейший палладиум [28]любого владычества.
Он, впрочем, не строил иллюзий насчет преданности и остальных своих сторонников – все они были, конечно, люди талантливые, но не более чем космополитичные искатели приключений, чужеземцы, приехавшие в Россию на поиски счастья и за деньги, титулы и влияние готовые служить любому правительству. Бирон искал себе надежных союзников, он сблизился с русской партией, начав с того, что в качестве секретаря привлек к себе на службу графа Бестужева [29]. Тем же вечером, закутавшись в плащ и, как он надеялся, никем не замеченный, он под покровом темноты навестил великую княжну Елизавету.
Красавица в траурном платье из черного бархата сидела в маленьком салоне у пылающего огня камина и играла в домино с Иваном Шуваловым, когда в комнату без доклада вошел регент. Она не меньше удивилась его визиту, чем он, присутствию здесь графа.
Елизавета тонким женским чутьем поняла смысл взгляда, брошенного герцогом на Шувалова, и поспешила рассеять его сомнения.
– Граф является моим доверительным другом, – сказала она, – это человек, преданности которого у меня достаточно доказательств.
– Очень хорошо, – произнес Бирон, – нам такие люди вскоре, вероятно, потребуются. А сегодня, Шувалов, я прежде всего рассчитываю на то, что вы будете держать язык за зубами. Ни одна душа не должна узнать, что я был здесь.
Граф почтительно поклонился.
– Теперь же оставьте нас, пожалуйста, наедине, – продолжил Бирон. Шувалов не без тревоги представил себе любимую женщину за разговором тет-а-тет с мужчиной, который, при всей своей грубости и кровожадности, – или, возможно, именно благодаря им, – имел огромную власть над женскими характерами, однако ему не оставалось ничего другого, как дожидаться поблизости результатов переговоров могучего соперника с Елизаветой.
Заняв место на диване рядом с царевной, Бирон с исключительной нежностью взял ее руку и, пожирая Елизавету горящими глазами, произнес:
– О, как же вы красивы, великая княжна, как очаровательны! Вы знаете, насколько сильно и уже давно я почитаю вас, но с той поры, как императрица обрела вечный покой, желания, которые я тщетно пытался подавить в себе, заговорили во мне с новой силой.
– Вы галантны, – улыбнулась Елизавета.
– Нет, нет! Я испытываю к вам то, чего еще никогда не испытывал ни к одной женщине, – продолжал Бирон. – Глубокое уважение, даже поклонение. Однако хватит об этом. Я не хочу, подобно влюбленному юному мечтателю, рассказывать вам о своих чувствах, я прихожу, как то подобает мужчине, с перспективами и предложениями, которые лучше всего вам покажут, какие намерения созрели в моей груди относительно вас. Я предлагаю вам трон.
Елизавета чуть не вздрогнула, настолько неожиданным оказался для нее такой поворот. Она ожидала заурядного объяснения в любви, какие выслушивала едва ли не ежедневно, и уже мысленно взвешивала, каким образом она могла бы приручить этого кровожадного тигра и без особых хлопот присоединить его к остальному влюбленному зверинцу. Сейчас она теряла самообладание, кровь прилила к ее щекам, а ее ладонь в руке герцога задрожала.
– Мое предложение приводит вас в замешательство, – прошептал он.
– В самом деле, – ответила Елизавета, немного успокоившись, – я об этом пока не думала.
– О! Вы, надо полагать, шутите, – обронил Бирон с легкой усмешкой. – Вы, умеющая с таким вкусом и достоинством одеваться, не могли не знать, что вашей величавой красоте, дабы обрести абсолютное и всепокоряющее значение, просто необходима горностаевая мантия.
– Но завещание царицы...
– Разве оно стало бы первым, которое отменили, – живо перебил ее регент. – Давайте смотреть на вещи реально. Русский народ ненавидит владычество чужаков, и войска ждут только первого удобного случая, чтобы положить ему конец. Иван Шестой симпатиями не пользуется, а вас, дочь Петра Великого, любят. Все, что для русских есть святого в воспоминаниях, связано с вами, как и все, что сулит лучшее будущее.
– Вы приобретете сердца, я – могущество, кто тогда сможет противостоять нам, если мы объединимся? Итак, я еще раз предлагаю вам трон, а сам удовольствуюсь тем, что буду вашим первым слугой.
– Бирон, привыкший повелевать, может оказаться способным перед кем-то склониться? – не без иронии заметила Елизавета.
– Ни перед кем, кроме вас, – ответил регент.
– А награду, какую вы потребуете для себя награду, герцог?
– Моей наградой были бы вы, – воскликнул Бирон.
Елизавета опустила глаза, казалось, она размышляет.
– Я не собираюсь делить с вами власть, – продолжал герцог, – роль, какую я играл рядом с императрицей Анной, была лишь справедливой компенсацией за безрадостное существование рядом с больной, слабой и нелюбезной особой. Вы же такая женщина, которая может одарить высшим блаженством, поэтому стать вашим рабом гораздо соблазнительнее, нежели быть повелителем какой-нибудь Анны. Я хочу владеть вами со всеми священными правами супруга, чтобы в качестве вашего мужа постоянно оставаться лишь самым преданным из ваших подданных. Теперь, великая княжна, вы знаете, чего я от вас за это требую. Решайтесь же!
Елизавета подняла на Бирона глаза и долго, не говоря ни слова, смотрела на него. Она сознавала, что герцог был таким мужчиной, какого она могла полюбить, красивым мужчиной, сила и энергия которого ей импонировали и дьявольская жестокость которого возбуждала ее сладострастие. В это мгновение она не думала ни о Шубине, ни о Лёвенвольде, еще меньше того о Шувалове, она думала лишь о себе. Она знала, что достойна была носить горностаевую мантию, она ощущала в себе от природы данную силу, которой покоряются люди, которая может подчинять себе целые народы, но именно по этой причине она хотела властвовать безраздельно.
Насколько благосклонно она, возможно, восприняла бы поклонника Бирона, настолько резко ее деспотичный темперамент восставал против него как супруга.
– Ваше предложение, герцог, оказалось для меня такой неожиданностью, – промолвила она наконец, – что мне потребуется время на то, чтобы собраться с мыслями и подумать об этом! Я не сомневаюсь в вашей способности сделать меня счастливой, я давно уже хорошо, даже очень хорошо отношусь к вам, однако я сомневаюсь в себе, в собственной энергии, в собственных силах. Задача, которую вы передо мною поставили, трудна, но еще более велика ответственность.
– И сколько же времени вам потребуется на обдумывание, великая княжна? – спросил регент. – Именно в настоящее время, должен заметить, у нас в запасе минимум времени.
– Так, сегодня у нас шестое ноября, – размышляя, пробормотала Елизавета, – стало быть, до послезавтра.
– Я самолично, если вы мне категорически не запретите, заеду за вашим решением, – резюмировал Бирон. – Будьте же милосердны, великая княжна.
– Я приложу все усилия, чтобы не быть такой, – с плутовской улыбкой ответила Елизавета. На это Бирон обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. Она спокойно позволила это.
– До послезавтра, – прошептала она.
Когда Бирон ушел, она изящной рукой слегка оперлась о каминную полку и на несколько минут замерла, глубоко задумавшись. В такой позе ее и застал Шувалов.
– Бирон предложил вам корону? – начал он, охваченный лихорадочным возбуждением мужской ревности.
– Да.
– А за это он потребовал вашей руки.
Елизавета промолчала.
– Вы не отказали ему, – продолжал Шувалов, – я догадываюсь, я чувствую, хотя благоразумие и долг самосохранения требовали от вас этого.
Елизавета звонко расхохоталась в ответ.
– Вы мне не верите, – пробормотал граф, – вы думаете, что во мне говорит только любовь, эта неистовая любовь к вам, которая якобы лишает меня последних остатков разума. Не смейтесь. Положение Бирона уже не столь прочно, как вы полагаете. Против него настроены все партии, одного дуновения ветерка достаточно, чтобы его свалить. Я знаю, что Миних ведет переговоры с герцогиней Брауншвейгской. И если они пронюхают, что вы на стороне Бирона, вас тоже не пощадят. Вы окажетесь у них в лапах...
– Бедный Шувалов, – сказала Елизавета. – Вы ужасно ревнивы, – и красавица-цесаревна снова начала от всего сердца смеяться.
Пока граф собирался с ответом, неожиданно объявился союзник его точки зрения в лице лейб-медика Лестока, который, даже не доложив о себе, влетел в комнату.
– Великая княжна, у вас был Бирон, – возбужденно начал он. – Любая сделка с ним может иметь для вас самые пагубные последствия. Вновь говорят о каком-то заговоре во главе с Минихом, который после смерти Петра Второго [30]помешал вам взойти на престол и который поэтому усмотрел бы для себя крайне серьезную угрозу в вашей связи с Бироном. Его шпионы неусыпно следят за вами и за всеми, кто здесь бывает. Ручаюсь головой, ему уже донесли, что Бирон был у вас, и он со всех ног спешит к герцогине Брауншвейгской, чтобы настроить ее против вас и одновременно подтолкнуть на решительные действия.
– Бирон предложил мне трон, – ответила Елизавета.
– На который вам стоит только сесть благодаря ему, чтобы закончить свои дни в Шлиссельбурге или в Сибири, – крикнул Лесток.
– Кто бы на такое осмелился? – с царственным достоинством промолвила Елизавета.
– Миних на все осмелится, – быстро перебил ее маленький француз. – Доверьтесь, пожалуйста, мне и хоть на сей раз последуйте моему совету; дайте мне и Шувалову поручение растрезвонить повсюду, что Бирон предложил вам корону, а вы решительно от нее отказались.
Елизавета принялась нервно расхаживать по комнате, наконец она остановилась возле Лестока и сказала:
– Я хочу вам верить и предлагаю прямо сейчас начать действовать сообразно обстоятельствам. Спешно отправляйтесь в город и расскажите всем, что я отклонила предложенный мне герцогом союз. – После этого она обернулась к Шувалову и тоном, каким обычно разговаривают со слугой, коротко бросила:
– Мои сани, потом мою шубу.
– Куда вы собрались? – спросил граф.
– Что вы задумали? – воскликнул Лесток.
– Не спрашивайте, – оборвала их красавица, все существо которой дышало кипучей энергией. – Выполняйте!
Лесток тут же покинул их, чтобы отправиться к французскому посланнику, а от него к другим влиятельным лицам, намереваясь как можно скорее распространить важную весть о том, что дочь Петра Великого «с презрением», как он выражался, отвергла корону и руку Бирона.
Спустя несколько минут Шувалов доложил, что сани поданы, и с немым смирением помог великой княжне надеть шубу.
И в самом деле, когда Елизавету препроводили в кабинет герцогини Брауншвейгской, она застала там кроме супруга последней еще и генерала Миниха. С первого взгляда оценив ситуацию, она вмиг решила принести в жертву своей безопасности мужчину, губы которого еще совсем недавно касались ее чела. Эдаким Макиавелли в женском обличье приблизилась она к своим противникам с той подкупающей сердечностью, которая изумила их и сбила с толку.
– Что привело вас ко мне в такой поздний час, принцесса? – промолвила герцогиня, указывая ей место рядом с собой.
– Событие в высшей степени важное, – ответила Елизавета, усаживаясь. – Однако могу ли я безбоязненно говорить об этом при генерале?
– Миних наш преданнейший друг, – успокоила ее герцогиня.
– Тем лучше, – продолжала Елизавета. – Следовательно, он сможет нам посоветовать, что делать. Итак, совсем недавно у меня был регент...
– Бирон?.. – смущенно пролепетала герцогиня Анна Леопольдовна и обменялась с Минихом многозначительным взглядом; откровенность принцессы, на которую никто здесь не рассчитывал, привела всех в замешательство, даже Миних на мгновение утратил свое дипломатическое хладнокровие.
– Вы нам говорите об этом? – брякнул он.
– Почему я не должна этого делать? – ответила Елизавета с хорошо разыгранным простодушием. – Вы ведь знаете, генерал, как я ненавижу все, что может угрожать моему покою, что я желаю лишь наслаждаться жизнью, и боюсь всего, что хоть как-то связано с политикой.
– Правда? – с сомнением спросил генерал.
– Разумеется, – непринужденно промолвила в ответ Елизавета. – Итак, слушайте. Только что меня тайком навестил Бирон и предложил мне корону при условии, что я отдам ему свою руку.
– И вы ему отказали? – не утерпела герцогиня.
– Разве я могла поступить иначе? – ответила великая княжна с выражением совершенной невинности. В этот момент она окончательно убедила герцогиню в своей бесхитростности и целиком завоевала ее сердце.
– Да нет же! Вы поступили абсолютно правильно, – произнесла Анна Леопольдовна, целуя Елизавету в лоб.
– Нет человека, к которому я испытывала бы большее отвращение, чем к Бирону, – продолжала Елизавета, – ну и потом, я вовсе не собираюсь выходить замуж, так мне живется гораздо веселее.
Сколь ни серьезной была ситуация, но при сем наивном признании галантной принцессы все присутствующие начали от души смеяться.
– Нет, кроме шуток, – укрепила Елизавета свое прежнее высказывание, – а о правлении я не хочу больше ничего даже слышать, я вдоволь насмотрелась на это во времена покойной царицы Анны. Лучше жить в крестьянской избе, чем сидеть на троне. Однако я опасаюсь, что теперь Бирон будет мстить мне, так как очень в меня влюблен, и в конце концов заточит меня в какой-нибудь монастырь, а это было бы ужасно.
Последнее замечание снова вызвало дружный смех.
– До тех пор, пока вы действительно будете жить только в свое удовольствие, великая княжна, – взял затем слово Миних, – я обещаю вам, что никто не посмеет вас потревожить.
– Но Бирон, похоже, что-то затевает, – воскликнула Елизавета, – вы, герцогиня, тоже должны быть начеку.
– Мы все начеку, – с тонкой усмешкой ответил Миних, – положитесь на нас и спите себе спокойно. Я стою на страже за всех.
– Это дело сейчас не самое срочное, – выслушав его, возразил герцог с насмешливой улыбкой, – мы при случае еще вернемся к разговору на эту тему.
– Когда я смогу напомнить об этом вашему императорскому высочеству? – с прежним верноподданнейшим смирением спросил гордый победитель османского полумесяца.
– Когда у меня для этого будет более подходящее настроение, – ответил Бирон, – может, завтра, а может быть, только через год.
– Это последнее слово вашего высочества? – запинаясь, пробормотал побледнев Миних.
– Уж не собираетесь ли вы, генерал, мне предписывать, – закричал Бирон, внезапно вскакивая с кресла, – как мне следует вознаграждать своих слуг? Я никому не позволю диктовать себе, я не императрица Анна, я буду управлять вами так, как вы того заслуживаете – железным скипетром.
Миних хотел было что-то возразить.
– Ни слова больше, – приказал регент, – я господин, вы слуга, и не забывайте, пожалуйста, этого. Ступайте.
Миних ушел, но ушел прямо к герцогине Брауншвейгской, которой и предложил свои услуги.
Несмотря на свое низкое происхождение и поверхностное образование [27], Бирон понял, что Миних покинул его заклятым врагом, однако он твердо решил не выпускать из собственных рук командование на суше и на море, этот важнейший палладиум [28]любого владычества.
Он, впрочем, не строил иллюзий насчет преданности и остальных своих сторонников – все они были, конечно, люди талантливые, но не более чем космополитичные искатели приключений, чужеземцы, приехавшие в Россию на поиски счастья и за деньги, титулы и влияние готовые служить любому правительству. Бирон искал себе надежных союзников, он сблизился с русской партией, начав с того, что в качестве секретаря привлек к себе на службу графа Бестужева [29]. Тем же вечером, закутавшись в плащ и, как он надеялся, никем не замеченный, он под покровом темноты навестил великую княжну Елизавету.
Красавица в траурном платье из черного бархата сидела в маленьком салоне у пылающего огня камина и играла в домино с Иваном Шуваловым, когда в комнату без доклада вошел регент. Она не меньше удивилась его визиту, чем он, присутствию здесь графа.
Елизавета тонким женским чутьем поняла смысл взгляда, брошенного герцогом на Шувалова, и поспешила рассеять его сомнения.
– Граф является моим доверительным другом, – сказала она, – это человек, преданности которого у меня достаточно доказательств.
– Очень хорошо, – произнес Бирон, – нам такие люди вскоре, вероятно, потребуются. А сегодня, Шувалов, я прежде всего рассчитываю на то, что вы будете держать язык за зубами. Ни одна душа не должна узнать, что я был здесь.
Граф почтительно поклонился.
– Теперь же оставьте нас, пожалуйста, наедине, – продолжил Бирон. Шувалов не без тревоги представил себе любимую женщину за разговором тет-а-тет с мужчиной, который, при всей своей грубости и кровожадности, – или, возможно, именно благодаря им, – имел огромную власть над женскими характерами, однако ему не оставалось ничего другого, как дожидаться поблизости результатов переговоров могучего соперника с Елизаветой.
Заняв место на диване рядом с царевной, Бирон с исключительной нежностью взял ее руку и, пожирая Елизавету горящими глазами, произнес:
– О, как же вы красивы, великая княжна, как очаровательны! Вы знаете, насколько сильно и уже давно я почитаю вас, но с той поры, как императрица обрела вечный покой, желания, которые я тщетно пытался подавить в себе, заговорили во мне с новой силой.
– Вы галантны, – улыбнулась Елизавета.
– Нет, нет! Я испытываю к вам то, чего еще никогда не испытывал ни к одной женщине, – продолжал Бирон. – Глубокое уважение, даже поклонение. Однако хватит об этом. Я не хочу, подобно влюбленному юному мечтателю, рассказывать вам о своих чувствах, я прихожу, как то подобает мужчине, с перспективами и предложениями, которые лучше всего вам покажут, какие намерения созрели в моей груди относительно вас. Я предлагаю вам трон.
Елизавета чуть не вздрогнула, настолько неожиданным оказался для нее такой поворот. Она ожидала заурядного объяснения в любви, какие выслушивала едва ли не ежедневно, и уже мысленно взвешивала, каким образом она могла бы приручить этого кровожадного тигра и без особых хлопот присоединить его к остальному влюбленному зверинцу. Сейчас она теряла самообладание, кровь прилила к ее щекам, а ее ладонь в руке герцога задрожала.
– Мое предложение приводит вас в замешательство, – прошептал он.
– В самом деле, – ответила Елизавета, немного успокоившись, – я об этом пока не думала.
– О! Вы, надо полагать, шутите, – обронил Бирон с легкой усмешкой. – Вы, умеющая с таким вкусом и достоинством одеваться, не могли не знать, что вашей величавой красоте, дабы обрести абсолютное и всепокоряющее значение, просто необходима горностаевая мантия.
– Но завещание царицы...
– Разве оно стало бы первым, которое отменили, – живо перебил ее регент. – Давайте смотреть на вещи реально. Русский народ ненавидит владычество чужаков, и войска ждут только первого удобного случая, чтобы положить ему конец. Иван Шестой симпатиями не пользуется, а вас, дочь Петра Великого, любят. Все, что для русских есть святого в воспоминаниях, связано с вами, как и все, что сулит лучшее будущее.
– Вы приобретете сердца, я – могущество, кто тогда сможет противостоять нам, если мы объединимся? Итак, я еще раз предлагаю вам трон, а сам удовольствуюсь тем, что буду вашим первым слугой.
– Бирон, привыкший повелевать, может оказаться способным перед кем-то склониться? – не без иронии заметила Елизавета.
– Ни перед кем, кроме вас, – ответил регент.
– А награду, какую вы потребуете для себя награду, герцог?
– Моей наградой были бы вы, – воскликнул Бирон.
Елизавета опустила глаза, казалось, она размышляет.
– Я не собираюсь делить с вами власть, – продолжал герцог, – роль, какую я играл рядом с императрицей Анной, была лишь справедливой компенсацией за безрадостное существование рядом с больной, слабой и нелюбезной особой. Вы же такая женщина, которая может одарить высшим блаженством, поэтому стать вашим рабом гораздо соблазнительнее, нежели быть повелителем какой-нибудь Анны. Я хочу владеть вами со всеми священными правами супруга, чтобы в качестве вашего мужа постоянно оставаться лишь самым преданным из ваших подданных. Теперь, великая княжна, вы знаете, чего я от вас за это требую. Решайтесь же!
Елизавета подняла на Бирона глаза и долго, не говоря ни слова, смотрела на него. Она сознавала, что герцог был таким мужчиной, какого она могла полюбить, красивым мужчиной, сила и энергия которого ей импонировали и дьявольская жестокость которого возбуждала ее сладострастие. В это мгновение она не думала ни о Шубине, ни о Лёвенвольде, еще меньше того о Шувалове, она думала лишь о себе. Она знала, что достойна была носить горностаевую мантию, она ощущала в себе от природы данную силу, которой покоряются люди, которая может подчинять себе целые народы, но именно по этой причине она хотела властвовать безраздельно.
Насколько благосклонно она, возможно, восприняла бы поклонника Бирона, настолько резко ее деспотичный темперамент восставал против него как супруга.
– Ваше предложение, герцог, оказалось для меня такой неожиданностью, – промолвила она наконец, – что мне потребуется время на то, чтобы собраться с мыслями и подумать об этом! Я не сомневаюсь в вашей способности сделать меня счастливой, я давно уже хорошо, даже очень хорошо отношусь к вам, однако я сомневаюсь в себе, в собственной энергии, в собственных силах. Задача, которую вы передо мною поставили, трудна, но еще более велика ответственность.
– И сколько же времени вам потребуется на обдумывание, великая княжна? – спросил регент. – Именно в настоящее время, должен заметить, у нас в запасе минимум времени.
– Так, сегодня у нас шестое ноября, – размышляя, пробормотала Елизавета, – стало быть, до послезавтра.
– Я самолично, если вы мне категорически не запретите, заеду за вашим решением, – резюмировал Бирон. – Будьте же милосердны, великая княжна.
– Я приложу все усилия, чтобы не быть такой, – с плутовской улыбкой ответила Елизавета. На это Бирон обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. Она спокойно позволила это.
– До послезавтра, – прошептала она.
Когда Бирон ушел, она изящной рукой слегка оперлась о каминную полку и на несколько минут замерла, глубоко задумавшись. В такой позе ее и застал Шувалов.
– Бирон предложил вам корону? – начал он, охваченный лихорадочным возбуждением мужской ревности.
– Да.
– А за это он потребовал вашей руки.
Елизавета промолчала.
– Вы не отказали ему, – продолжал Шувалов, – я догадываюсь, я чувствую, хотя благоразумие и долг самосохранения требовали от вас этого.
Елизавета звонко расхохоталась в ответ.
– Вы мне не верите, – пробормотал граф, – вы думаете, что во мне говорит только любовь, эта неистовая любовь к вам, которая якобы лишает меня последних остатков разума. Не смейтесь. Положение Бирона уже не столь прочно, как вы полагаете. Против него настроены все партии, одного дуновения ветерка достаточно, чтобы его свалить. Я знаю, что Миних ведет переговоры с герцогиней Брауншвейгской. И если они пронюхают, что вы на стороне Бирона, вас тоже не пощадят. Вы окажетесь у них в лапах...
– Бедный Шувалов, – сказала Елизавета. – Вы ужасно ревнивы, – и красавица-цесаревна снова начала от всего сердца смеяться.
Пока граф собирался с ответом, неожиданно объявился союзник его точки зрения в лице лейб-медика Лестока, который, даже не доложив о себе, влетел в комнату.
– Великая княжна, у вас был Бирон, – возбужденно начал он. – Любая сделка с ним может иметь для вас самые пагубные последствия. Вновь говорят о каком-то заговоре во главе с Минихом, который после смерти Петра Второго [30]помешал вам взойти на престол и который поэтому усмотрел бы для себя крайне серьезную угрозу в вашей связи с Бироном. Его шпионы неусыпно следят за вами и за всеми, кто здесь бывает. Ручаюсь головой, ему уже донесли, что Бирон был у вас, и он со всех ног спешит к герцогине Брауншвейгской, чтобы настроить ее против вас и одновременно подтолкнуть на решительные действия.
– Бирон предложил мне трон, – ответила Елизавета.
– На который вам стоит только сесть благодаря ему, чтобы закончить свои дни в Шлиссельбурге или в Сибири, – крикнул Лесток.
– Кто бы на такое осмелился? – с царственным достоинством промолвила Елизавета.
– Миних на все осмелится, – быстро перебил ее маленький француз. – Доверьтесь, пожалуйста, мне и хоть на сей раз последуйте моему совету; дайте мне и Шувалову поручение растрезвонить повсюду, что Бирон предложил вам корону, а вы решительно от нее отказались.
Елизавета принялась нервно расхаживать по комнате, наконец она остановилась возле Лестока и сказала:
– Я хочу вам верить и предлагаю прямо сейчас начать действовать сообразно обстоятельствам. Спешно отправляйтесь в город и расскажите всем, что я отклонила предложенный мне герцогом союз. – После этого она обернулась к Шувалову и тоном, каким обычно разговаривают со слугой, коротко бросила:
– Мои сани, потом мою шубу.
– Куда вы собрались? – спросил граф.
– Что вы задумали? – воскликнул Лесток.
– Не спрашивайте, – оборвала их красавица, все существо которой дышало кипучей энергией. – Выполняйте!
Лесток тут же покинул их, чтобы отправиться к французскому посланнику, а от него к другим влиятельным лицам, намереваясь как можно скорее распространить важную весть о том, что дочь Петра Великого «с презрением», как он выражался, отвергла корону и руку Бирона.
Спустя несколько минут Шувалов доложил, что сани поданы, и с немым смирением помог великой княжне надеть шубу.
И в самом деле, когда Елизавету препроводили в кабинет герцогини Брауншвейгской, она застала там кроме супруга последней еще и генерала Миниха. С первого взгляда оценив ситуацию, она вмиг решила принести в жертву своей безопасности мужчину, губы которого еще совсем недавно касались ее чела. Эдаким Макиавелли в женском обличье приблизилась она к своим противникам с той подкупающей сердечностью, которая изумила их и сбила с толку.
– Что привело вас ко мне в такой поздний час, принцесса? – промолвила герцогиня, указывая ей место рядом с собой.
– Событие в высшей степени важное, – ответила Елизавета, усаживаясь. – Однако могу ли я безбоязненно говорить об этом при генерале?
– Миних наш преданнейший друг, – успокоила ее герцогиня.
– Тем лучше, – продолжала Елизавета. – Следовательно, он сможет нам посоветовать, что делать. Итак, совсем недавно у меня был регент...
– Бирон?.. – смущенно пролепетала герцогиня Анна Леопольдовна и обменялась с Минихом многозначительным взглядом; откровенность принцессы, на которую никто здесь не рассчитывал, привела всех в замешательство, даже Миних на мгновение утратил свое дипломатическое хладнокровие.
– Вы нам говорите об этом? – брякнул он.
– Почему я не должна этого делать? – ответила Елизавета с хорошо разыгранным простодушием. – Вы ведь знаете, генерал, как я ненавижу все, что может угрожать моему покою, что я желаю лишь наслаждаться жизнью, и боюсь всего, что хоть как-то связано с политикой.
– Правда? – с сомнением спросил генерал.
– Разумеется, – непринужденно промолвила в ответ Елизавета. – Итак, слушайте. Только что меня тайком навестил Бирон и предложил мне корону при условии, что я отдам ему свою руку.
– И вы ему отказали? – не утерпела герцогиня.
– Разве я могла поступить иначе? – ответила великая княжна с выражением совершенной невинности. В этот момент она окончательно убедила герцогиню в своей бесхитростности и целиком завоевала ее сердце.
– Да нет же! Вы поступили абсолютно правильно, – произнесла Анна Леопольдовна, целуя Елизавету в лоб.
– Нет человека, к которому я испытывала бы большее отвращение, чем к Бирону, – продолжала Елизавета, – ну и потом, я вовсе не собираюсь выходить замуж, так мне живется гораздо веселее.
Сколь ни серьезной была ситуация, но при сем наивном признании галантной принцессы все присутствующие начали от души смеяться.
– Нет, кроме шуток, – укрепила Елизавета свое прежнее высказывание, – а о правлении я не хочу больше ничего даже слышать, я вдоволь насмотрелась на это во времена покойной царицы Анны. Лучше жить в крестьянской избе, чем сидеть на троне. Однако я опасаюсь, что теперь Бирон будет мстить мне, так как очень в меня влюблен, и в конце концов заточит меня в какой-нибудь монастырь, а это было бы ужасно.
Последнее замечание снова вызвало дружный смех.
– До тех пор, пока вы действительно будете жить только в свое удовольствие, великая княжна, – взял затем слово Миних, – я обещаю вам, что никто не посмеет вас потревожить.
– Но Бирон, похоже, что-то затевает, – воскликнула Елизавета, – вы, герцогиня, тоже должны быть начеку.
– Мы все начеку, – с тонкой усмешкой ответил Миних, – положитесь на нас и спите себе спокойно. Я стою на страже за всех.
7
Государственный переворот
Был ранний вечер восьмого ноября тысяча семьсот сорокового года, вечер того дня, когда Бирон должен был получить ответ прекрасной Елизаветы; буря неистово завывала в дымоходах и сотрясала оконные рамы. Елизавета сидела у камина в своем уютном маленьком будуаре, на скамеечке у ее ног поместился Шувалов и читал ей вслух какой-то французский роман, когда в комнату стремительно вошел Лесток.
– Начинается, – пробормотал он, едва успев переступить порог, – Миних сейчас находится в казарме полка Преображенской гвардии и старается склонить его к участию в своем отчаянном предприятии. Бьюсь об заклад, что сегодня ночью мы станем очевидцами некоторых событий.
– Это очень кстати, – ответила Елизавета, намеренно и с безжалостным кокетством держа пухлые руки на плечах Шувалова. – Если победит Миних, тогда мы будем в совершенной безопасности, если же одолеть своих противников удастся Бирону, то завтра у меня будет еще достаточно времени вынести решение в его пользу.
– Вы думаете об этом? – запинаясь, пролепетал испуганный обожатель.
– Разумеется, и очень серьезно, – ответила Елизавета. – Бирон красивый мужчина, да и корона тоже чего-то стоит.
– Вы жестоки...
– Лишь умна, мой дорогой Шувалов, – улыбнулась великая княжна. – Однако с чем это к нам идут? – Она увидела испуганную госпожу Курякову, входившую в комнату.
– Дворец оцеплен солдатами, – прошептала придворная дама, – у входа стоит офицер, который желает говорить с вашим императорским высочеством.
– Ну, так пригласите его, – ответила Елизавета, которой ни на миг не изменило ее спокойствие.
Через несколько мгновений офицер уже стоял перед ней и по-военному отдавал честь.
– Меня прислал генерал Миних, ваше императорское высочество, – начал он, – я поступаю в ваше распоряжение. Назревают серьезные события, и генерал чувствовал бы себя весьма неспокойно, если бы оставил ваше высочество без охраны.
– Я очень обязана генералу за заботу, – промолвила Елизавета с неподражаемым достоинством, – и целиком полагаюсь на вас, господин капитан. Я немедленно побеспокоюсь о том, чтобы у вас и ваших людей ни в чем не было недостатка, а через некоторое время лично проверю посты.
Когда офицер покинул будуар, она с улыбкой повернулась к присутствующим:
– Итак, меня заключили под стражу, – сказала она, – под предлогом моей же sauve garde [31], как вам это нравится.
– Миних и в самом деле очень предусмотрительный человек, – засмеялся Шувалов.
После этого Елизавета отдала необходимые распоряжения как угостить солдат и спустя час действительно появилась в импровизированном караульном помещении, чтобы доверительно поболтать с гренадерами о том о сем и выпить за их здоровье; затем в сопровождении офицера и двух солдат с факелами она совершила обход постов, милостиво заверив капитана, что полностью удовлетворена его результатами.
– Ваше высочество может спать спокойно, – галантно ответил тот.
– Что я и сделаю. Всего хорошего!
Вскоре под прикрытием ночи ко дворцу регента, обвязав соломой обувь, бесшумно и быстро начали стекаться колонны гвардейцев Преображенского полка во главе с генералом Минихом. Дворец был окружен, караул, состоящий из подразделений этого же полка, не оказал сопротивления. Дворец бескровно был захвачен Минихом.
Герцог проснулся только тогда, когда Миних уже стоял у его постели.
– Вы здесь, генерал? – удивленно спросил он, одновременно увидев примкнутые штыки гренадеров, и только теперь осознал опасность, в которой оказался.
Он вскочил на ноги и хотел было схватиться за шпагу, намереваясь защищаться, но один из офицеров опередил его и овладел ею.
– Вы мой пленник, герцог, – с холодным военным спокойствием произнес Миних.
– По какому праву, генерал? Вы отдаете себе отчет в том, что вы мятежник? – крикнул Бирон.
– Мне случилось оказаться свидетелем сцены, которой вы обязаны своим саном, – ответил Миних, – поэтому избавьте меня от своих апелляций. Я арестовываю вас именем соправительницы Анны Брауншвейгской.
Герцог презрительно усмехнулся.
– Вот, стало быть, как выражается ваша преданность и благодарность, в коих вы неоднократно заверяли, – пробормотал он.
– Совершенно верно, это мое «спасибо» за верховное командование армией и флотом, – парировал Миних с пренебрежительным сарказмом.
Бирону дали ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы одеться и закутаться в дорожную шубу, затем гренадеры окружили его, и он пленником покинул дворец, в котором еще совсем недавно безраздельно господствовал. Сначала его доставили в форт Адмиралтейства, а уже спустя час сани, под конвоем казаков, уносили его по дороге в Шлиссельбургскую крепость, в то время как герцогиня Брауншвейгская [32]со своим супругом и сыном Иваном Шестым въезжала в царский дворец.
Тирана так ненавидели, что никто не поднялся на его защиту, и государственный переворот, стоивший ему господства и свободы, был осуществлен без единого выстрела и совершенно бескровно.
Наутро Петербург и Россия к своему изумлению проснулись при новом правительстве. Анна, герцогиня Брауншвейгская, объявила себя соправительницей, своего мужа Антона Ульриха Брауншвейгского назначила командующим войсками, а Миниха – своим первым министром.
Но в недрах власти уже начался глубокий разлад. Миних крайне неохотно передал командование супругу соправительницы при условии, что в указе о назначении на эту должность будет дословно значиться следующее: «Хотя вследствие выдающихся боевых заслуг первостепенным и главнейшим правом на этот сан обладал фельдмаршал Миних, он по собственному почину, однако, уступает оный отцу императора».
Никого, кроме Бирона, не арестовали, за исключением его секретаря Бестужева, единственного человека, которого с некоторым основанием можно было считать его сторонником. Обоих по приказу соправительницы отправили в Сибирь.
Первой, кто после ухода гренадеров, поздравил соправительницу с успехом, была Елизавета.
– Ах, вы даже не представляете, герцогиня, – воскликнула она, целуя ей руки, – как я вам благодарна. Вы спасли всех нас и меня особенно. Вообразите только, если бы я стала супругой этого ужасного человека, этого конюха, он ни за что бы не допустил, я убеждена, чтобы у меня были поклонники.
Соправительница улыбнулась этим словам, она была совершенно уверена в искренности и преданности великой княжны, она видела в ней только большого ребенка, которому для счастья ничего другого, кроме игрушек, не требуется, правда, игрушек живых, но уж в них-то недостатка у нее быть не могло, пока при дворе имелись мужчины и смазливые гренадеры среди гвардейцев, а сама Елизавета находилась в полном расцвете молодости и красоты.
Менее доверчивым проявил себя Миних. Когда в ночь государственного переворота он держал призывную речь перед гвардией, та поначалу довольно решительно требовала возведения на престол великой княжны Елизаветы. Во второй раз перекрыл ей Миних дорогу к трону, и потому у него были все основания опасаться момента, когда она достигнет-таки могущества. Народу опостылело владычество чужаков, настроение это день ото дня начинало все более усиливаться, и взоры людей все чаще обращались на дочь Петра Великого, на прекрасную амазонку, которая, казалось, живет только ради любви и удовольствий, но в которой опытный в державных интригах фельдмаршал по праву видел опаснейшую претендентку на престол. Поэтому он опутал ее сетью шпионов, он крупными суммами подкупал людей из ее прислуги, за плату его шпионы следили за каждым ее шагом, когда она покидала свой небольшой дворец, за теми, с кем она поддерживала тесные отношения: за Шуваловым, Воронцовым и, прежде всего, за Лестоком, который вызывающе часто наведывался в гостиницу, где располагалась французская миссия.
– Начинается, – пробормотал он, едва успев переступить порог, – Миних сейчас находится в казарме полка Преображенской гвардии и старается склонить его к участию в своем отчаянном предприятии. Бьюсь об заклад, что сегодня ночью мы станем очевидцами некоторых событий.
– Это очень кстати, – ответила Елизавета, намеренно и с безжалостным кокетством держа пухлые руки на плечах Шувалова. – Если победит Миних, тогда мы будем в совершенной безопасности, если же одолеть своих противников удастся Бирону, то завтра у меня будет еще достаточно времени вынести решение в его пользу.
– Вы думаете об этом? – запинаясь, пролепетал испуганный обожатель.
– Разумеется, и очень серьезно, – ответила Елизавета. – Бирон красивый мужчина, да и корона тоже чего-то стоит.
– Вы жестоки...
– Лишь умна, мой дорогой Шувалов, – улыбнулась великая княжна. – Однако с чем это к нам идут? – Она увидела испуганную госпожу Курякову, входившую в комнату.
– Дворец оцеплен солдатами, – прошептала придворная дама, – у входа стоит офицер, который желает говорить с вашим императорским высочеством.
– Ну, так пригласите его, – ответила Елизавета, которой ни на миг не изменило ее спокойствие.
Через несколько мгновений офицер уже стоял перед ней и по-военному отдавал честь.
– Меня прислал генерал Миних, ваше императорское высочество, – начал он, – я поступаю в ваше распоряжение. Назревают серьезные события, и генерал чувствовал бы себя весьма неспокойно, если бы оставил ваше высочество без охраны.
– Я очень обязана генералу за заботу, – промолвила Елизавета с неподражаемым достоинством, – и целиком полагаюсь на вас, господин капитан. Я немедленно побеспокоюсь о том, чтобы у вас и ваших людей ни в чем не было недостатка, а через некоторое время лично проверю посты.
Когда офицер покинул будуар, она с улыбкой повернулась к присутствующим:
– Итак, меня заключили под стражу, – сказала она, – под предлогом моей же sauve garde [31], как вам это нравится.
– Миних и в самом деле очень предусмотрительный человек, – засмеялся Шувалов.
После этого Елизавета отдала необходимые распоряжения как угостить солдат и спустя час действительно появилась в импровизированном караульном помещении, чтобы доверительно поболтать с гренадерами о том о сем и выпить за их здоровье; затем в сопровождении офицера и двух солдат с факелами она совершила обход постов, милостиво заверив капитана, что полностью удовлетворена его результатами.
– Ваше высочество может спать спокойно, – галантно ответил тот.
– Что я и сделаю. Всего хорошего!
Вскоре под прикрытием ночи ко дворцу регента, обвязав соломой обувь, бесшумно и быстро начали стекаться колонны гвардейцев Преображенского полка во главе с генералом Минихом. Дворец был окружен, караул, состоящий из подразделений этого же полка, не оказал сопротивления. Дворец бескровно был захвачен Минихом.
Герцог проснулся только тогда, когда Миних уже стоял у его постели.
– Вы здесь, генерал? – удивленно спросил он, одновременно увидев примкнутые штыки гренадеров, и только теперь осознал опасность, в которой оказался.
Он вскочил на ноги и хотел было схватиться за шпагу, намереваясь защищаться, но один из офицеров опередил его и овладел ею.
– Вы мой пленник, герцог, – с холодным военным спокойствием произнес Миних.
– По какому праву, генерал? Вы отдаете себе отчет в том, что вы мятежник? – крикнул Бирон.
– Мне случилось оказаться свидетелем сцены, которой вы обязаны своим саном, – ответил Миних, – поэтому избавьте меня от своих апелляций. Я арестовываю вас именем соправительницы Анны Брауншвейгской.
Герцог презрительно усмехнулся.
– Вот, стало быть, как выражается ваша преданность и благодарность, в коих вы неоднократно заверяли, – пробормотал он.
– Совершенно верно, это мое «спасибо» за верховное командование армией и флотом, – парировал Миних с пренебрежительным сарказмом.
Бирону дали ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы одеться и закутаться в дорожную шубу, затем гренадеры окружили его, и он пленником покинул дворец, в котором еще совсем недавно безраздельно господствовал. Сначала его доставили в форт Адмиралтейства, а уже спустя час сани, под конвоем казаков, уносили его по дороге в Шлиссельбургскую крепость, в то время как герцогиня Брауншвейгская [32]со своим супругом и сыном Иваном Шестым въезжала в царский дворец.
Тирана так ненавидели, что никто не поднялся на его защиту, и государственный переворот, стоивший ему господства и свободы, был осуществлен без единого выстрела и совершенно бескровно.
Наутро Петербург и Россия к своему изумлению проснулись при новом правительстве. Анна, герцогиня Брауншвейгская, объявила себя соправительницей, своего мужа Антона Ульриха Брауншвейгского назначила командующим войсками, а Миниха – своим первым министром.
Но в недрах власти уже начался глубокий разлад. Миних крайне неохотно передал командование супругу соправительницы при условии, что в указе о назначении на эту должность будет дословно значиться следующее: «Хотя вследствие выдающихся боевых заслуг первостепенным и главнейшим правом на этот сан обладал фельдмаршал Миних, он по собственному почину, однако, уступает оный отцу императора».
Никого, кроме Бирона, не арестовали, за исключением его секретаря Бестужева, единственного человека, которого с некоторым основанием можно было считать его сторонником. Обоих по приказу соправительницы отправили в Сибирь.
Первой, кто после ухода гренадеров, поздравил соправительницу с успехом, была Елизавета.
– Ах, вы даже не представляете, герцогиня, – воскликнула она, целуя ей руки, – как я вам благодарна. Вы спасли всех нас и меня особенно. Вообразите только, если бы я стала супругой этого ужасного человека, этого конюха, он ни за что бы не допустил, я убеждена, чтобы у меня были поклонники.
Соправительница улыбнулась этим словам, она была совершенно уверена в искренности и преданности великой княжны, она видела в ней только большого ребенка, которому для счастья ничего другого, кроме игрушек, не требуется, правда, игрушек живых, но уж в них-то недостатка у нее быть не могло, пока при дворе имелись мужчины и смазливые гренадеры среди гвардейцев, а сама Елизавета находилась в полном расцвете молодости и красоты.
Менее доверчивым проявил себя Миних. Когда в ночь государственного переворота он держал призывную речь перед гвардией, та поначалу довольно решительно требовала возведения на престол великой княжны Елизаветы. Во второй раз перекрыл ей Миних дорогу к трону, и потому у него были все основания опасаться момента, когда она достигнет-таки могущества. Народу опостылело владычество чужаков, настроение это день ото дня начинало все более усиливаться, и взоры людей все чаще обращались на дочь Петра Великого, на прекрасную амазонку, которая, казалось, живет только ради любви и удовольствий, но в которой опытный в державных интригах фельдмаршал по праву видел опаснейшую претендентку на престол. Поэтому он опутал ее сетью шпионов, он крупными суммами подкупал людей из ее прислуги, за плату его шпионы следили за каждым ее шагом, когда она покидала свой небольшой дворец, за теми, с кем она поддерживала тесные отношения: за Шуваловым, Воронцовым и, прежде всего, за Лестоком, который вызывающе часто наведывался в гостиницу, где располагалась французская миссия.